Вокруг уже никого не было, только стража. Стражники, по большей части двурогие, стояли здесь за каждым поворотом. С копьями наперевес или на караул, неуклюже марширующие и сменяющие друг друга воины королевской гвардии были единственными хозяевами этой необитаемой части дворца и хранителями её тайн. Между резных балок потолков кишели и пищали летучие мыши, из-под ног короля порой разбегались крысы; но в остальном дворец хранил странное безмолвие, как будто, как и хозяин, был погружен в нелегкие размышления о сложном выборе.
Шагая сквозь сгущавшиеся сумерки, король салютовал стражникам, почти не замечая их. На целом свете остался только один человек, от кого он ещё мог надеяться получить совет. Возможно совет, порожденный подлыми намерениями, — но, так или иначе, он его услышит. Человек, о котором шла речь, сам по себе был главной из тайн дворца. Король шел к отцу.
По мере того как Орел всё ближе подходил к той глубинной, внутренней части дворца, где томился в заточении его отец, в коридорах росло число стражей, замирающих навытяжку при появлении государя с такой удивительной поспешностью, словно от его царственной особы исходил некий особый флюид, в мгновение ока замораживающий тела людей.
По каменной лестнице король спустился к площадке с крепкой деревянной дверью в дальнем конце. У стоявшего здесь стражника-фагора не были отпилены рога, что подчеркивало его принадлежность к высшему военному рангу.
— Я хочу войти.
Без единого слова фагор достал ключ, и, отперев дверь, приоткрыл её перед королем. Толкнув дверь, Орел начал спускаться дальше, осторожно нащупывая в темноте ступеньки. Мрак, и без того почти непроглядный, сгущался ещё больше по мере того, как ступени уходили вниз. Спускаясь по неровной лестнице к подземельям, предназначенным для особо важных заключенных, он ощущал, как его, словно мокрое одеяло, окутывают холод и влажная тьма.
У подножия лестницы была ещё одна площадка со второй запертой дверью и новым стражником. По мановению королевской руки отперли и эту дверь.
За этой второй дверью крылся застенок его отца, темный и сырой, состоящий из трех каменных комнат-мешков. Первая имела наиболее устрашающий вид. В разное время здесь помещались оружейная, кладовка, кухня и камера пыток, причем зловещие приспособления последней всё ещё были развешаны на стенах.
Вторая комната служила спальней, но из обстановки в ней имелся только старый диван. Когда-то здесь была мертвецкая и комната выглядела гораздо более походящей для этой мрачной цели.
Отца, короля ВарпалАнганола, он нашел в третьей комнате — завернувшись в одеяло, тот сидел в ветхом деревянном кресле и неотрывно смотрел на полено за решеткой камина, тлеющее и не желающее разгораться. Сквозь забранное решеткой маленькое окошко, прорезанное высоко под потолком, в комнату проникали остатки угасающего дня. Старик на табурете поднял голову, моргнул и чмокнул губами, как будто увлажнял горло, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.
— Отец, это я, — сказал король. — Тебе так и не принесли лампу?
— Я пытаюсь высчитать, какой сейчас год, — пробормотал старик.
— Сейчас 381-й год Объединения, лето.
С тех пор как он в последний раз видел отца, прошло уже несколько теннеров. Свергнутый король окончательно постарел и скоро должен был присоединиться к сонму теней, скитающихся по каменным переходам дворца. Воспоминания о нем станут легендами...
Но ВарпалАнганол вдруг встал и повернулся к сыну, цепляясь рукой за каминную полку.
— Не угодно ли присесть, сын мой? К несчастью, здесь только это кресло. Мои покои очень скудно обставлены. Садись, а мне не помешает немного постоять.
— Спасибо, отец, не стоит беспокоиться, я не хочу сидеть. Я пришел поговорить.
— Нашелся ли твой сын — как бишь его? Роба? Ты нашел Робу?
— Роба сошел с ума — теперь об этом знают даже иноземцы!
