Трескотт посмотрел на художника; — застонал художник. Затем они яростно появились посреди большой кухни отеля, где находилась тысяча человек. — Джимми, иди наверх! — сказал Трескотт и повернулся, чтобы посмотреть, как художник возится с ребенком-ангелом.
С какой-то имитацией гнева художник подошел к дочери и схватил ее за руку.
"О, папа! папа!" она закричала. "Ты меня щипаешь! Ты щипаешь меня! Ты меня щипаешь, папа!
Сначала художник, казалось, решил держать себя в руках, но вдруг в панике отпустил ее руку. — Я причинил ей боль, — сказал он, повернувшись к Трескотту.
Трескотт быстро сделал многое для уничтожения гостиничной кухни, но сейчас он поднял голову и заговорил после короткого периода размышлений. — Ты сделал ей больно, не так ли? Что ж, снова причинить ей боль. Отшлепай ее!" — воскликнул он с энтузиазмом. — Отшлепай ее, черт тебя побери, мужик! Ей это нужно. Вот ваш шанс. Отшлепай ее, и отшлепай хорошенько. Отшлепай ее!"
Художник, естественно, колебался над этим зажигательным предложением, но, наконец, в одном величайшем порыве дерзости закрыл глаза и снова схватил свое драгоценное детище.
Порка была, к сожалению, работой идеального растяпы. Это не могло быть больно вообще; но ребенок-ангел вознес к небу громкий, чистый вой сопрано, который выражал последнее слово даже средневековой мукой. Вскоре художник был ошеломлен. "Перестань, милый! Я не хотел — я не хотел — причинить тебе такую боль, знаешь ли. Он танцевал нервно. Трескотт сел на ящик и дьявольски улыбнулся.
Но пастбищный зов мучительного материнства донесся до них, и через мгновение на лестнице в подвал появилось прекрасное видение. Она поняла сцену с первого взгляда. "Уиллис! Что ты делал?"
Трескотт сидел на своем ящике, художник виновато переминался с ноги на ногу, а ангелочек шел к матери с распростертыми руками, издавая жалобный вопль изумления и страдальческой гордости, который растрогал бы Петра Великого. Несмотря на свое платье, тяжело дышащая мать опустилась на колени на каменный пол, прижала ребенка к груди и посмотрела затем горько, презрительно на съежившихся отца и мужа.
Художник, со своей стороны, тотчас же укоризненно взглянул на Трескотта, как бы говоря: "Вот! Понимаете?"
Трескотт встал и протянул руки в тихом, но великолепном жесте отчаяния и усталости. Казалось, он собирался сказать что-то классическое, и они инстинктивно ждали. Тишина была глубокой, и ожидание длилось дольше, чем мгновение. "Ну, — сказал он, — мы не можем жить в подвале. Пойдем наверх.
СУД, КАЗНЬ И ПОХОРОНЕНИЕ ГОМЕРА ФЕЛПСА
Время от времени усталая ветка сосны роняла на землю свою ношу тающего снега, и ветка откидывалась назад, блестя в тусклом зимнем солнечном свете. Внизу по ущелью журчал по льду ручеек с непрекращающимся звоном разбитого стекла. Весь лес выглядел мокрым и заброшенным.
Линия горизонта представляла собой неровную ограду из серых скал, болиголовов и сосен. Если бы кто-нибудь чудом оказался в этом ущелье, то легко мог бы представить себе, что ближайшее человеческое жилище находится за сотни верст, если бы не старая полузаметная лесная дорога, ведущая к ручью.
"Стой! Кто здесь?"
Этот низкий и хриплый крик вдруг рассеял тишину, стоявшую над пустынным ущельем, но тишина, последовавшая за ним, казалась еще более глубокой. Тишина продолжалась несколько секунд, а затем снова возвысился голос вызывающего, на этот раз с отчетливо ворчливой ноткой.
"Стой! Кто здесь? Почему ты не отвечаешь, когда я кричу? Разве ты не знаешь, что тебя могут подстрелить?
Второй голос ответил: "О, ты достаточно легко понял, кем я был".
