Светляк вспыхнул чуть ярче и взмыл к самому потолку. Торой хмыкнул. Сила — материя строптивая, но, конечно, не наделенная разумом. Просто огонёк чувствует постороннее присутствие и не хочет ему подчиняться. По этой же причине светляк так пугливо отзывается на всплеск чужого гнева. Маг вздохнул, подошёл к кровати, на которой спали ведьма и мальчик, и невесомым движением провёл рукой по волосам Люции (где же, как не в голове держат ведьмы своё странное Знание и разные колдовские хитрости). После этого лёгкий взмах ладони уже не напугал светляка — почувствовав Силу хозяйки, он покорно подчинился неправде и поплыл следом за обманщиком.

Питейная зала со вчерашнего вечера не изменилась, только свечи погасли. В сиреневых сумерках, подсвеченных мерцанием болотного огонька, было видно и спящего гнома и необъятную хозяйку таверны. Маг зябко повёл плечами, разгоняя стынь. Эх, полцарства бы отдал за меховую накидку! Впрочем, авось, и не придётся царствами-то разбрасываться, уж наверняка в покоях рачительной Клотильды есть тёплая одежда.

Ключи от внутренних комнат вор нашёл после бессовестного обыска спящей трактирщицы. Зелёный светляк, видимо, заподозрил неладное — светил едва-едва и трусливо вздрагивал. Огонёк чувствовал в происходящем неведомый подвох — связь с Хозяйкой становилась всё слабее, и болотной искорке страсть как хотелось погаснуть.

— Да не трясись ты, — волшебник снова взмахнул ладонью, которая ещё хранила след ведьминой Силы.

Светляк мигнул, но на время успокоился и начал переливаться ярче. В этом призрачном сиянье Торой отыскал под лестницей вход в покои Клотильды, где и принялся без стеснения заглядывать во все встречающиеся по пути комнаты. Прошло меньше минуты, а вор уже нашёл то, что искал — спальню с огромным гардеробом. Волшебник не дрогнувшей рукой распахнул створки вместительного шкафа и замер. На него повеяло сладким ароматом крахмального белья и терцены — цветка, который по общепризнанному мнению хозяек, избавлял содержимое платяных шкафов от характерного запаха слежавшейся ткани. Давно забытый горьковатый запах вызвал бурю воспоминаний. Маг застыл, вдыхая пряный аромат. На долю мгновенья перед его глазами как будто даже промелькнул рыжий локон, а потом всё исчезло. Торой дёрнул плечом и бестрепетно погрузился в недра огромного шкафа.

На самой нижней полке маг обнаружил то, что, собственно, не сильно надеялся найти — стопку мужских вещей. На удачу вора, хозяйка таверны оказалась дамой сентиментальной и трепетно хранила одежду почившего супруга. По счастью, этот отошедший в мир Скорби супруг был почти одного роста с Тороем. А вот Люции повезло куда меньше — ей предстояло кутаться в юбки и поддёвки Клотильды.

Поёживаясь от холода, волшебник торопливо переоделся. Книгу заботливо спрятал под рубаху — так надёжнее. От короткого прикосновения к фолианту кончики пальцев онемели. Лёгкое покалывание царапнуло ладони, пробежало по рукам, поднимая дыбом короткие волоски, вскарабкалось на плечи и скользнуло прямо в сердце. Последнее панически ёкнуло и забилось быстрее. А через миг покалывание замерло там же, где и началось — на кончиках пальцев. Ну и ну.

Покои трактирщицы "воришка" покидал бегом и лишь в зале таверны задержался у стойки, чтобы набросить на похрапывающую трактирщицу одеяло, взятое с её же собственного ложа. Чародей очень надеялся, что эта слабая мера спасёт Клотильду от опасности замёрзнуть во сне. Укрытая хозяйка таверны в полумраке стала похожа на бесформенный стог сена.

