По ночам в школе цвел душистый табак, сгущались шепотки и шорохи, пробирался на свидание легкомысленный и неугомонный Ллевелис, в виде большой совы улетал по своим делам архивариус Хлодвиг, на верхней площадке Пиктской башни Змейк при лунном свете вымывал ацетоном из-под ногтей остатки реактивов, что-то всплескивало в реке Аск, Мак Кархи в одном из городских переулков тихо целовался с очередной эсмеральдой, привлеченной волшебной родинкой у него на щеке, и сам Мерлин Амброзий зарабатывал себе радикулит и прострел, простаивая ночами на ажурном мосту, перекинутом в воздухе между башен.
* * *
Ллевелис проснулся с утра с идеей, что, должно быть, Мак Кехт убил своего сына в гневе.
— Знаешь, страшный приступ гнева, — раз! И ничего не помнит, — с жаром развивал эту мысль Ллевелис.
— Осталось только найти подтверждение тому, что на Мак Кехта временами накатывают страшные приступы гнева, — спокойно сказал Гвидион, затачивая перья и набивая ими пенал. — Ты хочешь попробовать это проверить?..
Попробовать Ллевелис не хотел. Вместо этого он потревожил почтенного архивариуса Хлодвига, предусмотрительно захватив для него из кухни чашку кофе, потом вернулся с полным кофейником, из которого подливал архивариусу в чашку до тех пор, пока наконец Нахтфогель не сказал, что, пожалуй, уже отчасти проснулся. После этого он показал Ллевелису кое-какие рукописи. Полдня Ллевелис копался в этих рукописях и вернулся совершенно убитый.
— Гипотеза не подтвердилась, — сказал он, рухнув на стул. — Я нашел кучу документов, вот, особенно житие святого Кьярана — это просто последний гвоздь в крышку гроба. Про приступы гнева у Мак Кехта можно забыть.
И Ллевелис протянул Гвидиону выписки, где под пометкой "житие св. Кьярана" стояла следующая история:
"Как-то святой Кьяран трое суток кряду убеждал прославленного врача Диана Кехта из племен богини Дану принять крещение. И когда Диан Кехт наконец дал согласие, святой, не помня себя от радости, поскорее вонзил в землю свой посох, чтобы тот не занимал его рук, и начал обряд крещения. При этом он возвел глаза к небу и довольно долго не опускал их. Когда же он наконец опустил взгляд, то увидел, что его посох прошел сквозь ногу Диана Кехта, пронзил ее насквозь и пригвоздил того таким образом к земле. Диан же Кехт ничуть не изменился в лице и не проявлял никаких признаков беспокойства. Святой Кьяран ужаснулся и вскричал: "Что я наделал! Ну ладно я, старый дурак, но ты-то что ж молчал все это время?" "Я думал, это часть обряда", — отвечал, пожимая плечами, Диан Кехт".
— Короче, Мак Кехта вообще невозможно вывести из себя, — заключил Ллевелис, бросая на стол пачку исписанных листков того же формата. — Не так давно, лет сто назад, в Кармартене выдавали лицензии практикующим врачам и от Мак Кехта потребовали сдать экзамен на подтверждение врачебной квалификации. Так он три часа демонстрировал им там умение делать инъекции и ставить клизмы. Глазом не моргнул!
Некоторое время Ллевелис мрачно молчал, размышляя, потом встрепенулся.
— А может быть..., — вдохновенно начал он.
— Ерунда, — уверенно сказал Гвидион.
— Да, ты прав, — сказал упавшим голосом Ллевелис. — Пожалуй, это я действительно... того.
* * *
— Жеваный хлебный мякиш, смешанный с клейкой паутиной, останавливает кровь, — мелодично сообщил Диан Мак Кехт и солнечным взором оглядел класс. — Кто возьмется нам это разжевать? — и он достал из-за пазухи круглый хлебец. — Благослови вас Бог, Лливарх, вы меня очень обяжете.
Ллевелис смотрел на Мак Кехта и представлял себе багровый отсвет, пламя, крики, сталь и толпы, и еще раз крики. Зря он вчера вечером полез в "Жизнь знаменитых врачей", в раздел "Диан Мак Кехт".
