— Спорили до обеда, но в итоге решили, что комендант остаётся на месте почитай с одним секретарём да парой денщиков. Все кто могут шагать и держать в руках мушкет или пику войдут в сводный полк и отправятся на подмогу фельдмаршалу. Ну и мы, стало быть, тоже.

— Про деньги что-то говорили?

Если бы хозяйственный фельдфебель не задал этот вопрос, то мир бы, наверное, перевернулся и рухнул в тартарары. Но чуда не произошло, так что мы ещё немного побарахтаемся.

— А то как же! Считай половину времени только за них родимых и говорили. Правда так ни до чего и не договорились. Комендант божился, что Тилли, уходя, выгреб всё до последнего пфеннига, так что никаких подорожных мы не получим. Может на месте что-то выдадут... но это не точно.

Отто в ответ понимающе хмыкает. Собственно в такие чудеса как выплата жалования тут давно уже никто не верит, посему вопрос про деньги был задан скорее для проформы.

— Погоди, так это что ж получается? Если комендант остаётся, то наш старина Юлиус станет командиром полка?

Хорст аж недопитую кружку отставляет в сторону, под впечатлением от внезапно сделанного открытия. Но я спешу развеять его заблуждения.

— Не, полк поведёт какой-то оберст-лейтенант*. А наш гауптман при нём заместителем.

— Что ещё за оберст-лейтенант?

Я пожимаю плечами.

— Да черти его знают. Из какого-то пехотного полка. Заболел вот и остался, когда армия уходила. Сейчас вроде оклемался, хотя руки до сих пор трусятся и потеет почём зря.

— Как зовут?

Отто, когда доходит до дела, традиционно лаконичен.

— Хайно фон Гольдаккер. Слыхал?

Фельдфебель молча покачивает головой. Ну, нет, так нет.

— В общем, через три дня выступаем, так что можно начинать паковать шмотьё.

Шульц флегматично пожимает плечами. Дескать, собраться — дело нехитрое, было б что собирать. Хорст хитро поглядывает в сторону давешней подавальщицы, снующей между столов в дальнем углу зала — кому что, а рыжему бабы! Готов спорить на свой сегодняшний заработок (жаль только не с кем), что неугомонный унтер уже придумывает как бы половчее зажать приглянувшуюся деваху в каком-нибудь укромном углу. Счастливый человек — что тут ещё скажешь? А у меня вот в голове крутятся, маршируя по кругу, исключительно цифры из читаных или составленных самолично рапортов, ведомостей и отчётов, прошедших через мои руки за последнюю неделю. Не зря видать говорят: многие знания — многие печали! А знания такие, что и впрямь сплошная печаль...

Изначально по плану коменданта предполагалось собрать из отставших полноценный полк — не меньше 10 пехотных рот. На деле после нашей славной компании в Баутцен заявилось ещё 3 и на том поток опоздавших иссяк. Видать слухи о том, что Тилли ушёл, а вместе с ним растаяли в туманной дымке и шансы на получение жалования, разошлись по окрестностям быстрее, чем хотелось бы. Едва оклемавшийся после болезни Хайно, на пару с фон Лаутербахом чуть на дерьмо не изошли, но таки выдрали в состав формируемого полка ещё 2 роты из состава местного гарнизона, оставив коменданта фактически с голой жопой. Сами роты неплохо пополнили за счёт отставших солдат, которые поодиночке и небольшими группами стекались в Лаузиц, рассчитывая примкнуть к армии и если не заработать, то хоть как-то подкормиться после голодной зимы. Из таких доходяг самых здоровых и бравых записывали в нашу роту, числившуюся первой, а остальных более-менее поровну раскидывали по оставшимся. В итоге по состоянию на утро сего дня под началом герра Юлиуса уже значилось 176 нижних чинов, а в остальных пяти ротах от 147 до 169 солдат и по паре-тройке офицеров в каждой.

Кроме того имелась ещё и сводная кавалерийская рота, состоящая из 65 разнокалиберных всадников во главе с лейтенантом. В этом странном подразделении собрались представители едва ли не всех известных видов конницы, кроме разве что казаков да турецких спагов. Командир всего этого сборища, как и ещё десяток человек, составивших костяк роты, раньше служил в кирасирском полку. Полдюжины числились драгунами, ещё несколько — конными аркебузирами, а большинство оставшихся вообще сложно было отнести к какому-либо конкретному типу кавалерии. К тому же на всю роту приходилось ровно 46 верховых лошадей, а у некоторых "кавалеристов" не было даже сёдел.

Комендант, подписывая приказ о создании роты, в сердцах окрестил эту шайку "цыганскими рейтарами", каковое прозвище тут же ушло в народ, вызывая яростное зубоскальство в адрес незадачливых наездников. Личный же состав конной роты, оправдывая закрепившееся прозвище, немедленно отметился случаями конокрадства и воровства, которые множились, словно блохи на дворняге, после каждого патрульного рейда наших славных рейтаров по окрестностям Баутцена.

