Адмиралы Арктики

Выехав для виду степенно и неторопливо, остальной путь поспешали, преодолев практически полных четырнадцать вёрст по грунтовой дороге до Новой Сосновки за час с небольшим.

Растрясло в бричке изрядно, что вроде бы привычного к неспокойным палубам Рожественского немного укачало — уже с полдороги вице-адмирал ехал бледный, и только лишь ступив на поперечины гребного катера, почувствовал себя в родной стихии.

Сам Романов держался крепко — знать, сказалась бо́льшая практика езды на лошадях.

Благо дорога была не пыльная, погода не жаркая. Ноздри глотали свежий, пропитанный морем воздух, глаза полнились молодой зеленью травы́ и хвои почти не тронутой человеком природы, порой выхватывая за деревьями то часовенку, то вершок поклонного креста.

Вид на губу Сосновая открылся уже при спуске к отлогому каменистому побережью: неглубокая тоня[48] у самого берега, клочки лесистых островков с россыпью скалистых вкраплений на тёмно-синей ряби. Бурлит отлив, обнажая мокрые мшистые камни.

В двух милях от берега покачивается на якоре парусно-винтовой бот «В. К. Ксения Александровна» — заходить в мелководную губу, насыщенную множеством луд, корг и торчащих из воды осыхающих камней[49] было чревато.

С мостика корабля заметили движение от берега, стали готовиться к отплытию, чуть больше дав дымком из трубы, разогревая котлы. Заколыхались послаблённые паруса. Монахи, уверенно управляя паровой шлюпкой между оголёнными отливом отмелями, подвели буксируемый катер с важными пассажирами к свежевыкрашенному борту.

Спустили трап, и слегка оторопевший командир парусника встречал самого императора.

Следом поднялись адмиралы и жандармский генерал со своими людьми.

* * *

Время было условным, но всё же в рамках. И место…

Главным ориентиром места встречи был мыс Канин Нос, куда «В. К. Ксения» добежала за сутки, спеша, выжимая из тандема парусов и паровой машины весь максимум.

Условная граница Белого моря и моря Баренца. Вышли на траверз мыса и действовали по предварительной договорённости — пятьдесят миль строго к норду.

Команда на боте всего пять человек, все заняты делом. Беспроводного телеграфа для связи нет. На мостике целые адмиралы в роли вперёдсмотрящих, вооружившись биноклями, несут свою вынужденную вахту.

И всё равно первым прокричал марсовый, увидев паруса на горизонте и дав направление на два румба вправо.

Вскоре Фёдор Васильевич Дубасов узнал заурядный силуэт, а главное, условный флаг на фоке «Лейтенанта Скуратова», протянул в усы, скрывая довольную улыбку:

— Конспирация.

Шлюпкой пересели с борта на борт.

У трапа вытянулся совершенно невозмутимый и деловой Престин с приветствием и докладом, ещё на схождении судов догадавшийся, кому теперь придётся уступать свою каюту.

— …голосовая связь с ледоколом «Ямал» поддерживается. Назначены координаты встречи. Разрешите следовать к назначенному месту?

И получив в ответ нейтральное и даже ироничное высочайшее: «…не вижу препятствий!», отдаёт соответствующие распоряжения.

* * *

Глядя, как матросы сноровисто справляются с такелажем, слыша скрип перекладываемого гика, вице-адмирал Дубасов с щемящей ностальгией вспомнил свою юность — вой ветра, солёные брызги, ободранные о канаты мозоли…

— Конспирация, — ещё раз повторил Фёдор Васильевич вслед уходящему боту-крейсеру — «В. К. Ксения Александровна» лишь с частично поставленными парусами весьма резво удалялась на левой раковине. Но это иллюзия — ход у парусника мал, кильватера за кормой почти нет. Им спешить некуда. Капитан предупреждён — во избежание возможной болтовни команды (хоть те и крестились на икону), как минимум две седмицы ни в какие порты не заходить, оставаясь в море.

Это «Скуратов», хлопая парусиной на галсе, уже наведя полные пары, ощутимо передавая вибрацию машины на настил палубы, набирал самый возможный «полный» на лучшем, что нашлось в угольных складах Александровского порта.

