Кожа на руке воспалилась и пошла отваливаться клочьями. Под ней водянистые пузыри надуваются. Болит ссу... самка собаки и ноет. Военврач Савушкин подленько хихикает, утверждая, что все в пределах нормы, чистит — вивисектор! — прокалывает пузыри стерилизованной иголкой от шприца, мажет вонючей гадостью и, бинтуя, обещает скорое выздоровление. Дуре-медсестре ефрейтору Копыловой меня не доверяет — сам обрабатывает. Оформил какие-то бумаги у начальника штаба полка — теперь в личном деле появилась специальная справка о ранении. От нее ни тепло, ни холодно. От бессонницы справляюсь только наркомовскими ста граммами за ужином. Вырубаюсь на нарах в казарме, кое-как приладив забинтованную руку на груди. Вскакиваю ночью от боли, стараясь не разбудить других, вбиваю ноги через портянки в сапоги и иду бродить по расположению. Дрыхнущий у дверей дневальный очумело вскакивает, делая вид, что нисколечко не спал. Не до него — вот поправлюсь и отдрючу красноармейца.

Дней через десять немного полегчало — ноет меньше, но чешется зараза. Жутко чешется, а Савушкин строго-настрого запретил трогать. Мишка Пахомов возрадовался — я опять на привычные пятьдесят граммов перешел. Иногда вообще по несколько дней не принимаю. Родители — мама, папа, как же без вас плохо... — всегда говорили, что водка, это яд. Отец, конечно, после нервотрепки в полку иногда пользовал с дядей Витей беленькую, но норму свою всегда знал. А если вписывал себя на следующий день в план полетов, то вечером вообще ни-ни.

Мишка отныне — лучший друг. Что ни попрошу, все сделает. А что мне от парня надо? Да ничего, разве что по-хорошему посидеть-поболтать вечерком с папиросой. Или сто раз залатанный футбольный мяч в свободное время постучать с другими мужиками. Считай, от трибунала с разжалованием и переводом в пехоту сержанта Пахомова спас. Моторист он вполне грамотный, с еще довоенным опытом в Гражданском воздушном флоте. М-105П как свои пять пальцев знает. А вот, поди ж ты, младший лейтенант Стародубцев уже два раза возвращался с боевого вылета, не выполнив задания. Мотор вдруг начинает трясти, хуже тянуть и стреляет огнем в выхлопные патрубки с правой стороны капота. В трусости или лжи младшего лейтенанта не обвинишь — не тот человек. Приукрасить свои рассказы может, но никак не соврать. Дядя Витя сам слетал на этой машине и тоже вернулся с полдороги к линии фронта. Чего только Мишка ни делал, все проверил досконально, что можно заменил — та же история. На земле мотор работает как часики, а в небе рано или поздно трясет. Военинженер третьего ранга Мамонтов смотрел — ничего не нашел. Елизарыч лично все карбюраторы заново отрегулировал — бестолку. Пахомов раскапотирует, опять все что можно и нельзя проверит. Лейтенант ГБ Свиридов в своей политсоставовской форме невдалеке уже мелькает — молчит, но на нервы ведь действует. И никого совершенно не интересует, что при назначенном ресурсе в сотню моточасов, этот движок уже более чем в полтора раза отработал — другие ведь как-то летают. Еще Стародубцев этот рядом пасется, всякие идиотские советы дает. Нет бы, карту изучать — однажды оторвался от группы и почти до пустых баков в ясном небе плутал. Тут я решил подключиться — хоть от зуда этого немного отвлекусь. Забрался в кабину, часа два с перерывами — упаси, перегреть мотор без нормального обдува радиаторов! — перегазовки делал. Вроде что-то нащупал — при переключении с одного на другое магнето иногда обороты чуть больше положенного скидывает. Компрессия в "горшках" хоть и немного упала, но одинаковая — значит поршневые кольца и клапана не виноваты. Зажигание? Заглушил мотор и спросил с надеждой глядящего на меня Мишку:

— Свечи калил?

