— Не мог бы. Я бы не осталась с ним. Да и есть проблема с этим погибшим миром. Он назвал Рена одиноким, и это стало его проклятием. У него много учеников, любовников и любовниц, но нет пары. Нет и все. Мы ищем наши половинки, а он изначально цел и одинок. У него нет любви и даже малейшего шанса оборвать собственную жизнь. Он — Выживший, а значит — будет вечно жив. А ты — дурак. Еще раз посчитаешь меня "стоящей", будто какую-то вещь, и я действительно от тебя уйду. Просто уйду. В ту же Либруссию.

— Кто ж тебя отпустит? — чуть усмехнулся Экзор.

— Ты, — твердо сказала Эллисон.

Тишина разлилась по комнате, выбила из груди дыхание и сковала легкие Ричарда, плотно прикрыла искусанные губки Элли. Она прошлась по напряженному телу мужчины нервной дрожью и улеглась под его саднящей кожей ноющей болью в душе.

— Отпущу.

Действительно, куда он денется? Отпустит. Правда, будет присматривать, помогать незаметно, но все же отпустит. Не из-за каких-то моральных соображений, а просто потому, что Элли этого захочется.

— Ну, это будет еще не скоро, Ричард. Пока можешь меня держать, — чуть улыбнулась девушка и прижалась к мужчине еще теснее, чуть приспуская одеяло, чтобы коричневые складки ткани прикрыли его наготу.

— Держу и не знаю, что с тобой делать. Отшлепать — сил нет. Не улыбайся так, на что-то другое тоже нет сил, поверь. Набралась от Пушки... — вздохнул маг, стирая с красных губ Элли ту самую чуть лукавую, смущенную улыбку самыми кончиками трясущихся пальцев.

— Будем спать, — решила Эллисон. Чуть приспустила одеяло с плеч, чтобы выпутать руки и поудобней обхватить ими шею Экзора, словила его усталый взгляд зеленых глаз, и поцеловала бледные губы.

Сонное заклинание защекотало язык мятной свежестью, скатилось по горлу в грудь и там расцвело летним букетом дурманных трав, ударило в голову и скрепило веки маковым зельем.

* * *

Он проснулся от запаха жженого сахара. Чуть горьковатый аромат навязчиво щекотал ноздри и будил в голове мысли о сладком завтраке, на что желудок сразу же реагировал неприличным, но искренним воем.

Кажется, воздуховод в квартире все так же плохо работал и запахи из кухни разносились по всем комнатам, не щадя и спальню, в которой отдыхал перепсиховавший маг.

У Ричарда было странное желание себя побаловать. Нет, не как обычно, сладеньким или пошленьким, а дать слабину телу в плане лени. Просто лежать, валяться в постели и прислушиваться, как за дверью копошится на кухне Элли, пытаясь не сжечь себя и продукты, как шлепают по тёплому полу босые ножки, как легко трется ткань фартука при каждом движении, как раздосадовано вздыхает девушка, открывает окно с ржавой створкой, чтобы выгнать широкими, резкими взмахами полотенца горечь пригорелого блюда и едкий дым. Еще пара минут и Элли бросит бесполезное занятие, уберет улики от утреннего преступления против кулинарии и вернется в спальню. И лениться в постели можно будет вдвоем. Нет, именно лениться. Даже откровенное признание в любви не заставит Экзора уложить Элли под себя. Рано.

— Спишь? — легкое касание девичьей ладони ко лбу. Шорох домашнего халата, чуть прогнувшаяся кровать, осторожная попытка укрыть одеялом его грудь.

— Нет, жду когда ты кухню мучить перестанешь, — не отрывая глаз, ответил Ричард и послушно натянул ткань под самый подбородок.

— Уже.

— Тогда отвернись, я оденусь и приготовлю нам поесть на утро и в дорогу, — со вздохом, попросил Экзор, привычно отгоняя лень подальше до тихих времен.

