Танцовщица

— Присоединишься? — спросил Эжен, притянув к себе. Уже разделся. Тёплый, сильный, прощупываются бугорки мышц. А ещё ощущалось его желание.

Отказываться не стала. Вот только предложила ему помочь. Но он сдерживал свои порывы, хотя иногда скользил по оголённым участкам тела шершавыми ладонями. Вот только после меня ждало разочарование. Он влез под душ. И меня к себе поставил.

— Рассказывай, пока можем поговорить.

Хотелось поделиться своими достижениями в магии.

— Больше так не делай,— упредил он мою попытку открыться.

— Как?

— Клятву...

Он знает! Говорит ли это, что чувствует, как пользуюсь его щитом?

— Но я...

— Я знаю. Но открываться не стоит.

— Хочешь сказать, что клятва не будет действовать?

— Будет. Но это не значит, что человек данные о тебе не использует во вред. Понимаю, что хочется хоть кому-то довериться. Но дружбу не купишь.

— Значит, всё бесполезно?

— Ну, не всё. Клятва всё же будет действовать.

— А почему ты не используешь эту клятву?

— Использую, когда надо.

— Но не со слугами...

— Ибо нельзя расслабляться.

— Но дом — место, где необходимо отдыхать душой и телом.

— Я привык не доверять никому, кроме своей семьи. И тебе не советую. Это уже не раз спасло мою жизнь и дело.

— Но... Она ведь родилась и росла вместе со мною, пусть и в сельской местности.

— Ты не представляешь, на что может пойти человек, чтобы выжить. Не все смогли после всего сохранить достоинство. Что ты ей сказала?

— Ты не знаешь?

— Меня воспитали уважать личную переписку или общение.

— Сказала, что я — москвичка. И меня удочерил француз Демонси. Ещё про похищение упоминала, но не вдаваясь в подробности.

— Имя своё не говорила?

— Нет.

— Вот и не говори. И про нас ничего не рассказывай.

— Хорошо.

— А клятва?

— Можешь её брать, когда хочешь. И щитом пользоваться, когда нужно, но про себя не говори лишнего. Особенно это касается времени до замужества.

Я кивнула. А он выключил воду, привлекая меня к себе.

На утро супруг сообщил, что, хочешь не хочешь, а надо идти в церковь на службу. Дворяне, хоть и пользовались многими поблажками, но священник меня заприметил, поэтому надо показаться. А мне ещё не помешает и исповедаться. Особенно после всего...

Намёк я поняла. Поэтому покорно выбрала поскромнее наряд, под горло, надела шляпку и перчатки.

А вот с Дарией возникли трудности. Она плакала, кричала, что не пойдёт в церковь. Уговоры не помогали.

— Она обязана. Всё же считается простолюдинкой. Никаких поблажек! — сказал с нажимом Эжен. — Я могу надавить, но вряд ли она обрадуется. Щит я ещё подержу, давай, увещевай.

— Дария, солнышко, надо, никуда не деться.

— Нет!

— Тебя священник обижал, — сделала я вывод.

— Он сказал, что мои родители будут гореть в аду! Да что он знает о моих родителях!

— А что ты знаешь о своих родителях?

— Моя мама была похожа на тебя! Такая же красивая, стройная!

— Ты помнишь свою маму? — я само спокойствие.

— Уже — нет! — она кричала. — Я её забыла! — Дария зарыдала.

Я прижала малышку к себе. И правда, за что?

— Дария, милая, надо идти.

— Ненавижу!

— Солнышко, надо! Не всегда мы делаем то, что хотим. Тебе ведь нравится жить с нами, — как же ей сказать о возможных неприятностях? Она перестала всхлипывать. Прислушивается? — Священники сейчас имеют власть. Мы тебя не можем удочерить. Поэтому...

— Значит, я недостаточно хороша! — девочка оттолкнула меня. — Ну и пойду я от вас, раз вы меня гоните!

И она побежала. Но муж перехватил.

— Так, Дария! У всякого есть терпение.

— Разве я была не примерной дочерью? Или я для вас всего лишь служанка?

Где она этого набралась?

