Самурай Ярослава Мудрого

— Как скажу, что с тобой, так куда хошь отпустят. Не то, что к Ратьше, — гордо заявил Поспел и убежал в терем, получать разрешение.

До двора Ратьши оказалось неблизко. Странно, я был уверен, что такой человек, как Ратьша, живет близко к князю. Спросить, что ли? А что, возьму, да спрошу. С меня станется.

Калитка оказалась не заперта. Я постучался в воротину кольцом-ручкой, мне никто не ответил, и я решил войти во двор. Погорячился я!

...Я едва успел сунуть государственного чиновника для особо мелких поручений себе за спину, когда с дальнего конца двора на нас кинулось страхолюдное, могучее чудовище, на морде которого ясно читалось: 'Смерть!'. То, что убивать нас несся настоящий взрослый меделян, меня не утешало. Собака не лаяла, значит, шутки кончились, не начавшись. Рука машинально ухватила меч за рукоятку, черт с ним, с вежеством! Жизнь дороже, да и пацан тут еще.

В последний момент память спокойно подсунула мне Деда, который прошипел что-то Графу. Хуже, конечно, может быть, если я потрачу время на слова, а они не помогут, но это лучше, чем убить хозяйскую собаку. И я зашипел на уже подбежавшего кобеля. И кобель остановился и отступил, прижав хвост и негромко гудя. Я не шевелился. Нельзя искушать труженика. Убьет и будет прав, полностью такого зверя не подавишь шипением. Я — враг его кровный, вор и с палкой. Так что дышу тихо и заклинаю Ратьшу выйти на двор.

— Поспел. Не шевелись. Не говори. Не маши руками. Не беги. Пока думаешь, что сказать — сделай реве... Стой, в общем, не рыпайся! — проинструктировал я мальчишку. Тот даже не пискнул в ответ, как сделали бы девять детей из десяти на его месте. Детей моего старого мира. Поспел рос в другом.

Я не знаю, до чего бы дошло великое противостояние, но кобель, измученный жаждой деятельности и невозможностью утолить ее, громко и басовито гавкнул пару раз. Дверь в большущей избе (но не тереме!) распахнулась, и на пороге появился Ратьша.

— Мать вашу! Калитку не закрыли! — взревел он, обращаясь к кому-то в доме. Оттуда что-то забубнили несколько голосов, но Ратьша уже шел к нам:

— Свои, Буран, свои, не трогать! — пес успокоился и подошел поближе, чтобы убедиться, не ошибается ли его владыка. Чудовищная морда его ткнулась мне в пояс, пес обнюхал меня и отошел. В душе я понадеялся, что мой Граф в свое время тоже войдет в такую же стать.

— Здрав будь, Ратьша-тысяцкий! Прости, что вломился, как к себе домой, не подумал, — заговорил я.

— И ты здрав будь, Ферзь, — отвечал Ратьша, — одного не пойму я, как Буран на тебя не бросился, а брехать стал. Ты не колдун ли, Ферзь? Моего пса на испуг не возьмешь, он и на войне бывал, и на медведя один хаживал.

— Повезло, видать. Как он кинулся, так я и замер, и Поспел замер, видимо, пес от наглости такой и опешил.

— Разве что — с сомнением протянул Ратьша, глядя то на пса, то на меня. Поспел завозился за спиной, отмерев и вышел к нам. Пес понюхал и государственного мужа, успокоился окончательно и тяжело лег там же, где и стоял. Мощь этой собаки поражала. Несмотря на свободную шкуру, тело пса бугрилось могучими мышцами-канатами, оплетая его. Лапы толщиной напоминали мое предплечье, а шея походила на загривок буйвола.

— Хорош пес у тебя, Ратьша. Красавец просто. Я себе вчера щенка купил, такой же крови. Дом сторожить, — начал я разговор.

— На торгу взял? У мужика толстого? — оживился Ратьша.

— У него, он там один торгует такими. Кобелька взял, три гривны сошлись.

— Даром взял. У него щенки моих не хуже, — государственный чиновник умер в Ратьше на время, передо мной стоял увлеченный собаковод. Любовь к собакам на чины не смотрит...

— Показал бы, — намекнул я, что стоим мы по-прежнему у калитки.