— Это не имеет значения. Один из близнецов Маргейт вышел из зарослей и столкнулся с Гомером Фелпсом на старой лесной дороге. Величественная гримаса официального гнева отразилась на лбу Ривза Маргейта, он держал длинную палку в сгибе руки, как держат винтовку, и мрачно подошел к другому мальчику. — Это не имеет значения. В любом случае, ты должен отвечать, когда я кричу. Вилли так говорит.
При упоминании имени грозного вождя мальчик Фелпс немного испугался, но все же угрюмо пробормотал: "Ну, ты же знал, что это был я".
Он начал свой путь по снегу, но близнец прочно преградил ему путь. "Вы не можете пройти меньше, чем подпишете".
"Хм?" — сказал мальчик Фелпс. — Контрподпись?
— Да, контрафиш, — усмехнулся близнец, сильный в своем чувстве добродетели.
Но мальчик Фелпс очень рассердился. "Можно, эй? Я не могу, эй? Я покажу тебе, могу я или нет! Я покажу тебе, Ривз Маргейт!
Произошла короткая потасовка, а потом раздался мучительный крик часового: "Эй, ребята! Вот мужчина пытается пробежать мимо охранника. Эй, пацаны! Привет!"
В соседнем подлеске стоял сильный шум. Был слышен голос Вилли, призывающий своих последователей атаковать быстро и смело. Затем появились они — Вилли Далзел, Джимми Трескотт, другой близнец Маргейт и Дэн Эрл. Лицо вождя потемнело от гнева. "В чем дело? Ты не можешь правильно сыграть? У тебя нет здравого смысла? — спросил он мальчика Фелпса.
Часовой выкрикивал свое недовольство. — Так вот, он подошел, и я накричал на него, а он не обратил внимания, а когда я попросил его поставить подпись, он ничего не сказал. Это ни в коем случае.
— Ты не можешь правильно сыграть? — снова спросил вождь с мрачным презрением.
"Он знал, что это был я достаточно легко", сказал мальчик Фелпс.
— Это не имеет к этому никакого отношения, — в бешенстве воскликнул вождь. — Это не имеет к этому никакого отношения. Если ты собираешься играть, ты должен играть правильно. Совсем не весело, если ты так все испортишь. Ты не можешь правильно сыграть?"
"Я забыл контраргумент", — слабо солгал преступник.
После чего оставшаяся часть отряда закричала единым торжествующим голосом: "Война на нож! Война на нож! Я помню это, Вилли. Не так ли, Вилли?
Лидер был озадачен. Очевидно, он пытался разработать в уме план, как правильно справиться с этим необычным происшествием. Он, без сомнения, чувствовал, что должен действовать в соответствии с книгами, но, к сожалению, в книгах не было точного ответа. Однако в конце концов он сказал Гомеру Фелпсу: "Вы арестованы". Затем зычным голосом он закричал: "Схватите его!"
Его верные последователи на мгновение выглядели пораженными, но тут же двинулись на мальчика Фелпса. Последний явно не собирался арестовываться. Он попятился, дико возражая. Он даже казался несколько испуганным. "Нет нет; не прикасайся ко мне, говорю тебе; не смей прикасаться ко мне".
Остальные, похоже, не стремились вступать в бой. Они двигались медленно, наблюдая за отчаянным блеском в его глазах. Вождь стоял, скрестив руки на груди, лицо его становилось все темнее и темнее от нетерпения. Наконец он выпалил: "Ах, хватайте его, говорю вам! Почему бы тебе не схватить его? Хватай его за ногу, Дэнни! Спешите, все вы! Хватай его, я держу слово!
Уговоренные таким образом близнецы Маргейт и Дэн Эрл предприняли еще одну болезненную попытку, в то время как Джимми Трескотт маневрировал, чтобы отрезать путь к отступлению. Но, по правде говоря, существовал мальчишеский закон, удерживавший их от наложения рук на маленького Фелпса в таких условиях. Может быть, это потому, что они только играли, а он был теперь бесспорно серьезен. Во всяком случае, они выглядели очень усталыми от своего занятия.
— Не смей! — прорычал мальчик Фелпс, глядя то на одного, то на другого; он был почти в слезах — "не смей прикасаться ко мне!"
