Лэйми настиг его уже у дверей. Он бросился на спину врага, на мгновение зависнув в плавном, кошачьем прыжке. Они вместе рухнули на пол, проскользив по гладкому кафелю ещё два дюйма — и лоб охранника ударился об обитую сталью нижнюю часть двери. Его голова неестественно запрокинулась назад и вбок. Раздался короткий треск. Жесткое тело под Лэйми дернулось и обмякло.
Юноша поднялся медленно, словно очнувшись ото сна. Равнодушно запустив пальцы в рану, выдернул засевший в мышце кусок иглы. Визг Мурга терзал слух, однако толстяк сумел встать на четвереньки и пополз. Осторожно, чтобы не наступить босыми ногами на битое стекло, Лэйми подошел к нему и поднял отлетевший стул. Стул быстро взлетел и опустился — раз, второй, третий...
Он бил, словно автомат, стараясь попадать по черепу, и опомнился только когда этот визг окончательно стих. Голова Мурга превратилась в скользкий кровавый комок и юноша поспешно отошел, отчаянно борясь с тошнотой, потом сел на пол. Его всего трясло и он не был уверен, что сможет сделать хоть что-то, если сюда сейчас ворвутся.
Лэйми равнодушно смотрел, как на полу корчится последний охранник, которому он раздавил горло, — с минуту тот хрипел, пытаясь вдохнуть, потом посинел и умер. Эти пятеро для него вообще не были людьми. Если он о чем-то и жалел, то лишь о невозможности убить их ещё раз.
— Эй, ты в порядке? — тихо позвал его Охэйо.
— Да.
Юноша поднялся. С неожиданным даже для себя спокойствием он избавился от брезентовых петель, потом освободил друга. То, что отсюда надо убираться немедленно, они оба понимали и без слов.
Аннит подобрал газовый пистолет, Лэйми нашел устрашающего вида нож для вскрытия трупов. Они вместе распахнули дверь. Просторный полутемный коридор за ней был пуст и тих. В стенах белели другие, плотно закрытые двери.
Юноши беззвучно пошли вперед. За поворотом коридора Лэйми увидел ещё одну дверь, обитую железом и знакомую. Она оказалась заперта, — как, впрочем, и все остальные. Похоже, никого больше тут не было.
Они вернулись в лабораторию. Рыться в изъеденных кислотой лохмотьях мертвеца Лэйми вовсе не хотелось и он охотно уступил эту честь другу. Охэйо за ногу выволок труп бывшего директора из разноцветной лужи и почти сразу извлек из его кармана объемистую связку ключей. Наугад подбирая их, он начал открывать все двери подряд и Лэйми не возражал — ему хотелось найти хоть какую-то одежду и оружие получше, чем нож или газовая хлопушка.
Несколько первых комнат оказались пустыми камерами, такими же, как та, в которой они сидели. Потом они попали в морг. На железных столах, в холодном, безжизненном свете лежало несколько нагих тел — юноши и девушки, некоторые — ещё почти дети. Все они были какие-то обескровленные, ссохшиеся, словно из них высосали всю жидкость. Судя по небрежно зашитым разрезам, у них доставали и что-то внутри... возможно, когда они ещё были живы...
Лэйми судорожно захлопнул дверь, — но соседняя комната оказалась ещё хуже. Она была темной и походила на кладовку. Почти весь пол занимала груда одежды высотой в половину его роста. Одежда была мужской и женской, не очень дорогой. Судя по стилю, большей частью молодежной — нехитрые курточки, обувка, трусики...
Лэйми не сомневался, что все, кто носил эту одежду, уже давно мертвы. Но сколько их? До дальней стены было метров пять. Судя по запаху, эта страшная груда копилась уже много лет. Тысячи юных людей расстались с жизнью в этом подземелье и это — всё, что от них осталось. Но что Мург и остальные с ними тут делали? Что?..
Охэйо смотрел на кучу более прагматично. Он начал рыться в ней в поисках своей собственной одежды и скоро отыскал её. Лэйми, словно очнувшись, присоединился к нему. Ему удалось найти свои штаны, а затем он подобрал себе и все прочие вещи по росту, одевшись довольно тепло, — если снаружи и впрямь выпал снег, бегать в футболке не стоит...