— Совсем я что-то сегодня сам не свой, гостя у ворот держу, прости, Ферзь, больно уж меня Буран удивил, — забеспокоился Ратьша, — проходи, проходи в избу, и ты, малец, с нами иди, тут не стой.

Щенков, а мы сразу же пошли к ним, само собой, Ратьша держал в крытом дворе, не в избе. Сука насторожилась было, но Ратьша цыкнул на нее, и собака успокоилась. Щенки и впрямь оказались не хуже рыночных, а по-честному, так и получше, наверное. Суки точно были получше. Ну, или такие же.

— Хороши, слов нет, тьфу-тьфу-тьфу на вас, не сглазить, — бубнил я, сидя на корточках рядом со щенками, руками, само собой, псенышей не трогая, зачем мамку нервировать лишний раз? А государственный муж Поспел просто с открытым ртом на них смотрел, даже хотел погладить, но отдернул руку.

— Если к собаке протянул руку — трогай, — сказал я. Поспел с радостью послушался, щенки лизали ему руку, а мамка их смотрела на него снисходительно, не чуя в нем ни малейшей угрозы.

— А что, Ферзь, ты ведь, я чай, не щенков пришел смотреть? — спросил негромко тысяцкий.

— Не только. Дело есть к тебе, тысяцкий, — так же негромко ответил я.

— Добро, пошли-ка в избу. И ты, малец, ступай к дворне, один тут не сиди, не ровен час она осердится. Поспелка грустно вздохнул, поклонился тысяцкому и мне и после нас вошел в дом.

Мы с Ратьшой сели за стол, от меда и вина я отказался и начал сразу с основного:

— Скажи мне, Ратьша, князь не передумал ли меня наставником ставить?

— Ты за этим пришел? — недоверчиво спросил Ратьша.

— Если передумал, остальное говорить смысла нет, — я прислонился спиной к стене.

— Не передумал, вроде как. А что дальше, Ферзь?

— Я бы их хотел в своем дворе учить. Поставлю там додзе, стану учить. Чтобы досужих советчиков не было, да и варягам смотреть не стоит, — честно отвечал я.

— Что поставишь? Это идол, что ли, твой? — насторожился Ратьша. Надо срочно придумать эквивалент слову 'додзе', а то наживу я тут беды.

— Нет, не идол. Зала это во дворе крытая. Я привык к такой, — постарался я объяснить.

— А уных, значит, тебе под крыло, да подальше от двора? — брови Ратьши сошлись на переносице. Что-то пошло не так. Не пришлось бы прорываться отсюда, Ратьше мне не дайме, убить себя постараюсь не позволить...

Глава XV

— А что не так, Ратьша? — осведомился я. Ратьша молчал, время потянулось медовой каплей, я уже прикидывал, как уходить, если прорвусь через Ратьшу. Поспела всяко не тронут, кому он нужен.

— Да все так, просто думаю, что ты и впрямь колдун, Ферзь. То предложил, что сам князь удумал, — Ратьша ухмыльнулся.

— Так оно верно ведь, додуматься не трудно, — отвечал я, стараясь сделать глаза как можно голубее.

— Оно так. А от меня чего надобно, наставник? — прямо спросил тысяцкий.

— Казны на залу мою. Лес купить и плотников нанять, не думаю, что уные сами сработают. Почти изба, считай, — честно отвечал я.

— И много казны тебе, Ферзь? — сощурился Ратьша.

— Вот уж не знаю, тысяцкий. Не знаю ни цен, ни сколько лесу мне надо, ни сколько плотников. Не обессудь уж. Или скажи, к кому идти, чтобы мне толком сказали, сколько и чего надобно, и сколько казны требуется.

— Даже и не знаю, к кому идти тебе, Ферзь. Лучше бы ты к князю шел сразу, — подумав, отвечал Ратьша.

— Да уместно ли князя по таким пустякам беспокоить? Я же не городище строить думаю, а избу, считай, вторую у себя во дворе. А про уных, ты сказал, уже решен вопрос.

— Но казна княжья, я ей не распоряжаюсь, Ферзь. Я знаю, что тебе на дело надо, но дело-то не только твое, так что, думаю, примет тебя князь. Найдешь на княжьем дворе Третьяка, обскажешь, что и как, пусть у князя спросит, когда тебе к нему челом бить, — закончил Ратьша хозяйственную часть.

