Зверь лютый. Книга 3. Пейзанизм

Зверь лютый

Книга 3. Пейзанизм

Часть 9. "Раки вёрстами..."

Глава 45

— Ты, ублюдок рябиновский, вылазь оттедова!

Ну вот, началось. Стайные игры хомосапиенсов. Ксенофобия как основа стереотипов поведения. "Бей своих, чтобы чужие боялись". Кого в этот раз будем считать своими? В моем времени этого пришлось вдоволь наслушаться: "Геть клятые москали з вильной Украины", "Покупанты! Чемодан-вокзал-Россия", "Россия — для русских".

"Бей жидов — спасай Россию". Можно подумать, что битые евреи обустроят Россию лучше, чем небитые.

Ксенофобия — это наше, исконно-посконно-домотканное. С дедов-прадедов. Почвенно-патриотичное. Она же — выражение сразу обоих базовых инстинктов. Инстинкт самосохранения требует: убей чужака — иначе он съест твою еду. Инстинкт саморазмножения: убей чужака — иначе он обрюхатит твою самочку. И будет продолжаться не твоя генетическая линия, а его.

А вот два вторичных инстинкта работают в разные стороны.

Социализация, стремление к первенству в стае, требует: убей чужака. Это повысит твой авторитет, статус в стайной иерархии. Или уберёт угрозу потери статуса существующего.

А вот любопытство... Дети очень любопытны. Может, попробовать на этом сыграть? Потому что ещё одно свойство детской стаи — жестокость. А мне с такой толпой в одиночку...

Три инстинкта — против, один — за. За меня любимого. Шансы обойтись без исконной национальной забавы — кулачный бой в формате "все на одного" — невелики. Но есть. Придётся выбираться на берег.

Собственно говоря, интуитивно детишки правы: я ловил раков на реке Угре. Которую они считали своим... крольчатником? Курятником? Рачником? Пожалуй, так. Если раки — рачник. Или рачевник? — Короче, охотничьи угодья. Покусился, так сказать, на их кормовую базу.

Это они так думают. А я — совок, мне довлеет принцип моего детства: "Природа для народа — бесплатный магазин".

Поэтому меня будут бить. Пулька один на двенадцать. Детишки. Подростки. Здесь говорят: "отроки". И — "отроковицы". Кроме 12 ребятишек в возрасте от десяти до пятнадцати, присутствуют три юные особи женского пола.

Мораль: бить будут больно и долго. Дабы наглядно подтвердить свою самцовость.

Я бы ушёл бы на другой берег — от греха подальше. Но на этом останется моя одежда и три полных корзины с раками. Жалко.

Ещё три пленника в руках диких кровожадных туземцев: Ольбег, Любава и Добронрав.

Повезло парню с именем. Букву "р" он не выговаривает напрочь, так что — "Долбон лав".

Вчера вечером, свеже-обретённый батюшка родненький, он же — Аким Янович Рябина, соизволил выразиться в смысле: "а не откушать ли нам раков свежих речных?". Я, как абсолютный идиот, обрадовался и возопил: "откушать-откушать!". Ну и на. Инициатива наказуема. Инициатива начальника — особенно.

"Ты кричишь?

Вот ты и полетишь".

Дали Долбонлава в проводники, и с самого утра, затемно ещё, потопал я на охоту. Или ловля раков — рыбалка? Ольбег с меня глаз не сводит — я же его избавил от необходимости исполнения акта кровной мести путём перерезания горла здоровому мужику. Весь благодарностью исходит. Да и вообще — целый вуй в хозяйстве появился. "Вуй" — это я. Ему. Как же вуя отпустить одного?

Любава тоже как услышала — увязалась. Она постоянно возле меня крутится. Малявка совсем, но уже всякие женские прибамбасы лепит с полпинка. Взрослый мужчина — всегда пацан, маленькая девочка — уже женщина. А я Любаву отшил, из собственной постели сопливицу выгнал.

"Чем меньше женщину мы любим

Тем чаще больше она нас".

"Чаще, больше..." — чего? Достаёт? Извлекает? В глазах мелькает?

Стряпуха, увидав нашу компанию, обрадовалась как кот Матроскин: "Вчетвером вы вчетверо больше раков наловите!". Корзины надавала каждому. Туес берёзовый называется. Круглый, с крышкой, на плечо надевается. Здоровенные. Маленьких у неё, видите ли, в хозяйстве нет. Три ха-ха... Просто жаба давит. Ну, или — халява манит. Всю усадьбу накормить раками — поварихе отдых. И пошли мы на... на речку.

"Только прилетели — сразу сели.

Фишки все заранее стоят".

А по жизни — не по песне. "Фишек" клешнятых не стоит. Вообще — не наблюдаются.

Речка тут невелика. Я как-то бродил-бродил себе да и по мелкому месту забрёл к другому берегу. Долбонлав возражал. Невнятно. Возражал — будто "воз рожал". Но у этого "не нашего" берега раки были. И все остальные рако-сборники ко мне перебрались.

Ольбег намекнул, было, что возможны неприятности со стороны деревенских. Естественно, тут же влезла Любава: "Ты что, боишься?!". Тот сразу надулся как петух перед кукареку... И вот теперь два малолетних придурка и одна придурка-провокатор стоят схваченными среди группы возмущённых собственников. С тремя полными корзинами собранных нами раков. А четвёртый придурок в моем лице топает по воде туда же, но с полупустой.

Мда... Издеваются. Туземцы-юмористы-сатирики. Остряки.

Остряк — это заострённый конец чего-нибудь. Торчит себе остро — пока не обломают. Я бы на их месте тоже... острил. И пальцами показывал. Проявляя своё остроумие в присутствии дозревающих самочек. На мне только бандана. В формате: "обёртка набедренная мокрая". А как ещё по мелководью лазить и раков из нор вытаскивать?! Даже крестик на берегу оставил.

У былинного Добрыни Никитича, когда за ним Змей Горыныч во время купания подглядывал, хоть шапка была. Не купальная, а такая... эластичная. Лыжная, наверное. Почему Добрыня купаться в лыжной шапке полез? — А я знаю? Он же богатырь святорусский!

Добрыня в неё по семь пудов песка речного утрамбовывал, раскручивал и головы Змею отшибал.

А у меня только дрючок. Я им раков вытаскивал.

"Сунул Грека руку в реку.

Рак за руку Греку — цап"

Я — не Грека. И рук своих жалко. Так что — дрючком. Сунешь в норку, рак за палку хвать — и тащи. А то в этих подводных норках можно не только на раков нарваться. На змей не нарвался — нарвался на деревенских. Ох как они меня не любят. Просто по факту моего существования — чужак. И в прошлой жизни не любили. И я их. Вообще — не люблю селян. Хоть хуторских, хоть деревенских. Правильно Маркс говорил: "Капитализм избавил человечество от идиотизма сельской жизни". Будем ждать капитализма? Или как-то самому с этими идиотами... Может, поговорим?

Но беседа началась без меня. Три девицы, увидев моё... почти полное обнажение, включая абсолютно голую голову, начали хихикать и шептаться, старательно изображая смущённую этим зрелищем невинность.

Странное дело: все всё знают и видели. Бани — общие, дома — из одной общей комнаты. Мужчина с обнажённым торсом во время тяжёлой работы — нормально. Но чуть ситуация нестандартная — нарушение табу.

"Не обнажай наготы матери своей, и сестры своей, и...".

Там ещё длинный список родственниц. Тора, блин. Опять евреи со своими правилами. Меня там нет. В том списке евреек-родственниц — точно. Всё равно — туземки старательно изображают реакцию на нечто неприличное.

Туземцы острят — ну и бог им в помощь. Но снова влезла Любава.

Вернусь — обязательно выпорю малявку. Лезет во всюда без спроса. Что она девкам сказала — не расслышал, но у тех и челюсти отпали. Потом синхронно поджались. Три куриных гузки в платочках. Прима из девок что-то сказала своему долговязому соседу, альфе среди парней, тот рукой махнул. Мою Любаву — по уху, сшибли с ног, задрали рубаху на голову. Двое к леску побежали — крапивы нарвать.

А вот это уже не есть хорошо. Что можно сделать с женщиной с помощью крапивы... это я на Марьяше проходил.

Вообще-то, девчонок бить нельзя. Феминисток здесь нет, а ко всем остальным отношение нормальное — как к женщинам. Но бабы в разборки мужские лезть не должны. А Любава влезла. А ещё она маленькая и чужая. Бить не будут, но по малолетству крапивой отстегают.

Ха! А ситуация потихоньку изменилась: было 12 к 1. Теперь шестеро держат пленников, двое за крапивой убежали. 4 к 1 — можно рискнуть.

— Эй ты, длинный, помоги выбраться.

— Помогите плешивому. А то у него ножки от страха ослабли. Гы-гы-гы, хи-хи-хи...

Зря вы так, остряки туземные. Говорят, когда в одном селе мальчишки додразнили пророка Илью за его плешивость, то из леса вышли пятьдесят медведей и порвали насмешников в клочья. Или это насмешников было полсотни? Неважно, будешь дразнить человека с лысиной — готовь корзинку для упаковки собственных останков. Учите матчасть, детишки. В данном конкретном — Святое Писание.

Подскакивают двое, ручки тянут. Дрючок — в корзинку, корзинку — за спинку. Берём отроков за ручки, взяли... и дёрнули.

Я — туда, а вы — обратно. Вам — в реку, мне — на берег.

Под берегом глубина — по пояс. Но я выскочил сходу. А они — соскочили. Головами в воду.

Корзину из-за спины — на живот, сдвигаем крышку, достаём рака. Аккуратненько, за спинку. У, какой злой. Я бы тоже обижался, если бы меня из собственного уютненького домика выдернули и в трясучую корзинку посадили.

А где тут эта длинномерная местная альфа? — А вот она! Прибежал? — Молодец. Тебе первый приз. На. Растопыренными клешнями — прямо на нос.

Сработало. Зажим у взрослого рака — отнюдь не "для бумаг". И это хорошо слышно. Как он отпрыгнул... Не рак — альфа. Высоко. И напарника своего, толстяка-переростка сбил с ног.

Вот и напарнику подарочек — прямо за шиворот. Завыл. С задержкой по толстокожести, но и до этого дошло.

Продолжаем применение моего оригинального биологического оружия хватательно-зажимательного типа.

Держатели моих раколовов-заложников на месте? Счас изменим. А вот покидать место несения службы без приказа не надо: я ведь и ножкой могу. Снести.

Бить пыром в поднимающуюся с колен физиономию — одно удовольствие. Вот она была и вот её нету. Не надо от меня бегать. Вы сюда сами пришли, а вот уходить будете... по моей команде. С нарастающим ускорением и звучанием. За ножку — цап. И лодыжку вздёрнуть вверх.

Рак, влетающий в оттопыренную штанину, звуков не издаёт, в отличие от носителя штанов и владельца их содержимого.

Я густо засевал компанию поселян своей клешнятой добычей. Рак речной летающий — свежее слово в средневековой оружейной технологии. И в зоологии — тоже. Досталось и девицам, которые перестали хихикать и перешли в другой диапазон. Ближе к ультразвуку.

Длинномерный предводитель избавился от своего носового украшения и попытался контратаковать.

Странная манера у местных — головой вперёд прут. Вообще-то, голова — инструмент для думания. Но если не думается, то можно и в качестве ударного... выступа. Ну и на. Не совсем опустевшая корзина очень удачно наделась на выставленную торцевую часть тела. Или правильнее торцовую? И заклинилась там. Дать пенделя — ну просто не проходите мимо!

Любава поймала малька и мордует его в своё удовольствие. Деточка, не надо так... энтузиазистически. Ручки отобьёшь, потом болеть будет. Ольбег, оставь ребёнка — это не барабан. И вообще, на барабане палочками играют, а не кулаками. Что такое "барабан"? Придём домой — расскажу. Долбонлав, между "зарежу" и "залезу" — принципиальная разница. Лучше кричи "изувечу". Или — "понадкусываю".

Противник быстро и в беспорядке отходил вниз по реке. Там у них, как я понял, деревня. "Паучья весь" называется. Оттуда могут такие... резервы подойти... Сматываемся быстренько. Расползшихся раков не собираем. Чужие шапки — не трогаем. Свои вещички — в торбу, корзинки — в руки, ножки — туда же. Ходу.

Любава покидала наше шмотьё в торбу, непрерывно ругая какую-то лярву, которая спёрла наш горшочек с мёдом. Стряпуха, собирая малолетних раколовов, дала горшочек сладкого детям. А эти... всё перетряхнули.

Местные девицы тоже оказались сластёны. У женщин особая часть языка развита сильнее, чем у мужчин. То есть язык у дам — вообще... Но вот та часть, где рецепторы на сладкое расположены — особенно. Поэтому все нормальные дамы любят сладкое. И всё хорошее характеризуют аналогично. "Сладенький мой"...

Интересно, все туземцы-малолетки побежали в одну сторону, а местная прима — в другую. Вверх по речке. В сторону нашей усадьбы. С горшочком нашего мёда.

Отобрать и наказать. Пожалуй, и догоним. Ходу.

Всё-таки мы пожадничали. Три полных корзины раков — это много. Особенно, когда их тащат дети, и нести надо быстро.

Я торопился убраться с глаз битого деревенского босоногого воинства. Уже уходя с открытого берега реки на лесную тропинку заметил, как мелькнул впереди беленький платочек. Вот кто нам поможет поднести багаж!

Бляхи номерной не видно, тележки — тоже, но... Эй, носильщик! Или правильнее — потаскун? А может — "грузило"? Сбросил суму с плеча, скомандовал детишкам потихоньку двигаться вперёд, и припустил бегом.

Девка, видимо, сообразила, что оказывается у нас на пути, и, в удобном месте, свернула с тропы в лес. Сразу пришлось сбавить скорость — по лесу босиком не побегаешь. Особенно нагишом, в одной тазобедренной повязке — одеться я не успел.

Впереди снова мелькнуло белое. Как-то низко.

Я упал на землю, и ниже ветвей увидел кусок платья. Не перемещается.

Все логично: с тропинки её не увидеть. Так чего же бегать? Мы пройдём — она спокойно вернётся. Ещё и над остальными запыхавшимися посмеётся. Будет хвастать, угощаясь нашим мёдом.

Я двинулся в сторону, то полуприсядом, то на четвереньках. Ползание по пластунски — наследство Первой Мировой, от заграждений из колючей проволоки и настильного пулемётного. В лесу можно и быстрее. Но надо тихо. Небольшой обход, и я оказался у неё за спиной.

Невысокий обрывчик, за которым она спряталась, порос деревцами. Вот между основаниями стволов она и выглядывала. Стоя и нагнувшись.

Конечно, ни одна нормальная женщина не сядет и не ляжет в выходной рубахе на сырую землю в лесу. Платье испортится, зазеленится.

А сзади, вот так, в позе увлечённого подглядывания, она неплохо смотрится. Попочка так... интересно оттопыривается. А у меня уже дней восемь не было... случая. Или уже девять? Стоило только соотнести наблюдаемую визуальную картинку с собственной хроникой сексуальных контактов, как... бандана резко оттопырилась.

Мне очень жаль подростков — мозги сносит напрочь. Такая... тяжесть в определённых местах тела. Включая даже надбровные дуги. Сердце колотится, суетливость какая-то начинается, в горле сохнет. Правильно ВОЗ определила любовь как заболевание. Хотя они, наверное, имели в виду не любовь вообще, включая "любовь народа к партии", а конкретно сексуальное влечение.

Как раз мой случай. Мне от этого ВОЗа ни тепло, ни холодно. Все его рекомендации... приходите через 800 лет — поговорим, обсудим... методы лечения и профилактики. А пока хорошо, что психика взрослого человека всё-таки даёт возможность хоть чуть-чуть управлять этим бешеным коктейлем кипящих в собственных венах юношеских гормонов.

Вместо того, чтобы просто подойти к этой попке, грохнуть её чем-нибудь тяжёлым по голове и, дрожа от нетерпения и предвкушения, приступить к исполнению классического: "и тут он ею овладел", я подобрался тихо. По дороге снял с себя последнюю часть костюма и скрутил её в тугой жгут.

Девка увлечённо выглядывала между стволов берёз, аж всунулась туда. А правую ручку оставила сзади — оперлась на ствол. Вот я совершенно спокойно и накинул на это запястье жгутик. И завязал узелок. Девка почувствовала что там, на правой руке, что-то происходит, оглянулась на меня, я ей улыбнулся, она кивнула в ответ и снова уставилась в сторону тропинки. Потом до неё дошло.

Как она рванула! Прямо на меня! Плечом в грудь! Сшибла бы и копытами затоптала. А я — чуть в сторону. И ножку подставил.

Она — носом в землю, я — у неё на спине верхом. Только успел её левую рученьку за спину вывернуть и к правой примотать — она ка-ак взбрыкнёт.

"Кобыла била задом".

Била-то своим, а досталось чужому. Полетал маленько. Через голову кувырком. Копчиком об корягу приложился. О-ох и факеншит...

Однако, надо признать: здоровые девки в этой Паучьей веси вырастают. Кобылищи. Девки вообще в этом возрасте часто выше парней. Тяжелее и сильнее. Она меня — в частности.

Только подняться со связанными за спиной руками, вывернутыми к затылку, в длинной рубахе — непросто.

Она начала вставать, да коленями на подол попала. А у вас, мадемуазель, задержка. Не в том смысле, а в том... встаёт медленно. Не у меня. У меня уже давно... Короче, я успел у неё за спиной оказаться и за хвост платка поймать.

Естественно, у крестьянки платок завязан "крестьянкой". Концы обёрнуты вокруг шеи и сзади узел. А угол платка покрывает голову и висит на спине. Ну очень удобно дёрнуть! Платок с головы слезает, а петля вокруг шеи остаётся.

Когда я её дёрнул, она боком в обрывчик этот и впечаталась. На задницу сползла и повернулась ко мне лицом. А на этом обрывчике её лукошко стоит. По грибы она, что ли, собралась? Рукоятка ножичка из-под тряпицы выглядывает.

Я к лукошку — шаг, ножичек — дёрг. И... как раз моё сугубо личное оружие у неё прямо перед лицом. Торчит. В полной боевой. Наизготовку.

Ух как её пробрало-передёрнуло! Аж в землю за спиной попыталась ввернуться. Червяк земляной, громкоговорящий. Правильнее — громковопящий. Или — вопиющий?

Левой ручкой — цап красотку за нижнюю челюсть. Щёчки девичьи пальчиками нежно сжал. Чтобы губками буква "о" получилась. А ножичек, как привычно уже, к глазику.

— Что, дура, попалась? Это тебе не парней своих сворой на меня натравливать. Это не с подружками-дурами хиханьками да хаханьками заниматься. Над бедным прохожим своей толпой шутки глупые шутить. Тут мы одни. Что хочу — то с тобой и сделаю.

Отползти ей некуда — сзади стенка обрывчика. Глаза на ножик скосила, глаза бешеные, дурные. Ножками шебуршит, елозит. О, у неё уже и подол задрался, коленки видны. Беленькие такие, кругленькие. Хорошей хозяйкой будет: примета такая народная.

— Хочешь, я тебе глазик выколю?

Не хочет. Сильно не хочет. Судя по мычанию. А если ножиком подцепить мочку уха? И чуть оттопырить ушную раковину с задней стороны? Чуть-чуть. Легонько. Лезвием ножика.

— А может тебе уши отрезать?

— Не... не-е-е-е.

Плачь мне тут не надобен. Чуть ещё щёчки прижать. Чтобы они между челюстей вдвинулись. Это уже и не "о", а "у" получается.

— А слушаться меня будешь?

— У-у

В смысле: "да". Целиком и полностью. Незамедлительно и исчерпывающе. Проверяем.

— Раздвинь ноги.

Молчит, глазами лупает. Не дошло. Ага, а вот теперь дошло. Но дёргаться так сильно не надо. Ножичек снова к глазику.

— Ну!

И уговаривать меня не надо, не разбираю я ваших предложений и пожеланий. Что не удивительно. Коли вся акустика сводится к звуку "у-у".

Развела. Коленки на пол-ладони. Нет, детка, ты у меня будешь... как в украинской песне пелось:

"Вся краса твоя чудова

У мени на виду".

Пяточкой своей её коленку отжать. Изнутри. До земли. Чуть не завалилась на бок. Ничего, у меня хват за твою нижнюю челюсть — крепкий. Головёнку удержу — и остальное не отвалится. И прижмём головёнку немножко. Чтобы откинулась она на обрывчик и смотрела вверх, в тихо шелестящую листву родного леса.

А ведь могла ударить, пока я раскоряченный стоял. Хороший удар другой ногой мне между ног, и я бы сейчас тут по земле катался. Но некому смердячек боевым искусствам учить. И это — хорошо. Продолжим.

Я перенёс вторую ногу и опустился на колени между её бёдер. Отжал ей голову еще выше, воткнул ножик в землю возле головы и провёл ладонью правой руки по внутренней стороне бедра, по промежности. Она панически дёрнулась от моего прикосновения к сокровенному, попыталась сдвинуть ноги, как-то вывернуться из моего удержания. Зря. Прижал левой ладонью её нижнюю челюсть и ещё дальше запрокинул ей голову. Танцы Фатимы и месяц квеста с непрерывным управлением лошадью несколько укрепили мои мышцы. Дальше она только скулила сквозь сжатые зубы и изредка ахала.

Я ощупал её всю. Демонстративно, принудительно и показательно. Помял коленку и ляжку, и по внутренней и по внешней сторонам, цапнул за ягодичку, помассировал животик, особенное внимание уделяя области пупочка, выдернул завиточек светлых кудряшек с лобка, залез под рубаху и интенсивно потрогал приличные для девки её возраста соски. А вот груди у неё — так себе, в вершине мясо не более одного пальца глубиной. Дальше — ребра. Ухватить не за что. Потом вернулся ближе к земле — раздвинул пальцами внешние губы.

Она снова начала вырываться. Ну и глупо. В таком возрасте хлопок отрытой ладонью по одному из вторичных половых признаков производит на самочек хомосапиенсов неизгладимое впечатление.

Она сперва задохнулась... от остроты ощущений. Потом снова рванулась. Пришлось повторить. Теперь получилось ещё жёстче — наотмашь тыльной стороной. Попал костяшками пальцев. Она снова взвыла и... протекла.

Светло-жёлтый фонтанчик внезапно забил гейзером из нежного девичьего лона. Еле успел отодвинуться.

Мда... По опыту Ибицы и других подобных мест массовых беспорядочных случек человечков как бы разумных, известно что женская моча есть для её владелицы первейшее и довольно эффективное средство дезинфекции после случайного полового контакта. Но это — после того как. А вот до... Здесь, очевидно, происходит использование той же субстанции в качестве противозачаточного средства. Тоже эффективно. Как-то весь настрой сбивает. Но это не про меня. Насчёт "сбить настрой". После восьми дней воздержания... я уже объяснял: сбить можно. Но только "стингером".

"Уж если я чего решил,

То выпью обязательно".

Или — наоборот. В смысле — ты выпьешь. Хотел, Ванюша, внедрить в этот социум новые сексуальные техники? — Совмещай полезное с... ну с очень желаемым.

Пришлось встать, ухватить девку за волосы, вылезшие из-под платка. И надеть её голову ротовым отверстием на... свою торжествующую мужественность. Глядя в девичьи глазки-щёлки, опухшие от плача и залитые слезами, как шоссе дождём поздней осенью, объяснить:

— Укусишь — зарежу. Глотай.

Это была иррумация в её классическом варианте. Воистину — "глубокое горло". С принуждением партнёра под страхом смерти или тяжких телесных. Я почти не двигался сам, только таскал её голову туда-сюда. По результатам прежних натурных наблюдениям, это уменьшает способность к ориентации в пространстве и отбивает желание к самостоятельным действиям. Сначала она ещё косилась на ножик, воткнутый в землю рядом с левым её ухом. Потом просто закрыла глаза и судорожно заглатывала воздух в те редкие мгновения, когда мой инструмент покидал её горло.

Может быть, я бы и поиграл немного, потянул бы, какие-то варианты придумал. Но... болезнь имени ВОЗа быстро дошла до своей кульминации. Вот тут я чуть-чуть затянул. В фазе глубокого погружения.

Жидкости из меня лилось много. Всё-таки восемь дней. Или девять? И вливалось глубоко. Рвотные позывы у девки начались. но обошлось без загрязнения окружающей среды. Пока она судорожно хватала освободившимся ртом воздух, я положил отработавший своё инструмент ей на носик. А интересно смотрится мужской половой член, когда с двух сторон от него выглядывают утомлённые любовью девичьи глазки. И на лобике можно нарисовать такой... влажный крест. Хороший лобик у девки, чистый, высокий.

"Эти гордые лбы Винчианских мадонн

Я видал под Рязанью у русских крестьянок".

* * *

Начальная стадия рахита. Заболевание детей грудного и раннего возраста, протекающее с нарушением образования костей и недостаточностью их минерализации, обусловленно дефицитом кальция и его активных форм в период наиболее интенсивного роста организма. Лучшее средство — материнское молоко при выкармливании, солнечный свет — при росте и рыбий жир — при любых подозрениях.

Рыбы тут едят много. А вот "рыбьего жира" — нету.

"Эти гордые лбы" у крестьянок — обычно от недостатка материнского молока в первый год жизни. Или — коровьего в последующие пять-шесть. А у мадонн — от образа жизни, от пребывания в закрытых темплях и палаццах.

"Зимние дети крепче". Потому что зимой больше умирает. От недостатка. И солнечного света — тоже.

* * *

Девка уже отдышалось. Перейдём к допросу захваченного и уже не занятого важным делом языка.

— Звать как?

— Ы-ы-ы... П-п-пригода.

— Отец-мать есть?

— Кудря. Паук. И братья. Большие. Отпусти. Они знаешь что с тобой сделают? Они тебя за меня...

— Поздно. Да и плевать мне. Ты поняла, что тут было?

Совершенно одуревший, бессмысленный взгляд.

— У тебя внутри семя моё. Оно теперь в тебе — навсегда. Как хлеб, который ты ешь, и от которого растёшь. Тело твоё составляется из съеденного тобой. Проглоченного. Теперь там и семечки мои. Понятно?

Тот же одуревший взгляд, какое-то неопределённое, утвердительно-отрицательное движение головой.

— Поэтому я теперь твой владетель. Тело твоё принадлежит мне. Позову — ты прибежишь. Не придёшь — сдохнешь в муках. Моё — всегда моё. Хоть в тебе, хоть где. Всякое слово моё будешь исполнять. Не будешь — сама собой на части разорвёшься. Или иначе сдохнешь. От болячки какой. Или — задохнёшься. Я скажу — мои семечки внутри тебя снова в горло твоё соберутся. Не проглотить, не выплюнуть. И будет — как только что было. Только без конца. До смерти задушат.

