Биография Толкина

От словаря отвлекали только короткая прогулка на обед и еще одна, попозже, на чай. В отношении рабочего времени д-р Брэдли не был требователен; во всяком случае, вряд ли предполагалось, что за этой работой Толкин будет сидеть дни напролет. Ожидалось, что он, как и многие другие составители словаря, будет заполнять свое свободное время (а заодно и пополнять кошелек) преподаванием в университете. Рональд объявил, что хотел бы иметь учеников, и коллеги один за другим стали их поставлять преимущественно из женских колледжей, ибо колледжи леди Маргарет и св. Хью очень нуждались в преподавателе англо-саксонского для юных леди, а Толкин имел еще и то преимущество, что был женат: следовательно, приходящая к нему на дом ученица не нуждалась в провожатой.

Вскоре они с Эдит решили, что могут попробовать снять маленький домик. Они нашли подходящий. Это был дом номер 1 по Олфред-стрит (ныне Пьюзи-стрит), он находился за углом того дома, где они снимали комнаты. В конце лета 1919 года они туда переехали и наняли кухарку. Иметь свой дом! Это была великая радость. Рояль Эдит был привезен со склада, и впервые за многие годы она могла регулярно играть. Она снова забеременела, но на этот раз могла родить ребенка в своем собственном доме и растить его в должных условиях. К весне 1920 года Рональд зарабатывал преподаванием столько, что мог оставить работу над словарем.

Он продолжал писать "Книгу утраченных сказаний", и как-то раз на вечере в клубе эссеистов в Эксетеровском колледже он прочел вслух "Падение Гондолина". Студенческая аудитория хорошо приняла вещь. Среди слушателей были два молодых человека, которых звали Невилл Когилл и Хьюго Дайсон.

И вдруг семейные планы изменились. Толкин подал заявление на должность преподавателя английской литературы в Лидском университете, почти не ожидая успеха. Однако летом 1920 года его попросили прибыть для собеседования. На лидском вокзале его встретил Джордж Гордон, профессор кафедры английского языка. До войны Гордон был видным членом оксфордской школы английского языка, но Рональд не был с ним знаком, и пока они ехали на трамвае через весь город до университета, беседа была чуточку натянутой. Они начали говорить о сэре Уолтере Рэлее, профессоре кафедры английской литературы в Оксфорде. Потом при случае Толкин вспоминал: "На самом деле я не очень-то высоко ставил Рэлея; по правде говоря, лектором он был неважным, но какой-то добрый дух нашептал мне совет назвать Рэлея "богом-олимпийцем". Это хорошо сработало, хотя на самом деле я имел в виду то, что Рэлей милостиво почивал на высокой вершине, недосягаемый для моей критики. Еще не уехав из Лидса, я уже имел внутреннюю уверенность, что работу получил".

ГЛАВА 3. СЕВЕРНАЯ АВАНТЮРА

Дымный, угрюмый, окутанный густым промышленным смогом, окруженный заводами и рядами стандартных домов, Лидс представлял не Бог весть какое зрелище с точки зрения любителя хороших жизненных условий. Здания университета из пестрого кирпича поздневикторианской постройки в псевдоготическом стиле являли собой прискорбную противоположность тому, что было привычным для Толкина. Он уже всерьез сожалел, что решил согласиться на эту должность и переехать на север.

Сначала жизнь была трудной. Вскоре после начала триместра в октябре 1920 года Эдит подарила жизнь второму сыну, получившему при крещении имя Майкл Хилари Руэл. Толкин в рабочие дне жил в Лидсе в комнате, служившей и спальней, и гостиной, а на уикэнд ездил в Оксфорд повидаться в семьей. Незадолго до начала 1921 года Эдит с малышом были готовы к переезду на север, но даже к этому времени глава семьи смог найти для них всего лишь временное жилище в меблированных комнатах. Однако в конце 1921 года они сняли маленький темный особняк на Сент-Марк-терэйс, дом 11. Это был их новый дом. Он находился в переулке рядом с университетом.

В то время кафедра английского языка в Лидском университете была невелика, но Джордж Гордон ее расширял. Он был скорее организатор, чем преподаватель, но Толкин считал, что профессор "далеко впереди всех". Мало того, Гордон оказал новому ассистенту большую любезность, выделив рабочую комнату из тех, что у него были, впрочем, частично занятую профессором французского языка. Комната была пустой, со стенами из глазурованного кирпича, а украшением в ней служили горячие водопроводные трубы. Гордон относился сочувственно и к домашним делам Толкина, и, что самое важное, возложил на нового ассистента ответственность за все будущее преподавание лингвистики на кафедре.

