Питомец

Заглянув в воспоминания дракончика, я со всей возможной прытью рванул к закрытой со всех сторон орешником и молодыми дубками лесной поляне, скрывшейся от человеческих глаз тремястами метрами чащобы. Живых действительно оказалось трое. Посреди поляны уже даже не плакала, а тихонько подвывала маленькая девочка в изорванном платьице. Размазывая по щекам слёзы грязным кулачком, она тянулась к мужчине и женщине, которых приковали спинами к крепкому дубку. В окровавленных, избитых до посинения взрослых с трудом можно было усмотреть родительское сходство с малышкой, которая не могла подойти к ним из-за верёвки, обхватывавшей её правую ногу. Второй конец верёвки крепился к железному кольцу, насаженному на вбитый в землю кол. Не жильцы, осмотрев родителей во всех возможных спектрах, сделал вывод я. На руках и ногах у них не было ни одной целой кости, а характерный запах говорил, что женщину неоднократно насиловали перед пыткой. Умереть им не давали закреплённые на шеях грубые магические амулеты, поддерживающие жизнь. Заряду в поделках должно было хватить на пять или шесть часов.

Стоило мне появиться на поляне, как пространство вокруг захлестнуло неподдельным ужасом и безграничным отчаянием. Несмотря на жутчайшую боль, родители малышки захрипели и попробовали криками отпугнуть черночешуйчатого монстра. Теперь понятна задумка садистов. Девочка — это приманка для хищников, ягнёнок на заклание, которого должны были растерзать и сожрать на глазах отца и матери, а я тот монстр, которого они с ужасом ждали. Плюясь кровью, мужчина забился в оковах, по его щекам потекли злые слёзы. Женщина не выдержала вида нависшего над дочкой здоровенного рурга и потеряла сознание.

Усыпив и отвязав малышку, я прижал её правой рукой к груди и на трёх лапах подковылял к отцу девочки. Наконец, через десять минут времени и двадцать неудачных попыток ментального контакта, барьер из боли, безнадёги и отчаяния был преодолён, и мне удалось передать мужчине образы деревни, куда я отношу девочку и отдаю её людям.

— Спасибо, — прохрипел мужик, сообразив, что никто дочку убивать не собирается, а рург не так страшен, как его малюют.

— Лирия Переро. Баронесса, — ответил он на вопрос в виде ментограммы и образов девочки. Переро, Переро... Я вспомнил высокого улыбчивого барона и его жену, бывших гостями на балу в честь дня рождения Лилины. К тому же Карс Переро изредка захаживал к Сажу, о чём-то секретничая с тем в хозяйском кабинете. Тайные посиделки аристократов сами по себе говорили о доверительных отношениях баронов. Сейчас синюшный полутруп ничем не напоминал полного жизни весельчака из воспоминаний. — Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

— Добей... Прошу..., — на губах барона выступила кровавая пена.

Легко сказать — добей. Людей до сего дня убивать не приходилось. Бог миловал. Маг не в счёт, тот при других обстоятельствах скопытился. Я знал..., чувствовал, что могу отнять жизнь, но чтобы меня просили это сделать. Господи, за что ты продолжаешь испытывать меня?

— До-б-бей...

Аккуратно уложив Лирию на землю, легонько касаюсь лбов супругов. Барон благодарно закрывает глаза и засыпает, не видя и не чувствуя, как с его шеи срывают поддерживающий жизнь амулет. Вторая поделка слетела с шеи его нежной половинки. Через три минуты Карс Переро и его жена умерли во сне. Искры жизни погасли.

Приказав крылатой свите засыпать тела умерших землёй, я подхватил подопечную и полетел в деревню. Дурень, о чём я только думал?! Идиот, ничему жизнь тебя, то бишь, меня не учит. Вот подумайте и скажите, как обычный суеверный люд должен отнестись к ребёнку, которого средь белого вечера к самой распродаже второго улова притаскивает чёрный рург? Тварь уже успела примелькаться и наложить оброк на многие рыбацкие суда и ватаги. Рург, о котором ходит множество слухов и сплетен, в том числе о том, что я не я, а проклятый богиней колдун (абы-кабы не нечто похуже)... И вот этот толи рург, толи колдунский оборотень притаскивает в деревню ребёнка. Что вы подумаете, буде на месте обывателей, разум которых забит догмами Церкви Пресветлой и суевериями? То-то и оно. Я тоже хорош, нет, чтобы загодя подумать, а не задним умом соображать. Воистину говорят, что ни одно благородное дело не остаётся безнаказанным.

