Наконец, он подошел к задним воротам двора. Они были заперты, но в каждой из массивных створок имелась смотровая щель. Приоткрыв левую, он увидел дорогу, очень светлую на фоне черноты леса. Там вдруг что-то мелькнуло — тоже черное, круглое, небольшое, с пятью гибкими не то ногами, не то щупальцами длиннее человеческого роста — но так быстро и бесшумно, что он не поверил своим глазам и всматривался всё пристальней, пока по его голой спине не побежали мурашки — на неё тоже кто-то смотрел.
Ощущение было очень неприятным. Чувствуя, как замирает сердце, юноша обернулся. Он боялся этого, но дальше пялиться в щель было бы уже просто глупо.
Шагах в десяти за ним стоял Охэйо — в черно-сером полосатом халате и босой. Должно быть, он подошел по траве — и замер, опустив глаза, с очень задумчивым видом — или, быть может, смущенный. Найко стало неловко и он сказал первое, что пришло в голову:
— Ты тоже не знаешь, чего боишься?
Охэйо вскинул голову, удивленно взглянув на него, — должно быть, лишь сейчас проснувшись окончательно. Его глаза широко распахнулись.
— Я? — он вдруг улыбнулся. — Нет. Я знаю. И расскажу тебе. Пошли.
— Куда?
Аннит молча развернулся и пошел к пруду. Его босые ноги беззвучно мелькали, сбивая серебристую росу. Найко оставалось лишь последовать за ним.
Они поднялись на вал, нависавший над крутым обрывом берега. Кроны растущих внизу деревьев смыкались высоко над их головами и при желании сюда вполне можно было залезть — если бы не мерцавшее, как синеватый туман, силовое поле. Под обрывом начинались дремучие заросли крапивы и топкая береговая грязь. Из неё торчали наполовину утонувшие остовы черных, развалившихся избушек. Найко помнил их ещё по своему первому визиту — с тех пор они почти не изменились. Он представления не имел, кто здесь жил — и когда.
Охэйо замер, любуясь сиянием рассвета, пробивавшимся сквозь густую листву. Он был очень красив в этот миг — и юноша удивленно помотал головой. Этим утром с ним, определенно, творилось что-то странное: давно знакомые люди вдруг стали поразительно прекрасными — и в то же время чужими, бесконечно далекими, словно он видел их в первый в жизни раз. Томление, вновь охватившее его, стало вдруг таким сильным, что перешло в тянущий, беспричинный страх, мучительно и сладко сжимавший сердце. Во всем этом — и в том, что он ощущал, и даже в том, что он видел — было что-то неправильное. Его глаза словно соскальзывали с пустоты над озером, не желая смотреть прямо — пока юноша, уже разозлившись, не заставил их сделать это. Он увидел...
Потом, как-то вдруг, всё исчезло и Найко какое-то время не было — то есть, совершенно. Очнулся он, лежа на земле, очень легкий, почти не чувствуя своего тела. Вокруг было на удивление темно, но на землю от озера падал странный, неестественный свет. Удивленный юноша поднялся, не вполне понимая, однако, делает ли это наяву.
Источник света висел низко над водой — красноватый овал, большой, как футбольное поле, окутанный текучим радужным мерцанием. За тяжелыми древесными кронами Найко не видел его верхней части.
Защищавшее Малау силовое поле тоже текло всеми цветами радуги и мерцало, как северное сияние. Найко хотел было подойти к нему, но не смог: он был до смерти перепуган абсолютно ирреальным характером этого света и его страх тоже был каким-то ирреальным, мистическим — словно он видел нечто, запретное для людей.
Найко не знал, сколько это длилось: он провалился в полное безвременье. Потом, откуда-то с шоссе, сквозь мерцание поля, ударили бело-рыжие вспышки: словно колоссальная игла вдавливала радужный мерцающий пузырь, раз за разом втыкаясь в выпуклый бок овала, втягивая и поглощая окружавший его свет, — и её невидимое из-за адской остроты жало мгновенно взрывалось больно бившим по глазам ослепительным светом и тучами белых сияющих искр, осыпавшихся в озеро.