— С этого и начал, — сморщился сержант.

Задумался, вылез из самолета и сам поперся на техсклад выбивать новый комплект. Мишке без приказа сверху не дадут, а я выбью. Еле упросил старшего сержанта-кладовщика. Вынес со склада тяжелую коробку — все двадцать четыре штуки — и сунул Мишке. Он галопом к Яку помчался. Заменили, завели — без изменений. Обороты после прогрева больше разрешенного уменьшаются в том же положении переключателя. Магнето? Поменяли местами — опять двадцать пять. Как меня стукнуло правый жгут высоковольтных проводов зажигания срезать с крепежной арматуры, смотать узкие полоски фольги, навитые для экранировки, и при кропотливой проверке найти еле заметные следы взаимного пробоя — сам не понял. Поставили такой же жгут со списанного мотора. Пахомов заново перевязал промасленной дратвой. Вновь завели-прогрели — кажется нормально.

Стародубцев понесся к комэску разрешение на полет для проверки получать. Потом младший лейтенант минут двадцать крутился на высоте, заодно отрабатывая фигуры пилотажа. Сел и еще на пробеге выставил из кабины руку с кулаком и торчащим вверх большим пальцем. Мишка на радостях, не обращая внимания на начальство — считай, весь техсостав полка собрался — меня чуть не задушил. Елизарыч уважительно посмотрел и выдал:

— Прохфессор, екось-мокось.

Довольный военинженер Мамонтов подтвердил:

— Кислых щей. Воскобойников! А ну марш внешний вид в порядок приводить. Не младший командир Красной армии, а черт знает что.

— Егор Иваныч, так обслужить же, масло долить, баки бензином дозаправить — показываю рукой на заруливающий самолет.

— Сержант Пахомов сам справится, чай не маленький, — и пошел в штаб скорым шагом докладывать, что Як-1 с бортовым номером "шесть" к боевому вылету готов.

* Школа младших авиационных специалистов.

* * *

Опять отступаем. Откатываемся жуть как быстро. В середине июля немцы прорвали оборону нашего Западного фронта и захватили Оршу, Смоленск и Духовщину. Седьмая танковая дивизия противника ударом со стороны Духовщины ворвалась в Ярцево и перерезала автотрассу Смоленск — Москва. Под Смоленском ожесточенные бои. Там несколько наших армий насмерть почти в окружении бьются. И Яки туда на сопровождение бомбардировщиков посылают. Двух летчиков с боевыми машинами полк в один день потерял.

Потом счастье привалило — дали четыре новых истребителя и семь моторов.

Подъемный кран давно разбит прямым попаданием фугаски? Ерунда! Сколотили из бревен две А-образные стойки, вкопали, наверх поперечину из толстенного бруса положили. Все скобами скрепили. Цепную таль навесили. Подкатывай самолет со снятыми капотами, накидывай брезент на деревянных подпорках — импровизированный ангар — "летучих мышей" побольше, и работай круглые сутки. Сначала, слив все жидкости, тяжеленный винт снять. Патрубков всяких и проводов отсоединять, надо, конечно, много. Старый движок с подмоторной рамы — она цельная со сварным каркасом фюзеляжа — открутить не долго. Талью приподняли, вместо истребителя полуторку с откинутыми бортами кузова задом подогнали, на нее и опустили почти дважды отработавший свое старый мотор. Тяжеловато его руками кантовать — все-таки заметно больше полутонны. Таким же образом новый М-105П подвесили. Обратно самолет под него подкатили. Хвост на козелки для горизонтального положения. Вот сборка заметно посложнее — больше внимания и точности требует. Болты должны быть надежно закручены и законтрены, но не перетянуты, иначе потом лопнуть могут из-за больших вибрационных нагрузок.

Ударным трудом моторы заменили и все что надо отрегулировали. Выпустили утром в воздух на боевое задание крылатые машины. Только вот возвратились они не все.

