Мне нужно было настроиться на это поле, которое необходимо преодолеть, на его звуки, на его движения. Как учил нас когда-то, "жестокий профи", скрытно двигаться по полю, намного проще, чем по лесу. Во-первых, звуки. Слышимость в лесу намного выше, чем в поле, любой громкий звук разносится на сотню метров. В поле, ты будешь видеть трактор, но звука мотора не слышишь, тебе будет казаться, он неслышно плывет по полю, и лишь с расстояния 400-500 метров, до тебя донесется, еле слышный звук его мотора. Во-вторых, движение. Лес неподвижен. Любое движение в лесу глаз подмечает за сотни метров. Поле всегда в движении. Лишь в редкие минуты, незадолго до бури или ливня, стихает ветер и поле замирает. В остальное время ветер гоняет по полю волны, то затихая, то усиливаясь, он колышет траву, и если прочувствовать эти движения, попасть в их ритм, ты становишься неразличимым, твои движения, становятся частью движения травы. Если на тебе достаточно хороший маскхалат, ты легко подбираешься на расстояние двадцати шагов, даже если тебя пытаются обнаружить. К человеку, который не знает, что ты к нему движешься, можно подобраться, и на пять шагов.
Склонившись горизонтально земле, короткими шагами продвигаясь по полю, растворяясь в некошеной траве вымахавшей выше пояса, смотрел вдаль, так, чтоб намеченная цель оказалась на самой периферии зрения. Как учил нас инструктор, никогда не смотри на объект, к которому ты движешься. Любой человек ощущает направленный на него взгляд, что уж говорить об опытном воине, который пережил многие битвы и походы. Забирая вправо от татарского дозора, наметил себе обойти холм, на склоне которого они стояли, и выйти им со спины.
Иллар и Непыйвода, увидев как один из дозорцев, вместо того, чтоб подать им сигнал, направил к ним свою лошадь, сразу поняли, что дозор обнаружил что-то впереди, приказав остальным оставаться на месте, двинулись навстречу.
-Что там Иван?
-Татарский дозор впереди, атаман, никак его не обойти
-Сколько до него?
-Далеко, от того горба, не меньше пяти перелетов будет
-А ну, поедем, глянем, что да как, да и покумекаем, что делать будем
-Ну, показывай, Сулим, где ты басурман увидел
-То не я, батьку, то джура твой, Богдан их увидел. Вон там они, чуть ниже того горбика, видите два пятна? То они козьими шкурами укрылись.
-Так и не скажешь что татары, ни на что не похоже.
-Да ты присмотрись Иллар, вон же кони под ними видны, просто трава высокая прячет.
-А Богдан куда подевался, так запрятался, как татар увидел, что я, его найти не могу?
-Так это, батьку, взял Богдан свой самострел, пошел скрытно дозор татарский бить, как побьет, сказал знак подаст.
-Ты что Сулим, белены объелся? Иван, вы куда мальца послали? Вас, что, Бог ума лишил?
-Ты Иллар не горячись. Богдан, казак справный, сделает все как надо. Вон попробуй, угляди его. Мы с Сулимом уже все глаза проглядели, аж зло берет. И знаем, что он по полю скрадывается, а углядеть не можем. Так что клич казаков Иллар, и строй их в лаву, под горбом. Если заметят супостаты Богдана, так сразу по ним ударим, за тем горбом их лагерь. А удастся ему их упокоить, шагом пойдем, а там с того горба уже ударим, на ноги встать не успеют, как мы всех положим.
-Твоими устами Иван, да мед пить. Да только, больно складно да ладно у тебя выходит, а черт, он подножки ставить горазд, смотри, как бы ты носом не запорол.
-Да чего теперь смотреть Иллар, что сделано, назад не повернешь, давай, готовь казаков к бою.
