Заблудшие

— Воду натаскай, — вслух, грубовато, громко сказала она, заставив Игоря вздрогнуть от неожиданности.

— Чего? — не понял он.

— Воды, говорю, натаскай. В доме ее не осталось, а, благодаря некоторым, ее теперь много будет уходить.

— Уху. Где ее взять только.

— Колонка за углом, ведро на кухне. Можешь придумать что-нибудь поэфективней, если есть охота.

— Подумаем. Что-нибудь еще? Ножи, например, поточить, — Игорь попробовал пальцем лезвие и недовольно прищурился. — Мда, зарезаться захочешь — не выйдет.

— А ты не хоти, — Алина вырвала нож из его рук и с грохотом положила рядом с собой, — лучше возьми и наточи. А то мужского у тебя — и так только под лупой разглядывать. Мозгами пошевели, авось и найдешь еще что-нибудь.

— Я не понял, тебе что — доказать, что я мужчина? — Игорь угрожающе поднялся. — Мало того, что я тебе продемонстрировал вчера? Так я тебе устрою, и можешь тут тупыми ножами не размахивать!

— Я не сомневаюсь, — бесстрастно ответила Алина, глядя снизу вверх на Игоря, — только едва ли это послужит доказательствами. Много ли чести победить того, кто известно слабее тебя?

— Тогда не нарывайся. Спасибо.

Игорь рассерженно бросил ложку в тарелку и вышел вон. Алина видела в окно, как он толкнул дверь, нервно огляделся и скрылся во дворе.

" Почему же ты не умираешь? — подумала она, перебирая ложкой. — Нет, я не хочу твоей смерти. Ни за что. Мне просто не понятно, ты что — такой особенный? Почему погибали все, кто не известно как меня узнавал, а ты живешь. Уже вторые сутки живешь, в то время как остальные умирали так быстро. Зачем ты такой странный? Не понимаю. Может, дело во мне или проклятие перестало действовать?"

Внутри что-то больно царапнуло, врезалось в сердце. Алина сжалась и, как наваждение сбросила с себя пугающие домыслы.

"Нет, отсюда ни ногой. Я ошибусь, а им что — погибать из-за моей неосторожности? Нет уж, не допущу. Будем надеяться, что все само собой разрулится. В конце концов — куда мне спешить?".

В кухню влетел Игорь, делая вид, что не замечает присутствия Алины, метнулся к печи, схватил заветное ведро и, громыхая им, вышел вон.

"Да, нам действительно некуда спешить" — немо проводила его Алина.

До самого вечера они не разговаривали. Игорь, твердо решив ни о чем Алину больше не спрашивать, сам разобрался и с водой, натаскав ее более чем достаточно, и с ножами, попросив у Платона точильный брусок. Его больно задело дневное высказывание Алины, ранка эта зудила и щипала, и чтобы хоть как-то стянуть ее края, Игорь взялся за работу. Чтобы доказать — если не ей, то самому себе, что не хлюпик и не слизняк, что может нечто большее, чем без толку лежать и ныть о своих бедах. Да, ему не легко, но это не значит вовсе, что он согласен потерять все нити достоинства, особенно сейчас, когда в нем очнулось что-то немыслимое, недоступное его пониманию, но сладкое и приятное, без которого он, похоже, теперь не сможет. Игорь вспомнил Москву, всю ее пассивность и бездушие, его передернуло, как после лимона, который он всегда ненавидел. А здесь ему нравилось, не известно почему, но нравилось. И, похоже, это было связано с трудом, тяжелым, физическим, до ломоты в спине, до оцепенения суставов и жара в затылке. Он был готов работать и работать, пока силы останется только на то, чтобы упасть в постель и уснуть, но остановился. Для того, чтобы, во-первых, передохнуть, во-вторых — чтобы обдумать дальнейшие действия, в-третьих — чтобы не сделать все за один день. Ведь конец делам сулил начало душевной пустоте, которой он теперь боялся пуще участи калеки.

