Самурай Ярослава Мудрого

— Смочим собачку, люди добрые, — предложил он, доставая берестяные стаканчики, Ерш взял один, хозяин другой, а я, вытаскивая щенка из корзины, отказался, сославшись на зарок. Ерш и хозяин выпили, мы распрощались и я вместе с кулачником пошел вдоль рядов, неся юного меделяна за пазухой. Тот громко сопел и царапался. Под мышкой я нес березовый веник, а в свободной руке, прижав ее к бедру, кадушку с огурцами. Ерш проводил меня до выхода с торжища и сказал на прощание:

— Меня сыскать очень просто, Ферзь. Хоть на торжище спроси, где дом Ерща-кузнеца, тебе всякий скажет. Буду рад тебя повидать, иль помочь чем.

— Меня найти тоже не велика трудность — усмехнулся я. Ерш улыбнулся в ответ и мы расстались. Я же степенно прошествовал было домой, но опомнился, вернулся на торг и купил там мяса, костной муки, овощей и крупы. Теперь я напоминал передвижную лавку. Хорошо, что щенок сидел за пазухой смирно, кажется, спал. Со всем этим добром я неспешно двинулся к родному дому.

— Епишкин козырек! — простенал я, когда уже добрался до дома, с отваливающимися руками — Я снова баб забыл купить!

— Не ругайся! — сурово крикнул Дед и замер посреди избы. — Что это?! Ты, никак, собаку в дом приволок?! Ты чего это удумал-то?!

— Не сердись, Дед, щенок мал еще для двора, а дорогой. Позволь уж, пусть пока в избе поживет, он маленький еще! — просительно проговорил я. Дед оттаял.

— Не положено оно, конечно... Ну, да ладно, чай, пол не протопчет. А почем платил? — спросил он.

— Три куны за шельмеца отдал! — честно ответил я.

— Оно, конечно, собака, вроде бы как, такого не стоит, — отвечал Дед, подойдя к щенку, которого я поставил на пол. — Но это собака стоит дороже. Намного. Буду присматривать за кутенком, ты удачно куны потратил, Ферзь, уж мне поверь, а коли не веришь, давай, я Дворового позову?

— Что ты, что ты, Дед, верю, конечно, — замахал я руками.

Щенок тем временем сидел у моих ног и на Деда негромко гудел. Получалось очень смешно — одно дело, когда гудит его мамка, другое дело, когда щенок. Дед ухмыльнулся и шагнул ближе и щенок тут же бросился на него, с рыканьем и вздыбив шерсть. Дед остался стоять, но дальше не шел. Понимал собаку. Я похлопал легонько вернувшегося к ноге щенка и успокаивающе сказал: 'Тихо, тихо, это не чужой, это Дед, он в доме хозяин!', щенок с сомнением посмотрел на меня.

— Чует нежитя и хозяина выбрал уже. Добро! — одобрительно сказал Дед.

— А что они, не любят нежитей? — удивился я.

— Так кошка нас видит, а собака только чует, вот представь, что ты точно чуешь кого-то, а не видишь, небось, сам брехать начнешь? — отвечал Дед.

— Верно, Дед. А не станет он на тебя охотится? — засмеялся я.

— Да не должен, глаза умные, не похож на пустолайку, — совершенно серьезно ответил Дед. — Как кликать щеня станешь? Учти, имя даже собаке не зря дается!

— Графом стану звать, — ответил я. — Всегда хотел собаку 'Графом' назвать.

— А что слово значит? — заинтересовался Дед.

— Титул, дед. Еще не князь, но уже не боярин, — сказал я задумчиво.

— Ишь, ты. Плюнь-ка ему в морду три раза, — внезапно велел Дед.

— Это с какого пятерика? — поразился я.

— А чтоб не сглазили щеня твое! — рассердился Дед.

— А, понял. Спасибо, дед, за науку. Лошадкам всегда плевал, а вот о щенке не подумал, — искренне отвечал я, поднял к себе Графа и честно наплевал ему в морду, на что тот в ответ чихнул.

Потом я занялся готовкой, Дед мне помогал, и вскоре все мы сели за стол, а щенок уткнулся в миску со своей кормежкой.

А баб я снова не купил! Завтра уж... Завтра точно куплю!

