После войны

— Да не, странностей не было, наоборот. Как Иська, Марёнин сын, с фронта прибыл — почитай, уж недели две, — так она по нём покой потеряла. А тут взяла, да и убёгла.

— Подождите, — растерялся я. — А с чего вы тогда вообще взяли, что тут нежить какая-то замешана? Может, она к тому Иське и сбежала? Или от несчастной любви дёру дала, или вообще, не приведи боги, в речку с камнем на шее бросилась?

Женщина замерла и испуганно уставилась на меня. Видимо, ей такая простая мысль в голову не приходила. Из-под стола раздалось радостное злорадное хихиканье.

— Так это... идол же...

— Какой идол? — устало вздохнул я.

— Так Ставров же, — ответила она, и вновь принялась играть в гляделки.

— Что с ним не так?

— Всё не так.

Ладно, попробуем зайти с другой стороны.

— Где этот идол находится?

— Дома.

— У вас?

— Нет, у кумы.

Я едва сдержался, чтобы не выругаться от всей души и в голос.

— Какое вообще отношение этот идол имеет к пропаже вашей дочери?

— Ну, дык он с ночи, того... в крови...

Тень под столом уже не просто хихикал, он истерически всхлипывал, явно абсолютно довольный происходящим. Мне бы его радость!

В общем, разговор в подобном духе продолжался ещё минут пятнадцать. У тени уже не было сил смеяться, хозяйка дома косилась на меня с искренним сочувствием и уважением, просительница будто нарочно издевалась. А у меня к концу разговора возникло стойкое желание испепелить глупую бабу на месте; ну, право слово, как так можно?

Однако, кое-какую полезную информацию из неё всё же удалось выдавить, так что мучения были не напрасны.

Как оказалось, пропала девушка не из родного дома, а от той самой кумы, у которой гостила ввиду дружбы с её дочерью. Собственно, тревогу как раз эта самая дочь и подняла, потому что с вечера пропавшая вела себя очень странно — невпопад отвечала на вопросы, была бледна и явно не в себе, — а утром постель её была даже не примята. Про кровоточившего идола это уже была не очень достоверная информация, поэтому я, мрачно вздохнув, потянулся за фуражкой, знаменуя окончание разговора. Перед тем, как очертя голову куда-то бросаться, нужно было поговорить хотя бы с девушкой, обнаружившей пропажу подруги. Надеюсь, та окажется более простым собеседником, а то после столь содержательного разговора мне уже даже чая не хотелось.

Нервная просительница оказалась соседкой моей хозяйки, а её кума жила на другом конце деревни, то есть "гости" были весьма условные — тут идти было пять минут неспешным шагом. Да оно и к лучшему, что недалеко, а то дурная баба увязалась за мной и, стоило шагнуть за дверь, продолжила истерические вопли. Решительной Илины Миролевны под рукой, чтобы заткнуть её, не было, поэтому оставалось только стоически терпеть, радуясь, что деревенька такая маленькая.

Под вопли женщины (кстати, надо хотя бы узнать, как её зовут, а то невежливо получается) мы добрались до дома её кумы в компании небольшой толпы — вездесущие чумазые мальчишки, несколько баб и один бодрый дедок-балагур. Последний весьма остроумно подначивал и мою "проводницу", и остальных женщин под весёлое улюлюканье детворы. Если бы не он, боюсь, я бы точно не сдержался.

Подругой пропавшей оказалась тихая серьёзная девушка лет шестнадцати. Она встретила нас у калитки с растерянным видом, но, кажется, быстро сообразила, что к чему, и понимающе улыбнулась.

— Товарищ офицер, вы же со мной поговорить по поводу Юди хотели? Проходите в сени, — она посторонилась.

— Так точно, — с облегчением кивнул я и прошмыгнул вслед за девушкой в дом.

