Благодаря осмотрительному поведению новенького волнения на территории школы сошли на нет. Его часто спрашивали: "Кин ты его лижешь?" И он неизменно отвечал: "Не знаю". Эта идея вести битву со всем миром приводила его в ужас.
В стране племени велась война за полное господство племени, которое возглавлял Вилли Далзел. Случилось так, что в то время в племени была очень популярна некая брошюра за полцента, посвященная грому и крови. Эта история рассказывает о парне, который начал свою карьеру юнгой на пиратском корабле. На протяжении первых пятнадцати глав он был переброшен с одного конца корабля на другой конец, и очень часто его сбрасывал на палубу тяжелый кулак. Он пережил достаточно лишений, чтобы убить батальон турецких солдат, но в конце концов восстал против них. Да, он поднялся на них. Орды пиратов пали перед его бесстрашной рукой, и в последних главах книги он предстает как один из самых отважных пиратских капитанов, когда-либо плававших по морям, на своем собственном крючке.
Естественно, когда племя досконально поняло эту сказку, ее пришлось инсценировать, хотя это инсценировка не приносила автору никаких гонораров. Теперь стало ясно, что мальчишка, выбранный на роль юнги, в течение первых пятнадцати глав будет вести жизнь, привлекающую мало актеров. Уилли Далзел разработал схему, по которой какой-нибудь мальчишка играл бы юнгу в этот период несчастий и злоупотреблений, а затем, когда юнга дошел до роли, в которой он перебил всех своих врагов и достиг своего апогея, он, Вилли Далзел, должен принять участие.
Эта беглая и бессвязная интерпретация великой пьесы началась в саду за домом Джимми Трескотта. Путь между двумя рядами кустов крыжовника был единодушно избран кораблем. Затем Уилли Далзел настоял на том, чтобы Гомер Фелпс был юнгой. Гомер некоторое время пробовал эту должность, а затем решил уйти в отставку в пользу какой-нибудь другой жертвы. Другого претендента на его место не было, поэтому пришлось надавить на какого-нибудь мальчика. Как известно, Джимми Трескотт был великим актером, но он упорно отказывался браться за эту роль. В конце концов они ухватились за маленького Дэна Эрла, чей характер был таким молочным и послушным, что он делал все, о чем его просили. Но Дэн Эрл совершил единственный непоколебимый бунт в своей жизни, попробовав пожить юнгой минут десять. Уилли Далзел был в отчаянии. Затем он вдруг увидел младшего брата Джонни Хеджа, который вышел в сад и с видом бедного незнакомца задумчиво смотрел на пьесу. Когда его пригласили стать юнгой, он с радостью согласился, думая, что это его посвящение в племя. Затем они начали давать ему конец веревки и бить его с реалистичностью, которая не была совсем безболезненной. Прямо он начал кричать. Они уговаривали его не кричать, не обращать внимания, но все равно продолжали причинять ему боль.
Среди кустов крыжовника возникла суматоха, две ветки были отметены в сторону, и Джонни Хедж наступил на них. Каждый мальчик остановился как вкопанный. Джонни кипел от ярости.
— Кто его обидел? — свирепо сказал он. — А ты ? Он посмотрел на Уилли Далзела.
Уилли Далзел начал бормотать: — Мы играли. Ему было не о чем плакать.
Новенький имел в своем распоряжении несколько громких фраз, и он их использовал. — Я собираюсь выпороть тебя до полусмерти. Я собираюсь выдубить с тебя шкуру. И тут же была смесь — вливание двух мальчиков, которое выглядело так, как будто его сделал химик. Остальные дети отступили, пораженные ужасом. Но из этого водоворота вскоре они увидели фигуру Уилли Долзела, сидящего на груди мальчика-хеджа.
— Достаточно? — хрипло спросил Вилли.
— Нет, — выдавил Хедж. Затем было еще одно хлопанье и барахтанье, и, наконец, снова затишье.
— Достаточно? — спросил Вилли.
— Нет, — сказал Хедж. Какая-то боевая туча снова озадачила взор наблюдателей. Оба бойца были бездыханными, бескровными на лицах и очень слабыми.
— Достаточно? — сказал Вилли.
