Я попытался спрятаться обратно брату за спину, но тот не позволил. Повелитель подошел, пристально разглядывая такого скромного меня. И повторил, с какой-то непонятной то ли надеждой, то ли недоумением:

— Ильен?..

— Вы меня с кем-то путаете! — открестился я. — Я — Ирдес!

На лице изначального лишь на миг нарисовалось что-то вроде сожаления, потом оно снова стало непроницаемым.

— Кто ты, мальчик? — спросил Повелитель.

— Ирдес Райдан Дарий ар'Грах, — ответил я, сощурившись. — Рыцарь Тьмы второй ступени. Наследник Старшей короны Дария Завоевателя.

— Ати, спокойней, — в полголоса осадил светлый.

Повелитель окинул нас обоих внимательным взглядом и пригласил сесть. Три одинаковых кресла стояли полукругом, а в середине ютился столик с фруктами. Меня скоро тошнить от них начнёт.

Ван сидел как штык проглотивший, а я развалился в кресле самым бессовестным образом. Разве что ноги на стол не закинул, хотя был и такой соблазн. Повелитель расспрашивал нас о том, откуда мы, собственно, явились, и как попали в Запретный лес. Брат, сухо и без лишних подробностей, рассказывал, я иногда перебивал его, вставляя свои реплики. Изначальный, конечно, пытался вытянуть из нас как можно больше информации. Но бесполезное это занятие. Ван научился любой ценой избегать неудобных вопросов и ответов на них ещё при Лиониэлле, а я... Ну не зря же мой единственный и любимый дядя — прожженный политикан и интриган!

В какой-то миг я потерял нить разговора, прислушиваясь к тому, что едва уловил... Это что такое?.. Вот же!.. Резко выпрямившись и приняв идеально-величественную позу (помню, как нужно на троне торчать), ледяным тоном поинтересовался:

— Если вы, Повелитель, желали представить нас Совету — почему не сделали этого? Я и мой брат заслуживаем большего уважение, чем разглядывание нас как редких зверушек в зоопарке.

— Что означают твои слова, тёмный принц Ирдес? — немного снисходительный взгляд, картинно приподнятая бровь...

Р-р-р!!! Проклятье! Резко встав, я направил раскрытую ладонь на стену за спиной Повелителя и коротко рявкнул пару фраз... не очень печатных на самом деле. Основное действие сводилось к ритуальному жесту и "тёмной стреле" с ладони. Скоро будет расплата, сил-то у меня не особо много. Но эффект того стоил! Стена заколебалась и медленно стаяла клубами тумана.

— Вам не стоило злить моего младшего брата, — меланхолично сообщил Ван, разглядывая обалдевшие ро... лица Совета изначальных. — Он вспыльчив, не терпит снисходительного отношения и когда зол — очень силён.

Н-да? Приму к сведенью.

Их было восемь. Пятеро мужчин и три женщины, живо напомнившие мне Лиониэллу. Пресветлую явно рисовали вот с этих белых ледышек.

— А где девятый? — в пространство поинтересовался я.

— Я девятый.

Обернувшись, обнаружил ещё одного участника этого спектакля. Арис.

— Ты? — я ехидно усмехнулся, и поинтересовался: — А тебя что, не допустили к общему сбору по молодости лет?

Страж весело улыбнулся мне и обратился к изваяниям сородичей:

— Моя оценка вновь оказалась верной.

"А я вам говорил" — открытым текстом. Самодовольством так и сияет.

— Что ж, мы достаточно увидели, — объявил Повелитель. — Если у кого-то есть что добавить — прошу.

У меня было что добавить. Но я предпочёл промолчать.

Как и ожидалось — нам предложили (приказали) остаться "до выяснения обстоятельств". Я, сделав огромные невинные глаза, выпросил для нас с братом право перерыть библиотеку, потому что "все книги дома остались, а когда читать нечего — скучно, а когда мне скучно, вот Арис уже знает, что бывает". Десятник предложил остаться в его доме и мы согласились.