— Вы не обращайте на тётю Лёну внимания, она хорошая, хотя и глуповатая, — с улыбкой проговорила девушка, провожая меня в горницу. — Присаживайтесь, я вам всё расскажу. Это, собственно, моё предположение, что Юдола какой-то нежити попалась, уж не знаю, на зуб ли, или ещё куда. Мы с ней у меня встретились погадать; я гадаю очень хорошо, всегда сбывается. Вот она меня и попросила судьбу ей разложить. Она, знаете, последнее время странная была, как сама не своя. Явно на сердце печаль какая-то, а рассказывать не то боится, не то стесняется. Я уж по-всякому пыталась выяснить, всё бестолку.

— Её мать сказала, что она в какого-то Исавия была влюблена?

— Да вы её слушайте больше. Иська, конечно, хороший, только у него ж невеста есть, она его с войны ждала, с самого начала. Да и любят они друг друга без памяти. А Юде Исавий никогда не нравился; он что, обычный деревенский парень. А ей другого надо было, она хотела, чтобы любовь как в романе, чтобы с надрывом чувств, страстью и непременно трагедией.

— А вы... как, кстати, ваше имя?

— Бажена.

— Так вот, Бажена, вы не знаете, откуда у неё такие желания странные?

— Отчего же не знать? Читать она очень любила, с детства к старому учителю в соседнюю деревню бегала. Он, как барина нашего расстреляли, ещё в Гражданскую, всю библиотеку того к себе перетащил — никому больше и не надо было, а жечь жалко. У барина, помимо хороших книг, ещё и глупостей всяких полно было; барыня, говорят, очень это дело любила, и до мужиков весьма охоча была. Вот Юда к тем глупостям и прониклась нежностью. Учитель хороший, он всё пытался ей вместо романов заграничных что-то настоящее подсунуть, про жизнь, а той только глупости всякие подавай про возвышенные чувства. Юдола девушка хорошая, умница, хозяйка, но только вот что-то её там зацепило — не знаю уж, что.

Так последние дни она всё ходила и вздыхала. Ну, знаете, с таким видом, будто и правда она эту свою любовь трагическую нашла. И сохла буквально на глазах. А уж как гадать сели, я и вовсе неладное заподозрила; карты дурили страшно. То два взаимоисключающих положения показывали, то пустышки. На рунах попробовали, то же самое продолжилось. Мы с ней около часа просидели, так она, кажется, подобным исходом была донельзя довольна. Потом Юда спать ушла, а меня будто домовой под руку толкнул; дай, думаю, на жениха её погадаю. Три раза проверяла, всё мертвец выходил. Я в красный угол сразу, идолам поклониться, заступничества попросить, смотрю — а Ставр в крови весь. Тут я совсем перепугалась, побежала Юду будить, а той и след простыл, и постель не примята, — видать, сразу от карт она и ускользнула по-тихому. Я за ней собралась, но в окно мельком глянула, и почудилось, что у леса я её видела, причём не одну, да только недолго. Ну, а ночью одной в лес идти боязно, я и просидела у идолов всю ночь в надежде, что подруга вернётся. Когда не дождалась, всё матери сказала, а та — к тёте Лёне побежала.

— А с чего ты решила, что именно её видела?

— Так полнолуние теперь, луна — что твой прожектор. Ну, как в городе; яркие такие, жуткие, мы с мамой там под бомбёжку попали. Да и... кто ж ещё может быть среди ночи?

— Покажите, пожалуйста, идол Ставра. Вы его не мыли?

— Нет, что Вы, упаси боги! — отмахнулась она. — Что ж мы, совсем глупые? Ставра гневить — себе могилу копать.

Изображение покровителя домашнего очага обнаружилось на положенном месте, в углу напротив печи, рядом с ещё несколькими идолами. Ставр действительно кровоточил. Причём, что особенно погано, кровь текла из глаз изваяния, как будто божество плачет.

Не принимать в расчёт подобные проявления божественной воли глупо. Это не просто деревянные фигурки, подобные вещи изготавливаются вручную специально обученными жрецами, освящаются в храме, и один-два раза в год, на большие праздники, во время большого ритуального костра, заряжаются силой богов и верой.