Выйдя на противоположную сторону холма, передо мной открылся вид на татарский лагерь. Шесть шатров стояли на соседнем холме, примерно в пятистах шагах от меня, за ними в долине виднелся прибрежный лес. Место для лагеря было выбрано удачно, все подходы хорошо просматривались, слева и справа от холма паслись лошади, примерно поровну. Но если табун справа, отошел от лагеря шагов на четыреста-пятьсот, и при внезапной атаке, оказался бы отрезанным от лагеря, то левый табун пасся прямо под холмом, и от него, до татарского лагеря, было не больше трехсот шагов. Трое табунщиков, расстояние до которых, составляло, шагов шестьсот, легко смогут при появлении противника загнать табун в лагерь, и татары, вскочив в на коней, рассеются по степи. Даже если мне удастся, без шума убрать дозор, этот табун, не даст учинить полный разгром. Но пока у меня были другие заботы. Натянув тетиву арбалета, выбрал бронебойный болт, смазал его острие салом, уложил, и зафиксировал его металлической пластиной, спусковую ручку зафиксировал предохранителем. Затем, тщательно смазал салом, острие метательного копья. Выйдя на вершину холма, и оказавшись сзади и чуть левее дозорных, у меня началась самая трудная часть сближения. За звуки можно было не переживать, ветер посвистывал в траве, мои шаги услышать было невозможно. Но на таком расстоянии, опытный воин, слышит не только ушами, он чувствует твое напряжение, агрессию, желание нанести удар. Поэтому для успешного завершения, мне нужно было полное слияние с этим полем. Колышась, вместе с травой, двигаясь, вместе с ветром, наполниться этим вечным ритмом степи, излучать беспредельность этих просторов, их вековой покой и неизменность. Какая-то удаленная часть моего сознания, бесстрастно зафиксировала, что до ближайшего противника осталось не более десяти — двенадцати шагов. Уложив копье на земля, и опустившись на правое колено, левая нога согнута, прижимаю арбалет к плечу, пальцем правой руки, проворачиваю предохранительную планку, при этом, медленно разворачиваюсь в направлении дальнего дозорного. На нем сверху надета накидка из козьих шкур в которой прорезана дырка для головы, бока не зашиты. У мексиканских индейцев такая одежда, кажется, называется пончо. Видно, что под накидкой, на нем кожаный панцирь, оббитый металлическими пластинами. До него шагов двадцать пять, тридцать. Ловлю в прицел его левый бок, там, где его левая рука касается туловища, сантиметров двадцать ниже плеча, и отсутствует металл. Плавно нажимаю спусковую ручку. Время замедляется, события отпечатываются в сознании, как кадры слайд фильма. Бросаю арбалет, и схватив правой рукой копье, с низкого старта бросаюсь в сторону второго дозорного, мой маскхалат взметается как крылья, капюшон слетает с головы, и маскхалат, подбитой птицей, падает за моей спиной. Метаю копье в тот момент, когда его голова поворачивается в сторону своего товарища, которого выгнул, предсмертной дугой, болт, пронзивший его сердце. Лечу вслед за своим копьем, правой рукой выхватывая узкий кинжал. Копье бьет в середину спины, чуть ниже лопаток, слышно звук металлического удара, копье входит неглубоко и вываливается, скорее всего, даже не пробив панцирь, но сильный удар в позвоночник, на какое-то мгновение, ошеломляет противника, и не дает развернуться. Он бьет ногами, бока своего коня, пытаясь уйти от меня, чтоб выиграть мгновение, которого ему не хватает, его правая рука обнажает саблю, но это уже поздно. Моя левая рука хватается за край козьей шкуры, тело взлетает и оказывается за его спиной, а правая рука, еще в прыжке, втыкает кинжал в его правый глаз. Кинжал, с противным хлюпающим звуком, входит в глаз, пробивает затылок и упирается в стенку шлема. На мою правую руку, брызжет что-то теплое и тягучее, как студень. Мертвый татарин заваливается влево, падая с коня, его загнутые вверх носки сапог, застревают в стременах, и правая нога, с размаху, больно бьет меня в печень. Сползаю с крупа лошади, схватив ее за