Конечно, была куча бытовых мелочей. Например — что ты любишь на завтрак? Мне стыдно признаться, но я до сих пор не знала этого, хотя мы встречались уже два года. Мне как-то не приходило в голову спрашивать тебя об этом, пока мы ещё не жили вместе, да я никогда прежде и не готовила тебе завтраков — это делала твоя мама. Передо мной встал вопрос: кормить тебя «по-маминому», чтобы не так резко ощущалась эта гложущая душу пустота, или делать всё по-своему и быть собой? Поразмыслив, я решила, что полностью заменить Наталью Борисовну не смогу, да и нужно ли было это делать? Мама — это мама, а я — это я.
Вкусы у нас с тобой всё-таки немного различались. Я любила разнообразные каши — геркулесовую, пшёнку, гречку, ячневую, а вот ты их с детства терпеть не могла. Я недолюбливала мясо в супе, а вот ты обожала обглодать косточку из борща. Моей любовью были картофельные вареники, а ты предпочитала пельмени. Мне нравился воздушный и нежный омлет на кефире, а ты с удовольствием ела яичницу-глазунью с луком и помидорами. Впрочем, во всём можно было найти компромисс, как-то выкрутиться, но при обязательном условии, что все блюда подавались под соусом любви. Если бы этой приправы не было, любой, даже самый шикарный обед застрял бы в горле, как сухая корка. К счастью, любовь у нас из приправы иногда превращалась даже в основное блюдо.
Но сворачиваю лирическое отступление и возвращаюсь к праздничному ужину. Таща тяжёлый пакет с продуктами для него, я встретилась на лестнице с соседкой Галиной Петровной, пожилой любительницей сериалов, страдавшей хроническим недугом — отсутствием сахара, соли и спичек в домашнем хозяйстве. То ли она постоянно забывала купить их в магазине, то ли из принципа разживалась этими товарами исключительно у соседей — это было мне поначалу непонятно, но вскоре я раскусила старушенцию. Прося снабдить её сущей мелочью — коробком спичек или столовой ложкой соли, она как бы невзначай расспрашивала о том, о сём, собирая информацию о жильцах дома. Зачем ей это было нужно? А просто так. Ещё одна любопытная Варвара, вроде Светланы. Ладно бы ещё, если б она интересовалась этим лишь для себя! Нет, добытыми сведениями она делилась со своими приятельницами из соседних подъездов — такими же пенсионерками и кумушками-сплетницами. Естественно, моё появление в твоей квартире вызвало у неё живейший интерес, и буквально через несколько дней после моего переезда, встретив меня на лестнице, она попыталась вытянуть из меня хоть какую-то личную информацию. Но с меня — где сядешь, там и слезешь, меня даже цыганки на улице загипнотизировать не могут. Я представилась ей твоей троюродной сестрой, переехавшей сюда, чтобы помогать тебе в быту, и на этом быстренько закончила разговор.
И вот, опять старая песня:
— Здравствуй, деточка... А я вот опять спички забыла купить, голова моя дырявая... Не дашь коробочек?
Втащив пакет в квартиру, я вынесла Галине Петровне спички.
— Вот спасибо, моя хорошая... Много ты всего набрала — поди, на тыщу на целую... Дорогие нынче продукты стали, пенсии не хватает... А где ты работаешь?
— В магазине, — уклончиво ответила я.
— И чё, хорошо платят? — сразу навострился не в меру любознательный старушечий нос.
— Нормально, — ответила я. — Ну, до свиданья, Галина Петровна, у меня дел много.
И я закрыла дверь. Уфф... Если эта старая сплетница пронюхает о нас с тобой — на следующий день об этом будет знать весь дом. Для всех я была твоей дальней родственницей, а что мы делали за закрытыми дверями квартиры, никого не касалось. Александра одобрила эту легенду. В доме было восемь подъездов и девять этажей — затеряться в такой толпе легко, особенно когда всё общение с большинством соседей, поглощённых своими делами и мыслями, сводится к сказанному второпях «здрасьте», да и то — через раз. Нужно ли общение парню, стремительно бегущему вниз по ступенькам с наушниками от плеера в ушах? Или усталому отцу семейства, возвращающемуся с работы и волокущему такой же тяжеленный, как у меня, пакет из магазина?
Вот она, современная жизнь. Но нам это было даже на руку.
Отбросив серый шлейф уличного беспокойства, прицепившийся ко мне снаружи, я воцарилась в светлом пространстве нашей кухни и начала кулинарить. Два года назад в этот день ты в первый раз поцеловала меня — с этого момента мы и вели отсчёт времени. А мою жизнь этот поцелуй разделил на две эры — до тебя и с тобой. Всё, что было до тебя, затягивал туман нереальности. Там, в той эре, была не настоящая я.
* * *
«Женщина в тёмных очках, по-прежнему не глядя на меня, подошла, сверкнув голенищами шикарных сапог, присела и принялась меня ощупывать.
— Девушка, милая, что с вами? Как вы себя чувствуете? Вам больно? — спрашивала она встревоженно.
— А вы как думаете? — всхлипнула я. — Конечно, больно... Вы что, не видите?
