Драконьи грезы глазами маски

В темной комнате, освещенной лишь светом луны и звезд, которые в эту ночь были до странного тусклы, словно чувствовали, что где-то внизу творится злодеяние, было полным полно народу, вот только "людьми" большинство из присутствующих в полноценном смысле этого слова, можно было назвать с трудом. Ставрас все понял с первого взгляда. В кресле сидел маг-кукольник, вокруг него его живые куклы и двое приспешников. Один из цыганского племени. Другой, светловолосый и рябой. Что они делали, было непонятно, потому что к тому времени, как они с Шельмом пробрались к окну, все разговоры в комнате стихли. А потом заговорил рябой, обращаясь к скрытому в тенях глубокого кресла магу.

— Вы уверены, что со стороны драконов нам ничего не угрожает?

— Абсолютно, сомневающийся ты мой. Мое зелье действует, все драконы, испившие воду из отравленных колодцев, рухнули, даже толком не успев отлететь от города.

— А люди?

— Это зелье безвредно для людей и других зверей, кроме драконов, и имеет лишь один побочный эффект — крепкий сон, но это даже нам на руку. Мне проще накладывать матрицы, когда они обездвижены.

— А когда вы наложите руку на всех в городе, господин, что тогда? — спросил второй приспешник мага, явно еще не посвященный во все детали.

Масочник долго молчал. Но потом, взвесив все "за" и "против", все же решил рассказать цыгану-перебежчику, то, ради чего все затевалось.

— Цыганский Город каждые десять лет меняет свое месторасположение. Этот год последний в цикле. Поэтому перемещение цыган по карте страны не вызовет никаких подозрений и позволит максимально приблизиться к столице. Нам не нужно подходить совсем близко, вполне достаточно того расстояния, на котором это не вызовет нездорового интереса со стороны правящей верхушки и их обожаемых драконов.

— А потом? В столице?

— А вот это, мой дорогой Натан, совсем другая история. Ты с нами?

— Конечно, господин.

— Вот и отлично.

— Баро! — совсем не уважительно прикрикнул масочник в сторону, и от стены отделилась тень высокой женщины. Лица было не разглядеть, но Шельм в своем воображении дорисовал, что она похожа на Роксолану, точнее, Роксолана похожа на мать.

— Да.

Женщина учтиво поклонилась, и это цыганка, гордая, своенравная, сумевшая возвысится над другими, стать уважаемой, стать настоящей цыганской баронессой.

— Точно ли баро Талай завтра зашлет сватов?

— Да. Сегодня днем я намекнула ему, что моя дочь, Роксолана, давно заглядывается на его старшего сына.

— Вот и отлично, — потирая руки, отозвался масочник. — На одного баро в копилке больше. — И встал из кресла, луна, словно нарочно, как будто вспыхнула ярче и Ставрас с Шельмом смогли разглядеть его.

Невысокого роста, лысый, но с точеными усиками и бородкой эспаньолкой, что в сочетании с безволосой головой выглядело более, чем странно. Цвет глаз, понятное дело, они не рассмотрели, зато острые скулы, придающие масочнику схожесть с хищной птицей и загнутый книзу орлиный нос, напоминающий клюв, узрели в полной красе и безобразии. Вот только маг их тоже увидел, в виде двух мужских силуэтов, очерченных мертвенным светом луны за окном.

— Схватить и привести, — коротко бросил он и вернулся в кресло.

Но, когда цыгане, подвластные его воле, кинулись кто к окну, кто сразу во двор, Шельма со Ставрасом под окном на козырьке промежуточной крыши, уже не было. Они со всех ног бежали к воротам. Сражаться с невинными людьми, попавшими под действие губительной магии и, тем более убивать их, претило и тому, и другому.

Разумеется, тот же Ставрас понимал, что сражаться все равно придется, причем еще до того, как отправленные в столицу за подмогой Рокси и Дирлин, вернутся с драконьим эскадроном — личной гвардией короля, набираемой из лучших наездников государства. Так что, пока те будут собираться и лететь, масочник подомнет под себя еще больше цыган. Но сейчас убивать этих ни в чем не повинных людей, казалось кощунственным. Ведь среди них жила смешная, гордая девчонка Роксолана вместе со своим бронзовым драконом, и не проникни в город масочник, так бы и жила, окруженная заботой и любовью.

