Действо решили провести поздним вечером, когда из школы все, наконец, разойдутся, и некому будет отвлекать участников тренинга от покаянных речей. Для ответственного мероприятия выбрали кабинет литературы, отличающийся некоторым уютом. Может быть, атмосферу уюта давали хорошо подобранные под цвет стен шторы, или портреты маститых писателей позапрошлого века, написанные, как на подбор, в тёмных тонах. Поблёскивал своим пенсне Чехов: ему было неуютно висеть рядом с Толстым, который Чехова не считал за писателя. Хмуро глядел на будущие поколения Лев Толстой, с некоторым осуждением взирал Достоевский: вот кто в убийствах топором старушек досконально понимал, так это он.
Участниками тренинга оказались пять учителей, значит, с психологиней в кабинете находилось шесть человек: два мужика и три женщины, плюс Дина, как руководитель проекта. Мужчины из середины помещения сдвинули столы к стенам, а в образовавшееся пустое пространство установили кружком шесть стульев: всё, как просила Дина, строго по фен-шую. Стулья, расстановленные кружком, должны были символизировать особую доверительную обстановку. Коллеги, усевшись лицом к лицу, должны были откровенно поведать о своих проблемах. Проблемы каждого должны были коллективно обсуждены и пронесены сквозь своё сердце. Личная проблема, как бы делилась на много частей и, тем самым, уменьшался её груз, давящий на индивидуума. Для создания более доверительной, чуть ли не интимной обстановки, Дина чуть задёрнула шторы, погрузив помещение в полумрак. Теперь лучи заходящего Солнца не отвлекали коллег от описания своих психологических проблем. Кроме этого Дина принесла маленький светильник с лампочкой жёлтого света, что ещё больше создало атмосферу доверительности.
Незаметно включив диктофон, Дина приступила к действу. Во вступительном слове она подробно обрисовала терапевтический эффект от такого тренинга. Ведь здесь все свои люди, и почему бы своим людям не обсудить совместно некоторые проблемы своего ближнего, как и свои проблемы. Тогда проблемы покажутся проблемками. Точно вам говорю, это наукой доказано. Самим Захер-Мазохом.
Дина умильно глядела на выловленных ею учителей, которые сейчас смирно сидели, образовав кружок и, глупо улыбаясь, пялились друг на друга и на Дину. По её левую руку, сложив руки на коленях, присела информатичка Ия Сафаровна. Дальше, по часовой стрелке, уселся математик Никодим Викторович. За ним умостилась зам директора по воспитательной работе Инна Валентиновна. Если Ия и Никодим внешне были совершенно безмятежны, то Инну Валентиновну что-то постоянно тревожило и заставляло оглядываться: это говорило, что у дамочки не все дома. Дальше устроилась бабушка Мамошина Алевтина Георгиевна: она совсем тихонько что-то бормотала и не знала, куда деть свои руки. Ну, и за Мамошиной угнездился трудовик Семён Митрофанович Безпалько: совершенно спокойный и невозмутимый.
Спокойненько сидят голубчики — плотоядно улыбнулась Дина — ничего сейчас я вас своими вопросами немного раскочегарю, оживёте вы у меня, как миленькие: ничто не пробуждает интерес больше, чем чужое горе.
— Увы, коллеги, мы все друг другу демоны и ангелы, и у каждого есть свои слабые места, готовые в любой момент дать трещину. Наше общество... В нем никогда не было равенства, зато царит безнравственность, поэтому у многих людей развивается аллергия на окружающий мир.
Коллеги согласно кивали, как китайские болванчики.
— Но мы с вами люди современные и воспитанные, поэтому предаваться пессимизму не будем, а смело обсудим некоторые щекотливые моменты. Информация из этого кабинета, естественно, никуда не уйдёт: останется между нами. Итак, кто желает высказаться?
Дина не стала уточнять, что всю информацию она записывает на диктофон: зачем подопытным такое знать, не на исповеди же они.
Первой, на удивление, захотела высказаться математичка бабушка Мамошина. Видно накипело у Алевтины Георгиевны предостаточно.