— Помнишь, ведь он и в детстве любил пустыню. Я возил его туда вместе с его матерью. Такое голубое и бескрайнее было там небо...
Король не собирался тратить время, слушая болтовню старика. Он сразу решил взять кайдава за рога.
— Отец, я хочу развестись с Кун. Вопрос касается национальной безопасности.
— Что ж, ты сможешь запереть её здесь, со мной. Мне очень нравится Кун, она такая милая женщина. Конечно, тогда нам понадобится ещё одно кресло...
— Отец, мне нужен совет, — напомнил король. — Я пришел просить у тебя совета.
Старик медленно опустился в кресло. Подойдя к нему в несколько стремительных шагов, Орел присел на корточки, чтобы видеть его лицо, озаренное трепещущими бликами тусклого пламени камина.
— Я хочу говорить с тобой о любви, чем бы она, любовь, ни была. Ты выслушаешь меня и дашь совет, да, отец? Говорят, любви покорны все. И находящиеся на самом верху, и несчастные из низов. Я люблю нашего Всемогущего Акханабу и каждый день совершаю ему службу; я его наместник на земле. Превыше всех живых женщин в мире я люблю мою МирдемИнггалу. Ты знаешь, я убью любого, кто взглянет на неё неподобающе.
Король замолчал. Наступила пауза, во время которой его отец собирался с мыслями.
— Ты хороший фехтовальщик, как я слышал, — некстати прошелестел старик.
— 'Любовь подобна Смерти', так, кажется, говорят поэты? — продолжил король, не слушая отца. — Я люблю Акханабу и люблю Кун. Но где-то под покровом этой святой любви — в последнее время я чувствую это особенно явственно — кроется напряженный сосуд лютой ненависти. Разве это нормально, отец, скажи? Чем я прогневал Акханабу, раз он так запятнал мои чувства? Или это соблазн Вутры? Неужели все люди порой испытывают это?
Старик промолчал.
— Помнишь, когда я был ребенком, ты часто бил меня. Ах, как ты меня бил! Избив, ты запирал меня в пустой комнате. Однажды ты запер меня в этом самом подвале, помнишь? Но я всё равно продолжал любить тебя, любить беззаветно, не задавая себе никаких вопросов. Невинной роковой любовью мальчика к своему отцу. Но возможно ли любить кого-то без этой едкой струйки яда ненависти, сочащегося под спудом?
Прислушиваясь к словам сына, старик ёрзал в кресле, словно не находя себе места из-за неизлечимой чесотки.
— Всё повторяется, — наконец прошептал он. — Ничему нет конца... Не стоит надеяться, что новое поколение заживет по другим законам, будет страдать и радоваться по-другому. Твои муки порождены не ненавистью, а чувством вины. Вот что тебя изводит, Ян — вина. Это чувство не ново, оно знакомо и мне, да и другим людям на земле. Это унижение, наследственное отчаяние и жалость впитаны нами с молоком матерей, за них Акханаба покарал нас вечными муками жары и холода. Насколько я успел заметить, женщины тут в лучшем положении, чем мужчины, — они не столь задумчивы и потому страдают меньше. Мужчины правят женщинами, но кто правит мужчинами?.. Ненависть, о которой ты говоришь, вовсе не так уж плоха. Мне нравится ненависть, она развлекает меня и не дает скучать. Холодными ночами с ненавистью не так зябко...
— Когда я был мальчиком, подростком, я ненавидел весь мир и каждого в нем живущего, — согласился король. — Я ненавидел тебя за то, что ты не держал своё слово. Но вина — иное дело, чувство вины унизительно! Ненависть не дает падать духом, заставляет забыть вину.
— А любовь? — старик вздохнул. Его дыхание со старческим неприятным душком разложения вырвалось во влажный воздух. Снаружи уже наступила ночь; стало так темно, что сын свергнутого монарха уже не различал черт отцовского лица, только его абрис с темными провалами глаз и рта. — Я знаю, что такое любовь собаки к хозяину. Когда-то давно у меня была псарня, отличные асокины, может быть, лучшие в наших краях, с бело-коричневыми мордами, с глазами, как у мадис. Мой самый любимый пёс всегда был около меня и спал на моей постели. Этого пса я очень любил. Как же была его кличка? Забыл...
ЯндолАнганол гневно поднялся на ноги.
— И эта любовь — единственная, какую ты познал в жизни? Любовь к какой-то паршивой гончей?
— Может и так, потому что я не помню, приходилось ли мне любить кого-то ещё... — старик вдруг резко переменил тон. — Ну да ладно... так в чем проблема: ты собрался развестись с МирдемИнггалой и пришел ко мне искать, чем заглушить голос изводящей тебя совести? Решил, что я сумею сказать тебе нечто такое, что убедит тебя в твоей правоте? Ждешь волшебного слова?
— Я этого не говорил, — пробормотал король, в то же время понимая, что этого он и хотел. Отец всегда видел его насквозь.
— Тогда зачем ты здесь? Прости, но я уже забыл. Какой сейчас год, скажи пожалуйста? Мне, старику, это простительно, но похоже, ты тоже об этом забыл. Ты можешь просто объявить, что королева МирдемИнггала и её брат, ЯфералОборал, замыслив подлое убийство сиборнальского посла, не сумели претворить свой план в жизнь и брат королевы погиб. Заговор. Во все времена это было наилучшей причиной для опалы. Избавившись таким образом от королевы, ты угодишь сразу и Сиборналу, и Панновалу, и Олдорандо!
Король ЯндолАнганол стиснул руками голову.
— Отец, откуда ты узнал о смерти ЯфералОборала? Ведь его тело доставили во дворец всего час назад!
— Видишь ли, сынок, то, что я по своей немощи и ревматизму малоподвижен, ещё ничего не значит — новости приходят ко мне сами... Теперь у меня гораздо больше времени... Есть и другие возможности...
— О чем ты говоришь?
Но старик просто игнорировал его.
— Однажды ночью королева может просто исчезнуть. Бесследно, под покровом темноты. Исчезнуть навсегда, чтобы никогда больше не появиться вновь. Теперь, когда её брата не стало, нет никого, кто стал бы поднимать по этому поводу шум. Её старик-отец ещё жив?
— Нет. Не знаю. По крайней мере, я его не убивал, — пробормотал потрясенный король. — То, о чем ты говоришь, отец, не приемлемо ни под каким видом! У меня это просто не укладывается в голове...
— Ничего, ты справишься, стоит только начать.
Старик начал задыхаться, то ли от астмы, то ли от смеха. Вскоре приступ прошел.
— Но согласись, мой план с заговором хорош, да?
Король подошел к окошку и остановился под ним, задрав голову. По каменному потолку темницы бродили призрачные волны света. Снаружи, за стеной тюрьмы отца, находилась купальня королевы королев. Тревоги и печали накапливались в нем, поднимаясь, как вода в половодье. Его отец, такой немощный и слабый, был по-прежнему коварен, хитер и вероломен.
— Хорош ли? Я схожу с ума от угрызений совести — и, используя обстоятельства, удобный случай, выхожу сухим из воды, так, что ли? Теперь мне ясно, в кого я пошел!
Король стремительным шагом пересек все три комнаты и грохнул кулаком в дверь, требуя, чтобы его выпустили. После подвального мрака вечерний мир показался ему неожиданно прозрачным и наполненным светом. Толкнув боковую дверь, король Орел вышел к бассейну-купальне и спустился по ступенькам к воде. Когда-то здесь была причалена к берегу лодка; он помнил, как маленьким мальчиком плавал на ней. Теперь эта лодка сгнила, развалилась и затонула.
Небо в заплатах серых облаков было цвета лежалого сыра. На дальней стороне купальни, подобно скале, черным силуэтом высилась башня королевы; её парапет мрачной зубчатой линией вырисовывался на фоне темнеющего неба. В одном из окон горел тусклый свет. Может быть, там, за окном, его жена готовилась ко сну. Он ещё мог прийти к ней и вымолить прощение. Ещё мог забыться в её красоте...
Но вместо того он, сам не понимая, что на него вдруг нашло, бросился в тихую воду бассейна.
Руки он держал перед собой, словно человек, прыгнувший с крыши высокого здания. Воздух медленными пузырями выходил из его одежды. Он погружался и вода вокруг него стремительно темнела.
'Не подниматься бы никогда', — сказал он себе, пытаясь ухватить руками тину на дне.
В глубине вода была темной и холодной. Ужас пришел к нему и он приветствовал его, как старого друга. Из его носа вырвались пузырьки воздуха.
Но воля к жизни, направляемая Всемогущим, не позволила королю найти прибежище в лабиринтах смерти. Тщась удержаться на дне, он всё же начал подниматься к поверхности. Когда он, отдуваясь, наконец, вырвался на воздух, свет в окошке королевы уже погас.
Глава 4.
Королева в гостях
у живых и мертвых
Рассвет нового дня обещал жару и духоту. Королева королев отдала себя в заботливые руки фрейлин и те осторожно выкупали её. После омовения она немного поиграла с Татро, потом, вызвав СарториИрвраша, велела ему ожидать её в семейном склепе.
Спустившись в склеп, она попрощалась с братом. Вскоре он будет предан земле, в должном месте своей октавы. Сейчас его тело лежало, завернутое в желтую ткань, на огромном блоке лордриардрийского льда. Королева с горечью смотрела на ясные черты безвременно усопшего брата, которые не смогла исказить даже смерть. Поплакав, она помолилась обо всем обыденном и прозаическом, необычайном и экзотическом, обо всем, что сбылось и не сбылось в жизни ЯфералОборала. Так её и застал советник. На нем был домашний, запятнанный чернилами и потрепанный кидрант. Чернила были и на пальцах советника. Когда он низко поклонился королеве королев, она увидела, что чернилами испачкана даже его лысина.
— Рашвен, я пришла сюда попрощаться, но не только — я хочу поприветствовать душу моего брата, наверняка уже добравшуюся до Нижнего Мира, — сказала она. — Я собираюсь погрузиться в пбук. Проследи, чтобы никто меня не тревожил.
На лице советника отразилось сомнение.
— Ваше величество, позвольте напомнить вашему опечаленному разуму о двух вещах. Во-первых, умиротворение умерших предков — или пбук, если вам более по душе это древнее название, — наша святая церковь не одобряет. Во-вторых, вам едва ли удастся связаться с усопшим братом прежде, чем его предадут земле в соответствующей его роду октаве.
— И в-третьих, вы не верите, что пбук вообще возможен, считаете его сказкой, так?
Королева слабо улыбнулась советнику, не желая продолжать старый спор, в котором они так и не сумели достигнуть согласия.
СарториИрвраш покачал головой.
— Нет нужды напоминать мне мои собственные слова. Времена меняются и мои представления изменились. Признаться, я и сам с недавних пор научился прибегать к умиротворению умерших, дабы утешить себя кратким свиданием с душой своей усопшей супруги.
Советник закусил губу. Правильно истолковав выражение лица королевы, он сказал:
— Она простила меня.
Королева дотронулась до руки советника.
— Я очень рада, что вы излечились хотя бы от чассти ваших ужасных заблуждений.
Но в нем уже снова проснулся ученый и он сказал:
— Тем не менее, ваше величество, у меня нет оснований считать общение с усопшими физически возможным. Слишком уж много здесь субъективного, напоминающего сновидения. Вы не хуже меня понимаете, что под землей не может быть ни теней, ни духов, с которыми, как считается, общаются живые. На самом деле там нет ничего, кроме мертвого камня.
— Но мы-то с вами знаем, что это правда! И вы, и я, и миллионы людей по всей земле разговаривают со своими предками и родственниками в любое время, когда хотят. В чем же дело? Почему вы сомневаетесь?
