Боги и влюбленные

Поднимаясь по дороге, я смотрел вверх, на медленно раскачивающиеся деревья, растущие на вершине холма. Вскоре моему взору открылись могучие стволы дубов, а затем и крыша. Я пустился бежать, не отрывая взгляд от дома, который становился все больше: передо мной возникали знакомые стены, окна и верхушки садовых кустов, которые я когда-то заботливо подстригал.

Пройдя в сад через знакомые ворота, я замер, вслушиваясь в журчание воды в купальне и дыхание ветра в дубах. Стояла полная тишина. Не было шумных, здоровых молодых солдат, со смехом брызгающихся в бассейне. Не было приказов Ликаса, несущегося по широкой лужайке, теперь неухоженной и заросшей длинными сорняками. Не слышал я смеха Друзиллы, ее резких окриков, чтобы я убирался от выпечки и оставил в покое сладости. Из-за дубовой рощи, где ради своих побед тренировался Поликарп, не долетало ни ругани, ни бряцанья металла. Я не слышал Палласа, дразнившего меня из-за поблажек, которые иногда у меня были, а у него — нет. С кухни не доносилось хихиканья девушек. Кассий Прокул ни с кем не говорил своим сочным, приятным голосом. И не смеялся Ликиск.

В отчаянии я хотел заглянуть в дом, но побоялся.

Я пришел только для того, чтобы забрать письмо Прокула.

У подножия ныне заброшенного сада стояло три статуи. Марс, глядящий на меня с подозрением. Янус, который был рад, что я вернулся домой. И Приап.

Проигнорировав божество с его пугающим фаллосом и моим лицом, я опустился на колени там, где прежде совершал ежедневные молитвы, и начал руками раскапывать почву, которую когда-то с таким тщанием возделывал, вычерпывая и отбрасывая большие комки земли и вытаскивая с корнями красные цветы. ("Мужественное племя безупречных солдат, обученных возделывать землю, — говорил мне Цезарь о римлянах. — Благодари своих богов, Ликиск, что твой хозяин не сделал тебя землепашцем".) Я подумал, что это удалось сделать всемогущему Цезарю.

Письмо оказалось в моих руках, сырое, покрытое коркой соли из-за долгого погребения. Я спрятал его под плащом и туникой, в пояс набедренной повязки.

А потом из дома донесся голос.

С надеждой обернувшись и ожидая встретить Ликаса, я увидел вместо него человека в кирасе и накидке — солдата, державшего руку на рукояти меча.

— Ты кто? Что ты тут делаешь?

Словно газель я промчался по саду, перепрыгнул через стену и побежал быстрее, чем когда-либо в своей жизни, быстрее даже, чем во время безумного бега по пескам Капри, мчась, словно Меркурий, к подножию холма, а затем свернув за Целийский холм на Священную дорогу.

Задыхаясь, с разрывающейся от боли грудью и сердцем, я в конце концов оказался у поворота на Остию.

XVIII

Я почуял Остию прежде, чем увидел ее, лежащую между морем и холмами. Сверкающая полная луна озаряла город ярко, как днем, покрывая круглыми пятнами света спокойное море, где тихо стояли корабли, чьи мачты, будто черные скелеты, виднелись на фоне освещенных лунным светом волн. Ночь была холодной; соленый воздух смешивался с дымом от очагов. Я поблагодарил бога Неемии за щедрость Иосифа, заворачиваясь в его плащ, чтобы уберечься от колючего холода. Прежде, чем спуститься с холма по извилистой дороге, я съел последний пирожок Марты и снова поблагодарил бога Неемии. Начиная спуск, я думал: может, этот бог — или любой другой, — вознаградит меня за усилия, потраченные на долгий путь, счастливыми, теплыми, гостеприимными объятиями Примигения и его семьи.