Визг, закладывающий уши, хлопок, заставляющий меня вздрогнуть, рыдания. Я непроизвольно зажмурилась.

— Дария, проси прощения за своё поведение, в первую очередь у мамы!

— Она мне на мама!

Хлопок! Вновь вздрогнула. Сердце уходит в пятки.

"Не надо, Эжен!"

— Ты будешь вести себя подобающе! Ты идёшь с нами в церковь. И остаёшься там на причастие! И скажи спасибо, что это не розги!

— Нет! — визжит малышка. А у меня сердце кровью обливается.

Дария вырывается и бросается, рыдая, ко мне.

Я прижимаю её, стараясь показать всю свою любовь.

— Дария, солнышко... Ты можешь не слушать, что он говорит. Можешь просто молчать. Но надо... Ты нам всё равно, что дочь. Но мы не можем тебя удочерить.

— Мама, — всхлипнула она. Я погладила её по волосам. — Мамочка!

— Тихо-тихо, милая... — я подняла её на руки и встала сама с корточек.

Я обволакивала её своим щитом, стараясь защитить от всех невзгод. Всё хорошо.

Дарии нужна одежда. Да и в церковь положено ходить в лучшем, правда, скромном наряде. Даже у Этьена на этот счёт для нас было рубище получше — выбеленное.

— Одевайтесь! Я жду вас внизу.

И Эжен ушёл, забирая свой щит, но оставляя мой.

Как он мог? Да, розги были обыденным явлением за непослушание. Но тогда, в другой жизни, никогда отец не наказывал нас таким образом. А мама так и вовсе не наказывала. Порою, когда я упиралась, она говорила поступать, как знаю. Но в случае, если будет беда, я должна выбрать для себя наказание. Сама. Это было лишение сладостей, в случае обычного проступка, и, если что-то серьёзное, то из предложенного мамой выбирала неделю без танцев. Потому что более страшным для меня было молчание мамы. А этого я вынести не могла. Да и танцы я любила больше всего материального.

Пока успокаивала малышку, Эжен прислал Тихона.

— Вас господин зовёт, карету уже подали.

Похоже, нас лишили завтрака.

— Хорошо. Мы сейчас придём.

Тихошка убежал.

— Дария, посмотри на меня! — сказала я спокойно, но при этом твёрдо. И когда малышка подняла глаза, что я ощутила пальчиками, сказала ей, стараясь найти невидящим взором её взгляд: — Милая, мы тебя не выкинем на улицу, не бойся. Ты нам очень дорога, именно поэтому мы возимся с тобой, а не пустили всё на самотёк. Если б было нам всё равно, то твоё решение не ходить в церковь могло иметь последствия.

— Какие?

— Простолюдины обязаны все праздники и выходные посещать службы.

— Но вам ведь можно не ходить!

— Можно, но не всегда. Сегодня и нам надо. Ты ведь не хочешь, чтобы священник к нам явился домой.

— А он может?

— Уже приходил.

— Я его не знаю. Он ведь будет расспрашивать...

— Ну и пусть. А ты молчи, будто немая. Можешь даже думать о своём, не обращая внимания ни на кого.

— А можно?

— У меня получалось.

Дария полностью успокоилась. Хорошо.

— Пойдём! Нам нельзя опаздывать.

Дария быстро оделась. И как только успела. И пока я сама спускалась, уже нагнала меня.

Я спросила её, оделась ли она, на что получила молчание в ответ.

— Дария!

Она подала мне руку. А чего ж молчит?

Рука её.

Когда садились в карету, Эжен вышел из неё и подал мне руку.

— Дария здесь? — решила уточнить.

— Да.

Лишь когда карета тронулась, муж всунул мне в руки свёрток. Оказались пирожки.

— Ешьте. Это всё, что можно было с собой взять.

— Дария, ты прости, что отшлёпал. Твою истерику надо было прекратить, а я, дурак, не нашёл иного пути. Мир?

— Мир, — нехотя молвила малышка. — Так вы меня не выгоните?

— А зачем тогда брали? — спросил Эжен спокойно.

— Мне откуда знать?..

