Зверь лютый. Книга 3. Пейзанизм

— Это что?

— Один из них. Расспросить хочу. Сейчас веток на огонь подкину...

— Стоп. Не надо. Тут открытое место. Могут с той стороны заметить.

— И что? Они сюда полезут? Так я здесь их и положу.

— Чарджи, игра не закончена, дело не сделано. Дай подумать. Где остальные наши?

Сюжет произошедшего довольно прост. Чарджи со своим волосяным арканом сообразил, путём ряда последовательных экспериментов, что между берёз с таким инструментом будет... несколько не уместен. Ноготок и Ивашко спрятались внутри березняка, а он выбрался на опушку. И услышал какие-то крики. Остальные ничего не слышали. Ивашко начал высмеивать степняка, которому в лесу черт знает что слышится. Чарджи хотел, было, поучить наглеца, но передумал и пошёл посмотреть.

Как оказалось, я отошёл от места нашей засады всего-то шагов на двести. Так что, торк топал тихонько, а потом увидел свет — "пауки" зажгли факел. И не опасались ничего, и идти им было тяжело.

Один ничего не видел из-за боли и слез в глазах. Другой хромал после моего удачного движения типа "лягнуть не глядя". А двоим пришлось меня тащить в сетке. Той самой сети, которая пролетела мимо моего лица в самом начале.

"Пауки", конечно, понимают во всяких охотничьих ловушках куда более меня. Но вот на такого зверя им точно охотиться не приходилось. Скрадывать придурка-попаданца... Ну кто мог предположить, что я не только буду дорогу дрючком ощупывать, но и ползать там на карачках?

Как должен двигаться сексуально озабоченный подросток в моей ситуации? Бежать вприпрыжку, сгорая от нетерпения перед свиданием.

"Как ждёт любовник молодой

Минуты первого свиданья?".

Как-как... Ну, явно — не так. Не ползком на четвереньках.

Чарджи следовал за похитителями в отдалении, пока те не вышли на берег реки. Предвидя мой уход, точнее — "унос с концами", на ту сторону, он решил несколько подпортить "радость жизни" удачливым охотникам. А ножи он мечет... сам видел.

Двое здоровых и боеспособных легли сразу, двое инвалидов разделились. Один попытался сопротивляться. И остался без головы. В прямом смысле этого слова. Сабельный удар у Чарджи поставлен на все случаи жизни. Полуслепой пытался убежать через брод на ту сторону речки. Вернул, побил, связал.

И чего теперь делать?

Полный провал. Зачистить место побоища и перетащить мертвецов на Рябиновскую землю? — Маразм полный. Здесь на земле, как минимум, ведро крови. В темноте, в траве. Земля истоптана. То, что здесь был бой — видно будет по утру невооружённым взглядом. Даже на свету — следы не убрать. Да и не дадут. Вся "Паучья весь" явится посмотреть.

Значит? — Значит, бой был. Кого с кем? Нас с "пауками"? Снова абзац, переходящий в длинное пипикающее многоточие со смыслом: "абонент временно недоступен. Ввиду внезапной и скоропостижной...".

Значит? — Значит, бой был между... между самими "пауками". Во как! А мы? — А мы мимо проходили. Мы сами не местные, заблудились в ночи. А тут шум, крики... Прибежали, хотели помочь. А они уже... "Вдоль дороги мёртвыми с косами стоят". Ну, мы, конечно, перепугались, кинулись оказывать первую и неотложную. Натоптали, вот, может, чего и обронили... в порыве благородства и приступе бескорыстности.

Вероятные проколы? Мертвецов "паукам" предъявлять нельзя. По крайней мере, пока сами не осмотрим. Всё-таки, след сабельного удара... специфичен. Как и следы метательных ножей.

Очевидно, что последний "паук" нам мало того, что не нужен, а просто... крайне неуместен. В живых. И Хохряк. Он-то точно знает, что у меня тут свидание как бы назначено. Что Кудря пошёл именно меня отлавливать. Именно на этом месте.