Глаза — по полтиннику. Ну и ладно. В колдовство и колдунов здесь верят. Народные суеверия в руках самодура и прогрессиста — великая вещь. Не Архимедов рычаг, но и мне мир переворачивать не надо.

Переходим к следующей серии употребления девки типовой деревенской — транспортно-гужевой.

Я подобрал свой дрючок, прихватил девкино пустое лукошко. И правда — мёд наш там. Вытащил её на этот бруствер, не развязывая. Уже чисто из психологии и для закрепления поведенческой модели по отношению ко мне, господину и хозяину данной конкретной скотинки двуногой, прижал к дереву, задрал рубаху до горла, покрутил, оглядел всю со всех сторон. Также и ощупал. Не очень. Ещё не созрела, а уже окрестьянилась. Ножки коротковаты и ляжки тяжёлые. Талия... намёком.

* * *

Александр II писал об английской королеве Виктории, с которой он в одном сезоне частенько танцевал на балах в Лондоне: "Не красавица и в поясе очень не хороша". А эта — ещё и не королева английская.

Собственно, чего ждать? Маяковский как-то заманивал свою любовницу Танечку, дочь белогвардейского генерала, из Парижа в Москву:

"Здесь нам тоже не хватает длинноногих,

Ведь не всех исправишь физкультурой"

На "Святой Руси" — ни физкультуры, ни "исправителей". Ни даже мысли о спорте, как о средстве формирования красивого тела. Крестьянский труд, образ жизни формирует совершенно иные человеческие тела. Отнюдь не 90-60-90. И мозги — тоже. Можно им посочувствовать, можно за них порадоваться — живут в гармонии с окружающей средой. Как с дедов-прадедов. Сутулость — от работы в земле, длиннорукость — от таскания тяжестей смолоду, конъюнктивит — от сажи исконно-посконных курных печей. Толстенькие коротенькие ножки у женщин — от коромысла. Два по двенадцать, не считая тары и грифа. Рывок-толчок-жим. Штангистка-малолетка.

Здесь ещё — и признаки рахита наблюдаются. Ну и где мне найти для них тресковый жир? Я уж не говорю про источники дополнительного ультрафиолета. "Горное солнце". В горы вывозить?

Дурдом — ничего здесь нет. Ещё и раков отобрать хотели.

* * *

А вот что здесь пока ещё есть — плёночка на входе.

Впихнул девке своё колено между её. Были крепко сжаты — разжал. Классика жанра: "Раскалывая её плотно сжатые ноги...".

Девка дёрнулась. Но не сильно — власть мою над собой уже признала. Проверил на пальчик — точно девственница. Прижмёшь — вся аж в струнку вытягивается. И не дышит. Отпустишь — выдохнет, осядет. А ещё пару-тройку раз? Уже и не зажимается — острота первого впечатления прошла. Или — просто устала.

Как царевна у Кощея бессмертного: "Что воля, что неволя — всё равно". И к этой индивидуйке, хоть и не царевна, пришло понимание. Неизбежности и безысходности.

Это хорошо, привыкай, рабыня заколдованная, принимать волю господина своего и владетеля. Пока — просто покорно. Потом будет и радость от любого внимания господского, тревожное нетерпение: "а ну как господин не взглянет"... Ещё много чего будет. Из бесконечной и самоотверженной любви "холопки верной" к своему хозяину.

Я теперь про такую любовь — в курсе. Саввушка мне такую школу преподал...! И захочу — не забуду.

Моя компашка сидела на корзинах на тропке и нервно оглядывалась по сторонам. Увидев пленницу, сначала попытались выразить ей своё недовольство произошедшим. Не только акустически и визуально, но и тактильно-ударно. Коса у этой Пригоды так по спине и висит — какие мальчишки мимо пройдут, чтоб не дёрнуть? Любава всё пыталась продолжить выяснения отношений с помощью крапивы. Пришлось шикнуть.

Забрал, наконец, свою бандану, перевязал полонянке руки спереди ремнём. Нагрузил на девку две корзины с раками. Она тут самая здоровая — будет у нас самой тягловой. "От каждого по способностям, каждому по потребностям". В текущий момент — по моим потребностям: тащи, девка, по своим способностям, больше других.

Оделся, наконец-то. А то детвора рассматривает меня голого как-то... очень заинтересовано. Любаве дал конец верёвки, одетой на шею нашей... нашего тягла. Ольбегу — суму, себе третью тару. Наконец, потопали. Версты через три по мелкому перекату перебрались на наш берег.

Едва мы выбрались на луг и увидели тын усадьбы, как я остановил свою малолетнюю экспедицию. Развязал пленнице руки — отсюда уже не убежит, перераспределил поклажу. Когда молодь моя побежала вперёд, шепнул девке на ухо:

— Болтанешь — не отмоешься. Побежишь — сдохнешь.

И потопали. Через болотистый луг, по мосточкам через заросшую канаву, по косогору вокруг тына — в ворота. Детишки убежали вперёд и уже бурно делились впечатлениями. Любава посреди поварни громко хвасталась, показывая сбитую о чужую голову кожу на пальцах. Долбонлав тщетно пытался вставить слово. Но он же не только "р" не выговаривает, так что слушать его... несколько утомительно. Ольбег убежал хвастаться к деду. Бабы на поварне дружно ахали, одна Домна, наша стряпуха, спокойно осмотрела и приняла добычу, оглядела пленницу и тут же приспособила её к своему кухонному делу.

Глава 46

Конфликт между рябиновскими и "Паучьей весью" тянулся давно. Собственно говоря — всегда.

В 1147 году от Рождества Христова, Свояк принял участие в основании Москвы, подарил Долгорукому не принадлежащий ему Киев, подкормил своих, оголодавших в зимних вятских лесах, людей на поминках Степана Кучки и свадебках дочерей свежеупокоенного лидера вятичей, и пошёл резать смоленских. Именно сюда — на Угру. Прошёлся по всему юго-востоку Смоленского княжества. Очень жёстко прошёлся. Его северцы ещё не отошли от выжженных черниговскими Давидовичами окрестностей своего Новгород-Северского, от сожжённого самими, от безысходности, Корачева. От страшного зимнего отступления и голодного сидения по вятским лесам.

А половцам Гоши — тем вообще... Дай. Всё. Всегда.

Местным досталось за все обиды Свояка. Когда княжьи дружины ушли, на пепелища пришли неизбежные спутники армий — мародёры. Где-то поганые не всё утащили-сожгли, где-то местные успели спрятаться и отсидеться. Скотинку сховать, барахлишко припрятать... Да и сами людишки имеют товарную ценность — продать можно.

Вокруг поселений оставались засеянные поля. Не везде — сожжённые или вытоптанные. Бесхозный хлеб.

"Только не сжата полоска одна.

Грустную думу наводит она".

Кто думу думает, а кто жнёт да молотит. Чужое. На том месте на Угре до Свояка стояла молодая весь. Лет пять, как пришли смерды и стали расчищать место. Остались и постройки, и нивы. И народец кое-какой по лесам сумел спрятаться. Бабы да дети. Первая волна мародёров там и осела. А чего ж нет? — Готовое хозяйство на мази. Можно спокойно зиму пересидеть. А по весне всё продать и дальше двинуть.

На эту компанию наших удачливых предков-падальщиков нарвался один из княжьих тиунов. Со смертельным для себя исходом. Потом, естественно, пришли мастера насчёт спросить. С бронированной группой поддержки. "Падальщики" были выведены из разряда "наши предки" и переведены в разряд "покойники свежие". Сама весь снова уцелела в своей недвижимости. Чтобы не привлекать следующую стаю двуногих и оружных стервятников, ближайший начальник посадил в это место проходивших мимо переселенцев. Пауков.

Почти каждое поселение на Руси, да и в России до "великого перелома", занималось каким-либо своим особенным промыслом. Кто шляпы войлочные валял, кто сказки на продажу рассказывал, кто просо на веники выращивал. Пауки сажали лён и пряли из него тонкую нить. "Паутинку". Сами и полотно ткали тонкое.

* * *

На "Святой Руси" крестьяне на одном месте долго не сидят. Каждые восемь-двенадцать лет люди бросают свою землю и перебираются на новое место. Подсечное-огневое земледелие. И — налоги. Новосёлам дают льготные годы. Где три, где пять, где восемь, как в моё время в Хабаровском крае. Когда срок льготы заканчивается, приезжает княжий тиун и устанавливает сумму платежа. Навечно. Вплоть до особых обстоятельств типа вымирания, выгорания, разорения или ухода всего селения.

Ростик много чего сделал в части упорядочения налогообложения и расширения налогооблагаемой базы. Не зря его посмертно к лику святых приобщили. Но как бы налоги не раскладывали, всё равно где-то в подсознании и налоговика, и налогооблагаемого маячит древнее: или с дыма (дома) или с рала (сохи).

В части фискальной политики на "Святой Руси" для смердов получаются две фазы.

Льготные годы. Платить не надо, но жить надо бедно, потому что потом такую налоговую ставку загнут... — не проморгаешься.

Основной налогооблагаемый период. Когда известно наперёд — сколько надо отдать. Тогда всё сверх подати — твоё.

В начале народ жмётся. Живут по двадцать человек в доме, печей на подворье не ставят. Если второй дом во дворе складывают, то "летний", холодный. Чтоб — не "дым". И с сохами также. На всех — одна. А ведь пахота — дело жёстко по времени ограниченное. Опоздал — потерял. Поэтому и нивы невелики.

Это помимо того, что лес под пашню свести — наломаешься. Мало того, что его вырубить надо. Это — меньшая часть. Можно ж и выжечь! А вот вычистить... Но самое тяжкое — корчёвка. Без тракторов, без пил, без железных ломов. Главное — без нормальных штыковых лопат, которые малые корни рубят.

Бог с ней, с механизацией. Но без нормального штычка... Да просто огород не раскопать! Дощатым аналогом фанерной снегоуборочной можно только песок из кучки в кучку пересыпать. Вот и нет на Руси огородов. Не-ту-ти. Только поля, по которым сохой "проезжают".

Вторая причина тоже очевидна. Огороды внутри веси, у дома не сделаешь: весь огораживается тыном, частоколом, заплотом. Как не назови — места внутри только для дворов. Плотненько живут предки. На радостях, что от природы отгородились, что лес — там, с той стороны забора. А мы — здесь. И всякой лесной мерзости-дикости-гадости — нас не достать.

Лес крестьянам враждебен. Крестьянин — не охотник. От дома редко кто дальше десяти вёрст отходит. Это городской человек, асфальтовый может просто "пойти в лес погулять". Горожанину после каменных коробок всякое дерево в радость.

Крестьянин идёт в лес конкретную работу делать. Дерева — рубить. На дрова, на бревна, на поделье. Грибы — собирать. Не вообще, а конкретно подберёзовики и именно сейчас. Веники для бани нарезать. Именно берёзовые, только в эти две недели в году. Если по ягоды, то не вообще, а конкретно клюква. Или конкретно малина. В разное время в разных местах. Даже тара для сбора разная.

Когда расспрашиваешь о местности, охотник рисует схему своих маршрутов. Куст с корнем-стойбищем. "Тут большой камень — от него налево. Увидишь горелую падь — обойди справа". Крестьянин рисует круг. С центром в селении. Полярная система координат называется. И начинает этот круг заполнять. "Тут камень большой. Тут падь горелая. Тута овсы в третьем годе хорошо уродились".

Пожалуй, только землепашец воспринимает землю как непрерывную территорию. Все остальные — как автомобилист, схемой шоссейных дорог.

"Территория" на Руси лесом заросла. Поэтому его надо сводить и корчевать. Чем? Топор да слега. Жердина еловая. Столько пота прольёшь... Вот почему на Руси столько названий с процессом корчёвки связанных. "Новины" — где новую пашню выгрызли. "Починки" — где начинали, почин делали. "Огнища" — где лес выжигали.

Можно лес не вырубать — выжечь. Выжечь лес легко. Только... Нет тут МЧС, никто не прилетит на вертолёте и "не покажет бесплатно кино". И ненадо сюда "Министерства Чего Случилось" — старики и сами чётко укажут: где и когда надо лес запалить, чтобы огонь на жилье не пошёл.

Ну и? По лесной гари, как и по лесосеке, пахать нельзя. Сперва — корчёвка.

Зимой лес не зажжёшь. Даже — подсечённый.

Подрубают живое стоящее дерево, и оно засыхает. Лес превращается в "костёр поставленный". До первого серьёзного ветра. Прошёл "ветровал" — имеешь бурелом. А это такая гадость... Оно же не продувается. Сырость, мох. Ещё хуже стало.

Надо жечь, пока дерева стоят. Весной, летом, осенью... Но только по сухой погоде. Чтоб было сухо "до того как" и сухо "после того". Могут мои современники-метеорологи дать прогноз на две недели по выпаданию осадков в данном конкретном месте? Не вообще по Центральному Нечерноземью, а конкретно по деревне "Паучья весь"? Со всеми своими спутниками космическими, ракетами, шарами-зондами и суперкомпьютерами?

Прогноз погоды по приступам ревматизма у местных старожилов...?

"Старожил — это человек, который ничего не может вспомнить". Так и говорят постоянно: "Старожилы не могут вспомнить такого лета...".

Здесь и старожилов настоящих нет — не сидят крестьяне на одном месте.

Ладно, предположим: собрались старики со всего села, порассматривали свою мочу. На цвет, вкус, запах. И правильно предсказали продолжительность ожидаемого сухого периода. А ведь в это же время в деревне и другие дела есть. Зажечь сухой лес не трудно, где время в сезон на корчёвку взять? Пропустил — там уже новое растёт, такие малинники по гарям получаются... Снова выжигать? Ну, вообще-то, так и делают — за два раза. Если лес сухой — горит хорошо. Сухой сосновый бор — аж ревёт огнём. Но в сосновом бору земля песчаная. На ней один-два урожая и всё. Где земля богаче — лес сырой. Его так просто не запалить, момент надо ловить. И корчевать по суглинку — не то, что по песочку.

Есть такое заболевание: "арахнофобия". Это когда у человека панический страх перед пауками, паучьими сетями. Тоже из фундаментальных, мартышечьих ещё страхов. Кошмарные сны снятся: попал в паутину, прилип, запутался. И что-то страшное подбирается со спины, а ты рвёшься, кричишь... без толку. А оно всё ближе...

Этот кошмар — жизнь здешнего пахаря. Не во сне — наяву. Выжгли новину, и пахарь с конём и сохой приходит в эту... паутину.

Грубо говоря, гектар плотной, многослойной, переплетённой паутины древесных корней. Опускаешь соху, конь делает шаг. И останавливается. Под зуб сохи попал корень. У сохи заднего хода нет. Выворачиваешь её из борозды, из-под задницы коня вытаскиваешь нить этого корня. Тянешь. И вылезает такая плеть, вполне живая, хотя самих деревьев уже нет. Тянется куда-то в сторону. Где тебе ещё предстоит пахать. И ты рвёшь пупок, выворачиваешь руки... А она, гадина, уходит где-то под землёй, под такую же. Всё, не выдернуть.

Обрубаешь эту мерзость топором, снова соху в борозду, снова шаг. Следующая.

Какой длины шаг получился? 10 сантиметров? 20? 30? Сколько ты за сегодня прошёл? 100 шагов? 1000? День кончился. День пахоты. Если кормиться хлебом, то нужно по гектару на едока. Шагай! Вперёд. А то дома...

"Семья-то большая, да два человека

Всего мужиков-то: отец мой да я".

По новинам сеют пшеницу. У неё продолжительность посевной — 3-4 дня. Не успел — опоздал.

И приходит "паук" куда реальней, куда кошмарней кошмарного, "голод" называется.

Он у здешних всегда за спиной. Они его постоянно чувствуют и помнят. Каждый, легче-тяжелее, но пережил в своей жизни голодовку. Часто — не одну.

Пух с голоду сам Мономах в Переяславле, со славными витязями, с сыновьями — будущими князьями земли Русской. Волхвы в Ростове в голодный год резали знатным женщинам из христианских семей спины и, будто бы, оттуда хлеб вынимали. Чушь несусветная. Но они этот хлеб кидали в народ. И за ними толпами шли.

От голода вымирают целые волости и города. "Голодающего Поволжья" здесь ещё не было, а вот "Голодающее Поднепровье" — регулярно. Слова "Голодомор" здесь пока не знают, а вот "Голод" и "Мор" — каждые десять лет.

Иисус, проходя по Галилее, совершил несколько чудес. Какое самое известное на Руси?

Не хождение по водам — у нас тут каждую зиму по водам ходят. Как лёд станет.

Не воду в вино. У нас вина не пьют, а бражку — мы и сами.

Иисус накормил народ хлебом. Не важно — сколько этих хлебов было. Евангелия разные цифры дают. Но — накормил. Хлебом. Вволю. "Все ели и объедков сорок корзин осталось". Чудо божественное.

Бог на Руси есть, а вот чудес с корзинами объедков... не слыхать. Так что, давай, пахарь, работай. Работа на пашне называется по-разному: биться, рваться, орать.

— С кем ты, крестьянин, там биться собрался?

— С русской землёй, с русским лесом.

— А рвать-то чего?

— Пупок себе, жилы. Опять же землю свою, святорусскую.

— Ладно, ори, добрый человек, свою пашеньку.

И сам ори — кричи в крик. Когда тянешь из-под земли очередную "паутину" уже сгоревшего леса. Когда рвёшь землю под собой и сам рвёшься от натуги. Кричи на сына или дочку, которые тянут коня вперёд за недоуздок. Упираясь босыми ногами в колючие, холодные комья земли. Холодные, потому что сев должен начинаться при 5ЊС в слое заделки семян.

Ори на коня. Только бить не вздумай.

Ты надорвёшься — ладно. Грыжу вправишь, вывихнутую руку тряпицей перетянешь. Ты хоть сказать можешь. Конь... Если конь ляжет — всё. Детям сумы пошить — и христарадничать. Самому — кистень в руку и на дорогу. До первого большого обоза. Там тебя и положат.

У всадника для коня плётка, у возчика — кнут. Пахарь выводит коня на пашню без всяких погонялок. Только — голосом. И стоит над пахотой ор. Человек с конём пашню делают. "Земледельцы".

Именно что "делают". Пока она не станет чистой, мягкой. Пока каждый комочек пахотной земли через твои руки не пройдёт, не будет ими размят и согрет. Что бы зерно росло хорошо, проросло легко, выросло, выколосилось.

И всё равно: как не крути, а за семь-десять лет земля срабатывается, урожай — только семена вернуть. Минеральных удобрений нет, органические — не используют, севооборот отсутствует.

"Чем жить, зубами щелкая

в голодные года,

с проклятою

с трехполкою

покончим навсегда".

Эх, товарищ Маяковский. Чего кончать-то? Оно ещё и не начато. До начала всего ничего — 300 лет. Это Иван III заставит ввести трёхполье. Потому что без этого невозможно закрепостить крестьян, осадить, привязать их к одному участку земли. А без крепостных — нет дворян, нет конницы. Значит, татары снова и снова будут прорываться за Оку. Жечь Русские земли, гнать русский полон в Поганщину.

Ивану удалось вот на этой "проклятой трехполке" поднять Русь, развалить Золотую Орду. Да и все остальные победы, вся Российская Империя... Трехполка на Руси продержится до 20 века.

А пока — как всегда, как "с дедов, прадедов". Земля истощается и нужны новые пашни. Место вокруг много, но... Если до рабочего места полчаса ходьбы — можно потерпеть. А если два? Да с инвентарем? И не только на основные работы: пахота-сев-жатва. За посеянным надо присматривать, чтобы птички не поклевали, чтобы звери всякие вроде кабанов и лосей не потравили... А в овсы или гречиху и медведи приходят...

Ставят станы, роют землянки, перебираются ближе к хлебу. А если люди в домах не живут — зачем они? Путь до места работы крестьянской всё дальше, время для дела — всё меньше. Наконец, весь поднимается и перебирается на новое место.

Селище опустело, пашни лесом зарастают. Лет через тридцать — пятьдесят — сто, когда земля восстановится, когда лес станет настоящим, спелым — придут новые насельники. Заново раскорчуют, распашут, поживут. И так же сами дальше двинутся.

Как ушли в своё время с Одера на земли Римской Империи германские племена. А на их место пришли славянские.

Поселения сельского типа, сидящие на одном месте столетия, в средней полосе России из этой эпохи — единичны. Либо селище погибает, либо уходит, либо становится поселением городского типа. Исключения есть, но они или у большой реки, или у озёр, или на волоках. Там где есть дополнительные и существенные источники дохода.

А их-то всего три.

Рыбалка. Отнюдь не спортивная — неводом, вершами. Динамита пока нет. Надо чтобы рыба шла косяком как по расписанию.

Торговля. И чтоб хлебушек подвезти можно было. Не мешок-другой, а в значимых, товарных объёмах.

Животинка. Скотоводство оседлое. Летом — пастбищное, зимой — стойловое. И чтоб кормов хватало.

"Хлеб — всему голова". Ага. Но — потом. После Ивана III. А пока... "Русь Святая" — не хлебом единым жива. Очень даже не хлебом. Тяжесть корчёвки и быстрое истощение почв ведут к тому, что источники пропитания максимально диверсифицируются.

Эти "дополнительные и существенные источники" "не-хлеба насущного" успешно наблюдаются в северных лесах. Вот почему предки так свободно расселялись по лесной Русской равнине, почему довольно легко уходили с Юга, от половцев в Залесье.

В реках — рыба. Между реками — волоки. У рек — луга. Покосы.

Почему и называются: "русские люди" — у русла живут, с русалками хороводятся.

* * *

"Пауки" получили всё сразу. И жилье целое, и пашни раскорчёванные, распаханные, но ещё не истощённые. И три года без податей. А ещё — богатые заливные луга по Угре. Промысел у них свой, для торговли удобный, компактный. Места много. Живи и радуйся.

Они и радовались. Но через три года в пяти верстах выше по речке посадил свой хутор смоленский сотник Аким Янович Рябина. И места сразу стало как-то маловато. Конфликт был неизбежен. И он вяло тянулся все эти десять лет. Только что состоялся очередной эпизод. В форме захвата полонянки.

Пять дней назад я встречал рассвет на крыше башенки Акимовского "недостроя" и радовался солнцу. Ощущению тепла, света. Давно забытому чувству покоя и безопасности. Всё казалось мирным и благостным.

Правда, когда туман на той стороне реки стал уходить — мелькнула тень волка. Кажется, уходящего иноходью. Кажется, очень большого, похожего на тех монстров, которых я видел возле Снова. И у "отравительской" веси. Как напоминание.

Ну и что? В баньке лежит труп моего врага. И второй труп, который выводит меня из-под обвинения в первом трупе. "Минус на минус даёт плюс". Вот я и наслаждаюсь полученным "плюсом". Поскольку и тот, и другой из категории "предки", то и князь-волку положено показаться. Положено? — Показался. И ушёл. А так — всё хорошо, "комар носу не подточит".

Мрачный Яков, которого я, на самом деле, больше всего опасался из жителей усадьбы, выразил мне свои благоволение и поддержку. С самим Акимом Яновичем потом состоялась беседа. Я пересказал Корькины словоизлияния. Аким сначала ругался и вскрикивал. Потом затих и к стенке отвернулся. Я уже уходить собрался — заснул, наверное, дед. Но Аким всё-таки оставил последнее слово за собой:

— Чуял я, что меня не просто так оболгали. Сети какие-то вокруг плелися... Спасибо, тебе — просветил дурня старого. Спасибо... сынок.

Основные мои нынешние проблемы происходили не от меня. Я-то вписался в жизнь усадьбы спокойно. В том смысле, что меня и не видно, и не слышно.

С главной поварихой Домной у меня сразу установился нормальный контакт.

Тут сработал автоматизм казарменной жизни. Ещё из той, прежней России: "с кухней надо дружить". А ещё полное моё незнание местных реалий и обычаев. Постоянное "вляпывание", происходящее на каждом шагу от идиотизма попаданства. От здравого смысла в форме крепко вбитых предрассудков. От рефлекторной привычки к равноправию, демократизму и заботе о ближнем.

У Домны, явно, варикоз. Ходит она тяжело, старается присесть, где можно. Видно, что ноги болят, крутит их.

* * *

Варикозное расширение вен сопровождает человечество с момента его появления. В смысле: появления человечества. Упоминания об этой болезни можно найти и в Ветхом Завете. Я такое сходу вижу. В смысле: не в Завете, а просто по жизненному опыту.

Была у меня одна... очень хорошая знакомая. Приятно, когда в постели с тобой женщина стонет. Это радует. Но если не от страсти, а от боли в ногах... Помогал, чем мог: мази там всякие, эластичные разные штуки. Вылечить эту гадость нельзя. Хирургическое вмешательство даёт... разнонаправленные результаты.

Собственно, от варикоза не умирают. Умирают от тромбофлебита. Как быстро человек "даёт дуба", когда тромб отрывается от своего места в какой-нибудь тазобедренной вене и направляется в сторону лёгочной артерии? У моего дальнего родственника эту ситуацию поймали совершенно случайно: во время осмотра по совсем другому поводу. Не поймали бы — прожил бы от 20 до 30 минут.

Ну и как я могу помочь этой женщине? Был бы я нормальным попаданцем, вытащил бы из чемоданчика складной "Склиф" и... И закрыл бы. Поскольку варикоз и на уровне моего времени излечим... через раз. А в условиях отсутствия регулярных процедур, железнодорожного вагона с таблетками и причиндалами, без регулярных визитов к толковому специалисту...

Временное облегчение с последующим ураганным отёком. Милосерднее сразу цианистый калий.

Тут не попаданцем надо быть, а магом или, там, феей. Хотя и эти как-то с варикозом...

Факеншит! Столько фэнтазятины написано, а про лечение распространённой болячки — ни слова! Иисус хоть геморрой благодатью божьей лечил. А варикоз... Видать, тут и магия, и благодать бессильны.

* * *

Так что я не заморачивался по поводу невозможного, хоть и жаль женщину, а занимался своим прямым делом — управлением и построением слуг микро-феодала Ивана ныне Акимовича как бы где-то даже Рябины.

В первый же завтрак собрал со стола всю посуду своей компании и отнёс на стол в посудомойку.

— Эта... а чего это?

— У стряпухи ноги больные. Ей по поварне за нашими мисками ходить тяжело.

— И чё? Она баба, это её дело.

— Ей тяжело — мне нет.

— Не дело бояричу грязную посуду убирать.

— Конечно. Я показал — дальше каждый из вас по очереди.

Мои слуги начали выражать недовольство. Пришлось вразумлять.