узду, делаю петлю, душась истерическим смехом, затягиваю ее на руке убитого, теперь лошадь далеко не убежит. Качаясь от крупной дрожи, которая бьет мое тело, и истерического смеха, который не могу унять, падаю на колени и исступленно тру правую руку об траву, пытаясь стереть все следы, а в голове заезженной пластинкой крутиться мысль "Пока живой был, ничего не смог, а как помер, дал ногой по печени". Понимая, что это последствия слоновой дозы адреналина, которую организм впрыснул, в те две короткие секунды спринта, начинаю интенсивно приседать, и подпрыгивать вверх. Где-то, через минуту, меня начинает отпускать, и еле волоча ноги, от навалившейся усталости, бреду ко второму коню, за которым волочится его мертвый хозяин, так же, застряв своими загнутыми носками в стремени. Привязываю лошадь за узду к ее мертвому хозяину, и с ужасом понимаю, что мне нужно собраться, и идти к тем трем пастухам и их табуну, иначе все пойдет коту под хвост. И выдвигаться нужно, не медля, ждать казаков, только время терять. Шагом им езды минут пятнадцать, пока осмотрятся, пока выстроятся, за это время уже можно подобраться на нужную дистанцию. Надев маскхалат, зарядив арбалет и подобрав свое копье, одолжил у убитых саблю и две стрелы. Выйдя на вершину холма, воткнул в землю саблю, а рядом положил две стрелы. Одну направил на табун, и проткнул на нее, отрезанную полоску от своего маскхалата, другую направил на шатер, в котором держали пленниц, и надел веночек, который сплел из нескольких стеблей, похожих на цветки. Взглянув, на виднеющийся вдали отряд, выезжающий из-за холма, привычно согнулся в поясе и в коленях, и вновь окунулся, в такой уже надоевший, ритм осеннего ветра.
Казаки, выстроенные за вершиной холма, в линию, глубиной в три коня, именуемую "лавой", откровенно скучали, а оба атамана вместе с Сулимом и Иваном, присев перед вершиной холма в густую траву, напряженно вглядывались в строну татарского дозора.
-Долго он добирается, заблудился что ли, стоим тут в открытом поле, неровен час, татарский разъезд покажется, — Непыйводе, это вынужденное бездействие, давалось труднее всех.
-Так то ж тебе не на коне скакать, скрытно подобраться надо, — флегматично заметил Сулим
-О, кажись, началось!
-Иван, что там деется, ты что видишь?
-Да сам не пойму, батьку, но кажись, басурмане с коней попадали, а где Богдан не разберу.
-Сулим, а ты что скажешь?
-Басурмане попадали, и Богдан, вроде как упал
-Неужто ранили?
-Да нет, вроде цел, теперь вон вроде вверх-вниз подскакивает
-А чего он скачет, как козел?
-Так откуда я знаю, батьку? Может знак нам подает?
-Так махните ему, что б не скакал зря. Казаки! Вперед шагом руш! Ехать шагом, и не шуметь.
Добравшись до места и оставив казаков за склоном, атаманы и дозорные быстро обнаружили татарскую саблю, воткнутую на вершине холма, а рядом с ней две стрелы.
-А что это за знаки батьку, ты их понял? — недоуменно спросил Сулим, разглядывая обе стрелы.
-А чего ж не понять, коли все ясно, Сулим, — задумчиво ответил Иллар, разглядывая татарский лагерь.
-Смотри, Сулим, на этой стреле, кусок Богдановой халамыды, значит, он пошел в ту сторону, к татарскому табуну, а на этой, веночек, значит, в том шатре бабы, полонянки сидят, — Иван с любопытством разглядывал лагерь, радуясь предстоящей схватке.
-Неужто он собрался табунщиков побить?
-Сучий хлопец, живым останется, или награжу, или нагаек всыплю, сам пока не знаю. Десятники! Живо все ко мне! Георгий, — Иллар повернулся к Непыйводе,
-Твоя будет правая сторона, десяток посылаешь на правый табун, два десятка на лагерь. Прямо лучше не иди, тут склон крутой, лошади разбег потеряют, басурманы с холма начнут стрелами сечь. Зайди с правой стороны, там склон пологий, а мы слева, так их на пики с двух сторон и наколем.
-Иван, отбери себе пять человек, тех, кто в добром доспехе, и с лука, на скаку добре бьет, вы поскачете прямо на склон, к тому шатру, где баб держат, постарайтесь охрану стрелами посечь, чтоб не вырезала полон.