Будет подозревать, но что здесь произошло — он точно не знает. Если не дать ему фактических улик, то все его умозаключения...

"Красные комиссары в бессильной злобе засылают к нам своих наймитов...".

Будет Хохряк "в бессильной злобе". Кстати, Хотена надо... прибрать в ближайшее время. Повторное использование для толкания дезы... После такого провала... Крайне проблематично.

Я повернул к себе нашего пленника. Темно — толком ничего не видать. Понятно, что молодой — бороды нет. На ощупь — всё лицо слезами залито. То ли от страха, то ли после моего удара глаза ещё слезятся.

— Звать как?

— Всерадом кличут. Я Кудре сын третий.

Вот так. "Всерад". Всем радый. Или — все ему. А я как-то — нет.

— А остальные?

— Так... батя. И старшие: Первуша со Вторушей. Вторуша это которой без... ну, у которого поганый голову... Он прошлой осенью женился. Баба его вот только недели две как родила.

— А ты? Женат?

— Не ещё. Так... есть девка... мастерица. Батя сказал — осенью оженю. А сам вот...

— Ты лучше скажи: чего вы на меня так накинулись?

— Дык... Батя вчера к старосте ходил. Вернулся злой. Сестрицу Пригоду побил сильно, мамке досталось. Потом велел собираться на охоту. Сказал: "зверь хитрый, злой. Вроде рыси, брать будем живьём". Что это ты будешь — мы только тогда увидели, когда взяли и ветку запалили.

Да уж. Перезасекретился Кудря. Рассказал бы сыновьям — они бы чётче действовали, я бы и пикнуть не сумел.

— Ну ладно, вот вы бы меня взяли. А дальше куда? Батя говорил?

Парень замялся.

— Ты не тяни, говори сразу, потом поздно будет.

— Да не знаю я! Я же младший — мне и не говорят ничего. Не говорили.

— Не ври. Или ври умнее. Кудря про какую-то "голядину" вспоминал. И медведя деревянного. Рассказывай.

Рассказ получился долгий. До возвращения Чарджи. Я его сразу послал за остальными и телегой. Потом сходил к реке, намочил тряпку и утёр слезы парню. Ему лет шестнадцать-семнадцать, плачет не от страха — от рези в глазах.

* * *

"Пауки" из кривичей. Это одно из самых широко расселившихся славянских племён. И до сих пор всё ещё расширяет ареал расселения. Говорят — потомки белых хорват, сербов и хорутан с территории нынешней Белоруссии. Что сербы и хорваты не только в Сербии и Хорватии жили — я знаю. Про лужицких сербов не слышали? А про государство Само? Ну и ладно, в другой раз.

Северные кривичи участвовали в основании Новгорода вместе с русью, чудью, словенами. Западные основали Полоцк. Рогволд, тамошний князь, был, как и Рюрик в Новгороде — не местный, призванный из варяг. Тот Рогволд, которого Владимир Святой с его сыновьями зарезал, а дочку Рогнеду публично изнасиловал, был последним из этого рода. Рогнеда потом добилась, чтобы её сыну Владимир Святой, он же — насильник, убийца, муж и отец ребенка — отдал дедов Полоцк. И нынешние князья там, вроде и рюриковичи, вроде и варяги, вроде и кривичи. Нынешние летописи их кривичами называют.

Полоцк первым вышел из-под "лествицы" — Киевские князья там своих братьев и сыновей не сажали. Потому и упорно дрались Полоцкие Рогволды (это у них родовое имя, в каждом поколении есть свой "рогволд") с Мономахом.

Киевляне местных побили. "Рогволдов" выгнали. Но потом всё равно местная династия вернулась. Редкий случай на Руси: род местных, пусть и не из племенных, а призванных князей, сидит на своём исконном владении.

Всё благодаря Рогнеде. У Степана Кучки так не получилось — на его костях Москва поднялась.

А восточные кривичи обошли с севера радимичей, что сидели по Сожу в междуречье Днепра и Десны, основали Смоленск. И двинулись вместе с вятичами на восток. Кривичи выкатились сюда, на Угру. И столкнулись с Голядью.

