Кто ты? (главы из романа)

— А не заругают?

— Нет.

— Отец Варнава хороший. Строгий только. И зрит все, почти как Ворон.

— Встречалась с ним?

— Видела неблизко. Он у нас в дубраве бывает частенько. Иов твой тоже хороший, только жалко его.

— Отчего?

— Досталось ему в жизни-то. Не знаю, да вижу. Бедненький... Ой, а это тоже храм, Ягдар? Какой малюсенький!

— То часовенка в честь иконы 'Утеши и настави'. А вон в тех келиях — видишь, из-за ели высокой краешек выглядывает? — совет сейчас идет. Я к тебе прямо оттуда.

— Кто-то из старейшин ваших меня узрел... Ой, нехорошо как вышло-то, да?

— Нет.

— А что старейшины о тебе решили?

— Учить меня будут. И мнится, что не обычная школа монастырская ждет меня.

— Вот славно-то как получается, Ягдар!

Видана подпрыгнула с радостным визгом, захлопала в ладошки. По-утиному бодро ковылявшая рядом старушка в белом платочке шуганулась в сторону и сердито забормотала. Кирилл сделал круглые глаза, приложив палец к губам. Видана ойкнула, закивала головой, но зашептала ничуть не тише:

— Ваших-то поначалу почти всегда в Диево Урочище отправляют. С обжинков и до Хорсовых Проводов в Большом Доме они безотлучно. Отец мой тоже там будет — да ты потом и сам всё увидишь. От Хорева Лога это рукой подать, стрел с десяток всего.

Бабка тем временем перестала осуждающе шамкать губами, прояснилась лицом и с любопытством стала прислушиваться к щебету Виданы.

— А доброго да легкого пути тебе, баушка! — ласково и громко сказала та, вдруг останавливаясь да отвешивая уважительный поясной поклон. Старушонка поджала губы и разочарованно засеменила дальше.

— Давай постоим чуток...

Кирилл хотел было расспросить о Большом Доме и Ратиборе, но передумал.

— А это — лечебница монастырская...

У входа на лавочке сидел, потягиваясь, десятник Залата. Заметив Кирилла, он быстро отвернулся и заговорил с галерейным.

— Здесь я очнулся после того, как... как братия, что с обозом возвращались, нашли меня. Да ты знаешь... Эй, десятник! Здравствовать тебе! Почто князя своего не узнаешь?

— Да я это... Как лучше хотел — не один ты, княже. Не серчай. Дня доброго!

— После загляну к тебе. Не против ли?

— Как можно, княже!

* * *

Отец Власий подождал, пока дверь затворится, оперся о подоконник и указал вниз кивком головы:

— Вон она, братие, девчушка эта. А князь-то, князь-то наш... Ну, что скажете?

— Ничего не скажу, — равнодушно проговорил Димитрий, отходя от окна. — Мне и одного слова от Ворона довольно было.

— Вестимо. Чего ж глядел-то? А ты, мастер Георгий?

— Дева как дева. И не подумал бы никогда. Прочее не ко мне, отцы мои.

— И то верно. А ты, брат Илия, приглашай-ка сюда следующего гостя.

* * *

Кирилл наклонился, поймал маленькую ладошку:

— Давай, помогу — держись крепче.

Вторая ладошка ухватилась за его запястье. Видана пискнула, поджимая ноги и взлетая над последними крутыми ступеньками.

— Погляди, какая красота...

От монастырской стены к подножию горы скатывался широченный пестрый свиток, раскидывался на просторе и исчезал в лиловой дали, кичливо являя оттуда самые изысканные, с золотой нитью, узоры. Видана оперлась на зубцы стены, осторожно выглянула в просвет меж ними.

— Дальше не ступай.

— Боишься?

— Боюсь.

— Ой, высоко-то как! До самого края земли видать. И небо какое... А вон внизу Сестрёна — до чего же узенькая отсюда! Как ручеек.

— На восточный меч похожа.

Лазурное, в белых разводах облаков, изогнутое лезвие реки рассекало совсем близкую отсюда дубраву и исчезало в ней.

— А вон и место наше — видишь, Ягдар?

— Вижу. А знаешь, мне вдруг вот чего помыслилось: если всмотреться пристально да подождать, может, мы там нас с тобою увидим.