Застегнув куртку, Лэйми почувствовал себя гораздо сильнее и увереннее. Охэйо тоже. Он не хотел уходить из подземелья, не выяснив, ради чего здесь много лет убивали людей. Аннит открывал одну комнату за другой, тщательно осматривая их. Ничего сверхестественного или варварского им, однако, не попадалось — рабочий кабинет, библиотека, какие-то химические установки...
Потом, в запертой на два замка комнате с тяжелой стальной дверью, они наткнулись на большой холодильник. Внутри стояло множество банок с мутной жидкостью и Лэйми взял одну. На этикетке небрежным почерком было написано: "Вытяжка из Кунны Халаас, 16 лет, — и, строкой ниже, — ...примерно на семь часов".
Охэйо взял банку из его рук — и вдруг наотмашь швырнул её в стену. Осколки полетели во все стороны, содержимое выплеснулось на штукатурку сочащейся быстрыми струйками звездой. Одуряющий, мускусный запах ударил в ноздри. Аннит хватал всё новые банки — и одну за другой расшибал их об стену, пока холодильник не опустел. Его всего трясло. Жидкость ручейками стекала на пол, мускусная вонь сводила с ума. Лэйми выскочил из комнаты вслед за Охэйо и захлопнул дверь. В относительно чистом воздухе коридора он понемногу опомнился. Ему хотелось бросаться и кусать.
— Что это? — наконец выдавил он. — Что это было?
— Вытяжка. Экстракт бессмертия, — Охэйо дрожал, словно стоял нагишом на морозе. — Я думал, что это слухи.
— Какая вытяжка?
— Ты не знаешь? — Аннит недоуменно посмотрел на него, потом провел ладонями по лицу и успокоился. — Говорят, есть средство для бессмертия. Тот, кто его принимает, никогда не состарится, не заболеет и не умрет. Более того, его умственные, физические и сексуальные способности станут в несколько раз больше способностей обычного человека. Но это средство надо принимать каждый день. А изготовить его можно только из крови и желез живого человека, причем, очень молодого. Одна жизнь — одна порция, понимаешь? Одна жизнь в день — и ты будешь жить вечно... — Охэйо вновь начало трясти. — Я думал, что это фантазии каких-то психов...
— Кто? — ровно спросил Лэйми.
— Кто этот упырь? Я полагаю, наш Председатель Джухэни — кто же ещё может себе такое позволить? Если бы я только... знал...
Лэйми на секунду замер. Еще в детстве ему привили инстинктивное почтение перед Председателем. Его сверхчеловеческий ум, его неистощимая работоспособность действительно заслуживали величайшего уважения, но...
Юноша вспомнил вдруг слухи о многочасовых оргиях неутомимого вождя — слухи, которым он прежде внимал с отвращением, — и этот сводящий с ума мускусный смрад... Сомнений не было. Ими уже много лет — а кстати, сколько именно? — правило чудовище.
— Говорят, у этого средства есть только один недостаток, — продолжил Охэйо, словно угадав его мысли. — К нему привыкают, как к наркотику. И с каждым разом его нужно всё больше и больше. А если не принимать его хотя бы несколько часов — то начнется булимия. Буйное помешательство. Оставшийся без вытяжки будет бросаться на людей, раздирать их тела и есть. Всё время есть. Только это не поможет и через несколько дней всё равно наступит смерть — если его раньше не убьют. Если мы разгромим лабораторию, вряд ли они успеют восстановить её за эти несколько дней...
— Так чего же мы ждем? — спросил Лэйми.
Мысль о том, что, занявшись погромом, они теряют последние шансы незаметно улизнуть из дворца, даже не пришла ему в голову.
5.
Это была настоящая оргия — оргия разрушения. Лэйми переворачивал столы, сваливая на пол всё, что на них стояло, топтал пробирки, старательно расшибал об кафель тяжелые аппараты. Вначале он пробовал бить шкафы с реактивами, но едкая вонь заставила его переключиться на уничтожение оборудования. Охэйо вел себя так же. Это захватывало. Разбивая приборы, которые стоили дороже, чем он мог заработать за всю жизнь, Лэйми чувствовал только дикий, сумасшедший восторг. Грохот и звон заполняли весь зал и он опомнился только когда распахнулась дверь зала и в неё хлынули охранники.