Глава XIV

Утро мое снова началось с незапланированного умывания и пения Графа у пустой миски. Я-то думал, что он всю ночь скулить будет, оторванный от родного дома, даже тряпицу прихватил из корзины, чтобы ему сунуть для моральной поддержки. Тряпицу он растерзал еще с вечера, а спать повалился, как убитый, и до утра его было не слышно. Судя по всему, сантиментов пустых Граф был лишен начисто.

Покормив собаку, я прихватил меч и вышел на воздух, позаниматься. Щенок увязался за мной и теперь важно ходил вокруг меня, всем своим видом давая понять, что такая ерунда, как игры и прыжки не для столь взрослой и могучей собаки, как он. Продержался он секунд тридцать, а потом бросился прыгать вокруг меня, но кусаться, кстати, не кусался. Необычный щенок. Так что занятия вышли обоюдными — я занимался с мечом, а Граф нападал на меня и свирепо рычал. Понятно. В следующий раз щенка оставлю в доме, это не занятия, а смех один. Занятия, тем не менее, я довел до конца. Затем прошел в конюшню и попросил Дворового собаку мою не обижать, а следить и холить. Все было проделано честь по чести, и в конюшне кто-то негромко сказал: 'Добро'. Я не увидел говорившего, зато Граф пришел в страшное возбуждение и азартно теперь нюхал все углы, бегая вокруг лошадей, так что я боялся, что жеребец или кобыла, если и не специально, то случайно наступят на мою могучую собаку. Обошлось, лошади пофыркивали, но вели себя пристойно. Дворового Граф не нашел и вернулся ко мне пристыженный и недоумевающий, как это он, такая опытная собака, не нашел источник звука и запаха? Тут кто хочешь станет недоумевать! Могучая собака моя грустно шла за мной по пятам, пока я возвращался в дом. Дальше наглый щенок снова зарычал на Деда, но Дед прошипел что-то, и Граф сразу притих.

— Что ты ему сказал, Дед? — заинтересовался я.

— Все тебе скажи... Тебе это знать по чести не положено. Вернее, по роду — человек ты — отвечал мне вредный старик.

— Ну, дожил. Теперь родом попрекают. Лошадей, значит, мне можно уговаривать, а собак — рылом не вышел? — обиделся я.

— Ну, в общем... Раз уж так у нас тут все вверх ногами, и собаки в избе, и ты сам не пойми, кто, и нежить у нас не прячется, а за столом с хозяином сидит, то слушай: и Дед прямо в ухо прошипел несколько слов. Или, точнее, слогов. Это не был язык в привычном мне понимании, эти слова казались и набором букв, и простым обрамлением для какого-то нечеловеческого смысла. Тянуло от них временами, когда человек еще не стал так активно заселять землю и привносить свое, людское, в стройный мир, бывший до него. Я поежился. Но слова Деда запомнил накрепко.

— Ежишься? Крепок! — одобрил важный старичина. — Некоторые ваши, как дорвутся до языка нашего, так просто без памяти падают. Не всяк этот язык снесет. Но, если хочешь, я ему немного тебя подучу, ты потянешь. Да или нет? — Дед стал непривычно краток и даже суров, напомнив мне моего Тайра.

— Добро, Дед. Учи, — тут же согласился я.

— Позже чуток. Много сразу не стоит. Или не запомнишь, или худо станет, — сказал деловитый старец, накрывая на стол.

— Только Графу со стола ничего не давай, — сказал я ему.

— Ну, поучи меня, поучи, — засмеялся старик.

— Не сердись, Дед, я по привычке, — опомнился я.

Пока мы ели, Граф вертелся рядом, ставил лапы мне на ноги, грозно тявкал и под конец исполнил народную песню меделянов в миноре. Никто не обратил на него никакого внимания, и могучая собака ушла от стола и влезла на лавку, где и заснула. С горя.

— Надо бы ему место найти, нечего ему по всему дому шарахаться, — строго сказал Дед.

— Верно. Собаке место нужно. Вот найду какую-нибудь ветошь, свалю в углу, сам туда придет. А с лавок, Дед, гоняй, баловство это. И я буду гонять, пока дома буду.