Кровоточить идолы начинают, когда происходит какая-то беда. В данном случае, если бы кровь у идола проступала на "коже", это могло означать, что опасность угрожает дому. А вот если Ставр плачет — значит, кто-то из домашних совершил какое-то злодейство, или, в лучшем случае, большую глупость, которая может дорого ему обойтись. Это хуже по одной простой причине — если бы опасность угрожала дому, то её ещё можно было бы предотвратить, а вот плакать бог может и по погибшей...

— Бажена, покажите мне, пожалуйста, где вы видели свою подругу. Да нет, не выходите, что там. Вот откуда видели, оттуда и покажите.

— Тогда нет ничего проще. Вот окно, возле которого вы стоите, через него и видела. Вон там, у леса. Видите, сосна сгоревшая особняком стоит? Её с месяц назад молнией убило. Вот на полпути от неё до леса.

Поблагодарив девушку и распрощавшись с ней, я вышел из дома и прямой наводкой двинулся к лесу. Напоследок пришлось пообещать Бажене и едва ли не поклясться, что сделаю всё возможное для спасения её подруги. Говорить подобное было трудно; я был почти уверен, что в живых девушку не застану. Однако в любом случае следовало поторопиться, — в таких случаях опоздание на секунду гораздо тяжелее опоздания на несколько часов. Если во втором случае ты уже точно не мог ничего изменить, то в первом понимаешь: был шанс спасти человека. Был, а ты задержался немного, и человека не стало.

Сколько раз такое уже бывало, когда счёт шёл на секунды. Сколько раз клял себя за секундное опоздание!

Впрочем, сейчас особой паники не было. Может быть, я циник, жестокий человек и чёрствый солдафон, но когда не успеваешь спасти человека, это грустно. Грустно, обидно, но не повод для самобичевания. Да, у него есть родные, которые будут его оплакивать, но... не тот масштаб, что ли? Вот когда не успеваешь на пару секунд, а это время решает исход целого сражения, тогда — страшно. Когда понимаешь, что если бы чуть-чуть поспешил, несколько рот сберечь удалось бы. И плевать, что поспешить не мог при всём желании.

Стыдно. Очерствел я за эти несколько лет, так, что самому иногда тошно от себя. Да только что теперь изменишь?

— Ну, что, что, что ты придумал? — взбудораженно затараторил Тень. — Я же знаю, что ты уже знаешь, кого мы там встретим!

— Мог бы и сам догадаться, — я пожал плечами и достал из нагрудного кармана папиросу. — Тут и думать нечего; вампир, других вариантов быть не может. Точнее, быть-то оно может, но вряд ли.

— Мне кажется, или вампир — это очень плохо?

— Любая высшая нежить — это очень плохо, — я вздохнул. — Не знаю уж, откуда тут взялся этот недобиток, но он явно опытный. Высшая опытная нежить... Вампир, он в их табели о рангах, пожалуй, с мастера нашего будет, а то и постарше. Так что, можно считать, мы почти на равных; на него не действует моя магия, на меня — его мороки.

— А как же ты собираешься с ним бороться? Я вообще что-то не припомню, чтобы ты с вампирами сталкивался.

— Да есть один надёжный способ, — я хмыкнул. — Но я на всякий случай прихватил пистолет.

— Илан, ты точно здоров? — подозрительно уточнил он. — Пойти, что ли, на разведку?

— Не трудись, ты его всё равно не найдёшь. И я тоже не замечу; найти вампира в его логове, если он не захочет, практически невозможно, — я беспечно пожал плечами. — Нет, конечно, при желании, я могу его выследить, выкурить из норы, но зачем, если есть простой и надёжный способ? Лучше оставайся на положенном месте и изображай из себя обычную законопослушную тень.

— Это ещё зачем?

— Чтобы он принял меня за обычного человека, естественно. Ауру я прикрою, командирская и офицерская форма у нас практически не отличается, и при наличии тени вампир точно не обратит внимания на мелкие различия вроде формы подошвы сапога.

— Принципиально, чтобы он принял тебя за обычного человека? — продолжал недоумевать Тень.