Гордон решил следовать примеру Оксфорда и разделил учебный курс английского языка в Лидском университете на два потока: один для студентов, желающих специализироваться на послечосеровской литературе, другой для решивших сосредоточиться на англо-саксонском и средневековом английском. Последний поток был только что организован, и Гордон желал, чтобы Толкин сделал учебный план привлекательным для студентов и одновременно дающим солидную филологическую подготовку. Толкин незамедлительно окунулся в работу. Сначала солидные и вдумчивые йоркширские студенты сочли нового преподавателя несерьезным, но потом многие из них от души его полюбили. Он писал: "Я полностью в фаворе у "нудных увальней". Удивительно большая доля оказалась обучаемой. Для них первый уровень квалификации — желание что-то делать'. Многие из лидских студентов действительно работали как следует и вскоре достигли отменных результатов.

Однако случилось так, что Толкин чуть было не сбежал из Лидса. В течение первого семестра его пригласили участвовать в конкурсах на две профессорские должности по английскому языку: на кафедре Бэйнса в Ливерпуле и на новой кафедре Бирса в Кейптауне. Толкин послал заявления; Ливерпульский университет отказал, а Кейптаунский в конце 1921 года предложил занять должность. По многим соображениям Толкин был склонен принять предложение. Помимо всего прочего это означало возвращение на родину, а он всегда жаждал снова увидеть Южную Африку. И все же в конце концов он отказался. Эдит и малыш были не в форме для такого путешествия, а расставаться с ними он не хотел. Впрочем, годом позже в дневнике появилась запись: "Я часто думаю: может, это был наш шанс, а мы побоялись за него ухватиться'. Последующие события доказали, что эти опасения были необоснованными.

В начале 1922 года на языковый поток кафедры английского языка Лидского университета был взят новый молодой лектор по имени Э.В. Гордон (не родственник Джорджа Гордона). Этот маленький темноволосый канадец был выпускником Родсовского колледжа Оксфорда. В течение 1920 года Толкин был его научным руководителем, а теперь с радостью приветствовал бывшего ученика в Лидсе. "Приехал Эрик Валентайн Гордон, крепко стал на ноги и сделался моим большим другом и приятелем' — писал он в своем дневнике.

Вскоре по приезде Гордона эти двое стали сотрудничать в основных разделах учебной работы. Некоторое время Толкин работал над глоссарием в хрестоматии по средневековому английскому, которую редактировал его бывший научный руководитель Кеннет Сайсэм. В сущности это означало составление небольшого словаря средневекового английского. Толкин взялся за этот труд и проявил бесконечное терпение и изрядное воображение. Составление словаря заняло долгое время; в печать работа пошла в начале 1922 года. К этому времени Толкину захотелось приложить руки к чему-то более насущно необходимому для преподавательской работы. Они с Э.В. Гордоном решили заново издать средневековую английскую поэму "Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь", поскольку ни одно из предшествующих изданий не подходило для университетского курса. Предполагалось, что Толкин будет отвечать за текст и глоссарий, а Гордон должен был составить большую часть комментариев.

Толкин обнаружил, что его товарищ "неутомимый чертенок" и должен был работать без устали, чтобы не отстать. Книга была подготовлена к публикации в издательстве "Кларендон пресс" в конце 1925 года. Это был крупный вклад в исследования средневековой английской литературы, хотя сам Толкин в последующие годы развлекал слушателей на своих лекциях тем, что давал уничтожающую оценку тем или иным моментам в интерпретации этого издания, как если бы сам был к этому непричастен, например: 'Толкин и Гордон были совершенно, совершенно неправы, написав то-то и то-то! И как это им в голову взбрело!'

Чувство юмора было столь же не чуждо Э.В. Гордону. Вместе со своим старшим товарищем он участвовал в организации среди студентов "Клуба викингов". Там общались, пили в больших количествах пиво, читали саги, распевали шуточные песни, большей частью написанные Толкином и Гордоном. Последний складывал язвительные стишки про студентов, переводил на англо-саксонский детские стихи, пел застольные песни на древнескандинавском. Через несколько лет кое-какие из этих стихов были напечатаны частным образом под названием "Песни для филологов". Не стоит удивляться, что "Клуб викингов" способствовал преподавательской популярности Толкина и Гордона. Благодаря этому, а равно и блестящему преподаванию языковый поток на кафедре английского языка стал привлекать все больше и больше слушателей. В 1925 году там училось 20 студентов с лингвистической специализацией, то есть треть от общего числа слушателей кафедры. На аналогичном оксфордском отделении доля лингвистов была куда меньше.

Домашняя жизнь Толкинов протекала, в общем, счастливо. Эдит нашла, что в университете неформальная и приятная атмосфера; у нее завелись подруги из числа жен других преподавателей. С деньгами дела обстояли не ахти как, да к тому же глава семейства откладывал на покупку дома, так что семейных отпусков было мало, и все же летом 1922 года удалось съездить на несколько недель на йоркширское побережье в Файли. Толкину это местечко не понравилось. Он обозвал его "очень грязным провинциальным морским курортиком" и коротал время большей частью за проверкой университетских экзаменационных работ (тогда он ежегодно занимался этим ради приработка). Впрочем, там он написал несколько стихотворений.