Дина поощрительно улыбнулась, дескать, давай, зажигай Георгиевна: смелее, смелее, здесь все свои. Процесс, как говорил, товарищ Бабель, пошёл.
— Я вам сейчас всё честно скажу, — шамкая вставной челюстью, начала Алевтина Георгиевна, — я дура. Полностью набитая старая дура от пяток и до макушки, и с каждым часом всё дурнее становлюсь.
О, как — тихо про себя обрадовалась Дина. — Сразу такое провокационное заявление. Это замечательное начало, и оно предвещает скандальчик.
— Я уже забыла несколько букв, — голос Мамошиной окреп. — Например, я совершенно забыла буквы "Щ", "Ы" и эту, как её, ну ту с хвостиком...
— "Й", — пришёл на помощь Безпалько, при этом он солидно откашлялся.
— Ага, спасибо...И цифры некоторые я забыла, — продолжила явно сумасшедшая бабушка. — Цифры восемь и четыре, вот, хоть убей, не вспомню. И это меня беспокоит...
Вот это номер — подумала Дина — преподаватель математики забывает на ходу цифры. Завтра же запись с диктофона покажу директору школы: пусть послушает, кого она здесь у себя пригрела, маразматичек всяких. А коллеги сидят, как будто их это не волнует, что странно.
Дина хотела подстегнуть дискуссию, сказав что-нибудь умное, но дискуссия продолжила набирать обороты и без её слов.
— Да, меня это сильно беспокоит, — продолжала несчастная Мамошина. — И я предприняла меры...
— Какие? — встряла Дина, чтобы хоть что-то сказать. — Опишите, пожалуйста.
— Я решила накраситься, — кивнула на поощрительные слова Мамаошина.
— И? — с удивлением сказала Дина.
— Вот тут беда коллеги, — выпалила Мамошина, чуть ли не теряя вставную челюсть. — Я, как оказалось, и накрашенная страшная. Меня это тревожит до селезёнки. От этого я зверею и хочу кого-то прибить.....лопатой. Непременно лопатой.
— Вот, вот, — встряла в разговор Инна Валентиновна. — Как я вас, голубушка, понимаю так, что и самой хочется кого-нибудь прибить или покалечить. Лопата — это здорово. Символично. Меня вот тоже обуревают тревоги, постоянно что-то где-то шебаршит рядом, слова всякие, стыдно сказать какие: мат-перемат и скабрезные предложения изо всех углов слышу. Вот и сейчас...я точно знаю, что в той электрической розетки кто-то сидит и матерится. А про сны, коллеги, я вообще молчу. Хоть не спи. Это разве сны? Разве тут выспишься, когда полночи кого-то разделываешь большим мясницким ножом. Хрясь — голова отлетела, хрясь — рука в сторону......и кровища кругом! Кровищщща! Как на скотобойне. Думаете приятно всю ночь ножиком махать? Утром встаёшь усталым, как после смены. А тут на работу надо переться. Вот такая проблема. Надо как-то с усталостью бороться. Валерьянку что ли попить.
— Фи, ножик это пройденный период, — вклинился в разговор Безпалько. — Пора вам, коллега, переходить на бензопилу. Это гораздо продуктивнее получается. Пока вы там одного человечка своим ножиком разделаете, бензопилой можно кучу народа расфасовать. Гораздо, доложу вам, эффективнее получается.
— О, бензопила, это здорово, круче лопаты будет, — зашлась в экстазе зам по воспитательной работе. — И кровища!!! — она закатила глаза, представив картину. Улыбалась при этом женщина, как обожравшийся вампир.
Дина, сидела с округлившимися глазами, и не смела даже слово вставить в оживившуюся дискуссию. Дискуссия завернула куда-то не туда. Правда, коллегам её направляющие слова и не требовались. Они все разом хотели высказаться по теме, и немедленно.
— Вот с голосами у меня всё нормально, — солидно продолжил Семён Митрофанович. — Живу с ними мирно, душа в душу, хотя они иногда безобразничают и предлагают: "Убей! Убей! Замочи! Придуши вон ту дамочку". А я не желаю никого убивать просто так, даже мочить и душить не хочу. Вот спать я хочу тихо и мирно. А то ещё снятся всякие, прости Господи, лошади. И я верхом на них: страшное дело. Мне, коллеги, не очень-то по душе, чтобы разумное существо прыгало у меня между ног.
