Два отряда солдат обменялись ударами на манер пары боксеров. Быстрая гневная стрельба пошла туда-сюда. Люди в синем были полны решимости отчаяться в своих обстоятельствах и ухватились за месть, которую нужно было отомстить с близкого расстояния. Их гром разразился громко и доблестно. Их изогнутый фронт ощетинился вспышками, и место огласилось лязгом их шомполов. Юноша какое-то время нырял и уворачивался и добился нескольких неудовлетворительных обзоров врага. Их оказалось много, и они быстро отвечали. Казалось, они шаг за шагом приближаются к синему полку. Он мрачно сел на землю с флагом между коленями.
Заметив злобный, волчий нрав товарищей, ему пришла в голову сладкая мысль, что если неприятель собирался проглотить полковую метлу большим пленным, то он мог бы иметь хотя бы утешение в том, чтобы спуститься щетиной вперед.
Но удары противника стали слабеть. Меньшее количество пуль разрывало воздух, и, наконец, когда люди расслабились, чтобы узнать о сражении, они могли видеть только темный клубящийся дым. Полк лежал неподвижно и смотрел. Вскоре к надоедливому пятну пришла какая-то случайная прихоть, и оно начало тяжело извиваться. Мужчины увидели площадку, свободную от истребителей. Это была бы пустая сцена, если бы не несколько трупов, брошенных и скрученных в причудливые формы на траве.
При виде этой картины многие люди в синем выскочили из-под своих укрытий и заплясали от радости. Их глаза горели, а хриплый восторг сорвался с пересохших губ.
Им стало казаться, что события пытаются доказать их бессилие. Эти небольшие сражения, очевидно, пытались продемонстрировать, что люди не умеют хорошо сражаться. Когда они были на грани подчинения этим мнениям, небольшая дуэль показала им, что пропорции не были невозможными, и тем самым они отомстили своим опасениям и врагу.
Толчок энтузиазма был их снова. Они оглядывались вокруг с выражением приподнятой гордости, чувствуя новое доверие к мрачному, всегда уверенному оружию в своих руках. И это были мужчины.
ГЛАВА XXI.
Вскоре они поняли, что стрельба им не угрожает. Все пути вновь открылся для них. Неподалеку виднелись пыльно-голубые линии их друзей. Вдали было много колоссальных шумов, но во всей этой части поля вдруг наступила тишина.
Они поняли, что они свободны. Истощенная банда вздохнула с облегчением и собралась в кучу, чтобы завершить свое путешествие.
На этом последнем отрезке пути мужчины начали проявлять странные эмоции. Они торопились с нервным страхом. Некоторые из тех, кто был темным и непоколебимым в самые мрачные моменты, теперь не могли скрыть беспокойства, которое приводило их в бешенство. Возможно, они боялись быть убитыми незначительным образом после того, как прошли времена надлежащей военной смерти. Или, может быть, они думали, что было бы слишком иронично погибнуть у ворот безопасности. С возмущенными взглядами назад они поспешили.
Когда они приблизились к своим позициям, со стороны изможденного и загорелого полка, отдыхавшего в тени деревьев, проявился сарказм. К ним посыпались вопросы.
— Где ты был, черт возьми?
— Что ты возвращаешься?
— Почему ты не остался там?
— Там было тепло, сынок?
— Теперь домой, мальчики?
Один из них закричал с насмешливой мимикой: "О, мама, иди скорей, посмотри на этих соджеров!"
Из разбитого и избитого полка не последовало никакого ответа, за исключением того, что один человек вызвал по радио вызовы на кулачный бой, а рыжебородый офицер прошел довольно близко и свирепо уставился на высокого капитана другого полка. Но лейтенант подавил желавшего драться, и высокий капитан, покраснев от фанфар рыжебородого, принужден был пристально смотреть на какие-то деревья.
Эти слова глубоко уязвили нежную плоть юноши. Из-под нахмуренных бровей он с ненавистью смотрел на насмешников. Он размышлял о нескольких мести. И все же многие в полку преступно повесили головы, так что бывало, что люди брели с внезапной тяжестью, как будто несли на согнутых плечах гроб своей чести. И юный поручик, опомнившись, стал тихо бормотать черными ругательствами.
