Восход Сатурна (Мв-3)

Дядя Саша, товарищ Кириллов, с моим отцом знаком давно был. Я с малых лет помню, как он к нам заходил. То чаще, то реже — даже когда вдали служил, если в Ленинград приезжал, так в гости непременно. Папа рассказывал, что дядя Саша однажды даже ему предлагал в ГПУ работать (тогда еще не НКВД) — так папа ответил, нет, кому-то шпионов и оппозицию ловить, а кому-то и корабли строить. Мне это по душе — а насильно мил не будешь. Дядя Саша понял — в друзьях с папой остался. И даже помог в тридцать восьмом, когда у папы неприятности были.

В военкомат тогда всей группой пошли. Кого-то завернули, как негодного по здоровью — ну а мне, и еще двенадцати, направление дали, в дивизию Народного Ополчения. Домой забежала, попрощаться — и дядя Саша там. Ополчение? В другом месте послужишь! Да ты пойми, дуреха, ты на большее способна, чем войсковым радистом или санинструктором — и неизвестно еще, где труднее будет. Бумаги давай — с военкоматом я сам решу. И добавил, под нос — "отца твоего не сумел уговорить, талант в землю, так может с тобой выйдет".

Так вот и пошло — Школа. Учили по шестнадцать часов в сутки. Деревенским проще было — те хоть лес знают. Ну а у меня — лишь летом дача за Вырицей. Зато стреляла я если не лучше всех, то в первой десятке точно. Радиодело, немецкий — тоже легко. А вот что-то заметить, оценить, выводы сделать — это наверное, от общения с Яковом Исидоровичем, который учил, что даже в простых вещах можно неожиданную сторону найти, и всегда вопросы задавать, зачем и откуда?

Это заметили. И готовить стали — уже не просто "поди увидь взорви убей". Как "Таню" — Зою Космодемьянскую; подругами мы не были, группы разные — но виделись, говорили. Но их отряд в подмосковные леса бросили — а меня в Белоруссию. Шестеро нас было, в том числе девушек двое — им незамеченными пройти легче: парней призывного возраста фашисты сразу хватали. Контакт был.. в том-то и дело, что не было его, считай. У лейтенанта Морозова, в нашей Школе служившего инструктором, двоюродная сестра в Минске осталась. И он клялся, что Наташа — наш, советский человек! Вот и надо было мне ее найти — война, сколько людей потерявшихся к родне спешат прибиться — и дальше, по обстановке. Уж очень надо было нам знать, что там делается — и сведения, и с партизанами связь. Ребята в лесу остались — а мы пошли. Мариша на связи должна была быть, если мне зацепиться удастся.

Нет, не предавала! И с немцами не спала! Да, это связано — зацепиться в управе удалось, не так много людей советских готовы были на службу к фашистам, но как выдвинуться, чтоб заметили, чтоб знать больше? Если не через постель — то талантом, усердием, организаторскими успехами! Играла такую мышку зачуханную, серый чулок, которая за пайку, за кусок лишний, гору насквозь пророет — но мужчинам абсолютно неинтересную. Ну а начальники везде одинаковы — рады черную работу на кого-то спихнуть. А анализируя данные по жилью, продовольствию (для квартирующих и проходящих войск) можно кое-какие выводы сделать!

Первые недели было погано. Что на фашистов работаю — а нашим никакой пользы еще не принесла. Больше всего обрадовалась — когда наши ворота кто-то дегтем ночью облил: есть значит в Минске советские люди! Как мы с Маришей и Наташей этих в следующую ночь выслеживали — пацаны оказались, семнадцати лет! В общем, они стали первыми в Организации. А дальше — все записано, как было! До самого конца.

Товарищ адмирал, Михаил Петрович, ну не могла я иначе! Зимой было — на улице соседней, пьяные фашисты детей расстреляли, с горки катавшихся, просто так! И там — я увидела будто, сейчас этот гусь фашистский уходит, парабеллум сует за пояс, и щенок его тоже — а десяток трупиков на улице! Как будто под руку кто-то меня толкнул.. Он струсил — мы, подполье, тогда уже репутацию имели! Ну не могла бы тогда после, не Мата Хари я, не могу вот так, мимо пройти, улыбаясь! Вот и вышло..