Поэтому они убегали. Но погоня настигала. Люди с матрицами масочника вместо душ не знают усталости, как пишут в книгах. Теперь они убедились в этом воочию. Ставрас немного оторвался вперед и быстро юркнул в какой-то тупик между корзинными зданиями. Шельм в горячке этого не увидел и, непременно пролетел бы мимо, если бы лекарь вовремя не втянул его туда же, крепко прижимая к себе. В столь узком пространстве и одному развернуться было негде.

— Саврас! — сдавленно возмутился шут.

— Хочешь убить кого-нибудь из них?

— Нет, конечно!

— Тогда мы уходим.

— Снова по снам?

— Да. Но не совсем, — бросил лекарь и толкнул его прямо в стену.

Шут даже осознать не успел, что куда-то летит, лишившись всякой опоры, как уже приземлялся, упав в густую вересковую поросль.

— Ставрас, — растерянно пробормотал он.

Но лекарь почти сразу же оказался перед ним, рухнув с неба, но в отличие от Шельма, не ожидавшего такого перехода, не упал, а остался стоять на ногах.

— Идем, — требовательно протянув ему руку, хмуро бросил лекарь.

Шут принял её и поднялся на ноги, все еще растерянно моргая и явно не придя в себя от столь непривычного способа перемещения. Но Ставрас уже тянул его куда-то за собой и Шельм вовремя сообразил, что лекарь пытается вывести их из этого мира к месту стоянки, на которой они оставили девчонок и королевича под присмотром Шелеста.

— Ставрас, стой! — вскричал Шельм и дернул его за руку к себе.

— Шельм, скоро рассвет, — покровительственным тоном, как маленькому, принялся объяснять расстроенный всем увиденным лекарь. — А мне нужно хоть немного вздремнуть, прежде чем рассказывать Роксолане, что возвращаться им с Дирлинлильтс больше некуда. Точнее, не к кому.

— Есть к кому, — тихо, но твердо бросил шут.

В глазах лекаря мелькнуло недоверие:

— Что, прости?

— Его матрицы временны. Он считает себя очень умным, поэтому наложил временные клише, чтобы потом можно было легко подправить по обстоятельствам, в случае чего.

— И? — Ставрас уже сам шагнул ближе, не отпуская руки шута, всматриваясь в его напряженное лицо.

Шельм не выдержал, попытался отвести глаза, но спохватился и вскинул их вновь, решительно встречаясь с внимательным взглядом лекаря.

— Мое полное имя Александр Ландыш Икуф. Когда масочник обретает свою истинную маску, ему присваивают второе имя, которое пишется после изначальной фамилии. Для него берут название тотемного цветка и приставляют после него прочитанное наоборот имя рода. Ты спрашивал, настоящая ли у меня фамилия, и я не солгал, сказав, что настоящая. Выдуманное лишь имя, — Шельм перевел дыхание и продолжил: — Ты оказался прав, я — марионеточник, и я могу сорвать с них временные клише и на какое-то время заблокировать от наложения повторных. Но...

— Но?

— Мне нужно, чтобы ты уговорил Дирлин поднять меня над городом, чтобы я смог дотянуться до всех клишированных. Я понимаю, что ни один дракон по собственной воле масочника к себе за спину не подпустит, но сейчас это просто необходимо. И я думаю, что тебя бы она послушала.

От волнения губы пересохли. Его трясло. Но взгляд лекаря он удерживал все так же твердо.

— Так зачем нам Дирлин? — широко улыбнулся лекарь, ввергнув шута в легкий шок от такой своей реакции на его признание.

— О чем ты?

— Я просто думаю, мой мальчик, самое время прокатить тебя, — отозвался тот, повернулся к нему спиной, закидывая его руку себе на плечо, и коротко скомандовал: — Хватайся.