Первым садился пилот Мишкиной "шестерки". Даже с земли было видно, что младлей Владимир Стародубцев еле удерживает самолет от крена — элероны вывернуты в противофазе. Правый вверх, а другой вниз до упора. Садился он на размеченную флажками полосу без выпущенных посадочных щитков на повышенной скорости. Выровнял плохо, скозлил пару раз и покатился, заглушив мотор на пробеге. Мы подбежали, а в левом крыле дырища и с измочаленного насквозь бензобака течет вовсю. Оттолкали толпой поврежденную машину в сторону.

Следующие шесть Яков сели почти нормально, только Леха Лохматенков из второй эскадрильи очень уж сильно стукнулся костылем — перестарался с выравниванием. Последним садился комполка на нашей "чертовой дюжине". Заходил дядя Витя на аэродром с заметным креном влево. Мотало машину из стороны в сторону жутко, но майор все-таки угадал момент и плюхнулся почти по осевой, тут же отключив зажигание. На пробеге с полосы скатился, выковыряв два флажка разметки.

Добежал я и сначала испугался — сидит с закрытыми глазами, откинув голову на оголовье бронеспинки, и не шевелится — прям как мертвый. Взлетел на крыло, толкаю, а майор — живой все-таки! — глаза открыл, посмотрел усталым невидящим взглядом на меня, медленно стянул шлемофон — волосы мокрые, слипшиеся — и только потом начал отстегиваться.

— А остальные где? — без задней мысли спросил я. Улетали ведь все двенадцать исправных машин полка. Где еще четверо?

— Уже не прилетят, — хмуро ответил дядя Витя. Отодвинув меня, вылез из кабины, спрыгнул с крыла и пошел в сторону штаба.

Когда закатили машину на стоянку, выяснились причины ее таких странных эволюций во время посадки. Один из стальных тросиков руля направления был перебит вражеским снарядом. Как узел качалки руля высоты не покорежило при таком попадании, непонятно. Но в этом случае даже для очень хорошего летчика посадить самолет было бы вообще невозможно.

"Шестерку" Стародубцева только осмотрели и вынесли вердикт: быстро не восстановить, так как плоскости надо менять полностью. Пока отремонтировали, пока обслужили все остальные машины — дело к вечеру. Тогда-то и зажали летчика Мишкиной "шестерки", чтобы все подробно рассказал. Володя искоса посмотрел, выдавил "Неймется вам", закурил и принялся излагать.

Вчера немецкие танки неожиданным ударом захватили Ельню — до Москвы всего-то три сотни километров осталось. Сегодня, двадцатого июля, советские войска, силами девятнадцатой стрелковой дивизии, придав им пару десятков устаревших Т-26, пытались выбить оттуда фашистов. Майору Коноваленко приказали прикрыть с воздуха контрнаступление. А там мессеров туча дежурит — у противника самолетов куда как больше. Такая свалка началась — непонятно, где свои, где чужие. Две девятки "лаптежников" вдруг, откуда ни возьмись. Юнкерсы на наши "коробочки" пикируют, те горят, а к вражеским бомбардировщикам не прорваться — "худых"* слишком много, не пускают. Политрук Гвозденко вместе с ведомым попытался, несмотря ни на что, выполнить приказ, но был сбит в первой же атаке. Ведомому, младшему лейтенанту Иволгину, тоже уйти не удалось. Потом сержанта Приходько двумя парами мессеры зажали, а третья сверху на скорости точно в хвост зашла — подожгли. Его ведомый Рогозин пытался прикрыть командира — сам на очередь напоролся.

Я потом сидел, курил этот поганый горлодер и вспоминал своего довоенного — казалось, годы прошли! — веснушчатого дружка Сережку Гвозденко, которого немцы вместе с матерью куда-то увезли. Жив ли? Слухи про оккупантов разные ходят...

* Кличка Мессершмитта bf-109.