По пути обратно мы с братом выспросили у изначального, с какой такой радости "сопливого семисотлетнего юношу" вдруг включили в круг Совета.

— Я полевой командир, — сообщил Арис, улыбаясь. — В Совете может состоять только тот страж, регулярно ходящий в дальние дозоры. А смертность среди стражей — самая высокая... да и не все могут ходить в дозоры сотни лет подряд. Нервы сдают.

Угу. А этот, значит — железный. Горд своим положением. У-у, как же мне хочется стереть с наглой морды эту довольную улыбку! Чему радуешься, ушастый?!

— Кто такой Ильен? — вдруг спросил я.

— Не знаю, — настороженно на меня глянув, ответил изначальный.

— Лжёшь.

Перепады настроения в последнее время очень мешают жить. Апокалипсис погрозил мне кулаком и так выразительно поглядел, что слов просто не понадобилось. Всё, меня здесь нету! Ась?.. какие молнии?.. Где?!..

В общем, следующие два дня были наполнены от утра до глубокой ночи. Мы практически ни в чём не знали отказа, что бы ни понадобилось. Для начала перекопали домашнюю библиотеку Ариса, довольно обширную и интересную, следует заметить. С удовольствием утащил бы к себе домой половину этих книг и там на пару недель забаррикадировался в комнате, предаваясь бессовестному чтению.

Всё оказалось несложно с книгами написанными на старосветлом или на языке моего дедушки. Хуже было с языком изначальных. Алфавит представлял собой пиктограммы, которые я разбирал с трудом и не все. Такие книги переводил с налёту Ван, читая мне вслух. Речь изначальных — это что-то вроде памяти крови. Часть светлых владеет ею с рождения. Ну и мне, как кровному брату наделённого этим даром светлого, немного знаний перепало. Как всегда, лучше всего выходит ругаться. Наследственный, можно сказать, талант!

А вечерами тренировались до одури, гоняя друг друга по стенам. Арис каждый раз слёзно просил не превращать в руины его зал для тренировок и обещал предоставить в наше распоряжение полигон стражей. Больше всего мне не хватало школы танцев. Иногда ночью я уходил подальше в сад, слушал музыку леса и ту, что звучала внутри меня, и танцевал по несколько часов, пока усталость не брала своё. Наверное, это от невозможности летать... Ведь танец — тоже своего рода полёт. Как не хватало мне музыки, что подхватывает и ведёт за собой, выметая прочь все мысли! Не хватало ночей проведённых на танцполу, когда под утро все мышцы ноют от усталости и боли, и можно приползти домой, упасть спать ни о чём не думая. Не хватало этого пьянящего безумия, что убирало прочь все глупые проблемы.

Дворцовую библиотеку мы тоже посещали, хоть и реже чем перекапывали полки Ариса.

— Ну и что ты обо всём этом думаешь? — поинтересовался я у брата, изучая очередную бесполезную, но увлекательную книжку.

Мы опять сидели в дворцовой библиотеке. Архивариус сначала смотрел на нас косо, но убедившись, что "смертные неучи" весьма умны и образованны, читают очень быстро, много и книги не уничтожают, научился нам радостно улыбаться. Мы выбирали себе по полсотни книг, складывали всё это на стол, а сами, оккупировав большой диван, планомерно поглощали информацию. Заодно брат заставлял учить меня эти идиотские пиктограммы.

— Ничего хорошего, — буркнул брат в ответ, откладывая книгу. — Это пустая трата времени. Всё это, — он обвёл рукой стеллажи, — полная ...!

Ван, как обычно, не особенно страдал скромностью в выражениях. Ещё удивляется, от кого я ругаться так научился. Перелистнув страничку, я негромко сказал:

— Может, мы просто плохо ищем?

— Плохо, неплохо... — брат вздохнул. — Мне кажется, мы застряли на месте. А времени у нас и так мало. И нужно ещё тебя вылечить...

Подтянув колени к подбородку, я забился в самый угол дивана.

— Мне при таком раскладе от силы полгода осталось. А я даже не знаю, что меня убивает.