Пройдя через раскинувшийся на равнине город и держась подальше от смеющихся и кричащих на узких улицах групп моряков, я спрятался от пары солдат, быстро повернув на другую улицу прежде, чем они меня заметили. Скоро я вышел на дорогу, круто взбиравшуюся на вершину холма, которую, словно корона, венчал дом Примигения с великолепным видом на гавань. Когда я увидел дом и служивший ему фундаментом каменный выступ, то бросился бежать, стремительно преодолев последние шаги по склону, и, наконец, войдя в знакомые ворота у широкой стены, защищавшей дом и его территорию — прекрасное место отдыха, которое некогда украшал смех и восторженные крики детей Примигения. Когда я открыл ворота, они приятно скрипнули.

Воодушевленный светом горевшей в окне лампы, я энергично поднялся по ступеням к крыльцу и передней двери. Я прислушался к голосам и смеху, но дом был тих. Мой стук в тяжелую деревянную дверь нарушил тишину, словно внезапный удар грома Юпитера. Дверь приоткрылась, и мое сердце упало.

— Кто здесь? — раздался голос пожилой женщины.

— Я ищу Примигения, — с надеждой сказал я. — Это правильный дом? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Был правильный, — сказала женщина. — Теперь нет.

Заикаясь, я пробормотал:

— Теперь нет? Не... не понимаю.

— Их забрали несколько месяцев назад, — сказала старуха и захлопнула дверь. Лязгнул засов, и свет в окне погас.

Медленно повернувшись и потрясенно качая головой, я не стал мешкать и глядеть на открывавшийся с порога вид. Будто во сне я спустился со ступеней и вышел за ворота на улицу. Не знаю, как долго я стоял, не в силах придти в себя от шока и ничего вокруг не замечая. Потом я почувствовал, как на мое плечо легла рука, слегка встряхнула, и хриплый мужской голос спросил, что я тут делаю.

— Ты в порядке, мальчик? Плохо себя чувствуешь? Что ты делаешь в этом районе?

Очнувшись, я удивленно взглянул в темное, недоуменное лицо мужчины.

— Я... я... искал дом Примигения, — объяснил я.

— Примигений здесь больше не живет.

— Вы не знаете, куда он уехал?

— Насколько мне известно, в тюрьму.

— В тюрьму?

Мрачный человек быстро кивнул.

— Несколько месяцев назад. Пришли солдаты и арестовали его, жену, детей, и никто их больше не видел.

Застонав, я повернулся, уставившись на темный дом за стеной.

— Арестованы...

Человек снова потряс меня.

— Кто тебе Примигений?

Из осторожности я солгал:

— Я ходил на одном из его кораблей, а сейчас оказался в порту и решил с ним поздороваться.

— На каком корабле? — требовательно спросил человек, все еще сжимая мою руку.

Освободившись, я пробормотал:

— На "Нептуне".

Человек покачал головой.

— Никогда о таком не слышал. Как тебя зовут, моряк?

— Нерей! — ответил я, отступая от настырного мужчины с мрачным лицом. — Спасибо, что рассказали. Мне надо идти. Возвращаться на борт.

— Никогда не слышал о таком корабле в Остии, — настойчиво произнес он.

Но я уже пятился; сердце мое колотилось. Когда человек потребовал назвать имя шкипера "Нептуна", я бросился бежать. У подножья холма я упал, оцарапав колени. Вскочив на ноги и откинув подаренный мне плащ, я пошел, стараясь не слишком наступать на правую ногу, которую ушиб особенно сильно. Оказавшись у берега, я сел на причал в свете лампы, висящей на стене таверны. Она казалась знакомой, и я вспомнил, что именно там Сабин, Гай Абенадар и я выпивали в наш последний визит в Остию.

Я изучил болезненные ссадины на коленях, которые, как мне представлялось, должны были к утру затянуться, но пока продолжать болеть. Порезы были неглубокими и, скорее всего, не оставят шрамов. За это я был благодарен. Выпрямившись, я почувствовал в коленях боль; кости тоже протестовали, распространяя по телу тупую немочь, возникавшую от того, что я чересчур долго оставался на ногах.

Я не помнил, как долго был в пути: от дома Иосифа — к дому на Эсквилинском холме, затем — дорога в Остию, подъем по длинному склону, где моя мечта о теплом приеме у Примигения оказалась несбыточной, после — вниз, к берегу (с осознанием того, как легко я научился лгать, и что значит быть беглецом), к тихому, пустынному пространству верфей.