Вождь теперь прыгал от раздражения. "О, схватить его, не так ли? Ты совсем не годишься!" Затем он обрушил свой гнев на мальчика Фелпса: "Стой смирно, Гомер, не так ли? Вы должны быть схвачены, вы знаете. Это не так. Это не весело, если ты будешь так уворачиваться. Стой на месте, ты не можешь! Тебя нужно схватить".
— Я не хочу , чтобы меня схватили, — упрямо и горько возразил мальчик Фелпс.
— Но тебя надо схватить! — завопил обезумевший вождь. "Разве ты не видишь? Вот как надо играть".
Парень Фелпс тут же ответил: "Но я не хочу так играть".
"Но это правильный способ играть. Разве ты не видишь? Вы должны играть правильно. Тебя надо схватить, а потом устроим над тобой суд и... и все такое прочее.
Но эта перспектива не питала иллюзий для мальчика Фелпса. Он продолжал упрямо повторять: "Я не хочу так играть!"
Конечно, в конце концов вождь опустился до того, чтобы просить и умолять этого неразумного парня. — О, давай, Гомер! Не будь таким злым. Ты все портишь. Мы не причиним тебе вреда. Не самая малость. Это все просто игра. Что с тобой?
Другой тон вождя сразу произвел впечатление на собеседника. Он показал некоторые признаки начала слабости. — Ну, — спросил он, — что ты собираешься делать?
— Да ведь сначала мы тебя в темницу посадим, или к столбу привяжем, или что-нибудь в этом роде, — постой, знаешь ли, — поспешно прибавил начальник, — а потом устроим суд, ужасно торжественный, но не будет ничего, что могло бы повредить вам. Ничего."
И поэтому игра была переработана. Мальчика Фелпса поставили между Дэном Эрлом и близнецом Маргейт. Отряд направился к своему лагерю, спрятанному в сотне футов от нас в зарослях. Там была жалкая избушка с сосновой крышей, которая так откровенно и постоянно протекла, что существование на свежем воздухе всегда было предпочтительнее. В настоящее время он шумно капал растаявшим снегом в черный заплесневелый салон. Перед этой хижиной мелькал свой несчастный карьер слабый огонь. Под ногами водянистый снег был цвета свинца.
Прибыв в лагерь, вождь прислонился к дереву и, балансируя на одной ноге, стянул резиновый сапог. Из этого сапога он высыпал около литра снега. Он сжал свой чулок с дыркой, из которой торчал красный, как у лобстера, палец ноги. Он возобновил свой ботинок. — Поднимите узника, — сказал он. Они сделали это. "Виновен или не виновен?" он спросил.
"Хм?" — сказал мальчик Фелпс.
"Виновен или не виновен?" потребовал вождь, безапелляционно. "Виновен или не виновен? Разве ты не понимаешь?
Гомер Фелпс выглядел глубоко озадаченным. "Виновен или не виновен?" — спросил он медленно и слабо.
Вождь сделал быстрый жест и в отчаянии повернулся к остальным. "О, он делает это неправильно! Он все делает неправильно!" Он снова обратился к заключенному с видом, делающим последнюю попытку: "Посмотри-ка сюда, Гомер, когда я говорю: "Виновен или невиновен?" Вы хотите встать и сказать: "Невиновен". Разве ты не видишь?
— Невиновен, — сразу же сказал Гомер.
"Нет нет нет. Подожди, пока я тебя не попрошу. Теперь подожди. Он высокомерно воскликнул: "Пардс, если этот заключенный перед нами виновен, какова его судьба?"
Все эти воспитанные младенцы в один голос пропели: " Смерть! "
— Арестованный, — продолжал начальник, — ты виновен или не виновен?
— Но послушайте, — возразил Гомер, — вы сказали, что не будет ничего, что могло бы причинить боль. Я-"
"Гром и молния!" — взревел несчастный вождь. — Держи рот на замке, а? Что за озорство...
Но Джимми Трескотт прервал его, оттолкнув близнеца в сторону и шагнув вперед. — Вот, — сказал он очень презрительно, — пусть я буду арестантом. Я покажу ему, как это сделать.
— Хорошо, Джим, — в восторге воскликнул вождь. — Тогда ты будешь заключенным. Теперь все вы, парни с автоматами, стоите там в ряд! Уйди с дороги, Гомер! Он прочистил горло и обратился к Джимми. — Заключенный, ты виновен или не виновен?