На мой слух — звучит несколько... рыбно-непотребно. Но — не ругательство. Переспрашивал у Всерада — точно. Этот народ именно так и называется.

Русская равнина заселялась несколько раз. Сначала от Карпат до Урала были угро-финны. Потом из Северной Польши на Днепр пришли готы. Съехали вниз к тёплым и плодородным землям, попали под гуннов. И побежали... от Крыма до Прованса.

Следующая волна — балты. К 21 веку из десятка племён этой группы остались только литовцы и латыши. Но и они, судя по генетике, финны больше эстонцев — вполне угро-финского народа.

Потом с запада на эти же земли пошли славяне. Очень по-разному пошли.

На юге поляне, северяне, древляне были многочисленными и селились плотно, а оставшихся аборигенов просто вырезали. Северные племена кривичей, радимичей, вятичей расселяясь среди угро-финских и балтских племён, были сначала меньшинством. Поэтому довольно интенсивно и успешно соседствовали.

Даже обычаи и украшения перенимали. До смешного: по всяким попаданским и около-попаданским текстам символом "руcскости" является шейная гривна. Боярская, княжеская. Где-то и сотникам в дружине такой знак дают. Украшение это чисто балтское. Славянам не свойственное и не воспринятое. За двумя исключениями: радимичи и вятичи. Только эти два племени из-за постоянных контактов с предшественниками-балтами приняли эту штуку как свою. С элементами летто-литовских изделий.

Ещё одна странность. Само слово "русь". Такие названия славяне использовали для соседних лесных народов. Чудь, весь, жмудь. Ни себя, свои племена, ни дальних — так не называли. "Путь из Варяг в Греки". А не "в грець".

Попадалось другое объяснение: "русь" не народ, а социальная группа. Типа "гридь" — княжеские воины. Или там: "рвань", "пьянь".

Только княгиня Ольга с самого начала называлась "княгиня русская". И немцы писали: "Ольга — королева руссов". "От социального" титулования нигде нет. "Президент Газпрома" и "президент России" — это, всё-таки, две большие разницы.

Надо будет стариков-туземцев расспросить — как-то оно на самом деле было.

Кривичи не настолько уж сотрудничали с балтскими соседями, как радимичи и вятичи, но и особой вражды не проявляли. В Западной Белоруссии, на другом конце территории их расселения, местные жители использовали балтские наречия даже и в шестнадцатом веке. И наоборот, латыши всех русских до сих пор называют кривичами.

* * *

Придя на Угру, "пауки" столкнулись с одним из племён этой группы. Здесь конкретно жил народ "голядь". Хоть и крещённые, признавшие власть Смоленского князя и "Русской Правды", но сохранившие кое-какую самобытность.

Именно это население более всего пострадало от похода Свояка тринадцать лет назад. Если в поселениях кривичей с напавшими северцами хоть могли поговорить, упросить, вымолить, то общность северского и голядского диалектов — одно слово из пяти. А уж чужаков "немых" резать...

Поход Новгород-Северского князя против князя Смоленского в 1147 к очередному объединению "Святой Руси" не привёл. Привёл только к очередному четырёхлетнему этапу непрерывной междоусобной и братоубийственной войны. А вот целый балтский народ уничтожил. Но не до конца. Кое-кто уцелел. Уже не как народ — как отдельные личности. Как говорят о таких: "принял участие в этногенезе". Попросту — поймали и к делу приспособили. Всех — работать. Баб — ещё и рожать.

Местные, почему-то, к такому своему участию в этом самом "этногенезе" не сильно рвались. У Акима, к примеру, только двое мужиков из этого народа. А вот в "Паучьей веси" — треть. А разгадка простая. Мне её Всерад и выдал, не сильно соображая что делает.

