Алтарь Святовита

― И когда ж мне ехать туда, а семья? ― Спросил Игорь Васильевич.

― Ехать надо было ещё вчера, ― ответил я купцу, ― обстоятельства так сложились. Поставки серебра очень важны для Руси, а ты, человек проверенный, да и деваться тебе после известных событий некуда. Так что, бери с собой жену, двух дочерей и езжай в Любек.

― Постой, Лексей, а сын?

― А сын твой на стажировку в Смоленск поедет, к Евстафию. Знаешь такого?

― Слышал, ― упавшим голосом ответил Игорь.

― Ты не переживай. Годик-два пробегут незаметно, а там, глядишь, и сынок твой к тебе приедет.

― Да понял я, в залог сына берёшь. Думаешь, с серебром сбегу? Эх, ты...

― Ты меня на жалость не бери. Мне верный человек в Любеке нужен. Если не хочешь, откажись прямо сейчас. Неволить тебя не буду.

Немного подумав, Игорь махнул рукой.

― Согласен. Где наша не пропадала?

Обсудив дорогу до Любека, мы ударили по рукам. Утром, Игорь Васильевич, в новых синих штанах с красными лампасами, заправленных в высокие сапоги, белой рубахе навыпуск и накинутом на плечи военно-морском кителе — был готов к путешествию. Предварительно загрузив в фургон две дюжины тюков с бархатом, с десяток больших ковров, несколько мешков с мукой и крупой, сухарей с полпуда, разнообразной консервацией, большой котелок с треногой, домашнюю утварь, одежду для семьи, он продолжал искать ещё немного места, куда бы всунуть оставшиеся не у дел доски от поддона. Это по паспорту, грузоподъёмность телеги без прицепа семьсот пятьдесят киллограм, фактически же, загружено было чуть больше тонны. С собой он имел письмо к Беньямину, а также грамоту от Гюнтера Штауфена, скреплённую имперской печатью в которой сообщалось, что предъявитель сего документа является послом Самолвенского княжества и следует к Оломоутцкому епископу. Деньги были спрятаны в чурбаки, новоявленный посол не изменял своим привычкам. Наконец, жена с дочерьми уселись внутри возка, охрана потихоньку тронулась вперёд, а Игорь задержался рядом с мальчиком и что-то наговаривал, гладя того по голове. Прощание с сыном было недолгим. Двенадцатилетний мальчуган пустил слезу и смотрел вслед удаляющемуся фургону, пока тот не скрылся за поворотом.

К полудню, или чуть позже, Игнат привёз брата своей жены в Самолву. Соболёк, как ни странно, был одет по-походну и имел за плечами необъятных размеров мешок, в котором легко угадывался круглый щит.

― Свояк по Нарове семь раз ходил, ― сказал мне Игнат, ― надо его Лексей, с собой брать.

― Несообразно как-то, а почему семь, а не шесть или восемь?

― А потому, что купец на команде сэкономил, сам ладью повёл, вот на порогах и оставил её. Река-то с норовом. Свояк спасся и домой на своих двоих дошёл. Года три назад это было.

― Игнат, я согласен. Припсов у нас с избытком, пространство позволяет. Пусть Леонид Ильич, тьфу... Соболёк с нами идёт. Оплата как лоцману, три монетки в день и прохождение порогов полностью на нём. Не подведёт?

― Кто? Соболёк ― ни в жизнь! Да и мне спокойнее. Сыновья у меня ладные, вот только опыта маловато. Мы со свояком по очереди кормщить будем.