— Скоро узнаешь. Посмотришь поближе, и сразу поймёшь, имей терпение, — с удовольствием порекомендовал я. Всё, кажется, вернулось на круги своя: Тень сгорает от любопытства.

— Ты выглядишь довольным и, по-моему, ничуть не опасаешься негативного исхода, — пробормотал мой спутник.

— Посмотрим, посмотрим. Ты, главное, что бы ни случилось, веди себя как обычная тень, договорились?

— Хорошо, договорились. С удовольствием посмотрю, как ты будешь бороться с доманским старшим офицером надёжным способом, в котором настолько уверен, — хмыкнул он и замолчал.

Я бодрым шагом двигался вглубь леса. Вампирам некомфортно на солнце, поэтому мне нужна была самая глухая чащоба; зачем заставлять не-мёртвого ждать?

Я прекрасно знал, что вампир в курсе моего присутствия с того момента, как я пересёк опушку; на открытом пространстве его сигнальные чары сгорают очень быстро, а вот зацепить их за деревья куда проще.

С развязкой вампир, конечно же, не стал тянуть: их племя вообще не отличается терпением. Примерно минут через двадцать прогулки сильный удар по затылку отправил меня в небытие.

То ли я открыл глаза, не проснувшись, то ли не закрыл, теряя сознание; но первым впечатлением по пробуждении был неровный каменный пол на расстоянии около полутора саженей впереди, на котором плясали отблески костра. Только потом пришла саднящая боль в затылке, отдающаяся в виски и затёкшую от неудобного положения шею, и онемение в запястьях, прихваченный за которые кандалами я и висел.

— Смотри, моя радость, солдатик очнулся, — раздался откуда-то сбоку насмешливый голос с характерным лёгким акцентом. Под хруст в шейных позвонках я с трудом поднял голову, щурясь от рези в глазах и пытаясь оглядеться по сторонам.

Это была пещера; весьма просторная и отлично обжитая, обставленная с варварской роскошью, но, однако, не без вкуса. Огонь полыхал в открытом круглом очаге в центре комнаты, откуда шла сложенная из камня вытяжная труба, врезавшаяся в высокий каменный свод. Мебель, кажется, была вынесена из музея или бывшей усадьбы какого-нибудь местного дворянина. Широкая кровать, тяжёлый обеденный стол под кружевной скатертью в окружении десятка мягких стульев, туалетный столик, гардероб. Тут и там в огромном количестве были разбросаны звериные шкуры, каменный пол устилали великолепные ковры. За отодвинутой ажурной ширмой виднелась мраморная ванна на золочёных львиных лапах. Небольшая ниша же, в которой на цепях висел я, была в стороне от всего этого великолепия, и кроме меня в ней помещался только подсохший уже до почти мумифицированного состояния зомби в синей ливрее. Насколько можно было судить по внешнему виду, зомби был вполне действующий, но я всё-таки не специалист.

— Что мы будем с ним делать, любовь моя? — ответил ему уже женский голос с воркующими нотками. Я нашёл взглядом обитателей пещеры и удовлетворённо кивнул: это действительно был вампир.

Вампиры из всей нежити, пожалуй, единственные сохраняют вполне человеческий облик; зачастую они бывают даже красивее, чем при жизни. Именно по этой причине предпочитают становиться подобными сущностями, в основном, самые брезгливые и эстетствующие некроманты. В частности, почти девяносто процентов женщин выбирают для себя именно такое "перерождение". Вампир не сохраняет в полной мере своих магических способностей, и даже половину — едва ли (в отличие от личей, силы которых только преумножаются смертью), но зато приобретает вполне обаятельную внешность на всё оставшееся существование, что сами вампиры предпочитают называть "вечной молодостью". Кроме того, вампиры гораздо быстрее и сильнее обычных людей, а ещё обладают своей собственной специфической магией, в основном направленной на воздействие на сознание людей, преимущественно противоположного пола. Именно поэтому едва ли не все дипломаты Домании в военные и последние довоенные годы были вампирами.