Братья оборотни (нецензурированная версия, с матами)

Отец Бенедикт знал об эллинском огне ровно столько, сколько знает о нем любой образованный человек духовного сословия, то есть не знал ничего. Зато он знал, что такое скорчер (хотя и не ведал, что эта штука называется именно так).

Многие обращали внимание, что отец Бенедикт все время ходит с одним и тем же посохом и почти никогда с ним не расстается, даже ночью ставит в изголовье кровати. Монахи Локлирского аббатства шутили, что отец Бенедикт ходит с этим посохом даже в баню. Это не было правдой, потому что когда отец Бенедикт шел мыться, он всегда оставлял посох в предбаннике.

Многие полагали, что посох отца Бенедикта чудотворен, но конкретный механизм чудотворения был известен только ему самому. Этот механизм был очень прост: направляешь набалдашник на цель, суешь палец в дырку от сучка, и в следующее мгновение из посоха вырывается неведомая субстанция, воспламеняющая и разрывающая все на свете, за исключением хладного железа. Хладное железо просто раскаляется докрасна.

Когда отец Бенедикт произнес слово "пиздец", все подумали, что он говорит о летучих существах, на которых распалось тело проклятого чернокнижника за мгновение до неминуемой смерти. Но на самом деле святой отец этих существ даже не разглядел, он их принял за расплывчатых стеклистых червячков, которых время от времени видел из-за глазной болезни, пока не получившей названия в этой вселенной. "Пиздец" он сказал потому, что подумал, что кто-то разметал костер артефактом, подобным тому, что он некогда отобрал у побежденного дьявола и встроил в свой посох. А это значит, что где-то в окрестностях замка бродит непобежденный дьявол, а это уже реальный пиздец, потому что дьявола, имеющего такой артефакт, можно победить только сдуру, а дважды такие чудеса в одной жизни не случаются. При этом сэр Роберт прекрасно знает про "колдовство, которое разбрызгало огонь", но поделился этим знанием только с двумя самыми приближенными вассалами. Почему он держит это знание в тайне? Не вошел ли он в сношения с нечистой силой? На болоте он, правда, молился господу Иисусу, но само по себе это ни о чем не говорит, чернокнижник Мелвин тоже делал вид, что молится. Очень трудно отличить искреннюю молитву от нечестивой имитации. Если не знать заранее, что есть что — практически невозможно.

— Господи! — воскликнул Бенедикт. — Умоляю тебя, просвети, наставь и укрепи чадо свое неразумное! Не оставь в беде недостойного раба своего! Наступает нечистая сила на детей твоих по всем фронтам, бесы и демоны одолевают! Душа его высочества в страшной опасности! Помоги, господи, умоляю, не оставь нас одних, детей твоих неразумных!

Долго и истово молился Бенедикт, и на исходе второго часа пришла к нему дельная мысль.

— Благодарю тебя, господи, за отеческое наставление! — сказал Бенедикт.

Отбил двенадцать последних поклонов и пошел выполнять божью волю. Разыскал сэра Реджинальда и обратился к нему сурово:

— Исповедуйся, сын мой, не держи греха в душе.

— Дык я регулярно, — ответил ему сэр Реджинальд.

Тогда отец Бенедикт насупил брови и изрек:

— Немедленно.

— Хуясе у вас агентура, святой отец, — сказал сэр Реджинальд.

— Не агентура, а божье откровение, — поправил его отец Бенедикт.

— Хуясе, — повторил сэр Реджинальд.

И стал исповедоваться. Бенедикт узнал, что вчера, когда все перепились, господин барон спиздил из замковой сокровищницы три больших алмаза, ранее принадлежавших чернокнижнику Мелвину. Очень хорошие алмазы, большие, красивые, хотя один чуть-чуть треснут. Вот только продать их трудно — очень приметные. Но по осени будет ярмарка, приедут норвежские пираты...

— Достаточно об этом, — прервал отец Бенедикт исповедь грешника. — Положь драгоценности где взял, а в субботу доставишь в монастырь не одну подводу со жратвой, как обычно, а две. Такова твоя епитимья. Продолжай каяться, чадо. Какая еще нечистая сила тебя попутала?

