Впереди, едва сдерживая смех, шествовал некромант, которого, судя по совершенно идиотской улыбке, еще не до конца отпустила выкуренная вчера травка. Позади него, в соплях и расстроенных чувствах, трагически заламывая руки и крайне театрально и не вызывая доверия стеная, шла девчонка, хитро поглядывая на семенящего за ней вампира.

Тот, не изменив обычному каменному выражению на лице, неожиданно жалобным тоном, что было явно последствиями смешивания двух "живительных" жидкостей, извинялся:

— Милейшая, леди Фури! Я очень извиняюсь за свое поведение вчера и могу обещать, что такое больше не повторится! Я не контролировал свои действия! Мои искренние извинения!

И совсем детское:

— Я больше так не буду!

Фури же, печально поднимая руки к небу, завывает:

— Как какие-то извинения могут скрыть мой позор! Вы обманули меня, воспользовались моим состоянием! Вы мерзавец, сударь кровопийца! Как теперь я покажусь на людях с этими порочащими меня отметками?! — и тыкает Рене носом в следы его зубов на своих запястьях.

Несчастный вампир снова извиняется, и, как прошептал мне рыжик, делает это уже в течение часа. Но тут Фури, заметив полный комплект зрителей, решила поставить эффектный финал спектакля и, резко повернувшись к Рене, заявила со всей возможной серьезностью, вытирая слезы полой передника:

— Теперь вы обязаны поступить как любой честный мужчина!

Кэссер уже не сдерживает смех, да и мы не железные. Ренеске обводит взглядом веселящуюся компанию и, нахмурившись, говорит:

— Так вы что, издеваетесь надо мной?

Новый взрыв хохота был ему ответом. Тогда, немного подумав, вампир, сохраняя на лице все то же серьезное выражение, произнес, обращаясь к официанточке:

— А может мне тоже пошутить? Вот возьму и женюсь!

Теперь замирает уже девушка. Глядя на каменное лицо посла, невозможно понять серьезен он или все-таки шутит. Так что Фури, в непритворном ужасе отступает и начинает извиняться уже сама. Второй акт начался.

Вот так, весело смеясь и подшучивая друг над другом, мы садились за накрытый столик. Остатки мяса пошли на ура, да и пара кружек волшебного отвара бабушки нашего повара тоже. Еще раз познакомившись, мы решили, что раз так весело— следует и дальше держаться вместе. Ну, пока не позовет долг, дорога или необходимость. Мы — это я, Некатор, Фури, Ренеске, Кэссер, Джайрин, Шурай и, как ни странно, Пати, клятвенно заверивший, что он в завязке, и теперь мечтает стать менестрелем. Причем, судя по какому0-то слишком восторженному выражению лица, эта профессия у него стоит чуть повыше, чем "великий герой". После чего жалобными глазами посмотрел на меня, и я, скрепя сердце, согласился. Никогда не умел отказывать детям.

Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Пришел конец и нашей беззаботности в лице спускающегося со второго этажа Иписа. Взор старого вояки выражал возмущение стихии, грозящее массовыми катаклизмами вашим покорным слугам. Небрежным жестом прервав наши оправдания, он сказал:

— Мне все равно, почему это случилось, мне все равно — виноваты вы или нет!— холодно заявил он.— Убираться все равно будете сами!

И, оглядев наши непонимающие лица, скомандовал:

— Руки в ноги и — вперед!

Знаете ли вы, что совместная уборка объединяет? Вот я не знал...

Мы чистили, скоблили, мыли окна и стены, чинили те столы, что еще поддавались ремонту, а сида подключили к сращиванию разрубленных непрестанно краснеющей Джайрин. Кстати вопрос о том, откуда в таверне лужи так и остался открытым — этой части пьянки уже не помнил никто. Но никто особо не сокрушался — вытереть полы было значительно легче, чем, например, вытаскивать вилки из стен. И кто бы подумал, что этот человек такой сильный!

