Значительно ближе темных древнеирландских реторик Гвидиону были простые и понятные дозировки стрептомицина в сухом изложении Змейка; однако испытывать терпение Мак Кархи дольше было нельзя. Мак Кархи задал наизусть сцену разведки Ингкела из "Разрушения дома Да Дерга" и голосом Катона сказал, что если кто-нибудь не будет этого знать, то он, Мак Кархи, сам произведет некоторые разрушения. Поэтому Гвидион, поставив повыше лампу, сидел и учил речи Ингкела, в то время как Ллевелис готовился по предмету Рианнон и, сидя скрестив ноги на постели, пил молоко с инжиром и время от времени издавал клич коршуна — то боевой, то призывный, то ехидный. Последнего не было в программе, его Ллевелис добавил специально от себя, адресуя Гвидиону.
Гвидион, крайне пораженный всем тем, что увидел Ингкел во время своей разведки в доме Да Дерга, заснул прямо над рукописью и утром проспал всю ирландскую литературу, — с речами Ингкела на устах. Ллевелис не сумел его растолкать и принес в связи с этим доктору Мак Кархи изысканные извинения.
...На латыни Орбилий Плагосус знакомил учеников с текстами Ливия Андроника, причем, зная их нелюбовь к последнему, делал это самым простым и доходчивым способом: он читал им его вслух. Ученики же под партами втихомолку передавали из рук в руки Катулла, украдкой взглядывая на суровый профиль Орбилия, и время от времени перебрасывались эпиграммами в духе безмерно популярного среди них Марциала:
Страшно сказать, Гвидион, сколько с утра у Мак Кархи
Сказано было речей — все о прогулах твоих, —
начал свой обычный обстрел Ллевелис. Гвидион не растерялся:
Гневом Мак Кархи грозить при его доброте, всем известной, —
То же, что роту солдат праздной хлопушкой пугать.
Ллевелис попытался подобраться к нему с другой стороны:
Слышал я, сетовал Змейк, что летучие мыши достали:
Твари влетают в окно, весь позабыв этикет, —
но, наскучив созерцанием безмятежного профиля Гвидиона, принялся за слабую половину класса:
Финвен, зачем ты вчера в библиотеке сидела?
Вроде бы доктор Мак Кехт был совершенно не там.
Стоит тебе, Гвенллиан, взглянуть на кого с интересом,
Вихрем слетает МакКольм клана цвета защищать.
Если, как ты говоришь, меж вами нет уговора,
Странны обычаи гор; странно там выглядит флирт.
Девочки были несколько эмоциональнее Гвидиона, поэтому на этот раз Ллевелис получил ответ:
Ллевелис льстил витражам — вот у кого поучиться!
Вот кто прицельно елей прямо на раны пролил!
На витраже был Артур рядом с прекрасной Гвиньеврой —
С благоговеньем его он Ланселотом назвал!
Поскольку случай действительно имел место, Ллевелис решил, что лучше убраться без боя. Зато Горонви, щекотавший пером шею сидевшей впереди Крейри, мгновенно получил записку:
Если ты хочешь всерьез увлечь таким образом Крейри,
Слабы потуги твои, видеть без слез их невмочь.
Кошку в ларец подсадил раз от безделья Гораций.
То-то ругался наш мэтр, там обнаружив ее!..
Но попытайся на все взглянуть с точки зрения кошки:
Крышку ларца распахнув, кошке Орбилий предстал!!!
...За Катулла Орбилий не сердился, — он просто выбрасывал его в окно башни, замечая, что это был, несомненно, творческий взлет, однако чрезвычайно далекий от школьного канона. Внизу святой Коллен делал полет Катулла более плавным, если успевал вовремя заметить, что он уже летит, или же собирал его по листочкам, если запаздывал на место происшествия, и сохранял для последующих поколений.
* * *
— Не расстраивайся, — сказал Ллевелис, готовый отдать с себя последнюю рубашку, чтобы только Керидвен не расстраивалась. — Змейк всем навешал сочных комментариев. Он за словом в словарь не лезет.