Мало того, что деревенские разбежались от меня, как куры от ястреба, ни одна скотина не подошла к малышке, которую я оставил посреди торжища. Люди сторонились девочки, как чумной. Сначала они молча глазели на проснувшуюся и трущую глазки малышку, потом над торгом полетели шепотки. Запевалами словесного гула оказались торговки рыбой и некоторые покупательницы. Кто-то из них заприметил на Лирии розовую нательную понёву и тут же понеслось:

— Понёва, понёва..., розовая понёва. Цвет невесты... Колдун приволок невесту...

— А я говорила!

— Девчонка — ведьма!

— Проклятая Пресветлой ведьма, как пить дать!

— Проклятая невеста оборотня!

Покатился снежный ком. Сорвалась лавина.

Курицы тупоголовые!

Я как-то не обратил внимания на цвет нижнего белья под изорванным платьицем. Да и до того ли мне было? Ан нет, поспешил и людей насмешил. Моя вина. Дворяне, выбирающиеся в деревню от силы несколько раз в год, могут облачать своих детей как угодно, но в глубинке люди соблюдают в одежде множество условностей. Цвета, узоры, вышивки, обереги, платки, кушаки — всё имеет значение и строгую функцию. Чуть не так одел, иначе перевязал и смысл одежд поменялся. Кушак в пять оборотов имеет право носить только глава клана или деревенский староста, а красный пояс на девичьей талии говорит всем, что она уронила первую кровь и уже может считаться невестой. Приходите сваты дорогие! Две косы у бабы — мужняя жена! Те же косы, но с синей лентой — вдовица. Девки же плетут одну косу. Подобных нюансов пруд пруди, попробуй, упомни их с налёту.

Пошатываясь, Лирия встала на ножки. Покрутив головкой, она несмело шагнула к одной из женщин. Торговка, осеняя себя святым знаменьем, с визгом отскочила. Лирия испугалась, шлёпнулась на попку и расплакалась. Под детский плач на торг ступили монахи из монастыря Пресветлой. Один из них — худой, с крючковатым носом, маленькими бегающими глазками и сальными волосами, нависающими над землистым лицом, побитым оспинами, гаркнул на деревенских, справляясь о причинах гвалта. Вопрос потонул в многоголосье, что не помешало крючконосому определить виновницу и назначить её колдуньей (как банально). До сих пор не понимаю разницы между магами и колдунами, по мне так один хрен. Что в лоб, что по лбу. Видимо, моя точка зрения ошибочна по своей сути. Маги — это те, кто за нас, а колдуны продались Дьяволу. Мелкое демоново отродье с рождения потонуло в грехе, отдавшись поганому рургу, грабящему честных тружеников и рыбаков (охренеть, как завернул, я сам заслушался!). Но Пресветлая освободит заблудшую душу от прегрешения. Захватив внимание толпы, монах вещал и вещал, поставив точку в речи на очищающем пламени костра, которое освободит душу блудницы от греха.

Зря он это сказал. Первыми неладное почуяли завороженные слушатели говённого оратора и клирика от инквизиции. Проглотив языки, люд пялился на чёрного рурга, выросшего за спинами монахов. Одухотворённые церковники не ожидали подвоха, за что и поплатились, попадав с ног. Одному из чернорясных удар хвоста сломал ногу, остальные отделались ушибами и синяками на ногах и задницах, да уязвлённой по полной программе гордостью. Воздух они попортили изрядно, а кое-кто сим не ограничился, испачкав одёжку.