Когда они достигли своей старой позиции, они повернулись, чтобы осмотреть землю, по которой они атаковали.
Юноша при этом созерцании был поражен большим изумлением. Он обнаружил, что расстояния по сравнению с блестящими измерениями его ума ничтожны и нелепы. Флегматичные деревья, на которых многое произошло, казались невероятно близкими. Теперь, когда он задумался, он увидел, что времени тоже было мало. Он недоумевал, сколько эмоций и событий втиснулось в такое маленькое пространство. Мысли эльфа, должно быть, все преувеличили и расширили, сказал он.
Тогда казалось, что в речах изможденных и загорелых ветеранов была горькая справедливость. Он бросил презрительный взгляд на товарищей, которые посыпали землю, задыхаясь от пыли, красные от пота, с затуманенными глазами, взлохмаченные.
Они жадно глотали свои фляги, яростно выжимая из них каждую кроху воды, и полировали свои опухшие и водянистые лица рукавами пальто и пучками травы.
Однако юноше доставляло большое удовольствие размышлять о его выступлениях во время атаки. Раньше у него было очень мало времени, чтобы оценить себя, так что теперь ему доставляло большое удовольствие спокойно обдумывать свои действия. Он вспомнил кусочки цвета, которые в суматохе незаметно отпечатались в его возбужденных чувствах.
В то время как полк лежал, тяжело дыша от жарких усилий, офицер, назначивший их погонщиками мулов, прискакал вдоль строя. Он потерял кепку. Его взлохмаченные волосы развевались, а лицо потемнело от досады и гнева. Его нрав яснее проявлялся в том, как он управлял своей лошадью. Он яростно дергал и рвал поводья, останавливая тяжело дышащее животное яростным рывком возле полкового полковника. Он тут же разразился упреками, которые непрошено дошли до ушей мужчин. Они внезапно насторожились, всегда интересуясь черными словечками между офицерами.
"О, гром, Макчесней, какого ужасного быка ты сделал из этой штуки!" начал офицер. Он попытался говорить низким тоном, но его негодование заставило некоторых мужчин понять смысл его слов. "Какой ужасный беспорядок вы устроили! Боже мой, мужик, ты остановился примерно в ста футах по эту сторону очень красивого успеха! Если бы ваши люди отошли на сотню футов дальше, вы бы совершили большую атаку, но в нынешнем виде — сколько у вас копателей грязи!
Солдаты, слушая, затаив дыхание, теперь обратили свои любопытные взоры на полковника. У них был оголтелый интерес к этому делу.
Было замечено, что полковник выпрямился и ораторски поднял руку. Он носил обиженный вид; как будто дьякона обвинили в краже. Мужчины тряслись в экстазе от возбуждения.
Но вдруг манеры полковника из дьякона изменились в манеры француза. Он пожал плечами. — О, ну, генерал, мы зашли так далеко, как могли, — спокойно сказал он.
"Насколько ты мог? А ты, б'Гоуд? фыркнул другой. — Ну, это было недалеко, не так ли? — добавил он, бросив взгляд холодного презрения в глаза собеседника. — Думаю, не очень далеко. Вы должны были отвлечь внимание в пользу Уайтерсайда. Насколько хорошо вы преуспели, теперь вам могут сказать ваши собственные уши. Он повернул свою лошадь и поскакал прочь.
Полковник, которому было приказано услышать резкие звуки боя в лесу слева, разразился расплывчатыми проклятиями.
Лейтенант, который с видом бессильной ярости слушал интервью, вдруг заговорил твердым и неустрашимым тоном. — Мне все равно, кто человек, — генерал он или кто, — если он говорит, что ребята там не дрались, значит, он дурак.
— Поручик, — строго начал полковник, — это мое личное дело, и я вас побеспокою...
Лейтенант сделал послушный жест. — Хорошо, полковник, хорошо, — сказал он. Он сел с видом довольным собой.