— Я не злоупотреблю вашей добротой, Финвен, если попрошу вас ассистировать мне во время процедуры? — обворожительно улыбнулся Мак Кехт, распуская волосы. Финвен вспорхнула с места и, счастливая, подхватила струящиеся волосы цвета медной монеты в закатном солнце, осенних ноготков, кипящей лавы и прочих предметов, с которыми столь удачно сравнивались волосы доктора в ее неуклюжих стихотворных попытках.
— И вот перед нами страшная рана, — нараспев сказал доктор совершенно шаманским тоном, но тут же оборвал себя: — не волнуйтесь, ради Бога, Энид, более ерундовой ранки я и не упомню, ваше мужество делает вам честь, ваша женственность также. На вас смотрит весь Уэльс, от Барри до Сноудона, соберитесь с духом, и остров Англси впридачу, — и болтая чепуху, он так заморочил голову совсем не храброй по природе Энид, что она даже не взвизгнула, когда он, замесив хлеб с паутиной, быстро залепил им рану.
— Сердечно благодарен вам, прекрасная Энид. Вы понимаете, что для меня как для врача мало что может быть интересней, чем укус бешеной лисицы, — конфиденциально шепнул Мак Кехт, отчего Энид зарделась как маков цвет.
Гвидион подошел к испытывавшему легкую неловкость лису, сидевшему в углу и дожидавшемуся конца процедуры. Дело в том, что это именно он укусил Энид, когда та случайно отдавила ему хвост. Заслуженный зверь был официально приглашен Мерлином и шел экзаменовать старшекурсников по основам обоняния, а на лестнице было темновато.
— Это вы, куманек, бешеных не видели, — философски буркнул лис в ответ на последнюю реплику Мак Кехта.
Гвидион изысканно извинился за все нарушения лисьего этикета, которые допустили люди во время последнего недоразумения, и лис удалился.
Ллевелис никак не мог свыкнуться с тем, что их учитель, столь живой и несомненный, настолько осязаемый, что его можно потрогать рукой, самым обыденным образом прикончил собственного сына, подобно древним героям эпических саг и сказаний. Вечером в своей комнатушке в Тростниковой башне он терзал вопросами спокойного и непоколебимого Гвидиона.
— "В своей профессиональной деятельности Миах преступил границы, поставленные ему Мак Кехтом", — зачитывал он из "Истории медицины". — "Диан Кехт отрицательно воспринял характер его врачебной практики"... Слушай, ну, пусть он трижды отрицательно воспринял характер его практики, но зачем же убивать-то?
— Может, он позорил его имя? — предполагал Гвидион. — Династия врачей все-таки.
Гвидион доставал папирус, чернильницу и начинал обдумывать заданное Дионом сочинение по греческому на тему "Кто победил в Троянской войне". Тему Дион, как всегда, задал скользкую, на грани фола.
— А в "Жизни знаменитых врачей", — задумчиво говорил Ллевелис, — сказано: "Трагедия доктора Диана Мак Кехта слишком глубока, чтобы разбирать ее подробности на страницах этого издания".
...Ллевелис сидел в кухне за длинным дубовым столом и хлебал из глиняного горшочка луковый суп.
— Гипотеза Лапласа о происхождении Вселенной? — неожиданно спросил его, подкравшись сзади, профессор Мэлдун. Ллевелис подавился.
— В чем состоит? — переспросил он и совсем закашлялся.
— Нет, как опровергается, — сказал Мэлдун и постучал ему по спине.
И тут Ллевелиса осенило. Окончательно измученный необходимостью искать оправдания Мак Кехту, убившему собственного сына, он решил разом опровергнуть всю эту клевету.