Залитый солнцем край бережка у переката подрагивал в теплых струях уходящего лета, синие тени ракит тянулись к нему через речушку.

— А мы там навсегда останемся, Ягдар, — совсем незнакомо проговорила Видана. Добавила еле слышно:

— Такие же, как сейчас.

Она обернулась и прищурилась без улыбки. Прядка выгоревших от солнца волос затрепетала на ветру.

У Кирилла отчего-то перехватило горло.

* * *

— Не поздно я?

— Нет, княже. Правду сказать, уж не чаял я тебя сегодня: и сам когда-то... Кхм... Тут вот какое дело: отец Варнава в наставники к себе зовет.

Залата усмехнулся и поправился несуетливо:

— Ну, не к себе самому, вестимо, а к юнакам монастырским, я так понимаю. А ты, княже, говорил, что при себе меня видеть хочешь — вот и не знаю я...

— Да оно так выходит, что одним из юнаков этих и сам я буду, пожалуй. На совете давеча так определили.

— Да уж... Совет... — десятник неуклюже повернулся зрячей стороной к двери и заметно заколебался.

— А ты в этой келейке так и пребываешь?

— Да не гонят пока. Может, во дворе посидим, княже? Вечер уж больно хорош.

— То правда, — Кирилл мельком улыбнулся чему-то своему.

— Меня вот... — вполголоса продолжил Залата, устраиваясь на лавочке и оглядывясь. — Сюда садись, княже, не обессудь, мне так видеть сподручнее... Меня вот отец Власий, архимандрит который, и так выспрашивал, и этак выведывал. Ух, въедливый до чего — прямо клещ какой! Димитрий — тот все больше молчал да глазами буравил. Георгий же — и кто да где в бою том был, да делал что, да об оружии... Либо сам оружейник, либо мечник знатный, а то даже и сотник.

— Да он, пожалуй, всё сразу.

— Ага. А потом Ворон косицы свои эдак на грудь перекинул, пальцем к челу прикоснулся и говорит: 'Зри сюда'. А сам придвинулся да на меня уставился. Веришь, княже, впервые видел я взгляд такой у человека. Потом чую — будто плыву да вот-вот и усну. Насилу превозмог. А Ворон вроде как удивился чему — и давай с отцом Власием шептаться.

Он вдруг умолк.

— А дальше-то что? — спросил Кирилл.

— Доброго вечера, отец Никита! — сказал Залата, приподымаясь.

— И вам со князем. Не долго, голубчики мои, — скоро затворять будем.

Голова нового лекаря кивнула им из темного проема и убралась обратно.

— Да... Так вот, пошептались они, а потом Георгий этот о наставничестве речь повел. Старцы согласились -с охотою, как я приметил, — а отец Варнава и благословил. Правду скажу — я все время вину испытывал, которой не было. Да и сейчас тоже.

— А и не было ее, десятник.

— Тебя, княже, — не обессудь — тоже трясли так?

— Не так, да похоже. Скажешь, не вправе были — что с тобой, что со мною?

— Не то, что вправе, а и должны... Княже, ты меня видеть для чего-то хотел, а я сразу о своем разговор завел.

— До отъезда еще сколько-то дней пройдет — ржа от безделья разъест. Я бы с дорогой душой на мечах поупражнялся — что скажешь, наставник Залата?

— На мечах... А ты куда собрался-то?

— В Гуров. Не хочешь со мною?

— Не серчай, княже... — он умолк, потом проговорил глухо и словно равнодушно:

— Дом в Гурове не ждет меня — нет его. А в сотне кому я нужен такой? Десяток же мой за этими стенами лежит. Все рядом, все вместе. Без меня только. Так-то... А на мечах — отчего же нет? Даже отец Никита слова супротив не скажет — ну, для порядку кучу своих лекарских наставлений огласит. Только оружие-то все под замком, а отец ризничий — ровно Кощей какой... На палках, разве?

— То моя забота. Я к отцу Варнаве с утречка...

От дверей послышалось осторожное покашливание.

Кирилл поднялся и протянул руку:

— Ну, доброй ночи тебе, наставник Залата!