— Да что ты на Змейка...? В Змейке воплотилась моя мечта о хорошем преподавателе, — всхлипнула Керидвен сквозь сопли.
Собственно, Змейк только что лишенным эмоций тоном, в безукоризненных выражениях разнес контрольную Керидвен по химии в пух и прах и точным отработанным движением кинул исписанные листы в камин со словами: "Вы недостойны тех химических элементов, из которых состоите".
— Да нет, конечно, какая это контрольная? Это позор! — твердо сказала Керидвен. — Туда ей и дорога. Но там на обороте был записан адрес прадедушки Кледвина! Я случайно взяла на химию этот лист. Но я-то думала, что контрольная ко мне вернется после проверки! Откуда мне было знать, что у Змейка... такая молниеносная реакция! Ну, что он так быстро швырнет ее прямо в камин?..
Она, молча сопя, соскребла с камней очага пепел от контрольной и стояла, держа его перед собой в сложенных мидией ладонях.
— Пропала, совсем пропала!.. — дальше она хотела уже сказать "ы-ы-ы", но Ллевелис предвидел и предупредил этот поворот событий.
— Керидвен, дочь Пеблига, — сказал он, — возьми все мои дарования и мою жизнь, только не вой.
— Нужно пойти к доктору Квирту! Кто как не он ведет "Восстановление из пепла"! — глазки у Керидвен просохли, и Ллевелис не решился тут же, немедленно открыть ей то, что знал пока он один: что Кервин Квирт в действительности ничего из пепла не восстанавливает и восстановить не может.
— В любом случае — он наш куратор, — решительно сказал Ллевелис. — Пошли.
...Керидвен толкнула плечом дверь аудитории, и они услышали:
— Когда вы видите цепочку ДНК, не падайте духом!
— Доктор Квирт, — смущенно пробубнила Керидвен, придерживая дверь плечом.
Кервин Квирт извинился перед аудиторией, бросил: "Продолжайте, как сумеете", — и перешел в распоряжение первокурсников.
— Что это у вас? — кивнул он на руки Керидвен.
— Это пепел, — выпалила Керидвен и уставилась на куратора, хорошенько выпучив глаза.
— О! — только и сказал Кервин Квирт.
Отчаявшись ждать, когда Кервин Квирт сам обо всем догадается по наитию, Керидвен все-таки рассказала, в чем дело и что от него требуется. Кервин Квирт изменился в лице.
— А почему ко мне?.. — спросил он, резко побледнев.
Ему объяснили, что он же куратор.
— А... ну да. Ну да, — упавшим голосом пробормотал он. — А почему бы вам не...? А где сам конверт? Ведь на нем оставался адрес?
— Конверт съел каприкорн, — терпеливо объяснила Керидвен.
— А почему каприкорн?..
После этого вопроса Ллевелис отчетливо понял, что с Кервином Квиртом что-то не так, и решил прийти ему на помощь:
— Простите, доктор Квирт, я знаю, вы на самом деле не восстанавливаете из пепла...
— Да, да, все верно. Не восстанавливаю, — подхватил Кервин Квирт с невыразимым облегчением. — Это... — он беспомощно огляделся, подыскивая нужное слово, — это совершенно немыслимая просьба. Это в принципе невыполнимо.
В ходе дальнейшего разговора Керидвен убито повторяла, что теперь прадедушка Кледвин никогда не вернется, а Кервин Квирт явно был раздираем какими-то противоречиями, сплетал и расплетал пальцы, несколько раз порывался уйти, но все же не сходил с места.
— Неужели нет какого-то иного, человеческого способа...? — сказал он наконец. — Быть может...
Тут он осекся, очевидно, вообразив себе бескрайнюю пустыню Руб-эль-Хали, где Мэлдун должен был бы вновь случайно встретить Кледвина, тяжко вздохнул, подставил ладонь и сказал Керидвен:
— Ссыпайте.
Она осторожно пересыпала пепел, еще не понимая, что грядет. Кервин Квирт подул на пальцы, провел над пеплом свободной рукой, в секунду восстановил листы контрольной и сунул их Керидвен со словами:
— Умоляю, никому ни слова. Вы ничего не видели, не слышали, вас здесь не было. О боже! Надеюсь, вы не обращались с этим к другим преподавателям до меня? — вдруг ужаснувшись, спросил он.