Вопреки ожиданиям, брат не впал в ярость. Вздохнул ещё тяжелее, поднялся, остановился напротив меня, взял за плечо, заставил поглядеть на себя и печально улыбнулся.

— Очень больно? Ты поэтому постоянно закрываешься? — спросил светлый и я только кивнул в ответ. — Потерпи, прошу... Обещаю, что я тебя вылечу. А если не я, то Феникс обязательно. Нужно только найти его. Ты только продержись...

— Ван... на крайний случай... Если я не дойду до конца этого пути... — я криво усмехнулся. — Позаботься о двойняшках. За Маньяками постоянный присмотр нужен.

— Да уж, — отражением на лице светлого появилась такая же кривая усмешка. — Только отвернись, они уже делов натворили! Не бросай меня одного на них, ладно?

— Ладно, — вздохнул я. И веселее добавил: — Ещё Киса с ними хорошо управляется. Попрошу её присмотреть за вами тремя!

— Ну, если с Кисой, то я буду спокоен, — тоже повеселел брат. — Ты, главное, держись.

— "Ледышку" дай, не будь садистом! — потребовал я, чувствуя как душу отпускает из смерзшегося комка.

— А тебе от неё хуже не станет?

— Да куда уж хуже...

— Ладно, давай поглядим... Спиной повернись.

Пальцы брата прошлись вдоль моего позвоночника от затылка до лопаток, на миг замерли. По всей спине разлилось довольно неприятное жжение.

— Не дёргайся, — предупредил Ван.

— Крылья не повреди, — сказал я, послушно замерев.

— Не бойся, крыльев не трону...

Жжение сменилось теплом и осело где-то внутри. Мучившая последние дни боль медленно утихла и позволила вздохнуть свободно. Я уже успел позабыть, как это хорошо — просто дышать!

— Больше так не делай, — прервал светлый несколько секунд моего блаженства.

— Не обещаю, — честно ответил я.

Не прожигай меня взглядом, светлый брат мой, я невоспламеняем. И буду молчать, когда мне плохо. Буду скалиться, смеяться и ты до последнего останешься в неведении. Таким быть я привык за всю жизнь, уже не переделать.

— Пошли отсюда, — потребовал брат, вставая и окидывая злым взглядом стопку непрочитанных книг. Направился прочь, ворча на ходу: — Хлам бумажный... Чуть в библиотечных червяков тут не превратились... И нечего тебе этой пылюкой дышать с твоим хилым здоровьем...

— Моё здоровье — не хилое! — в сотый раз возмутился я, шагая следом.

— Поговори ещё у меня...

— Я здоров!

Ван только красноречиво фыркнул в ответ. Ну почему я не могу тебе мстить, а?! Задумавшись о сией жизненной несправедливости, я так и плёлся за братом следом, пока не врезался в его спину. Что я пропустил?..

Встав рядом, я с удивлением окинул любопытным взглядом преградивших нам путь. Зачем ты только потащился этим путём, светлый? Широкая тропа в заросшем парке в стороне от белых стен дома Повелителя где практически не бывает... лишних свидетелей. Разве что эта компания... жертв. Местные ребята, которым надоело наблюдать за нами издалека. Сколько их тут? Около пятнадцати ушастых... Что, как обычно? Всё по накатанной схеме. И почему нас так не любят, пока мы самые наглые морды не подрихтуем?

— Чего надо? — нелюбезно поинтересовался мой прямолинейный брат.

— Да вот... — склонив голову набок, лениво ответил стоящий впереди изначальный. — Некоторым моим друзьям стало интересно, что такого особенного есть у двух... смертных, если им... позволили остаться в Сияющем.

Он говорил достаточно чисто на русском, но акцент всё равно резал слух. Высокий как и все изначальные, в белом, только светлые волосы обрезаны короче, чем у других — выше плеч.

Интересно, сколько этому недомерку лет? На вид не старше Апокалипсиса. Но бессмертные, говорят, медленно взрослеют. И тупые до восьмидесяти. Если уж у них совершеннолетие наступает в столь... преклонном возрасте.