* * *
По пустынным залам Западной четверти бродили старшекурсники со странными, отрешенными лицами. На самом деле они сдавали экзамен по основам обоняния — половина из них прятала и развешивала в разных концах школы всякие вещи, а половина искала их по запаху. Все найденное сносили на лужайку и клали перед преподавателем. Задания усложнялись — затем уже предметы, которые нужно было искать, прятали на открытом воздухе — там, где ветер приносил множество сбивающих с толку запахов. Гора башмаков, ремешков, свечек и прочих обнаруженных предметов перед старым лисом все росла, лис же, лежа посреди школьной лужайки, помечал для себя, кто что принес и как быстро. Под конец дня студенты с завязанными глазами по запаху раскладывали травы — одинаковые должны были оказаться в одной связке, — а посреди лужайки на огромной куче унюханных предметов, щурясь от заходящего солнца, лежал преподаватель.
* * *
Гуси Орбилия на башне первыми подняли тревогу, громко гогоча, когда прибыла инспекция из Лондона.
Милейший профессор Морган-ап-Керриг вышел встречать гостей на улицу, с тем, чтобы комиссия не промахнулась мимо двери, и восемь учеников сопровождали его как эскорт. Гвидион и Ллевелис входили в их число. От ветвей белого боярышника в последний момент решили отказаться. Парадного входа прибывшие из Лондона, конечно, не сумели отличить от стены, и выловить их удалось только у задней — она же западная — двери. Профессор Морган-ап-Керриг, однако, был на высоте и, чтобы не заставлять почтенную комиссию вновь огибать все здание, постарался вместо этого придать двери черного хода приемлемый вид, — со львами, драконами и завитушками, четыре человеческих роста в высоту, — и, не меняясь в лице, создал по ту сторону двери неописуемой красоты холл, через который и провел гостей с радушной улыбкой. Словом, комиссия не заметила никакой накладки, хотя за спиной их временный холл продержался недолго. Из кухни справа высунулись было любопытствующие хлебопечки, у которых волей Моргана-ап-Керрига случайно позолотило все котлы, но Ллевелис, слегка отстав, затолкал их обратно.
...Преподаватели школы в Кармартене почти в полном составе стояли на верхней площадке лестницы, как скульптурная группа, и ожидали комиссию. Комиссия все не шла. Мак Кархи начал было бездумно насвистывать "Follow me up to Carlow", но Тарквиний Змейк бросил на него уничтожающий взгляд, и он осекся. Мерлин рассматривал потолок.
Наконец вдали замаячила комиссия. Ее сопровождал взволнованный Морган-ап-Керриг, а возглавлял ее лорд Джеффри Спенсер Бассет-Бладхаунд, с лицом настолько кислым, как будто он непрестанно вспоминал тот день, когда Министерство Просвещения направило его в Кармартен. Его окружало еще несколько людей в черном.
Кервину Квирту пришлось немедленно исчезнуть, так как лорд Бассет знал его в другом качестве.
Мак Кархи, предупрежденный Змейком, твердо понимавшим, что директору школы в любом случае понадобится что-то вроде переводчика, держался возле левого локтя Мерлина, не отходя ни на шаг. Мерлин с совершенно неповторимым видом сделал несколько шагов навстречу комиссии и представился:
— Мирддин Эмрис.
Мак Кархи понял, что время действовать для него уже настало.
— Мерлин Амброзий, — подсказал он.
— Ах, да-да. Благодарю вас, Оуэн, — величественно спохватился Мерлин. — В самом деле. Мерлин Амброзий.
Дальнейшие составляющие речи Мерлина были ничуть не лучше.
— Счастлив приветствовать в стенах школы высокую комиссию, — сказал он. — Нам случалось принимать посольства многих королей. На моей памяти нас удостаивал посещением лично Придейн, сын Аэдда Великого, Бендигейд Вран, Ллир Кратких речей, Придери, правитель Диведа, да... ну, и в более поздние времена тоже. Я помню, Утер Пендрагон...
Мак Кархи, услышав про Пендрагона, потерял цвет лица и дар речи. Более опытный Тарквиний Змейк зашептал что-то лорду Бассету на ухо. Можно было расслышать только: "Да, иногда уже... к сожалению... бывает... Рассеян неимоверно... Но зато какая голова!.. Большой ученый... да, большой ученый".
Еще несколько промахов Мерлина — он вспомнил, как бывал в Лондоне при короле Бели, сыне Маногана, и любопытствовал, переменился ли с тех пор внешний облик города, — благополучно прошли незамеченными.
