— Московская компания в курсе ассортимента ваших товаров, но нас, прежде всего, интересует эксклюзив. Возможно ли приобрести ваше оружие? Скажем, по сто гиней за каждый скорострельный мушкет с запасом снаряженных патронов к нему в количестве сотни штук на ствол? Также нас интересуют летающие корабли. Цену на них назначайте сами, — англичанин на миг прервался и развел руками, — за это мы гарантируем вам лично комиссионные, скажем, по тысяче гиней. Золотом.
День у Александра начался из рук вон плохо. Сразу после завтрака он зашел в радиорубку узнать, не пришла ли ему телеграмма из Мастерграда, но радист лишь развел руками. Уже третий день Оля не отвечала. А, на всякий случай, прошло больше четырех месяцев, как он уехал от молодой жены в командировку. Затем появился слащавый хлыщ из Московской компании. То оскорбляет предков, то предлагает продать британцам оружие и воздушные корабли, хотя торговля ими запрещена даже с Московским царством. И при этом внаглую сует взятку. Ему, боевому офицеру! Это уже слишком. Да за кого он себя принимает, нагличашка! Лицо Александра побагровело, он зло усмехнулся и приподнялся со стула, нависнув над невысоким англичанином. Рожковский охнул и попытался что-то сказать, но молодой офицер повернулся и воткнул в ошеломленного посла холодно-яростный взгляд. Старший посол, прекрасно помнивший события недавней схватки с разбойниками, сглотнул слюну и невольно отшатнулся. На миг ему показалось, что взбешенный офицер просто пристрелит его при малейшей попытке противиться.
— Господин представитель Московской компании хочет нас оскорбить? — рявкнул на вполне понятном Вилберну английском Александр. Его несло на волнах ярости так же, как в тот день, когда он арестовывал тестюшку.
— Я Вас не понимаю.
— Мистер, Вы осмелились предложить мне взятку за предательство города.
Вилберн недоумевающе посмотрел на русского. Ну предложил, а что такое? Дело житейское, это не преступление, а всего лишь кормление. Нормальная торговая практика. Почему варвар взбесился? Ничего не понимаю. И по какому праву это русский кричит на него?
— Ко мне нужно обращаться сэр! Я благородного происхождения! — покраснел как рак белокожий англичанин.
— А мне без разницы, извинись!
Сэр Вилберн в ярости сжал кулаки, глухо зарычал и бросил бешеный взгляд на попаданца. Никто и никогда не говорил с ним ТАК. И черт с ним, с поручением, но наглый варвар ответит!
Рожковский окинул взглядом побагровевшие физиономии спорщиков, выругался про себя. Хотя с английским у него неважно, но то, что конфликт нарастает и может закончиться плачевно, он уловил. "Язык дипломату дан, чтобы скрывать мысли. Как он себя ведет, гости совершенно правы в своих догадках о варварстве русских. Из-за Александра они подумают, что у нас за 300 лет ничего не изменилось. После подобного Александра надо бы уволить с позором из посольства, пусть пешком в Мастерград идет!" Старший посол до хруста заломил пальцы и сделал попытку хоть как-то спасти положение:
— Господа, не надо нервов, прошу вас успокоиться!
Но оба спорщика закусили удила.
— Господин посол. Вы меня оскорбили, вы дворянин? — ледяным тоном осведомился англичанин.
Александр издевательски ухмыльнулся, уставившись Вилберн в глаза:
— Я офицер, что, хочешь вызвать на дуэль? Ну что же, поединки в Мастерграде разрешены. Стреляться так стреляться! Только имей в виду, что по закону я могу пользоваться только нашим оружием. — Александр расстегнул кобуру, пистолет ПМ, блеснув воронением ствола, с негромким стуком лег на стол. — Перезаряжать его не надо, за несколько мгновений из него возможно выстрелить восемь раз и на расстоянии 150 футов точно попасть в человека. Где и когда?