Зачисление в команду произошло незамедлительно. Обрадовавшись, Соболёк, тем не менее, не подал вида, ловко переместился на палубу и после краткого перешоптыания с родственником исчез в трюме, устраивая свои вещи. В это время и поведал мне Игнат, насколько важно было для свояка оказаться на судне. Дело было в том, что у рыбака подрастали три дочери, одна из которых, по возрасту уже могла выйти замуж, да только скромный доход от ловли рыбы, не позволял накопить приличного приданого. Игнат об этой проблеме знал и когда рассказывал своей жене о том, что отправляется в поход, и сколько будут платить, получил наставление пристроить родича. Вполне возможно, что принятый член экипажа являлся далеко не самым лучшим специалистом водных стихий, но других не было. Впрочем, мы все ещё только учились, и любой маломальский опыт был просто необходим. Сентябрьским утром 'Марта' отчалила от пристани Самолвы. По моим подсчётам, за два-три дня мы должны были пересечь Чудское озеро, выйти к Нарове и шестьдесят восемь вёрст, семь из которых приходились на Омутские пороги преодолеть за четверо суток. Ещё сутки на то, чтобы перетащить кеч через водопад. Итого через восемь, максимум девять дней выйти в Финский залив. Дальше всё зависело от погодных условий. Ориентировочно, во второй половине сентября мы могли стать на якорь в устье реки Перона. Конечно, добираться по полноводной Эмбах до озера Выртсьярва, потом плыть по Тянассилма и через озеро Вильянди, а далее по речкам Раудне и Халисте прямиком до Пярну было гораздо быстрее. Одно но! Вояж должен был быть тайным, а значит, как все нормальные герои мы двинулись в обход.

* * *

Три дня отдыха настолько расслабили литвинов, что Свиртил даже подумывал о продлении выходных хотя бы до полудня. Рать полностью потеряла боеспособность из-за непомерного употребления вина. Где крепким словом, где кулаком, а иногда и холодной водицей, Свиртил сумел поднять, а через четверть часа и построить своё войско. Пошатывающиеся меркурьевцы вскоре были раздеты догола и загнаны в речку, где просидели до посинения, пока не пришли в норму.

― Мне за вас стыдно, ― поучал Свиртил полусотню, прохаживаясь по берегу Самолвы. ― Разве вы похожи на дуб, как я вас просил? Нет! Я вижу лишь жалкий кустарник, который сломает любая девка.

Пристыженные литвины вскоре повылазили из воды, переоделись и после завтрака уже выглядели молодцевато, как раз готовые к смотру. Только теперь они походили на тевтонцев, примерив на себя белые сюрко с чёрными крестами. Рядышком, в сорока шагах от отряда стояли пять телег с возничими-пруссами. Обоз нагрузили провиантом и дополнительным оборудованием, необходимым для обустройства засады. Готовую к походу рать провожал Гюнтер. Он окинул взглядом войско и подъехал к Свиртилу.

― Как окажетесь в Изменке, поверни на юго-запад, да смотри во все глаза. Сдаётся мне, шпионит там кто-то. Ну а дальше, по обстановке. Удачи.

Есть такое поверье, что желая удачи другу, ты делишься своим благополучием. Видимо, для Гюнтера настал тот момент, когда Фортуна на мгновенье прикрыла глаза. На следующий день в Самолве из плена бежал Рихтер. Попавшие в рабство по решению суда ливонцы работали на лесопилке. С утра и до ночи они таскали тяжёлые брёвна и складировали доски. По идее, сил у них должно было оставаться только для того, чтобы держать ложку в руках. Но побег имел место быть. Рихтер ушёл по воде, похитив рыбацкую лодку и прихватив с собой двух подельников. По горячим следам Трюггви организовал поиски, послал рыбаков к ливонскому берегу, прочесал побережье, и вечером лишь развёл руками, когда докладывал Штауфену о результатах.

― Что б этот Рихтер в болоте утоп! ― Негодовал Гюнтер. ― Остальных пленных, за то, что не отговорили от побега ― пороть!

― Князь, порка ничего не даст, — возразил Трюггви, ― может, казнить их?

― А работать, кто будет? Людей и так не хватает. Сделай, как я сказал: десять палок каждому и хлеба им больше не давать. Пусть одну рыбу жрут. Хотя, подожди. Эти четверо не побежали, а ведь могли?

― Да. Лодка, что ливонцы увели, могла вместить их всех. ― Немного подумав, Трюггви добавил, показывая рукой на запад, ― видимо, на той стороне их ничего хорошего не ждёт.