— Добро. Раз уж пустили в дом, то нечего баловать щеня. А то на голову сядет. А как подрастет и вовсе будет беда. Это не дворняжка с шапку величиной. Такой кобель за кабана потянет.

— Так ты знаешь таких собак? — обрадовался я, а Дед засмеялся.

— Да тут много ума не надо, но таких собак я знаю. Я все зверье знаю, а кого не знаю, так увижу и сразу знать буду. Но я что, вот Дворовый знает и тех, кого и нет уже, и тех, кто потом будет, в домашнем зверье он толк знает.

— А лучше всех кто в зверье понимает? Леший? — жадно спросил я.

— Лесных — да. А есть ведь и степные, и в горах которые живут, так что одного, который бы всех знал, трудно сыскать, — степенно отвечал Дед.

— А скажи мне, Дед, не ведома ли тебя сова, что ростом мало не с меня будет? — негромко спросил я. Реакция Деда превзошла мои самые смелые ожидания.

— Откуда ты про нее знаешь? — севшим голосом спросил Дед, пожирая меня глазами. — Откуда ты знаешь про такую сову? Слыхал ли от кого?

— Да нет. Не слыхал. Лично знаком. Она меня сюда и перекинула, из моего мира. И из моего времени, — отвечал я, наблюдая за домовым.

— Знаком? Имя называл?! — почти шептал домовой, а глаза его горели все ярче.

— Она и так его знает. Ферзем зовет, — отвечал я, стараясь выглядеть как можно наивнее.

— Ты мне зубы не заговаривай! Ферзь — фигурка в игре, не более, так никого звать не могут. Имя свое говорил? — напряженно допытывался нежить.

— Нет, не говорил. А что? — уточнил я.

— То ли умный, то ли везучий, а оно и так, и сяк хорошо. И не говори, коли еще встретишь. Аль ты домой хочешь, Ферзь?

— Дед, теперь ты мне зубы не заговаривай, куда я там хочу и как. То мое дело. Ты на вопрос ответь, кто такая сова эта? — насел я на нежитя. Но где сел, там и слез.

— Не мое это дело, не прогневайся, Ферзь. А я не знаю пока, можно тебе говорить, или нет. Рад бы, но право слово, не могу, — в голосе нежитя прозвучали просительные нотки и я отстал. Чего душу вынимать из него? Но вопросы мои не кончались на этом, был еще один, не менее важный, как я подозревал, от него с некоторых пор стала здорово зависеть моя жизнь.

— А вот скажи мне, Дед, отчего так? Сюда меня принесла сова, о которой ты говорить не желаешь. В лесу я встретил лешего, которого, как я понял, никто не видит. В 'Черную' люди нос боялись сунуть, но почему никто не говорил, не то не помнили, не то не знали, а мы с тобой сразу и увиделись, и договорились. Дворовый тоже мне ответил сразу же. Я ведь так понимаю, что вас теперь не все видят?

— Не все, — согласился Дед, жуя краюшку хлеба.

— Но я вижу. Я думал, из-за того, что все почти на Руси уже христиане, но и в мое время вы с людьми общались, не со всеми и редко, но тогда я уже ничего не понимаю.

— Идешь верно, потом с пути сбиваешься, — спокойно отвечал Дед.

— Где? В чем неверно? — жадно спросил я.

— О крещении верно. А дальше не совсем. Еще век назад все куда проще было между людьми и нежитью. Все свои законы блюли, все чужие порядки уважали. Но память людская коротка. Вот и о 'Черной' уже сказки рассказывают, а еще пятьдесят лет назад тут люди жили, обычные колдуны. Все позабывали. И боятся. Когда не знаешь, всего боишься. Пока новая вера на Руси не твердо встала, нам места нет — люди наотрез отказываются от старого, уповая на новое. Как всегда, в общем. Потом, через годы, люди снова вернутся и к нам — отказавшись от старых богов, от нас они вряд ли откажутся. Придут, приняв нового бога. Тогда будет найдена золотая середина, — Домовой примолк, а я подумал лишний раз, что консерватизм вещь очень и очень хорошая. В данном случае, она придавала этому домовому уверенности в будущем. Мало? На мой взгляд, достаточно.

— Понятно. То есть, со мной нежить просто пообщаться рада? — уточнил я.

— Не вся, не всегда. Ты особо не радуйся, нежить нежити рознь, — успокоил Дед.