Вдруг стало почти совсем темно. Красноватый призрак накренился, показав плоское дно, — и исчез, беззвучно всплыв вверх в вихрях яростных сполохов. На его боку зияло несколько развороченных, багрово светящихся дыр. В тот же миг с Найко словно сняли тяжелую, мешавшую думать шапку и он бешено помотал головой, опомнившись.
Над ним, совсем низко, ползли пугающе черные, рельефные, тяжелые тучи, гасившие сияние рассвета, — обмерший от страха Найко далеко не сразу узнал дым. Охэйо лежал шагах в пяти от него, лицом вниз, наполовину свалившись с насыпи, — юноша видел лишь его голые ноги.
Аннит неуклюже выполз назад, сел, потом поднялся. Его халат распахнулся, живот был в грязи, лицо ошалелое и испуганное, словно у мальчишки. Только увидев этот неудержимый испуг, Найко понял, как близко они разминулись со смертью.
— Ч-что эт-то б-бы-ыло? — наконец выдавил он.
— Мроо. Один из них, — очень тихо ответил Аннит. — Они прорвали нашу оборону, но в этом нет нашей вины: ОНИ были по восемь миль длиной. Мы сбили их всех — многих буквально разнесли в клочья — но все эти клочья оказались... живыми. Сейчас они везде вокруг нас. Не знаю, сможем ли мы победить, Найко. Говорят, что Мроо вышли из ада: они поднимаются вверх, этаж за этажом, мир за миром, — и сейчас пришла наша очередь.
3.
Какое-то время Найко молчал. Он, наверно, испугался бы до смерти — в самом буквальном смысле — но вспомнил, зачем пришел сюда. Сейчас мысль о свадьбе казалась ему настоящим безумием — но именно она вытянула его сознание из бездны паники.
— Ты можешь нас поженить? — смущенно спросил он, не глядя на Охэйо. — Меня и Иннку. Я знаю, у тебя есть такое право.
Охэйо дико взглянул на него. Его глаза расширились, став почти черными, рот приоткрылся — и он замер так на несколько секунд. Потом его лицо дрогнуло. Найко видел, что Аннит сейчас рассмеется, как сумасшедший — и видел, каким чудовищным усилием он овладел собой. Его лицо стало очень серьёзным.
— Да, Найко. Пусть это единственное, что я могу, но я это сделаю. Только...
— Что?
Охэйо слабо улыбнулся. Похоже, предложение Найко вытащило из бездны паники и его.
— У меня... у всех нас почти нет времени. И к тому же... я не знаю, как это делается, — он был смущен и явно волновался. — Давай сделаем всё по-ламайски. Вайми говорил мне, что в их племени...
4.
Ещё не рассвело, когда они нагими, в одних венках из одуряюще пахнущих ночных цветов — неумело сплетенных и сползающих на уши — встали на алтаре, древней, круглой площадке из серого камня, окруженной кольцом низких колонн — спина к спине, — а Охэйо и его Старшая Подруга Лэйит — тоже нагие и венках из цветов — подняли их руки, соединив их высоко над головой, и они повернулись, не размыкая рук, и их губы встретились, и ладони заскользили вниз, заново узнавая гибкие, прохладные тела...
Иннка опустилась на колени перед стоявшим у самого края алтарем, легла животом на мокрый от росы камень. Найко глубоко вошел в неё, двигаясь ритмично и быстро. Он мотал кружащейся, тяжелой от волос головой, мир вокруг плыл от наслаждения — и он по-прежнему не знал, движется ли наяву или во сне.
Последние толчки были невыносимо вкусными и Найко обмер, задохнувшись от них. Его семя кануло в таинственных глубинах подруги, давая начало новой жизни, и отныне уже ничто не могло их разлучить.
Глава 10:
Путь к Зеркалу
Хониар, 201-й год Зеркала Мира,
Вторая Реальность.
1.