— Кровищщща! — сама с собой о чём-то беседовала Инна Валентиновна. Ей уже не было дела до других. При этом она протягивала вперёд руки, растопырив пальцы, зверски улыбалась и делала страшные глаза. Чем-то Инна стала походить на упыря.
— Э, — вставила междометие потрясённая Дина. На большее её не хватило.
Безпалько, не обращая внимания на выкрики Инны Валентиновны и на потуги психологини что-то сказать умное, продолжал:
— Вот сон у меня плохой, это да, — нахмурив брови, продолжил он. — Вчера снилось, как мы с завхозом гонимся за Валькой Ляшко, ну вы знаете эту девицу, ученицу десятого класса. В девке уже сто кило будет. Во, разъелась. На стуле еле помещается. И прикиньте, коллеги, мы с завхозом совсем голые, в чём мать родила, за Валькой гонимся. Наконец поймали. Вот к чему такой сон?
— Это к повышению зарплаты, — кивнув, предположил Никодим Викторович. — Или к премии.
— Поймали Вальку-то, вы с завхозом, — констатировала Мамошина. — И изнасиловали? — с надеждой уточнила она.
— Кого изнасиловали? Вальку-то? — удивился трудовик. — Пусть этого бегемота извращенцы насилуют. Мы с завхозом не такие. Мы её поймали и съели, как аборигены капитана Кука. Только Валька жирновата оказалась, на любителя. Я постное мясцо уважаю-с с помидорчиками.
— Кровищщща! — опять принялась за своё зам директора.
До сих пор спокойно сидящий Никодим Викторович, всё же вставил свои две копейки в дискуссию:
— У меня со сном получается даже несколько лучше, чем у вас. Я просто запойный алкоголик, о чём публично и каюсь. Чего тут скрывать. Люблю это дело, знаете ли, и сплю хорошо, но не всегда. Случается, беспокойство одолевает: хочется чего-то этакого с сексуальным подтекстом. Но это терпимо. Вот когда Луна, коллеги, в Козероге, как сегодня, мне совсем плохо: я тоже желаю загрызть кого-нибудь помоложе. Эти желания я заглушаю двумя бутылками водки, ага. А то и тремя. Пока получается. Она, родимая, меня отвлекает от таких мыслей. Здорово я придумал, правда, коллеги?
— А что молчит, как рыба об лёд, наша драгоценная Ия Сафаровна? — спросил вдруг Безпалько.
Информатичка Ия Сафаровна всё время, пока общество признавалось друг другу в мелких грехах, сидела, молча, с блаженной улыбкой и чему-то улыбалась — чему-то своему и сокровенному. От вопроса Безпалько она очнулась, сфокусировала взгляд на обществе и удивлённо произнесла:
— Слушаю я вас коллеги и удивляюсь, — со странной улыбочкой начала она. — И это вы называете проблемами? Фи на вас восемь раз. Детский сад "Ромашка" это, а не проблемы. Подумаешь: бензопила, голоса всякие, сны плохие. А у кого сейчас они хорошие?
— И кровищщща, — поддакнула Инна Валентиновна.
— И что тут такого? — отмахнулась Ия. — А вот смогли бы вы со своими бензопилами поучаствовать в приличной оргии на погосте? Или в чёрной мессе некромантов? Все ваши заскоки — это просто отстой: в культурном обществе вас бы за такое просто обсмеяли бы. Вот участие в чёрной мессе на местном кладбище — вот это прогрессивно и в тренде. Ночь, выкопанные могилки, некроманты с кривыми ножами, жертва орёт и, да, кровищи море.
— Чего это, что наши закидоны отстой? — набычился Безпалько. — Может, мы тоже хотим поучаствовать в чёрной мессе на погосте. Где записаться?
— Я бы поучаствовал, — намекнул Никодим Викторович. — Всё равно сегодня спать не буду: Луна в Козероге, понимать надо. Водка может не спасти, и пойду я по посёлку с лопатой прохожих мочить.