— Конечно, нет! Так ведь, кроме вас, это никто не может! — в неописуемом восторге воскликнули первокурсники.
— Видите ли, это дело очень деликатного свойства. Как бы вам сказать... Безусловно, это может любой преподаватель естественнонаучных дисциплин. Но просить о таких вещах в научных кругах... не совсем принято. Это как если бы какого-нибудь серьезного астронома... попросили бы... э-э... ну, скажем... составить эротический гороскоп. Да, и... попросили бы люди, которым неудобно отказать, — тихо разъяснил Кервин Квирт и скользнул обратно в дверь.
* * *
Мерлин самодовольно расположился в кабинете анатомии и перенес туда урок истории, потому что при северо-западном ветре это было единственное место, где ему ниоткуда не поддувало. Но все пособия по анатомии, вроде изображения человека в разрезе и моделей разных органов, оставшиеся в оккупированном Мерлином кабинете, вообще-то были нужны тем, кто занимался в других кабинетах и даже в других башнях анатомией и смежными науками. Мерлин милостиво давал. У одного только Кервина Квирта вышла небольшая осечка. Он как раз перешел со студентами от истории анатомии к костной системе, и тут-то ему понадобилось наглядное пособие. Он вспомнил, что в законном кабинете анатомии за шкафом нужный экспонат есть. Это была большая, в человеческий рост, таблица с анатомически точным рисунком, выполненным чуть ли не самим Везалием. Глубоко погруженный в себя, все еще находясь мысленно на публичном вскрытии в анатомическом театре в Падуе XVI века, которое он только что живо описал студентам, думая о Везалии, Фаллопии, о том, как трудно было великим анатомам того времени раздобыть труп, Кервин Квирт быстро прошел вниз по лестнице, по галерее и наверх, и за это время немного забыл, что именно он хотел взять. Точнее, образ предмета стоял у него перед глазами, но наименование вылетело из головы. Одним словом, он вошел к Мерлину на урок и машинально сказал:
— Извините, мы занимаемся анатомией... нам нужен труп.
Мерлин по привычке принял все на свой счет и с готовностью загнусавил:
— Да как вы смеете!.. Да, может быть, я уже не первой молодости, но я еще поживу! Совести у людей нет... совсем. Вы опережаете события, зарубите это себе на носу. Нет уж, придется вам сегодня как-нибудь без моего участия обойтись.
Продолжая бубнить, он выставил растерявшегося Кервина Квирта за дверь и долго еще не мог успокоиться.
— Восседаешь, понимаешь ли, прославленный весь, великий... Так нет же — подбираются! Это не коллеги, а просто какие-то, не говоря дурного слова, стервятники! Постоянно это происходит, постоянно!.. Причем это не сегодня началось!..
Весь класс, понимая, что несчастный доктор Квирт просто оговорился, тем не менее, вступиться не посмел.
Далее монолог Мерлина перешел на взаимоотношения людей и божественного начала в целом, затем на отношение лично к нему, и каким-то непостижимым образом подошел к казавшемуся, впрочем, совершенно логичным в контексте всей речи заключению: что у него, у Мерлина, в спальне нет даже настенного коврика, который бы радовал глаз.
С тех пор Керидвен и Морвидд целую неделю по вечерам шили коврик для Мерлина. На коврик был нашит большой старый кречет из лоскутков — с узорчатыми крыльями, развернутыми в полете, а внизу, далеко под ним, была долина с рекой, домишками и башней. Когда все было готово, Мерлин пригляделся к подарку и сказал: "Мда... Смотрите-ка — я!" Керидвен и Морвидд стали уверять, что совсем не имели в виду профессора.
— Нет-нет, не надо меня утешать, — протестовал Мерлин. — Я же вижу — портретное сходство!
И опасливо потрогав и даже слегка поковыряв крыло кречета, добавил: "Вот ведь... крепко меня пришили!"