— Примите моё полное уважительное и благодарное одобрение. Ваш план превосходно сработал. Эдакое тайное свидание господина «Скуратова» с госпожой «Ксенией». — Начальник секретной службы императорской охраны иногда мог вот так подойти совсем незаметно и, видимо, услышал, что сказал адмирал. — Славно «хвосты» скинули. Я имею в виду всех тех навязчивых щелкопёров, среди которых наверняка есть и агенты иностранных разведок.

Фёдор Васильевич немного поморщился на вульгарно-сыскной жаргон полковника. Однако похвала была приятна.

— Несмотря на бытовые неудобства путешествия, государя забавляет это секретное приключение, не находите? — увёл слегка в другую плоскость генерал.

— А дело более чем серьёзное, — строго ответил Дубасов. Ему всё хотелось спросить: как же так? Что там, в столице — совсем не умеют хранить тайн, и куда смотрит политический сыск?

Словно прочитав его мысли, Ширинкин нехотя промолвил:

— Государь наш слишком доверчив. Особенно в отношениях с родственниками. Иное неосмотрительное слово, оброненное кем-нибудь из великих князей, сводит на «нет» кропотливую и осторожную работу. Эх, знали бы вы, чего мне сто́ило…

Недоговорил. Замолчал, громко вдыхая-выдыхая, словно вздыхая… так, что Дубасов украдкой покосился: «Неужели столь сетует?» Оказалось, генерал, достав из футляра толстую сигару, мял её, вдыхая аромат.

— Вот, знаете ли, презентовали по случаю. Не желаете ль угоститься? Нет? А и я пока повременю, — и вернулся к серьёзному: — Ныне готовится проект создания специальной контрразведывательной службы… по опыту и заделу, поданному потомками.

И видя, что Дубасова не разговорить, отступил, не выказав ни тени обиды, нейтрально спросил:

— Когда придём на место встречи?

— Примерно через двое с половиной… край — трое суток.

* * *

Война на Дальнем Востоке шла уже семь месяцев.

Являясь частью империи, Архангельская губерния, безусловно, вносила свой вклад в военную кампанию. В силу обязанностей и энтузиазма. Проводились сборы пожертвований и перечисления необходимых вещей для солдат (валенки, полушубки, фуфайки, набрюшники). Отсылались для армии продукты длительного хранения. Организованный ещё при прежнем губернаторе Дамский комитет был привлечён к изготовлению белья и прочих предметов для лазаретов Красного Креста. Но эти мероприятия затрагивали обывателей скорей косвенно.

Кого-то же война коснулась непосредственно и индивидуально.

Для оказания помощи раненым и больным воинам на Дальний Восток были командированы сёстры Архангельской общины Красного Креста. Формировались части запасных флотских солдат и других чинов. Не так уж и много — по сухим и скупым данным статистики, 4362 уроженца губернии были призваны на службу и отправлены в район боевых действий.

Однако Дальний Восток — он и названием сам за себя говорит: «дальний». И для большинства жителей Архангельской губернии война на другом конце, практически на диаметрально противоположной стороне империи, воспринималась как «где-то там» — не ви́делась, не воображалась, несмотря на старания «акул пера» ежедневной и периодической печати. Даже не было пока ещё никого вернувшегося из призванных — ни по ранению, ни по геройству, с рассказами очевидца.

И тем разительней была картина, когда «война», по-сво́ему непредсказуемо и неожиданно, изволила навестить северный край.

16 августа, с поочерёдной осторожностью направляемые буксирами, в Екатерининскую гавань вошли броненосцы Особого (арктического) отряда — часть Второй Тихоокеанской эскадры.

Назови мир настоящим

Вновь бреду, поскрипит и утонет,

Снег летает,

Тает

На ладонях…

Восточнее Баренцева моря расположено Карское.

Примыкая к побережью материка на юге, с запада, севера, востока, море ограничено архипелагами Франца-Иосифа, Новая и Северная Земля.

Почти весь год покрытые льдом, летом, из-за таяния и значительного сто́ка рек, поверхностные во́ды Карского моря довольно распре́снены, а температура немного выше точки замерзания.