Дуб, по зрелому размышлению, решили оставить — оригинально, а на дрова пустить никогда не поздно! Будет запас на черный день! Этому безумно обрадовался Шурай, так как наполненный смолой дуб "тянет на какую-то там премию". Да и остальных несказанно обрадовала возможность не рубить внушительный ствол, что должно было занять не один час.

К вечеру практически вся таверна была выскоблена и вычищена. Усталые до чертиков, мы протирали столы под неусыпным вниманием Иписа и насмешливыми шепотками уже начинающих собираться посетителей.

— Учитель, а ваша мать, как я понял, дроу, да?— раздался звонкий голосок.— А кто тогда отец?

Пати, после моего согласия учить его музыке, постоянно крутился рядом, задавая совершенно идиотские вопросы. Но этот просто бил все рекорды своей бестактностью. Что тут же сообщили ему все посвященные в мою проблему. Но парню прощается, он не знает. Так что я спокойно отвечаю, не обращая внимания на многозначительные взгляды приятелей — он должен знать все опасности, если хочет идти рядом:

— Мой отец, — я замолкаю на время, стараясь, что бы никто, кроме стоящих рядом друзей, не услышал, и продолжаю, — мой отец — дракон.

Монс Абире'Каелум

Атердоминиус Морбис'Хиберхория

Он улыбался. Ардор впервые видел улыбку на этом безупречном в своей белизне, лице. Он улыбался — радостно и немного сумашедше, и от этой улыбки кровь застывала в жилах бесстрашного до недавнего времени дракона. И Ночное Пламя понимал, что сегодня не будет игр, не будет намеков и недомолвок — сегодня все будет серьезно.

А Владыка был счастлив. Он чувствовал, что живет. Живет так, как не жил с ухода отца; с того самого момента, как он, навечно запертый в подземельях, навечно лишенный неба — истиной радости дракона, проклинающий свою мать за дар Моря — облик Морского Змея, разучился смеяться и плакать, разучился дышать полной грудью, и из веселого ребенка превратился в жестокого Правителя.

Он смотрел на замершего у подножия трона изменника, отступника, и в груди его не было ослепляющей ненависти, не было, как ни странно, и любопытства — наблюдать за метаниями данной игрушки надоело, и пора было заканчивать игру.

"Но просто убить тебя будет скучно", — лениво текли мысли Атердоминиуса, пока он рассматривал воина. — "Мне не нравится твое бесстрашие, воин, неужели ты думаешь, что у меня не найдется, как заставить тебя склониться? Наивный глупец... Ты такой же, как и все, такой же слабый и беспомощный перед лицом большей силы!"

Медленно, с глухим, разносящимся по всему залу, стуком перебирая колечки на Знаке Рода, Владыка начал говорить, презрительно рассматривая фигуру отступника:

— Я думаю, ты знаешь, зачем я тебе позвал в этот раз?

— Вы снова хотите сыграть?

"Какой прекрасный голос! Холодный и спокойный. И какая точная и двусмысленная фраза! Ты дерзок, Ардор, неслыханно дерзок! Но именно поэтому ты все еще жив. Немногие способны, зная свой приговор, а ты его прекрасно знаешь, быть столь спокойными, да еще и издеваться над своим палачом! Интересен, интересен, будет приятно сломать такое сердце!"

— Нет, с тобой не интересно играть. Я сейчас играю с твоим сыном.

"Легкая дрожь. Губа дернулась. Ну же, снимай свои маски, Пламя, снимай! Я хочу увидеть твой страх, твою боль! Не достаточно? Не бойся, мой маленький, у меня еще достаточно тузов в рукаве..."

И он с мягкой улыбкой спускается со своего трона, шелестя краями длиннополого халата и звеня хрустальными браслетами, проходит мимо замершего воина, и настежь открывает ближайшее окно.