— Да вроде никакая, — ответил сэр Реджинальд и неловко перекрестился.

— Не лги мне, чадо, — сурово сказал отец Бенедикт. — По глазам вижу, скрываешь ты грех.

— Святой вы человек, отец Бенедикт! — воскликнул барон. — Насквозь паству видите!

И стал каяться, что на позатой неделе просодомировал одного поваренка, но не для греховного блуда, а исключительно из любознательности, захотелось попробовать, как оно по жизни. Кроме того, сэр Реджинальд за последний месяц наставил рога одному рыцарю и двум йоменам, растлил четырех пейзанских девиц и многократно приказывал счетоводу писать ложь в бухгалтерских книгах, дабы недоплачивать налоги его высочеству и его величеству. Но непосредственные сношения с нечистым сэр Реджинальд упорно отрицал.

Позже отец Бенедикт выслушал исповедь сэра Персиваля, но тоже не услышал ничего дельного.

6

Он очнулся на берегу ручья, под ракитовым кустом. Жутко хотелось пить, но не было сил вставать на ноги, и поэтоик он поковылял к ручью на четвереньках, и стал лакать воду как собака, без помощи рук. Полегчало.

Он поднял голову, чтобы возблагодарить господа за чудесное спасение, и огласил окрестности горестным собачьим воем. Это изумило его, он грязно выругался, но из глотки вырвалась не непристойная брань, а только лишь неразборчивое тявканье. И тогда он взглянул в ручей, и понял, что перестал быть человеком и стал псом. И тогда он завыл, и выл долго. И пришли из леса волки посмотреть на него, но он зарычал грозно, и удалились твари в смятении.

А потом он успокоился и стал рассуждать логически. Его имя Мелвин Кларксон, и он по-прежнему ярл Локлирский, что бы ни полагал по этому поводу злокозненный узурпатор. И он все еще жив, господь не оставил его, откликнулся на отчаянные молитвы, избавил от лютой казни. А что обратил во пса — так Мелвин делом заслужил суровую кару, нечего было предаваться богомерзкому блуду с дьявольским созданием. И не такая уж суровая эта кара, если сравнить с тем, что довелось испытать Иову или, скажем, Ионе. Они свои испытания выдержали, и Мелвин тоже свое выдержит, он, в конце концов, английский дворянин, а не пархатый жид. Главное — не терять веру.

Мелвин склонил голову и обратился к господу с благодарственной молитвой. Жаль, что в собачьем теле нельзя преклонить колени, и вообще трудно принять смиренную позу, сообразную творимому ритуалу. Но ничего, господь разберется, он не лох.

Молитва помогла. Уныние и отчаяние оставили душу Мелвина, он бодро гавкнул и направился по лесной тропе, куда глаза глядят. Через какое-то время он заметил, что проходя мимо больших деревьев, каждый раз задирает заднюю лапу и ставит метку. Поначалу это открытие смутило Мелвина, но, поразмыслив, он пришел к выводу, что, следуя собачьей природе, не совершает ничего непристойного. Ибо разве не заповедано всевышним, чтобы каждая тварь следовала своей природе и стойко переносила тяготы и лишения земного бытия? Тут есть, правда, одна тонкость — у собаки не должно быть души, а у Мелвина она есть, но господу виднее, в кого вкладывать душу, а в кого не вкладывать, это ж надо иметь совсем беспредельную гордыню, чтобы критиковать всевышнего за его деяния. И вообще, если богу угодно, чтобы смиренный раб его вел себя каким-то конкретным образом, так, значит, так оно и будет, ибо ничего не случается под солнцем и луной иначе чем по воле господней. И нечего травить себе душу пустыми мудрствованиями, псу это не подобает. Нарвался на божий гнев — стойко переноси и не ропщи.