— Понятно, благодарствую, Ратьша. Пойду я тогда. Только у меня вопрос к тебе есть еще один — встал я из-за стола.

— Спрашивай, — кивнул Ратьша.

— А почему ты не возле княжьего терема построился? Или то дело не мое?

— Да нет, секрета нет никакого. Не люблю шум и гам, а его хватает и у терема, и по дороге к нему, то бегут, то скачут, нет, то не по мне. Дома тихо должно быть, — подвел итог Ратьша и пошел проводить меня к порогу.

Я позвал государственного мужа Поспелку и мы степенно, не сказать 'чинно', последовали к княжьим теремам.

— Поспел, мне бы в теремах найти Третьяка, поможешь мне? — я не приказывал, а спрашивал. Люди, которые привыкли к приказам, надолго запоминают тех, кто просит. Это я могу сказать на основании собственного, пусть и короткого армейского опыта.

— Неуж. Как дойдем, ступай за мной, я дверь укажу тебе, где его горницы. Стучать мне боязно к нему, он часом сердит на руку бывает. Тебя-то, думаю, не тронет, — утешил меня чиновник по особо мелким поручениям.

— И я думаю, что меня не тронет, — отвечал я, криво ухмыляясь. Поспел солидно покивал головой.

— Наставник, а ты меня к себе не возьмешь в науку? — вдруг выпалил Поспелка. Я окинул его взглядом. Чиновник по особо мелким даже вздрагивал, так сильно он волновался в ожидании моего ответа. И чтобы решиться на вопрос, мальчишке потребовалось немало мужества. И куда я его возьму? Прибирать в додзе, по старым традициям? Уные есть. Бабам там, как куплю, делать нечего. А этого куда? Да и как его тренировать прикажете? Я с детьми дел не имел, даже нагрузку не рассчитаю, сорву мальцу сердце и всех дел. Но отказывать Поспелу тоже не хотелось. В конце концов, шустрый и ловкий малец при тереме лишним не будет, тут уж куда ни кинь. Посмотрим, что скажет. Мудр ты стал, Ферзь, аки змий. Подсыла уже из сопливого мальчишки выдумал сделать. Просто Ришелье.

— А ты каких людей, Поспелка? Закуп или кто? — спросил я.

— Нет, Ферзь, я человек вольный, сын дружинника я. Убили его в лесу, у Медвежьего угла. Мамка раньше померла, больше никого нет. Вот и взяли в терем — отвечал Поспелка.

— Ну, добро, Поспел. Скажешь мне, с кем о тебе поговорить. Но знай, тебя отдельно учить не стану, ты ходи ко мне на занятия, смотри, будут коли вопросы, — после занятия подойдешь, когда все уйдут. Хорошо ли?

— Лучше и не выдумать, наставник! — и Поспел собрался бухнуться мне в ноги, но я поймал чиновника за шкирку и поставил на ноги.

— Пол пузом ни перед кем не мети, Поспел. Никогда. Разве перед Богом, — сухо сказал я. Большой я человек стал, однако. Советы вот даю людишкам. Да что там — 'советы'! Жизненные устои велю менять, нет, мелко меня не кроши... Дожил. Заведу вот гарем еще для солидности, стану бабью рацеи вычитывать и конспекты вести принужу.

— Понял, наставник, — еле слышно ответил государственный человек Поспелка.

Осчастливил человека. Только что он делать будет, если врач мой прав был? Осталось-то всего ничего, а уных брать собрался. Да и то — не сидеть же, дожидаясь смерти, в 'Черной'? С тоски удавишься, не дождавшись. Ладно, чему быть, тому не миновать, посмотрим, может, поспею уным хоть часть передать учения Тайра. Приживется на русской земле его наука, хоть у них и свой бой есть, а и мои уроки не помешают. Думаю, что и старик одобрил бы мою задумку. Я высмотрел место потише, свернул туда, присел на траву и закурил. Поспелка сесть не отважился, но на всякий случай махал на дым руками.

— Ты чего, Поспелка? — спросил я.

— Да как чего! Поп говорил намедни, что видел на улице человека, который дым ртом пускал, аки дракон. Напугались все! Говорит, дым тот ядовитый и душевредный. Что и рядом-то стоять опасно!