Вечером он сидел под окнами, развлекаясь, как в детстве игрой перочинным ножиком, упрямо не желавшим сделать сальто и врезаться в промерзлую землю. Вечерняя тишина заволокла и поглотила воздух, царила угрюмая осень и только где-то, со стороны двора бабы Вали, грустно мычала корова в теплом деревянном домике.

Подкатила тоска и комком сырого теста встала у горла. Уже не такая всемогущая, как прежде, подточенная и ослабевшая, но еще способная заставить брови изогнуться, а взгляд потухнуть.

Хоть Игорь и был отвлечен бестолковым занятием, боковое зрение его выхватило бледную тень, испуганно скользившую вдоль забора. Раньше его бы это испугало, потом бы он узнал в ней свою призрачную знакомую — смерть, а сейчас он только скривил улыбкой. Теперь его едва ли могло что-то удивить или ужаснуть до мурашек на голове.

Игорь сложи лезвие, убрал нож в карман и, стараясь держаться на значительном расстоянии, последовал за тенью.

Уже темнело, один за другим зажигались разбросанные глазки фонарей. Тень, по имени Алина, кралась и пугливо озиралась, но Игоря, умело скрывшего свое присутствие, не обнаружила. Она ушла не слишком далеко от дома, туда, где разлеглись разрушенные коровники, сверкающие дырявыми крышами, заполненные черной соломой и ржавеющими поилками, где в вечном скорбном поклоне сидела серебристая женщина над плитами с именами погибших, где изуродованные и перекореженные, как неповоротливые динозавры на пастбище доисторической эры, паслись хиреющие диковинки сельскохозяйственной техники.

Игорь стоял под надежным прикрытием развалин, подпирая плечом разбитую, облезлую стену, Алина — в паре десятков шагов, тронутая ребрышком конуса света, струящегося из каплеподобной лампы. Она вскинула голову, плечи обхватила руками, что-то шептала неподъемному небу. Игорь не мог этого слышать, слабо напрягаясь, губы Алины совершали неведомый ему, бесшумный танец, а любопытство его брало верх над желанием оставаться невидимым гостем.

Он уже занес ногу для шага, когда щеку защипало мокрым холодом, поползла, щекоча, толстая капля. Еще и еще, снова и снова. Игорь вскинул взгляд. Из бесконечной вечерней пустоты сыпало снежным рисом, крупинки то кружились, то, беспомощные, уносились в потоке осеннего ветра.

Алина закрыла глаза, снежинки застревали между ресниц, оседали на темных волосах, таяли, обращаясь прозрачной бисерной россыпью. При более ярком свете они бы переливались чистыми алмазами звездного убора, превратили бы Алину в принцессу ночи, сошедшую с небес.

Что-то было в ней сейчас магического и завораживающего, Игорь не смел смахнуть движением или звуком невесомую завесу таинственности, сплетенную, как кокон вокруг Алины из первого снега и остывшего вечернего воздуха. Игорю чудился каждый ее напряженный вздох, он ощущал дрожь ее озябшего тела. Хоть вдали и даже не касаясь Алины и мизинцем, он, как мокрая тряпка электричество, пропускал через себя ее непосильную грусть, кручину, но не падал духом, а скорее застыл, тронутый волшебной палочкой.

Магии первого снегопада в ночи не суждено было держаться бесконечно. Грудь Алины поднялась в глубоком вдохе, настолько, что руки ее упали с плеч, подбородок пополз выше и, еще чуть-чуть, легкие бы хрустнули и лопнули от переполнения. Лишь мгновение, но тут сквозь приоткрывшийся рот вырвался растянутый, надрывный вопль:

— Как же хочется жить...

Он разбудил Игоря, мужчина шагнул из-под своего прикрытия и его черный, вырезанный силуэт увидела Алина. Она обернулась, но не смутилась, глядела на Игоря, как на что-то обыденное и ожидаемое. С легким переливом грусти в усталых глазах.

— Если ты не хочешь, — вдруг резко, твердо сказала она, не меняясь в лице, — значит, просто не умеешь.