― Приведи их сюда. Мысль у меня одна появилась.

Вскоре четверо ливонцев были доставлены к Гюнтеру. Рабы выглядели подавленными и жались друг к дружке, боясь поднять голову, за исключением одного. Явно постарше остальных он заслонял своей спиной троицу и оказался как раз напротив Штауфена.

― Почему не побежали с остальными? ― спросил Гюнтер.

― Устал бегать, господин. Устал жить впроголодь, надоела такая жизнь. Сбежал бы я, а что дальше? Снова к епископу? Год пахать, сеять, растить хмель, а в итоге, у тебя всё забирают. Нет, лучше я здесь сдохну.

― Умереть торопишься? ― Не ожидая такого ответа, поинтересовался Штауфен.

― Воля ваша, господин. Могу и умереть. Юнцов только пожалейте, это я им сказал на месте сидеть. Рихтер не рыцарь, он убийца. Если б они пошли с ним, точно б сгинули.

― Выходит, я тебя ещё и благодарить должен, что моё добро спас?

― Ничего Вы мне не должны. Это я Вам сорок марок должен. Даст бог, отработаю.

Гюнтер постоял с минуту, посмотрел на подвешенный к потолку фонарь, обошёл вокруг стола и уселся на стул. По его выражению лица было видно, что появившиеся идея сгорела в синем пламени, но спустя мгновение он щёлкнул пальцами, приняв для себя какое-то решение.

― Значит, пахать и сеять. Это хорошо... текущий год вы будете работать на лесопилке, а в мае месяце, на том берегу посеешь хмель и станешь его выращивать. Дом тебе построят, о податях у Захара расспросишь. Уводи их, Трюггви.

Свиртил, как и просил его Гюнтер, после переправы повернул на юго-запад, к селению Пылва. Следуя той же самой дорогой, по которой, совсем недавно вёл переселенцев Воинот. Отъехав от Изменки метров семьсот, от отряда отделился Витовт и поскакал через лужок по направлению к Дерпту, оставляя небольшое болотце, поросшее непролазным кустарником с правой стороны. Спустя час он нагнал своих, привезя связанного мужичка на трофейной лошади.

― Спешил так, ― сообщил Витовт, сбрасывая пленного с коня, ― что даже верёвки поперёк дороги не заметил. Лошадка хоть и неказистая, однако, дурня этого, только так скинула.

Результат дружеского допроса едва не рассмешил Свиртила. Минут пятнадцать гонец рассказывал, что поехал за лекарем, потом стал уверять, что в Дерпте оставил кошель с деньгами и его надо непременно забрать, а если помогут, то он готов поделиться. Скажи он, что оставил включённым дома утюг, возможно, тогда бы ― поверили.

― Заткни ему рот, Витовт! ― Отдал команду Свиртил. ― У нас ещё будет время побеседовать с ним.

Пленника закинули в телегу, и отряд тронулся дальше. К вечеру, литвины были в пяти верстах от Пылвы, где проживал бежавший с севера народ сету. Чудинцы-эсты новую веру, насильно навязываемую крестоносцами, ― не приняли. Более того, они начали потихоньку перемещались на юго-восток, поближе к Пскову. Так что, когда в сумерках отряд разбивал лагерь, жители Пылвы уже прятались в окрестных лесах, решив, что крестоносцы пришли по их душу.

Распалив костёр, Витовт вместе с пленником притащил лопату и, развязав гонцу руки, воткнул инструмент в землю.

― Тебя как звать?

― Лаак.

― Копай яму Лаак.

― Это ещё зачем? ― Испуганно спросил пленник.

― Клад искать будешь, ― усмехнулся Витовт, ― вот, в этом месте копай, у муравейника.

Когда яма достигла аршинной глубины, литвин приказал её расширить, усомнившись в правильности выбранного места.

― Нет тут никакого клада! ― Запричитал Лаак, положив лопату на горку земли. ― Отпустили бы вы меня, кум без лекаря помрёт.