— Нет, — сказал Хедж. Бойня снова возобновилась. Все зрители молчали, кроме младшего брата Джонни Хеджа, который пронзительно увещевал его продолжать борьбу. Но было неясно, нуждался ли мальчик Хедж в каком-либо ободрении, потому что он горько плакал, а было объяснено, что когда мальчик плачет, это плохое время для надежды на покой. Ему удалось извиваться на четвереньках. Но Вилли Далзел цепко сжимал его сзади, и казалось, что его сила будет расходоваться напрасно. Медвежонок, казалось, имел преимущество в виде работающей модели ветряной мельницы. Они вздымались, произносили странные слова, плакали, и солнце смотрело на них ровным, немигающим взглядом.
Питер Вашингтон вышел из конюшни и увидел эту трагедию в саду за домом. Он застыл на мгновение, а затем побежал к нему, крича: "Привет! Что там за блюдо? Привет! Заткнись, заткнись, вы двое! Ради всего святого, что у тебя за блюдо? Он схватил сопротивляющихся мальчиков и развел их в стороны. Он был бурен и прекрасен в своем негодовании. "Ради земли! Вы двое детей ведете себя как бешеные собаки. Пробка! Побелевшие, заплаканные, перепачканные бойцы в рваной одежде свирепо смотрели друг на друга, пока Питер стоял между ними и читал лекцию. Они предприняли несколько тщетных попыток обойти его и снова вступить в бой. Отбиваясь от них распростертыми руками, он излил свои упреки Джимми. "Я удивлена на вас ! Я уверен!
"Почему?" — сказал Джимми. — Я ничего не сделал. Что я сделал?"
— Т-ты набрался мужества, чтобы эти дети сорвались, — добродетельно сказал Питер.
"Мне?" — воскликнул Джимми. — Я не имею к этому никакого отношения.
— Я считаю, что ты не такой, — возразил Питер с тяжелым сарказмом. — Я райкон, ты э-молился, не так ли? Повернувшись к Уилли Далзелу, он сказал: "Ты шутишь, бери и беги сюда, а не то я в шутку возьму и убью тебя". Уилли Далзел ушел. Новому мальчику Питер сказал: "Ты выглядишь так, как будто у тебя была некоторая святость, но я уверен, что ты не знаешь больше, чем кролик. Ты, шутка, побегай скорее домой, и не дай мне поймать тебя вокруг, где ты дрался, или я сломаю тебе спину. Хедж-мальчик с достоинством отошел в сопровождении своего младшего брата. Тот, отойдя на достаточное расстояние между собой и Петром, поиграл пальцами у своего носа и крикнул:
"Нигер-р-р! Ниггер-рр!
Негодование Питера Вашингтона вылилось на Джимми.
"Такие груши, как ты, никогда не поймут, что ты не обычный мусор. Вы берете и общаетесь с телом, что случилось раньше.
— Ой, давай, — нецензурно возразил Джимми. — Иди промой голову, Пит.
Остальные мальчики удалились на улицу, после чего заметили вдалеке Уилли Далзеля. Он побежал к ним.
— Я лизнул его! — воскликнул он торжествующе. "Я лизнул его! Не так ли?
С точки зрения Уиломвилля он имел право на положительный ответ. Они сделали это. "Да, — сказали они, — ты сделал это".
— Я вбежал, — воскликнул Вилли, — и схватил его, и прежде чем он понял, что это было, я его бросил. И тогда это было легко. Он выпятил грудь и улыбнулся, как английский сержант-вербовщик. — А теперь, — сказал он, внезапно повернувшись лицом к Джимми Трескотту, — на чьей стороне вы были?
Вопрос был прямым и поразительным. Джимми отступил на два шага. — Он лизнул тебя однажды, — сбивчиво объяснил он.
"Он так и не увидел дня, когда смог бы лизнуть меня с одной стороны. Я мог лизать его, когда моя левая рука была связана сзади. Да ведь я мог бы лизнуть его, когда спал. Уилли Далзел был великолепен.
Щелкнули ворота, и к ним направился Джонни Хедж.
— Вы сказали, — холодно заметил он, — что лизали меня, не так ли?