Наконец, когда торжественная часть как таковая закончилась и все уже уверены были, что худшее позади, к Мерлину некстати пробрались хлебопечки, отвечавшие за хозяйственную часть, и спросили, нужно ли будет показывать лорду Бассету-Бладхаунду кухню. Глаза Мерлина заволокло было туманной пеленой, но он тут же снова сфокусировал свой взгляд и твердо ответил:
— Да-да. Непременно. Непременно проводите на кухню... и обязательно накормите. Обоих.
* * *
— Хотелось бы посмотреть расписание, — сухо сказал лорд Бассет-Бладхаунд сразу по окончании церемонии. — Надеюсь, вы меня проводите?
— Безусловно, — сказал Змейк. — Прошу.
Комиссия, окруженная толпой учеников и учителей, проследовала в западный холл. Там всю стену занимало огромное огамическое расписание, и даже Змейк не сразу сообразил, что показывать его гостям нелепо и бесполезно. Он подвел комиссию к стене с расписанием, рассеянно пробегая глазами по названиям предметов, чтобы еще раз проверить, стерто ли оттуда искусство забвения, введение в сомнение и преображение стихий.
— Довольно странный орнамент, — отрывисто сказал лорд Бассет-Бладхаунд. — Какая-то абстракция в новейшем вкусе, я полагаю. А где же расписание?
...Инспекция не могла читать огам и не воспринимала его как письмо. Кое-кто из младших учеников за спиной у комиссии получил затрещину от Курои еще прежде, чем успел прыснуть в кулак. Курои понимал размеры надвигающейся катастрофы.
В глазах Тарквиния Змейка на доли секунды появилось едва заметное напряжение. Он поднес тонкие пальцы ко рту, и казалось, что он просто внезапно ощутил колику в печени. Затем он сделал приглашающий жест и повернулся к противоположной стене. За ним развернулась на 180 градусов вся комиссия. Ученики всхлипнули от восторга. За три или четыре секунды Змейк создал за спиной у комиссии копию реального расписания, но на бумаге, чернилами и по-английски. Те, кто понимал, чего стоит проделать такую вещь, внутренне стонали от восхищения. После этого перед профессионализмом Змейка склонились даже те, кто в принципе не одобрял его. За спинами членов комиссии, в толпе, профессор Мэлдун украдкой пожал Змейку руку.
* * *
Нужно сказать, что одновременно с прибытием комиссии в школу прибыло еще одно лицо. Собственно, этот гость вошел во двор школы минута в минуту с комиссией, но через парадную дверь, у которой в ту пору не было ни души. Один только Фингалл МакКольм, который не одобрял суеты, сидел там в нише у ног Сократа и чинил свои башмаки. Гость этот был Сюань-цзан, единственный ученый в мире, который мог сравниться с Мерлином в оригинальности мышления. Он был приглашен директором для того, чтобы прочесть спецкурс о стихотворении Лу Ю "Случайно сочинил в беседке на воде", однако поскольку для того, чтобы постичь весь смысл комментариев, необходимо было знать язык оригинала и всю предшествующую литературу, то начинать Сюань-цзан собирался с азов.
МакКольм при виде Сюань-цзана, обмахивающегося веером и оглядывающего с любопытством все вокруг, сообразил, что это и есть, видимо, знаменитый учитель, о котором Мерлин прожужжал уже все уши, резво вскочил на ноги, взял у него узел с четырьмя сокровищами кабинета ученого18 и спросил:
— А где же другие ваши вещи, уважаемый наставник? Я с радостью помогу вам их отнести.
— В рукавах, в рукавах, — рассеянно отвечал Сюань-цзан. — Не беспокойтесь.
— Если вас не встречают, как подобает, уважаемый наставник, — продолжил МакКольм, — так это только оттого, что нашу школу, по совпадению, как раз сегодня посетила министерская комиссия...
— Ах, что вы, — отвечал Сюань-цзан, — где столь ничтожному и малозаметному созданию, как я, приблизиться, так сказать, к подножию дворцов Пэнлая19!..