* * *

Дверь настоятельской келии отворилась. Сидевшая подле нее невнятных лет паломница опередила Кирилла. Толкнув в шею бывшего при ней отрока, она прытко повалилась вместе с ним в ноги отцу Варнаве — тот едва успел остановиться на выходе. Кирилл повернулся к окну и сложил руки на груди.

— Говори, сестрица, — кротко сказал игумен, преподавая благословение.

— Вот сподобил меня Господь и к частичке мощей Назария Благодатного приложиться, отче, что в обители вашей пребывает — радость-то какая! — плавно повела речь странница. — А перед тем была я у Двадцати Праведников Киевских, да Угодников Печерских всех до единого обошла. Да после, дорогою сюда, во Ключах Источникам Живоносным поклонилась...

Рядом неслышно появился отец Власий. Молча сделав Кириллу предостерегающий жест, он наклонил голову и стал внимательно прислушиваться к обстоятельному перечислению заслуг благочестия.

— ...А теперь хочу ко святыням Чудовским отправиться. До холодов хорошо бы поспеть. А не поспею — так и то ладно будет, не привыкать нам. Так не благословишь ли на задуманные богоугодные труды мои, отец настоятель?

— Ты странница?

— Странница, батюшка, странница.

— А это сын твой?

— Да, батюшка, средний мой, Николка. Старший да младший со отцом их во Будилове остались.

При последних словах отец Власий насторожился и подался вперед. Настоятель опустил глаза.

— Так у тебя семья есть?

— Есть, батюшка, есть.

— И дом?

— И дом есть, слава Богу.

— Горе, беду или нужду какую имеешь, что странничаешь?

— Что ты, батюшка игумен, — Бог миловал! Ради праведности да спасения души стараюсь!

— Праведности взыскуешь... — ласково и вкрадчиво заговорил отец Власий, медленно подбираясь поближе. — Спасения души... Похвально, похвально... Только ноги-то чего бить? Дом держи, детей расти, мужа ублажай да с соседями в мире живи — вот праведность да спасение души твоей, под носом у тебя. Чего ж по свету искать-то?

Паломница диковато и непонимающе покосилась на него. Потом благочестиво продолжила:

— А еще совета испросить хочу у тебя, батюшка. Пять пар лапоточков только за этот год истоптала я, по святым местам ходючи. И что делать с ними далее — не ведаю. Пока с собою во суме ношу да в смущении пребываю.

Отец Варнава свел брови и спросил очень спокойно:

— А выбросить не думала ли?

— Как можно, отец игумен! Я же толкую тебе: по святым местам они хаживали!

— Мыслишь, от того сами во святыню обратились?

— Ты их дома в красном углу развесь! — радостно присоветовал из-за ее спины отец Власий. — Пред ними свещи возжги да пой: 'Святии лапти, молите Бога о нас!'

— Страсти-то какие ты, батюшка...

— Вот тебе, сестрица, слово мое, — перебил ее отец Варнава. — Оставляй-ка паломничество свое да домой возвращайся, коль не хочешь, чтобы я епитимью на тебя наложил. Не праведность это, а гордыня. Всё на этом — и ступай с Богом.

— Домой, дура, домой! — завопил вдруг, выкатив глаза и затопав ногами, отец Власий. — Прочь отсюда! Нам праведники во укор — грешные мы! Прочь-прочь-прочь!

Паломница, взвизгнув, шарахнулась в сторону лестницы. Игумен придержал мальчишку за плечо:

— Захочешь наукам или ремеслам обучаться — от вас Успенская обитель недалеко. Спросишь отца Сергия. С Богом, отроче.

— У-у-у! Вот я тебя! — грозно улюлюкал и стучал большим посохом маленький архимандрит вослед удаляющемуся грохоту ступеней.

Отец Варнава выслушал Кирилла. Покивав, сказал невпопад:

— Ну, что ты будешь делать... Сеешь одно — всходит другое... Ты, княже, отцу ризничему передай, что я благословил. Да...

— Наше дело — сеять, — отозвался задумчиво отец Власий.

* * *

Залата одобрительно осмотрелся:

— Славная полянка. И от обители не видать — чего людей смущать-то, да?

— Ага. Мы тут с Иовом как-то...

— Пожалуй, там и стой, княже. Сейчас я...