Импровизированный митинг закончился тем, что я вырвал у одного из монахов из рук пергамент, сорвал с пояса чернильницу с замызганным пером, и заставил крючконосого читать написанное. Монашек прекрасно понял ментальный посыл разозлённого дракона и не посмел перечить, а жители согласились выплачивать оброк продуктами, одеждой и товаром по моему выбору. Впрочем, альтернативы у них не было. Больше двадцати разноцветных рургов слетевшись на торг и выпустив длинные языки пламени, показали всем, что очистительный эффект огня может пройтись как по домам, так и по рыбацким судам. И не только по ним. Неоспоримым аргументам вняли даже монахи.

И не дай Пресветлая им подсыпать в продукты яд или нанять охотников... Отбросив от себя крючконосого, я подхватил Лирию и полетел в логово.

С той поры минуло пять дней. Лири прижилась в моей пещере, таская за рога и хвосты разноцветных нянек, отрабатывающих кормёжку. Я тихой сапой, правда не наглея, таскал ей из лавок немудрёные игрушки и строил планы по передаче девочки нормальным людям. Что бы ни говорили, но со мной она забудет человеческую речь... Ладно бы только речь. Не могу я заменить ребёнку воспитателя и отца с матерью. Да, я кормлю и одеваю её, каждый вечер купаю и потакаю капризам, но роль Маугли не для Лирии.

— Сяка! — донеслось снизу. — Иго-иго!

Скосив глаза, я посмотрел туда, куда указывал маленький пальчик довольной наездницы. На просёлочной дороге, в просвете между деревьев разворачивалась знакомая до боли в сердце картина погони. Прижав к себе драгоценную ношу, и активировав скрыт, я заложил вираж, пролетев в сотне метров над головами всадников.

Чёрт! Не может быть! Второй заход не оставил от сомнений камня на камне. На одной из лошадей, прижавшись к конской гриве, в простеньком платье служанки скакала Лилина...

Эйса пятая.

Цена короны — смерть.

— Так вы отказываетесь, ваше магичество?— хрустнув костяшками рук, и глумливо усмехнувшись, спросил пожилого мага широкоплечий наёмник с грубым, будто вытесанным из дерева лицом.

— Парт, ты же знаешь, я маленькими девочками не интересуюсь. Для этих дел есть ты.

— Ты всегда был чистоплюем, Дрон, — наградив связанных пленниц похотливой улыбкой, сказал Парт. — За это я тебя и люблю, мне ведь больше достаётся!

Запрокинув голову, наёмник счастливо заржал.

— Правая или левая? — остановившись возле дерева с привязанными к нему дрожащими девушками, он задумчиво почесал уродливый шрам на подбородке. — Тяжёлый выбор.

Нападавшие смогли захватить двух служанок маркизы. Старшей из них было лет восемнадцать, младшая тянула на четырнадцать или пятнадцать годков. Обе светленькие, длинноволосы и ухожены. К тому же служаночки были на диво хороши собой — фигуристы (даже младшая), чистокожи и гладкотелы. Если бы не трагические обстоятельства девушки могли бы избежать пленения и сбежать вместе с хозяйкой, но каурая кобыла младшей пленницы угодила ногой в кроличью нору, вырытую рядом с дорогой, и сломала ногу, а лошадь второй словила арбалетный болт. В обоих случаях всадницы вылетели из сёдел и только чудом остались в живых. Впрочем, не на долго. Озлобленные наемники, потерявшие в скоротечной схватке почти весь отряд, связали девушек и заставили смотреть на пытки, которым подвергали раненых гвардейцев, из которых маг выжал максимум возможной информации, при этом учитывая магические татуировки на плечах служивых. Рунная вязь на коже не давала ратникам возможности разболтать лишнего, но красный браслет на запястье палача позволил тому обойти некоторые ограничения. После кровавого допроса, чародей кивнул подельникам на распростёртые тела и провёл ребром ладони по шее. Утратив интерес к постанывающим жертвам, он долго рассматривал младшую пленницу, сравнивая её с маленьким портретом маркизы, который был нарисован на лакированной деревянной дощечке.