— Зачем? — все еще не понимая, спросил Шельм, но вторую руку ему на другое плечо закинул.

— Полетели!

— Ставрас! — только и смог вскричать Шельм, вцепившись в жилистую драконью шею. И еще успел отметить бронзовый окрас чешуи под пальцами, как из-под серого неба Вересковой пустоши они вылетели под рассветное небо над Дабен-Дабеном.

Цыганский город просыпался и не ждал сюрпризов. А Ландышфуки все понять не мог, отчего в момент перехода между мирами на бронзе мелькнул радужный отлив.

Шельм никогда не поднимался так высоко над землей. Никогда не летал на драконе, справедливо опасаясь быть раскрытым. Нас всегда привлекает нечто недоступное, вот и Ландышфуки привлекали драконы, завораживали, манили. Но, как было всем известно, они слишком чувствительны к любому проявлению магии и если бы его проклятый дар хоть раз как-то проявил себя, ему бы снова пришлось уходить, сжигая за собой все мосты. Но, пройдя через пламя за спиной однажды, шут не желал повторять этот ни самый приятный опыт в своей ни такой уж и долгой жизни. Поэтому драконами он интересовался и любовался издалека. И искренне полагал, что этого вполне достаточно. А вот теперь с пронзительной ясностью понял, что в этом мире нет ничего прекраснее, чем ловить ветер на спине верного друга-дракона.

"Интересно", мелькнула в голове странная мысль, "А что чувствует человек, связанный с драконом узами запечатления, взмывая ввысь вместе с ним?"

И меньше всего ожидал, что получит ответ.

"Тоже, что чувствую я, расправляя крылья и отдаваясь во власть ветра..."

"Ты меня слышишь?"

"А ты думал, что я как тот хомячок, бессловесный?", даже в мыслях Ставрас был еще той ехидной ящерицей. "А за ящерицу и по ушам получить можно...", легко поймав мысль шута, припечатал тот, и деловито спросил: "Так как высоко тебе нужно?"

"Так, чтобы был виден весь город", растерянно подумал шут, все еще не до конца приняв столь неожиданные перемены.

"Уже виден", лаконично отозвался Ставрас.

Шельм отвлекся от мысленного разговора и взглянул вниз. Дыхание перехватило. Конечно, можно гордо заявлять, что ты не боишься высоты, стоя на зубчатом гребне замковой башни или свесившись из окна верхнего этажа дворца, но когда так, со спины дракона и вниз, это жутко. Нечто на уровне инстинктов, как страх перед пламенем, лижущим руку.

Город действительно был виден полностью, как пестрое пятно на зелени лугов и пастбищ. Он просыпался. И Шельм, переборов себя, простер руки над Дабен-Дабеном, закрыл глаза, чтобы не отвлекаться на пейзаж, и коротко скомандовал, забыв и о страхе, и о субординации:

"Зависни".

Ставрас замахал крыльями чаще и, правда, завис в одной точке, приняв в воздухе почти вертикальное положение. Но Шельм ничего этого не видел, даже не чувствовал мощные потоки прирученного крыльями дракона ветра, удерживающего обоих в воздухе.

Он сконцентрировался, проникая из мира настоящего, обычного, в мир человеческих сознаний. Сумеречный, блеклый, призрачный. Окружающее пространство — лишь пустота, и разноцветными пятнами — люди. Бестелесные, лишь сознания и биения сердец мерцанием, как призраки, но вовсе не мертвые, все до одного живые. А потом, с кончиков пальцев сорвались полупрозрачные нити и куклы с матрицами кукольника, превратились в марионеток марионеточника. Так просто. Правда, пробыли ими не долго. Нити все еще остались в их душах, но обвисшие, приспущенные. Шельм выдохнул сквозь зубы. Он слишком давно не пользовался даром, который искренне считал своим личным, персональным проклятием, поэтому перед глазами все поплыло. Но он лишь сильнее вцепился в мощную драконью шею, почти полностью ложась на бронзового дракона под собой.