VI

Время.. Если бы знать, каким законам и чьим велениям оно подчиняется. Удавалось ли кому-нибудь разобраться в его непостоянности? Едва ли, иначе счастливчик этот не сумел бы удержать тайны, способной прославить его в веках. Время непредсказуемо, необъяснимо. Оно любит преподносить сюрпризы и пугать неожиданностями. Никогда его не поймать за хвост, не дернуть, заставляя одуматься. Время всегда окажется на шаг впереди и ни на миг не прекратит своей издевательской игры.

Игорь, как ни старался, не мог разобраться в его путаной логике. Пока он жил в Москве, оно назойливо тянулось. Сколько минут и часов, как казалось Игорю, кануло тогда без толку в пустоту, не оставив за собой ничего кроме темно-коричневого следа, отдающего тухлецой. Сколько бы он успел еще переделать, если бы оно не ползло, как умирающая гусеница. Многое, очень многое, а время на это не взглянуло.

Зато здесь Игорь и не заметил, как пролетело две с лишним недели. Время словно сорвалось с места, помчалось и угнаться за ним не представлялось возможности, а уж о том, чтобы обогнать и речи не шло. Он ничего не успевал, в деревенском доме оказалось столько работы, что Игорь, по началу, за голову схватился, а потом удовлетворенно выдохнул. Больше дел — меньше шансов пробраться изнуряющей тоске.

Не унималась и Алина. Только Игорю удавалось расслабиться, она безжалостно забрасывала его новыми идеями, которые, по ее мнению, ни в коем-случае, нельзя было откладывать более чем на два дня. Игорю, загруженному по самый подбородок, но находящему в этом состоянии массу удовольствия, просто не было возможности грустить и углубляться в безрадостные мысли.

Их отношения с Алиной несколько улучшились. Убедившись, что в Игоре нет ни намека на подлость или низость, она перестала его сторониться и прятаться, хотя и запирала все еще дверь своей комнаты на ночь. Вечера, как правило, они проводили вместе, на кухне, под уютное потрескивание двор за створкой. Алину это успокаивало, ей нравилось глядеть на раскаленные угли, походившие на магические камни, теребить их кочергой, выбивая огненную пыль. Она, как в детстве, чувствовала себя волшебницей из любимой сказки, в чьей силе вдыхать жизнь в бездушные вещи. Алина возвращалась туда, где не было ни злобы, ни обманов, где люди безтребовательно любили друг друга, и, что важнее всего, не было места смерти.

Игорь упорно пытался вытянуть из Алины правду ее жизни, она упрямо молчала, иногда вспыхивая, как головка спички о шершавый коробок. Ему хотелось доверия, полного и несомненного, а Алина, хотя и оттаяла несколько, не спешила открываться полностью. Ее странное поведение не давало Игорю покоя, и он снова и снова шел на приступ, иногда хитря, иногда открыто. Огромной радостью для него было увидеть, как Алина смеется. Случайно, замешкавшись во дворе, когда увидела, как Игорь борется с испорченным краном. Зрелище это было по истине достойно внимания, и актер получил заслуженную награду. До тех пор он не то, что смеха — скользящей улыбки Алины не знал. А тут убедился, что и Диметра может радоваться. Значит, шанс раскачать эту ледяную глыбу, все же был.

Когда она не нервничала, то оказывалась очень интересной собеседницей. С Алиной всегда находилось, о чем поговорить, потому их вечера обычно затягивались до полуночи, пока глаза не устраивали забастовку, закрываясь против воли, и не тянуло на зев. Всегда тронутая тенью печали, негромкая, Алина была готова обсуждать все, что попало, кроме двух тем — ее прошлого и ее проклятия. Едва неосторожный Игорев язык касался запретного, она хмурилась, замолкала, зажималась, а иногда и сердилась до обидных высказываний. Игорь научился их игнорировать, терпеливо ждал, когда спадет жар Алининого гнева, и снова уходил в безобидные разговоры.