По ошалевшему взгляду брата, я понял, что только что ляпнул всё это вслух. Изначальный вообще стоял с отвалившейся челюстью. Так его, видать, ещё никогда не оскорбляли...

Эй, тараканы в голове, а почему "недомерок"? Изначальные — высокая раса. Любой и этой ушастой компании выше меня как минимум на полголовы.

— Мой сиятельный брат, — церемонно склонил голову я. — Как ты думаешь, эти пришли толпой, потому что боятся нас, как и все другие?

— Безусловно, мой венценосный брат! — так же склонил голову светлый, пряча редкой ехидности улыбку. — Ты как всегда прав.

Вперёд всё-таки выступила ушастая. Хм... светлые кудри до пояса, совершенная как любая эльфийка, огромные бирюзовые глаза разглядывают меня и брата с интересом.

— Скажите, мальчики, сколько вам лет? — спросила она на старосветлом.

— Мне четырнадцать... уже пятнадцать, — ответил я, пожав плечами. Как непривычно звучит... уже пятнадцать... — Моему старшему брату семнадцать.

Дальнейшие их переговоры между собой мне были не очень понятны.

— Так вы ещё совсем маленькие... — страшно коверкая произношение, с лаской в голосе сказала эта девушка.

Следующую фразу брата, сказанную на языке изначальных, я попытался перевести почти дословно:

— Девочка, не всегда возраст измеряется годами. Вы в своей теплице позабыли, что такое кровь и смерть. Сколько бы лет тебе ни было, дитя, ты даже представить не сможешь пропасть прожитого меж нами.

Апокалипсис был серьёзен как никогда. Он не смеялся, не издевался, а констатировал факт. Если бы я не знал этого светлого, решил бы, что он грустит, понимая гораздо больше этой наивной девы. Эдакое вселенское всепонимание и всепрощение, щедро приправленное мудрой печалью. Не-эт, актёр в нём всё же жив и здравствует! Только не ржать, Крылатый!

— Эти наглые малявки много мнят о себе, спеша жить и не видя дальше собственного носа. Куда им постичь настоящую мудрость бытия и ценность жизни! — напомнила о себе моя жертва. Ушастый презрительно скривился и выплюнул последнее слово: — Смертные.

Придержав шагнувшего вперёд брата, беззвучно попросил его мне не мешать. А сам подошёл к своей жертве. Походка, выражение на лице, взгляд, каждое движение — это искусство игры. Я шёл так, словно был в боевой ипостаси. Хищник. По промелькнувшим в глазах изначального неуверенности и испугу можно было понять, что манёвр удался.

— Смертный?.. — и голос лился отравленной патокой сквозь клыки. — Я смотрел Белой Госпоже в глаза ближе, чем сейчас смотрю в твои, глупое дитя теплиц. Она научила меня танцевать с ней рука об руку, глаза в глаза, научила любить запах чужой крови и не бояться своей. Белая Госпожа дарила мне себя, дарила свои холодные и жаркие поцелуи, а я платил ей чужими жизнями. Жизнь и Смерть — это два платья одной Леди. И тебе, — плавный шаг вперёд, чуть поменять выражение лица, — никогда не понять как на самом деле сладок воздух свободы и жизни! Жалкий выродок бессмертных, у меня смертна даже душа! Я свободен. Мне принадлежит всё небо, я король и почти бог! К моим ногам падут Империи! Ты — пыль под моей пятой. Вечная пыль... — и последнее слово почти плевком в эту наглую рожу!

Что, проняло? Сетевым сленгом — йа кросавчег! Кто ещё желает это оспорить?!

— Что это здесь такое крайне интересное происходит, хотел бы я знать? Тайный заговор?

Ледяной голос заставил попятиться мои жертвы. Я лениво обернулся. Какая ярость! И что тебя так разозлило, десятник?

— Ты испортил мне веселье, Арис! — состроить обиженную мину.