Известие о том, что полк подвергся упреку, шло по линии. Какое-то время мужчины были сбиты с толку. "Хороший гром!" — воскликнули они, глядя на исчезающую фигуру генерала. Они считали это огромной ошибкой.
Вскоре, однако, они начали верить, что на самом деле их усилия были названы светом. Юноша мог видеть, как это убеждение тяготило весь полк, пока солдаты не стали похожи на закованных в наручники и проклятых животных, но при этом непокорных.
Друг с обидой в глазах подошел к юноше. "Интересно, чего он хочет, — сказал он. — Он, должно быть, думает, что мы пошли туда играть в шарики! Я никогда не видел такого мужчину!
Юноша разработал спокойную философию для этих моментов раздражения. — Ну, — возразил он, — он, наверное, вообще ничего этого не видел, разозлился, как черти, и решил, что мы овцы, только потому, что мы не сделали того, что он хотел. Жаль, что дедушку Хендерсона вчера убили — он бы знал, что мы сделали все, что могли, и хорошо сражались. Это просто наше ужасное везение, вот что.
— Я бы так сказал, — ответил друг. Казалось, он глубоко уязвлен несправедливостью. "Я должен сказать, что нам ужасно повезло! Нет никакого удовольствия в том, чтобы драться за людей, когда все, что ты делаешь, несмотря ни на что, делается неправильно. Я думаю, что в следующий раз я останусь здесь, и пусть они возьмут на себя свою старую ответственность и пойдут с ней к черту.
Юноша успокаивающе говорил со своим товарищем. "Ну, мы оба хорошо потрудились. Хотел бы я посмотреть на дурака, который скажет, что мы оба не так хороши, как могли бы!"
"Конечно, мы знали", — решительно заявил друг. — И я бы сломал этому парню шею, если бы он был размером с церковь. Но, во всяком случае, у нас все в порядке, потому что я слышал, как один парень сказал, что мы двое подходим лучше всего в этом полку, и они сильно поспорили по этому поводу. Другой парень, конечно, сказал, что это ложь, он видел все, что происходит, и он никогда не видел нас с самого начала и до конца. И гораздо больше поражены тем, что это не было ложью — мы действительно дрались как гром, и они устроили нам хорошие проводы. Но вот чего я не выношу: этих вечных старых солдат, которые хихикают и смеются, а потом этот генерал, он сумасшедший.
Юноша воскликнул с внезапным раздражением: "Он балбес! Он меня бесит. Я хочу, чтобы он пришел в следующий раз. Мы покажем ему, что...
Он остановился, потому что к нему торопливо подошли несколько мужчин. На их лицах читалось радостное известие.
— О Флем, ты должен был слышать! воскликнул один, нетерпеливо.
— Что слышал? сказал юноша.
— Да, шутка, надо было слышать! повторил другой, и он устроился, чтобы рассказать свою весть. Остальные возбужденно закружились. — Ну, сэр, полковник встретил вашего лейтенанта прямо возле нас — это было самое ужасное, что я когда-либо слышал, — и говорит: "Гм! гм! он сес. 'Г-н. Хасбрук! он спрашивает, кстати, кто был тот парень, что нес флаг? он сес. Вот, Флемин, что ты об этом думаешь? "Кто был тот парень, что нес флаг?" он видит, и лейтенант, он сразу же говорит: "Это Флемин", и "он джимхик", он сразу же понимает. Какая? Я говорю, что он сделал. "Джимхикки", — понимает он, — это его слова. Он тоже. Я говорю, что он сделал. Если ты расскажешь эту историю лучше, чем я, давай, расскажи. Ну, тогда держи язык за зубами. Лейтенант, он видит: "Он балбес", а полковник, он видит: "Гм! кхм! он, действительно, очень хороший человек, гм! Он держал флаг далеко впереди. Я видел его. Он хороший парень, — говорит полковник. "Спорим, — говорит лейтенант, — что он и парень по имени Уилсон были во главе атаки и все время выли, как индейцы", — говорит он. "Все время заряжайте голову", — говорит он. "Парень по имени Уилсон, — говорит он. Ну, Уилсон, мой мальчик, напиши это в письме и отправь своей матери, а? "Парень по имени Уилсон, — говорит он. Полковник, он спрашивает: "Они были, в самом деле?" Кхм! кхм! Мои саке! он сес. — Во главе полка? он сес. — Были, — говорит лейтенант. "Мои сакэ!" се полковник. Он видит: "Ну, ну, — видит, — эти два младенца?" — Были, — говорит лейтенант. — Ну-ну, — говорит полковник, — они заслуживают быть генерал-майорами, — говорит он. "Они достойны быть генерал-майорами".