Меня ругали очень, за взрыв тот. Что из-за него гестапо взбесилось. Мне тогда хотелось — лишь дверью хлопнуть, посильнее. Уже не играя, не притворяясь — не от мышки серой, которую они знали, а от себя. В том кафе по вечерам одни офицеры собирались. Заряд в сумке моей с секретом был — если бы меня схватили, нужно было успеть за веревочку дернуть, на палец намотанную, чтобы сразу рвануло.

Что в отряде было — все верно записано. Тридцать два точно, еще двадцать один не в счет, может ранены только. Я считала — или кому в голову целила, или когда после сама проверяла. Да, и добивать приходилось. Это ведь не люди, а фашисты. Чем больше их сдохнет — тем лучше для нас! Было позже, в лесу хлопец из второго взвода, Михась, ко мне полез — а как я отказала, шлюхой немецкой назвал. Я ему — по лбу, рукояткой ТТ. Так командир, товарищ Вихорев сказал — у "товарища Татьяны" убитых немчиков тридцать, а у тебя трое, и то один полицай — так что марш в хозчасть, три наряда, пока шишка на башке не заживет.

А затем меня вывезли. Сказали — для предания суду трибунала. За срыв работы и разгром Организации. И бежать успели не все, и по новой подполье пришлось создавать. Неделя — не в тюрьму, не на гауптвахту, а "под домашним арестом". А дом в Ленинграде, на Плуталова, бомбой разрушен. И родители умерли, еще зимой. Койка в казарме, и вещмешок — вот и все, что осталось. Ждала — что на фронт, к чему еще могут приговорить?

Но не было трибунала. А в самолет меня, под конвоем сержанта ГБ. В Архангельске дядя Саша, ой, товарищ комиссар ГБ Кириллов встретил. И сказал — спас я тебя от суда, ради нового задания, важного очень. Но если и его провалишь — то не взыщи. Уровень "ОГВ", да, сам товарищ Берия дал "добро", дело на контроле — так что за разглашение, уже не фронт, а расстрел. Тебе также присвоено звание "младший лейтенант ГБ", но это просто затем, чтобы к такой секретности тебя допустить (странно ведь — в Школе обучались, присягу принимали — а формально, штатскими остались, без званий). Держи документы, денежное довольствие, час тебе, чтоб в порядок себя привести, и за мной — слушай и смотри. Вот и все.

Так что нужно делать, товарищ контр-адмирал?

Контр-адмирал Лазарев Михаил Петрович.

Ну "жандарм", ну жук! И что мне теперь с этой девочкой делать?

Если и роль играет, то очень хорошо. Не переигрывает, не недоигрывает — в самую меру. Значит примем, пока в отсутствие доказательств обратного, что ее история — правда.

Тем более, что я ведь что-то слышал! В той, прошлой жизни. Год семьдесят девятый, я пацан совсем, третий класс — к девятому мая представление готовим. Там еще стишок был — как фашисты детей наших расстреляли, с горки катающихся, в Новый Год. Один сказал — вот посмотри, Альфред! Как веселятся русские щенята. Второй лишь пьяно промычал в ответ. И стал стрелять в детей из автомата.

И про "товарища Татьяну" я тоже читал, подростком еще. Помню смутно — но была такая, "беспровальная разведчица", именно в Белоруссии, в Минске — и случай с рацией вынесенной из гестапо, именно с ней, точно. Погибла она в сорок четвертом, трех недель не дожив до освобождения.

А ведь "жандарму" я про эти свои воспоминания не рассказывал! Выходит, встретился мне реальный персонаж? Которую тоже, помнится, сделали Героем посмертно, как Зою? Или все же там другая была? Хотя по характеру, психологии — на эту очень похожа!