— Ты не груби. Удочерить тебя не можем. Просто мы с твоей мамой только-только поженились. А её дочкой ты не можешь быть. Да и если удочерим, то тебе придётся гувернантку нанять. И с мамой столько времени находиться не сможешь.

— Не надо мне гувернантку. И удочерять — тоже.

— Хорошо. А теперь набери в рот воды. И не выпускай, что бы ни случилось. Поняла?

Ответа не последовало, но, похоже,

выполнила просьбу, раз муж похвалил.

Всё же мы хорошо понимаем друг друга.

В церкви меня представили каким-то новым людям, судя по всему, богачам, я старалась всех запомнить только по голосу, поскольку их внешний вид муж не показывал. Ну да ладно. Значит, либо не важно, либо он сейчас не может. С щитом плохо? Он ни словом вчера не обмолвился, когда я щитом пользовалась. Может ли быть, что я трачу его запас сил? Мы ведь связаны. Надо будет как-нибудь спросить. В церкви мы поздоровались с батюшкой. И вскоре началась служба.

Всюду витал запах ладана, который будто обволакивал меня в кокон, не давая дышать. Ещё и монотонное пение, которое раньше я вполне сносно переносила, сейчас же резало обострившийся слух. Но если службу не выдержать, священник может обвинить в греховности, а то и одержимости нечистым. Я этого допустить не могла. Поэтому держалась, как могла. Муж, видя мои попытки глубоко вдохнуть, шепнул, чтобы успокоилась.

Малышка же тоже дышала плохо, впившись в мои ладони. Притворяется ли, повторяя за мной или действительно, плохо ей?

Надо выстоять, любой ценой. Нельзя подвергать пристальному надзору церкви дом Армандов.

Я постаралась уплотнить щит, распространив его и на Дарию. Мне это удалось, и даже больше. Ощутила приток силы, которая легко черпалась отовсюду. И вот уже не слышу ни музыкального пения священника, ни ощущаю запахов. А значит, малышка — тоже. И муж приободрился, как мне показалось. Хорошо. Попробовать ещё напитаться силой? Чуть взяла. Стало так хорошо.

— Хватит, — прошептал Эжен.

Ладно, как скажет. Малышка заёрзала. Я чуть сжала её плечи. Не нужно привлекать к себе внимание. Она успокоилась. Умница!

Службу мы выстояли. А я от нечего делать попыталась рассмотреть силу. И увидела её. Она закручивалась, будто нить на катушку вокруг, пронизывая всё пространство храма. Чистое золотистое сияние, как у солнышка. Красиво!

После службы мы подошли в числе первых к Отцу Сергию исповедаться. Я призналась почти во всех смертных грехах: зависти ко зрячим, ненависти к похитителям и многом другом. Пока я изливала душу священнику, муж стоял поодаль с Дарией.

А мне, и правда, легче стало. Я даже искренне улыбалась после исповеди. Дария, вдохновилась. А я слышала, как она исповедовалась. В том, что не повиновалась старшим, дерзила, завидовала, помнила зло, наносила обиды, обманывала, и даже приписала себе чревоугодие... А я не могла поверить, что это говорит дитя малое и неразумное. Столько грехов... Она, правда, не вдавалась в подробности, что меня даже радовало.

Отец Сергий отпустил грехи, после чего мы заторопились. А малышка... ей надо было остаться.

Муж подошёл к священнику, тоже исповедался. И, как бы ненароком, спросил, ждать ли нам Дарию?

— Не ждите.

— Она домой сама не доберётся.

— А её кто-то из челяди забрать не может?

— Сегодня у челяди выходной.

— Ах, да... Тогда подождите. Я постараюсь принять её с детьми помещиков.

— Благодарю, Отец Сергий!

— Идите, сударь. Вашей жене нужна поддержка.

Я же стукнулась головой о свод, делая шаги куда-то вперёд. Скривилась, перекрестилась.

Муж подхватил меня под руку и повёл в другую сторону.

Ждали мы в карете. Я вся извелась.

— Ничего он с ней не сделает, — успокаивал Эжен.

— Жень! Я была на её месте. И если она хоть чуточку на меня похожа внутренне, понимаю, какая для неё это пытка. Тем более, для такой маленькой.