В начало этого лета просвет чистой воды от северной оконечности архипелага Новая Земля простирался не более чем на десяток километров. Затем шли разрозненные скопления плавающего льда, и только потом (примерно в 150 километрах выше к норду от мыса Желания) лежало монолитное ледяное поле[50].

Если последовать дальше, почти на те же километры, забирая к востоку к острову Визе, ледовой панцирь обрывался — массив, совершая медленный дрейф, поневоле огибал этот клочок суши, наваливаясь на береговой припай, образуя торосистость с одной стороны острова… а с другой приличную полынью, местами забитую ледяной крошкой.

Вот именно сюда пришёл «Ямал».

Карское море, в плане отсидеться в стороне, не привлекая к себе внимание, казалось вполне удобным. Встретить рыбаков и зверобоев далее к северу было практически нереально. В сравнении с морем Баренца, в Карском и условия для мореплавания не самые лёгкие — круглогодичные льды, и запасы рыбы беднее. Да и промыслы велись в основном ближе к прибрежной зоне в устьях рек.

Собственно говоря, для того чтобы скрыться с глаз долой, атомоходу достаточно было врубиться в ледяной массив на 15—20 миль и спокойно дрейфовать с ним в ожидании…

Первоначально так и планировалось, даже ледовую обстановку решили не проводить в целях экономии ресурса вертолёта.

Но тут подвязались со своей инициативой спецы из казанского ОКБ «Сокол», предложив проверить их технику в действии.

Мужики оказались толковые: подключились к судовой сети, передавая картинку с камеры беспилотника прямо на мостик, наладили обратную связь с капитаном. И Черто́в, наблюдая на экране вполне себе чёткое изображение, сразу попросил их взять на две шкалы к востоку, намереваясь осмотреть остров Визе. Причины у Андрея Анатольевича для этого имелись.

Поскольку остров ещё не был открыт, по крайней мере, официально, Визе — тихое место для стоянки. Хоть и далековато для оперативности от того же Александровска, Архангельска и остальной российской материковой цивилизации.

Но основной мотивацией была психология. Экипаж и без того ощущал неприятное чувство зависания в каком-то безвременье, когда своё время уже потеряно, с рубящим словом «навсегда», а новое их ещё не приняло. А тут ещё проглядывалась и давила некая депрессивная составляющая, когда болтаешься неприкаянный в море, или вовсе, вмёрзнув в лёд, дрейфуешь по воле гольфстримов и ветров. Поэтому капитан и решил как бы привязаться к этому, пусть и совершенно унылому берегу.

Ну, а обнаруженная БПЛА полынья так и совсем оказалась кстати.

Вообще Черто́в понимал, что несмотря на неоспоримый «железный» аргумент водоизмещением в двадцать три с лишним тысячи тонн, напичканный высокотехнологичными вкусностями, главное — это люди. И не только их знания и умения, а в неменьшей степени их устремления и просто настроения.

Это проявилось на первом же общем собрании, когда обсуждали сложившуюся ситуацию и дальнейшие перспективы.

— Сейчас я как никогда жалею, что мы не на военном корабле, — шепнул тогда начбезопасности, — случись подобное на моём «стратеге» — приказал бы, и все дела. Никаких тебе дебатов.

Начал капитан вроде и просто, но по-своему и весьма торжественно:

— Ждать, когда откроется «дырка обратно», уже резона нет. Нам здесь жить, и будем думать, как нам эту свою жизнь устроить хорошо, с пользой, и чтобы не было мучительно больно перед совестью… не сочтите за пафос.

Кают-компания вместила практически всех, немного потеснились, часть людей осталась на вахте. Естественно, не каждый спешил выразить своё мнение. Многие «плыли по течению», доверяя начальству, либо просто выжидая. Но совершенно неожиданно у некоторых прорезалась политическая позиция.

Споры начались ещё раньше, когда по экипажу кинули клич «искать всё что есть по истории этого периода». Припомнить умудрились всё: всё, чем пичкала советская пропаганда о прогнившем царском режиме с рохлей-сатрапом Николаем во главе… всё постперестроечное перебеливание и перечернивание, с пресловутым лучшим урожаем 1913 года, кровавым большевистским террором, «людоедским сталинским режимом» и другой крайностью — канонизированным страстотерпцем Романовым.

Сам капитан, просмотрев кучу материала, порой противоречивого, так и не пришёл к однозначной позиции.