Собрав последние силы, я поплелся прочь, тяжело ступая сандалиями по деревянным изношенным доскам, пока не набрел на длинную лодку между свай у края дока. Лодка была покрыта мешковиной, и я, приподняв ее, забрался внутрь. Накрывшись мешковиной, я свернулся на широком сыром дне лодки, положил голову на ладони, закрыл глаза, зевнул, слушая плеск волн под причалом, проклял боль в коленях и уснул.

Меня разбудили хриплые голоса. Выглянув в щель между досками, я увидел, что док ожил, и по нему снуют шумные моряки, грузоотправители, купцы и бродяги. Когда я выбирался из лодки, каждая кость моего тела взывала о покое. Колени хрустнули и снова начали кровоточить. Желудок урчал, требуя еды. Никто не обратил внимания на то, как я перелез через борт — еще одна маленькая удача. Поправив плащ и мягко коснувшись колен, я медленно направился прочь, приветствуя лучи солнца, поднимающегося над крышами домов, что выстроились вдоль пирса, и рассматривая пришвартованные в доке корабли. Их названия были настоящей литанией различным божествам, но ни один не носил имени быстрого посланника богов Меркурия.

Я старался не думать о том, насколько хочу есть.

Во второй половине дня я прошел все верфи Остии от вонючего устья Тибра до открытого всем ветрам мыса, где порт кончался и начиналось море. Когда солнце опустилось за горизонт, я вернулся туда, откуда начал свой путь, сев на тот же причал, что и в предыдущую ночь. Таверна "Приют Усталого Путника" была переполнена. Над доками плыли непристойные песни, из-за дверей доносился смех. Я смотрел на каждого входившего и выходившего оттуда человека, ища знакомое лицо капитана Сабина, но видел только незнакомцев.

Спустились сумерки, и я отправился на площадь, где находилась контора Прокула и Примигения, однако на белом здании с портиком висела теперь вывеска другой компании, другого хозяина. Мудрость и осторожность диктовали мне держаться оттуда подальше, и я вернулся в доки, хромая и стараясь не слишком ступать на правую ногу.

Я пытался не думать о завтраке, обеде и ужине, в которых было отказано моему болевшему желудку. Жажду я утолил из общественного фонтана, холодная вода которого имела привкус и запах рыбы.

Ночь была холодной, с моря надвигался сырой туман.

А потом я увидел ее.

Ее звали Клодия — это я вспомнил сразу.

Она шла быстро, отвергая непристойные предложения моряков надменной тишиной и прижимая к груди корзину. Ее руки обнимали круглую плетеную корзинку так плотно, как (казалось, совсем недавно) они обнимали меня, прижимая к большой, мягкой, теплой груди. Из корзины выглядывали кончики длинных коричневых батонов. Я уныло предположил, что являюсь единственным мужчиной или юношей, который страстно смотрит не на привлекательную фигуру Клодии, а на корзину, полную хлеба.

Вряд ли она меня вспомнит, думал я. Сколько мужчин побывало с ней за месяцы, прошедшие с тех пор, как мы занимались любовью в ее маленькой комнатке, где стену украшали неумелые эротические картины? (По сравнению с работами на стенах островного борделя Цезаря они действительно выглядели грубыми).

Когда-то я был слишком застенчив, чтобы приблизиться к такой женщине (и слишком горд), но голод легко побеждает и гордость, и приличия. Я вскочил и побежал за Клодией, выкрикивая ее имя.

Вздрогнув, она остановилась и повернулась ко мне в недоумении, которое по мере моего приближения сменилось тревогой.

— Чего тебе? Ты кто?

— Меня зовут Ликиск, — ответил я, не сводя глаз с хлеба.

Она осторожно спросила:

— Я тебя знаю?

Улыбнувшись, я кивнул:

— Да. Когда-то мы... э... ну.. занимались любовью.

— Не помню, — сказал она, опасливо и медленно пятясь назад.