Именно эта четвёрка и составляла мою главную головную боль.

Четыре здоровых, вполне себя самоуважающих, даже — гонористых мужика. Отнюдь не деревенщина из глухого угла. Много чего повидавших по жизни, трое — просто профессиональные убийцы. Они же — святорусские воины. И — сопляк в роли предводителя.

Психология малых групп. Серия глубоких конфликтов по всему полю — гарантирована.

Впрочем, всё оказалось не так уж безысходно. На меня работали и мой статус хозяйского сынка, и неопределённые, но страшные слухи вокруг смерти Храбрита и Корьки. И прочие разные странности. Как моего поведения, так и внешности.

Очень просто оказалось с Ноготком. Когда я в первый вечер вытащил немалые ещё остатки Юлькиной "пенистой" мази, Ноготок выразил сильное недоверие. А насмешки Чарджи меня вообще возмутили:

— Давай Ноготок. Это ж такое средство... Я похожее видел. Смажешь — к утру и последнее отвалится.

Пришлось посоветовать заткнуться. Чарджи чуть в драку не полез, хорошо, Ивашка сразу начал свою саблю цапать — он с ней не расстаётся. Для успокоения Ноготковского сомнения пришлось провести показательный сеанс. Смазать своё собственное хозяйство для доказательства безвредности.

Типовая реакция советского народа на процесс врачей-отравителей: "доктор, я тебе верю, но сперва ты эту таблетку сам скушай". "Советского народа" ни "уже", ни "ещё". А реакция типовая — есть.

Только я начал демонстрацию — сколько брать, где мазать, откуда начинать втирание — сразу понял: не слушают меня мужики. Уставились зачаровано на моего коронованного королька. Чарджи снова влез с ухмылочкой:

— Так ты ещё и обрезанный? Агарянин или иудей?

* * *

Торки на Роси — христиане, православные. Как все местные, к инородцам и иноверцам относятся либо просто враждебно, либо враждебно-пренебрежительно. "Агарянин" — здешнее название мусульман. По имени рабыни праотца Авраама, которая родила хозяину сына Исмаила, прародителя арабских племён.

Родила она по ритуалу, прямо на колени госпоже своей Саре. Поскольку у той никак не получалось.

Потом, правда, заявились к праотцу в гости пара-тройка ангелов, Сара их хорошо угостила, телёнок очень у неё удачно получался. Гости раздобрели, осоловели, пояса распустили... И выдали, на сытый желудок: "Быть тебе, баба, беременной. Сыном".

Сара сразу смеяться начала: набрались мужики, несут несусветное. Ей же уже сто один год! Это у мужчины в таком возрасте ещё могут быть дети. В конце концов — сосед какой поможет.

Она тогда, после обеда, так ангелам и сказала: "Зачем мне этот смех?".

С этой исторической фразы и началась история еврейского народа. "Смех" этот — до сих пор и виден, и слышен.

История весьма ветхозаветная, но до сих пор в обиходе используется. А тогда...

Сара поначалу терпела наложницу. Но та начала характер проявлять: "Мой сын старше. Ему и быть главой рода. И с Авраамом — мне спать". Насчёт мужа — хозяйка ещё вытерпела бы. Но "глава рода"...

В общем, Авраам решил с бабами не спорить, и, с обоими подросшими сыновьями, построили для Исмаила и его матушки домик в Мекке. А где? Ну не "домик в Коломне" ему возводить. Домишко до сих пор стоит, Кааба называется.

Потом ещё много чего было. Между потомками братьев. А название "агаряне" осталось. Обычно с эпитетом "нечестивые".

* * *

Пришлось вправлять мозги этому... "торконутому". Мозги православные, тюркоговорящие.

Метод вполне суворовский: "удивить — победить".

Приподнял... объект общего внимания, помахал, к свету повернул. Юльку вспомнил. Ох как давно это было... Полгода не прошло.

— Ты такую резьбу видел? С меня кожа слезла. Вся. А потом наросла. По воле господа нашего — вот по такой линии. Сие есть знак от бога. А не от ножа человеческого. Понял?

Мужики загрузились хором, но по-разному. Пока они переваривали, успел поймать Ноготка за руку — ну нельзя же полной горстью загребать!

"Кашу маслом не испортишь" — наше родное.

Только это "маслице" — не в кашу. Снова объяснял, установил график применения. Пожалуй, мы с ним остаток на два месяца через день сможем растянуть.

Если не поможет — не знаю что делать. Здоровенный страхолюдный мужик смотрит преданными глазами в ожидании чуда. Полная преданность, разнообразные боевые навыки, неразговорчив. Из оружия предпочитает боевую секиру. Однолезвийную, короткую, с рожном на торце обуха. Впрочем, прекрасно работает боевым топором, булавой, боевым двусторонним молотом. Просто дубиной, наконец.

Откуда знаю? — Ну, обижаете. Сразу как вынул Храбритовых слуг из погреба, позвал Якова и велел кандидатам в приближенные к моей драгоценной особе, показать свои умения.

Меньше всего было проблем с Ивашкой. Он и мою кормёжку князь-волка видел, и в "рюриковизну" мою поверил. И за "гурду" благодарен. Предан. Приказ исполнит. Кого-нибудь зарубить — запросто. Пить бросил. Но взрослый муж, да ещё с такой саблей, перед подростком гнутся... может. Но — ну просто должен проявлять свой гонор! Особенно под женскими взглядами.

Главное — болтает много. Впрочем, здесь я быстро нашёл решение.

В первый же день после убийства Храбрита, сидючи на башенке, обратил внимание на потёки смолы. Крыша на башне из сырого дерева сделана. После полудня вытащил туда Ивашку, поговорить, поспрашивать о разных разностях. Потом тот на солнышке разомлел и уснул. А я набрал чуть этой смолки и ему губы смазал. Вариант пионерского лагеря, но без зубной пасты и исключительно по губам.

Как солнышко садиться начало — Ивашка проснулся. А сказать... му да му.

— Говорил я тебе, Ивашка, чтобы ты о моих делах не болтал. Ни в церкви, ни спьяну, ни во сне. А ты начал по усадьбе языком трепать. Ведь клялся клятвой Сына Божьего. Ну вот боженька и наказал. Первый раз — мягенько. А то смотри — вовсе зарастит. Будто и не было.

Ивашка со сна перепугался страшно. Просто в панику впал. Как главный герой "Матрицы" в аналогичной ситуации. Пришлось успокаивать, помогать губы разлеплять. Потом он передо мной на коленях ползал, обещал больше ни-ни. Посмотрим. Пока получилось удачно: когда поп приехал, отпевание провёл и все за стол поминать сели — Ивашко только ободранными и опухшими губами плямкал. Ничего сболтнуть не мог. И выпить-закусить тоже. После похорон я ему ещё раз объяснил:

— Вспомни, Ивашко, сколько раз ты в жизни жалел о сказанном? А о "не сказанном"? Вот бог и помог — научил как меньше поводов для печалей твоих делать.

Ивашка воин хороший. Но без особых талантов. Многое из умений подрастерял, пока в Сновянке сидел. Надо гонять мужика, восстанавливать боевую форму, новым штукам учить. Хороший мастер должен три часа в день с саблей упражняться. Это — если всё мирно и не надо на войну идти вскорости. Кто будет гонять? Кто будет учить? Из меня в этом деле... Мне бы самому... с самых азов.

Николай тоже особых забот не доставляет. Клятва его в церкви — работает. Очень на него подействовало, когда Храбрит его расписку о долге мне — нашёл и себе забрал. Резко дошло: если со мной что случится — ему очень плохо может быть.

А ещё я его засадил карты географические рисовать. Здесь есть чертежи земель. Но исполняются они в такой... сильно художественной форме. Не в масштабе, без сопроводительной легенды, с ориентацией по сторонам света — проблемы. Хотя компас есть. Где-то, как-то, у кого-то...

Когда я ему за два часа изложил основы картографии, систему условных обозначений и прочее... Дал циркуль с линейкой... Он сильно уверовал в мою мудрость. И проникся. Как мы линейку делали — отдельная история.

* * *

Япона мать! Ни в чем нельзя на попаданцев положиться! Базовые вещи пропускают как так и надо. "Смотрят и не видят". Такое ощущение, что и в средней школе не учились. Про международную систему единиц — не слышали. Аббревиатура "СИ" — только "СамИздат".

"Наука начинается там, где начинают измерять".

Если бы только наука — я бы потерпел. Но ведь почти всякое объяснение, задание, приказ содержит меры. Или — длины, или — веса. Или — и то, и другое вместе.

"Высота тына в усадьбе больше двух Могуткиных ростов" — это как? Вполне понятно? А если не можешь объяснить, не можешь поставить задачу и понять отчёт об исполнении — никакой организации в принципе невозможно. Так что, не только наука, а вообще — цивилизация, начинается там, где начинают измерять. Причём — единообразно. Иначе — дикость, бардак, "золотой век" и "предания старины глубокой".

Нужен порядок в счёте. В русских былинах, например, часто повторяется: "В тридевятом царстве, в тридесятом государстве". Смысл понять можно: государства с порядковыми номерами 28, 29, 30 являются, вероятно, республиками, а не монархиями. Может быть — номера другие. Но хоть как-то можно получить информацию.

Но вот в Калевале: "А на третий день, на четвертую ночь..." — это как понимать? Когда имело место описываемое событие — днём или ночью?

А проблемы с количеством объектов?

"на мысу три девы было,

девушки купались в море,

Айно к ним идет четвёртой,

гибкой веточкою — пятой"

Ну и какова численность этой команды купальщиц? Сколько купальных костюмов, например, требуется? Никакая логистика невозможна. Я уж не говорю про потребное количество мужиков. Для равномерного покрытия рассматриваемого множества особей в стиле праотца Ноя: "каждой твари — по парню". Или Вольфовича: "каждой бабе — по мужику".

О каком взаимодействии между людьми может идти речь, о каком планировании и организации совместных действий? Сплошное: "поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что". Или — сделай. Не скажу — чем.

* * *

В общем, взяли мы у Николая его собственный локоть. Не в смысле части тела, а в смысле единицы измерения. Которым он мне столь памятную камку мерил.

Я сперва насчёт аршина заикнулся. Мне сразу:

— А это что такое?

Что метра здесь нет — понятно.

Метр — наследство французской революции. Как и всякие "фратерните, эгалите...". Но и аршинов на этой "Святой Руси" нет!

Я несколько даже растерялся. Прояснили: слово это персидское, Николаю лично знакомое. Означает: "мерить вдоль". Но русской меры длины такой нет.

Вытащил Николай палку из вещей своих. Свой личный локоть. Не "левый" или там "правый" — локоть мерный. Можжевельник, круглого сечения, на торцах по кругу выжжено меленько: "н м" — "Николина мера". На глазок — чуть больше полуметра. Ну и как этим мерить? Ткань понятно: в штуке полотна — 48 локтей. А остальное? А производные? Сколько ангстрем в этой дубинке? Или дубинок — в парсеке? А в попугаях?

"В попугаях меня больше"...

И стали мы от этого плясать.

Локоть — три пяди.

"Чужой земли мы не хотим ни пяди

Но и своей вершка не отдадим"

Из чего делаем вывод, что цена недвижимости в форме собственной территории ровно в четыре раза выше, чем зарубежной. Это если пядь — малая. Если "пядь с кувырком" — в шесть. Ну и как это в ангстремах выразить? Причём система построения производных не десятичная, а, в основном, двоичная: половина, четверть, осьмушка...

Выньте из меня мозг и расправьте его! А то он уже в трубочку свернулся.

Вторая единица — сажень.

Как же, "плавали — знаем"! "Косая сажень в плечах" — здоровый мужик. Забудьте. Это уже не мужик, а монстр-мутант. Косая сажень — от двух с половиной метров. Строительный подъёмник типа "Пионер" имеет стрелу примерно такого размера. А всего разных "саженей" на Руси — десятка два, от менее чем полутора метров до почти трёх.

Расстояния и площади здесь меряют "поприщами". Это расстояние, пройденное от одного поворота плуга до другого во время пахоты.

На мой слух — что-то совершенно неприличное. Сначала что-то "попёрли", а потом и вообще — "ща". Типа: "попаданища". Попаданец женского пола большого размера...

Используют и слово "верста" как синоним. Вы синоним километру представляете? А гектару?

А ещё версты бывают "путевые", которыми расстояния меряют, и "межевые", которые используют при межевании. Причём "межевая" в два раза больше.

* * *

Тут у меня мозги закипели. Струйки пара ударили из всех ушей. И пошёл я заниматься делами более простыми — людьми-человечками.

Больше всего меня доставал Чарджи. И не только меня. Над Ивашкой посмеивался, Николая вообще со стола сшиб: чего это купчик на проходе расселся, ему, иналу (наследнику) из славного рода самого ябгу (царя) пройти мешает.

Снова спас дрючок. Я грохот услышал, выскочил в сени и палку свою Чарджи в грудь упёр.

Правильно дрессировщики делают — так значительно эффективнее со зверушками объясняться, чем рукой.

Чарджи сперва не понял, потом надулся как индюк. Но я успел задать вопрос:

— Ты хочешь уйти?

— М...шеди-деди! Хочу!

— Уходи. Вон твои вещи.

Мужики все так и замерли.

— Оружие моё где?

— Ивашка, выдай. Ещё что?

— Нам с Ноготком Храбрит не заплатил. Обещал гривну ему, две мне.

— Ноготок со мной остаётся. Говори о себе. Ты с Храбритом договаривался — с него и спрашивай. Или тебя ещё и в могилу к нему положить?

Как он взвился... Шипит. Но — молчит. На дрючок косится.

— Ты — ребёнок, я — воин. Я тебе служить не могу.

— Ты — не воин, ты — дурень. Если не можешь разглядеть истину даже в таком маленьком объёме как этот. (Я себя в грудь ткнул). Хочешь уходить — уходи, кроме меня ты здесь никому не нужен.

Вечером Ноготок пришёл. Вроде за мазью. Тут и остальные подошли. Сколько Чарджи над ним не прикалывался, насчёт "отвалится", а Ноготок за него просит:

— Господин, если ты его прогонишь — он седмицы не проживёт.

— Как так? Он при барахле — чего надо купит. При сабле — если что — отобьётся.

Объяснили малолетке попаданскому.

На Руси в одиночку в дорогу не ходят. Никто. Даже нищие в ватажки сбиваются. Прокормиться так тяжелее, а вот выжить...

* * *

Всякий человек, способный создавать хоть какой-нибудь прибавочный продукт — имеет товарную ценность. Хоть на цепи сидеть и вместо петуха кукарекать. Местные хозяева прихватывают таких... прохожих и к делу какому-нибудь попроще приставляют. А зимой, когда от такого человека толку мало, а кормить надо — в лес на мороз. Волкам на пропитание. Или ещё осенью торговцам: в Степь, гречникам... да хоть куда. Лишь бы серебрушку дали.

Так что, по "Святой Руси" — только гурьбой, только вместе, в толпе, ватажке, коллективе. Свободная охота на рабов как стимул коллективизма.

"Я чувствую друг как всегда

Твой локоть, а также плечо.

Сегодня мы как никогда.

А завтра гораздо ещё".

Не чувствуешь сегодня "локоть, а также плечо" — завтра будет "гораздо не ещё".

Не только прохожих ловят и "холопят". Самих холопов сводят со дворов и просто воруют.

Недавно у княгини в Новгороде любимую служанку украли. Тут же пару раз быстренько перепродали куда-то не то в Полоцк, не то в Витебск. Но по тому делу хоть розыск пошёл. Не международный с Интерполом, а хоть Всероссийский — с выкликанием на торгах. А у простых владетелей — рабов и рабынь сводят постоянно. Поэтому, например, по "Русской Правде", за убийство чужого холопа штраф 5 гривен, а за воровство — 12.

В одиночку даже славный боец Чарджи долго не продержится. Человеку спать надо. А он и одет хорошо, и оружие дорогое, и сам молодой и красивый. Товар — первый сорт. Да ещё чужак. И — без службы. Искать или мстить никто не будет. Опоят или просто во сне повяжут. Был иналом, станет аналом. Ну, или как новый хозяин соблаговолит пользовать.

Как-то мне такая "товарность" всякой особи хомосапиенсов... Умом понимаю, а на уровне рефлексов не доходит. До моих коллег-попаданцев, очевидно, тоже. Но я-то при своём специфическом здешнем опыте вроде бы должен... И крепостное право в моей России всего полтораста лет как отменили. Почти все мои современники — потомки недавних рабов. Причём не в столь уж далёком колене. А вот... не доходит.

"Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым".

Ремарк, "Чёрный обелиск". На тему того, как бывшие пацифисты и дезертиры с фронтов Первой мировой с восторгом милитаризировали Германию и строили Третий рейх. До них тоже... "не дошло".

Как-то у Ремарка... безысходно. "Смеясь"... и ничего с этим не поделаешь. Свойство такое у хомосапиенсов. У Герцена — конструктивнее:

"Человек, не знающий истории, подобен дереву без корней — всякий ветер его валит".

Здесь хоть какое-то решение просматривается: берёшь человека, делаешь из него "человека знающего". Глядишь, не завалится. На "ветру".

Одна беда: власть предержащие это тоже очень хорошо знают. И очень волнуются, когда "ветер" с их стороны несёт, а "ветровал" не получается.

Я не про украинские или азербайджанские учебники истории. Это уже не тема для обсуждения, это уже — контингент для лечения. У Кащенки. Но вот тут, рядом, царица Тамара вычистила Грузию до блеска. Чтоб ни одна строчка про её отца и деда, не совпадающая с "линией партии"...

Мономах тоже в части "Россия — страна с самой непредсказуемой историей" потрудился. Но Русь большая, "всех не перевешаете". Своё вкинуть в информационное поле можно, а вот чужое убрать... Вот так, к примеру, и дошёл до нас апокриф о встрече Христа и Гаутамы — исключительно в русском варианте.

* * *

Зрелище фигурной резьба с моими комментариями — Чарджи и доконало. Принёс он мне клятву верности. На сабле своей. Вести себя стал приличнее, сказанное — исполняет. Но ухмылку свою презрительную не убрал. С остальными задирается. Так это... аристократически-издевательски. А бабы на него заглядываются: парень молодой, красивый, одет богато. Сплошная секс-экзотика. Мачо мачастый. Мужики местные, естественно, тоже звереют.

В общем: скоро будут бить. Не знаю кто кого, но мне, как хозяину этого "лопухария", надлежит свары избежать. При такой хуторской демографии — конфликт неизбежен.

Глава 47

Интересный у Акима хуторок. Девятнадцать персон мужеского полу в фазе полной половой зрелости. Ещё — два "аксакала". Которые отнюдь не глубокие старики. С не столь ярко выраженными, но вполне присутствующими потребностями. Один недомерок, в моем лице. Тоже очень озабоченный. И восемь женщин.

Шесть замужних. Из них две хорошо беременные, две кормящие. Две оставшихся были с Ноготком и Чарджи в ту достопамятную ночь. И получили от мужей урок в полном объёме. Светана до сих пор со двора не выходит.

Ещё есть незамужние — две штуки.

Хозяйка, Марьяша, вдова свежеприготовленная, лежит плашмя. Даже на панихиду не вышла. Пришлось мне самому к ней идти. Обошлось без эксцессов и насильственных действий. Пришёл, раскрыл её. Всю. Оглядел тело со следами побоев, перевязки сломанных рёбер и ноги. Послушал скулёж. И напомнил:

— Ты меня обещала слушаться. И не выполнила. Первый раз на Степко в Сновянке глаз положила. Помнишь, что он с тобой сделал? Второй раз мне с мужем своим изменила. Тайны мои ему рассказала. Видишь, как он тебя? Теперь ты мне не хозяйка. Наоборот: я тебе брат. Хоть и не родной. Теперь ты и по этой причине меня слушаться должна. Хоть где слукавишь... Сдохнешь мучительно.

Марьяшка тихонько плакала. Громко не могла — рёбра болят. Погладил дуру по голове. Кажется, новые родственные отношения как-то перевели для неё ситуацию в разряд понятных и правильных. Брат над сестрой — хозяин. На прощание она мне и руку поцеловала. Главное — Ольбег успокоился, а то его мать от моего имени трясти начинало. И мальчишку, на неё глядючи — тоже.

Вторая безмужняя баба в усадьбе — Домна. Повариха, стряпуха, поилица-кормилица, утешительница всей детской части усадьбы. Тоже вдова. Только давняя. Детей нет. Первые роды были ранние, неудачные — ребёнок умер, и очень тяжёлые. С тех пор её и разнесло. Сейчас в ней пудов девять. Больные ноги, крикливый голос, уйма энергии и полное отсутствие всякого страха. Мужики сами её побаиваются. Чарджи — наглец гонористый, но когда баба Домна на него со скалкой пошла... убрался из поварни, и без остальных туда больше не ходит. И внутри — молчит.

Я уже сказал: у меня с ней — контакт. Как часто бывает — на ровном месте. В окружении собственной глупости.

Пришёл как-то в поварню, никого нет, а столы грязные. Ну не люблю я беспорядка. Зануда я. Взял тряпку и пошёл столы протирать. Мы же тут кушать будем — должно быть чисто.

Тут Домна заявилась. Постояла в дверях и тихонько к скамеечке: ноги у неё крутит. Посидела, посмотрела, выдала:

— Первый раз в жизни вижу, как мужик столы протирает.

Поглядела на мою радостную улыбку типа "а мы и не такое могем" и припечатала:

— Ещё раз увижу — пришибу. Мокрой тряпкой. Не смей. Увидят — засмеют. Тебя. Хоть ты и боярыч.

И больше у меня проблем с ней не было. Наоборот, пришлось притормаживать, чтоб уж слишком жирные куски мне не попадались. Но мои пристрастия в части поесть она уловила, расспросила и, по мере возможности... О возможностях средневекового повара... "обнять и плакать".

Ладно, о еде — в другой раз.

Лучше о бабах.

У нас с бабами плохо. Точнее — наоборот. С бабами хорошо, а без них плохо. Как у нас.

Марьяшка по весне поехала к Храбриту. Новое место посмотреть, усадьбу там прикинуть. И увезла с собой свою кормилицу и двух молодых служанок. Одну из них мужики вспоминали с особенно большой скорбью. "Такая баба была. Весёлая. Безотказная. Всегда готовая. Любой-каждый с усадьбы — не обогретым не уходил". Их всех там, на Черниговщине, половцы и положили. Кормилицу точно насмерть. Это я сам видел. Служанок... то ли — насовсем, то ли, как саму Марьяшку на той болотине — на время.

Ещё одну по весне выдали на Пердуновский хутор. Это выше по реке. Вот и получается, что баб стало меньше, а мужиков, с нашим приходом — больше. Шесть женатых, шестнадцать озабоченных. Шестнадцать ищущих мужских... рыл и не одной "весёлой и безотказной".

Обстановка накаляется, ещё чуть-чуть и двух относительно свободных дам... Которые на самом деле — замужние, но — порожние и не-молочные, по кругу пустят. И начнётся на усадьбе разброд и шатание. В форме ссор и мордобоя. Аким, конечно, кинется всех строить и порядок наводить. Но...

По весне был Аким орлом, было у него четверо добрых старых преданных бойцов во главе с Яковом. Потом пришло известие о смерти единственной дочери в виде чудом выжившего Храбрита. Только старик чуть оклемался — приехала сама покойная. Вполне живая, но... несколько изменившаяся. Тут бы и порадоваться. Ан нет — зять ни с того, ни с сего взбесился, чуть дочку с сыном не убил. Потом пришлось душегубство организовывать — самого зятя успокаивать... насовсем. Да ещё и сынок появился. Внебрачный. Ублюдок.

Обычному человеку и одного раза хватило бы для полного инфаркта. Аким, конечно, боевой командир и много чего в жизни повидал, но столько залпом...

Теперь Аким больше лежит, болит у него левый бок. Не то сердце прихватывает, не то в ребре после зятьевой "ласки" трещина. Не боец. Хорошо бы — только временно.

Одному из Акимовнах "верных" Храбрит нехорошо руку сломал — тоже не боец. Да и драка эта показала, что боеспособность "верных" несколько... преувеличена. И есть ещё моя команда. Три очень неплохих бойца. Конечно, против Якова один на один... А если толпой? И я сам. Не то малёк, не то колдун, не то хозяйский сынок, не то черте что плешивое. Местные меня... опасаются. А ведь и моим людям тоже надо что-нибудь... "для услады тела".

Надо что-то придумать. Но как-то... не придумывается. Либо найти. Одну или нескольких самочек хомосапиенского вида. А ближайшая популяция особей этого вида — "Паучья весь". С которой отношения... сложные.

Когда Аким пришёл на это место, он попытался провести с "пауками" размежевание. "Пауки" сходу взялись за дреколья. Потом пытался сам, по своей воле поставить "знамёна" — вытесать на деревьях знаки, обозначающие границы владения. Местные тайком все эти "знамёна" срубили. Потом у Акима жена заболела, стало не до того. Как-то установился статус-кво. Один из элементов этого "кво" — наш берег реки левый, их — правый. И тут я полез на их сторону. Набрал там раков, набил детишкам их морды. Да ещё и девку силком увёл...

Гарантируется всем "биточки по-селянски" и гарнир из матюгов. В лучшем случае. В худшем... может быть вполне по песне, по русской народной:

"И с тех пор в хуторке уж никто не живёт.

Лишь один соловей громко песни поёт".

Этими прекрасными поэтическими образами, в сопровождении милой лирической мелодии, русский национальный менталитет формулирует своё, глубоко народное, отношение к специфической особенности хуторского способа землепользования, выражающейся в полном и быстром самопроизвольном восстановлении естественной окружающей экологической среды при всеобъемлющем и окончательном истреблении населения всех возрастов, полов, национальных и религиозных принадлежностей упомянутого землевладения. И меня, любимого, в числе прочих.

Полный "пи" маячит в натуральную величину.

Что радует: не у одного меня голова пухнет. Вон Ольбег бежит:

— Иване, пойдём скорее, деда кличет.

— Пойдём. Ты деду уже все рассказал?

— Ну... А чего, это тайна была?

Насчёт "не болтать" я ему крепко вдалбливал. Но против деда малыш слаб. Да и хорошо что рассказал — время терять не придётся.

— А ещё кто там?

— Яков, Доман. Дед ещё Паука велел позвать.

Интересный персонаж. Первые годы "пауки" жили очень скученно. Всё боялись, что им подать большую посчитают. "С дыма". Потом им установили норму ежегодного платежа в княжескую казну. Очень даже мягкую. Да ещё и форму определили в 10 штук их же собственного полотна. Тут-то они и развернулись. Все быстренько построились, отделились. Пашню начали резко распахивать. Сейчас в веси уже четыре десятка домов.