* * *
Ллевелис, который в cильнейшей степени был интегрирован в общество, а проще сказать — Ллевелис, нос которого всегда торчал в щели всякой неплотно прикрытой двери, брался время от времени просвещать Гвидиона, чтобы тот не погрузился однажды насовсем в глубину своих мыслей.
— Ты деревенщина, — говорил он, усевшись напротив Гвидиона на постель и вырывая у него книгу по медицине. — У тебя нет ни манер, ничего. Что ты сказал вчера прекрасной Рианнон, когда она спросила, будешь ли ты ходить к ней на факультатив по хоровому пению? Ты сказал ей "угу". "Угу"! Это при том, что всякий валлиец мечтает петь хором и всякий вообще смертный мечтает видеть по субботам доктора Рианнон!
Действительно: школьный хор, под издевательские комментарии МакКольма, утверждавшего, что валлийцы вообще не умеют петь не хором, по-прежнему собирался по субботам в башне Парадоксов.
И поскольку Гвидион молчал, Ллевелис продолжил допекать его с другой стороны:
— Ну, и как тебе Змейк, правая рука Кромвеля? — сказал он. — Нет такого ощущения, что он немножечко, самую малость... жесток? Боже, какое прошлое! Представляешь, каково ему это вспоминать?..
Гвидион, не вступая в спор, сказал энглин:
Кто бы смог за тысячу лет
Ничего не сделать дурного,
Если даже сына родного
Укокошил доктор Мак Кехт?
— Как? — остолбенел Ллевелис.
— Доктор Мак Кехт убил своего сына Миаха, — повторил Гвидион, уже прозой, и выхватил у замешкавшегося Ллевелиса свою книжку.
— За что? — только и выдавил ошеломленный Ллевелис.
— Не знаю, Ллеу, ей-богу. Знаю только, что Миах тоже был врач, медицине учился у Мак Кехта и был.убит собственным отцом. Так, по крайней мере, в "Большой медицинской энциклопедии", — обьяснил Гвидион, грызя перо и снова погружаясь в чтение. — Да, тебя, кстати, искали и Керидвен, и Морвидд, и обе явно не за делом. Вот где Эсхиловы страсти. А ты говоришь — Мак Кехт.
— А ты столько времени занимаешься у него, — ты ничего такого за ним не замечал? — встревоженно спросил Ллевелис.
— Замечал, — отвечал Гвидион, не отрываясь от странички, где была схематично нарисована овца.
— Что такое?
— Сегодня он принимал при мне пациентов, — вздохнул при одном воспоминании Гвидион. — Он гениальный диагност.
* * *
К Кармартену подбиралась ночь. Посреди западной четверти врезалась в небо еще позолоченная солнцем Башня Стражей, но она была самая высокая в школе и ловила последнее солнце, тогда как небо над Кармартеном становилось отчетливо закатным, и спадало оживление на городском рынке. Старшие студенты, усевшись на крыше, формировали из облаков готические замки и пускали их плыть куда глаза глядят. Полчаса, час — и башня Невенхир уже не ловила отблесков света, и профессор Мэлдун у себя на верхней площадке готовился к уроку астрономии и, напевая, начинал протирать телескоп.
Где-то играли в метаморфозы, — из распахнутого окна одной из населенных студентами башен неслось: "Я был кувшином вина на темной картине голландской, я был дождем на стекле, письмом в руках у субретки, десятки лет пролежал браслетом в зарытом кладе, я жил и рыбой глубин светил во тьме океана... " "Я гребнем у ведьмы был и связкой душистой перца, я был зерном в жерновах, поистине это было, я был бубенцом шута, монетою полустертой, я смертным трепет внушал, кометой повисши в небе..."
Еще два часа — и участники семинара по астрономии, зевая и на ходу сворачивая в трубку звездные карты, ощупью спускались по внешней лестнице, спиралью опоясывающей башню Невенхир, и, пристроившись позади Башни Стражей, задремывала Бранвен, надвинув пониже свою черепичную крышу. Из Винной башни, где Дион Хризостом круглый год читал для всех желающих спецкурс "Бродячие софисты", долго еще доносилось разгульное пение и нестройные выкрики. Потом смолкали и они.