Она ответила спокойно, дотронувшись до своих широких тёмных очков:
— Да, я не вижу».
Четырнадцатое октября. Комната погружена в полумрак. Объединённый свет настольной лампы и монитора компьютера лежит на моём лице, и в тишине слышится прерывистый стук по клавишам. Рядом с клавиатурой стынет кружка чая со смородиной, а на книжной полке таращит пуговичные глаза жёлтый утёнок. А рядом — его новая приятельница-уточка. Для меня дом — то место, где стоит компьютер с моей писаниной, сидит утёнок и живёшь ты. Больше мне ничего не нужно. Даже если бы вокруг была не уютная благоустроенная квартира, а пещера, для меня мало что изменилось бы. Ну, разве что, в туалет я ходила бы в кустики рядом с пещерой.
Эта слепая женщина, о которой я пишу, Альбина — объединённый образ Александры и тебя. От твоей сестры у неё внешность и род занятий, а от тебя — слепота. А изуродованное лицо и лысая голова — это отголосок «Белых водорослей», где возлюбленной главной героини плеснули в лицо щёлочью. Только отсутствие волос у Альбины — следствие облысения, а её прототип из «Белых водорослей», Аида, бреется сама, потому что ей идёт так. Красавица и чудовище — вечная тема: о том, что любим мы в итоге не за внешнее.
« — Дура! Идиотка! Ты что, ворон считаешь? Тебе жить надоело? — орал Рюрик. Впрочем, тогда я ещё не знала, как его зовут, и для меня он был просто шкаф в костюме».
Рюрик — вымышленный персонаж, водитель Альбины. Он тоже из «Белых водорослей», только там его звали Рогволд Рюрикович, Волик для краткости. Почему я дала ему такое вычурное имя? А это «болезнь» многих начинающих авторов: они стремятся назвать своих героев как-нибудь позаковыристее. Даже садовников у них иногда зовут Альфонсами и Ательстанами. Петя, Маша, Джон, Мэри — разве это запоминающиеся имена? Увы, если не получается вдохнуть в персонажа жизнь, наделить его чертами настоящей личности, придать индивидуальность, так хоть имя привлекает внимание.
«Из-за опущенного стекла дверцы чёрного сверкающего джипа послышался холодный и властный женский голос:
— Голубушка, подойди-ка сюда!
Я не сразу поняла, что обращались ко мне, и сделала ещё пару шагов в направлении своего дома, но тот же голос повторил:
— Деточка, ты что, глухая? Я к тебе обращаюсь!
Я остановилась и посмотрела в сторону источника этого неприятного голоса, от которого у меня разом сжались кишки».
А это — первое появление сестры Альбины, Дианы. Она «наезжает» на главную героиню почти так же, как «наехала» на меня Александра при нашем с ней знакомстве. Правда, в «Слепых душах» я всё слегка преувеличиваю и приукрашиваю, добавляю гротеска, но суть остаётся та же — мои ощущения от того «экзамена», который устроила мне твоя сестра. Если Альбине я придаю внешность Саши, то Диане я дарю её внутренние качества, характер, а наружность придумываю сама, кроме одной реальной чёрточки — ранней седины.
«Я тихонько целую её шрамы. Шесть лет в полной темноте. Интересно, какие сны ей снятся? Звуки? Образы прошлого?
— Аль, а как ты меня себе представляешь?
Она чуть улыбается уголками губ. Касаясь подушечками пальцев моего лица, говорит...»
— Птенчик...
Нет, это говорит не Альбина. Это твои руки ложатся мне на плечи, поглаживают, приподнимают волосы с шеи, играют с ними, раскладывают и расправляют. Мои печатающие пальцы замирают и отдаляются от клавиатуры, я улыбаюсь и закрываю глаза. Твой тёплый голос обволакивает и ласкает.
— Лёнь, поздно уже... Пойдём спать, мм?
На часах — полвторого. Завтра нам обеим на работу, и если ты захочешь сейчас немножко поиграть на мне — а судя по твоим прикосновениям, ты хочешь, на сон остаётся не так уж много времени.
— Сейчас, Уть... Иду.
Файл сохранён и закрыт, экран гаснет, я беру с полки утёнка и целую его в пушистое пузико, ласково нажимаю на клюв его подружке.
— Сладких снов, малыши.
Я желаю спокойной ночи своему детству, а ночь увлекает меня в свои взрослые объятия — те самые, с маркировкой «18+». Я становлюсь твоей гитарой, и ты заставляешь петь и моё тело, и душу.
* * *
На чём я остановилась? Ах да, ужин. Сегодня я была весь день дома и хотела приготовить что-нибудь этакое, вкусное. Галина Петровна не ошиблась: денег на продукты я сегодня потратила несколько больше обычного — ну, так ведь и день был особенный. Алёне из «У сумрака зелёные глаза» ещё только предстояло приготовить для Аиды то, что готовила я для тебя уже сейчас — а именно, филе сёмги под сметаной. А ещё я собиралась сделать блинчики с антоновскими яблоками и лазанью. Но, как известно, готовить нужно в спокойном состоянии и хорошем настроении, а у меня в последний месяц с этим были весьма частые перебои.