— Вот тут поп прав. И ядовитый, и душевредный, но если на улице, то тебе не страшно, так что руками не маши, люди смотрят.

— Да я и так не боюсь, — пробубнил Поспелка и покраснел. Но руками махать перестал, даже заложил их за спину и встал ко мне ближе. Оно понятно — ну, как осерчает наставник, не возьмет труса в науку? Бред какой-то получается, воля ваша. Вместо того, чтобы смиренно умереть на арене, как, значит, гладиатор и все такое, я тут карьеру делаю. При дворе Ярослава Мудрого. Надо будет мемуары накропать на бересте, угу. Вот археологи порадуются! Дескать, так и так, прибыл сюда числа такого-то, стал достигать власти и богатства. День такой-то: познакомился с говорящей совой, день такой-то — с лешим. И так далее, все по пунктам, с момента доставки, кстати, той же говорящей совой. И вообще, интересно, а где та сова сейчас? И почему не появляется? Хотя — где? В городе? Или людям и ее тоже не видать? С другой стороны, что-то говорило мне, что просто так такие совы не летают, так что еще свидимся, а то и узнаю, кто же та таинственная незнакомка, что ее за мной снарядила? Мысль внезапно скакнула, я по-другому уже посмотрел по сторонам. Как ни крути, а ведь, пожалуй, последние годы остались русским относительной воли. Да, были и князья, и бояре нарочитые, немало было уже властителей, но не было еще ни крепостных, ни заводских, не было еще широкой торговли людьми и не меняли еще крестьян на борзых собак. Воля еще была. Какая-никакая, но воля. И мне снова повезло: угоди я во времена иные, могли бы и поспрошать, чей я беглый. Да спросили бы с душой, с огоньком. А пока нет. Пока еще амнезии поверили. На слово. Не пелась еще на дорогах веселая песня угоняемых на Урал, на заводы, да и просто расселяемых на вывод крестьян со словами: 'На Руси давно правды нетути, одна кривдушка ходит по свету'. Значит, еще есть тут правда? Хоть тут, за тысячу лет от моего ядовитого, насквозь гнилого времени — есть?! Похоже, что есть... Что-то больно ты, Ферзь, глубоко полез, не твоего это ума дело. Ать, сыскался печальник за судьбы народные, нос утри сперва. Я утер нос, выплюнул окурок, растер его сапогом, и Поспелка повел меня дальше, к княжьим теремам.

У княжьего терема я остановился, постоял, подумал, собирая мысли, что говорить князю, если он, паче чаяний, меня, ничтожного человечка, принять изволит? А что еще даймё говорить, как не правду? Не себе же на избу я денег прошу, да и вообще, не себе. Задумка моя неплохая, и от варягов подальше молодняк учить, да и ото всех тоже. Поспелка уже успел шмыгнуть в палаты, а я остался на дворе, присев на ту же завалинку, на которой меня не так давно нашел, на свою голову, Фарлоф. Мне кивали и кланялись, я кивал в ответ, спокойной покуривая под теплым солнцем. Настрой был теперь какой-то ленивый, чуял я, что не хватает мне нахрапистости. Да и по чести сказать, не привык я к государевой службе, а уж денег просить и вовсе не хотелось. Но, коль скоро я человек княжий, на княжьем важном деле и все такое, то с какого пятерика мне свои деньги тратить, если я даже не знаю, положит ли мне князь какую плату за труды? Нет уж, на лес и плотников постараться надо деньги получить. Знать бы еще, сколько мне леса надо и сколько артель плотников возьмет. Как я помнил из книг, за день артель плотников на Руси рубила церковку-обыденку. Ни много, ни мало. Надо думать, что и додзе мое, не такое уж огромное, тоже срубят быстро.

Вышел из хором Поспелка, хмурый и недовольный.

— Что, чиновник, хмур? Не отпустили тебя ко мне? — спросил я.

— Да я о себе не спрашивал пока, твое дело хотел сделать. Нет Третьяка пока здесь, Ферзь.

— Ну, сам я к князю не полезу, не примет, думаю — вслух подумал я, но Поспелка пожал плечами и шмыгнул обратно в терем. Интересно, интересно. Где-то через полчаса государственный муж выкатился обратно из терема.