— Я чёй-то не пойму, к чему весь этот балаган? — нашёптывал начальник безопасности, разглядывая спорщиков. — Мне это напоминает ток-шоу из телевизора. Только ведущего нет. Потому наисовершеннейший бардак.

— Пусть выговорятся. Истиной тут, конечно, не пахнет, но глядишь, чего-нибудь разумное и услышим.

— А как же это… как его — «в споре рождается истина»?

— Не рождается, — качнул головой Черто́в, — даже если кто-то и уступает, всё одно остаётся при своём мнении. Эх! Растянуть бы всё на недельку-другую для обдумывания и обсасывания деталей, но время-время — боюсь, оно не терпит.

— А ведь реально озадачились мужики! Послушай, о чём они…

— Ими движет инстинктивный рационализм.

— Это как это?

— Страх. Боязнь. Подсознательный поиск лучшей доли. Народная власть им более понятна. Даже если она потом стала «народной» — в кавычках. Но на начальном этапе за спиной маячит разагитированный пролетарий, который на па́ру с кухаркой станет управлять ядерным реактором. Оценил? «Шарашки» Берии и прочие «дела врачей» воспринимаются скорей номинально. Но и «благородия», заметь, не идеализируются — понимают… понимают, что технари никогда не станут ровней всяким князьям да графьям. И это тоже по-своему отталкивает и пугает. Но за всем этим стоит основное: обустройство, легализация, быт и… Вообще главный вопрос «как жить дальше будем, какова дальнейшая судьба?». Как же от этого понятия «судьба» сквозит тоскливой неизбежностью. Ненавижу это слово.

— А мне импонирует, что никто не заикнулся о «немытой России» и что только Европа достойный ценитель.

— Да? А я как-то и не обратил внимания, — Черто́в отвлёкся на свои бумаги, где у него под чёткими пунктами были обозначены ключевые моменты плана, — погоди, ща ещё пяток минут пар поспускают, я подытожу, и перейдём к насущным и первоочередным проблемам.

Дождавшись паузы, капитан встал и многозначительно вышел из-за стола, чем обеспечил внимание и наконец-то полное молчание. Потянув ещё минуту, стараясь встретиться с каждым взглядом, веско начал:

— Сейчас 1904 год. До революций и падения царизма, до полновесных лениных, троцких, сталиных и прочих бухариных ещё целых тринадцать лет. И не надо на меня зыркать! Поминаемый тут с пиететом товарищ Джугашвили сейчас, поди, где-нибудь на югах в районе Тифлиса банки грабит и до великого мыслителя-хозяина ещё не дорос. Всему своё время. Или вы хотите срочно из себя изобразить «строптивый ледокол» и качать права из Арктики? Или бежать искать господина-товарища Ульянова (не знаю, где там он — в ссылке или на Баден-Баден пивко с сосисками потребляет) и пытаться править его умные мозги, торопя революционные преобразования? А затем с двумя высшими образованиями по специальности физик-ядерщик вязать красный бант и идти на баррикады? Ничего не выйдет. Только напортачите. Должны понимать, не маленькие дети! Да и революции, пусть и за всеобщее благоравноправие, которые совершаются под шумок очередной войны и на деньги иностранных спецслужб, добрым делом назовёшь с натяжкой. Однако это не значит, что мне нравятся порядки, которые сложились в империи. И предупреждать царскую власть, расписывая во всех красках русский бунт, не совсем правильно будет. Царя Николая, узнай тот об ипатьевском расстреле, может и кондрашка хватить, а жандармерия и казаки сдуру кровью страну умоют… А кто там ещё заикнулся о том, чтобы поставить на другую лошадку? На кого там из великих? Сандро, Константин, блин! Не хватало нам вляпаться в дворцовый заговор! С ума сбрендили? Честно говоря, не хотел я принимать ничью сторону, но боюсь, совсем в стороне не отстоишься. А потому буду исходить из рационализма! Нам сейчас, как ни крути, следует опираться не на каких-то перспективных товарищей-большевиков, а на имеющуюся законную власть, которая нынче в силе. Для большей эффективности — непосредственно на самого главного сейчас в стране. Я имею в виду «хозяина земли русской».