Ну а дальше — дело техники. Лучшая случайность, это которую мы сами организуем. Добрый "дядя Саша" услышал, примчался на помощь — как же! Я скорее в спецпометку в личном деле поверю — "такого-то известить". Да и при всем уважении к "жандарму", не думаю, что в его круге знакомств не было других кандидатур!

Что он хочет, ясно. Как в СССР — "не женат, за границу не пустим". Попросту — якорь чтобы был, здесь держащий. Нет, ничего против не имею — мнение мое, что у нормального мужика дом должен быть, обязательно, и чтобы кто-то там ждал! Ну и про детей-внуков я сказал уже — это пока молодой, приятно, с красивой феминой, радоваться жизни, вкушая удовольствие. Ну а после — одинокими оставаться, не нужными никому?

Так она же девчонка совсем! В бумагах, двадцать второй год рождения, ей же двадцать всего! А это, знаете, серьезно. Друг у отца моего был, в Ленинграде — так же, любовь поначалу, плевать что ему сорок четыре, ей двадцать один! Все как у людей, дом полная чаша, мужик работящий, сын родился, даже в девяностые было еще ничего. А кончилось чем? Ему шестьдесят, ей тридцать семь — он дед уже, она в самый цвет вошла. Дальше объяснять — или не надо? Как в песне — "когда разлюбишь ты меня, я очень быстро постарею", бутылка еще, что не нужен никому — и сына убили в Чечне. Сгорел мужик за год — при мундире и орденах хоронили, как положено отставному инженер-капитану первого ранга, друзья были, и отец мой, и я — а жена бывшая в Египте, с новым хахалем. Так и здесь — ей двадцать, мне сорок два. Другого встретит, молодого и красивого — мне что, его на дуэль? Так новый появится.. А делить с кем-то и делать вид — не смогу!

Ладно, лирика это. Чем же мне ее нагрузить? Ну нет такой должности "просто хороший человек" — обязанности по штатному расписанию положены каждому, иначе непорядок. А если их нет — значит, надо придумать.

-Значит так, Аня. Первое — без званий, по крайней мере не в официальной обстановке. Второе — Александр Михайлович, в общем, верно рассказал, что мы должны делать.

Даю вводную: к нашему кораблю, тайне "Особой Государственной Важности" Советского Союза проявляют большой интерес, как немцы, так и разведки наших заклятых друзей. Причем со вторыми едва ли не сложнее — если с Абвером просто, разоблачить и арестовать, то что с союзниками делать?

Им известно, к сожалению, о существовании "очень большой подводной лодки". Еще хуже, что они догадываются о роли, которую наш корабль и его экипаж сыграли в разгроме немцев в Заполярье и уничтожении их флота. А значит они предпримут все усилия, чтобы получить подлинную информацию. А этого допустить нельзя — ни в коем случае.

Следовательно, надо ожидать чужую возню вокруг корабля, завода, и экипажа — я имею в виду не команду, в береговую в/ч. Да, ту самую, где волей командования, вам придется служить. Полагаю, что вероятный противник будет крутиться около — заводить знакомства, собирать слухи, и конечно, особый интерес к самым незначительным бумажкам. Нам же следует это пресекать, причем еще на ранней стадии. Как — для начала, знать все обо всех, кто допущен. И сразу замечать непонятки. Ну как в романе детективном, про Эркюля Пуаро (тьфу, в этом времени детективы иностранные читали?) — "сыщик заметил, что от некрасивой женщины пахло очень дорогими духами. Следовательно у нее есть любовник — которого она содержит. Значит, она могла взять деньги из сейфа, ну а когда обнаружилось — подсыпать яд". Ну примерно так. В то же время, самый лучший способ скрыть тайну, если даже она утекла к противнику ,это разбавить ее огромным количеством лжи, "дымовой завесой". Так что очень возможно, что придется и распространять ложные слухи, или выбросить в корзинку какой-нибудь якобы секретный документ.

Что будет конкретно на вас? Ну, вы же моя секретарша — адъютантом назвать, как-то неудобно! Да и для дела вредно. Лучше вам забыть, внешне, про "лейтенанта ГБ". Для всех вы должны быть — не более чем старшиной первой статьи береговой службы ВМФ. Или вообще гражданской вольнонаемной?