6.
На секунду Лэйми просто растерялся. Азарт разрушения и боевая ярость — всё-таки разные вещи, и он даже и не думал бросаться в атаку. Первой его мыслью было — убежать, спрятаться, но вот куда? Он замер с приоткрытым ртом, тщетно пытаясь решить, что делать дальше.
Охранники тоже не двигались — они удивленно смотрели на разгромленную, заваленную битым стеклом лабораторию и на двух разрушителей тайной святыни бессмертия, взиравших на них с чувством исполненного долга.
Ещё через секунду Лэйми понял, что дело не в удивлении — он вдруг почувствовал, как вокруг стремительно растет напряжение. Что-то страшное происходило с окружающим миром, что-то, что назревало уже века и сейчас готово было прорваться. Охранники недоуменно замерли. Всё вокруг замерло. Лэйми видел яркий свет, но, в то же время, ощущал давление как бы огромной водной толщи — он даже не мог пошевелиться под её напором.
Но в миг, когда напряжение достигло предела и ткань мироздания разорвалась, Лэйми просто потерял сознание, даже не заметив этого.
Глава 9:
Под мечом
Гитоград, 0-й год Зеркала Мира,
Вторая Реальность.
1.
Найко разбудили нездешние сны о мире без света, о мире, где зрение заменяли иные ощущения — словно он ощупывал всё вывернутыми наизнанку внутренностями. Эти ощущения были слишком яркими даже для реальности — такими яркими, что именно явь казалась ему сейчас сном, — но воспоминания о них вызвали странное, тревожное томление и его неотступность пугала его. Ещё больше пугала мысль, что сейчас он проснется на самом деле — там...
За окном вспыхнул свет — белый, бесшумный, столь яркий, что стало больно глазам. Он перешел в красный, в синий, снова в красный — и секунд через пять погас.
Найко вскочил и, как был, нагишом, бросился к окну, но ничего не увидел. Только ярко сияла полная, заходящая луна. Судя по ней, было часа четыре ночи.
От волнения ему стало очень жарко, по коже густо ползали мурашки, но томление оставило его — в тот же миг, когда вспыхнул свет. Найко замер у окна, не зная, что делать, и стоял так несколько минут, но ничего не менялось. Сумерки утра едва брезжили, их свет почти не проникал в комнату и в доме царила полная, совершенная тишина.
Наконец, недовольно помотав головой, он вернулся к постели. Там, вольно растянувшись на спине, нагишом спала Иннка. Её гладкое, гибкое тело влажно отблескивало в сумраке, длинные ресницы подрагивали, хмурое обычно лицо с крупным чувственным ртом и высокими скулами приняло выражение детского, безмятежного счастья.
Не вполне понимая, зачем, словно всё ещё во сне, Найко бездумно сел рядом, провел ладонью по её гладкому, удивительно прохладному животу...
Иннка вскинулась одним слитным, неразличимым рывком, вскрикивая сразу гневно и испуганно, потом замерла, ошалело осматриваясь. Её большие глаза в полумраке казались совершенно темными, бездонными, и юноше на миг стало страшно: сознание подруги ещё не проснулось и перед ним было лишь её сильное тело, управляемое лишь инстинктами. Вероятно, её сон тоже был очень реальным и она не могла сразу освободиться от него.
— Найко? Что случилось?
Их глаза встретились — удивленно-испуганные — потом он мягко и сильно привлек девушку к себе, лаская её. Иннка прижалась к нему всем нагим телом. Их руки скользили, обнимая, бедра сплелись, две пары босых ног — холодная и горячая — изучали друг друга. В призрачном влажном полумраке смешалось дыхание двух приоткрытых ртов, они двигались, отдаваясь острому, чистому удовольствию — и это всё длилось, длилось, длилось...