— А я накрашусь, возьму лопату и тоже пойду по посёлку, — пообещала Мамошина. — Дуэтом будем мочить. Давайте коллега первую Вальку Ляшко замочим.
— А где мы сейчас, на ночь глядя, живую упитанную жертву возьмём? — деловито стала уточнять Инна Валентиновна. Это она говорила, пристально смотря в спину тихо улепётывающей из кабинета Дины Николаевны. Дина сама не знала, как она смогла живой выбраться из этого гадюжника, от этого сборища ополоумевших ублюдков. От ужаса сил у неё не оставалось: ноги, хоть они и казались ватными, сами несли её прочь. За что им большое спасибо: спасли всё тело от лап некромантов.
Выглядело всё так, словно психологиня, не говоря ни слова, не попрощавшись с коллегами, решила закончить мероприятие и быстро скрыться. Наверное, ей срочно вспомнился милый Кузя, которому она сегодня забыла купить пачку кефира и сдобную булочку. Ошарашенные таким поворотом учителя остались одни в слабо освещённом кабинете. Портрет графа Толстого, казалось, улыбался, глядя на их компанию. Граф был понятливым человеком и толерантным к чужим страстям.
— По-моему жертва сбежала к ядрёной Фене, — флегматично произнёс Никодим.
— Как есть сдрыстнула к своему Кузе, — кивнул Семён Митрофанович. — Коллега, а вы не боитесь, что эта дамочка, с очень богатым внутренним миром, завтра запись на диктофоне отнесёт в органы?
— Нет у неё уже никакой записи наших тут откровений, — отмахнулся Никодим. — Если с дуру, что и представит, так только хорошую песенку:
А, на кладбище, так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать.
Нам судьба уготована странная:
Беспокоимся ночью и днем,
И друг друга грызем на собраниях,
Надрываемся, горло дерем.
Друг на друга мы все обижаемся,
Выдираемся все из заплат,
То за лучшую должность сражаемся,
То воюем за больший оклад.
— Коллеги, а не перегнули мы с ней палку? — включилась в разговор добродушная бабушка Мамошина: ей всегда было всех жалко, только себя она не жалела. — Как-то Диночка наша побледнела немножко, и ручки у неё тряслись. Как бы она не свихнулась-то, а то умишком она слабая — может и сбрендить.
— А вот мне её нисколько не жалко, — зло высказалась Инна Валентиновна. — Достала уже своими бреднями. А сколько доносов она на нас накропала: ещё долго будем разгребать. Вот скажите: почему обязательно нужно ненавидеть то, чего не понимаешь?
— Мне тоже это чудо в перьях совсем не жалко, — отметил Безпалько. — А здорово Никодим Викторович придумал потролить её. Ведь, что я заметил: эта стервозная дамочка совершенно не понимает, что такое юмор, ирония, сарказм. Нет, я о ней жалеть не буду. Надеюсь, она сама скоро покинет нас и будет морочить голову только своему Кузе. Иначе придётся ей вступать в местное общество некромантов, гы-гы.
— А мне было трудно сидеть смирно и не смеяться с вас, — призналась Ия Сафаровна, — особенно когда Алевтина Георгиевна рассказывала, как она красилась и размечталась лопатой кого-нибудь угробить. Я как представлю эту картину, — Ия не выдержала и звонко засмеялась.
— А некроманты и съеденная Валька Ляшко, это было круто, — вытирая слёзы от душившего её смеха, в свою очередь проговорила Инна Валентиновна. — Я, как вспомню Динкины глаза, так меня смех разбирает.
Инна сделала страшные глаза, вытянула руки и зловеще проговорила: "Кровищщща!".
Коллеги теперь все дружно смеялись.
— А не отметить ли нам, коллеги, локальную победу над силами зала в ресторанчике? — предложил весьма здравую идею Безпалько.
Никодим Викторович скривился, а Инна Валентиновна запротестовала:
— Семён Митрофанович, побойтесь Бога, нам ещё на этой неделе с Никодимом Викторовичем очередную комиссию почивать, а печёнки у нас не казённые.