Начальство на подобные нарушения просто закрывало глаза, рассчитывая хотя бы таким способом оснастить вверенные его попечению подразделения. Но даже не вполне законные меры давали весьма слабый эффект. Тилли, отправляясь с армией на север, вымел из округи всё, что могло хоть как-то пригодиться в предстоящем походе. Так что в Лаузице сейчас нельзя было найти не то, что рейтарскую экипировку — даже стёртые подковы и старая уздечка могли уцелеть разве что чудом.

И ладно бы это касалось только конницы! Чёрт с ними, с рейтарами недоделанными. Но увы. Нас, в смысле славную имперскую пехоту, учинённое фельдмаршалом разорение зацепило как бы не больше, чем кавалеристов, о чём мне было известно, опять же, не понаслышке. Дело в том, что одним из первых поручений, которое взвалил на меня герр Юлиус, едва утвердившись на должности помощника коменданта, стала проверка городского арсенала на предмет поживиться там чем-то полезным. Однако здравый, в общем-то, план полностью провалился, поскольку означенная проверка выявила полное отсутствие каких-либо запасов пороха, свинца, оружия и вообще хоть чего-нибудь стоящего. Интенданты Тилли, выступая в поход, выгребли всё подчистую, оставив на память о себе лишь жалкую горстку не подлежащих ремонту мушкетов да переломанных пик.

Я, кстати говоря, тогда же, не иначе как от досады, прихватил несколько мушкетов с вздутием ствола в казённой части. Думал грешным делом доработать их напильником, удалив часть ствола непосредственно перед вздутием и таким образом заполучить учебные пособия, на которых можно было бы без особых помех отрабатывать основные приёмы заряжания. Как говорится, с худой овцы — хоть шерсти клок. Потому как зрелище наших недоделанных стрелков во время экзерциций с оружием вызывало почти физическую боль, а понимание того простого факта, что мне рано или поздно предстоит идти в бой вместе с этими криворукими увальнями, внушало нешуточную тревогу.

В последнее время я, правда, несколько охладел к этой идее. С одной стороны обязанности писаря съедали большую часть свободного времени. С другой, благодаря общению с разными интересными личностями, у меня появилась куда более перспективная в плане повышения боеспособности наших недомушкетёров идея. Вот её-то мне и предстояло как следует обдумать за три дня оставшиеся до нашего выступления из Баутцена.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Oberstleutnant (нем.) — подполковник.

Глава 20

Собственно, идея была даже и не моя, а, что называется, честно позаимствована. Ну и творчески переиначена — а как иначе то?

А началось всё с короткого разговора между мной и одним шибко ушлым дезертиром. Парень прошлой осенью завербовался в саксонскую армию, но потом что-то не поделил с фельдфебелем и, трезво оценив свои шансы, смазал пятки салом. Недолгие странствия привели его в наш богоспасаемый стан под Баутценом, где горемыка изъявил желания вновь попытать счастья на воинском поприще, но уже под знамёнами императора. Конкретно же со мной его свело желание начать очередной этап своей карьеры с несколько более выгодных позиций. Проще говоря, этот хват захотел записаться в одну из рот наспех формируемого полка сразу унтер-офицером. Я в принципе был не против, тем более, что парень оказался и впрямь ушлым и готов был заплатить за свои нескромные желания целых два серебряных гульдена голландской чеканки неведомыми путями попавших в карманы саксонского дезертира (сам их обладатель на полном серьёзе утверждал, что выиграл монеты в кости у какого-то заезжего маркитанта из Гамбурга). Но малый опыт пребывания на писарской должности вкупе с врождённой осторожностью не позволили мне совсем уж безоглядно подходить к решению кадровых вопросов, а потому прежде чем вписать ретивого саксонца в соответствующий реестр, я решил всё же прояснить для себя уровень его квалификации. Вот тогда-то и выяснилась одна интересная особенность.

Оказалось, что в саксонской армии с подачи нового командующего уже с год как пытаются ввести, не много, не мало, новый способ заряжания мушкетов. Со слов говорливого дезертира получалось, что тщательно отмерянную навеску пороха потребную для выстрела, заворачивают в бумажную обертку и туда же запихивают пулю. Получается патрон, каковой при заряжании необходимо "скусить" зубами, после чего просто высыпать его содержимое в ствол мушкета и прибить сверху шомполом, использовав бумажную обертку в качестве пыжа. Причём в саксонской армии ходят упорные слухи, что столь хитрое новшество вовсе не является изобретением Георга фон Арнима, а самым наглым образом подсмотрено им во время недавнего похода в Пруссию, куда его посылал на помощь полякам ныне опальный генералиссимус. Именно там старина Георг якобы и узрел, как подобным образом заряжали свои мушкеты не то сами шведы, не то их шотландские наёмники.

Пребывая под сильнейшим впечатлением от услышанного, я в тот же вечер, едва вернувшись домой, достал и напялил свой старый добрый бандольер* с "апостолами"*, сумкой для пуль и роговой пороховницей. После чего, схватив мушкет для наглядности, стал мысленно его заряжать, отмечая в уме каждое производимое действие.