А вот пока жили тесно — этот парень и погорел. Отец его овдовел и взял в жены молодую девчонку. Моложе сына даже. Когда "пауки" так удачно осели, к ним много народу из малых да погорелых селений просилось. Принимали, особенно девок молодых. Их и выучить "паучьему" делу можно, и в жены взять. Вот такая сиротинка и попала в жены к отцу нашего Паука. Я даже имени парня не знаю — только так и зовут. Парень молодой, мачеха ещё моложе. Сошлись. Молодые тела и такие же души. Без мозгов.

"Любви все возрасты покорны

Но юным, молодым годам

Её порывы благотворны

Как воды вешние — полям".

Эх, Александр Сергеевич... Ваши бы слова да богу в уши. А вот народная мудрость гласит, что спешка — это необходимое свойство организма при общении с чужой женой. Хоть бы и молодой.

Любовнички попались на горячем. Под "порыв" отца и мужа. Отнюдь не "благотворный". Старший "паук" пытался сынка убить — старики не дали. Выгнали из селения.

"Изверг" — извергнутый из рода. Покойник уходящий вдаль.

Отец его потом свою молодую жену бил нещадно несколько лет подряд каждое воскресенье. В память о сыне.

Парень бы пропал, сгинул. Но попал в холопы. Аким как раз в то время свой хутор ставил. Ему люди нужны. Знающие здешние места — особенно. Паук и самопродался. Есть на Руси такой обычай.

"Коль глава растёт из попы

Не пойтить ли мне в холопы?".

Получил в уплату молодую жену. Ту самую Светану. Её из города прежняя хозяйка в прислужницах привезла. Вышла замуж за холопа — сама холопкой стала. Не хотела? А кто спрашивать будет? Любаву мою родили. Потом, когда избы внутри тына поставили — получил Паук и избу, и корову, и прочее. Другие люди у Акима — или из Смоленска, или здесь уже к нему пришли. Но из Паучьей веси — Паук один.

Прежде чем заявиться на военный совет к родному батюшке, заглянул к своим. Николай — то волосы на затылке чешет, то металлическим стержнем по бересте нарезает.

* * *

На бересте чернилами не пишут. Берут заточенный стержень, металлический или костяной — писало, и процарапывают буквы. В одну строку. Снова, задери их бабай на букву ё! — без разделения на слова! С этим самым "юс большой йотированный". Читать, в привычной мне по прежней жизни манере скорочтения... Было бы из чего — застрелился бы.

Ноготок грушу мордует. Я ему во дворе сообразил боксёрскую грушу. Из кожаного мешка с песком. Боксёр из меня... как умирающий лебедь из новорождённого цыплёнка. Хук от свинга отличить могу. И — всё. Но туземцы драться вообще не умеют. Русская кулачная забава — либо оплеуха, либо что-то "под микитки".

Понятно почему. Вы пробовали боксом заниматься, когда ваш противник в тулупе до полу? Основной приём — снос по корпусу. А профессионалы не дерутся, а режутся. Саблями, мечами, ножами... Совсем другая техника.

Какое лучшее средство от всякого карате? — Овчина. Выделанная, невыделанная — не важно. Одеваешь противника в тулуп армейской караульный и молоти. Если повезёт — собьёшь с ног. Пробить хоть рукой, хоть ногой... Это тебе не кирпичи головой ломать. Кирпич амортизационных свойств не имеет. И такая одежда на людях — значительную часть года. А на самом бойце — рубаха по колено. Армяк — ещё ниже. Это отнюдь не борцовка и не кимоно. Проводишь удар пяткой в переносицу? — Ну и выпрыгивай во всем этом.

Когда-то давно персидский царь Кир разгромил широко известного размером своего капитала лидийского царя Креза. Кир был первым из персидских царей, человеком очень оригинальным. Поэтому Креза не придавил как-нибудь... в показательно-извращённой форме. А сделал своим советником. Видимо, по финансовым вопросам.

Через некоторое время лидийцы, оставшиеся без царя в стране и, очевидно, без того же, но — в голове, подняли против персов восстание. Естественно, оно было подавлено. По обычаю предполагалось полное истребление всего народонаселения с продажей в рабство случайно выживших. Но Кир был гуманистом. Кажется, вообще первым в мировой истории. Особенно после ассирийцев с их манерой строить оборонительные сооружения слоями: слой живых, но связанных, пленников, метровый слой глины. И так далее.

В общем, позвал гуманист финансиста и поинтересовался:

— А чтобы нам тут напоследок сделать с твоими бывшими и моими нынешними подданными?

Крез, хоть и финансист, тоже был гуманистом — пожалел своих бывших. И посоветовал в приказном порядке сменить стиль общенародного обмундирования. Лидийцам было указано носить длинные свободные одежды. Через несколько лет только седые ветераны тоскливо вспоминали о славной лидийской коннице. Народ весь стал мирными земледельцами и жил долго и счастливо.

Тут и без Кира Великого и Креза Богатого — всё длиннополое. Национальное миролюбие как неизбежное следствие фасона носимого?

Про удар ноги, обутой в лапти... Да ещё в онучах... Заматываешь ступни полотенцем, одеваешь сверху корзинку из лыка. Хоть липового, хоть берёзового. Именно из лыка — соломенная корзинка... несколько другой эффект даёт. Становишься в стойку киба-дачи. Ни в какую другую в такой обуви встать невозможно. И проводишь какую-нибудь йока-гири.

Ну и как? На ногах остался? — Чёрный пояс на брюхо и медальку на грудь.

* * *

Но Ноготок нашёл в боксе кое-какой смысл. Конечно, против его секиры и Мохаммед Али не выстоит. Однако есть ситуации, когда за оружие браться нельзя. По "Русской Правде" меч вытащил — плати штраф. Кулаком иногда получается дешевле. И крови можно сделать меньше. Особенно, если правильно попасть. Хоть в лоб, хоть в челюсть. Пусть и бородатую. Только не в нос. И по глазам... аккуратнее.

Сломал челюсть — крови нет, а боец уже не боец. Вот и отрабатывает "прямой в голову".

Чарджи ножики кидает. В мишень. Зачем степняку метательные ножи? Это же традиционно матросская забава!

Оказывается — надо. Для дальнего боя есть лук со стрелами, для ближнего — сабля с копьём. А вот для среднего...

Я сначала удивился, потом вспомнил. Казаки ставили во вторую шеренгу в своих лавах метателей. На десятке шагов те, из-за спин копейщиков первого ряда, закидывали противника градом метательных ножей. А мастера обоерукого боя, прорвавшись сквозь строй противника с двумя шашками в руках, вторую тоже метали во врага.

Один Ивашка изображает начальника. Разлёгся в теньке и дремлет. Тут меня местные из-за раков чуть не затопали, а он дрыхнет!

— Рота, подъем! Слушать всем! Предполагаю нападение противника. Форма одежды — по-боевому. В бронях и с оружием. Чарджи, лук со стрелами. Займи позицию на возвышении. Что уставился? Влезь на крышу поварни и будь готов завалить всех. По моей команде. На провокации не поддаваться. Ивашко, Ноготок, находиться у парадного крыльца. Николай, найти Любаву, Ольбега. На двор не соваться. При угрозе разгрома, пожара — отойти к тыну. Дальше — эвакуация по обстоятельствам. Отходить на Пердунову весь. Вопросы? А, мя, чё — вопросами не считаются. Исполнять.

Насчёт нападения я несколько погорячился. Но я же деревенских знаю — у "пауков" мужиков в три-четыре раза больше. Придут разговаривать, разгорячатся при виде нашего малолюдства...

Военный совет проходил... бестолково.

Сначала Аким потребовал моего "отчёта о проделанной работе". Облом-с вам. С полным моим к вам уважением. Я же не Ольбег, чтобы взахлёб с подробностями. Чётче надо, голые биты информации.

"Они напали. Детей схватили. Любаву свалили. Невосстановимых потерь в живой силе и технике — нет. У противника — аналогично. Пленных — одна штука".

Паук наш, его Потаном кличут, только глянул на меня, когда я его дочку Любаву вспомянул. То ли — благодарен за заступничество, то ли — наоборот. Сложные у них там отношения.

Доман больше про кровь спрашивал: "неужто и носа никому не разбил?" Пришлось объяснять насчёт применения биологического оружия летательно-зажимательного типа. В смысле: может и есть у кого кровь, но не от меня, а от раков.

А вот Яков прямо в корень зрит:

— Девку поял?

— Нет.

— Целка?

— Цела.

— Откуда знаешь?

Так-то Ванька. Попался в простейшей двухходовке. Думай, парень. Предки не дураки.

"Чёрно-белого — не брать, "да" и "нет" — не говорить. Что желаете купить?" — старинная крестьянская игра, развивающая коммуникативные и логические навыки. А также контроль за собственной речью. Типа: а не ляпнуть бы лишнего.

Объяснил, что проверил. На всякий случай. Во избежание инсинуаций и диффамаций.

Аким сразу в атаку пошёл:

— Ты... такой-сякой, молодой-зелёный, молоко на губах, да в моё время да за такие проверки...

Утомлять начинает.

Тут Доман влез:

— Чего со стадом делать?

Крестьянину, особенно хуторянину, с соседями ссориться очень рискованно. Могут ведь просто ночью запалить. С четырёх концов. И потушишь, а всё равно убытки. Или есть, вот как сейчас, стадо на пастбище. С двумя пастухами. Уведут "пауки" стадо, и чем жить? Даже если и вернут.

"Коровка заблудилась, лошадка убежала, пару овечек твои пастухи сами съели...".

Вернуть своё — очень не просто. А то уже и невозможно.

* * *

И другие способы есть. Насчёт отравить жизнь соседу. На островах Самоа в девятнадцатом веке процветала охота за черепами.

Собираются деревенские и идут к соседям. Когда у тех праздник с питьём местного пива. Пивохлёбы ночью выходят из дома по одному-два — отлить в кустики. Их по голове дубинушкой — стук. Череп отделяется, прочищается, сушится, вывешивается в общественном доме как признак доблести и "вятшести". По этому поводу всем племенем пьют пиво. Утром одного-двух из своих недосчитываются.

Так — столетиями. И никто особенно не возмущался. Пока не пришли бледнолицые с нарезным, многозарядным и крупнокалиберным.

В середине двадцатого века в те края один европеец с женой забрался. Тихо-мирно никого не трогает, с местными — уважительно. На третий день обнаружил, что все кокосовые пальмы вокруг его хижины — без кокосов. Причём что интересно — полный остров кокосовых пальм. Везде орехи эти гирляндами висят. А вокруг его дома на сто шагов единственные шары — его собственные. Человек интеллигентный, сразу предположил страшное — флуктуация, мутация, радиация. Стагнация и деградация. Но как-то ночью вышел пописать, а там местные — пальмы вокруг его дома трясут. Зачем? А интересно им посмотреть как он будет корячиться — за кокосами ходить подальше, таскать подольше.

* * *

Ну не любят деревенские чужаков. Хоть в Самоа, хоть в "Святой Руси". И выдумки, как бы нас покорячиться заставить — у них хватит.

Доман старательно убеждал, что с деревенскими ссориться не надо, девку-пленницу с почётным эскортом отправить к родителям, раков отдать, выкатить за битые детские морды бочку пива. А стадо, чисто на всякий случай, как бы чего не вышло, немедленно вернуть и загнать по стойлам.

Мирная, познавательная беседа была прервана появлением совершенно неуместного персонажа. В дверь влетел Долбонлав и возопил:

— Тама!... Эта!... Боляличевы на клыльце!... Олужные в блонях!

Я-то с Долбонлавом много за последние дни общался — понял сразу. А вот до остальных глубокая серемяжная правда сказанного дошла с задержкой. Но дошла. Дальше всё пошло быстрее. Значительно быстрее.

Аким: — Кто?!

Я: — Я.

Аким: — Да ты... Да как посмел?!

Я: — Мои люди — мне решать.

Яков: — Пойду я.

Аким: — Куда?!

Яков: — Своим скажу. И самому...

Доман: — Да как же это?

Я: — Скажи своим, чтобы брони вздели, у кого есть. И вели ворота закрыть.

Аким: — Что?! Сопляк недоношенный! Ты тут будешь...

Стук конских копыт за окошком, топот ног по крыльцу. Дверь распахивается настежь, с мощным ударом в стену. Вваливается мужик, грязный, в рваной до пупа рубахе, с разбитым лицом. Без шапки, со следом коровьей лепёшки на одном колене. Вторая штанина — просто прорвана. В дверном проёме съезжает на пол, тычет в стену рукой и орёт:

— Тама! Эта! Убили! Пауки! Тысячи!

Дальше — дурдом. Куда там Чаплину с его падениями!

Яков кинулся в двери на выход. В проёме этот мужик сидит. Сбил его походу, но и сам зацепился. Выехал мордой на крыльцо. Тут Аким с постели встать пытается, орёт как резанный:

— Яков! Яшка! Твою мать!

Яков — назад. Снова сбил мужика, наступил на него. Этот уже просто как гудок пароходный. Навстречу Доман. С маху лбами с Яковом. Итить-ять! Так же и убиться можно! После аналогичного случая с двумя трупами на Нью-Йоркской фондовой маклерам вообще запретили бегать. Так они тренеров по спортивной ходьбе наняли...

Следом за Доманом Паук кинулся. Наступил на Якова... Оба озвучили. Яков двинул — Паук поймал. Лёг рядом. Тоже лежит и высказывается. Под ногами у меня Долбонлав визжит. Поросёнок молодой, недорезанный. На него ещё никто не наступал, это он в порядке профилактики. Аким матерится в голос, Яков зубами скрипит от боли. В дверях гонец в коровьем дерьме тоже... делится познаниями в ненормативной лексике.

Молчат двое: я — от полной охренелости. И — Доман. Лежит себе на полу. Благостный такой. Осталось только ручки на груди сложить и позвать снова попа. Разоримся на похоронах. Без всяких "пауков".

А я сижу себе как сестрица Алёнушка на известной картине. Ножки к груди подобрал, чтоб не оттоптали. И ме-е-едленно соображаю.

Мы же в сенях. А сени всегда проходные. Кроме этой кучи-малы на входе, должна быть вторая дверь.

Точно. Вот она — столом заставлена.

А ну-ка, развернись рука, раззудись плечо, полетай-ка хрень на хрен. Всё со стола — долой, стол — долой, дверь — ногой.

"Вышиб дно и вышел вон". Кто сказал? — Пушкин. — Правильно, он же гений.

Это я уже на бегу добреживаю. Изба-сени, изба-сени, изба-сени. Гридница. Крыльцо. Опоздал.

Ворота открыты, в них вливается толпа мужиков с дубьём. Ножи и топоры у всех и так всегда с собой. А дровеняка — оружие первого удара.

И я очень этому удару соответствую: ни шлема, хоть бы мотоциклетного, ни щитков каких завалящих хоккейных. Рубашоночка, порточки, пока ещё сухенькие. Ножки косенькие, головёночка бедовая платочком прикрытая. В одной руке — дрючок берёзовый, в другой — какой-то кусок бересты с висюлькой. Аника-воин на тропе войны. Встречайте гостей — ирокезы прибыли. Сейчас будет произведён съем скальпов и установление к пыточному столбу. Ну и морды.

Как писал Фонвизин в "Недоросле": "мамка остервенясь бросилась...". А здесь — "папка". И не один.

"Пауков" было не менее полусотни, они беглым шагом вливались на двор и расползались по постройкам. Одна группа сходу потопала к поварне, другая, заглядывая во все открытые ворота, к конюшне. Высунувшемуся из хлева мужику дали сходу по морде.

Аналогично с конюшней. Старший конюх хоть и жлоб, но жалко мужика — получил жердиной в брюхо. Второй удар — сбоку по загривку. Переступили и вошли.

А третья группа, самая колоритная и седобородая, топает прямо ко мне. И разговаривать не собирается — сразу дровеняки метать начали.

Вот когда я порадовался присутствию моих слуг. Спасители мои.

Ивашка с Ноготком сразу, как я на крыльцо выскочил, встали перед первой ступенькой. У Ноготка и щит есть. Небольшой, круглый, металлом окованный. Первую дубинку он на него поймал. Вторую Ивашка "гурдой" своей перенаправил. В стену дома. Аж звон пошёл. Третья... Пришлось пригибаться и пропускать над головой. Летит как пропеллер грузового вертолёта. Жуж-ж-жа.

Конечно, бумеранг — оружие австралийских антиподов. Но это исключительно от их бедности. В смысле: леса у них мало, поэтому метнутое куда-нибудь — должно при промахе возвращаться к метателю. А вообще-то всякое метательно-зашибательное... наше, родное. И пусть не возвращается — у нас ещё есть. Всегда под рукой. Под полусотней мускулистых трудовых ручонок.

Когда грохот от попадания "пропеллера" в дверь за моей спиной затих, я сделал шаг вперёд, углядел сидящего верхом на коньке поварни Чарджи, и, поймав его взгляд, стукнул концом своего дрючка по фронтону крыши над крыльцом. "Вызываю огонь на себя". А куда ещё?!

Он понял.

У нас хоть крыльцо боярское всего из одной ступеньки, но крыша над ним есть. И фронтон есть, из тонких, высохших полешек. Вот в них Чарджи стрелу и посадил. Целевое поленце с громким звоном, переходящим в хруст и треск, развалилось и осыпалось частями за моей спиной.

Народ перед крыльцом начал крутить головами. Тут Чарджи, умница, проявил инициативу и вогнал вторую стрелу прямо в торец конька крыши над моей головой. Стрела вошла и осталась, дрожа и звеня.

Теперь уже все начали выглядывать стрелка. Повернулись к поварне. И вовремя. Из открытых дверей оттуда сначала вылетел спиной вперёд один из "пауков", потом, уже головой вперёд, крича и матерясь, второй.

Причина столь приятного для моего сердца явления природы — "пауки летающие" — проявилась незамедлительно. В дверной проем вышла Домна. С ухватом в руке. И встала подбочась.

Зевс-громовержец. Громовержка. То она ходить не могла, а то стоит как бетонный надолб под Москвой в 41 году.

Ну вот, Иване, "народ безмолвствует" — твой выход.

— День добрый, гости дорогие. Простите, что не ждали, не встретили. Столы не накрыли, яств не наготовили. Хорошо ли дошли-добиралися? Не замочили ли вас дожди мокрые, не заморозили морозы лютые? А то уж мы ждали-ждали да и соскучились. Говорить будем, или сразу вас порубить-порезать? У того вон доброго молодца полный колчан стрел вострых. Как зачнёт стрелять — полный двор вас, битых гостей незваных, положит. Кто тут главный? Выходи вперёд.

Полный бред, происходящий от острого ощущения возможной в любой момент катастрофы. Мужики начали ворчать. Ноготок демонстративно крутанул своей секирой и сделал страшную морду. Ивашка постарался не отстать. Смердам с воинами драться...

* * *

Хронист про появление норманнов в одной из западноевропейских провинций:

"стекавшиеся отовсюду многочисленные толпы крестьян вырезались язычниками подобно стаду бессловесного скота".

Это на Западе. А на Востоке... Две тысячи ветеранов-татабов разгромили миллионное ополчение одной из южно-китайских империй. В тот раз берег Янцзы на несколько десятков километров был сплошь покрыт телами зарубленных крестьян.

* * *

Конечно, смерды на Руси — не китайцы или немцы. Но против двух вооружённых, бронных, а главное — обученных... Полусотней двоих — затопчут. Но на верхотуре сидит Чарджи. В здешних условиях опытный стрелок с полным колчаном и хорошим луком — аналог мотострелка с автоматом. Половину присутствующих он положит. Сможет ли вторая половина "затоптать" — вопрос.

И ещё: для воина важна победа. Воин идёт в бой, предполагая возможность собственной смерти. Он к этой мысли привычен. А крестьянин — нет.

Из толпы высунулся знакомый персонаж: долгомерная утренняя альфа. Видок... Рак речной озлобленный в качестве косметического средства создаёт яркие, незабываемые, хорошо различимые и с трудом излечиваемые...

— Во! Вот этот! Это он нас там...

Здоровый, матёрый мужик, стоявший рядом, смерил альфу взглядом, потом обратился ко мне:

— Ты, что ль, ублюдок Акимовский?

— Я — Иван Акимович. Законный сын Акима Яновича. Отцом своим принятый и признанный. А ты кто?

— Я-то... Эта... А Аким где?

— Я тебя спросил, ты не ответил. Ты на подворье отца моего стоишь, а вежества не знаешь. Имя у тебя есть?

Мужик крутанул головой, явно не желая иметь дела с сопляком. Из-за угла дома появился Аким, поддерживаемый нашим Пауком — Потаном, с одной стороны, и Долбонлавом — с другой.

Доман, вероятно, ещё лежит. А где Яков? — А Яков уже при деле: вон на крышу амбара Охрим выбрался. С луком и колчаном. Лучший стрелок из Акимовских "верных". И сам Яков с напарником возле кузни нарисовались. Уже в тегиляях и с мечами.

За спиной скрипнула дверь, высунулась мордашка Любавы.

— Любава, скажи Николаю — скамью и шубу побогаче. Сюда. Спешно. Аким Янович с народом разговаривать будут.

И старшему из "пауков":

— Вели своим от построек отойти, сюда всех собери, к крыльцу.

— Ты, выблядок, ещё раз тявкнешь при старших — уши оборву.

— А сельчан своих положить не боишься? Под перекрёстным огнем?

Насчёт "перекрёстного огня" — зря. Он не понял. Но по моему жесту обратил внимание на второго стрелка. И Акима заметил. Бороду — в кулак, пара взглядов исподлобья по сторонам. Дошло.

Пока инвалидная команда к крыльцу добирается — "пауки" могут их задавить. Но уйдут только большой кровью. Если уйдут.

Мужик рявкнул, призывно махнул рукой, пошёл общий ропот.

"Да мы чё... да мы не чё... а они чё...".

Ответ недовольно-обиженный. Исполняется хором селян.

Общее свойство мужиков необученных — они собираются в стадо. Это соответствует крестьянскому повседневному опыту оптимального поведения во время конфликтов. Выраженному, в частности, в народной мудрости: "хором и батьку бить легче".

Граф Игнатьев описывает манеру резервистов Сибирского корпуса Российской императорской армии собираться кучками на поле боя во время русско-японской войны. Шрапнель противника собирала в таких неуставных собраниях военнослужащих особо обильный урожай.

У меня два профессиональных лучника. По эффективности их вполне можно сравнить с ветеранами-автоматчиками с "калашами" против толпы с дрекольем. У стрелка колчан на три десятка стрел. Что, примерно, соответствует магазину АК. И темп стрельбы на такой дистанции — выстрел в 2-3 секунды. Как при верхнем положении переводчика. Переводчика с одиночных на автоматический и обратно.

Лук — прекрасное оружие. Но — тихое. На охоте, при тайных операциях — преимущество. А вот когда пугать нужно... Диким кабанам даже звука "калаша" не хватает для испуга. Нужно гладкоствольное крупнокалиберное. Помповое, там, или просто тулка с ижевкой. Хоть что, но чтоб бабахнуло, а не только убило.

Только туземцы этого не понимают. Для вразумления придётся набить полный двор трупов этих... предков.

К счастью — не пришлось. Ещё один демонстрационный выстрел Чарджи в угол конюшни. Прямо перед группой возбуждённых... товарищей крестьян. И демонстративное помахивание Якова мечом. А вот и Охрим положил две стрелы. Одну — в дверь курятника перед носом любителей... белого мяса и бегающих окорочков. Вторую, очень рискованно, прямо в корзину, извлекаемую из погреба. В корзину на спине "паука"-идиота.

До центральной группы начало доходить.

Тут и Николай с Ольбегом обрисовались. Вытащили лавку на крыльцо, Любава какой-то красной тряпкой застлала. Ритуал подготовки к переговорам. Ещё пару минут ожидали подхода "инвалидной группы". Долго усаживали Акима Яныча. Он демонстративно стонал, жаловался, милостиво здоровался со знакомыми селянами.

Яков успел без шума перехватить группу грабителей и расхитителей, выбиравшихся из конюшни с упряжью в руках и хомутах на шеях. Кажется, внутри кому-то и по сусалам надавали. Группа наших конюхов переместилась к воротам. Ещё не заперты, но просто так тащить краденное не получится. И возле Домны пара наших мужиков образовалась. Чисто постоять возле стряпухи...

Наконец Аким решился приступить к дипломатическим переговорам, запахнулся в шубу, вздохнул и жалостливо произнёс:

— Здорово Хохряк. Ну и чего припёрлись. Сказывайте.

Глава 48

Вождь местных ирокезов начал излагать. Хохряк... Ну и имечко. Вполне соответствует облику. И в части "хряк", и в части "хо". Товарищ Хо с трудноразделимыми от бороды глазками.

Моё место в дипломатическом протоколе — явно не в первом ряду. Убрался с авансценовой ступеньки вглубь крыльца. Выдохнул. И обнаружил в своей руке свёрнутый берестяной свиток. С висюлькой. Называется эта блямба... Печать. Точно. Вислая. Причём, судя по гербу — княжеская.

У рюриковичей общего герба нет. Есть основные конструктивные элементы: дву— или три-зубец. С добавлениями для персонализации. Отростки, точки, крестики. Как у китайцев: иероглифов около десяти тысяч, а составляются всего из пяти элементов. Каждый князь на основе общего — городит себе своё. Почему эта хрень похожа на систему гербов Боспорского царства? Этого не только я — никто не знает.

А вот конкретно эта висюлька сходна с тем, что я видел в Смоленске в Князевом Городище. Какая-то грамотка князя Романа? Или его отца? Точно: надельная грамота.

"Князь Смоленский Ростислав сын Мстиславлев внук Мономахов... бла-бла-бла... сотнику Акиму сыну Янову... где и садиться и брать себе земли на пять вёрст в округе...".

На столе у Акима была, пока я стол не своротил. "Вышиб дверь и вышел вон". А что под руку попало... хватательный рефлекс, знаете ли. Врождённый. У всех потомков мартышек. Кто не хватался за мамкину шерсть — потомства не оставил.

— А ты, сынок, что скажешь?

Это Аким — мне. Что-то я обвинительную речь этого... "паучьего хряка" пропустил. Последнее там было... Что-то насчёт "паяльник". Прижечь меня паяльником? Как в девяностые пытались? А где 220 возьмёте?

* * *

Как говаривал один мой... знакомый:

— Забить в задний проход паяльник ручкой вперёд.

— А почему ручкой вперёд?

— А чтоб не вытащил.

* * *

Не, вру. Опять этот... древне-местно-русско-славянский. "Пояльник". Через "о". В смысле — "насильник". Именно "насильник", именно через "и", а не, к примеру, "насельник".