Уилли Далзел стоял на своем. — Да, — твердо сказал он.
— Ну, ты лжец, — сказал Хедж.
— Ты другой, — возразил Вилли.
— Нет, я тоже, но ты лжец.
— Ты другой, — возразил Вилли.
— Не смей говорить мне, что я лжец, или я отшлепаю тебе рот за тебя, — сказал Хедж.
— Ну, я сделал, не так ли? — рявкнул Вилли. — И что ты собираешься с этим делать?
— Я собираюсь тебя выпороть, — сказал Хедж.
Он осторожно приблизился, чтобы атаковать, и другие мальчики затаили дыхание. Уилли Далзел отшатнулся на шаг. — Подождите минутку, — воскликнул он, поднимая ладонь. "Я не-"
Но комическая ветряная мельница снова пришла в движение, и между вздохами от своих усилий Джонни Хедж заметил: "Я покажу — вам — родственны ли вы — лижете меня — или нет".
Первые удары не достигли Вилли, потому что он поспешно отступил, продолжая свой тщетный крик: "Погодите минутку". Вскоре по его щеке приземлился размахивающий кулак. Это не сбило его с ног, но немного задело и сильно напугало. Он вдруг разинул рот до поразительного и поразительного размера, запрокинул голову и завыл, а глаза его, блестящие от слез, были устремлены на этого хмурого мясника из Джонни Хеджа. Последний делал медленные и порочные круги, видимо, намереваясь возобновить резню.
Но зрители действительно были опустошены и потрясены ужасной вещью, случившейся с Уилли Далзелом. Теперь они закричали: "Нет, нет; не бей его больше! Не бей его больше!
Джимми Трескотт в панике храбрости закричал: "Мы все прыгнем на вас, если вы это сделаете".
Хедж-мальчик остановился в страхе. Он сердито вздохнул и перевел взгляд с парня на парня. Они по-прежнему протестовали: "Нет, нет; не бей его больше. Не бей его больше.
"Я буду бить его молотком, пока он не сможет встать", — сказал Джонни, заметив, что все его боятся. — Я вылечу его, так что он сам себя не узнает, и если кто-нибудь из вас, детишки, побеспокоится обо мне ...
Внезапно он умолк, он задрожал, он рухнул. Рука приближавшегося сзади коснулась его уха, и это была рука того, кого он знал.
Другие парни услышали громкий, железный голос, говорящий: "Опять поймал тебя на этом, паршивец, ты". Они увидели страшную женщину с седыми волосами, с острым красным носом, с обнаженными руками, в очках, настолько увеличивающих, что глаза ее сияли сквозь них, как две свирепые белые луны. Она была матерью Джонни Хеджа. Все еще держа Джонни за ухо, она быстро и ловко развернулась и успела дать по ушам двум мальчикам, прежде чем толпа обрела присутствие духа и бросилась в панику. Да, война за превосходство закончилась, и этот вопрос больше никогда не обсуждался. Высшей властью была миссис Хедж.
НЕБОЛЬШОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО
В один из ноябрьских дней в некоторых частях Уиломвилля детям стало ясно, что в воскресной школе пресвитерианской церкви не будет для детей обычной елки в канун Рождества. Средства, высвобожденные для этого древнего фестиваля, будут использованы для облегчения страданий жертв землетрясения в Чарльстоне.
Этот план родился в великодушной голове директора воскресной школы, и во время одного из занятий он убедительно призвал детей отказаться от суетных удовольствий, связанных с деревом, и, славно применяя Золотое правило, отказаться от местное использование фонда, и пожелание, чтобы он был отправлен туда, где ужасная боль может быть облегчена. В конце слезно-красноречивой речи вопрос был честно поставлен на голосование, и дети в порыве добродетельного энтузиазма понесли вопрос Чарльстону. Многие учителя старались сохранять совершенно нейтральное отношение, но даже если бы они предостерегали детей от излишней импульсивности, они не смогли бы сдержать дикие порывы.
Но это было задолго до Рождества.
Очень рано мальчики вместе проводили важную речь. "Хм! у вас не будет рождественской елки в пресвитерианской воскресной школе.