"Почему ты оставил нити в них?", с трудом прорвался в сознание вопрос Ставраса.

Шельм поборол головокружение и легкую тошноту и все же ответил:

"Чтобы он не смог наложить на них повторные матрицы, надеюсь, баронесса все поймет правильно и этих комбинаторов схватят до того, как они еще кого-нибудь заклишируют".

"Так давай спустимся и посмотрим, как у них успехи".

"Давай", выпрямляясь на его спине и расправляя плечи, отозвался шут, но именно в этот момент откуда-то снизу, словно камень, пущенный из катапульты, взметнулась странная птица.

Ставрас не успел сориентироваться, а Шельм хоть и понял, что это вовсе не птица, а магия, которой придали её форму, враждебная магия, отразить её не сумел, сил не осталось. Он смог лишь немного увернуться, и удар пришелся не в грудь, а в плечо.

"Шельм!", раздался в голове пронзительный окрик.

"Все... нормально...", последнее, что успел подумать шут в тщетной попытке успокоить взволнованного Ставраса и провалился в темноту.

— Век... Да, Век же! — Роксолана тормошила разоспавшегося королевича, как могла.

— А? Что? — хрипло пробурчал тот, все еще не просыпаясь.

— Вставай! — скомандовала цыганка. — Ставрас передал Дирлин, что нам следует вернуться в город и проследить, чтобы поймали трех злодеев.

— Какие злодеи? Какой город? — садясь и протирая лицо ладонями, пробормотал Веровек.

— Ты еще спроси, какой Ставрас, — фыркнула Рокси и отвесила ему не сильный, но довольно обидный подзатыльник. — Вставай уже. Собираем наши вещи и летим.

— Постой, а как же лошади?

— А за лошадьми и вещами лекаря присмотрит Шелест, — вместо цыганки ответила Дирлин, повернув к нему бронзовую драконью морду.

Веровек моргнул, тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Ему не нравилось, что лекарь так распоряжается его жизнью, словно он смерд какой дрожащий, но выбора особого не было, ведь на лице Рокси отчетливо было написано, если он сейчас начнет возмущаться, то останется с лошадьми, а она все равно улетит. Поэтому он быстро привел себя в порядок, побрызгал на лицо водой из фляги и подошел к уже ожидающему его дракону с юной наездницей на спине.

— Хватайся! — весело позвала Роксолана, протягивая ему руку.

Веровек пожал плечами и схватился. Дирлин повернула голову и подсадила его, потому что вряд ли с их разницей в весе у Рокси получилось бы втащить неуклюжего толстяка на драконью спину. Веровек оказался сидящим позади нее. И явно столкнулся со сложной дилеммой: а куда, собственно, девать руки?

— Да, за талию ухватись! — расхохоталась Роксолана, услышав от наблюдательной Дирлин, что именно ввергло их спутника в замешательство.

Королевич смутился, но подчинился. Сжимая руки у нее на талии бережно и осторожно. Отчего-то казалось, сдави он их чуть сильней и с легкостью переломит девичью фигурку.

— Сильнее! — уже раздраженно бросила цыганка, в глубине души растроганная его осторожностью, и сама схватила его за запястья, вынуждая схватиться за нее.

Веровек почти с грустью выдохнул куда-то ей в затылок и подчинился. С такими напористыми девушками как Рокси, он всегда терялся. Точнее, он с любыми девушками терялся, но с Роксоланой и вовсе не знал, как себя вести. И если раньше, во дворце, можно было выкрутиться, напустив на себя важный вид, и со снисхождением смотреть на всех барышень, то с Рокси так изначально не получалось, и это не только смущало, но и вынуждало чувствовать себя неуютно.

А еще она ему очень сильно нравилась. С самого начала. Кажется, даже тогда, когда, приставив нож к горлу, выспрашивала, один ли он путешествует по цыганским землям или со спутниками и в чем цель их путешествия, а потом заталкивала в кусты, увидев, что в их сторону скачут всадники. Даже тогда она ему нравилась. И очень сильно.