— Завтрак готов, это я карамель только перепалила. Так что вставай и принимай подарки! — вырвав одеяло из рук мужчины, Элли резко сдернула его с постели, бросила в угол комнаты и, хихикая, чмокнула Ричарда в щеку. — С днем рождения!

* * *

Кажется, Ричард и сам забыл, что он родился в этот день много-много лет назад. А может, удивлен, что я о его дате появления на свет знаю? Ведь мне долго пришлось выпытывать у Пушки... Бен, кстати, не признался. Даже Карел мне отказался помочь! Хотя ему, как мне кажется, по большей части до белых скелетиков кто и что чувствует. Ну, кроме его жены. Она же выдала мне дату с явной неохотой и под честное слово, что Ричард от моих поздравлений не скиснет как трехдневный борщ на солнцепеке.

Ричард упорно приближался к такой кондиции. Уголки губ поползи вниз, а глаза застыли на коробке с подарком.

— Открой. Пожалуйста.

Даже не знаю, чьи руки больше тряслись. Мои, когда я передавала ему кусочек своих чувств, упакованный в простую бумагу для записей, разрисованную причудливым узором из переплетенных колючих стебельков с полураспущенными бутонами? Или может быть его, когда он забрал мой подарок, усаживаясь на постели, совершенно забыв, что голого себя надо вообще-то прикрывать для сохранности моей нежной психики?

Да и больную спину следовало от холода беречь. Пусть замерзнуть в хорошо протопленном доме было сложно, но его голая спина вызывала во мне большое желание защитить покалеченный позвоночник. Не утерпев, я села на постель и прижалась к Ричарду, согревая собственным теплом, и не отказывая себе в маленьком удовольствии провести по его плечам руками, задержав свои холодные пальцы на теплой коже. Кого еще следовало греть!

Пальцам достался быстрый легкий поцелуй. Остальное досталось подарку. Осторожными движениями Экзор погладил упаковку, пачкая руки в графитовой крошке, поддел маленький бантик, который я утром отрезала от собственных... от одной детали любимого комплекта нижнего белья, и решился снять бумагу резким движением.

* * *

Иногда Ричарду казалось, что он ненавидел свой день рождения с самого первого мгновения существования и первого крика, который, как ему говорили, был слишком громким и разбудил отца посреди ночи, а в последующие полгода жутко раздражал, как и факт присутствия ребенка в его доме. Эта ненависть слегка грела душу. Все же не безразличие. Ну и стимул злить этого урода появился.

Сейчас Экзор был почти благодарен ублюдку за его участие в творении еще одного бастарда. И матери, за то, что не полезла в петлю еще раз. И старой служанке, чье имя он уже не помнит, но иногда шепчет ей "Спасибо", стоя у могилы мамы, умершей от старости, а не полусгнившей веревки. Если бы не они, Экзор не получил бы сегодня этот подарок. Подарок от любимой девушки. И любящей. Сделанный своими руками, с каплями ее магии и теплом, навеки согревшим равнодушный металл и острые грани камней.

Достав часы из вороха корицы и засушенных лепестков розы, Ричард дал преломленному в витраже окна лучу света коснуться камешков на гладкой пластине.

Девять тридцать шесть. И сорок семь... восемь...девять секунд.