* * *

Вот как объяснить этому долбо... красноармейцу Порошенко, что летчиков не просто так по пятой усиленной норме кормят? Обзавидовался, исстрадался, разве что слюни по белой булке не пустил. У него, видите ли, перловая каша со следами тушенки и ржаным хлебом изо дня в день как кость в горле стоит, а им после наваристого борща котлеты с макаронами из муки высшего сорта или свиную отбивную с белым рисом дают. Еще и добавку по первой просьбе полный черпак на тарелку наваливают. А на аэродром дополнительный стартовый завтрак с горячим кофе или чаем во время полетов привозят. И бутерброды с копченой колбасой или красной рыбой на аккуратно порезанном батоне. Не знает идиот, что если силы не хватит, то в крутом вираже многократная перегрузка — иной раз за полутонну в этот момент пилот весит! — затмит сознание, отключит зрение и не даст оторваться от "мессера". Мозги тоже нормально работать без качественного питания не хотят. А они в бою — главное оружие истребителя. Без головы немца, имеющего численное преимущество и качественную связь, не одолеть. Боевая машина и уже что-то понявший, как надо воевать, летчик будут безвозвратно потеряны. И тогда некому будет прикрывать с неба обороняющуюся из последних сил и все-таки отступающую пехоту. Не летал никогда красноармеец Порошенко на большой высоте, не испытывал страшной сухости в горле от холодного даже жарким летом воздуха. Не ощущал острых резей в животе из-за всего-то маленькой горбушки такого вкусного свежего черного хлебушка — наука для многих молодых летчиков. А уж как от того же гороха выше всего-то трех тысяч метров высоты кишки может раздуть с жуткой болью — кажется, пузо сейчас лопнет! — деревенский дебил точно представить себе не может.

А вот сачкануть этот красноармеец пытается при первой возможности. Налицо явный избыток лени. Кто утром воздушные баллоны на заправку в компрессорную полчаса тащил? У меня за пять минут получалось, а вы растягиваете удовольствие, лишь бы подальше от другой работы оказаться. Не ври! Никому ты с разгрузкой цинков со специальными авиационными пулеметными патронами не помогал — их еще до завтрака по стоянкам развезли. Два наряда вне очереди! Пререкаемся? Четыре наряда! На каком основании? Приказа народного комиссара обороны СССР от 12 октября 1940-го за номером 356 "О введении в действие Дисциплинарного устава Красной Армии" не достаточно? Смиррно! Кругом! Шагом арш!

Какие к чертям наряды? Не до воспитания — под Смоленском такое творится, нас совсем загоняли. Полк по-прежнему считается лучшим в армии, подкидывают самолеты, летчиков и даже запчасти. До пяти-шести вылетов в день! Сам не понимаю, как успеваем обслуживать боевые машины. Даже этот красноармеец Порошенко немного втянулся. Уставы так и не выучил нормально, оружие Яка знает плохо, но снимать и обратно устанавливать под руководством меня или Елизарыча более-менее навострился. Разборкой, чисткой и сборкой я пока сам занимаюсь, приглядывая за Степаном, выполняющим регламентные работы из тех, что попроще. Заполнение формуляров воентехник второго ранга Кривонос тоже на меня спихнул — грамотный я больно! — сам взяв часть функций по ежедневной работе с мотором.

Относительно спокойно можно посидеть только поздним вечером, покуривая и обсуждая главное — нынешнюю ситуацию на фронте.

— Павлова расстреляли, — ворчит Порошенко, пользуясь отсутствием лишних ушей. Знает уже, что я не доносчик. — Поставили командовать фронтом Еременко, затем Тимошенко, опять Еременко, снова маршала — чехарда, а толку никакого. Все равно отступаем.

— Не бухти, Степан, — командую я, — будет и на нашей улице праздник. Оклемаемся от первого удара, отмобилизуется Красная армия... Про реактивную артиллерию слышал? В Орше у немцев несколько эшелонов на станции одним залпом накрыли.

— Кто ж не слыхал? — хмыкнул Порошенко. — Своя же пехота чуть не обсралась от рева эресов.

— Наши войска Великие Луки двадцать первого освободили, — привожу новый довод.

— А двадцать второго грят, Москву бомбили, — твердит свое упрямый хохол.