Он наклонился и стал собирать в полу своей длинной чуги еловые шишки.

— Руку разогреть надо.

— Да, наставник Залата, — ответил Кирилл серьезно. Вытащив меч из ножен, повращал им в кисти, локте и плече. Поприседал в стороны на правую-левую ноги.

— Готов?

— Да.

Десятник принялся швырять собранным в князя -целя и в корпус, и чуть не под ноги, и выше головы. Шишки то мерно следовали одна за другой, то вдруг вылетали врасплох. Вилецкий клинок замелькал в воздухе.

— Шесть из трех десятков пропустил, — сказал Залата, отряхивая одежду и ладони. — Теперь ты, княже...

— А ты — одну всего! — с некоторым удивлением сказал Кирилл и попрыгал. — Давай еще по разу!

— Ни одной, — поправил Иов. — Слишком высоко бросал, княже. Не лукавь. Десятник умолчал — его дело. А я говорю.

— Значит, ни одной, — покладисто согласился Кирилл. — Нечаянно вышло.

— Ну да.

Залата покружил по полянке, откидывая подальше коряги и растаптывая кочки.

— К бою?

— К бою.

Кирилл присел на разведенных ногах, угрожающе скаля зубы и перебрасывая меч из руки в руку.

— Даже в пустыне сарацинская стойка только для такыров да иных участков твердых годится. На песке похуже будет, — меланхолично заметил Залата, — а для травы густой — глупость да погибель. При низком шаге ноги враз запутаются. Давай-ка из простой русской поставы начнем.

Кирилл кивнул, выпрямляясь, и тут же провел прямой длинный выпад. Лезвия скользнули друг о друга — Залата шагнул в сторону. Кирилл восстановил равновесие. Переменив ногу, сделал рывок, нанося рубящий удар поперек корпуса. Клинок широким взмахом рассек пустоту, а острие меча десятника коснулось его груди:

— Сражен, княже.

— За ногами следи, — подал голос Иов. — Все намерения твои выдают.

— Неужто мы с Залатою в неозброе упражняемся? — раздраженно спросил Кирилл. — Или ты и на мечах мастер?

— Куда мне. Дали некогда разок подержать.

— Брат Иов прав, княже. Слишком загодя ступаешь. Давай-ка рубящий удар твой погляжу — я только отражать буду. Начинай.

Опущенный меч Кирилла взлетел в отножном ударе. Десятник блокировал его и одобрительно крякнул:

— Теперь левый-правый наискось... — клинки лязгнули. — Славно, славно...

— Может, скинем одежу, наставник?

— Жарко? Верхний удар слабоват, княже.

— Не жарко — движения сковывает.

— В самый раз для учения. Еще! Еще! Клинок не подворачивай — не двуручник!

— А риттеры германские советуют...

— Стой!

Десятник хлопнул клинком плашмя по голенищу и гаркнул:

— Юнак! Ты поучаться хочешь или поучать? Доберемся и до риттеров германских, и до прочих сарацинов! В свой черед!

— Прости, наставник Залата.

— Ну... — он кашлянул. — Ты это... К обороне переходи.

Иов демонстративно ухмыльнулся. Кирилл сделал вид, что не заметил. Старательно потопал, устраиваясь поладнее, и вскинул меч.

— Внимай, княже, — я теперь руку менять стану: вдруг в сече шульга попадется или оберукий.

— Ладно.

— И упреждать не буду.

Вместе с последними словами последовала череда рубящих ударов. Кириллу показалось, что меч Залаты находится одновременно в обеих руках.

— Клинком удар встречай, клинком, а ты кистью норовишь.

— Сподручнее так!

— Да не сподручнее, а легче тебе. Хитришь.

Лезвие с шипением скосило траву под Кириллом — он едва успел подпрыгнуть — и тут же пронеслось над макушкой.

— Так нечестно!

Иов громко фыркнул, покрутив головою.

— Да ну? — искренне удивился десятник. — А так?

Его клинок скользнул, словно обвиваясь вокруг вилецкого клинка — тот вдруг вырвался из руки и отлетел в сторону. Кирилл зачем-то посмотрел на пустую ладонь, пошевелил пальцами. Сказал с завистью: