В городском отделе Наркомпроса отнеслись к вопросу с пониманием. Написали соответствующую бумагу и отправили с ней в ближайшую школу — там экзамены уже давно идут. Работы по алгебре, геометрии и тригонометрии написал в тот же день. Только на перекуры отпрашивался. Сам себе удивился, не обнаружив никаких сложностей во всех математических предметах.

В гостинице Валька меня в коридор выгоняет, когда надо переодеться. Кормят в столовке плохо. Елизарыч мне полный сидор жратвы с собой дал — консервы, копченая колбаса из летного пайка и пара буханок хлеба. Сколько-то продержимся — мелкая Ветлицкая как воробушек клюет.

С физикой, астрономией, географией и естествознанием тоже за один день разделался — чего сложного-то? По всеобщей истории поспрашивали чуть-чуть, убедились, что знаю, когда в Америке гражданская война была, и успокоились. Конституцию и историю СССР вообще без экзаменов зачли, посмотрев на награды. Среди тем сочинений была "Мы покоряем пространство и время". Ну я и толкнул про советских авиаконструкторов и довоенные рекорды наших летчиков. Поликарпов, Туполев, Яковлев, Сухой, Микоян, Петляков, Гуревич, Лавочкин... Всего-то и надо, что названия самолетов перечислить. Несмотря на несколько синтаксических ошибок, пятерку все-таки вывели — достаточно гладко изложил. С языком противника вообще весело вышло. Разболтался с какой-то теткой в коридоре. Она так характерно грассировала, что я пару фраз по-французски бросил. Заинтересованно посмотрела и сама на язык Гюго и Мопассана перешла. Побалакали немного. Захожу через полчаса в класс сдавать немецкий, а там эта тетка — член экзаменационной комиссии. Посмотрела на меня, улыбнулась и вывела пятерку... по иностранному языку. По какому — значения не имеет, все равно в аттестате не пишется. С литературой оказалось хуже — все-таки мало успел прочитать. Но, как выразился сухонький старичок в старомодном пенсне, твердую четверку вполне заслуживаю.

А вот с химией получился облом — два дня зубрежки и все бестолку. Еле-еле на тройку вытянул. Гадская наука — ненавижу! Ветлицкая удивила — достала из своего сидора фляжку и накапала мне в граненый стакан пятьдесят граммов беленькой:

— Успокойся, золотая медаль тебе все равно не светила.

Каково же было мое удивление, когда в выданном на следующий день в городском отделе Наркомпроса Аттестате зрелости по химии красовалась четверка. Фиолетовым по голубоватой вязи бланка. Все как полагается — надпись "Настоящий аттестат дает его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза ССР", куча подписей и круглый оттиск печати. Младший техник-лейтенант посмотрела из-под моей руки, возрадовалась и в щеку чмокнула. Лучше бы, конечно, из своей фляжки налила...

* * *

На УТ-2М я все-таки периодически летаю. Работаю в основном мотористом, но штабные, когда им в дивизию или армию срочно требуется, частенько зовут. Задание-то на них выписывается. Как-то раз вместе со старшим лейтенантом ГБ Свиридовым похохотали, когда я его к фронтовым особистам возил — освоил, получается, Юрий Михайлович смежную профессию летчика, раз ему управление "Уткой" по бумагам разрешили. Дал на минутку подержаться за ручку — ни хрена машину на горизонте удержать не может. Элементарно ведь, а он в чистом небе набок заваливает.

А потом вдруг началась боевая работа — наших летчиков на разведку гоняют, на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков и, конечно же, на прикрытие наших войск от внезапно активизировавшейся авиации противника. Возвращаются на самолетах, изрешеченных осколками зенитных разрывных снарядов и пушечно-пулеметным огнем немецких истребителей. Увы, не все возвращаются. Ремонтируем боевые машины все вместе, не обращая внимания, кто к какому самолету приписан. Отдыхаем... Вот тут сложнее — то ли теплая погода тому виной, то ли природа несмотря на войну свое берет — в полку вдруг образовалось множество парочек. И это несмотря на то, что многие Красные командиры где-то в тылу имеют семьи. Впрочем, никто особо этот вопрос не заостряет — очень уж короткая иногда бывает жизнь летчика на фронте. Ну, не только пилоты амуры заводят. Наташка Ведерникова мозги крутила Мишке недолго — сдалась бравому сержанту Пахомову после не такой уж и длительной осады. У Ленки с комполка ничего не вышло — майор-орденоносец положил глаз на штабную машинистку ефрейтора Таньку Злобину. Вроде ничего особенного в девчонке нет, а вот, поди ж ты, заворожила Варламова. Кобыла горевала не долго — закрутила роман с молоденьким сержантом Серегой Тополевым, пилотом из второй эскадрильи. А вот у меня время на подобные развлечения отсутствует — дело есть, важное.

Вызвали в штаб. Прибегаю к большой землянке, где полковое начальство сидит. Перед входом рядом с часовым три незнакомых сержанта стоят. Козырнул парням и в землянку. Отдал честь, доложился.

— Вот что, младший сержант Воскобойников, — задумчиво так протянул комполка, переглянувшись с майором Гольдштейном — тот вдруг усиленно закивал, — наше бравое пополнение видел?

— Так точно! — отвечаю, сообразив, что Варламов о сержантах у входа в штаб говорит.

— Поступают в твое распоряжение. Забирай и учи. Боевые машины для них только через две недели обещают дать. Чтобы к тому времени были способны хотя бы в районе аэродрома ориентироваться.

— Товарищ майор, так я же никогда раньше...

— Выполнять! — перебил меня комполка.

Вот куда деваться? Протянул "Есть", козырнул и потопал на выход. И вдруг допер — мне же летать на "утке" почти без ограничений дают! Повернулся, крикнул "Спасибо!" и смылся из штаба, слыша довольный смех командиров.

Н-да, пополнение. Алексей Овчаренко — светловолосый крепкий парень среднего роста, пятьдесят два часа общего налета, на Яке семь. Терентий Одиноков — чуть повыше, сорок восемь на девять. И Василий Барашкин — невысокий, заметно худой, полтинник на десять. Для начала засадил их в учебном классе район боевых действий по карте изучать.

— Пока штурману полка старшему лейтенанту Годоляке зачет не сдадите, о тренировочных полетах можете не мечтать.

— Слушай, парень, а ты вообще-то кто такой? Раскомандовался... — ну да, они-то и возрастом и званием повыше.

Я даже не в синем летном комбинезоне, а в черном, техническом — вверху только петлицы с одинокими треугольничками видны. Придется авторитетом давить.

— Моторист, — говорю, — и по совместительству пилот УТ-2М.

— По совместительству? — хмыкнул Овчаренко. — Пилот? Ну-ну.

— Нукать сержант будешь, когда мне правильный вираж на "Утке" продемонстрируешь. Можешь, кстати, у штурмана на эту тему поинтересоваться.

Старательные парни попались — через два дня зачеты Годоляке сдали. Да и поутихли тем же вечером, увидев меня в летной столовой. Удивленно зенками на орден похлопали и успокоились. Знание конструкции учебно-тренировочного самолета я у них сам проверил. По меркам меня-моториста выше тройки не заслужил никто, но к полетам все же допустил — самому в небо охота. Вот чему искренне удивился, так это собственной способности четко видеть ошибки других, когда в задней кабине сижу. Вспомнил, как папа меня учил, но применил другой способ. Резкий рывок ручки управления с немедленным возвратом в нужное положение на полет не сильно влияет, но удар по руке получается чувствительным.

— Леха, ну куда ты смотришь? Сколько раз повторять можно? Контролируй положение горизонта относительно капота. И на вариометр* не забывай поглядывать.

Мокренькие у меня из самолета вылезали. Больше всего пришлось помучиться с Барашкиным — несмотря на невзрачный внешний вид, оказался очень сильным. Как зажмет ручку управления, так я еле-еле обеими руками в нужное положение сдвину. Пришлось на земле учить умению работать только пальцами.

— Управлять нежно надо, как девушку держишь.

Заставил сгоревшую спичку, удерживая за торцы большим и указательным пальцем, поднимать над головой и опускать к коленям десяток раз подряд. Сам продемонстрировал этот фокус, которому когда-то отец научил. Потом Васю заставил. Два коробка извел, но приучил.

Всему необходимому за две недели, конечно, не научишь, но стыдно за парней мне не было, когда капитану Зарубину, новому начальнику воздушно-стрелковой службы полка, их передавал. А главное, ребята поняли, что война — это, прежде всего, работа. Тяжелая, нудная, требующая умения и самоотверженности, но работа. Изо дня в день, из месяца в месяц...

Вот только... Леха погиб через неделю — рядовой тренировочный полет на боевой машине. Откуда взялись те два мессера, непонятно. Прошляпили наблюдатели ВНОС. Подожгли сержанта при заходе на посадку, когда скорости практически уже не было. Терентий Одиноков ведомым у лейтенанта Гродненского воевал почти три месяца. Погнался за уже сбросившим бомбы "лаптежником", подошел слишком близко и нарвался на очередь стрелка. Ему бы снизу зайти в "мертвую зону", скорости уровнять... Вася Барашкин до сорок третьего тоже не дожил — зенитный снаряд "Эрликона", когда штурмовиков сопровождали, предназначенный для Ил-2 угодил прямо в кабину истребителя...

* Указатель вертикальной составляющей скорости.

* * *

— Ленка, тебе что, совсем не стыдно? — в очередной раз попробовала увещевать подругу Нина. — То с одним гуляешь, то с другим. А еще комсомолка!

Елена лениво потянулась, села, осмотрела поляну, на зеленой травке которой они загорали, завела руку за спину, расстегивая лифчик, и подставила ласковым лучам солнца свою грудь.

— Бессовестная, — прокомментировала младший сержант, с явной завистью рассматривая выдающийся бюст оружейницы.

— Дура ты, Нинка, — начала вдруг отвечать подруга, — мне их жалко. Вот, просто по-человечески жалко. Мальчики ведь еще. Чего они в жизни-то видели? Школа, трехмесячные курсы взлет-посадка, как Елизарыч говорит, и фронт, где их со дня на день убьют.

— Типун тебе на язык! — недовольно отреагировала Скалозубова.

— А что, не так, что ли? — в растяжку совершенно спокойно ответила старший сержант. — Сколько уже их, этих мальчиков через наш полк прошло? Хорошо, если могилка с фанерной пирамидкой у полевого аэродрома останется, а то ведь как обычно в похоронке пишут — не вернулся с боевого вылета, — она глубоко вздохнула, как будто назло подруге высоко вздымая свою обнаженную грудь, и продолжила: — А я им маленький кусочек счастья дарю.

— Да уж, маленький, — стояла на своем мотористка, оглядывая всю крупную, может быть несколько пышноватую, но пропорциональную фигуру сильной подруги.

— А что, лучше как Валька, которая на всех сверху смотрит? На нее целый полк облизывается — вот одарил же Бог красотой — а она нос воротит. Гордая, почти с высшим образованием, добровольцем в армию пошла и уже с медалью.

— Я ее в бане без всего видела, — вдруг призналась Нина, — такая хорошенькая. Как из сказки на Землю спустилась.

— А я тебе о чем, — подтвердила Елена, переворачиваясь на живот и сдвигая сатиновые трусы ниже, чтобы верх попы тоже загорал. — Эти сержантики после училища увидят ее, и спать не могут, а им ведь не сегодня-завтра в бой лететь.

Скалозубова посмотрела на подругу, тоже перевернулась, подставляя солнцу спину, и в первый раз промолчала, не зная, что еще сказать. Потом вдруг вскинулась:

— Ну, все равно, ведь нельзя же со всеми подряд!

Оружейница ответила почти сразу: — А я разве со всеми? Только с симпатичными, — лениво потянулась всем своим крупным телом, опять перевернулась на спину, вновь подставляя солнцу свои внушительные груди, и добавила: — Они такие сладенькие... в первый раз. Некоторые аж дрожат, как им хочется.

— Это еще вопрос, кому больше хочется, — не преминула подколоть Нинка. Но потом успокоилась, еще раз посмотрела на вольготно раскинувшуюся подругу, осмотрелась и тоже сняла лифчик. Грудки у нее были небольшие, остренькие, но, судя по одобрительному взгляду Елены, на ее худеньком теле смотрелись вполне даже ничего.

Они пролежали на солнышке почти до обеда, иногда перекидываясь ничего не значащими фразами, а когда уже оделись и почти привели форму в порядок, мотористка опять завела разговор все на ту же тему:

— Лен, а Лен, но все же нехорошо ты поступаешь. Война же ведь идет...

— Хватит Нинка! — с непререкаемым тоном вскинулась оружейница. — Война — это слишком грязная штука. И от нас с тобой, в том числе, зависит, чтобы в короткой жизни этих мальчиков, каждый день идущих на смерть за Родину, за Сталина, было хоть что-то светлое. Именно во время этой войны!

Скалозубова аж оторопела от пафосной смеси лозунгов и неприкрытого желания подруги сделать не только себе, но и другим хорошо. Потерянно посмотрела на Елену, затягивающую ремень, и протянула:

— Ну, если ты так ставишь вопрос...

— Только так и никак иначе! — перебила, как отрезала старший сержант.

* * *

Старшего лейтенанта Годоляку подбили при возвращении из разведки. Всего-то один маленький осколок зенитного снаряда попал в радиатор. Пелена пара, исчезающая на глазах, пара минут, и мотор естественно заклинил от перегрева. Еще повезло, что был приличный запас высоты, а линия фронта всего в десятке километров. Перетянул с запасом, не нарвавшись по пути на мессеров, и посадил на брюхо недалеко от какого-то хутора. И совсем, можно сказать, счастье привалило — на том хуторе стоял ремвзвод танковой части. Ну а где танки, как известно, там связь всегда есть. Иначе толку от бронированных чудищ, у которых, по меткому выражению Елизарыча, кое-что слишком большое на лбу выросло, никакого.

Доклад Алексея Годоляки о вынужденной посадке и ее местоположении достиг нашего полка достаточно быстро — фронтовые связисты хоть и сплетники, но дело свое все-таки знают. А здесь штабные командиры из армии ждут, не дождутся пленки с АФА*. Что-то там важное Леха должен был заснять.

Вылетели к тому хутору вместе со старшим лейтенантом ГБ Свиридовым на УТ-2М. Добрались быстро — я, хотя раньше настолько близко к фронту не летал, но карту изучил качественно. Посадил "Утку" рядышком с подбитым Яком, ориентируясь на слабый дымок из печки на том хуторе и ожесточенную жестикуляцию Годоляки. Алексей, не будь дураком, кассету с пленкой уже выдрал из аппарата. Не, ну такую подлянку от Красных командиров я никак не ожидал — оставили дожидаться грузовика с техсоставом для эвакуации подбитого Яка, а сами умчались на моем маленьком самолетике.

Посидел немного на траве, сплошь усеянной желтыми головками одуванчиков, перекурил и потопал на хутор, ориентируясь все на тот же дым из трубы. Танкисты-ремонтники встретили не очень приветливо:

— Чо надо, пингвин?

Смотри-ка, даже кличку авиамехаников знают — зимой в черных комбинезонах поверх ватников определенное сходство имеется.

— Лопату, если нормально помочь не хотите. Еще ручная лебедка не помешала бы.

— А зачем?

Ну, прям как дети малые — расскажи да покажи.

— Начну подкапывать под крыльями, чтобы шасси выпустить. Затем лебедкой из ям вытащу. Потом, когда наши приедут, разберем, погрузим и повезем на ремонт. Послужит еще боевая машина.

— Лопату, конечно, можно бы, да только... — и дырчатая рубашка ствола ППШ упирается мне в живот: — Документы есть? — ударение было сделано на "У".