― Конечно, нет клада, как и твоего лекаря вместе с кошелём в Дерпте.

Лаак попытался вылезти из ямы, как тут же получил удар в голову и сполз вниз. Очнулся он только тогда, когда Витовт практически засыпал его землёй, оставив на поверхности голову. Острый край лопаты упирался в шею закопанного, и едва гонец пошевелился, как литвин слегка нажал на черенок, давая понять, что выбранное пленником поведение не совсем правильное.

― Будешь правду говорить?

― Буду! Буду! ― Захрипел Лаак.

Витовт отложил лопату в сторону и подошёл к другому костру, возле которого сидели десятники отряда вместе со Свиртилом. Литвины поснимали непрактичные в лесу белые плащи и накинули на плечи, хорошо зарекомендовавшие себя медвежьи шкуры.

― Он готов к разговору, ― сказал Витовт командиру.

После рейда Трюггви, который закончился разорением каравана работорговцев, Энгельберт Тизенгаузенский направил Лаака в Изменку, дабы тот следил за всеми гостями, прибывшими с другой стороны озера. В случае же переправы большого отряда, разведчик должен был мчаться в Дерпт и известить о событии родственника епископа, что Лаак и собирался сделать. Плохо было только то, что шпионил он не один. Допрашиваемый твёрдо был уверен о существовании ещё одного агента, работавшего на неизвестно кого, но с аналогичным заданием. Узнав эти новости, Свиртил про себя поблагодарил Гюнтера и решил разработать запасной план отхода, на случай непредвиденного хода операции. Вот тут неудачливый соглядатель и пригодился бы. По крайней мере, в качестве знатока местных троп и направлений.

― Мне закончить? ― Спросил Витовт, когда от пленного отошёл Свиртил.

― Лааку сохраним жизнь. Нужен смертник на дороге, если не сумеем застать караван врасплох. Откопай его и хорошенько свяжи. Да, вот ещё что, накорми его, пусть думает, что мы его отпустим.

Трое суток литвины и пруссы готовили место для засады. С правой стороны дороги, где она выходила из горловины двух невысоких холмов, растянули маскировочную сеть, дополнительно украсив её ветками ельника. С левой стороны отрыли траншею, утыкав её заострёнными сверху кольями. Были подпилены два толстых дерева, державшиеся только на подпорках. Всё это делалось под постоянным наблюдением дозорных, с обоих концов дороги и чуть ли не по ночам, когда благоразумные путешественники спят. Организация засады на дороге ― была своеобразной страховкой основного плана Свиртила. Всё внимание уделялось широкому лугу у мелкой речки, как вероятному месту ночёвки. Литвин и сам бы заночевал там, будь он руководителем каравана. На этом лугу только таблички не стояло, что отдых надо провести здесь. Корм для лошадок ― пожалуйста, сочной травы в изобилии. Водица для питья ― прямо под боком, хочешь скотину напои, хочешь, сам ключевой водой напейся, только десять шагов, чуть в сторону отойди. Лес густой ― так до него двести метров. За дровишками пройтись несложно, зато тати лихие стрелу калёную не пустят, далековато. Правда, коннице, если она по соседству с лугом, в рощице спрячется, четыре сотни шагов преодолеть не проблема. Стрелок и оружие своё снарядить не успеет, как будет наколот на копьё. А работать с копьями литвины умеют. Из пятидесяти бойцов, которых отобрал Свиртил в поход, два десятка были из разряда супертяжеловесов. Их лошади имели бронированную попону. Десяток ― исключительно стрелки из лука, однако каждый защищён облегчённой бригантой с наплечниками. Оставшиеся двадцать, были мастерами на все руки. С пятнадцати шагов, на полном скаку если не в яблоко, то в тыкву точно попадали сулицей. Саблями орудуют ― загляденье. Броня же их из такой стали, что клевец не пробивает. И самое главное, люди рвались в бой. Так что случись выйти лицом к лицу, с поставленной задачай справились бы.