Эжен притянул к себе, усадил на колени.

— Она сильная, всё выдержит.

Я вздохнула. Как это выдержать? Не сболтнёт ли лишнего?

— Верь в неё.

Странно, но его слова успокоили. Так, я была на таинстве причастия. Выжила ведь.

Робко постучали в карету, заставив нас подскочить и сесть по разным углам.

— Покажи мне её! — шепнула мужу перед тем, как он открыл дверь, ничуть не сомневаясь, кто пожаловал.

Показал. Она была бледна.

— Трогайся! — велел муж кучеру, карета дёрнулась.

А я подскочила и врезалась в стену. Что-то мне сегодня "везёт" на удары головой. Зрение вновь исчезло, погрузив меня во тьму и заставив полагаться на осязание. Нащупала диван, потом малышку поймала за руку, притянула к себе, обняла.

— Милая...

— Мама, меня сейчас стошнит. Скажите, когда можно будет...

— Стой! — крикнул муж. Карета остановилась. И малышка подскочила с колен.

А я уцепилась за дверной проём. Бедняжка!

Надо с ней поговорить обо всём. Вот только где?

Муж принёс её на руках.

— Дария... — я провела по её спине, но муж не отдал. Сам держал , сел с нею. Так и поехали. Я села рядом, шептала ей нежности.

— Ненавижу! — прошептала Дария.

— Нельзя так говорить, милая.

— Тогда больше не тащите меня в церковь.

— Мы можем что-то сделать? — спросила тихо у Эжена.

— Разве что Отец Сергий к нам будет сам приходить. Но по большим праздникам надо являться в храм.

— Но...

— Для простого люду обязательно причащение хотя бы раз в месяц, хотя желательно каждую неделю.

Я не знала, что сказать. Как поддержать Дарию, при этом не подлив масла в огонь.

— Как тебе Отец Сергий?

— Сносно, — прошептала она.

Так и лежала на плече у Эжена.

— Я не могу её удочерить, как бы этого не хотел. Прости, Дария... Закон не позволяет... — прошептал он едва слышно. — Если б она была мальчишкой, а у нас долгое время не было детей, то я мог бы усыновить, если не будет потомков у всех Армандов. Но девочка, по сути, бесправна.

— А если Карл...

— Поздно, да и не выйдет. Он бы не отдал вторую дочь... И все уже знают, что Дария — простолюдинка.

— Тятя, не расстраивайся, я сильная — выдержу, — подняла голову малышка.

А у меня слёзы выступили от безысходности. Неужели ничем невозможно помочь?

— Что тебя тревожит, милая? Почему тебе плохо? В храме ведь всё было хорошо... Разве Отец Сергий плохой?

— Нет... — тихо сказала она. — Но...

После долгих расспросов, выяснили, что против отца Сергия она ничего не имеет. Ей понравилось молчать. И вообще всё не так плохо. И что тогда было. Но вот причастие... Вновь скандал, слёзы. Похоже, она и сама не понимала, в чём дело. А соль была в том, что исповедовалась она и лишь потом молчала. За немую не сойдёт.

Мы проехались по рынку, где сегодня оказалось пусто. Но запахи витали вкусные. Как Эжен пояснил, торговые ряды были полны товара всякого. И цены на товар написаны. Подходи и бери, что хочешь, только деньгу оставляй. Сдачу только дать не могли.

Мы отоварились, перекусили, и долго гуляли, почти до самого вечера.

А вот потом дочка встала как вкопанная. Почему?

— Отец Сергий, — пояснил муж.

Он поздоровался, я ответила тем же. А малышка молчала.

— Евгений Евгеньевич, вы позволите с вами поговорить? — спросил батюшка.

— Да, конечно. Пойдёмте.

Я осталась одна с малышкой, положив руки ей на плечи. А вот рядом оказалась матушка, о чём и шепнула Дария.

— Здравствуйте, я — Варвара Карловна, — представилась невидимой собеседнице. Понятия не имею, как себя вести.

— Ольга Семёновна, — представилась она.

Поначалу несколько натянутые отношения выходили,а потом мы разговорились. У неё оказались двое старших детей и один во чреве. Ого!