-Остап, — обратился Иллар к Нагныдубу, — выдели пятерку казаков Сулиму, пусть идут с ним на левых табунщиков, а если Богдан без них справится, пусть едут вокруг холма в сторону леса. Если кто из татар туда побежит, пусть коней стрелами бьют, а татар на аркан, простого ратника на поле оставляют, а богатый да знатный, шкурой своей дорожит.
-Сулим, как только Богдан чудить начнет, сразу знак нам давай, а сам с пятеркой к Богдану. Десятники, казакам скажите, тех, кто богато одет, пусть стараются на аркан взять, за мертвых откуп не дают. Все, с Богом, казаки, готовьтесь к бою!
Табунщики стояли по трем сторонам, не давая табуну расползтись по степи, и втроем они бы легко погнали табун в лагерь. Подбираясь к ним, мне приходилось двигаться так, чтоб конь и спина ближайшего ко мне татарина, закрывала меня от всадника, находившегося с противоположной стороны табуна. При этом, мне приходилось двигаться, в боковом поле зрения третьего табунщика, находящегося, слева от меня. К счастью, все их внимание было сосредоточено на лошадях, которых они окриками, и щелчками нагаек, заворачивали обратно в табун. Когда, до ближайшего противника, оставалось еще тридцать шагов, мне пришлось решать, как быть дальше, поскольку начинался участок, где кони либо выпасли, либо стоптали траву, и мое движение, уже не могло быть столь незаметным, как раньше. Но поскольку придумать вариант, как с этой позиции обезвредить хотя бы двоих табунщиков, мне не удалось, пришлось двигаться дальше, пытаясь повторить позицию, с которой удалось снять дозор. Мне удалось продвинуться вперед еще шагов на десять-двенадцать, как левый табунщик повернул голову в мою сторону. Он еще сам не понимал, что его заинтересовало на этом поросшем травой поле, но ждать дальше смысла не было. Он сидел на коне, развернутый ко мне правым боком, расстояние сорок-сорок пять шагов, кожаный панцирь с нашитыми металлическими пластинами. Прицелившись в незакрытый металлическими пластинами бок, там, где находится печень, отправляю в полет стрелу, и срываясь с места с копьем в руке, успеваю отметить, что попал хорошо. Татарина согнуло вперед, руки прижаты к животу, любое движение вызывает адскую боль, он пытается крикнуть, это тоже очень больно, все смотрят на него, никто пока ничего не понял, и мне удается с расстояния десяти метров, метнуть копье, и выхватив кинжал, бросится на противника. На этом мое везение кончилось. В последний момент, он, то ли почувствовал, то ли понял, откуда опасность, и нагнулся вперед. Копье, срикошетив о пластину, унеслось вперед. Татарин, выхватив саблю, пытался развернуть коня вправо, чтоб быть ко мне правым боком и защищаться саблей, но мне удалось, перебросив кинжал в левую руку, и используя преимущество в скорости, зайти сзади, слева и пропороть незащищенное левое бедро. После этого, мое единственное спасение, было броситься в табун и прикрыться лошадьми, потому что, третий загонщик уже умудрился вытащить лук, и едва я успел, пригнуться за лошадью, как над моей головой просвистела его стрела. Мне приходилось непрерывно двигаться среди табуна, меняя направления движения, проныривать под лошадьми, поскольку оба табунщика вместо того, чтобы гнать лошадей в лагерь, устроили на меня настоящую охоту. Наконец, то ли до них дошло, что они теряют драгоценное время, то ли они просто увидели, как с противоположного холма на них молча надвигается казацкая лава, и они, бросив меня, развернули коней в направлении лагеря, пытаясь криками и щелканьем плетей, прихватить с собой всех коней находящихся поблизости. Поскольку большую часть табуна, во время нашей непродолжительной игры в догонялки, мы успели разогнать в противоположном направлении, собирать было особенно нечего, да и времени не было, поэтому, прихватив с собой пятерку ближайших к ним коней, они галопом понеслись в лагерь.