Ну не знают здесь теорем Шенона! О необходимом расстоянии между информационными пакетами в пространстве используемых кодовых комбинаций. И с помехоустойчивыми кодами не работают. А уж про элементарные контрольные суммы...

Из всего множества возможных сочетаний букв и звуков человеческие языки используют в качестве осмысленных слов всего примерно 0.7%. Кажется чего проще — выбери такие комбинации, чтобы каждое слово было совсем не похоже на другие! Нет, язык человеческий не формализуется. Даже письменный. А уж что говорят — как солому жуют...

* * *

— Кудря Паук здесь есть? Ты этой девке, Пригоде, отец? Как она утром из дома ушла, ты проверял — была целка на месте или нет?

— Чё?! Ты, бля... Ты кому...

— Тебе, Паук Кудря. Твоя девка — тебе и проверять. Вот ты народ собрал — за невинность её девичью мстить. А была она? Точно знаешь?

— Да ты... Да я...

Кудря рванул к крыльцу, подымая жердину в руках. И встал. Рожно секиры Ноготка в грудь упёрлось. С другой стороны Ивашко руку с саблей для удара отвёл.

Толпа от возмущённо-раздражённого гудения с напиранием, перешла сначала к ошарашенному молчанию, потом к скандально-скабрезному подхихикиванию. Такой взгляд на ситуацию оказался для деревенских внове.

Учитесь, ребята, пока я живой. Всякие разборки, что в инженерном деле, что в серьёзном криминале — начинаются с чёткого фиксирования исходного состояния. "Start point" называется.

Сама мысль о необходимости ежеутренней поверки личного состава по этому критерию... Пусть думают. А пока:

— Домна! Тащи сюда Пригоду.

"А сама-то величава

Выступает будто пава".

Это не про царевну-лебедь, это про нашу повариху. Какой там варикоз с тромбофлебитом...?! Марш торжествующих хакасцев в исполнении сводного гренадерского...!

В одной руке — девка, в другой руке — ухват кухонный рогатый. Голова поднята, глаза устремлены, лицо выражает. Сосредоточенность и целеустремлённость. А также полное понимание историчности момента и своего сильно выдающегося места в нем. Ирокезы отваливаются с дороги, сметаемые просто впечатлением. Не дожидаясь разъяснений и ощущений.

— Вот, люди добрые, Кудрина Пригода. Живая-здоровая, не клятая, не мятая. Одежонка целая, личико белое, ручки-ножки на месте. Сейчас и остальное проверим. Давай её сюда на крыльцо.

Домна... воздвигнулась. Девка собралась, было, заплакать на всякий случай, просто по поводу всенародного собрания. Но мне надо было продолжать выступление. Тем более, что у ворот усадьбы группа "пауков" из наиболее материально-озабоченных и уже имущественно-отягощенных, спорила с Яковом и его людьми.

Удержать внимание основной массы селян в этой ситуации означало спасти им жизнь. Всем. И свою — тоже.

— А давайте-ка поглядим-посмотрим, проверим-удостоверимся. Вот Кудря утром девку не проверил — девка ли она, аль нет, а сюда пришёл-прибежал. Что же получается — если она девка, то и дел никаких не было, вины мои клёпанные, одна лжа бесстыдная. А если нет — то нет. Если не девка, то и сказать ничего нельзя. Что, где, когда. А также: кто, с кем и почему — науке не известно. Поглядим-ка, люди добрые, чтобы и впредь таких ссор-разговоров промеж нас не было.

По моей команде Домна заставила селянку усесться на ступеньку крыльца у ног Акима. Затем опрокинула её на спину прямо головой к его сапогам. А Николай с Потаном задрали ей подол и растянули в стороны колени. Наконец, после моего злобного шипения, раздвинули и складочки, предоставив присутствующей во дворе публике особо интимную и столь горячо обсуждаемую часть девкиного тела. Для любования и визуального исследования.

Публика заворожённо уставилась в зрелище "красы чудовой".

* * *

На банкете английских лордов один весьма уважаемый член ихней одноимённой палаты как-то провозгласил тост за самую англиканскую церковь. Имея ввиду свой же тост, произнесённый несколько ранее и в чисто мужской компании: "За самое интимное место у женщин". Однако сей британский аристократ не учёл присутствие за столом своей... леди. Которая испортила общее впечатление комментарием:

— Не верьте ему, он был там всего два раза — когда родился и когда женился.

* * *

Такое ощущение, что все "пауки" — сплошь английские лорды. Прямо из палаты. Где-то даже "Номер шесть". Никогда в англиканской церкви не бывали. Что, наверное, правда. Это — об англиканской церкви. Смотрят — как в первый раз видят. У ворот, тем временем, Яков уже двоих положил мордами в землю. Продолжаем.

— Что ж это народ честной стоит, не подходит? Может кому видно плохо? Так подойди-потрогай. Мы тут люди честные, слову своему верные, дела ведём без обману. Ежели кто сомневается — и попробовать дадим.

Вот последнее — уже перебор. Кудря снова взгромоздил свою поленницу над головой. Но тут уж Хохряк остановил:

— Лады. Вижу. (Кудре) Забирай свою... красавицу. (Снова Акиму) Сию вину — прощаем. Взыску не будет. Другая вина есть.

Кудря несколько мгновений моргал. Мои-то сразу девку отпустили, а вот Пригода как-то несколько... задержалась. С приведением своих коленных чашечек в более плотное соприкосновение. Чей-то молодой и задорный голос из толпы выразительно прокомментировал эту, отмеченную широкими народными массами, неспешность. Кудря ухватил девку за рубаху и злобно толкнул в толпу. Крепко ухватил — Пригода взвыла. Сестричку приняли в полете ранее упомянутые ею братья. И, судя по повторному взвыванию, обеспечили надёжный захват. Хохряк обернулся на звук, подумал, снова развернулся к крыльцу. И нарвался на радостную ухмылку Акима Яновича:

— Какая такая "другая вина"? Что детишки подрались? Так мой-то сынок из ваших — никого кулаком не тронул. А если "паучата" твои с раками речными справиться не могут, так то твоя вина — худо детишек учишь. Да и не дело честным мужам по детячьим сварам разборки устраивать.

Настроение толпы после демонстрации Пригодиных прелестей изменилось. За исключением первых двух рядов старых и матёрых "пауков", все остальные собрались вокруг Кудриной семейки и оттачивали своё остроумие. Или что у них там взамен. Даже раскрашенный раками "альфа" возле Хохряка, весь вывернулся назад, пытаясь через головы стоящих разглядеть подробности.

Хохряк внимательно оглядел этого своего... соседа.

— Ну, положим. А раки с нашей реки взятые?

Я постоянно пытался контролировать общую обстановку на дворе и поэтому увидел, как из-за угла терема показалась физиономия давешнего мужика — затычки дверного проёма. Это был чистый автоматизм:

— А наши мужики битые?

Все посмотрели в ту же сторону. Тут я вспомнил Домана:

— А стадо наше?

— А чего стадо? Цело ваше стадо. Наши присматривают — ваш-то пастух второй сразу лёг как ему по уху...

— Николай, какая вира за мордобой?

Николай возвёл очи в гору, точнее: в крышу над крыльцом, и погнал наизусть по "Русской Правде" начиная со статьи 19. Потом перешёл к покраже скота в поле. Суммы с трёх гривен снизились до 60 кун, но настроения селянам это не подняло — здесь нет поглощения меньшего наказанием большим. Всё суммируется. А по скотинке взыск идёт не от краденых голов, а от дурных — с каждого татя.

Почему — понятно. Правосудие здесь — функция княжеской власти. Штрафы идут в княжескую казну. Чем больше пойманных злоумышленников, тем эффективнее власть и полнее бюджет. Сдельно-прогрессивное правосудие. Шесть десятков злоумышленников укравших хором хотя бы одну овцу или козу... "Паучью весь" можно будет закрывать на переучёт.

Настроение собрания снова переменилось — закон законом, но бьют-то не по "Правде", а по морде. По нашей. Потом селянам будет... стыдно. Но это уже потом. Снова вступил Аким:

— Вот что Хохряк, мне эти ваши свары глупые слушать не интересно. Болею я, устал. Верни стадо, мужиков моих. Мы тут посмотрим — всё ли на месте? Честь ли по чести? Девку вам вернули целой. А об остальном — давай после поговорим. Приходи со стариками — потолкуем спокойно. А твоим, поди, и свои дела делать надо. Солнце-то вон уже где.

Хохряк обернулся к народу, народ издал... разнонаправленное согласие. После чего толпа, медленно выворачиваясь наизнанку, двинулась к воротам. Отмобилизованные Яковом рябиновские — встречали уходящих у ворот и освобождали от несвойственной им клади усадебного происхождения. Свита ясновельможного боярина Акима Яновича тоже двинулась следом. А меня Аким поймал за подол рубахи. Стёр с лица важное самоуверенное выражение, схватился за бок и скомандовал:

— Отведи в дом.

До двери мы старательно изображали любящего, но утомлённого трудами и годами батюшку и почтительно помогающего ему сыночка. Сразу за порогом Аким ухватил меня за ухо, и старательно выворачивая его своими тощими, но очень крепкими пальцами, зашипел мне в лицо:

— Ты, ублюдок безродный! Решил всех нас в сырую землю положить?! С соседями смертно поссорить?! Я тебя, гада ползучего, прежде сам закопаю!

Последние слова его были проглочены вместе с задушенным воем. Или — задушевным? Взвыл-то он очень искренне, всей душой.

От подагры не умирают. Но, в сочетании с правильно направленным дрючком берёзовым, получают массу впечатлений.

Некоторое время мы оба приводили свои синапсы в рабочее состояние. Наконец, Аким сформулировал. Слил все свои недо-боярские отеческие чувства в одно короткое слово:

— Гнида.

— А ты — вша. Или кто тут у вас гнидским папашкой считается.

— Ты зачем на их берег попёрся? Ты что — не знал...

— Не знал. Ты обещал учить. А сам только бражку дуешь да отлёживаешься.

— На отца родного...

— "Ублюдок безродный" — твои слова. Так что насчёт "родного"... Ты уж или так, или эдак.

Аким тяжело, демонстративно кряхтя и стеная, поднялся, держась вдоль стенки. Инстинкт, вбиваемое повсеместно, вплоть до табличек в метро, уважение к старости, просто обыкновенная вежливость — требовали помочь. Но ухо горело очень выразительно.

Нет уж, старый хрыч. Или — помощь, или — ухи крутить.

"А смешивать два этих ремесла есть тьма искусников. Я не из числа".

Дед тяжко уселся на лавку возле центрального стола в гриднице и умирающим голосом произнёс последнюю предсмертную просьбу:

— Ты там Яшеньку позови. Он один-единственный меня любит.

Что общего между "старпёром" и "старосратом"? Кроме пенсионного удостоверения единого образца? — Сходная гаденькая жалостливо-хамская манера общения.

Плеваться на пол я не стал. Просто обошёл по большому кругу и вышел на крыльцо.

Пауки уже убрались со двора. Удивительно, сколько интересных вещей могут найти посторонние люди на нашей усадьбе. И не посторонние тоже. Потан нашёл дочку. Теперь он транспортировал находку к дому. С мощным акустическим сопровождением. Поскольку держал Любаву за ухо. При виде потенциального заступничка в моем лице, ребёнок рванулся, извернулся, метнулся и... спрятался. Естественно, у меня за спиной.

Увлёкшийся педагогическим процессом ещё один родитель шагнул ко мне. Оценил вероятный ход... педсовета. Сплюнул и удалился. А я пошёл раздавать... благодарности.

Никогда не следует пропускать возможность сказать людям "спасибо". Мне не тяжело, а им приятно. Тем более, сегодня они спасли мою жизнь. Свои — тоже. Но пусть думают, что мою. Всеобщая защита меня — мощная связующая нить. Укрепляющая наш разносторонний, вплоть до разношёрстности, коллектив.

Пожалуй, первый раз в этом мире я чётко понял и ощутил: один в поле не воин.

Не так. Не — в поле, а хоть где. И один — весьма воин. Но... Если война на уничтожение — то да. Убивать здесь я уже могу. Уже есть немало покойников за моей спиной. Ну и что с этими мертвяками делать? Я же даже и закопать их... — сил не хватит.

А уж остановить... Особенно группу, толпу, ватагу... Нужен воспринимаемый туземцами аргумент. И очень хорошо, что такой аргумент у меня появился. В виде моей разношёрстной команды.

"Ворогов господин и сам побьёт. А войско ему надобно только мертвяков обдирать".

Присказка сия многие годы за мною ходила. Таково было хвастовство людей моих, коим они страх свой смертный перед битвами побеждали. Неправда это. Выдумка. Но смысл в сём речении есть. Убить, истребить, уничтожить — и один может. А вот победить, победу, плоды её, взять да применить — только купно, сообща. Нету победителя без верных друзей, помощников, слуг. Только убийца, разоритель. Потому и думал я всегда о людях своих. И ныне думаю. Не в славах честь моя, но в людях моих.

Ужин Аким велел накрыть не в поварне, а в гриднице. Торжественный ужин по поводу победы... Над кем? Над толпой плохо вооружённых селян? Над своим страхом перед их многочисленностью?

Я несколько припозднился — доделали с Ивашкой турник в малом дворе между теремом и тыном. Потом увлеклись опробованием. Фигово однако — больше восьми раз не могу подтянуться. У Ивашки и того меньше — брюхо наел. Ладно, с завтрашнего дня начнём отрабатывать армейские нормативы. Ещё бы и вспомнить — какие они.

За стол собралось почти все население усадьбы. Кое-кого я до сих пор и не видал, многих по именам не знаю. Главное блюдо на столе — раки варёные. Вся моя компания малолетних раколовов допущена за стол. Хоть и дети, а вот... Виновники торжества. Во главе стола — владетель, Аким Янович, под правой рукой — Ольбег. В парадной одежде, совершенно счастливый, глаза блестят. Ещё бы: как большого посадили, не с матерью.

О, и Марьяша за столом. Первый выход в свет. В роли вдовы. На одной ноге после мужниной "ласки". Бледновато выглядит.

А мне там места не видать. Ну и не надо, мы и тут, на нижнем конце стола сядем. Со слугами и пастухами.

Едва мы с Ивашкой приземлились возле овчаров, как шум за столом стал стихать. Я всё расспрашивал битых пастухов о случившимся. Они начали сперва взахлёб и, видно, не по первому разу, пересказывать свои сегодняшние несчастья. Но через пять минут за столом стало совсем тихо. Овчар испуганно огляделся и замолк посреди фразы. В тишине чётко прозвучало сказанное Ольбегом:

— Так нечестно, деда.

Ни дед, ни внук не ожидали, что их дискуссия станет достоянием общественности. Аким по привычке взвился:

— Ты, сопля, меня чести учить будешь?! Вон пошёл!

Ольбег всхлипнул, задрал нос и пошёл. Ко мне. Я усадил его рядом, дал из общей миски рака и изобразил свой бросок на нос пауковской альфе. Ольбег вспомнил и развеселился. Овчары быстренько свалили, на их место пересели Чарджи и Ноготок. Я, естественно, подколол Чарджи на тему того, что с его манерой колоть стрелами полены можно и лесорубом подрабатывать. Мои заржали необидно. Охрим переспросил о чем речь, потом и возле Якова пошёл смех.

У Акима не хватило ума оставить всё как есть. Он снова наехал на внука:

— Ольбег! Я те сказал — вон из-за стола! Спать пошёл!

Отправить ребёнка спать — прямое его оскорбление. Мальчишка скис, слезы на глазах выступили. Марьяша за сына вступаться не будет — это понятно. Остальным — невместно. Дело-то семейное.

А я тут кто?! Факеншит ублюдочный или ублюдок факеншитовый?! Да хоть как — я здесь член! Этого семейства! Пусть привыкают!

Придавил мальчишку за плечо, чтоб тот сел на место. И в голос:

— Ты, Аким Янович, сказал чтоб он шёл вон. Он и ушёл. Из-за твоего стола. За мой.

— Твоего тута ничего нет! И ты пошёл вон отсюдова! Выкиньте барахло его в хлев! Пусть там с овцами обретается.

Как-то никто с места не рванулся выполнять волю господскую. Только в наступившей за столом тишине тяжко вздохнула Домна.

— Моего ничего нет? А что ты в руке держишь? Этого рака мы с Ольбегом вытащили. А ты внуку и поесть не дал, из-за стола выгнал. Боишься, что объест? Или жадность замучила? Или впрок наесться хочешь? Так ты не боись, хоть ты внуку куска не даёшь, из-за стола гонишь, но он-то тебя в старости да в немощи не бросит. Корочку-то тебе за печку кинет.

* * *

Упрёк куском хлеба для моих современников — фигура литературной речи. А здесь — реальность. И очень обидная. Но и упрёк в упрёке — обвинение в жадности. Тоже весьма... Для "вятшего" щедрость — обязательный элемент существования. Не будешь щедрым к слугам и родственникам своим — сдохнешь. Потому что просто бросят, не будут защищать.

Скупость, экономность, бережливость, скромность в расходах — для боярина — оскорбление. А уж намёк на старость и немощь... в условиях полного отсутствия соц.защиты. По больному и неизбежному. Отчего — ещё больнее.

* * *

Аким надувался долго. Никак не мог найти слов, чтобы мне ответить. Апоплексический удар ему не грозит: лучники — не копейщики, толстыми не бывают. Если спереди что висит — тетиву не натянешь. У Геродота амазонки-лучницы вообще себе одну грудь выжигали.

При астеническом телосложении, деда ждёт свой собственный букет заболеваний. Не сердечно-сосудистый, а желудочно-кишечного или опорно-двигательного...

— Да ладно, не пыжься. Моё — не моё... Ты лучше скажи: почему ты твою землю, тебе данную княжеской волей, сам же и не берёшь?

Дед снова загрузился, подавившись словами и слюнями. Народ безмолвствовал. Из чувства самосохранения. Указанное чувство, равно как и чувство приличия, напрочь отсутствовало у Любавы. Она и озвучила столь необходимый мне для продолжения монолога риторический вопрос:

— Ой, а как это?

Не дело сопливице вообще за общим столом рот открывать. А уж когда такая малявка проявляет интерес в части особенностей местного землевладения...

Примем за аксиому, что устами младенца глаголет истина. В перерывах между всем остальным, этими же устами глаголемым. И ответим на заданный фундаментальный детский вопрос данного исторического периода:

— Аким Янович надельную грамоту от князя получил. А прочитать — не сумел. Плохо быть бестолковым, Аким Янович.

— Ты...! Мы...! Я...!

— Это я понял. Я вот чего не понял. В грамоте сказано: "брать землю". Чем землю меряют?

— От дурень малой. (Это Доман — мне) Вёрстами или поприщами.

— Кто тут дурень — сам сейчас поймёшь. Акиму Яновичу землю дали. Чтоб он её взял и отмежевал. Какой верстой землю мерят при межевании?

— Межевой. (Это — Николай с просветлённым, от ощущения приближающегося открытия века, взглядом)

— А сколько до Паучьей веси? Пять вёрст. Каких?

— П-п-путевых. (Это Ольбег из-под локтя высунулся. Аналогичное выражение глазного просветления в ожидании чуда)

— А межевая верста вдвое больше путевой. Так что Паучья весь — вся на твоей земле стоит, Аким Яныч. А вот почему ты с них податей не берёшь...

— Офигеть нафиг. (Это — Николай. Он за последнее время кучу словечек моих усвоил. И что интересно — отнюдь не высокого литературного стиля)

Всё-таки, длина нервных волокон существенно снижает скорость проявления реакции. Первой завопила самая маленькая — Любава. Выскочила с ногами на стол и кинулась ко мне на шею вопя "Урааа!!!".

Ближайшее моё окружение тоже бурно выражало восторг. Ольбег подпрыгивал, Николай лепетал, Ивашко, хоть и не понял причины радости, но от души приложил меня ладонью по спине. Присутствующие на банкете также бурно обсуждали волнующую новость.

Сразу видна разница между селянами и челядью. У Пауков сегодня во дворе мозги со слышимым скрипом проворачивались. Рябиновские соображают существенно лучше. Всё-таки, жизнь в большой усадьбе развивает коммуникативные навыки куда как эффективнее, чем просто деревенская жизнь, даже и в немаленьком по здешним меркам, селении. Скорость срабатывания выше, форма выражения реакции — экспрессивнее. На одном дворе живут: отреагировал с задержкой — могут и в морду дать.

На другом конце стола Аким разразился бурным, несмолкающим... кашлем. Общая застольная радость начала затихать. Под аплодисменты Якова по спине поперхнувшегося феодала-начальника. Наконец Аким отдышался, вытер слезы. Явно — не радости. И огласил вердикт:

— Идиот.

Хлебнул бражки для промывания горла и сформулировал более развёрнуто:

— Дубина берёзовая бессмысленная.

Общество смутилось и затихло в ожидании убедительной и исчерпывающей аргументации.

— Их тама сколько? А нас? Да они только узнают про твои такие слова... Тебе что, сегодняшнего мало?! Ты вокруг глянь — ты ж их всех, кто за столом сидит, под беду подведёшь. Тебе-то что — только заявился, тебе тут ничего не жалко. А мы тут... Каждое брёвнышко потом своим, руками вот этими... А эти... всё дымом пойдёт. А то я не знал... Но — молчал. А ты вот... а дойдёт до "пауков"... Пожгут всё, всех порежут... Так что молчком надо... было...

— Было... Поздно, Аким Янович. Или ты думаешь, что мною сказанное вот за этим столом — так тут и останется?

Аким открыл, было, рот для возражения. Возражения просто по факту произнесения мною. И перехватил взгляд Якова, направленный на единственного "паука" за нашим общим столом, на Потана.

Манера запихивать в минуты глубокого раздумья бороду в рот с последующим прожёвыванием и выплёвыванием — наше, исконно-посконное. При повсеместной бородатости туземцев — также повсеместное. Начавшийся, после моей реплики на тему "нас слушает враг", общий опровержительно-возмущательный ропот — стих. Народ нашёл себе "врага".

* * *

Как, всё-таки, интересно устроена человеческая психология. Как говорил один мой знакомый, уехавший в Израиль: "Чтобы стать русским нужно было приехать сюда. Здесь именно так нас и зовут". Советские финны, уехавшие из всего постсоветского, хоть из Кыргистана, в Финляндию, также называются местными — русские. Вне зависимости от этнической принадлежности и страны происхождения.

У кого-то из латиноамериканских классиков есть сюжет о гонке колонн тяжёлых грузовиков где-то на горной дороге в Венесуэле. А проблема была очень простая. Сначала, при Муссолини, из Италии бежали коммунисты и социалисты, собрали диких водителей, стали организовано возить грузы. Потом прибежали тоже итальянцы, тоже социалисты, только "национал". Попытка договориться оказалось плохой идеей. Особенно из-за общего языка, обеспечивающего полное взаимопонимание и такое же неприятие. И две колонны тяжёлых "фиатов" с прицепами несутся наперегонки по отрогам Анд, сбивая друг друга в пропасти.

* * *

Потан был изгнан из семьи и из рода. Под угрозой смерти. Пожалуй, именно у него больше всего оснований не любить "пауков". Кстати, те его сегодня разглядывали очень враждебно. Там он "враг народа". Их "паучьего" народа. А здесь он чужак. Не смотря на десять лет жизни в усадьбе, жену, детей. Первый кандидат на... персональные приключения в общенародном исполнении.

— Вы чего на батяню смотрите? Он никому ничего не скажет. Он "пауков" не любит. Ещё больше вашего.

Любава чётко схватывает и также формулирует. Умница малявка. Снова устами младенца глаголет истина.

"Тьмы низких истин нам дороже

Нас возвышающий обман".

Но это никому не нравится. Она — "глаголет", но нам "дороже" наоборот. А утечка будет. Кто здесь "крот"? Или просто болтун? Или "паучий" прикормленный контакт? Аким прав: если "пауки" подымутся, то рябиновским будет плохо. Зря я так публично... ляпнул.

Дур-р-рак ты, Ванька. Всех подставил. Запалят ночью и всех на усадьбе... Я-то со своими, может, и выскочу, пробьюсь. А Марьяша со сломанной ногой? Аким с битыми рёбрами? Яков с Охримом и ещё там двумя — они ведь господина своего не бросят. А Любавины родители? Потану... и за прежнее... А баб наших, прежде чем убить... И Домна... Они же за свои страхи на ней... "выспятся".

Аким, постанывая и жалуясь на болячки, отправился на покой. Марьяше, поддерживая ногу в лубке, помогли добраться до спальни. Туда же убежал и Ольбег, встревожено напоследок заглянув мне в глаза. Народ расползался по конурам, не допив и не доев.

Поломал людям праздник.

Хватит печалиться. Уныние — смертный грех. И по здешним понятиям, и в моем времени. Дело надо делать. Какое? А как в типовом дюдике-видике: найти настоящего "стукачка"-"паучка". Взамен несправедливо оклеветанного молвой и общенародным мнением Потана. А как его выявить? Я что, детектив с трубкой? Или умудрённый уседённый контрразведчик с большими звёздами? Я вообще все эти... службы — не переношу. До блевания. Мне же самому — это же и изображать? Да пошли они все...

Альтернатива вырисовалась объёмной движущейся картинкой. Пока — только в воображении.

Ночь, Рябиновка горит. В отсветах пожара по двору мечутся бабы, дети, мужики. Дико ржут лошади в пылающей конюшне. Рушится, проваливается внутрь, горящая крыша амбара, широко разбрасывая облака разноцветных, от белого до багрового, искр. По краям двора в темноте шевелятся серые пятна "пауков". Они вскидывают свои дровеняки и опускают их на головы пробегающих, пытающихся спастись, людей. Аким стоит на боярском крыльце в одной нижней рубахе, топает босыми тощими ногами, держится одной рукой за бок, другой — призывает людей к себе. Кто-то серый, похожий со спины на сегодняшнего "дядюшку Хо", втыкают вилы в его живот. Медленно поднимают и переваливают в сторону в свете пляшущих языков пламени...

— Ладно. И мы пойдём. Спать пора. Парни, вы мне нужны. Потан, пойдём-ка со мной, потолкуем перед сном.

Любава дёрнулась.

— Как же так? Ты мне что, не веришь? Батяня хороший...

У ребёнка уже и глаза на мокром месте. "Батяня — хороший". Ты вспомни, что сегодня утром кричала во дворе, когда он тебя за ухо домой волок. Я и половины таких слов не знаю.

Потан идет... как на казнь.

— В поруб?

— Нет. Ко мне. Поговорить надо. Любава, с матерью — домой. Сразу.

Глава 49

Только вошли в свои сени — погнал команды командовать. Чарджи с Ноготком — во внутренний двор, в кусты, в засаду напротив нашей избы. Ивашку в одни сени, Николая в другие.