Несколько мгновений мужчины сверлили друг друга бешенными взглядами, затем Вилберн опустил глаза на пистолет и судорожно сглотнул слюну. Себя он считал очень щепетильным в вопросах чести, но самоубийцей не был. Против такого оружия у него шансов нет.
— Прошу принять мои извинения, — сквозь зубы произнес англичанин и бросил на оппонента яростный, ненавидящий взгляд. Александр понял, что нажил себе смертельного врага. Плевать, подумал он. Облезет пытаться отомстить!
— Господа, господа, — вновь подал голос Рожковский, — надеюсь, недоразумение исчерпано?
— Да, — ледяным тоном произнес Александр, пистолет отправился обратно в кобуру. Обернувшись к англичанину, продолжил все еще подрагивающем от ярости голосом — сэр Вилберн, мы имеем от руководства города однозначные инструкции. Наши купцы в Европу выезжать не будут, а торговля мастерградскими товарами будет вестись только через русских купцов.
Разозлил Вилберн Александра не на шутку, но наглость англичанина помогла удачно выполнить поручение начальника службы безопасности города. Сделать все, чтобы свести прямые контакты Мастерграда с Западом к минимуму. До решения турецкого вопроса и начала войны за испанское наследство руководство города решило не вмешиваться в европейскую свару. Пусть разбираются между собой сами, чтобы Западу было не до России с Мастерградом. Да и упускать козырь — знание последующих событий, не хотелось. Стоит попаданцам вмешаться в европейские дела, это приведет к непредсказуемым изменениям и знание "прошлой" истории уже ничем не поможет. А за время передышки "переварить" земли, которые удастся забрать у турок и татар, начать индустриализацию России и развернуть на полную мощность промышленность Мастерграда. Тогда и наступит черед попаданцев влезть в хрупкую посудную лавку высокой европейской политики. Как говорится: у носорога плохое зрение, но при весе в 3 тонны это не его проблемы.
Англичанин успел совладать с чувствами и внешне спокойно выслушал сообщение о своем фиаско. На этом переговоры закончились. Рожковский вручил англичанам список изделий высокой переработки, которые Мастерград готов продавать с ценами на них и список необходимых товаров, включавший несколько позиций: от ртути с каучуком до кофе и сахара. Англичане холодно откланялись. Едва закрылась дверь и отгрохотали шаги, Рожковский повернулся к Александру и посмотрел на него тяжелым взглядом. Из-за близости к прежнему руководству города, в тонкости политики Мастерграда по отношению к Запада его не посвящали, и во многом он был "свадебным" генералом.
— Александр, я буду вынужден доложить в город о Вашем сегодняшнем неподобающем поведении.
— Это Ваше право, — устало, после сильных эмоций накатила опустошенность, ответил Александр.
Он уже собирался ложиться спать, когда в комнате пронзительно зазвенел телефон. Радист скороговоркой доложил, что на имя Александра пришли две телеграммы. Одна долгожданная от Оли, вторая от Главы города. Пулей одевшись, Александр выскочил за дверь и через пару минут переступил порог разместившейся под самой крышей посольства радиорубки. Первой пробежал глазами телеграмму от жены и просиял словно начищенный медный пятак. Оля писала, что любит его, скучает и, как только откроются реки, с первым караваном судов приедет в Москву. Вторую телеграмму прочитал внимательнее. Чепанов в целом одобрил результаты переговоров с Московской компанией, но Александру демонстративно поставил на вид его несдержанность.