Плохо знающие Тороя, приняли бы его действия за бескорыстную доброту. На самом же деле подобная чуткость была продиктована не более чем предосторожностью. Раз украденное зеркало принадлежало хозяйке "Перевёрнутой подковы", значит, трактирщица может быть небесполезна. Где гарантия, что Торою не придётся вернуться в таверну за объяснениями? А раз так, пусть к тому времени Клотильда будет жива и хотя бы относительно здорова.

Только после этого Торой, по-прежнему подстёгиваемый плохим предчувствием, поспешил наверх — закончить ещё одно дело, о котором Люции вовсе не следовало знать. А уж ради этого дела не зазорно было поступиться и ценными мгновениями... Ворох одежды, припасённый для спутников, маг бросил в коридоре.

Комната, которую ещё несколько дней назад занимал Торой, была прибрана и пуста. Видимо, новый постоялец не успел въехать. Маг, не снимая обуви, встал на заправленную стареньким покрывалом кровать, подпрыгнул и зацепился руками за широкую потолочную балку. Подтянулся и сразу же увидел то, за чем пришёл. На месте, миленький! Куда там Люции догадаться проверить под потолком. Тайник в своей безыскусности оказался крайне надёжным.

Там, где две широкие потолочные балки соединяла металлическая скоба, древесина рассохлась, образовав глубокую трещину. Эту трещину уютно занял старинный нож в потёртых ножнах. Торой убрал невзрачное оружие за голенище сапога и подумал, что, если и была в его жизни бестолковая афера, принесшая наименьший результат, так это сделка, заключённая два года назад со старым магом. Как напоминание о давней махинации остался уродливый нож, которому чародей не нашёл применения, да припрятанный в кладовых памяти горький, почти осязаемый запах терцены...

И всё-таки, выходя обратно в мрачный коридор, волшебник твёрдо решил, что не станет сейчас размышлять ни о старинном ноже, ни о белых цветах терцены, ни о рыжем локоне. И вообще надо торопиться. Но пока он наклонялся за брошенной на пол одеждой, память сыграла с ним свою любимую шутку — односекундной вспышкой показала всё то, о чём Торой так целеустремлённо старался не думать.

* * *

— Волшебник, я знаю, ты можешь помочь... — дрогнувшим голосом шептал мужчина с неожиданно старыми глазами на молодом лице. Эльф перегнулся через грубо сколоченный стол, стараясь заглянуть собеседнику в глаза.

Торой сидел в уголке, возле стены. Лицо его терялось в тени, и на свету оставались только руки, то так, то эдак поворачивающие деревянную кружку с пивом.

Маг сидел и думал о том, как похож зал этой портовой таверны на залы десятков, если не сотен иных таверн, в которых ему приходилось останавливаться. Разве только столы здесь, как нельзя более удачно отгорожены друг от друга высокими спинками скамей. Благодаря этому посетители (а они, как вы понимаете, в портовых забегаловках самые разношёрстные) могли спокойно вести разговоры на самые туманные темы. Потому-то таверна под названием "Старый мол" не пользовалась хорошей репутацией. О чём может договариваться сомнительная публика в такой располагающей ко всякого рода тёмным делишкам обстановке? И именно по этой же причине в "Старом моле" всегда было многолюдно.

Да, в прокуренном табаком и пропахшем морской солью питейном зале, частенько можно было увидеть, как купцы-контрабандисты вполголоса торгуются с покупателями. Или как закутанный в бесформенный плащ посетитель о чём-то шепчется с дюжим матросом (рожа последнего, как правило, всегда бандитская). Однако происходящее рядом мало интересовало Тороя. Он и Бессмертного-то слушал равнодушно.

— Волшебник, — оглядываясь по сторонам, снова зашептал эльф, — я могу предложить необычный вид расплаты.

Низложенный маг с интересом посмотрел в усталые древние глаза. На какой-то миг ему показалось, будто в них мелькнуло нечто вроде мольбы. Впрочем, это было лишь игрой воображения. Такие старые эльфы не умеют ни умолять, ни любить, ни ненавидеть — их кровь давно охладела, и страсти больше её не распаляют.