Свет на миг слепит и Владыку, и стоящего за его спиной Ардора. Алые глаза слезятся, но он готов терпеть это небольшое неудобство, ради выражения лица своей игрушки — все маски слетели и в его глазах застыл страх и ненависть, ведь на краю обрыва сидели его близнецы — Игнаус и Карбо. Девчушка, доверчиво прижималась к брату и, забавно хмурясь, одергивала того, когда он подходил слишком близко к краю. А рядом молчаливой статуей застыл воин из личной гвардии Владыки. "Посмотрим, как ты будешь смотреть на меня после того, как я убью твоих детей!"

Ардор не выдерживает и резко бросается вперед, но это все бесполезно, так как на его пути стоит Владыка, в котором теплится искра силы Бога.

Так что воин лишь бессильно трепыхается в объятьях своего Владыки, в ярости наблюдая, как гвардеец приближается к его детям. Как обернувшийся сын замечает опасность, как закрывает собой сестренку, как пытается вырваться из рук мужчины, как в ужасе раскрываются его глаза. И по его щекам стекают слезы.

Владыка стоит спиной к пропасти, он не видит происходящего там, но ему и не нужно. Он и так знает, что его гвардеец сейчас стоит и равнодушно взирает на падающих в пропасть не успевших встать на крыло детей. Ему куда важнее доиграть свою роль, сломать последние стены в защите гордого воина. И он произносит:

— И то же я сделаю с твоим первым сыном. И не надейся умереть до этого, уж я позабочусь, что бы жил,— он замолкает, позволяя губам разойтись в приторно-сладкой улыбке.— И чувствовал.

Его монолог внезапно прерывает громкий смех Ардора, сквозь который слышатся слова:

— Да, глупый Владыка, именно это ты попытаешься сделать. Ты действительно глуп, если считаешь себя самым умным...

— Что, уже нечего терять?! — злобно шипит Черный Господин, оборачиваясь к пропасти... И в шоке замирает.

Уже у самого свода, около трещины, ведущей к вечернему небу, кружил огненно-красный дракон, держа в руках радостно визжащую девочку. Пара неуклюжих взмахов — и беглецы уже над Отцовскими Пиками, спешат вдаль, к Материку, а Атердоминиусу остается лишь в бесполезной злобе скрежетать зубами.

А Ардор все смеется, нервно, истерически плача, сползает на пол, кроша крепкие каменные плиты своими отросшими когтями. И вдруг, резко подняв голову, спокойно смотрит в глаза Владыки:

— Тебе не достать его, Владыка, никогда не достать... моего сына.

И безумец улыбается, впервые полностью лишившись страха. Маски сорваны.

И белый дракон тоже успокаивается. В конце концов, это ведь не единственный способ сломать этого дракона. Он даже не будет посылать погоню за детьми отступника, зачем? Они ведь все равно сдохнут в землях людей. "Им повезет, а тебе такого избавления я не дам! Ты ведь это понимаешь, да? Так что смейся, смейся, мой пленник, пока еще можешь..."

Владыка разжал ладони, выпуская разорванные лоскуты бархатной занавески. Повернулся к уже успевшему подняться воину и, улыбаясь радушной улыбкой, произнес, с удовольствием наблюдая, как бледнеет Ардор:

— Добро пожаловать в мое Убежище!

Кантаре,

Странствующий бард

Когда Ипис нас наконец-то отпустил, был уже поздний вечер, и таверна вновь наполнилась народом. Как всегда шумно, стражники пересказывали друг другу разные байки, только в этот раз основной темой были наши вчерашние похождения. У них, что, пьянок никогда не бывало?

В общем, всем весело, а нашей компании плохо. И не столько от повышенного внимания к нашим персонам, сколько из-за жуткой усталости! А я бы на вас посмотрел, поработай вы столько! Так что надо меньше пить...

Единственному, кому это внимание не доставляло неудобств, был сид. Он, захлебываясь словами, проводил экскурсию вокруг дуба, причем умудрялся растянуть ее на полчаса, и к ее окончанию выращивал девушкам букетики из щепок. Шурай был окружен девушками, и, похоже, тихонько благодарил свою Священную Иву за вчерашние похождения.