— Невиновен, — твердо ответил Джимми. Стоя перед своим судьей — безоружный, стройный, тихий, скромный — он был идеален.
Вождь лучезарно улыбнулся ему и отвел глаза, чтобы бросить торжествующий и испепеляющий взгляд на Гомера Фелпса. Он сказал: "Вот! Вот как это сделать".
Близнецы и Дэн Эрл тоже очень восхищались Джимми.
— Во всяком случае, пока все в порядке, — сказал довольный вождь. — А теперь мы... сейчас мы... мы приступим к казни.
— Это неправильно, — вдруг сказал новый заключенный. "Это не следующее. Сначала вам нужно пройти суд. Сначала вам нужно найти много людей, которые скажут, что это сделал я".
— Это так, — сказал вождь. "Я не думал. Вот, Ривз, будь первым свидетелем. Это сделал заключенный?
Близнец на мгновение сглотнул, пытаясь дать правильный ответ. Он был в том месте, где дороги разветвлялись. Наконец он рискнул: "Да".
— Вот, — сказал вождь, — это один из них. А теперь, Дэн, будь свидетелем. Он сделал это?
Дэн Эрл, имея перед собой пример близнеца, не колебался. — Да, — сказал он.
— Ну, так, парды, какова его судьба?
Снова раздался звонкий ответ: " Смерть !"
С Джимми в главной роли эта драма, спрятанная глубоко в зарослях болиголова, приблизилась к своего рода совершенству. — Вы должны завязать мне глаза, — бодро закричал приговоренный, — тогда я пойду и встану, а вы все встанете в ряд и застрелите меня.
Вождь отнесся к этому плану с учтивым лицом, и близнецы и Дэн Эрл были очень довольны. Они завязали глаза Джимми под его точными указаниями. Он прошел несколько шагов по снегу, потом повернулся и стоял с тихим достоинством, ожидая своей участи. Вождь выстроил близнецов и Дэна Эрла в линию с их палками. Он отдавал необходимые команды: "Заряжать! Готовый! Цель! Огонь!" По последней команде стреляющие все дружно закричали: "Бац!"
Джимми воздел руки кверху, мгновение пошатывался в агонии, а затем рухнул во весь рост в снег — можно было подумать, что у него серьезное воспаление легких. Это было прекрасно.
Он встал почти сразу и вернулся к ним, дивно довольный собой. Они радостно приветствовали его.
Начальник был особенно благодарен. Он всегда пытался устроить эти маленькие романтические интрижки, и, в конце концов, казалось, что единственный мальчик, который когда-либо мог ему помочь, был Джимми Трескотт. — Вот, — сказал он остальным, — так и надо делать.
Все это тронуло их до глубины души, и они смотрели на Джимми большими улыбающимися глазами. Джимми, раздутый, как рыба-шар, от гордости за свое выступление, с важным видом подошел к огню и сел на мокрые ветки болиголова. — Принеси еще дров, кто-нибудь из вас, ребята, — небрежно пробормотал он. К счастью, один из близнецов наткнулся на небольшой кедр, нижние ветви которого были мертвыми и сухими. Охапка этих веток, брошенная в больной костер, вскоре зажглась высоким, румяным, теплым пламенем, которое было словно иллюминацией в честь успеха Джимми.
Мальчики растянулись у костра и разговаривали на обычном игровом языке. — Ваал, пардс, — заметил вождь, — сколько ночей мы провели вместе здесь, в Скалистых горах, среди баров и индейцев, а?
— Да, пард, — ответил Джимми Трескотт, — я думаю, вы правы. Наша вольная, дикая жизнь — это не что иное, как наша дикая, вольная жизнь.
После чего два юноши встали и великолепно пожали друг другу руки, в то время как другие смотрели на них в экстазе. — Я все равно останусь с тобой, пард, — серьезно сказал Джимми. "Когда попадешь в беду, не забудь, что Молния Лу стоит у тебя за спиной".
— Спасибо, пард, — сказал глубоко тронутый Уилли Далзел. — Я этого не забуду, пард. И не забывай также, что Демон Меткого Стрелка, лидер Красных Рейдеров, никогда не забывает друга.