Усталые, они замерли, не касаясь друг друга, но сон уже не шел к ним — дрема, быстрые, путаные сновидения, быстрые, насмешливые взгляды из-под опущенных ресниц...
За окном вновь мелькнула мгновенная белая вспышка — и почти сразу здание вздрогнуло, заставив зазвенеть стекла. Найко вскинулся в постели, услышав глухие, мощные раскаты взрыва, нарастающий вой — как у сбитого самолета в фильмах про войну — и, через две секунды, второй взрыв, много мощнее первого. Воздух ощутимо толкнул Малау — стекла вновь зазвенели, задребезжали, но не разбились.
Когда юноша подбежал к окну, всё уже стихло и он не заметил ничего необычного. Восток уже начал алеть, но небо оставалось темно-синим, с несколькими звездами. Во дворе сияло тусклое созвездие синих проекционных матриц.
Поняв, что заснуть не удасться, они нагишом пошли в душ. Свет там почему-то не горел, и, оставив подругу плескаться в темноте, Найко открыл окно, весь мокрый в прохладном текучем воздухе, вглядываясь в туманное синеватое сияние накрывавшего двор силового поля. Через минуту рядом беззвучно появилась Иннка, — такая же нагая и мокрая. Найко невольно покосился на упругие, туго стянутые мускулы её живота. Его ладони словно всё ещё скользили по этой гладкой, горячей поверхности, они помнили каждый дюйм её прекрасного тела, а язык хранил солоноватый вкус темных сосков. Вдруг покраснев, юноша опустил взгляд, вспомнив, как трогал их губами и как Иннка, почти не дыша, замирала от этого. Он не понимал всей глубины своих чувств к ней — до этого странного утра.
— Никогда не догадаешься, что я сейчас сделаю, — вдруг сказал он и Иннка подняла глаза. Она стояла, вытянувшись в струнку, бессознательно-чувственно упираясь в шершавый линолеум пола пальцами босых ног, словно отлитых из красновато-коричневой стали, ничуть не стесняясь своей наготы. Её гибкое тело подобралось, ярко-зеленые глаза смотрели внимательно и остро.
— Что же?
— Я сейчас пойду к Охэйо. И он нас поженит. У него есть право это делать.
Иннка ошалело взглянула на него — и торопливо кивнула, боясь, что сон рассеется.
2.
Когда он вошел в почти темную, затененную черными шторами комнату, там никого не было. Дверь спальни принца оказалась незаперта, одежда Охэйо, очень тщательно сложенная, свисала со стула. Найко было подумал, что он в душе, но и там, за приоткрытой дверью, тоже было пусто и темно. Недоумевая, он вернулся в коридор, быстро и бесшумно пошел по нему, глядя во все стороны, — но ему никто не попадался.
Найко начал сомневаться, что проснулся: несмотря на явный грохот катастрофы коридоры были совершенно пусты. Он бродил по едва освещенным пустым комнатам как призрак, наконец спустился вниз — и с удивлением заметил, что задний вход открыт. Снаружи струился чистый свет утра и юноша бездумно вышел к нему.
Казалось, он вернулся на два дня назад — над темной стеной леса стояла такая же золотая заря, а густая трава была такой же влажной от росы. Шлак на парковых дорожках колол босые ноги юноши, но ему это нравилось, — как и холодный, влажный воздух, мягко обтекавший его почти нагое тело. Вокруг не было ни единой живой души — похоже, что все остальные ещё крепко спали.
Он побрел по парку, чувствуя, как его начинает охватывать страх. Заря прямо на глазах обретала странный йодистый оттенок — и ещё она, похоже, гасла, расплываясь в пятнах призрачных облаков, словно сотканных из темного, прозрачного тумана...
Найко яростно помотал головой. Ему это, конечно, показалось. Наверное, всё дело в том, что тут слишком уж тихо... Бродить в одиночестве, конечно, замечательно, — только где же охрана? В Гитограде всегда хватало людей, готовых убить ойрат, — а если на то пошло, и манне тоже. Проекционные матрицы по-прежнему струили свой призрачный темно-голубой свет, — но Найко научился не доверять машинам. Их было слишком легко обмануть.