Все так привычно и спокойно, что хочется просто сесть в теплое кресло, смотреть на новых друзей и пить горячий, практически обжигающий чай. Да и Ипис поклялся, что еще дня три нам точно не видать покоя...

Я снова, как обычно, наблюдаю за залом. Сегодня здесь много новых людей, говорят, что скоро в город должен приехать какой-то известный Мастер Меча, вот и стягиваются сюда герои да наемники, что бы попробовать с ним сразиться. Вот сегодня и собрались у нас разные вешалки для оружия — молодые рыцари-дворяне, которые почему-то считают, что чем больше на тебе железа, тем ты кажешься более внушительным.

Какие же они дураки! Ну как может казаться внушительной вешалка под два метра с фигурой швабры? Тем более в огромных металлических доспехах, которые не только сваливаются, но и заставляют его ходить на полусогнутых? Другое дело их охранники! Например, вон тот мужик в цельных доспехах, стоящий у стойки. Вот на нем доспехи не просто не сваливаются, а вообще, как будто бы тесны! Вот это внушает!

Но не меньшее ощущение опасности исходит он невысокого полуэльфа, примостившегося на краешке стула и, небрежно покачивая ногой, спорящего с предыдущей глыбой. За его плечами удобно расположились ножны двух изогнутых клинков, а в стройном теле теплится нечеловеческая, во всех смыслах этого слова, сила.

Но ни напыщенные барончики, ни достойные вояки не привлекали моего внимания надолго — я таких видел не раз, хоть и, надо признать, не в таком количестве. Мое внимание привлекла компания из десяти человек, сидящая за стоящим у самой стены столиком. Во главе стола (хоть стол и был круглым, но четко ощущалось, что глава — там), сидел седой старик, хотя назвать этого мужчину стариком было тяжело — такой силой веяло оттуда.

Высокий, с широкими плечами и просто огромными ладонями, он совсем не казался старым — только глубокие морщины на обветренном лице выдавали его настоящий возраст. Кроме всего прочего лицо пересекали десятки разнообразных шрамов, а на левой руке не хватало фаланги безымянного пальца. Простые кожаные доспехи поверх темной рубашки, высокие сапоги и кривая сабля на боку — его одежда не привлекала ненужного внимания, как и одежда его спутников.

Одетые в простую, но добротную одежду, они были настолько незапоминающимися, что это несколько настораживало. Не меньше этого меня беспокоило и то, что они, в отличие от остальных собравшихся сегодня в таверне, достаточно умеренно потребляли алкоголь. И в тот момент, когда практически вся таверна была уже пьяна, за столиком седовласого воина все были абсолютно трезвыми.

А еще напрягали прямые, немигающие взгляды старика, которые я чувствовал затылком, как будто он, каждый раз как отвернусь, начинает следить за моими движениями пристальным недобрым взглядом.

Вдруг из другого угла таверны, отвлекая мое внимание, раздался визг и ругань Фури. Обернувшись, я успел увидеть как некий пьяный наемник радостно смеялся, успев ущипнуть шуструю девчушку. А на ее отменную, надо признать, намного более образную, чем у моего брата, ругань, только заржал:

— Неужто, против, вампирова невеста? Кровососу-то не отказала, — и показывает на незажившие укусы, показавшиеся из-под сползшей повязки.

Девушка подавилась новой тирадой и начала судорожно поправлять ленты, краснея от злости на веселящуюся толпу и виноватого во всех ее бедах вампира... Я уже думал подойти и попробовать как-то успокоить знакомую, но это оказалось бессмысленным — она прекрасно справилась и сама. Внезапно успокоившись, Фури злобно усмехнулась и, найдя взглядом вампира, подошла и обняла за шею, тихонько( но так, что бы за тем столиком точно услышали) попросив:

— Рене, милый, посмотри вот туда! — проворковала мстительная девушка и показала на столик забияк, — Ты же еще не ужинал?