Глава 6
Морозный вечер. Кожаный возок, запряженный шестерней гнедых коней с Петром и Меншиковым внутри, возвращается с Кукуя домой, в Кремль. Монотонно болтается слюдяной фонарь. Скрипит под полозьями свежевыпавший снег. Ледяной ветер бросает снежную пыль внутрь, прямо в лицо, но Петру не холодно, соболья шуба на груди распахнута. После выпитого в аустерии Иоганна Монса хлебного вина даже жарко. Мечтательный взгляд юного царя скользит по едва различимым под неверным светом убывающей луны очертаниям домов. Праздновали день рождения Модесты — старшей дочери покойного главы семейства. Собралась вся верхушка немецкой слободы и высокопоставленные иностранцы. Танцевали, затем в саду запускали фейерверк. Потом ужинали свиными головами с фаршем, кровяными колбасами, дивными земляными яблоками, именуемыми картофель. Впрочем, в мастерградском посольстве ими уже угощали. Зело вкусны. Петр закусывал, грыз любимую редьку, курил трубку. Вот это жизнь! Правда на фоне привезенных мастерградцами чудес, Кукуй изрядно померк, но прелестная младшая дочь покойного хозяина тянула Петра как магнитом. Словно зачарованный, он весь вечер глядел на кукуйскую красавицу. Юная девушка привлекала взоры всех гостей. В алом как кровь платье, русые волосы зачесаны в высокую прическу, голые плечи и руки белоснежные и невозможно соблазнительны. Ночевать не остались, наутро собиралась Боярская дума и завтра придется идти на заутреннюю.
Съехали с бревенчатой мостовой на заснеженную дорогу, скорость возка заметно увеличилась. Меншиков все время странно поглядывавший на своего господина, начал тихо смеяться чему-то своему.
— Ты чего, — удивленно спросил Петр, поворачиваясь и возвращаясь из мечтаний на землю.
— Мин Херц! Младший посол мастерградский Петелин подарил мне книгу про тебя, так и называется: Петр первый. Сочинил ее потомок Толстых.
— Да? — лениво поинтересовался молодой царь, — а не врешь? Ты как ее прочитал, ты же читать, писать не умеешь!
Меншиков шмыгнул носом, ответил вкрадчивым тоном:
— Ну почему неграмотный, расписаться смогу! А книгу приказал слуге читать. Зело удивительна!
— И чем она диковинна? — вяло поинтересовался Петр, — Про гисторию? Так сказывал мне Александр, посол мастерградский. Божьим помышлением с переносом сего города к нам, она другая станет.
Гистория — история
— Там многое есть, кто верен тебе остался, а кто предал...Глянь.
Меншиков вытащил толстый кирпич книги, протянул царю. На алой как кровь обложке золотом горела надпись: Петр первый. Молодой царь внимательно глянул в глаза верного слуги, молча принял подарок, нахохлился в глубине возка, где лицо скрывалось в густой тени.
Проснулся Петр задолго перед рассветом от давящей в груди боли, от холода его трясло мелкой дрожью. Темно, сквозь длинное и узкое окошко с частым переплетом, свет почти не проникает, лишь огонь тихо потрескивающей лампадки перед иконами немного разгоняет ночной мрак. Пахнет табаком, вчерашним перегаром и жарко натопленной печью. Он торопливо поправил одеяло, это не помогло, морозило по-прежнему. Заскрипела кровать под длинным и нескладным телом.
— Алексашка! — тихо прохрипел слабым голосом Петр, но его услышали.
В соседней палате зашепталось несколько голосов. Что-то упало и через миг дверь открылась, в проеме показалась сонное лицо Меншикова, в руке подсвечник, глаза опухшие. Огоньки пляшут на оплывших свечах.
— Звал мин Херц? -все еще сонным голосом поинтересовался он.
— Худо мне, Алексашка — хриплым пожаловался российский самодержец, — Грудь болит и морозит. Позови дохтора.
Прохладная рука легла на пылающий лоб царственного юноши и тут же отдернулась словно прикоснулась к пылающим углям. Царь глухо с надрывом закашлял, сплюнул в платок мокроту.