Он чувствовал ее, как кот боль хозяина. Огонек душевной близости, пробившийся сквозь сумрачные Игоревы ощущения в ночь первого снегопада, с каждым днем разгорался все сильнее, Игорю не приходилось теперь мучиться от нераскрытых тайн девушки. Глядя на нее, он словно получал невидимый сигнал о том, что Алине сейчас необходимо. Это избавляло от нежданных ссор, все больше роднило двух столь разных и одновременно столь похожих мрачных людей.

Алине же Игорь стал как брат, роднее родного. Поняв, что избавиться от него не удастся, она решила поберечь и без того истончившиеся нервы и свыкнуться с его присутствием, а заодно и постараться окончательно избавить от навязчивых мыслей о смерти. Для того и находила работу для мужских рук даже там, где ее не было. Игорь не отличался от Золушки, разве что был другого пола, выполнял все без вопросов и разногласий, а порой и проявлял инициативу. Как бы ни старалась Алина оставаться невозмутимой и равнодушной, сколько бы не убеждала сама себя, что ей нет дела до самозваного гостя, женская сущность взяла верх над гордыней. Не восхищаться работоспособностью и целеустремленностью Игоря она не могла, а вслед за этим пришло и уважение, и легкая симпатия. Ей уже не хотелось гнать его или бранить за что-то, к тому же смерть не спешила выдвинуть на Игоря права. Он жил и жил, начинал новый день с радостью и азартом, улыбался и шутил. У него сложились отношения с Платоном и бабой Валей и даже к вечно юному душой Семе, он знал, как обратиться. Игорь словно запоздавший цветок осенью — поднялся и распустился, оживился и испустил нежный, слабенький аромат, который не возможно не заметить. Он мог перевернуть всякого и Алина, нехотя и не торопясь, тоже начала переваливаться на другой бок.

Так она и привыкла к Игорю, скрыто для себя, явно для него, волновалась, когда он задерживался, добродушно пофыркивала, когда возвращался, и прощала. Игорь стал для нее журчащим потоком, что подмывала жесткую, старую губку, постепенно размягчает ее.

Но если бы все было так просто. Призраки прошлого — корявые, уродливые, несколько потертые, но все еще мощные — крепко держали в шишковатых пальцах Алинину память. Лгуны и завистники, исковырявшие почву ее доверия тупой лопатой, снова рисовали свои образы черным мелом жгучих воспоминаний, не позволяя девушке забыться. Вяжущий опыт стиснул клещи, мешал дышать. Она не могла ступить на те же грабли, еще одного удара лоб Алины не выдержал бы. И, боясь, она, хоть и близко, но все же обходила роковые зубья стороной.

Игоря же мучил вопрос о собственной неуязвимости. Он отчаянно искал ответ, сначала из личных соображений, потом, ведомый несдерживаемым интересом, подкапывался и гадал. В нем проснулся инстинкт дотошного сыщика, любопытной ищейки, что, дергая за любую ниточку, может распустить весь сложный узор тайны. Подчас дела подобного рода не терпят спешки, вот и Игорь не торопился. День за днем он подкрадывался к разгадке все ближе, ясности не наблюдал, но кое — что понял точно. Что-то было общего между погибшими, то, чего был лишен Игорь, что-то связывающее их с Алиной. Как бы было ему интересно выявить это нечто.

А время бежало, утекало, не позволяя отследить свой путь. Осень сдавала позиции крепнувшей зиме, подступили холода.

Алина успела подготовиться к их атаке, Игорь же, несмотря на помощь своей подруги, попал впросак.

Иссушенные болезненные старцы цапнули его крючками костлявых пальцев, поволокли прочь так быстро, что Игорь и опомниться не успел и, издевательски посмеиваясь, швырнули во мрак бессознательности.

Все началось с легкого недомогания — в голове кто-то неосторожно разбил хрустальный шарик, и рваные осколки резали мягкий мозг и кололи череп. Игорь не придал этому значения, списал боли на резкий протест организма на неожиданные холода. Но за ними, не заставив себя долго ждать, налетела слабость, закрутилась, завертелась в аппетитном для нее теле, вскружила голову, запутала, припудрила зрение, одарила рассеянностью и, в конец торжествуя, свалила крепкого мужчину, прокрутив регулятор температуры его тела почти до максимума.