Лэйми опустил книгу. Ему стало неловко, словно он подглядывал за друзьями. Но он помнил это Вторжение, — помнил, хотя ему было только шесть лет, — и переживания тех, о ком он читал, были близки и понятны ему. Что же до довоенной жизни в Империи Хилайа, то он плохо знал её, — по малости лет ему совсем немного довелось путешествовать. Он даже не бывал в её столице, Хин Ахэ. Но в последний вечер перед Вторжением он был в Лайнале, бывшей столице Лайна, — крупнейшей из доимперских морских держав. Лайнала была большим городом, — одним из самых старых городов Империи, как ему говорили. Она стояла на северо-западном побережье Арка.
Лэйми хорошо запомнил, как они прибыли в неё на авиусе дяди Тормо. Сначала вдали показалась странная коническая гора, красновато-бурая в закатном свете солнца. Она постепенно росла, пока Лэйми не понял, что это шестигранная островерхая пирамида на таком же шестиугольном цоколе, словно бы отлитая из цельного массива камня. Из её наклонных стен выступало множество прямоугольных башен. Плоские громады морских кораблей, танкеров, казались рядом с ней игрушечными. Это грандиозное, неправдоподобно огромное сооружение было больше всего, что он видел или мог представить. Оно было выше даже линии их полета, — а ведь они шли на высоте почти в полмили. Совсем рядом с ними проплыл другой авиус, направляясь к этой цитадели, — они вились вокруг неё, словно рой ос.
Город за ней занимал исполинский треугольный мыс, такой ровный, что он казался обрезанным. Возле казавшихся бесконечными пирсов стояло множество кораблей. Пирсы защищал ряд массивных молов, заходивших друг за друга под острым углом. Каменный склон за ними был срезан отвесным уступом высотой в сотню метров. Под ним, на широкой, идеально гладкой полосе берега, высились склады и древние храмы, вытесанные некогда из причудливых прибрежных скал; на них лежала печать незапамятной древности. Выше, над второй широкой полосой, поднималась городская стена — всего втрое ниже уступа. За ней тянулись бесконечные кварталы невысоких кирпичных домов. Плотная масса облезлых дощатых крыш и густой темной зелени заполняла всю землю до горизонта, где высились далекие холмы. Там поднималась вторая пирамида-крепость, на сей раз четырехгранная, суровая, одинокая, далекая...
За Цитаделью, на огромной площади, в беспорядке стояло множество террейнов — массивных металлических зданий, богато и со вкусом украшенных. Ликс, старший брат, сказал ему, что они, как и их авиус, могут парить в воздухе, и даже подниматься в космос, — а ведь иные из этих дворцов могли занять целый квартал. Империя Хилайа была поистине великой державой, — но всё её величие рухнуло за одну бедственную ночь...
2.
В ту ночь он проснулся словно от толчка. Казалось бы, всё шло прекрасно, — после приема в доме дяди он, сытый до отвала, залег спать, рассчитывая встать, самое раннее, в полдень. Однако что-то, — быть может, его сердце, — сжималось короткими, судорожными рывками.
Мальчик сел на постели. В комнате было темно, только снизу на раму падал рассеянный, бледный свет уличных фонарей. А наверху, в темном небе, беззвучно вспыхивали и гасли белые звезды, — словно кто-то раз за разом прокалывал острой иглой самую ткань мироздания.
Он бросился к окну, прижался к стеклу, бессознательно стараясь подняться повыше. Было глухое время ночи. Главная луна уже зашла, и небо стало почти черным. Лишь потому он увидел, что там, где гасли яркие белые вспышки, оставались иные звезды — зеленоватые, столь слабые, что он не смог бы их различить, если бы они не двигались, — плавно, бесшумно, но всё же заметно для глаза.
Сердце Лэйми вдруг бешено забилось. Он не понимал, что происходит, — зрелище было совершенно незнакомо ему, — но ему стало страшновато. Ему казалось, что все эти звезды летели к нему, вниз, — что они падали. Но он не издал ни звука, — только жадно смотрел, слишком удивленный, чтобы думать о своих впечатлениях.
Вдруг он заметил другие плывущие звезды, — они были желтые, двигалась быстрее зеленых, и им навстречу. Их оттенок показался мальчику знакомым — он походил на блеск тех ракет, что запускали с базы за городом, и он вдруг понял, что их выпустили по этим незваным пришельцам. Вот желтая и зеленоватая звезды сблизились... зеленоватая гневно замерцала... и вдруг вспыхнула таким ярким белым огнем, что Лэйми отшатнулся от рамы, прикрывая ослепленные глаза. Свет был столь силен, что окрасил небо яркой голубизной — казалось, мгновенно настал полдень. Из глубины улицы донеслись испуганные вопли.