Ёлис хрустнул суставами тонких пальцев, покрутил широкое серебряное кольцо на мизинце и продолжил:

— Много лет назад брат передал мне реликвию. Он вручил её со словами: "Когда само существование нашего рода окажется под угрозой — отдай эту вещь тому, кто сможет всё исправить". И вот, время пришло, хотя я всей душой надеялся не дожить до этого скорбного дня.

Торой в очередной раз поразился цветистости оборотов. Ну, надо же, род Ёлиса, того и гляди, замкнётся на единственном наследнике — лефийце, а старейшина тем временем рассыпается в витиеватых сожалениях, расписывая своё бедственное положение. Всё-таки эльфы — странный народ.

Волшебник неопределённо повёл бровями:

— Ёлис, давай без пафоса. И не пытайся меня разжалобить. Вдруг, твоя реликвия и дилерма ломаного не стоит.

Эльф, уязвлённый в самое сердце, поджал губы, но, тем не менее, сказал:

— Это Рунический нож. И ценность его нельзя исчислить деньгами.

Только шоковое изумление помогло Торою сохранить спокойствие. Эльф, кажется, удивился подобному хладнокровию. Во всяком случае, в его взгляде прибавилось уважения.

А молодой маг, по-прежнему невозмутимый, пожевал губами и спросил:

— Откуда же у твоего брата взялась этакая вещица?

Бессмертный тонко улыбнулся:

— Прости, волшебник, это не твоё дело.

— Очень ошибаешься. — Заверил его Торой, — как раз моё. Не хочу получить бестолковую железку под видом древней реликвии.

Теперь эльф открыто усмехнулся:

— Никому не веришь?

— Никому.

Остроухий проситель с пониманием кивнул, и две тонкие косички у его висков качнулись в такт движению:

— А моей клятве Бессмертного поверишь? — спросил он.

Торой задумался лишь на мгновение:

— Клятве эльфа, пожалуй, поверю.

— Тогда клянусь тебе перед лицом Вечности, что нож, каковой будет отдан тебе в уплату за проведение обряда над моим потомком, и есть настоящий Рунический нож, на который я, после исполнения таинства, не стану притязать.

Низложенный чародей поразмыслил, прикидывая, мог ли эльф произнести клятву таким образом, чтобы она получила ещё какое-то толкование. И лишь решив, что подвоха нет, согласно кивнул:

— По рукам.

* * *

Как водится, у бессмертного народа есть свои горести, отличные от человеческих. Вот и Ёлиса не обошла страшная эльфийская беда, исправить которую по силам только очень сильному (и далеко не белому) чародею. Именно поэтому древний маг так долго и много рассказывал Торою об эльфийской истории и генеалогии. Низложенный волшебник, хотя и не вынес из лекции ничего нового, собеседника слушал внимательно — помалкивал да потягивал пиво.

Ёлис с патетикой поведал о том, каким важным для Бессмертных является факт продолжения рода. Как правило, все эльфы — волшебники, кто-то сильнее, кто-то слабее. И ни один эльфийский старейшина не может спокойно жить, не подготовив себе достойного преемника — наследника, превосходящего его в Силе. Если таковой не появляется в течение нескольких поколений, это означает только одно — род угасает, то есть медленно готовится исчезнуть, поскольку меркнущие способности к волшебству означают постепенное вырождение. А раз так, то вся бессмертная династия, какой бы древней она ни была, постепенно утрачивает влияние на политической и магической аренах.

И вот Ёлис, уважаемый эльф, известный маг, уже несколько столетий тщетно ждёт появления на свет Наследника. Многочисленные дети, внуки и правнуки (а также ещё много раз прапра) с каждым поколением рождаются один слабосильнее другого.