В избе оконца с фасада и с тыльной стороны. Со стороны фасада — двор усадебный, народу много ходит даже и ночью. Если кто будет подслушивать — придёт от кустов.

Люди по местам разошлись, Потан столбом стоит. Мда... бардак у меня. До сих пор всякое барахло неприбранное лежит. Вон парные мечи мои с "людоловского" хутора привезённые. Только и сумел, что развернуть свёрток. Почистить, ржавчину свести, на рукояти оплётки поставить... "Руки не доходят".

Достал нашу писальную доску. Ударение, пожалуйста, правильно. Мы на ней пишем.

— Садись, рассказывай.

— Чего?

— А чего хочешь. Про "Паучью весь". Ты давно там был?

— Так уже десять лет.

— А с "пауками" давно разговаривал?

— Года три уже.

Как-то он замялся.

Уточним. Выстрел в тумане. Как ёжик.

— А с "паучихами"?

Попал. Во что — не знаю, но мужик запнулся.

— Третьего дня.

— С мачехой?

— Если "пауки" узнают... отец её убьёт.

Постепенно, слово за словом, вытаскивается на свет история этой "не легитимной любви". Десятилетней. С непрерывным мордобоем на той стороне, с нелюбимой женой и поэтому тоже мордобоем — на этой. Со свиданиями украдкой под страхом смерти. Ещё один эффективный способ испортить жизнь себе и любимому человеку. Надолго, навсегда.

"Батяня хороший"... А батяня-то... "не плотник, а стучит". Да, Потан, рассказывал своей даме о делах на усадьбе. Просто пытался развлекать общим трёпом. Но его возлюбленная, с его слов, в веси вообще рот не открывает — муж бьёт её по поводу и без. Местные бабы смотрят на неё как на парию. Родни у неё нет. Так что, по мнению Потана, даже если он и скажет ей про "версты межевые двойные", то она всё равно не расскажет — просто некому. А он и не скажет. Что он, дурак что ли?

В пересказе слов его дамы получалось, что "пауки" получают информацию об усадебной жизни из каких-то других источников.

Так-то. А то уж всем миром решили и осудили.

"Вся возмущённая общественность, весь трудовой народ"...

Но кто именно информирует и оповещает?

Как же тяжело извлекать истину из человека. Даже когда он настроен на сотрудничество. Всё-таки, работать с объективной реальностью куда как проще.

Я снова и снова заставлял Потана вспоминать каждое его свидание. Отнюдь не в форме: "А когда ты её вот так положил — ей это понравилось?". Не до того. Вспоминал он... тяжело. Всякие рассказы на общественно-социальные темы хоть из жизни Рябиновки, хоть из "паучьей" — были для них только несущественной приправой перед краткой прелюдией и перед спешным прощанием.

Зато неинтересные мне и не озвучиваемые картинки и детали этих тайных встреч весьма действовали на самого рассказчика. Это просто видно. Бедная Светана — её ждёт бурная ночь.

Слушая его пыхтение, я снова и снова прокручивал сказанное. Что-то такое... какая-то странная закономерность. Странная для меня.

Ну конечно! Все новости каждый год доходили из Рябиновки в Паучью весь только в летнее время. Каждую весну Потан вываливал на свою партнёршу кучу новостей. Большая часть из которых ей были неизвестны. А вот потом новостная тема становилась очень... тощей — дама уже была обо всём наслышана. До следующей весны.

Как-то для специалиста по информации — странно. Я понимаю — сезонные полевые работы. Но информационные каналы — не берёзовый сок. Что битам, что байтам — температура среды не интересна. Это у барона Мюнхаузена звуки музыки замерзают в русских снегах до состояния разноцветных льдинок. А информация — не музыка. Ей всё равно.

Стоп. Это при передаче информации с носителями из электромагнитных волн. А вот акустические колебания, типа музыки... они же — трёп человеческий... Раз человеческий, то и "говорун", и "слухун" выходят в контакт по сезону. Контакт явно происходит где-то вне усадьбы. В лесу? Все местные жители живут по погоде. Но чтоб только в тепло покидать усадьбу...

Серия уточняющих вопросов... Я не могу спросить прямо. Не потому что ему не верю. Он просто не в состоянии понять вопрос. А если и поймёт, то будет мне поддакивать. Просто из вежливости, чтобы не обидеть отказом.

Так африканские пигмеи дружно кивали на рисунки зверей в книгах европейских путешественников. "У нас и это есть, и это видели, и вот это бывает...". Вплоть до изображения пингвинов и белого медведя. А чего ж не покивать хорошему человеку?

Получается, что где-то с апреля по октябрь кто-то довольно регулярно и интенсивно "стучит". Задержка по распространению информации меньше периода контрольных сессий, они же — свидания любовные. А потом пауза до следующего апреля. И началось это где-то пять-шесть лет назад. Потан все эти годы навещал свою возлюбленную. Там, в доме его отца, все маленькие дети — его. И здесь тоже: Светана четыре раза беременной ходила. Выжило двое, но это уже не вина мужика — он свои выстрелы сделал.

Светает уже. Через два дня — Купала. Иванов день. Летнее солнцестояние. Ночи — коротки, и эта уже прошла. Засада в кустах результата не дала, допрос — тоже. Какие ещё тактические находки и профессиональные приёмы из детективно-шпионского репертуара моего времени можно здесь применить?

— Ладно, Потаня, пошли в поруб.

У мужика лицо сразу... окаменело. Хорошо хоть команда "Руки — за спину" на "Святой Руси" ещё не утвердилась на уровне инстинктов.

— Спокойно. Я тебе верю. Ни ты, ни твоя... мачеха в этом деле невиновны. Но ты будешь сидеть в порубе. Чтобы настоящий стукачок думал, что я на тебя подумал. Он опасаться не будет, а я присмотрюсь. Понял?

— Так... А люди что скажут?

— Поймаем виноватого — все твою безвинность увидят. А Аким ещё и наградит. Пошли.

Отвёл неповинного зеку к месту лишения свободы, скинул ему тулуп, чтоб мягче и теплее было. Мне здешний поруб — как дом родной.

Своих спать отправил. Недовольные они, что впустую ночь просидели.

Вот ещё один мощный прокол сообщества попаданцев: ни одного персонажа с навыками оперативно-розыскной работы. Осмотр места преступления, сбор улик, фиксация показаний. Построение и отработка версий. Мегре бы сюда, Шерлока Холмса. Но детективы работают с деталями. А внимательность к мелочам для попаданцев... не типична. Это же ведь знать нужно, а не придумывать. Одно проведение допроса — целая наука. А в моей ситуации — вообще.

Вот Потан ни разу не перекрестился. Даже когда клялся в невиновности своей. Это что-то значит? Вся мимика туземцев... о чем речь, когда у мужика борода под глаза? Или баба в платке так, что только нос торчит?

И местные реалии, в которых я... как свинья в апельсинах. Может баба раз-два в месяц незаметно или заметно, но обоснованно для посторонних, исчезнуть со двора и из огороженной веси? Что б её никто не заметил? Какие-то у них знаки были? Типа: приходи, жду? — Не спросил. Встречались они больше по ночам. Ворота в веси на ночь закрыты, как она к нему выходила? — Прохлопал. Но главное: если бабу мордуют как грушу боксёрскую на тренировке, то можно ли доверять тому, что она о своих делах рассказывает? А то, что она про дела в веси почти не рассказывала — это проявление злодейского стремления к односторонней передаче информации или гендерный стереотип поведения: "человек говорит — баба слушает"?

Выбрался на своё любимое место — на крышу башенки. Сижу-думаю.

Не думается. Что-то я где-то... как всегда... у нас порой...

Вон Домна самых шустрых покормила. Рыбаки. Сейчас пойдут по речке язей да карасей таскать. Может, кто из них — рыбарей? Рыбалка-то только летом. Вру. Подлёдный лов ещё бывает.

Вон на конюшне топор застучал. Пауки там денник развалили. Ивашко же говорил: доски гнилые. Теперь чинить будут. Лес зимой валят. Стало быть, лесорубов — исключить. Или просто "слухун" не приходил?

Вон коровник и овчарня открылись. Стадо во двор вываливает. Из приизбяных хлевов коровок выводят. Сейчас откроют ворота усадьбы, и пойдёт стадо на пастбище. А пасут скот... правильно. Зимой — не пасут. Пастухи постоянно выходят из усадьбы весь тёплый период. Чтобы пасти и прочие дела делать. Например, стучать и информировать. Но зимой тех же пастухов и на других работах используют. На той же лесосеке, например. Ну, предположим, что кто-то из этих серемяжных ковбоев — информатор. И что?

Раз ковбой, то прикинем по американскому триединству: возможность-мотив-улика.

Возможность у них есть. А вот с мотивом... Какой может быть у пастуха мотив рассказывать чужаку из враждебного поселения всякие новости? Подкуплен? Бред полный: тут, как в Северной Корее — ничего украсть нельзя. Потому что все друг у друга на виду. Предел кражи — кусок мяса из общего котла. Спёр и, давясь и обжигаясь, съел. Практически коммунизм. Кибуц угрянский.

Почти вся история человечества прошла под знаменем коммунизма. Первобытно-общинного. У нас тут феодализм средневековый, а живут практически все — как с отцов-прадедов заведено. По-коммунистически. От каждого — по способностям, каждому — по потребностям. Чтобы ноги не протянул.

И какие тут могут быть информаторы-агенты-соглядатые? За что такое они будут работать? Вознаграждение отпадает. За идею? Высшую, объединительную, общенациональную? Какая такая может быть "национальная идея" у "пауков"? Или — против? Против Акима? Может, по злобе? А есть основания? А может просто из желания трепануть? Для "поддержки штанов". Оно же — самоуважение. Информация идёт давно и регулярно. И оперативно. Для простого трёпа... как-то сложновато получается.

Непонятно всё. С людьми надо жить, Ванюша. А то ведёшь себя как... как настоящий попаданец — "местные все-то дураки-неучи". Без мозгов. Ага, у холерной палочки мозгов ещё меньше. А убивает на раз. Не надо нам этого попадунского высокомерия. Я сюда жить вляпнулся, а не попадировать и прогрессировать.

Рядом возник Долбонлав. Удивительный ребёнок. Возникает из ниоткуда и исчезает в никуда. Даже воздух не шевельнётся. А ещё он всегда знает — кто в усадьбе где находится. Находит и призывает. К начальнику. Такая ракета с самонаводящейся боеголовкой. Вот бы кого допросить. Но он же так ответит... Не переварить.

— Тама... Эта... Ну... Болялин сильно кличет.

Так всё-таки: "кличет" или "кричит"? Пошли. Послушаем.

Аким принимал завтрак. Вместе с отчётом верных слуг. Хорошо, что он не французский Людовик, который совмещал выслушивание отчётов о делах королевства с собственной королевской дефекацией.

Интересно, недо-боярин — вкушают-с, а остальные — наблюдают-с. Выделяя ненаблюдаемый желудочный сок и такую же, но слышимую слюну. Собаки Павлова, однако.

Где-то мне сходное описание попадалось. У лагерного врача времён "большой посадки". Начальник исправительной системы аналогично откушивал в присутствии выслушиваемых, но не приглашаемых к столу подчинённых. Совмещение производственного совещания с личным пищеварением. А вот Джордж Вашингтон полагал приём пищи глубоко интимным процессом и всегда обедал в одиночку. Может поэтому у нас такая разница в демократиях?

Я нагло стянул с блюда кусок пирога с рыбой и уселся напротив. Не поговорим, так пожуём.

Доман заканчивал доклад, подводя итоги произведённому нашествию и разграблению. Вообще-то, ничего существенного не пропало. Со слов кузнеца, из кузни спёрли половину инструмента. Яков хмыкнул и указал, что "пауки" до кузни не добрались. Так что, пусть кузнец у себя поищет. И коротенько, одним словом, обрисовал — где именно.

Как-то отметилось на краю сознание исчезновение двух молодых барашков из стада. Причём одного "пауки" просто зарезали и съели. Шкуру вернули. А вот второй — с концами. Может, потерялся где.

Наконец Аким милостиво отдал прислуживающему мужичку посуду, принял кружку пива и величественно махнул рукой. Типа: пошли все отсюда.

Все — пошли. Точнее — слуга и Долбонлав. А Доман, Яков и ваш покорный слуга...

— Ты зачем Потана в поруб посадил? Ты чего, думаешь он и вправду "паукам" расскажет?

Слишком много ушей, слишком мало данных. Доман... не знаю. Он тут не с начала. У него могут быть собственные интересы. Или просто недержание. Речи.

Акима можно исключить. Поскольку он сам владетель и против себя работать не будет. Но у деда настолько вздорные манеры... Он может и за просто так, "в порыве справедливого гнева", так болтануть... Любые оперативные схемы накроются медным тазом.

Яков — молчун преданный. Сам не сболтнёт, но вот по прямому приказу господина...

Долбонлав, судя по отсутствию звуков за дверью... может быть — ушёл, а может и — слушает. Этот мужичок-слуга... Паранойя. Верить нельзя никому. А как же "бритва Оккама"? "Не умножай сущностей"?

— Рассказывал. Сам сказал, когда прижал.

— Ишь ты — "прижал". Как?

— Так. Спрашивать умею.

Ядрёна вошь, Ванька! Это же фраза Храбрита-покойничка! Он же тебя так в порубе тогда ночью сломать хотел. А теперь ты сам те же захмычки на вооружение взял. То ли рост профессионального мастерства и степени адаптации, то ли маразм и мерзость прогрессирующие.

— Так это же здорово. (Доман аж засветился). Потан пока в порубе посидит. Сегодня с Пауками старшими поговорим. Мирком разойдёмся. Потом Иванов день, покос. А там оно и забудется.

— Ладно, идите все.

Все и ушли. А я остался. Аким указал взглядом на дверь, пришлось подняться и выглянуть на крыльцо. Ошивающийся поблизости Долбонлав оценил мой угрюмый взгляд и испарился.

— Ты мне не сын.

— Я знаю.

Как-то дед издалека начинает. Кажется, собирался меня поразить. Столь очевидной для меня истиной. Ожидаемый эффект не проявился, так что господину и владетелю пришлось снова хлебнуть пива.

— Так какого же ты тогда... ?!

— Мне место надо. Чтобы вырасти, выучиться.

— И за ради этого ты меня блудодеем ославил?! А жена-покойница чего скажет? Как преставлюсь?

— Попадёшь в рай — все грехи спишутся. А в аду ты с ней не встретишься — она душа добрая, безгрешная была.

Теология несколько притормозила выражение возмущения. Продолжим.

— Не нравится сын приблудный, назови приёмным. Не нравится сын — назови дядей или, там, братом. Мне плевать. Если я тебе родня — я могу здесь жить нормально. Если нет... то кем?

— Никем! Уходи с усадьбы! От тебя только беды и душегубство! Безобразия всякие и глупости!

Что-то рано ты начал. Моих настоящих безобразиев ты ещё не видал.

— Будем по делу говорить или как? С усадьбы я не уйду. Ты не выгонишь — слово дал. Давай думать — как от всех беду отвести.

Дед ещё подёргался, пыхтел в своё пиво, ругался вообще в никуда... Отстаивал для себя свой авторитет самого "вятшего". Неужели и я к старости тоже таким стану? А почему к старости? По мозгам мне чуть за пятьдесят. Акиму — столько же. Или маразм есть следствие не мозгов, а тела? А вздорность — часть характера, не зависящая от возраста, но с ним проявляющаяся? А может, это вообще чисто из стереотипов поведения. Которые именно "здесь и сейчас"? Владетель в возрасте должен быть самодуром и прогрессистом? Как парторг при коммуняках? Или генерал-губернатор у Салтыкова-Щедрина?

— Аким Янович, а ты вправду насчёт межевых вёрст с самого начала знал?

Дед... Ох как ему не хочется.

— Нет. Не глянул. Мне эта грамотка тогда... как в лицо плевок была. Да и вообще, обычно надел дают в верстах по реке. От такого-то места пять вёрст по реке. Там-то путевые версты. А тут: "землю окрест". Писарь, поди, ошибся. Начинать свару — и с соседями поругаться, и по делу — не солоно хлебавши. Суд-то в их сторону решит.

— А по сроку владения как? Ты же десять лет здесь сидишь.

— А они — тринадцать. Их земля — дольше.

— А если силой? Бойцов восемь-десять с усадьбы наберётся. Погонять наших немного, подучить. Недели через две...

— Дурень! Что б я таких слов! Уйди с глаз моих! Пауки придут — чтоб тебя в усадьбе не было. Дело какое себе найди. Веников вон берёзовых нарежь. Сгинь!

Так — так так. Я и сам очень интересовался окрестностями. За всё время недолгой пока жизни в Рябиновки один только раз за ворота и вышел — раков половить. Эффективно получилось. На этот раз постараюсь без... эффектов.

Озадачил своих освоением турника. Мужики несколько... выразили недоумение. "А нафига оно надо".

Здесь нет явной общефизической. Предполагается, что каждый новобранец — и так здоровый и сильный. Это не моя Россия, где "дефицит живого веса" — не "усушка-утруска в процессе хранения", а — "защитник отечества принимает присягу".

Профессиональная... ну скажем так — армия. Желающих — полно. Ещё с тобой и гимнастикой заниматься? Это только для "детских" — маленьких янычар-ублюдков, которые при дружине растут. Соответственно, и реакция моих: "мы что, сопляки необученные?". А взрослых даже и индивидуальному бою не сильно учат. "Это твои проблемы".

Отрабатывается, в основном, только взаимодействие в группе: чтобы строй не ломал, чтобы "поперёд батьки в пекло...", чтобы соседей замахом не зацепил. Индивидуальные таланты — так, чтобы командир представление имел. Но это должно быть что-то выдающееся.

Кстати, у донских казаков очень похоже было. На службе индивидуальные занятия отсутствуют. Это пехоте, лапотникам при мобилизации пришлось каждому отдельно штыковой удар ставить. А казаки... Мелехов в одном эпизоде "попал в первую шеренгу атакующей лавы". Ведь понятно, что наносить первый удар пикой, пробивая вражеский строй, или выскочить из второй шеренги в общую свалку с саблей — две большие разницы. Но — особых талантов нет, основы умеют все — пойдёшь куда поставят.

"На первый-второй расчитайсь!

Первый — шаг вперёд и в рай".

Мои сперва обиделись. Пришлось ножкой топнуть и вспомнить нормативы для кандидатов в Военный университет из числа военнослужащих срочной службы: подтягивание — 14 раз. Повторное отсутствие энтузиазма подчинённых вызвало реакцию уже в чисто прапорщицком стиле: перешли к нормативам спецназа. Подтягиваний — 25, отжиманий — 100. Тут мне вспомнился мой личный прапор. С характерной фамилии Козолупский.

В принципе, дед был нормальный. Как мы сильно потом поняли.

Но я завёлся, и уже чисто по злобе уточнил каратешный вариант — на кулаках, толчком с отрывом и с хлопками ладонями во время полёта. Самому бы попробовать... сдохну сразу. А ведь делал же до полусотни по молодости. В той ещё жизни, в том ещё теле...

Дрючок мой неотъемлемый, торба под вещички, пара мешков под веники, ножик, топорик, "тормозок" от Домны. Пошли искать березняк.

* * *

Берёза для России — дерево культовое. Не только в России. И другие народы её своим символом считают. Но у нас отношение к этой породе лиственных — особенное.

"Я в весеннем лесу

Пил берёзовый сок.

С ненаглядной певуньей

В стогу ночевал".

Два действия поставлены рядом. Потому что сравнимы по ощущению радости.

И наоборот. Было дело — строили узкоколейку по болоту. Не Боярка как у Павки Корчагина, но тоже... выразительно. По пояс — в трясине, по ноздри — в комарье, с брёвнами для гати — на плече... И — шутки шутили. Пока не дошли до края болота. А там молодой березняк. Деревца тонкие, не толще двух пальцев. Срубается одним ударом. Вот мы через них, сквозь молоденькие эти берёзки, и прорубаемся. Вроде бы и вышли на сухое, и полегче стало. А шутки кончились. Приходим с работы злые. Ощущение, будто мерзость какую-то делаешь. Как-то сильно противно. Сам себе.

А как в "Калине красной" Шукшин с берёзами разговаривает? А сколько песен, где берёза вспоминается? И всегда образ положительный, светлый. Как сама берёзовая роща. Праздник души и глаза.

Хотя бывают... в Бергамо недалеко от вокзала росли чёрные берёзы. Никогда больше таких не видел — как негритянки.

Половые органы у берёзы называются "серёжки". Как женские украшения. Ну чем ещё бабам украшаться! Всю зиму эти "серёжки" — стоят. Мда... Мне бы так... А весной наклоняются и семенем — пыльцой, осыпаются. Желтоватый дымок в роще стоит: пойдёшь с девушкой в рощу прогуляться, а потом у обоих везде такая жёлтая пыль. Следы берёзовой любви.

И горит берёза в печи жарче прочих деревьев. Уголь берёзовый вообще вещь лекарственная. При куче желудочных — просто и эффективно. И наружное делают. Здесь же ни йода, ни перекиси водорода — дёготь берёзовый. Отличное бактерицидное и общезаживляющее. И не только людям, но и всей домашней живности. А береста? На бересте половина истории Руси держится. Этих грамот вон уже больше тысячи нашли. И не только Новогородские, но и Смоленские есть, Московские, Звенигородские...

У молодой берёзы самый верхний слой коры отслаивается и такими тонкими завитушками заворачивается.

Удивительно: древесина, а на ощупь — лёгкие, мягкие. В молодости всё пытался найти женщину с такими же нежными волосами. Нашёл. Когда у дочки первые волосики появились.

Даже берёзового паразита люди на пользу себе приспособили. Чага и на других деревьях встречается, но только в ареале берёз.

И, конечно, веники берёзовые.

Лучше берёзового правильно сделанного веника в бане никакого другого нет. Лично проверял. И дубовый, и кленовый, и осиновый. Мы как-то даже до елового доэкспериментировались. Помогает. При некоторых отклонениях в острой форме.

А по жизни — нет ничего лучше берёзового. Но резать веники надо неделю до Иванова дня и неделю после. Если раньше — лист клейкий. "Липнет как банный лист". Если позже — лист сыпется. Такой веник до весны не долежит, или, после первых же ударов, одни прутья останутся.

Но с Иванова дня начинается покос. Там уже времени не будет. Так что, завтра Доман мужиков всех в лес погонит — устроим белокожим красавицам массовое обрезание. Полста веников на мужской нос в год — норма. Тысяча штук на усадьбу — минимум. Нужен хороший березняк.

Я топал куда глаза глядят. По дороге, где недавно прошло стадо.

"В жуткий зимний холод бедный замёрзший воробей упал на просёлочную дорогу и приготовился к смерти. Проходившая мимо корова ляпнула на него лепёшкой своего горячего навоза. Воробей согрелся, высунул нос и зачирикал. Пробегавшая мимо лиса услышала, вытащила певца и съела. Мораль...

А морали здесь три:

— Не каждый, кто обольёт тебя дерьмом — тебе враг.

— Не каждый, кто вытащит тебя из дерьма — тебе друг.

— Попал в теплое место — сиди и не чирикай".

Шутка старая, но по-прежнему актуальная.

* * *

Я — не воробей в зимнее время. Поэтому старательно избегал... следов жизнедеятельности домашнего крупного и мелкого рогатого... Как-то не хочется, особенно босиком.

Ходьба по минному полю требует всего внимания, так что забрёл я куда-то... Не могу даже сказать: "в новое место" — здесь мне все места новые. Попытался сориентироваться. Где-то справа должно было быть луговина, на которой стадо пасут. Двинул лесом, чтобы угол срезать. Влетел в непроходимый бурелом. Пошёл по кругу обходить. Тут не черниговские болота. Суше стало, идти легче.

Ага. Я, конечно, очень уважаю сосну. И ёлку тоже. Но эти представители вымирающего семейства или даже отряда голосемянных, очень хороши в формате пиленном и высушенном. А вот ходить по их лесу... Шишковатому... Босиком...

Почему босиком? — Потому что "будь проще и люди к тебе потянутся". Как все. А все здесь ходят босиком. С ранней весны до поздней осени. Детишки вообще — от снега до снега. Цыпки на ногах, синие все.

Мечта патриота — круглогодичная закалка. Все живые — закалённые. Остальные — вымерли. Процесс не закончен, но интенсивно продолжается. В каждом поколении. Я уже говорил: детская смертность здесь — от одной трети до двух. В мирное время.

Из обуви здесь... Лапти — на выход или в дальнюю дорогу. Сапоги... Как сказал Владимир Святой, разгромив Волжскую Булгарию:

"Нам таких данников не надо — они в сапогах ходят. Поищем себе лапотников".

Вот поэтому Рюриковичи и сидят на Руси. На лапотниках.

Снова пришлось обходить, ойкая и матерясь на каждом шагу. Наконец, я выбрался к какому-то березняку уже с восточной стороны. Осталось только обойти здоровенный колючий куст.

И тут я услышал. В нежный шелест берёз и отдалённое щебетание певчих птиц негромко, но ритмично, вплеталось звуковое сопровождение исполняемого поблизости полового акта хомосапиенсов. Сочетание звуков равномерных толчков, шлёпанья голого по голому, хлюпанья твёрдого в мокром, а главное, дыхание самца, не оставляли сомнений в сущности происходящего.

Интересно, а звучание дамы не наблюдается.

Воображение немедленно нарисовало ряд картинок, относящихся даже не к зоофилии, а к "дендро-", если таковое бывает. Испытывая некоторое любопытство по поводу вариантности форм проявления базового инстинкта в среде святорусских аборигенов, я осторожно обогнул куст и обнаружил до зевоты знакомую картину. Спущенные штаны, задравшаяся рубаха и ритмично двигающиеся тощие ягодицы между ними. Между частями костюма — в продольном направлении, между двух голых коленок — в поперечном. Сложно-составная траектория.

Коленки дёрнулись, видимо, не в такт. Поскольку прозвучал мужской голос:

— Ты... эта... Чего?

— Вроде есть там кто.

Я немедленно задвинулся назад за куст. Дальнее подсматривание было исключено. В отличие от подслушивания.

— Дура. Нет никого. Только с ходу сбила.

Ритмические пошлёпывания и похлюпывания возобновилось с прерванной ноты. Постепенно скорость и мощность исполнения нарастали. Приближалось крещендо. Приблизилось. Произошло. Окончилось. Мужик произнёс нечто вроде:

— У-у-у, эх-ма!

Через несколько секунд отозвалась его дама:

— Кончил, что ли? Тогда слазь. Мне ещё для порося травы набрать надо.