За последние годы стихов набралось порядочно. Большая их часть была связана с авторской мифологией. Некоторые были опубликованы в журнале Лидского университета "Грифон", в местном альманахе "Йоркширская поэзия" и в сборнике стихотворений сотрудников кафедры английского языка, озаглавленном "Северная авантюра". Тогда же он начал писать стихотворный цикл под названием "Сказания бухты Бимбл". В одном из них (предположительно, под воздействием пребывания в Файли) описывается омерзительная, шумная жизнь в современном городе. В другом, озаглавленном "Визит дракона", повествуется об опустошительном набеге дракона, который, оказавшись у бухты Бимбл, неожиданно схватился там с некой мисс Биггинс45. В третьем стихотворении под названием "Глип" рассказывается о странном скользком создании со светящимися белесыми глазами, которое живет в подземных пещерах. Все это наброски к чему-то важному, которому только предстояло появиться.

В мае 1923 года Толкин жестоко простудился. Болезнь затянулась и осложнилась воспалением легких. В это время с ними жил его дед Джон Саффилд, которому в то время было уже девяносто лет, и Толкин вспоминал, как он "стоял у моей постели (высокий худой человек в черном), глядел на меня, разговаривал со мной, хотя все мое поколение состояло из вырождающихся слабаков. И там был я, хватающий ртом воздух, а он должен был прощаться: ему предстояло сесть на корабль и пропутешествовать по морю вокруг Британских островов!" Старик прожил после этого еще семь лет, большей частью в доме младшей дочери Джейн, приходившейся Рональду тетей. Она уехала из Ноттингемшира, обзавелась фермой в Дормстоне (Вустершир), причем ферма находилась на самом конце дороги, которую местные жители когда-то называли "Торба-на-Круче".

Когда Рональд оправился от воспаления легких, они с Эдит и детьми съездили погостить к Хилари. Тот, отслужив в армии, купил себе небольшой фруктовый сад и прибыльный огород неподалеку от Ившема, фамильного гнезда Саффилдов. Конечно же, семья Толкинов сочла обязательным предложить свои услуги по обработке земли. А еще Хилари придумал забавы с гигантскими воздушными змеями, которые Толкины-старшие запускали на поле, находившемся рядом с домом. И все же Рональд ухитрялся выкроить время для своих собственных трудов и регулярно возвращался к мифологии.

"Книга утраченных сказаний" была почти завершена. В Оксфорде и Лидсе Толкин составил легенды, повествующие о создании Вселенной, о том, как Сильмариллы были сделаны, и как потом Моргот похитил их из Благословенного Края Валинора. Циклу все еще не хватало четкого завершения (предполагалось, что им станет легенда о путешествии звездного корабля Эарендела это был первый элемент мифологии, возникший у Толкина); некоторые из сказаний существовали только в набросках, и тем не менее еще одно небольшое усилие довело бы работу до конца. Однако Толкин не сделал этого шага, наоборот принялся переделывать книгу. Это выглядело чуть ли не отказом от намерения завершить работу. Возможно, он не был уверен, найдется ли для нее издатель. Правда, книга была в высшей степени необычной, но уж никак не более странной, чем произведения лорда Дансейни46, которые оказались весьма популярными. Так что же тянуло его не вперед, а назад? Главным образом стремление к совершенству, но, возможно, было также нечто другое. Вот как однажды высказался Кристофер Уайзмен об эльфах в ранних стихах своего друга "Почему эти создания для тебя живые? Да потому, что ты их непрерывно создаешь. Когда же процесс творчества закончится, они будут для тебя столь же мертвы, как и атомы, из которых состоит хлеб насущный'. Другими словами, Толкин противился завершению работы, ибо не желал соглашаться с мыслью, что в выдуманном им мире уже нечего создавать, не к чему приложить процесс "вторичного создания", как это он назвал позднее.

Итак, Толкин не стал завершать "Сильмариллион" (так теперь именовалась книга), а вместо того возвратился назад, переделывал, выглаживал, пересматривал. Кроме того, два основных сказания Толкин стал перелагать в стихи (признак того, что на поэзию он возлагал такие же надежды, как и на прозу). Для легенды о Турине он выбрал современный эквивалент аллитерированного стиха (таким был написан "Беовульф"), для истории Берена и Лучиэнь — рифмованный стих. Вторую легенду он озаглавил "Славные деяния Берена и Лучиэнь", позднее он изменил название на "Историю Лейтиан".

Тем временем карьера в Лидском университете существенно продвинулась. В 1922 году Джордж Гордон уехал обратно в Оксфорд его кафедрой освободилась, и Толкин был одним из кандидатов на нее. В конечном счете заведующим стал Лэйеллес Эйберкромби, но проректор Майкл Сэдлер пообещал Толкину, что вскоре специально для него в университете образуется новая должность профессора английской литературы. И сдержал слово: в 1924 году Толкин стал профессором. Тогда ему было тридцать два года (по стандартам британских университетов — очень мало). В тот же год они с Эдит купили дом номер 2 по Дарнли-род (это на окраине Лидса в Вест-парке).