Конечно, Ёлис оказался в сложнейшей ситуации — враги ликуют, недоброжелатели злорадствуют, друзья сопереживают, родственники паникуют, понимая, что ещё несколько столетий и их прославленная фамилия сгинет из магических сфер влияния во веки веков. Между тем, у одного из многих праправнуков Ёлиса (уже, кстати, совершенно не владеющего Древней магией) в результате мезальянса с человеческой девушкой родился сынишка — лефиец. Мать, как водится, умерла в родах, а незаконнорожденный отпрыск остался на руках у похотливого остроухого папаши. В таких ситуациях ребёночек наследует от бессмертного родителя что-то одно — либо вышеозначенную остроухую внешность, либо бессмертие. Так получилось и в этом случае — мальчик родился точной копией отца.

Но вот, что интересно — у новорожденного, появившегося на свет в лачуге деревенской повитухи, проявились выдающиеся способности к магии. От ребёнка исходили столь яростные пульсации Силы, что папаша, до сей поры умалчивавший интрижку, бросился к прародителю. Старый интриган Ёлис быстро сообразил, что способности к магии ребёнку достались никак не по отцовской линии (от папаши на долю дитяти пришлись, как в таких случаях говорят сами эльфы, "одни только уши").

Итак, было принято решение выдать до поры, до времени ушастое чадо за эльфа. Для этого прапраправнук Ёлиса с женой усыновили плод порочной страсти. Было разыграно настоящее представление, дабы никто не заподозрил обмана (благо прапрапра и его благоверная жили на самых задворках королевства — тихо и обособленно). Короче, судьба явно улыбнулась старому эльфу, его род в одночасье обрёл утрачиваемое влияние.

Но вот ведь незадача — на самом-то деле даровитый потомок был лефийцем. А коли так, обман обещал всплыть в самом скором времени.

Ёлис признался Торою, что от отчаянья буквально рвал волосы на острых ушах (низложенный маг усмехнулся — ага, рвал, но не на ушах, а на месте, которое находится гораздо ниже). Лукавого старейшину бросало в пот при мысли о том, что фарс может раскрыться. Для него — древнего волшебника — такой блеф мог закончиться весьма нелицеприятно, позор на весь род падёт такой, что лучше — камень на шею и в болото. Вместе с наследниками.

Эльф, дай ему волю, говорил бы до утра, но Торой прервал поток красноречия рубящим взмахом ладони, мол, всё понял. Ёлис смолк, а молодой маг некоторое время молчал, осмысливая ситуацию. Однако когда он задал свой вопрос, Бессмертный разом помрачнел:

— Что ты хочешь от меня?

Старый интриган вздохнул. Он, видимо, надеялся, что собеседник не станет уточнять просьбу — и без разжёвываний всё поймёт. Собеседник и впрямь понял, и именно поэтому хотел просьбу услышать. Устный договор — уже договор. Если же соглашение не озвучено, никто не мешает потом от него отказаться. Эльф понял, что маг с тёмным прошлым и беспросветным будущим не отступится, а потому с натугой проговорил:

— Подари моему потомку Бессмертие.

Торой развёл руками:

— Я низложен. Поэтому ничего, кроме соболезнований подарить не могу. Да и вообще, обряд может стать смертельным. Ты не хуже меня знаешь, что некромантия чаще отнимает, чем даёт.

Ёлис поморщился от избытка яда в голосе собеседника и твёрдо сказал:

— Мой род согласен на риск.

Торой вскинул брови. Сила их побери, вот ведь беспринципные волшебники! Любому колдуну фору дадут! И своими шкурами рискуют, и жизнью младенца и даже добрым древним именем.

— Для проведения обряда нужны тринадцать кровных родственников-эльфов, один "жертвенный", хорошо бы из самых близких, и глава семьи, который будет объединять и направлять Силу на ребёнка.

Эльф кивнул. И Торой только теперь заметил, что виски Бессмертного лоснятся от пота.

— Что будет с "жертвенным"? — Ёлис заглянул магу в глаза.

Опальный чародей пожал плечами:

— Скорее всего, умрёт. Если выживет, станет смертным, и в считанные мгновенья рассыплется от старости, даже зубов на память не оставит. Кстати, — продолжил он невозмутимо, — скажи-ка, Ёлис, почему ты пришёл именно ко мне?