А потом Мелвин понял, что божий гнев, на который он нарвался, не так уж и силен. Ибо господь превратил его не в презренную ублюдочную шавку, а в могучего пса, какого и на королевской псарне не вдруг встретишь. Лапы Мелвина превосходили толщиной человеческую руку, а мощные челюсти перекусывали молодые деревца как тростинки. И встретил Мелвин на тропе четырех волков, встопорщил загривок, обнажил зубы в угрожающей улыбке и зарычал грозно, и отступили волки, несмотря на то, что их было четверо, а Мелвин — один. Ибо могуч стал Мелвин, столь могуч, что любого волкодава завалит с божьей помощью без проблем. Он раньше и не знал, что такие огромные псы встречаются в природе. Впрочем, раньше они могли и не встречаться.

Лесная тропа вывела Мелвина в поля, он огляделся и понял, где находится. Не так уж далеко унес его господь от места лютой казни. Двигаясь без спешки, он доберется до замка к закату. Стоп! А что ему делать в замке? Не служить же узурпатору предводителем своры! Или как раз служить? Может, в этом и есть смысл божьего испытания, чтобы Мелвин смирил гордыню, прислуживая своему обидчику? Типа, ударили по одной щеке, подставь другую... Нет, хуйня какая-то! А может, всевышний ждет от Мелвина не смирения гордыни? Может, он дал ему мощные челюсти, чтобы легче было перегрызть узурпаторову глотку? И тогда спадет проклятие, и вернется к Мелвину Локлиру человеческий облик, и падут на колени вассалы и рабы... Стоп! А не нечистый ли это насылает искушение? Господи, помоги разобраться, на тебя уповаю!

Мелвин не знал, сколько времени он провел в молитве, может, час, а может, и все три. Но в конец концов всевышний подал ему долгожданный знак.

— Хуясе волчара! — прозвучало совсем рядом.

От неожиданности Мелвин подпрыгнул на всех четырех лапах и оглушительно гавкнул. Хотел вскрикнуть "Бля!", но не смог ничего выговорить и просто гавкнул. А в следующую секунду он возблагодарил всевышнего всем сердцем, и тело Мелвина заскулило и завиляло хвостом.

Вдоль опушки леса проходила проселочная дорога, и сейчас на ней стояла легкая однолошадная телега, на которой сидел пожилой, упитанный и бородатый монах. Другой монах, молодой, долговязый и безбородый, стоял рядом.

— Сам ты волчара, — обратился упитанный монах к долговязому. — Не волчара это, а волкодав, притом охуительно породистый. Сбежал, небось, за течной волчицей, а теперь проголодался и к людям вышел. Гляди, как ластится!

Последние слова не пришлись Мелвину по нраву, он перестал вилять хвостом и убрал язык обратно в пасть. Пес он или не пес, он в любом случае остается дворянином, и нечего вести себя неподобающе.

— Не могу согласиться с вами, брат Мэтью, — сказал молодой монах. — В позатом году довелось мне побывать в стольном граде и там наблюдать охотничий выезд его величества. Уверяю вас, брат Мэтью, волкодавы совсем другие. Волкодав должен быть равномерно-серый, а этот белый в рыжих пятнах. Кроме того, волкодавы высокие и поджарые, а шерсть у них куда как жестче, чем у этого божьего создания. Клянусь святым Бернаром, брат Мэтью, это не волкодав.

— Да мне похуй, — сказал брат Мэтью. — Ублюдок, должно быть.

"Сам ты ублюдок", подумал Мелвин, а вслух зарычал.

— Хуясе, Эндрю, посмотри на его ебальник, — сказал брат Мэтью. — Так глядит, будто понимает. Заколдованный принц, бля. Принц, хлеба хочешь?

Мелвин понял, что голоден. Дворянская гордость говорила ему, что надо гордо отказаться, но пасть наполнилась слюной, а хвост сам собой замахал из стороны в сторону.

— Иди сюда, Принц, — позвал его брат Мэтью. — Хорошая собачка. Не хочешь гладиться? Ну и не надо, не больно-то хотелось. В натуре, бля, принц, гордый что пиздец. Пойдешь с нами, Принц? Хорошая собачка!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ДРАКОН КРАДЕТСЯ, ПЕС МОЛИТСЯ

1

Монастырский эконом встретил их у ворот. Не нарочно вышел встречать, просто так получилось — шел мимо по каким-то экономским делам, а тут, глядь, телега с оброком приехала. Звали монастырского эконома брат Луис, был он среднего роста, тщедушен, плешив, носил куцую козлиную бороденку, и обликом своим гораздо менее соответствовал экономскому званию, чем, скажем, брат Мэтью. Но дело свое знал.