— Хитрый ход. Интересно, кто надоумил барона использовать двойника? Гляжу, он даже нашёл глупую девку на роль дочурки. Умно! — сунув портрет в карман и подцепив пальцами подбородок девушки, произнес маг. Больше минуты он вглядывался в её глаза, но кроме ненависти и капли страха ничего разглядеть не смог. — Надо же, действительно похожа. Норовистая кобылка. Тихо, тихо, не стучи копытом, а то сверну тебе шейку невзначай, а Парт не любит, когда его лишают развлечения и удовольствия. А может ты настоящая? Посмотрим... Покажи руки! Не дергайся, тварь!

Придавив локтём шею девчушки к стволу дерева, маг выкрутил ей связанные за спиной руки. Сильным нажатием на болевые точки мучитель заставил разжаться правый кулачок, после чего тщательно ощупал набитые на девичьей ладони мозоли.

— Упущеньице, жестковаты они у тебя, крошка, для дворянки. Ну-ну, не надо на меня так зыркать, а то дырку во мне проглядишь или спалишь ненароком. Они твои, Парт, — отряхнув руки и брезгливо искривив губы, бросил маг.

— С какой посоветуешь начать?

— А ты на сиськи глянь, — вылез с рекомендацией Парту второй наёмник, добивая тяжелораненого компаньона, придавленного мёртвым жеребцом. — Мне сисястые нравятся, чтоб подержаться за что было! Хотя я и от худой не откажусь, что-то застоялся я малость.

Привычно провернув в ране короткое копьё с длинным листовидным наконечником, советчик сделал пару шагов в сторону и одним ударом в сердце прикончил залитого кровью гвардейца из охраны маркизов О`Руж. Небрежный взмах, и второй охранник, стянутый магическими путами, обзавёлся улыбкой от уха до уха, тело несчастного забилось в предсмертных судорогах. Кровь толчками выплёскивалась из перехваченного горла, широкими потоками заливая кирасу. Невысокий, напоминающий колобка или эдакого крепыша-живчика на ножках, Трин виртуозно орудовал копьецом. Помимо этого ему не было равных в отряде в стрельбе из арбалета и метании ножей. Несмотря на благодушный вид вечного весельчака, Трин по праву снискал славу опасного противника.

— Ким тоже не жилец, — с едва видимой ноткой печали и сожаления сказал маг, наклоняясь над молодым темноволосым парнишкой, который часто хватал ртом воздух.

В груди брюнета что-то булькало, а на губах пузырилась красная пена. Бледная, как полотно, кожа умирающего была покрыта крупными бисеринками пота, а руки пытались удержать синюшные кишки, вываливающиеся из распоротого брюха.

— Прости, — прошептал маг, вгоняя между рёбер вчерашнего мальчишки лезвие стилета. Схватившись за руку убийцы, молодой наёмник засучил ногами, во всю ширь открыл глаза и застыл, замороженный потусторонней смертной стужей, сковавшей его тело. Почувствовав свободу, утроба исторгла вонючий клубок внутренностей.

— Что будем делать, Дрон? Мелкий паршивец с дочкой барона, того, тю-тю! — добив последнего раненого и оглядывая заваленную телами людей и лошадей дорогу, спросил любитель больших сисек и метательного оружия.

— Что делать? — как бы переспросил маг, очищая кровь с лезвия о плащ убитого юноши. — Половину денег за работу мы получили и не наша вина, что маркиз с дочкой Лера сбежали. Герцог мог бы потрудиться и дать точную информацию об охране ублюдков. Я не люблю терять за раз по четыре с половиной десятка бойцов, мне ведь потом заново собирать людей, снаряжать отряд и терпеть издержки. А делать мы должны следующее — хватать, пока не поздно, деньги да манатки, и мотать далеко-далеко отсюда. Лера и Тройс нас в живых не оставят. Первый ясно за что, а второй за то, что не справились. Аванс прекрасно делится на троих. Не находите?

— А как же десяток Тома? — ударив старшую девушку по лицу, чтобы та не верещала, и разодрав на ней платье, спросил шрамобородый.