Свет вспыхнул красным, синим, снова красным, медленно потускнел и погас, — но там, где сияли две звезды, сейчас тлело странное белое облачко, словно бы озаренное далеким, невидимым солнцем. Ослепленный вспышкой мальчик уже не видел движения других звезд, однако, что происходит, он понял, — он видел битву Империи с кем-то Извне, с какими-то непредставимыми врагами.
Он увидел ещё одну долгую белую вспышку, ещё, ещё, ещё... потом небо вдруг прорезали огненные линии. Их было много, десятки, но мальчишка заметил, что они все группируются на юге, — над океаном.
Прежде, чем он успел понять, что происходит, линии стали шарами, оставляющими огненные хвосты, потом — яркими рыже-белыми солнцами, заставив его отвернуться от окна. Его голову заполнило резкое, рождавшееся где-то в её глубине шипение.
Лэйми бросился на пол, инстинктивно пытаясь заползти под кровать. В плывущем, неестественно ярком свете он вдруг увидел удивленное лицо открывшего дверь Ликса, и ему стало мучительно стыдно. Он поднялся и вернулся к окну, делая вид, что ничего не случилось.
Хвостатые солнца закатывались за горизонт. Там вдруг встала ослепительная заря... мучительно медленно угасла... тут же вспыхнула вновь... и вновь... и вновь... Потом пол под ним подскочил и провалился вниз так, что в животе у Лэйми ёкнуло. С потолка на голову посыпалась штукатурка, зазвенело бьющееся стекло, старый дом издал оглушительный треск, словно распадаясь на части.
Ликс судорожно вцепился в Лэйми, прижав младшего брата к себе. Тот сам был убежден, что сейчас умрет. В соседней комнате со страшным треском рухнул шкаф, и мальчик отчаянно зажмурился. Сейчас... сейчас...
Через какое-то время он понял, что в комнате по-прежнему тихо и темно. Они стояли, недоуменно глядя друг на друга, потом вдруг истерично рассмеялись.
Когда занывшие ребра заставили Лэйми замолчать, он повернулся к окну. Внизу, на улице, метался испуганный народ, но туда мальчик не смотрел. Вдали, над крышами, встал ряд призрачно-белых светящихся столбов. Словно разбившись о небо, они опадали вниз струящимися куполами. Это было неожиданно красиво, но Лэйми вновь охватил ледяной страх. Что это? Что происходит с его миром?
Высоко в небе он разглядел желтую звезду какой-то ракеты, — она застыла, словно в задумчивости, потом перевел взгляд на Ликса. Брат был в одних плавках, и Лэйми смутился, осознав, что сам стоит почти нагишом.
Одевшись, он немного успокоился. Страх отступил. Хотелось куда-то бежать, что-то делать... он снова подошел к окну. Ракета исчезла, но на месте светящихся столбов теперь темнел ряд низких горбатых облаков. Лэйми показалось, что их соединяют с морем уходящие за горизонт, расширявшиеся книзу колонны, но он не был в этом уверен. Было слишком темно.
Открыв окно, братья легли на подоконник, глядя вниз. Суматоха на улице всё возрастала. Теперь на ней густо мелькали милицейские, и откуда-то доносились выстрелы.
Через несколько минут, совершенно беззвучно, над берегом вдруг встала белая стена. Она походила на всплеск прибоя, но была немыслимо огромной, — её пенные столбы взметнулись выше Цитадели. Лэйми ещё успел заметить в ней темные силуэты кораблей, затем могучий тупой удар покачнул дом, заставив его испуганно отпрянуть от окна. Сначала всё происходило в пугающей тишине, затем накатился сокрушительный грохот, заставив всё вокруг завибрировать. Он всё не прекращался и не прекращался, яростный порыв ветра ворвался в комнату, неся пыль и почему-то брызги пахнущей рыбой соленой воды.