Открыть полку, насыпать немного пороху из пороховницы, закрыть полку и пороховницу, перевернуть мушкет, открыть одного из "апостолов" и высыпать его содержимое в ствол, закрыть опустевший футляр. Достать из сумки пыж, запихнуть его в ствол и прибить шомполом. Затем достать пулю, закинуть её в ствол и прибить ещё одним пыжом. Убрать шомпол. Всё, можно целиться, не забыв предварительно проверить тлеющий фитиль и поправив его в случае необходимости.

Вроде не так уж и сложно. Особенно, если все действия уже доведены до автоматизма. Правда, дополнительные трудности создаёт необходимость проделывать все указанные манипуляции синхронно с остальными камрадами, стоя с ними плечом к плечу в плотном строю. Тут уж лучше не зевать, если не хочешь получить локтём в бок в том самый момент, когда сыпешь порох на полку или в ствол. Если же с навыками беда, то напортачить при перезарядке — легче лёгкого, что регулярно демонстрируют мои нерадивые сослуживцы из последнего набора. Причём обгадиться они умудряются стоя в безопасности на учебном стрельбище. А что с ними приключится под огнём страшно даже представить. В принципе, если они хотя бы не убегут, побросав мушкеты, то будет уже неплохо.

Впрочем, не будем о грустном. Предположим, что наши горе-стрелки, глядя на меня, Отто, рыжего Хорста и прочих ветеранов, всё же не разбегутся при виде наступающих шведов, а стуча зубами от страха, мужественно встретят врага дружными залпами. После чего, начнут дрожащими руками перезаряжать свои мушкеты. И вот если при этом они будут использовать вместо привычных "апостолов" бумажные патроны, то количество производимых во время зарядки движений уменьшится примерно вдвое. Соответственно, уменьшится и вероятность ошибки. Ну и время на перезарядку весьма изрядно сократится... Даже с такими криворукими стрелками, как наши недоученные рекруты. А может даже — особенно с такими. Ведь, как известно, легче научить полного бездаря, чем пытаться переучивать того, кто уже хоть что-то да умеет и мертвой хваткой держится за свои старые навыки. Но как бы то ни было, способность стрелять вдвое чаще противника — дорогого стоит. Donnerwetter, да за такую возможность я готов прозакладывать даже своё гефрайтерское звание вместе с полагающейся к нему прибавкой к жалованию!

Недостатки, конечно, тоже имеются — куда ж без них? Взять тот же порох. Он, зараза такая, имеет паршивую привычку портиться от влаги. И если деревянный пенальчик с плотно пригнанной крышкой неплохо защищает от сырости, то про бумажную обёртку этого не скажешь. Один майский дождик и можно остаться вообще без зарядов. Утренняя роса, туман и прочая мокрота тоже может выйти боком. Если не сразу, то через недельку-другую точно. Хотя с такими напастями при должной сноровке можно бороться. Например, использовать под патроны промасленную и навощённую бумагу. Да и сами патроны на походе и биваке хранить в какой-нибудь водонепроницаемой упаковке.

Впрочем, это всё ерунда. Основная трудность с патронами вовсе не в весенней сырости и даже не в бумаге, которую, кстати, еще следует где-нибудь достать. Главная проблема тут в том, как убедить герра Юлиуса пойти на столь смелый эксперимент! Но я ж не зря последние несколько недель подвизался на должности писаря — пришла пора применять новоприобретённые навыки на деле!

Приняв столь радикальное решение, я в два глотка выхлебал остатки пива, отточенным движением отодвинул опустевшую кружку и, напялив на голову шляпу, пожелал собутыльникам доброй ночи. После чего решительно двинулся в сторону выхода — пора наведаться в гости к герру гауптману, а то вдруг завтра в бой, а мы не готовы?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Bandolera (исп.) — перевязь, плечевой ремень, используемый для ношения различной стрелковой экипировки (см. иллюстрации).

* Такое прозвище закрепилось за деревянными футлярами (пеналами) с порохом (один футляр — один пороховой заряд). Стандартная экипировка мушкетёра обычно включала 12 таких мерных футляров (по количеству учеников Христа, откуда, собственно, и произошло прозвище), как правило, подвешиваемых на специальную перевязь — бандольер.

Глава 21

Герр Юлиус квартировал в солидном двухэтажном доме, на первом этаже которого располагалась бакалейная лавка, склад и коморки прислуги, а на втором находились хозяйские апартаменты. Причём почтенное семейство негоциантов волею гауптмана было выдворено из своих покоев и вынуждено ютиться по кладовкам да углам. В то время как фон Лаутербах с комфортом разместился на втором этаже, благо туда можно было попасть по отдельной внешней лестницы прямо со двора, минуя лавку и пыльные коморки. Вот на этой самой лестнице меня и встретил Хуберт. Командирский денщик, открыв дверь задом, выбрался на лестницу, сжимая в руках объёмистую кадку с водой, которую явно собирался выплеснуть во двор. Поскольку я в тот момент как раз находился под лестницей, то мне такой вариант как-то сразу не понравился.