Потерпевший угрюмо ответил: "Нет".
"Хм!" — насмехался представитель другой деноминации. — У нас будет самое большое огненное дерево, которое вы когда-либо видели в мире.
Маленькие пресвитериане были очень подавлены.
Случилось так, что Джимми Трескотт регулярно посещал пресвитерианскую воскресную школу. Трескотты всегда были вне конфессиональной принадлежности, но они отправляли своего мальчика по воскресеньям в одно из мест, где, по их мнению, он мог получать льготы. Однако в один декабрьский день Джимми предстал перед своим отцом и обратился с сильным духовным призывом немедленно присоединиться к воскресной школе Большой прогрессивной церкви. Доктор Трескотт долго размышлял над этим вопросом. "Ну, Джим, — сказал он, — почему вы пришли к выводу, что Большая прогрессивная воскресная школа лучше для вас, чем пресвитерианская воскресная школа?"
— Теперь — лучше, — ответил Джимми, тревожно глядя на отца.
"Что ты имеешь в виду?"
"Почему — теперь — некоторые мальчики, которые ходят в пресвитерианскую школу, они не очень милые, — объяснил вопиющий Джимми.
Трескотт еще раз серьезно задумался над вопросом. В конце он сказал: "Ну, вы можете измениться, если хотите, в этот раз, но вы не должны меняться туда и сюда. Вы решаете сейчас, а затем вы должны соблюдать свое решение".
— Да, сэр, — весело сказал Джимми. "Большой прогрессив".
— Хорошо, — сказал отец. — Но помни, что я тебе говорил.
На следующее воскресное утро Джимми появился у дверей подвала Большой Прогрессивной церкви. Он был заметно вымыт, заметно одет, заметно начищен. И, кстати, ему было очень неудобно из-за всех этих достоинств.
Несколько знакомых приветствовали его презрительно. "Привет, Джимми! Что ты здесь делаешь? Думал, ты пресвитерианин?
Джимми опустил глаза и ничего не ответил. Он был слишком напуган этой переменой. Однако неожиданно появился Гомер Фелпс, постоянный покровитель Большой прогрессивной воскресной школы и сказал: "Привет, Джим!" Джимми ухватился за него. Гомер Фелпс подчинялся законам Трескотта, племенным, если хотите, но жестким, почти обязательным.
— Привет, Гомер! — сказал Джимми, и его манеры были так хороши, что Гомер почувствовал огромное волнение, когда смог показать своему начальнику новые условия жизни.
— Ты ведь никогда сюда раньше не заходил? — спросил он с новым высокомерием.
— Нет, не я, — сказал Джимми. Затем они посмотрели друг на друга и маневрировали.
— Ты не знаешь моего учителя, — сказал Гомер.
ее не знаю ", — признался Джимми, но так, что скромно утверждал, что он знал бесчисленное множество других учителей воскресной школы.
— Лучше присоединяйся к нашему классу, — мудро сказал Гомер. "Она носит очки; не очень хорошо вижу. Иногда мы делаем почти то, что нам нравится".
— Хорошо, — сказал Джимми, довольный тем, что отдал себя в руки своих друзей. В назначенное время они вошли в комнату воскресной школы, где на платформе стоял человек с доброжелательными бакенбардами и говорил: "Сейчас мы будем петь Љ 33 — "На берег тяни, матрос, тяни на берег". послушная толпа запела; мужчина на эстраде толстой, белой и изящной рукой указал время. Он был идеальным директором воскресной школы — тем, кто никогда не чувствовал ни голода, ни жажды, ни раны от испытания бесчестья; человек, действительно, с красивыми плоскими руками, который махал ими в сальных победоносных благодеяниях над толпой детей.
Джимми, осторожно передвигаясь на цыпочках, последовал за Гомером Фелпсом. Он чувствовал, что королевский суперинтендант может закричать и испепелить его прежде, чем он сможет добраться до стула. Это было отчаянное путешествие. Но, наконец, он услышал, как Гомер что-то бормочет молодой девушке, которая смотрела на него сквозь очки, сильно увеличивавшие ее глаза. — Новый мальчик, — сказала она маслянистым и глубоко религиозным голосом.