Мужика я узнал: один из пастухов, вчера рядом за столом сидели, рассказы его слушали. А вот что за баба? На усадьбе я такого голоса не слышал. И что? Я там почти всех баб не слышал.

— Так не забудь Хохряку сказать. И насчёт земли, и насчёт Паука нашего.

— Теперя Хрысь Шарку до смерти забьёт.

— А тебе что? Завтра приходи об это же время сюда же.

— Не, далеко. К нижнему броду приходи. Там и для порося трава хорошая.

Баба ойкнула. Видимо, мужик ущипнул её на прощание. Потом, высморкавшись, он двинулся в одну сторону. Спустя короткое время и босые ноги заботливой поросятницы прошелестели по траве в другую.

Мужика я по голосу узнал. Или правильнее сказать — "опознал"? А вот дама...

Переходим к исполнению циркового номера под названием "наружка повисла на...".

На чем там она виснет? Лапша — на ушах. А наружка? На хвостах?

Вести скрытное наблюдение в лесу... практически невозможно. Как это делается в городе — много раз видел в кино. "Топтун" скрывается либо в толпе, либо в подворотне. А в лесу, где скроешься? За деревом? А сучки сухие куда падают? — Правильно. А что они делают, когда на них наступаешь босой ногой? Два раза правильно. Они трещат. И они колются. Так, что сам звучать начинаешь.

Почему-то служба наружного наблюдения во всех детективах описывается как второстепенное скучное занятие. Может быть потому, что ни один писатель не пробовал изложить ту смесь азарта, страха, ожидания и предвкушения необратимого, когда "топтун" высовывается из-за дерева, трепеща в каждое мгновения столкнуться взглядом со своим преследуемым?

Дама несколько раз оглядывалась, но я старательно держал и даже увеличивал дистанцию. И оказался прав — перед речкой она остановилась и нарвала полную корзинку травы. Поросятница-кормилица. Потом закинула корзину на плечо и пошла по воде "аки посуху".

Кратковременное, но мощное изумление от лицезрения чуда Иисусова в исполнении поросятницы, сравнявшейся и даже превзошедшей оригинал, ибо ещё и нагружена была, прошло быстро. При внимательном взгляде стал виден брод в этом месте. А вот дальнейшее несколько удивило. Вместо того, чтобы двинуть вправо прямо по бережку в сторону "Паучьей веси", расположенной выше по реке примерно в полуверсте, дама двинула влево к полосе кустарника, окаймлявшей луговину.

Она что — не из "пауков"? Ещё одна команда в игре? Кто?

Нет, чётко видимый на фоне тёмно-зелёных кустов белый платочек поросятницы-полюбовницы двинулся, всё-таки, вправо. По дальнему краю луговины. А я симметрично двинул в ту же сторону по своему берегу.

Чуть ниже "Паучьей веси" по реке росла на горке здоровенная сосна.

* * *

"На севере диком стоит одиноко

На горной вершине сосна".

Перевод с немецкого. Автор перевода — М.Ю.Лермонтов. Перевод гениальный. Но гендерно неточный. В немецком языке слово "сосна" мужского рода. Поэтому в оригинале томление немецкой сосны по арабской пальме выглядит вполне нормально и, даже, обыденно. А вот в русском... Как-то отдаёт греческим островом Лесбосом. И тамошними женскими развлечениями.

Поэтому современным поэтам пришлось заменить сосну на кедр. Ибо в нашем обществе третьего тысячелетия вопрос однозначного определения сексуальной ориентации стал актуальным и животрепещущим. Буквально на каждом шагу и применительно к любому субъекту. А то читатель не разберёт — какое оно.

Временами, при общении в некоторых... околокультурных кругах появлялось ощущение, что это вообще самый главный вопрос той, прошлой моей, современности. Что не только юмор — "уровня ниже пояса", но и вообще всё восприятие жизни — там же. Я понимаю, что у мужчины 80 процентов нервных окончаний — на головке. Что многие этим же и думают. Но неужели мы этим ещё и смотрим? А также — слушаем, нюхаем, и вкус определяем?

* * *

Всё-таки залез. На эту... Кедру. Кто-то, может, и "весь в шоколаде", а я весь в... этом самом, что растёт на горной вершине. В смоле, налипших на неё хвойных иголках, чешуйках коры и сучках.

Кто самый главный враг подглядывателя? — Почесуха.

Сверху "Паучья весь" просматривалась довольно хорошо. Длинный холм вдоль реки, постепенно понижающийся к востоку. Прямо передо мной к реке выходят ворота. Чётко видны две половины селища. Верхняя, западная. Два десятка подворий, дома длинные, низкие, на треть, видимо, в земле. Крыты корой и соломой.

Восточная половина — новые избы. Квадратные срубы, крыты щепой. На стыке двух разностильных половин застройки — здоровенное подворье. Дом из старых, но вдвое больше своих аналогов. Служб не видно. Только здоровенные однотипные амбары.

Вот между ними откуда-то проявился знакомый беленький платочек. Наверное, знакомый — отсюда видна корзинка. Потом платочек появился в соседнем дворе. И пошёл в хлев. Свинка кушать хочет, ей на все тайны человеческие наплевать.

Я просидел на дереве довольно долго. Пока мочевой пузырь громко не сказал: "хватит".

Слезать... было ещё интереснее, чем забираться.

Я уже говорил, что сосны на песке растут? Так вот, это — правда. Но они же в этом песке ещё и корни свои растопыривают! Очень твёрдые корешки. Если на них копчиком.

Пришлось вернуться в березняк имени несанкционированной любви шпионов-разведчиков, нарезать и нагрузится, как идиот, берёзовыми ветвями. Длительное размышление над ситуацией привело меня в полный восторг: кое-какие мелочи уточнить и вся шпионская сеть потенциально-кинетического противника будет раскрыта.

Главный вопрос мотивации: о форме вознаграждения агенту-информатору в условиях коммунистического общества — был решён. Ура, товарищи! И пусть тогда Аким хоть всю свою бороду сжуёт — он десять лет не мог у себя под носом "пауков" разглядеть, а я вот — раз...

Увлечённость интеллектуальной деятельностью вновь сыграла со мной подлую шутку: я заблудился на обратном пути. К Рябиновке вышел уже затемно. Ворота были закрыты, а вот калитка рядом — нет. Сторожа не было, крутившиеся вокруг собаки уже меня признавали и не лаяли. В усадьбе где-то в избах шла гулянка, пахло дымком и мясом. Но интересоваться не было желания — устал я.

Тихонько подошёл к "боярскому" крыльцу. Сейчас — через гридницу, стукну там в наши сени, мужики двери откроют и впустят. От крыльца мне навстречу метнулась тень. Схватила за ноги, дёрнула так, что я сходу полетел на спину. И навалившись мне на грудь, произнесла захлёбывающимся голосом:

— Гадина! Не продавай! Не смей!

Конец девятой части

Часть 10. "Пауки возами..."

Глава 50

Это была Любава. Она молотила меня по груди кулаками, подпрыгивала на моем животе и, захлёбываясь слезами, повторяла:

— Не смей! Не смей!

Хорошо, что у меня за спиной было два мешка берёзовых веток — не зашибся при падении от её рывка. Перехватил кулачки, встряхнул пару раз:

— Ты чего? Что случилось?

Малявка дёрнулась, перестала вырываться и зарыдала. Понять что-то сквозь поток слез и всхлипов было невозможно. Девчушка прижалась лицом к моей груди, крепко обхватила сразу и руками, и ногами. Рубаха на мне промокла в момент. Да что тут происходит, в конце концов?!

Дверь открылась, на пороге появился Ноготок со светцем в руке. Сунул мне этот переносной осветительный прибор в руки, оторвал от мокрой рубахи Любаву, забрал мешки, и мы вошли в дом.

Ноготок тоже... не из славян. В смысле: свободное владение "словом" — не про него. Но суть происходящего изложил. Я в очередной раз убедился в сильной связанности мира — каждое действие вызывает массу следствий. Причём удивительно многие из них — и неожиданны, и неприятны. Особенно, при активно функционирующем попаданце. Который по определению — идиот изначальный.

Утром, после того как я ушёл за вениками, Доман явился в избу Потана с парой мужиков прибрать инвентарь. Логическая последовательность его действий в пересказе Ноготка выглядела так:

— Потан — стукач, вражеский шпион. Подтверждено бояричем и собственным признанием Потана.

"Признание — царица доказательств" — Вышинский, позднее трижды шитом факнутый.

— Нам чужих соглядатаев в хозяйстве не нужны, поэтому боярин Аким Янович Рябина решил Потана с усадьбы убрать.

— Поскольку Потан холоп — его продадут. Поскольку холоп семейный стоит дороже, чем бобыль, то продадут вместе с семейством.

— Следовательно, всё имущество Потана Паука следует прибрать в пользу владетеля.

Вообще говоря, на "Святой Руси" следуют древнему, ещё древнегреческому правилу: раб принадлежит хозяину, но имущество раба — самому "орудию говорящему". Без этого ни вольноотпущенники в древних Афинах и Риме, ни самовыкупающиеся крепостные в Российской империи, были бы невозможны.

Однако Потан не просто раб, а злонамеренный. Поэтому он будет наказан. В частности — поркой. Плетями. И конфискацией. Тем более, что тащить смердовское барахло на невольничий рынок в Елно никто не будет. Всё своё двуногая скотинка в руках унесёт. Естественно — только предметы первой необходимости. Остальное им никто не даст.

Пока Доман перетряхивал барахло и выбирал полезное для владетеля, новость разнеслась по усадьбе. Управитель ушёл — нагрянули соседки-подружки. Поплакали, посочувствовали, выпросили кое-какие вещички в подарки, на память, недодобранные управителем. Принесли бражки и отметили грядущее расставание. Вспомнили былое, вместе прожитые годы, поплакали и снова выпили.

"Последний нонешний денёчек

Гуляю с вами я, друзья.

А завтра утром, чуть светочек,

Заплачет вся моя родня"

Старинная исконно-русская песня защитника отечества и веры точно выражает ощущения молодого рекрута, эмигранта-отказника и холопа "на вывоз".

Родни у Светаны не было, но были соседи, было чувство — "оторви и выбрось" всё. К закату, когда соседки отправились на вечернюю дойку пригнанного стада, она была уже... "никакая".

Тут подтянулись мужики.

"Пьяная баба себе не хозяйка". Ещё одна народная мудрость. Сформулированная нашим национальным менталитетом на основе многократно повторённых натурных экспериментов.

Светану ещё напоили, разложили и употребили. Это не было сексуальным насилием. Бабе было уже всё равно — "А гори оно всё огнём". Всё, что можно было в доме съесть и выпить — пошло на стол. А все усадебные мужики — к Светане между коленок.

Любавин братец ещё в начале убрался куда-то в хлева. Любава пыталась остановить разграбление отчего дома и "собачью свадьбу" мужского населения Рябиновки с её матерью. Получила по уху и выразительную демонстрацию своего возможного ближайшего будущего в горизонтальном положении. На наглядном примере собственной пьяненькой матушки. Еле убежала. Потом она сидела на крыльце терема в темноте, плакала и ждала меня. В качестве последней надежды.

Едва Ноготок закончил своё повествование, усиленно оснащённое хмыканьем, гыканьем и паузами, как Любава, уже без воя и всхлипов, "пала в ноги". Мне. Прижимаясь губами к пальцам босых, грязных моих нижних конечностей, высоким, звенящим и постоянно прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом, начала умолять.

— Господине! Смилуйся! Не продавай рабу твою! Я тебе буду ноги мыть и воду пить. Всякую службу для тебя сослужу. Смерть лютую за тебя приму. Всякую прихоть, блажь твою исполню. Хоть рви тело моё белое, хоть жги железом калёным очи мои ясные — всякая воля твоя мне радостью будет. Пожалей, господин мой и владетель, не отдавая в руки чужие, хозяевам злым, жестоким.

Поза "шавка перед волкодавом" получается у местных весьма естественно. Вот эту девчушку такому специально не учили. Вообще, пока я на усадьбе обретаюсь — телесных наказаний не замечал. Даже разница между холопами и вольными на первый взгляд не очевидна — ошейников здесь не носят. А вот позиция холопа перед хозяином получается у малолетней рабыни вполне прилично. Есть некоторые огрехи, ну так ребёнок же.

Откуда? Откуда у этого ребёнка, который и из усадьбы-то толком не выходил, такая естественность в рабском "вежестве"? Это что, тоже наше национально-исконно-посконное? И все вокруг также готовы при всяком подходящем случае вот так встать, грязные ноги или там сапоги целовать?

После татар — понятно. Под татарами другие не выживали. Но сейчас?

Любава замолчала, прижавшись лбом к моим щиколоткам. Ноготок шевельнулся в дверном проёме.

— Ноготок, где наши?

— Там. У Светаны.

— А ты чего не пошёл?

— Так я сегодня мазью намазался. Ты ж сам говорил — сразу нельзя, а то сотрётся и толку не будет.

— А остальные с усадьбы — все там побывали?

— Ну, тебя не было, Аким не ходил — лежит, Потаня — сидит. Остальные вроде все там... отметились.

Круто. Из двадцати двух — восемнадцать. Профессионалки в полтинничном заведении в "Яме" Куприна пропускали через себя до тридцати клиентов в день. Но это не вдруг. А вот так, без подготовки-тренировки... Да и телосложение у Светаны не слишком крепкое. Могут и до смерти... залюбить.

Ну и чего делать?

"Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — не бывшим". — И кто ж это такое мудрое сказал? Платон с Аристотелем?

Эдаких мудрецов не опровергнуть. Но можно дополнить: прошлое не изменить — попробуем сделать хоть ближайшее будущее... не таким мерзким.

Крайняя изба во дворе светилась оконцами-душниками и звучала радостными и хмельными мужскими голосами. Вот туда я и направился вместе с Любавой. Хотел оставить её у себя в покоях — у малолетней рабыни потекли слезы и она снова "пала на лицо свое". Пришлось позволить следовать за собой.

В палисадничке кто-то старательно блевал. Воспитанный человек — с дорожки отошёл. С крыльца доносился звук мощной струи. Молодой здесь народ, здоровый.

"Раньше струя была — гравий переворачивала. А к старости ослаб — уже и снег не тает" — ещё одно общее наблюдение наиболее умудрённой прожитыми годами части нашего народа. Пожалуй, покруче Аристотеля.

У этого — "переворачивает". И не только: журчание сменилось треском ломающегося дерева и матами упавшего мужика.

Красивые Потан перильца сделал. Но — слабоватые. Мужика не держат.

В сенях стоял храп. Мощный храп, периодически прерываемый спорадическим бессмысленным лопотанием. Мужики, похоже, не только Пoтановский запас бражки приговорили, но с собой принесли.

В избе было светло. Первый раз в этом мире вижу хорошо освещённое искусственным светом помещение. Кроме двух лучин в светцах, по разным углам горело ещё штук шесть свечей. Сальная свеча не только светит, но ещё коптит и воняет. Причём первое она делает хуже всего.

Слева, в красном углу, за столом десяток мужиков продолжали употреблять бражку, справа на расстеленной на полу мешковине — Светану. Доска в красном углу ещё была, но уже ни икон, ни рушничка на ней не было. На Светане ещё была рубаха, но только на шее, лице и на вытянутых за голову руках.

Любава за спиной чуть слышно заскулила.

— О! Вот и боярыч пришёл. Он у нас знаешь какой! Он с бабами такие шутки делает... Ты не смотри, что он маленький. Знаешь как он Марьяшку...

Радостный голос Николая, собравшегося поделится с присутствующими интимными подробностями общения Буратино и Мальвины, пришлось прервать тычком дрючка. Я без этой... штуки — никуда, как продолжение собственной руки.

— Здоровы будьте. Давайте-ка посиделки заканчивать. Завтра дела будут.

Абсолютно тоскливый и трезвый взгляд Ивашки порадовал несказанно — сухой. Он начал выбираться из-за стола. Сидевший рядом мужичина ухватил его за плечо:

— Ты... Эта... Куда? Счас вот ещё по кружечке выпьем, потом бабёнке ещё по разику всунем. И — по домам. Ты, боярыч, не тушуйся, садись к столу. Вот и тебе нальём. И на Светанке покатаешься. Что мужики, пропустим боярича не в очередь? Пущай молодой ретивое себе потешит. А то вон у него аж глаза огнём горят, неймётся отроку.

Мужик развернулся и плеснул квасом из кружки на голую задницу, ритмически двигавшуюся между Светаниными широко раздвинутыми белыми ляжками. Задница сбилась с ритма, дёрнулась, впереди задницы повернулась к нам говорящая кудлатая голова.

— Ты чё?! Сдурел?!

— Ни чё. Погляди через плечо. Сынок хозяйский пожаловал. Ты давай быстрее. А то парнишечка молодой, как бы стыда не приключилось. Насмотрится на твои качели, да и в портах себе мокро наделает. Гы-гы-гы...

Мне протягивали кружку, сдвигались на скамье, освобождая почётное место.

Народ меня ценит. С людьми надо жить. Будь проще, и люди к тебе потянутся. Вот эти люди потянутся ко мне. Уже тянутся — с налитой кружкой. Ивашко снова уселся. Николай пододвигал миску с квашеной капустой. Справа возобновился ритмический процесс. Сзади хлопнула дверь и радостный хмельной бас провозгласил:

— О! Ещё одна. Сейчас мы и этой подол...

Визг Любавы за спиной ударил по ушам. Я развернулся и обнаружил ещё одного поддатого здоровенного бородатого мужика. Видать, проблевался. Или — отлил. А может — проснулся. Одной рукой он приподнял над полом Любаву, ухваченную за волосы. Другой задрал ей до самого верха подол рубахи. Любава вопила, мужик радостно и пьяно порыкивал.

Я ударил. Дрючком как штыком. Мимо Любавиного тельца, под вытягивающую с девчонки вверх рубаху руку. Прямо в солнечное сплетение. Как учили — с доворотом корпуса после касания, жёсткой фиксацией кисти в конечной фазе удара. И убиранием посоха к левому бедру, как будто в ножны шпаги.

Зафиксировав чёткую, но очень короткую паузу, почти по технике, перехватил, поменял концы дрючка и ударил снова. Не сверху — потолок слишком низкий, чтобы поднять посох "в космос" для принятия дозы "энергии мироздания". Но поднятый посох хорошо идет и из-за плеча. По наклонной плоскости прямо в выставленную вперёд голову несколько согнувшегося противника.

Сухой звук удара дерева по кости боковой части черепа. Голову мужика повернуло и, вместе со здоровенным телом, швырнуло в стену избы. Второй стук — головой в бревна. И он поехал мордой по стенке вниз.

Разворот. Застолье замерло.

— Ты... Ты, бля, ты чего сделал?! Убил. Он Звягу убил! Ты, ублюдок, гадёныш... Мы тебе не холопы бессловесные, чтобы нас как телка — дубиной в темечко!

— Все вон. Быстро.

— Гля, мужики, гнида плешивая нас ещё гнать будет! Он, вишь ты, нам веселье поломать надумал. Раз боярыч, так думаешь — твоя власть? Ты нам велеть будешь?! Ни бражки попить, ни с бабой поиграть! Себе все забрать хочешь?! Хрен тебе! Против народа — ты сопля, недоносок. А не твоя ли мамка вот так же раскладывалась? Помню, мы одну, с Акимом в очередь, очень похоже приспособили...

Я вздёрнул дрючок и... получил в лицо полную кружки бражки. Затем меня рванули за грудки, и я оказался стоящим на коленях перед здешним предводителем. Вчерашний напарник Якова, одни из Акимовых "верных".

Ну, Ваня, ты только что возмущался, что местные всё норовят принять "позу покорности". Вот тебе активный борец за всенародную свободу и равноправие. Не все здесь проникнуты холопским духом. Есть и свободолюбы. Один такой тебя сейчас и зашибёт до смерти. За попытку прекращения народного гулянья.

Мужик поднял кулак. Но не ударил: Николай одел "верному" на голову миску с капустой. Мужик отмахнулся, не отпуская меня. Николай вылетел из-за стола кувырком, носом прямо в голую задницу, достигшую своего очередного апогея. Там охнули. Но следом охнул и "верный" — Ивашко, перегнувшись через стол, врубил с двух рук по почкам.

Я освободился от захвата, подхватил дрючок и отскочил в сторону.

— Ивашка! Битых — вязать. Остальных — вышибать.

За столом разнёсся ропот. Меланхолически жевавший в углу Чарджи, наконец-то среагировал: развернулся и, упёршись в стену ногой, сбил своих со-скамеечников на пол. Образовавшаяся куча-мала расползалась по избе и вяло материлась.

"Верного" и побитого мною здоровяка Звягу связали, остальным помогли выйти на двор. Открывая их пьяными свободолюбивыми лбами двери. И из палисадничка проводили. С приданием ускорения путём воздействия на седалищную часть тела свободолюбцев и правдоборцев. Николая я погнал за Домной — пусть баб организует прибрать да за Светаной присмотреть. Вернувшись в избу, обнаружил продолжающийся процесс "присмотра" за Светаной в исполнении всё той же кудлатой задницы.

— Счас-счас. Счас боярич. Во-во... Во счас кончу... Вот ещё чуток. Вот ещё разик.

Я несколько ошалел от такой наглости. Но тут начал вырываться "верный". Чарджи с носка врезал ему по рёбрам, получил в ответ порцию вольнолюбивых и очень образных речей в форме рассуждений о сексуальной пристрастиях в жизни матери торка.

Чарджи воспринял это отнюдь не как литературный пассаж. Повторил своё футбольное движение. И не один раз. До полного замолчания свободолюба. И далее без остановок. Пришлось вмешиваться и останавливать.

Тем временем с пола прозвучало удовлетворённое озвучивание завершения не прерванного там процесса:

— У-у-у, эх-ма!

Стоп. Я же это сегодня слышал. Эти слова, эти интонации. Где? — Где-где, в березняке.

Мужик быстренько поднялся, подтянул штаны, заправил рубаху, всё благодарил, что дали возможность вот дело до конца довести теперь он и спать будет спокойно и на душе веселей и вообще...

— Тебя как звать?

— Так эта... А чего меня звать — вот он я. Чего надо говори — счас сделаю.

— Имя у тебя есть?

— Имя? А как же. Хотеном кличут в пастухах я тут да мы же вчера с тобой за столом рядом сидели из одной миски раков ели а сегодня вот как стадо пригнали мужики и говорят тама Светанка всем даёт а как же такой случай да пропустить стадо-то загнали вот я прибежал зашёл на огонёк а тут уже всё на мази — и баба готовая и еда и бражка уже налитая стоит и мужиков полно вот и я как все а сам-то ничего такого я же вот только разик легонько так и не попортил ничего и все и уже пошёл...

Мужик вытолкнулся задом из дома, продолжая кланяться и излагать непрерывным потоком.

Вот такой у нас на усадьбе шпиён. Агент вражеской разведки сопредельной... сопредельщины.

Любава плакала над матерью. Потом сняла с её лица подол рубахи. Светана, тяжко разлепив на яркий свет опухшие глаза на таком же лице, выдохнула ядрёным перегаром и поинтересовалась:

— Чего? Гуляем? Ну и ладно.

И снова накрыла лицо подолом. Наконец появилась Домна, оглядело разорение в доме, повздыхала. Но на мою просьбу организовать баб для приведения всего в порядок отозвалась резко отрицательно:

— Мне с утра людей кормить. Не посплю — утром Доман с меня шкуру спустит. А бабам я только на поварне начальница. Не пойдут они. Иди к Доману или к Акиму. С ними договаривайся.

C-c-субординация.

Основа порядка и правильного функционирования иерархических систем. Разделение зон ответственности, подчинённость... Только меня в местной иерархии ещё нет. Домна — хорошая баба, правильная, но... Да пошли они все!

— Домна... Не сделаешь по моему слову — сам с тебя шкуру спущу. Своей властью. Ремнями нарежу и сжевать заставлю.

Домна хмуро посмотрела на меня. Кажется, собираясь послать куда подальше. Но влез Ивашко:

— Точно нарежет. И из тебя, и из Домана. Храбрит-то покойный уж какой орёл был...

Я велел Ивашке заткнуться. Но до Домны дошло. Что именно дошло — не знаю, она уточнять не стала, а просто нас выгнала. Связанных потащили в погреб, а меня потребовал к себе Аким.

Громкая болтовня недогулявших мужиков во дворе усадьбы разбудила старика. И не его одного — возле постели господина живьём наблюдались обе его руки: правая и левая — Яков и Доман.

Интересно, какой именно орган в организме недо-боярской усадьбы олицетворяет собой Ванька-ублюдок? Шило в заднице?

Дед, против обыкновения, не кинулся сразу ругаться. Простое "ну" в качестве "доброго вечера". В "лаокоонисты" переквалифицировался? Или устал, наверное.

А вот моё хамство неистощимо и неутомимо. Сказал Доману насчёт Домны и отправил управителя присмотреть и распорядится. Удивительно: дед не начал взбрыкивать. Приказывать чужим слугам мимо хозяина...

Доман, явно, тоже удивился. Даже несколько подождал. Вдруг будет команда "отставить". Но пришлось-таки пойти любезному мои команды исполнять.

Вот теперь можно и говорить. О том, что "бритва Оккама" в контрразведке не работает. Что надо использовать "полный перебор" в формулировке "папаши Мюллера":

"Верить нельзя никому. Мне — можно".

— Соглядатаев было двое. Может и ещё есть, но двоих я знаю. Один — Потаня. Его использовали "в тёмную". Он встречался со своей любовницей. Та, постоянно избиваемая мужем, согласилась передавать сказанное Потаном Паукам. Зовут её Шарка. Так? Мужа её, отца Потана, звать Хрысь. Откуда знаю? — Слушай дальше. Есть ещё один... человечек. Пастух наш, звать Хотеном. Сегодня он с какой-то бабой в лесу встречался. Поимел её, поболтал — и сам назад в стадо. Баба после ушла за Угру в Паучью весь. Он и рассказал этой бабе и про "межевые версты", и про Потана в порубе. Сам слышал. А у вас тут что?

Тяжёлый вздох Акима был, как мне сперва показалось, единственным и исчерпывающим ответом. Однако — отнюдь. Аким говорил медленно, через силу. Иногда повторяясь или надолго замолкая.

Смысл прошедшей сегодня встречи "на высшем уровне" сводился к полному восстановлению статус-кво и отказу от взаимных претензий. Таких соглашений за время существования Рябиновки было с десяток. О "межевых верстах" речь не шла. Поскольку Хохряк, злорадствуя, сообщил новость.

Вчера к вечеру в "Паучью весь" забрёл мимоходом один из приказчиков княжьего наместника из Елно. Ехал мужичок по своим делам и заглянул своих местных родственничков-свойственничков навестить. Среди разных разностей вспомнили и о Рябиновке. В этом году заканчивался данный Акиму при получении надела срок безналогового существования. Теперь пришло время определяться — или Аким получает боярство, или становится податным.