— То есть, всякое может статься? — почему-то я даже расстроился. Только уже было вообразил себя единственным и неповторимым, застрахованным от нежитей, Ферзем, как на тебе.

— Может. Некоторые нежити не могут превозмочь своей ненависти к человеку. Лесные особенно неласковы до вас. Не забывай и не лезь на рожон, — серьезно сказал Дед.

— Понятно, дед. Видимо, то же самое и с водяными нежитями, и полевыми, и прочими, что не с людского двора.

— Тут лучше лишний раз поберечься, ты теперь для нас как гривна беспризорная — всякому охота заполучить, — опять же серьезно сказал Дед.

— А есть ли слово или вещь какая, чтобы нежить не трогала? — мне все еще не хотелось думать, что я из необыкновенного стал обыкновенным, да еще и особо интересующим нежить.

— Для каждой нежити свои слова и свои вещи. Языку я тебя помаленьку стану учить, глядишь, пригодится, — утешил Дед, — дело твое воинское, куда пошлют, загодя не скажешь, а снова 'Черную' осиротить мне бы не хотелось.

— Ясно. То есть, для тебя, Дворового и Банника я тут очень даже кстати и на радость?

— Ну, ты не особо-то нос задирай, Ферзь, — Дед смутился и сделал вид, что страшно занят. Я внутренне ликовал.

— Понял я тебя, Дед, — отвечал я, собираясь.

— Далеко ли, Ферзь? — поинтересовался нежить.

— Надо до Ратьши дойти, есть у меня идейка во дворе додзе поставить, но на его деньги — честно ответил я.

— Чего поставить? Или кого? — не понял Дед.

— Думаю попросить уных сюда отпускать заниматься, Дед — мне неохота по двору княжьему шнырять. Там и дружинники, и варяги, а сам знаешь, что всем сразу зуд свои советы давать, когда ты что-то делаешь, в чем и они понимают, или им кажется так.

— Тут ты прав, Ферзь. Советчиков много, а дела стоят. А Дворового ты про додзе твое спросил?

— Пока нет. Спрошу сейчас. Как думаешь, откажет? — я забеспокоился.

— Не должен, вы с ним, вроде как, в мире пока. Опять же лошадок ты по вежеству поставил, псину тоже попросил не обижать, нежить уважение ценит. Поди, поди, поспрошай его, ему понравится!

Я покорно пошел на конюшню и громко произнес:

— Дворовый, а Дворовый! Я с просьбицей до тебя. Мне бы на дворе постройку сделать, да юношей сюда привести надобно, учить их стану. Позволяешь?

— Ставь, только пристроек не зори, — голос Дворового был резче, строже, чем у домового.

— Спасибо тебе, дядюшка Дворовый, — поклонился я, и что-то прошелестело мне в ответ. Я пошел со двора в дом, положил на плечо меч и отправился к княжьим теремам.

Княжий двор встретил меня обычной суетой, только поклоны челяди, которую было несложно отличить, отличались глубиной и уважительностью. Видимо, Фарлоф достал всех хуже грыжи. Дружинники чинно кивали мне, я отвечал тем же, а варяги делали вид, что не замечают, но не хамили, а меня обоюдное игнорирование устраивало. Все же интересно. Я в самом деле наставник уных, или я бультерьер? Или я и то, и другое? В свободное, значит, время, бультерьер? А в остальное — мудрый пестун уных Ярослава Мудрого. Или Хромого, надо думать, что 'Мудрого' ему народ даст чуть позже, да и народ ли это дал... Дали в теремах, а в народ спустилось, могло быть такое? Вполне, вполне. Да и какая разница, если прозвище ему пристало, как собственная кожа? Он бы и сейчас его не посрамил.

Тут я заметил государственного человека Поспела и поманил его пальцем. Тот подбежал, поклонился и сказал:

— Здрав будь, Ферзь. Аль дело какое тут?

— И ты здрав будь, Поспел. Дело малое, тут ты угадал. Мне бы Ратьшу повидать, Поспелка.

— А Ратьша нынче не тут, он домой ушел, только ранним утром и был, — отвечал Поспел, расстроившись за меня.

— А показать его дом сможешь? Отпустят тебя со двора? — наклонился я к Поспелке.