Роль — ну тут на ваше усмотрение. Серая мышка, делающая свою работу — или, уж простите, Аня, это не к вам а к вашей "маске", обывательница с куриными мозгами, важная от вхожести к Самому, то есть ко мне. Вторая роль — просто удобнее для исходящих сплетен; что-то увидеть, или услышать, и по большому секрету сообщить.

Можете, для дела, делать другим намеки, что вы со мной.. Я эти слухи опровергать не буду.

Подчиняться будете только мне. И приказания получать — только от меня.

(хотя по части контрразведывательной, это все от Кириллова будет исходить, без вариантов. Но вот Анечку чтобы он — только через меня напрягал. Если она — моя подчиненная.)

Есть вопросы?

-Товарищ контр-адмирал. Ой, Михаил Петрович! А как там, в будущем? Построили коммунизм?

Генерал Паулюс. Штаб 6й немецкой армии. Сталинград. 27 ноября 1942.

Положение начинает внушать уже серьезное беспокойство. Как показали расчеты, армии требуется минимум полторы тысячи тонн снабжения в сутки. Минимум. Суточный. Боеприпасы, продовольствие, топливо — тысяча пятьсот тонн! Реально же, за два дня, с двадцать пятого (когда к нам прилетели первые "Юнкерсы" с грузом) доставлено девяносто восемь тонн! И как заявляет представители люфтваффе, они делают все возможное — но из сорока семи "Ю-52" привлеченных к перевозкам с двадцать пятого, уже сбито русскими в первые сутки двадцать два, плюс за эти, еще не оконченные, с неподведенным итогом, минимум девять! Такие потери вызывают ужас даже у ветеранов "демянского моста" — а ведь активность русских в воздухе нарастает. И "мессершмитты" в Гумраке прикованы к земле острой нехваткой бензина.

Топливо, будь оно проклято! Кажется, у русских есть выражение, какой-то там кафтан — отрежь здесь, не хватит там. Уже пришлось закопать в землю, превратив в огневые точки, танки 22й дивизии — старые, чешского образца. И сегодня впервые были урезаны рационы выдачи продовольствия — до голода далеко, но сам факт весьма прискорбный.

И эти чертовы румыны! Естественно, что весь привезенный провиант шел в первую очередь немецким частям. Но одного слуха, что скоро будут отбирать в котел ездовых коней, было достаточно, чтобы эти проклятые мамалыжники стали резать своих животных, "пока не забрали". Нескольких паникеров расстреляли перед строем — но часть транспорта (и будущего мяса) была потеряна безвозвратно. И все происшедшее отнюдь не добавило боевого товарищества в наших войсках. Румын открыто называют "недоарийцами" и трусами, виновными во всех наших теперешних бедах. Учащаются драки между солдатами, едва не доходит до стрельбы, полевой жандармерии с трудом удается поддерживать порядок. Не доверяя стойкости румын, нам приходится держать свои части во второй линии позади их позиций — с приказом открывать по ним огонь, если "союзники" опять побегут. Практически, от них никакой пользы — лишь несколько десятков тысяч лишних ртов!

А еще у нас нет теплого обмундирования. Как показала прошлая зима, шинели и сапоги плохо спасают от русских морозов. И нет населения, у которого можно эту теплую одежду отобрать. Нет леса, чтобы найти дрова. Что будет, если декабрь здесь окажется столь же холодным, как прошлый, мне страшно представить!

Главное же событие, о котором знают немногие. Сегодня пройдена "точка невозврата". Если до того наша Шестая Армия могла прорваться на запад, то с сегодняшнего дня это исключено. Даже если будет приказ — нам не хватит ни горючего, ни боеприпасов. И положение может быть восстановлено — только если мы получим по "воздушному мосту", помимо текущих полутора тысяч тонн в сутки еще и недопоставленное нам за эти четыре дня, плюс сожженное русскими авианалетами двадцатого-двадцать первого. Во что верится слабо — с учетом "успехов" наших летунов в эти первые дни.