— Пожалуйста, подожди. Ты вспомнишь, если я тебе расскажу. Пожалуйста, не уходи. Я должен с тобой поговорить. Ты единственная, кого я знаю в Остии. Только ты можешь мне помочь.

Испугавшись, она отошла от меня еще дальше.

— Помочь тебе?

— Да, пожалуйста.

— Я тороплюсь.

Схватив ее за руку, я заговорил быстро и настойчиво, выкладывая все, что помнил о той ночи, когда мы встретились, описав двух солдат, Сабина, чем мы занимались в ее комнате и как я был напуган, что мог сделать ей больно.

Вспомнив, она засмеялась.

— Это был твой первый раз.

Обезумев от радости, я воскликнул:

— Да!

Она покачала головой и прищелкнула языком.

— Ты выглядишь не слишком. Какие-то проблемы?

— Проблемы — не то слово, — пошутил я, стараясь напустить на себя стоический вид, но мой голос сломался, а по щекам потекли слезы.

— Я очень хочу есть.

— Ты и правда выглядишь ужасно. Где твои богатые друзья?

— Как боги — исчезли.

— Плохо.

— Это длинная история.

— Каждая история длинная.

Обидевшись, я сказал:

— Прости, что потревожил, честно. Но когда я тебя увидел, то почувствовал, будто встретил старого друга.

Впервые она взглянула на меня с искренним сочувствием.

— Ты давно ел?

Я пошутил:

— А какой сегодня день?

— Пойдем со мной. Еще раз, как тебя зовут?

— Ликиск.

— Иди за мной, Ликиск.

Ее хозяин был упрям. ("Этот мальчишка означает неприятности!") Клодия была непреклонна. ("У него плохая полоса, и я хочу ему помочь!") Привлеченные их резким разговором, на лестницу вышли и другие девушки; их раскрашенные лица выражали глубокий интерес к словесной баталии между хозяином и одной из них. На меня они смотрели с любопытством (возможно, с профессиональным). Маленькая молодая женщина с красными волосами потребовала объяснить, что происходит. Клодия все рассказала без утайки, включая детали моего предыдущего визита. Другая женщина, пышная брюнетка, всплеснула руками.

— Конечно, я помню этого мальчика. У него богатые друзья!

Клодия покачала головой.

— Очевидно, их больше нет, — сказала она. — Бедняжка говорит, я его единственный друг в городе.

Повернувшись к хозяину, нервно вытиравшему пот с тяжелых щек, она заявила:

— Я прослежу, чтобы мальчика накормили, и он отдохнул. На этом закончим наш спор.

Разозлившись, хозяин топнул ногой.

— Я управляю этим домом и я решаю, берем мы бродяг или нет. И я тебе говорю, что не берем.

После этих слов поднялось самое настоящее восстание. Женщины сбежали с лестницы и окружили несчастного хозяина, крича, угрожая и тыча в него пальцами. Наконец, он сдался, и меня повели в столовую. (Даже у Цезаря со всеми его рабами не было такой армии слуг!)

Когда я съел столько, сколько смог, Клодия взяла меня за руку.

— Ты можешь поспать в одной из верхних комнат.

— Я так признателен тебе за доброту, — проговорил я, едва вымолвив эти слова из-за навернувшихся на глаза слез.

— Смотри на это проще, Ликиск. Что у таких, как мы, есть, кроме доброты, которую мы можем проявить друг к другу?

Следуя за ней наверх (в памяти мгновенно возникли воспоминания о моем предыдущем подъеме по этой лестнице), я сказал:

— Я надеюсь попасть на корабль "Меркурий". Мы знакомы с его капитаном. Он был здесь той ночью вместе со мной. Его зовут Сабин.

Засмеявшись, Клодия хлопнула руками по бедрам и радостно кивнула.

— Сабин! Конечно! Такой веселый здоровяк. Бывший раб.

— Он самый. Ты его знаешь? Как мне его найти? Где он живет?

— Он живет в Остии, но каждый раз в разных местах. Сейчас он, кажется, в море.