Через считанные минуты в палате было светло от нескольких ярко полыхающих подсвечников. Набежали стольники. Суетливо укрывали царя дополнительными одеялами, но ему становилось все хуже. В дальних темных переходах запричитали, закрестились старухи, пока на них не шикнул ближний боярин царя Петра Черкасский Михаил Алегукович. Вскоре прибыла вдовая царица матушка Наталья Кирилловна с иноземным дохтуром. В русском государстве собственных медиков не было. Простой народ пользовался услугами знахарей, а государя с боярами пользовали иноземцы — выпускники медицинских факультетов университетов Парижа, Рима или другой европейской столицы. Правда уровень их знаний и умений с точки зрения человека двадцать первого века более чем сомнительный. Несмотря на это часть пациентов выживала. Если больной хочет жить, здесь даже медицина бессильна!
"Дохтур" царский кровопускание сделал, дал порошки, но царю становилось все хуже, вскоре он впал забытье и только метался под грудой одеял по смятой постели.
Перед обедом в кабинете Александра раздался звонок. К этому времени он начал беспокоиться. Где самодержец российский? Заседание Думы давно должно закончиться, а царь даже не пытается войти в игру. Что-то случилось?
— Дзинь — раздалась трель телефонного звонка. Ну наконец, подумал Александр, поднимая к уху трубку, но на другом конце провода оказался не Петр.
— Да, герр Питер.
— Это я, Александр Меншиков! Царь заболел! — захлебываясь от волнения зачастил царский любимец, — Помоги, а! Ты говорил, что у вас дохтор хороший, наш иноземец только кровь цедит как упырь, а толку никакого!
— Сейчас буду, — пообещал Александр, кладя трубку назад. Вариант медицинской помощи царскому семейству обговаривался в Мастерграде. Царским лекарем должен стать мастерградец.
Через час один из двух посольских врачей в сопровождении Александра и Меншикова перешагнул порог царской опочивальни. В руке крепко зажат белый чемоданчик, украшенный красным крестом. Вдалеке ударил колокол дворцовой церкви. В комнате душно, от натопленной печи пышет сухим жаром. Царь Петр, укрытый несколькими одеялами, лежит на широкой постели. Лицо покраснело, лоб в мелких капельках пота, дыхание хриплое, прерывистое. У запотевшего высокого полукруглого окна на раскладном итальянском стуле — царица Наталью Кирилловна во вдовьей черной опашени и золотопарчовой мантии. Над головой горят огоньки цветных лампад. В ярко-синих, направленных на сына глазах плещется острая жалость и смертная тоска. Мать видит, плохо ее кровиночке. Потеряет не только свет очей — Петрушу, потеряет все. Царевна Софья ничего не забыла и ничего не простит. Если вернется в Кремль, то сохранить жизнь и затвориться в монастыре — будет большой удачей! У стола пузатый мужчина, что-то смешивает в чугунной ступе. Судя по бритому лицу и коротким штанишкам, иноземный дохтур. При виде мастерградцев Петр беспокойно вскинулся, взгляд круглых, словно у совы глаз остановился на вошедших.
— Государь, я привел мастерградского лекаря, — тихо произнес Меншиков, в голосе тоска. Несмотря на известную склонность к воровству, молодому царю он был верен как собака.
— Худо мне, Данилыч, жаром горю, — хрипло произнес Петр и глухо закашлялся. Тусклый, затуманенный болезнью взгляд остановился на Александре.
— Разреши нашему доктору себя осмотреть, — попросил младший посол.
Петр первый молча кивнул.
— Можно удалить посторонних? — произнес врач, проходя к столу. Решительно подвинул на столе подсвечники с оплывшими свечами, на их место лег чемоданчик. Щелкнули замки, открывая взгляду многочисленные коробочки и медицинский инструмент. Царь вновь молча кивнул. Иноземный дохтур засопел и недовольно поджал губы.
— Их бин медикус. Я иметь диплом медикуса славного Кельнского университета. Кто вы есть такой! — с акцентом, но вполне понятно произнес толстяк и презрительно ткнул пальцем в сторону мастерградца.
— Ты уже государя лечил, а ему все хуже! Залечить до смерти хочешь немец? Прочь поди! — наклонилась к немцу, почти кричит Наталья Кирилловна.