Верхушка голяди "ославянилась". Можно и другие глаголы с приставкой "о" применить. Окрестились, отринули отечество... Суть простая: смена веры. Христианизация. Смена языка, смена обычаев. "Обрусение края". Эта часть и погибла под саблями воинов Свояка. Поскольку была наиболее продвинутая, жила более кучно, дороги там, поля. А вот самые... тупые. Которые по глухим медвежьим углам лапу сосали, и до них добежавшие — выжили.

Говорят: прогресс способствует выживанию. Ага. Ну и где оказались всякие прогрессивные древние римляне, когда отставшие от всего прогрессивного человечества гунны с готами и вандалами подвалили?

Как и многие другие лесные народы, голядь христианство приняла... частично. Режим параллельных культов. "И богу свечка, и черту кочерга". Вечное русское двоеверие. Днём они христиане. Крестятся, молятся, причащаются. Но ночью...

Для всех лесных племён общим был культ медведя. Хоть славяне, хоть балты, хоть угро-финны. Самый сильный зверь в наших лесах. Хозяин зверья. В моей России — "прокурор". А вот молились ему по-разному.

Славяне кисель варили и выплёскивали за околицу:

"Поешь моего киселя, не трогай мои овсы".

Пермяки кланялись, на брюхе подползали к забитому на охоте мишке, в вывернутой на изнанку одежде:

"Это не мы тебя убили. Другим иди мстить".

Здесь делают так: обрубают дерево в лесу, так чтобы столб гладкий получился, наверху вырезают медвежью голову. Или одевают настоящую. Таксидермисты, однако. И водят хоровод.

"Как на мишкины именины испекли мы каравай.

Вот такой вышины, вот такой ширины".

Текст — жёстче, но мотив тот же.

Поскольку и знать, и местное православное духовенство погибли, то народу остались только вожаки из ранее недобитых. Жрецы. Язычники. Одуревшие и озверевшие от двухсотлетнего сидения в своих медвежьих углах, от постоянного преследования церковных и светских властей. Потерявшие связи между собой, общность школы, смыслы многих своих ритуалов. Но очень "бурбонистые": "ничего не забыли и ничему не научились". Особенно — в части "научились".

Когда на их капища хлынула масса беженцев, жрецы возрадовались. Но прокормить всех не могли. Были попытки поднять восстание против христиан и князей. Как менее ста лет назад прокатилось волнами по всей "Святой Руси". Однако организация была уже разрушена, связи прервались. Сил не хватило.

"Настоящих буйных мало.

Вот и нету вожаков".

— Глава 53

Жрецы, которых Всерад упорно называл волхвами, гнули в бараний рог свои разросшиеся общины, но из углов не вылезали. Тем более, что и Ростик из Смоленска довольно быстро начал реагировать на ситуацию вместе со своим епископом — слать в эти края новую волну администраторов и попов. Потом и поселенцев вроде самого Акима или деда Пердуна. Договориться или подмять под себя служилых отставников "медвежатники" и не пытались. А вот с успевшими осесть общинами...

Именно в таком соглашении и был секрет процветания "Паучьей веси". "Медвежатники" сплавляли "паукам" своих баб и детей, которым в лесу выжить тяжело. Туда же шёл и лесной товар. А "пауки" подкармливали ближайшее капище. И прикрывали лесовиков в отношениях с внешним миром.

Похоже, такая взаимовыгодная связь была одной из причин стабильности и в отношениях с Рябиновкой. Как бы удачно её не выжечь-вырезать, а будет шум, понаедут княжьи люди. "Медвежатникам" это очень не к чему.

Сразу после разгрома здешних мест, когда к медвежьим святилищам кинулось много народу, удержать порядок было очень не просто. Пришлось волхвам применять силу. И не только божественную. Здесь возродили такую мерзость как человеческие жертвоприношения.

Кое-какая традиция была: Ярославль основан Ярославом Мудрым на месте капища Медвежий Угол. Князь жрецов побил, идолов сжёг, а священного медведя — зарубил топором. Ибо тот стал законченным людоедом. Вроде бы, даже и самих волхвов кушал. У Ярославля до сих пор в гербе тот самый мишка. Топоры, правда, другие.