Мой уход из дома не положил конец нервотрёпке. Поначалу были звонки на мобильный — звонил отец, всё ещё не протрезвевший («Когда ж у него отпуск кончится?» — думала я). Он то угрожал найти меня и «показать где раки зимуют», грозился расправиться с тобой, обещал отодрать нас обеих (ремнём или сексуально — пояснений насчёт значения слова не было). Я сбрасывала звонок, на несколько часов отключала телефон. После этих звонков мне становилось физически плохо, будто трубка высасывала из меня все силы. После того как он позвонил и разбудил нас в три часа ночи, я стала отключать телефон и перед сном.
Я боялась, что он действительно нас найдёт, хотя он не мог знать твоего адреса, таких подробностей я ему не говорила. Потом звонки прекратились: видимо, отпуск у отца кончился, а значит, и его алкогольный психоз. Но это был ещё не конец: позвонил брат.
— Ты где сейчас вообще?
— Живу у подруги, — ответила я. — У меня всё нормально, не беспокойся. Домой возвращаться я не собираюсь.
— Так он вроде уже не пьёт, насколько я понял, — сказал Денис. — Может, попробуете как-нибудь помириться? А то ведь нехорошо получается.
Он думал, что я ушла из-за пьянства отца, а в истинную причину не верил — считал это его пьяным бредом. Когда я сказала, что это не бред, на том конце линии повисло тяжёлое, как вес всего земного шара, молчание...
— Это что ж получается, сестрёнка? Я тебя, выходит, совсем не знаю? — проговорил он наконец. — Слушай, а может быть, это можно как-нибудь вылечить? Ну, к психологу сходить, разобраться... Может, ты себе всего этого напридумывала просто, а?
— Денис, «придуманное», как ты это называешь, за два года уже прошло бы, как с белых яблонь дым, — усмехнулась я. — Это не мимолётная блажь, это... ну, судьба. И путь.
— Ерунда это всё, — раздражённо ответил он. — Это — ненормальность. Психическая. Тебе надо лечиться, сестрёнка, серьёзно.
— Это тебе надо лечиться, — рассердилась я. — Вот только косность мышления вряд ли поддаётся лечению. Это тоже своего рода судьба.
Я хотела нажать кнопку отбоя на телефоне, но брат закричал в трубку:
— Подожди, подожди, не сбрасывай! Нельзя так, нехорошо... И вообще, это не телефонный разговор. Давай встретимся и мирно, нормально поговорим, как брат с сестрой.
— Я не против мирного и нормального разговора, — сказала я. — Я только против того, чтобы меня считали больной. Это не болезнь.
— Хорошо, хорошо! — примирительно воскликнул Денис. — Как тебе будет угодно. Я понимаю, ты у нас творческая личность, а творческим людям свойственны разные... гм... крайности. Они стремятся всё попробовать, расширить, так сказать, свой личностный опыт...
— Денис, — устало перебила я. — Это не эксперимент. Это просто моё естество. Как цвет кожи, рост, отпечатки пальцев.
— Ладно, пусть будет так, — вздохнул брат. — Я только хочу узнать, где, как и с кем ты живёшь. Отец что-то болтал насчёт наркотиков... Я грешным делом подумал, что он это ляпнул в порядке пьяного бреда, но коль скоро ты сама подтверждаешь...
— Господи, да что ж такое! — Я закрыла глаза и мысленно сосчитала до десяти, чувствуя, что начинаю выходить из себя. — Вот это — точно бред. Стопроцентный. Я когда-нибудь Светлане патлы повыдергаю за это... Это клевета. И не смей повторять эту чушь, не зная, как всё обстоит на самом деле.
— Вот я и хочу выяснить, как всё обстоит, — терпеливо пояснил брат. — Я — не отец, и не разобравшись, обвинять никого ни в чём не хочу. Могу ли я, скажем, прийти к вам на днях в гости?
У меня в голове сразу мелькнуло подозрение: брат узнает, где мы живём, а потом об этом от него может узнать и отец... Не вести же, в конце концов, к нам Дениса с завязанными глазами!
— Слушай, Денис, — сказала я. — В гости — не надо. Давай встретимся где-нибудь... Скажем, в кафе. Я знаю одно очень уютное, хорошее и недорогое местечко. Мы с Яной можем прийти вместе, ты на неё посмотришь и сразу всё поймёшь.
— А почему ты не хочешь, чтоб я пришёл к вам? — удивился он.
Я объяснила ему свои опасения. Он стал клятвенно заверять, что отец от него ничего не узнает, но я не могла быть до конца в этом уверена. Брата как будто обидела моя недоверчивость, но я спокойно настояла на встрече на нейтральной территории.
— Ты понимаешь, что я боюсь его пьяного? А если он начнёт к тебе приставать: скажи да скажи, давить на тебя, угрожать... Ну, ты сдашься и скажешь ему. Он явится к нам и устроит чёрт знает что... — Я раздражённо стиснула в руке утёнка, сев в кресло. Оно обиженно скрипнуло.