— Благослови тебя господь, брат Луис! — поприветствовал эконома брат Мэтью. — Докладываю: с божьей помощью послушание исполнено в полном объеме.

— Благослови вас бог, братья! — откликнулся Луис. — Неужто воистину в полном объеме? Совсем-совсем без недоимок?

Мэтью поморщился и махнул рукой, дескать, зачем вы травите.

— Собрать оброк без недоимок, я полагаю, возможно лишь при прямом божьем попущении, — сказал он. — Однако в этот раз недоимки незначительны, и слава богу.

— К нам еще пес породистый приблудился, — добавил брат Эндрю.

— Какой пес? — не понял Луис. — Где?

— А хер его знает, куда он делся, — сказал Мэтью. — Только что кружил вокруг... А, вот он, из-под телеги таращится. Принц, выходи, покажись брату эконому, не стесняйся!

— Принц? — переспросил Луис. И тут же воскликнул: — Ни хуя себе принц! Медведь, бля, а не собака, прости господи!

Последнее высказывание было обусловлено тем, что пес выбрался из-под телеги и продемонстрировал себя в полный рост. В тесном монастырском дворе он казался еще огромнее, чем в чистом поле.

— Знатная зверюга, — прокомментировал Мэтью. — Никогда таких раньше не видел. Эндрю говорит, королевские волкодавы рядом с ним типа шавки.

— Вы преувеличиваете, брат, — почтительно возразил Эндрю. — Если сей зверь и превосходит величиной типичного волкодава с псарни его величества, то ненамного. Но их трудно сравнивать, телосложение совсем разное.

— Какой-то он малахольный, — заметил Луис. — Будто боится чего-то. Эй, собака, чего ссышь?

Действительно, пес выглядел не то чтобы испуганным, но озабоченным — хвост держал поленом, уши полуприжал, а глазами нервно зыркал из стороны в сторону.

Последние слова Луиса возымели неожиданный эффект. Пес посмотрел на брата эконома, и тот вдруг понял, почему Мэтью прозвал этого пса Принцем. По жизни собака собакой, а как глянет, появляется такое чувство, будто он все понимает, будто не собака, а заколдованный человек, причем не какой-нибудь смердящий крестьянин, а реальный принц или, как минимум, ярл. Так и хочется снять шапку и поклониться, хоть и не положено лицам духовного сословия кланяться феодалам, а все равно так и тянет, прости, господи.

Пес плотоядно улыбнулся, как это умеют большие собаки, вывалил язык из пасти, помахал хвостом, задрал ногу и обильно оросил колесо телеги. И еще раз глянул на Луиса человеческим взглядом. Вот, дескать, товарищ, извольте видеть, поссал, спасибо, что напомнили.

Луис перекрестился и сказал:

— Хер с ним, с псом. Из замка какие вести?

— Его высочество изволило официально вступить во владение, — доложил Мэтью. — Пировали до рассвета и потом еще немного. Перепились неимоверно, кому-то даже дракон примерещился, а Гельмут Девять Дочек, вы не поверите, таки охомутал сэра Роберта, с первой же попытки.

— Хуясе! — изумился Луис. — Как ухитрился?

— Если честно, хер знает, — ответил Мэтью. — Все говорят разное, а что правда, а что нет — хер разберет. То ли сэр Роберт влюбился в баронессу с первого взгляда, то ли просто интригу замутил для дополнительного подкрепления прав на ленное владение. А может, с перепою.

— Когда венчание будет, уже порешили? — спросил Луис.

— Без понятия, — пожал плечами Мэтью. — Говорят, свадьбу уже сыграли, хотя венчания не было. Просто все перепились, начали кричать горько... А про дату венчания отец Бенедикт должен знать, венчать-то будет он, больше некому.