Время. Демон!

~~~

Ричард вскочил с кровати, словно всполошенный фазан из кустов, оставляя после себя не перья из хвоста, а одеяло и обертку подарка. Сжимая часы в руке, мужчина метнулся к окну, открыл створку, украшенную морозным узором почему-то зеленого цвета и выглянул на улицу.

— Пока не видно, — пробормотал Экзор, почесывая голую голень. — Собираемся и уходим! Быстро!

Оттолкнувшись от рамы и закрыв окно еще и ставнями, Ричард схватил из комода кипу белья, носков и штанов без разбора и кинулся к ванной.

— Что? — на полдороге нагнал его мой вопрос.

— Элли, девочка, сейчас, — мужчина запнулся и снова взглянул на часы в своей руке. — Сейчас девять часов и сорок минут. Для Рена утро начинается в одиннадцать. У нас всего час и двадцать минут чтобы покинуть город.

— Неужели Рен нам что-то сделает? — удивилась я и попыталась отвести взгляд от кипы одежды, которой Ричард прикрывал отсутствие белья. Ладно, через ткань я смотреть не умею, но широкую грудь-то я вижу! И сильные руки тоже. И ноги, покрытые забавными русыми волосками.

— В последний раз, когда я так же засомневался в его серьезности — очутился в его постели. Когда этот зеленый фонарик грозится выкинуть кого-то из города совершенно голым на снег под воротами, то ослушавшиеся находятся потом под каменной кладкой действительно голыми... без кожи. Так что давай поспешим. У нас... — Ричард снова посмотрел на часы и провел большим пальцем по циферблату, словно стирая невидимую пыль, — один час и шестнадцать минут.

— Хорошо, — кинула я и бросилась на кухню. Праздничный завтрак мы съесть все же успеем, но в дорогу надо набрать чего-то посущественней легких десертов. Хотя мне иногда кажется, что Ричард способен прожить на мармеладе целую неделю без особых проблем.

Руки послушно паковали хлеб, брынзу и вяленое мясо, но в голове вертелся Ричард с его не совсем ясной реакцией на подарок. Вроде и не наорал, не обиделся, но... вместо радости спешно засобирался вон из квартиры. Хорошо еще что со мной, а не просто сбежал куда подальше на весь такой неприятный для него день. И все же... обидно.

— Маленький насупленный воробушек, — констатировал Ричард, бесшумно подойдя сзади и обнимая меня за плечи.

— Откуда ты знаешь, если даже лица моего не видел?

Мужчина, так тесно прижавшийся к моей спине, лишь чуть сильнее сжал меня в объятиях.

— А я знаю, что маленьких девочек надо хвалить, холить и лелеять, а не то они обижаются и начинают бросаться противнями и пирожками в старых перепуганных профессоров, — с нервным смешком Ричард проскользнул между мной и столом так, чтобы я упиралась подбородком ему в грудь. — Элли, прости меня. Спасибо тебе за подарок. Тем более, он нас очень и очень спас на самом деле.

Вздохнув еще раз, Экзор добавил:

— Ты себе не представляешь, как Рен может отомстить при плохом настроении. А моя практически устроенная личная жизнь это большой повод побеситься и позавидовать. А тебя, как я уже сказал, ему отдавать не намерен. И делиться тоже. Так что завтракаем, собираемся и гоним к Старой Жучке.

— Что? — не поняла я.

— А это за Новой Жучкой... Увидишь!

____

Вы уехали до полудня, быстро прогнав коней по брусчатке моего города. Вы думали, что я еще сплю, но все же бежали из Форгоста. От меня ли? Или навстречу чему-то большему, чем страх перед моими зелеными чарами, неподвластными их магии?

Ричард... Мальчишка. Ты не знал, что мы с твоим учителем тебя так называли? У него было столько учеников, но "его мальчиком" был только ты. И моим тоже. Как же нам удалось помириться с главой Отдела тайных знаний, если нас разделяли не только законы страны, но ты твои зеленые умные глаза?

А теперь еще и эта девочка. Она твоя, Ричард, но я чувствую кончиками крыльев, что мы с ней еще увидимся, и она разбавит мое одиночество. В ней уже есть моя пыльца и взмах моих крыльев отражался в ее зрачках. Она вернется, чтобы выслушать мою историю и что-то придумает. Это у нее от отца. Она что-то придумает. Не для того, чтобы помочь мне, а чтобы ты больше не бежал из Форгоста, оставляя любимые тапочки беспорядочно валяться у кровати и забыв обновить охранное проклятие на двери ко всем тем пятидесяти трем заклинаниям и ловушкам в квартире.