Юноша и его друг сказали: "Ха!" — Ты лжешь, Томпсон. "О, давай на огонь!" — Он никогда этого не делал. "О, какая ложь!" "Хм!" Но, несмотря на эти юношеские насмешки и смущения, они знали, что лица их глубоко покраснели от острых ощущений наслаждения. Они обменялись тайными взглядами радости и поздравления.
Они быстро забыли многое. В прошлом не было картин ошибок и разочарований. Они были очень счастливы, и их сердца наполнились благодарной привязанностью к полковнику и молодому лейтенанту.
ГЛАВА XXII.
Когда лес снова начал изливаться темными массами врага юноша чувствовал безмятежную уверенность в себе. Он коротко улыбнулся, увидев, как люди уворачиваются и ныряют от протяжного визга снарядов, брошенных на них огромными пригоршнями. Он стоял прямо и спокойно, наблюдая, как начинается атака на часть линии, образующей синюю кривую вдоль склона соседнего холма. Его зрению не мешал дым от винтовок его товарищей, и он имел возможность видеть фрагменты тяжелого боя. Было облегчением наконец понять, откуда доносились некоторые из этих шумов, донесшихся до его ушей.
Недалеко он увидел два полка, которые сражались в отдельном бою с двумя другими полками. Он был на расчищенном месте, в обособленном виде. Они пылали, как на пари, нанося и принимая страшные удары. Стрельба была невероятно ожесточенной и быстрой. Эти целеустремленные полки, по-видимому, не обращали внимания на все более важные цели войны и дрались друг с другом, как в матче.
В другом направлении он увидел величественную бригаду, идущую с явным намерением выбить неприятеля из леса. Они скрылись из виду, и вскоре в лесу раздался внушающий благоговейный трепет. Шум был неописуемый. Подняв этот невероятный шум и, по-видимому, найдя его слишком сильным, бригада через некоторое время снова маршировала в своем красивом строю, ничуть не потревоженная. В его движениях не было следов скорости. Бригада была бойкой и, казалось, гордо указывала большим пальцем на кричащий лес.
На склоне слева стоял длинный ряд орудий, хриплых и обезумевших, доносивших на врага, который в лесу готовился к новой атаке в безжалостном однообразии стычек. Круглые красные разряды орудий дали багровую вспышку и высокий густой дым. Изредка мелькали группы трудящихся артиллеристов. В тылу этого ряда орудий стоял дом, спокойный и белый, среди рвущихся снарядов. Группа лошадей, привязанных к длинной ограде, яростно дергала себя за уздечки. Мужчины бегали туда-сюда.
Некоторое время продолжался разрозненный бой между четырьмя полками. Вмешательства не произошло, и они сами уладили свой спор. Несколько минут они яростно и мощно били друг друга, а затем более светлые полки дрогнули и отступили, оставив кричать темно-синие шеренги. Юноша увидел, как среди остатков дыма трясутся от смеха два флага.
В настоящее время была тишина, беременная смыслом. Голубые линии слегка сместились и изменились и выжидающе смотрели на безмолвные леса и поля перед ними. Тишина была торжественной и церковной, если не считать далекой батареи, которая, очевидно, не в силах сохранять тишину, послала по земле слабый раскаты грома. Это раздражало, как и шум невпечатленных мальчишек. Мужчины воображали, что это помешает их торчащим ушам услышать первые слова новой битвы.