И эти скелеты от меня на мосту. Они будут охранять твой дом.

Заметил ли ты, что в доме больше никто не снимает квартиры? Что он пуст и запретен для всех жителей Форгоста? Что я возвел его в ранг запретной зоны, заповедника, где изредка появляется такой зверь. Полудемон. Или ты уже чуть больше человек, когда рядом эта девочка? Или в тебе просыпается демон, не знающий покоя от огня страсти?

Когда-то я приду и к тебе в дом, чтобы увидеть, что он уже не только твой, но и ваш с Эллисон.

А пока — беги.

Старая Жучка? А неплохо.

Зевающий мужчина, вышел из дома и осторожно прикрыл двери, чуть царапнув старое дерево острыми зелеными когтями. Знак смерти полыхнул зелеными точками, будто глазами. Зелень разбежалась тонкими побегами по всему зданию, прошлась по трещинкам камня, расчертила вензеля на кованных решетках окон, с тихим воем прошлась по кристально-белой черепице и со звоном столкнулась с флюгером в виде ажурного вязаного носка.

Только один дом в Форгосте всегда отливал темной хвойной зеленью магии иного мира.

Старый мужчина с крыльями тоньше шелка, никогда не ведавшими неба, шел в здание, где жил вот уже две тысячи лет. Запахнув теплый плащ поплотнее, он перешел через мост и остановился, чтобы отвести душу.

Снег лепился легко, а ловкостью Рен никогда не был обделён.

* * *

Непонятно откуда взявшаяся снежка попала Ричарду прямо в шею и как следствие за пазуху.

— Вот... стрекозёл!

— Кто?

— Рен, кто еще способен вдогонку такой снежок послать?

— А как он стал главный в Форгосте?

— Каждому, кто приходит в чужой мир, нужна протекция. Наши боги, а тогда они у нас были, могли спокойно выкинуть Рена домой, пусть этот дом догорал в собственной агонии. Ему дали работу. Один из богов.

— Мрак? — догадалась я. Это многое объясняет. И то, что Рен хозяин такого странного специфического города. И то, что там практически нет дрязг между своими. И то, что он всё еще жив и берет учеников. Он надеется. Если бог дает тебе место в своем мире, значит, он видит для тебя здесь что-то, что стоит жизни. Стоит тысячелетий ожидания. Что-то или кого-то. Вот поэтому старый мужчина с зелеными крыльями ищет себе компанию на длинные зимние вечера, злясь и ненавидя собственное одинокое имя.

— Да. Рен, хоть это и мало кто понимает и еще меньше существ об этом знает, защищает всех детей Мрака. Тех, кого когда-то называли таковыми. Некроманты, экзорцисты, мастера живой материи и мертвых тел, которые стремятся остаться живыми. Всех тех, кто видит еще силу Мрака и заслуживает когтей на своей коже. Кого бы эти когти спасли.

— А Рен может... дать коготь кому-то? Или это дано было только самому Мраку?

Ричард внимательно посмотрел на девушку.

— Я не отвечу тебе на этот вопрос. И вообще, хватит о крылатом пучке петрушки тут! Новая Жучка уже за поворотом, а там и до Старой недалеко. Закрывай глаза, село за тем холмом. Хотя, нет. Давай в Новую заедем за едой.

— А в Старую сразу нельзя?

— Нет.

— Ричард, я ведь неплохо помню карту нашей страны и села Старая Жучка, как и Новая, там нет. Так куда мы идем?

— Новая называется Мельник, потому что пятьсот тридцать восемь лет назад король Ильмир так боялся одного упоминания о Жучках, что переименовал село.

— Лишь одно?

— Второе вообще стёр с карт. Да и нечего было на них наносить такое место. Знающие люди и так помнят, а не знающих, ноги сами принесут, раз им надо побывать в Старой хоть раз.

— Тебя ноги принесли?

— Да уж. По другому не скажешь. Бежал вдоль побережья от одной банды контрабандистов ну и... А вот и Мельник.

Возле дороги действительно высился дубовый толстый столб с ярко-алой надписью и затертым ветрами рисунком мельницы. Будто обнятый двумя половинками бревна, виднелся еще и поросший мхом темно-серый камень. Дерево чуть отошло от гранита, почернело и прогнило, а пласт горной породы даже мхом не порос.