В Елно уже решили, что Аким Рябина на боярина не тянет. Стало быть, будет хуторянином. "Житьи люди". Платить подати и справлять повинности.

Тщательно и долго лелеемая мечта Акима выбиться в "вятшие" — накрывалась. Медным тазом. Аким так надеялся, несмотря на все обиды и несправедливости десятилетней давности, пробиться, доказать всем своим прежним друзьям и недоброжелателям... Хотя бы Ольбега "вывести в люди". А так... будет внучек стоять навытяжку перед всяким княжьим и боярским человеком, в затылке чесать да спину под кнут подставлять.

Я никак не мог понять все глубины Акимовой тоски. Пришлось деду прочитать бестолочи в моем лице целую лекцию. О землевладении на Руси.

* * *

На Руси земля — разная. Кажется, очевидная истина. А вот до моих современников доходит с трудом. "Разная" — не в смысле качества: супеси с суглинками попаданцы не различают вообще. Но хоть берёзовый лес отличат от елового. Наверное.

Главное, в чем попадуны и попаданки "ни ухом, ни рылом" — земля разная по владетелям своим.

На обывательском уровне моими современниками всегда предполагается личная форма собственности. "Все моё ношу с собой". Что унёс — то твоё. После падения коммунистов в народное сознание хоть с трудом, но пробивается и понятие частной формы собственности. Что-то, что в кармане не унести, что является "средством производства", а не закуской к праздничку.

Например, свой кусок земли, на котором сажают картошку и продают на базаре.

Так вот — такой собственности на землю на "Святой Руси" почти нет.

До корпоративной собственности мои современники почти доросли. Правда, на уровне законов, но не массового сознания. Общенародную — похерили. Коллективную — почти. Поскольку — "от коммуняков всё это. Свят, свят...".

А "Святая Русь" именно и есть общенародная собственность. В форме корпоративного имения "Рюрик и сыновья".

Внутри этого корпоративного владения есть конкретные "хозяйствующие субъекты". Причём, весьма ограниченные в своих правах владения и, даже, хозяйствования.

Есть земля монастырская. Тоже корпоративная форма собственности, почти полное право владения. Но — "почти". Потому что не наследуется. У монастыря наследников нет. Не закладывается и иными способами не отчуждается. И не продаётся — нельзя. Ибо — дар. Дар от владетеля земного — царю небесному. Поэтому и налогами не облагается.

Земля боярская. Вотчины. Владение, отягчённое условиями. Термин моего времени: условное владение. И наследуется, и отчуждается. Но только по суду. По княжескому. Не продаётся. И не дробится. Ибо условие владения: "служба". А службу боярскую — выставить столько-то конных, столько-то пеших воинов, оружных, добрых, доброконных — без смердов не исполнить. Смерды на земле сидят. Нет вотчины — нет смердов — нет дохода — нет боярской дружины — нет боярина.

Беспоместного боярина не бывает. Точнее: у них название другое, боярские дети. Часто — реально дети бояр. Но не всегда. По сути — отдельная сословная группа. До 17 века в Московских документах при сборе дворянского ополчения постоянно повторяются формулировки: "дворян и детей боярских".

Второй сорт с надеждой на лучшее. Повезёт — выбьется в бояре, не повезёт — осмердячится. Или вообще в холопы попадёт. Может и сам продаться. А пока большинство этих "детей" — служат. Кто — князьям, кто — настоящим боярам.

Вотчина — основа мобилизационной готовности княжества. От этого всё и пляшется. Например, поскольку баба дружину боярскую не поведёт, то и наследование землевладения только по мужской линии.

"Не гоже лилиям прясть" — это не закон салических франков, восстановленный в средневековой Франции и приведший к Столетней войне. Это юридическая норма всего мира. И Востока, и Запада. Основа обороноспособности каждого феодального владения данной эпохи. "Барон" от слова "баро" — человек. Женщина — не человек, бароном быть не может.

Любой другой тип владетеля, кроме здоровенного мужчины-барона — государственная измена и дырка в системе национальной безопасности. Допускается только в исключительных случаях при отягчающих обстоятельствах.

Младшие братья живут в усадьбе, или отделяются и строят свои. Но остаются под властью старшего брата и на его земле. В надежде унаследовать всё. Ибо вотчина не дробится, чтобы не усложнять процесс сбора ратей, не допускать обнищания боярских родов и соответствующего снижения качества утилизируемого, по княжескому призыву, ополчения.

Феодализм — система. А отнюдь не беспредел на коне и в доспехах типа большой консервной банки. Система чётко и очень жёстко прописанная. С весьма детально очерченными правами и обязанностями. В части имущественной, в части формы одежды, в части приветствия "по уставу"...

Император германский Фридрих Барборосса договаривается о личной встрече с папой римским. Ритуал предусматривает три действия: император становится перед конным папой на колени, целует папскую туфлю и ведёт папского коня к крыльцу. Две первых операции у Барбороссы возражений не вызывают. На коленях постоять, к папиной обувке губами императорскими приложиться — нормально. А вот взять коняшку под уздцы и сделать пару шагов — оскорбление чести и достоинства. Международный конфликт и ущемление государственных суверенитета с престижем.

Почему?

Две первые операции относятся к символике христианской, церковной. Коленопреклонение и лобызание. А вот прогулка с папской лошадью — действие слуги, конюха в отношении своего господина. Это уже из области светской. Признание отношений вассальной зависимости между владетелями.

Такие мелочи мои современники-попаданцы просто не ловят. А для туземцев это — как дышать. Система.

Княжеские земли...

Изначально все земли на Руси были пустые. В том смысле, что жили на них угро-финские племена. Рыболовы-охотники-собиратели. Дикари лесные. "Андрофаги" по Геродоту.

Потом на пустые земли пришли "настоящие люди": словене, славяне, балты, русичи. В законе сказано: "людины". Те куски земли, которые они засели своими общинами, стали общинными.

Как американцы гомстеды раздавали?

— Воевал против Севера? Нет? Сбор 10 долларов, участок 65 га. Пустой земли.

— Так там же эти... аппачи с команчами, дакота с сиу...

— Ага. А ещё бизоны, койоты и кролики. Охота там... ну просто сказка! Сказано же: пустые земли.

Сидящий Бизон и Маленькая Лошадь долго возражали. Бизоны — года два-три. Аппачи — вообще только одну кампанию. Потом их всех загнали в ущелье и положили. 18 тысяч кровожадных дикарей. То есть, конечно, собственно дикарей было процентов 20, остальные — кровожадные дикарки и дикарёнки. С грудного возраста начиная. Разновидность дичи, встречающейся на "пустых землях".

У нас тут не там. Мы гранты любим, а вот генералов Грантов... Так что вепсы, к примеру, и в третьем тысячелетии будут жить на территории Тверской губернии. Но — не все. И — по нашему.

А у нас — коллективная форма собственности и хозяйствования. Так и называется — колхоз. Другое название: русский "мир". А иначе не выжить.

Немецкие колонисты в Российской империи расселялись по-разному. Под Одессой — отдельные богатые хутора, даже поместья. На Волге — земля врозь, но жить селом. В Сибири даже в конце девятнадцатого века пришлые немцы селились русской общиной.

Общиной, даже в тайге, даже немцы — выжить могут.

О русской общине много чего написано. Легенды и мифы... Можно Степняка-Кравчинского почитать насчёт русского "мира" и украинской "громады". До сих пор эта форма собственности в нашем менталитете сидит. Потому что это — не только собственность, но и образ жизни. И в государственном устройстве, например, отражается. Именно "общинность". Хуторяне, хоть и тоже на земле сидят, а думают иначе, чем деревенские. Чем "общинники".

Вокруг каждой общины земли на Руси остались прежними, свободными. И сами общины были свободными. Потом пришли князья и стали собирать дань.

Старое бюрократическое правило: "бумажка сама не ходит".

Аналогично: "земля сама дохода не даёт".

Поэтому хоть и говорят "дань с таких-то земель", а имеют в виду — с общин, которые на этой земле сидят. Которых власть "доит".

"Это наша корова, и мы будем ее доить". В различных формах. Называется — "фискальная политика", налогообложение.

Сначала было самое простое — "полюдье". Пошёл "по люди" и отобрал сколько смог. Только общины на одном месте не сидят — переходят постоянно с места на место. Ищи этих "людей" по лесу.

Княгиня Ольга сама полюдье собирала. Сбор дани проходил в форме воинского похода по первому снегу.

На местах, где она стоянки в этих походах устраивала, города теперь поднялись. А общины — "примучивали". Убедили платить. Все земли стали княжескими. Вся "Русь Святая" стала собственностью корпорации "Рюрик энд санз".

Как Роснефть или Газпром — на разных участках трубы разные начальники. А собственность у них — общая. Так и говорят — "национальное достояние". И гоняют по этому "достоянию" вооружённые отряды. Всю зиму. Так было при Рюрике, Олеге, Игоре.

Ольга начала ломать такую форму фискальной политики. Накладно это и неэффективно. Стала раздавать землю боярам в вотчины, а на остальные земли ставить управителей. Тиуны, погостные бояре...

Свободных земель на Руси мало осталось. Только на окраинах да в глухих местах. А все веси, которые на княжеских землях стоят — платят князю подати. И повинности исполняют. То есть, земля у них, с одной стороны — общинная. Её община пашет, с неё живёт. А с другой стороны — княжеская. Община свою землю продать не может, наследования нет. Каждый год — передел семейных долей. Обычно — по едокам или по работникам. У общины на эту землю из прав — только пользование на условиях уплаты податей. Нет платежей — князь может похолопить всех. И продать. Или, что чаще бывает, отдать кусок земли с общиной боярину "в вотчину".

Общинная земля — тоже "условное владение".

И вотчинную землю, и общинную — заложить нельзя. Ибо заимодавец не сможет такой заклад забрать. А вот доход с них — можно. По "Правде" — весь урожай ржи за год с семейного надела, обмолоченный и ссыпанный, оценивается в полгривны.

Можно ещё и управление передать. На определённый срок с определёнными условиями.

Князь общинную землю не может продать — не его. А вот подарить — можно. Но и князь землёй тоже не владеет. Князь сидит на уделе. На правах управителя. Скажет Великий Князь — и погнали "светлого" удельного князя с удела. Снова — владение условное.

Условие — соответствовать верховной власти Великого Князя Киевского. Иначе, вполне по моей современности: "освободить от занимаемой должности в связи с утратой доверия".

Но пока князь на уделе сидит — может кусок земли отдать боярину в вотчину. Навечно. Тоже знакомо: приватизация, тендеры и аукционы на федеральную и местную собственность. Бесконкурентные.

Если на этом куске община сидит — будут смерды не княжеские повинности и подати нести, а боярские.

Смерды лично свободны, ни к земле, ни к боярину не привязаны. Нет ещё на Руси крепостного права. Не холопы, не "орудие говорящие". Вроде бы — хорошо. Не любо — встал да пошёл. А куда? А как? А труда столько в эту землю вбито... Получается баланс рисков: боярин хочет больше, но рискует остаться без смердов. Без их хлеба он, может, и проживёт. Но выставить бойцов не сможет. Перестанет быть боярином, следом вообще вотчины лишится.

Смерды и хотели бы владетеля послать куда подальше, но тогда нужно самим уходить. А это тяжко. И куда пойдёшь? Из-под боярского кнута да под княжескую плеть?

Бояре хотят взять в вотчины побольше земель и смердов. Князья не дают: с вотчин есть рати, но нет податей. Что князю важнее — иметь доход или собирать ополчение?

Натуральное хозяйство: земельная рента взыскивается в натуральной форме. Подати — хлебом, мехами, льном. Повинности — личным трудом. Защиту родины — собой.

Позже всё это постепенно будет переводиться в денежную форму. В Англии, например, появятся "щитовые деньги": серебро вместо щитов.

"Заплати и спи спокойно".

Пока боярин сидит на своей вотчине — он за смердами присмотрит, всякого баловства, разбоя на своих землях не допустит. Владетель о вотчине заботится, рвать сильно не будет — там семейство его, родовое владение. Надо сохранить и приумножить, братьям-детям-внукам оставить. Тиун княжеский — наёмник. Временщик. У него и интерес другой, и спрос иной. Вот и прикидывай — что лучше.

Ещё есть собственно княжеские поместья. Это аналог боярской вотчины. Только не отягчённой условием службы. Поскольку сам князь — всегда в службе. Эти княжеские земли малы. В Новгороде вообще запрещено князю, княгине, людям их покупать землю в собственность. Там князю земли дают в "кормление" — вот тебе кусок, на котором не ты — мы сами соберём налоги и тебе отдадим, с них и живи.

* * *

Глава 51

* * *

Между боярами-вотчинниками, у которых "служба княжеская" и нет податей, и смердами, у которых службы нет, а есть подати и повинности — прослойка, "житьи люди". Это не смердовские общины — с места на место не бегают. Живут на своём наделе, выкручиваются. Мелкие землевладельцы, хуторяне, фермеры... По-разному можно называть. И сами они разные.

Кто-то из смердов. Разбогател, выкупил у князя или у вотчинника кусок земли. Построился, живёт. Часто не в собственность выкупил, а в долговременную аренду взял. Часто — с дополнительными условиями. Типа — "без права продажи". Или: "обеспечение стола господина свежей дичью".

Другие — из купцов. Они не сколько крестьянствовать землю покупают, а так... для диверсификации бизнеса. Берут лесные участки. С бортными деревьями, где пчелы живут — мед, воск промышлять. Смолу курят. Ещё промыслы есть. Возле городов и животину на продажу разводят.

Иные — из выслуживших своё попов и приказчиков. Они большое хозяйство не строят. Так, чтобы дожить спокойно, в сытости, в собственном доме.

Всё это — отнюдь не частная собственность. В очевидном для моих современников смысле полного владения: "что хочу — то и ворочу".

Отдельная категория — отставники вроде Акима. Эти землю не покупают — князь даёт за службу. Но не на условиях немедленной службы. В безусловное и полное владение. Но не навечно. Вот только это и похоже на частную собственность моего времени. Да ещё и с освобождением от налогов. Но не долго. Обычно, лет восемь-десять. Время чтобы хозяину подняться.

Срок оборачиваемости инвестиций в здешнем сельском хозяйстве — около трёх лет. С учётом размера стартового капитала и желаемого результата, вложенные силы и средства должны, обычно, обернуться трижды. И по сельскохозяйственным технологиям получается примерно так же.

Простой пример: строить из сырого леса можно только времянки. Потом надо заменять. А лес должен в штабелях года три пролежать, прежде чем годным станет. И организационно правильно: за десять лет первый "починок", первые расчищенные "по горячему" под пашню участки сработаются. Если сможет владетель прожить дальше "первого хапка" — можно с ним дело иметь. Если нет — бестолочь, записать в смерды.

* * *

Вот приедет в этом году в Рябиновку по первопутку тиун княжеский, посмотрит хозяйство, опишет всё и скажет сколько надо князю платить. И будет каждый год наведываться, подать собирать и присматривать — а не появилось ли у Акима чего-нибудь новенького? Промыслы какие? Смерды-арендаторы? Потому что налог считается не с земли, не с площади, а с объектов налогообложения.

И будет Аким дёргаться и соображать: как лучше? Хоть бы понять — чего хотеть.

В бояре? Тогда надо смердов на землю осаживать, селение им помочь построить, самому набрать и вооружить слуг. И кормить их. А вытянешь ли?

Или — в податные, осмердячится? Отдал князю его дольку и спи спокойно. Нет нужды железо закупать. А железо — дорого. Полный доспех западного рыцаря — около двадцати килограмм. Эквивалент стада коров в шестьдесят голов. Боярские гридни столько на себе не таскают. Вообще, на Руси доспех легче. Но тоже — весьма накладно. А ещё людей и коней содержать надо.

Так может, просто вольным остаться? Не к чему держать дармоедов, обувать, кормить, учить их бою... Не прискачет вдруг посреди пахоты гонец с криком: "все в седло, князь ждёт!".

Дёргаться Акиму — только до первопутка. Потом... уже всё по накатанному пойдет. Ещё одно податное имение в волости появилась. Будут доить. Как хорошая баба корову доит — досуха.

Сначала, когда Аким только пришёл сюда, рвался в бояре. Сам рвался и людей своих заставлял пупок рвать. Усадьбу строить, лес под пашню для будущих смердов сводить. Потом жена умерла.

Была у Акима мысль взять за себя девку молодую. Сыновей себе настругать. Не срослось. Марьяша очень против была. Потом Храбрит в гору пошёл. Стало ясно, что зять и сам в бояре метит. Тогда дочка внука заберёт. А для кого тогда рваться?

Весной, когда Храбрит земельный надел на Черниговщине получил, и Марьяша туда поехала — смысла добиваться для себя боярства вовсе не стало. Да и не вытянуть Акиму боярства — у вотчинника должно быть не менее полутора десятка бойцов. Значит, не менее сотни душ на собственной земле.

Душа — это взрослый мужик. У баб души нет. Как там, в теологии — не знаю. А вот в имущественно-налоговом душа — это тягло. Ни ребёнок, ни дед, ни бобыль — не в счёт. А у Акима... Бойцов-то он, может, и выставит. Только надел его всё равно за вотчину не посчитают. Так что — в податные. А такому уже подняться не дадут. Подати столько съедят, что на "бойцов выставить" уже не хватит.

"Вагон несбывшихся надежд".

С острым осознанием их невозможности, нереализуемости и бессмысленности потраченного времени и усилий.

Яков уходил проверить сторожей, посмотреть, как там утихли недогулявшие мужики. Принёс ещё пива с поварни. Аким продолжал свою повесть, а я все чётче понимал: "не мой монастырь", "не мой чемодан"... Короче — не моё. Надо уходить. Или — ломать ситуацию. Коренным образом. Как ёлочку новогоднюю: "под самый корешок".

Аким с перспективой бесперспективности уже смирился. Лишь бы не дёргали попусту, да людей, которых он сюда привёл, не обижали.

А меня участь смерда-хуторянина не прельщала ни в каком варианте. Марьяша ещё тянет на "фермер'с дота" из Диппёрпла. А я — точно нет. И дело даже не в глобальных целях и сверхзадачах.

"Всякую общественную пирамиду хочется отрицать. Но удобнее делать это с её верха" — не помню кто сказал. Но — правильно.

Хочу в бояре. Звучит... Идиотски звучит. Не в первый раз такой... акцент наглеющего кретина в моих умозаключениях. Ничего, потерпим. Мне сторонние оценки звучания... не композитор я.

"Если не использовать наилучшим образом то, что имеем сейчас...". А что имеем? Имеем сплошные "да, но...".

Имеем Акима Яновича Рябину. Боярин. "да, но..." — нет грамотки боярской, потому что нет вотчины.

Имеем землю. "да, но..." — земля без смердов вотчиной не является. Нужно весь поставить, заселить, предъявить успешное хозяйство не маленького размера.

Имеем... Целую весь смердов. "Паучью весь". Вполне обустроенную, большую, процветающую. На нашей земле. "да, но..." — но они-то думают, что земля их, а не наша. И сама весь нынче не боярская, а княжеская.

Юлька-лекарша, пересказывая истории про юность своего папаши, говорила, что тот одну весь разгромил и выжег. А селян похолопил. Другие веси тоже похолопил. Наверное, все-таки, не "похолопил", а "примучил" — убедил платить подати.

Может, в те времена, когда Юлькин батя свой "гитлер-югенд" строил, в Туровских глухих лесах такая шутка и проходила. А здесь — точно не пройдёт.

* * *

Есть понятие — "дикая весь". Поселение, которое никому не платит и охранной грамоты ничьей не имеет. Такое — большая редкость, как в вороньем гнезде найти алмаз.

Крестьяне в одиночку прожить не могут. Это же не охотники — ушли в лес и их не видно. Крестьянину и железа надо больше, и соль. А главное, из-за чего тайные земледельческие поселения не сохраняются в тайне долго — скотина. Ну не доится корова без быка!

Как хочешь называй — случка, осеменение, покрытие, вязка... Но хоть раз в год корове нужен бык. Или — зоотехник. А до зоотехников здесь... восемьсот лет интенсивного исторического процесса.

Только к быку. Иначе не будет от коровы молока. Нет молока — детская смертность удваивается. Если ребёнок между годом и шестью не получает достаточно молока — либо смерть, либо болезни. По всему спектру. Включая, например, нарушения психики в форме неспособности к речи. А что с костями детскими творится... А стремительно прогрессирующее число переломов у взрослых женщин...

Не зря у европеоидов в желудке даже и во взрослом возрасте сохраняется выработка фермента, позволяющего переваривать молочную лактозу. Неграм это не надо — и так живут. А нам без молока — никуда. Кто не мог молоко переварить — потомства не оставил.

Держать ещё и быка к двум-трём коровам... А по восемь тонн сухого сена заготовить каждое лето на каждую рогатую голову? Накладно получается.

Хороший бык-производитель — большая ценность. Требующая специфического ухода и кормления. На большую весь держат одного, редко — двух. Владелец хорошего быка может ничем другим не заниматься — бычья сперма прокормит. За каждую случку соседи платят. И немало.

Эренбург вспоминает, что во время плебисцита в Рурской области в конце 20-х 20 в. жил один мужичок. Хорошо жил. За счёт своего быка-осеменителя. И был против воссоединения с Германией. Так соседи обоих — и хозяина, и быка — назвали "Сепаратистами", и перестали ходить к ним на случку. В смысле: коров водить. Рур — воссоединился, мужик — разорился. Позднее всех, кроме быка, закопали. На Восточном фронте. Быка раньше съели.

Спрятавшийся в лесу крестьянин идёт к людям. Осеменить свою кормилицу. Заплатить хозяину за труды его бычары. А деревенские, кроме осеменения коровки, устраивают самому отшельнику ещё и налогообложение. Либо мужик вносит долю в подати большой веси. И всем остальным от этого легче. Либо его напрямую сдают сборщикам податей. Тогда бедняге ещё и постой налоговой команды добавляется.

Это если отшельник на хуторе живёт. Дом-два можно спрятать. А большую весь в лесу не спрячешь: и поля, и покосы даже и под снегом видны. Стога, вырубки... Столбы дыма над печами-очагами зимой, в безветренную погоду на сотню метров подымаются — можно и за десяток километров заметить.

Так что, здесь — хозяйство натуральное, но отнюдь не хуторское. Даже натуральное хозяйство может функционировать только в приличном по размеру поселении. А там появляются дяди с железяками. Которые говорят — "дай".

"Всякое государство есть форма организованного насилия". Классика, марксизм. А вот более древнее, итальянское:

"Разница между шайкой разбойников и законным правительством состоит лишь в том, что разбойники следуют собственным сиюминутным желаниям, а правительство — писаным законам. Которые оно же само и пишет".

Вот почему так отмечаются и возвеличиваются в истории разных народов первые законодатели. А сами законы, кодексы часто вообще относят к делам божественным, не человеческим. Ведь они переводят сущность "власть" из категории "душегубы проклятые" в категорию "богом данная".

Древние римляне, когда их бандиты-патриции сильно прижали, потребовали от племенного вождя-рекса записать законы. И Тарквиний Древний написал "Законы двенадцати таблиц".

Моисей на горе Синай перевёл власть бандитскую, свою и брата Аарона, в категорию "десяти заповедей" со статусом божественного дара.

Почему бандитскую? — Это вы про Моисея-то спрашиваете, у которого самые мягкие статьи — убийство госслужащих при исполнении и мошенничество в особо крупном?

А на Руси почитают Ярослава Мудрого — создателя "Русской Правды". Он остановил откровенный бандитизм первых князей: Олега и Игоря, Святослава и Владимира. Ничем не ограниченный разбой руси, наведённой на "Святую Русь" княгиней Ольгой и её внуком.

Ярослав дал людям права. "Прав-да" — права данные. Хотя по тексту речь идёт о штрафах, взысканиях и наказаниях. Почти все — в пользу власти, самих князей. Это и есть важное право — не платить больше указанного. Надежда: хоть что-то останется после княжеского суда.

"Правда" перевела разбой княжеских дружин из разового, спонтанного режима "полюдья", в режим грабежа планомерного — сбора податей, выплат виры, покрытия судебных издержек.

"Блаженны павшие за правду.

Ибо войдут они в царство божие".

Не об этой ли "правде" говорит Иисус в "Нагорной проповеди"? — Если так, то всем мытарям, погибшим при исполнении должностных обязанностей на поприще "грабежа планомерного", гарантируется полное отпущение грехов и вечное блаженство. Посмертно.

Чтобы вся эта система работала, необходимы объекты налогообложения. Веси на княжеской земле.

Есть люди — мытыри, которые собирают подати. Дольку отдают наверх, с остатка — живут. Поэтому найти бесхозную, ничейную, "дикую" весь значимого размера — практически невозможно. Сманить на свою землю чужую весь... теоретически возможно. Глад, мор, пожар... Но в наших условиях — нереально.

Подмять, "примучить" чужую весь — просто криминал. Попробуйте увести у действующей власти объект налогообложения... Есть конкретный чиновник, который должен привезти вот с этой территории столько-то гривен. Сумма известна заранее. Все налогоплательщики известны. Увеличить суммы налоговых платежей по своему усмотрению он не может. Да, за кое-какую мзду он может закрыть глаза на разросшуюся весь, на возникший новый промысел. На некоторое время. И всё.

* * *

Ну, Ваня, специалист по поиску выходов из лабиринтов, взял и быстренько придумал: и где же это Акиму Рябине взять хотя бы полсотни душ смердов для поселения на своём наделе. Меньше — просто никто и разговаривать не будет.

Это раз.

Где их расселить? В землянки? В шалаши? Тогда давай сразу и лес корчевать — под новое кладбище.

Это два.

И чем кормить? До будущей весны, когда они смогут выйти на расчистку и раскорчёвку собственной пашни. Потом до следующей весны, когда они эту пашню вспашут и засеют. И до последующей осени, когда на их собственной пашне урожай созреет.

Это три.

А "Паучью весь"?

"Хочется. Но колется".

Мне это... "не раскусить". Обзовём это "зелёным виноградом". И отложим до выяснения.

Теоретически я очень богатый человек. Могу просто купить нужное число холопов и посадить на эту землю.

Лежат в дупле подарки княжны. Но их и не продать, и не показать. Лежит за Десной мой клад золотой. Но он там, а я здесь, а холопы...

Назовём это "неразвитостью товарно-денежных отношений". И отложим для более подходящего времени.

Есть команда бойцов. Вышел на большую дорогу, наловил народу и... И нам этого не надо. Отдача будет... княжеская. Отложим вообще.

Мозги упорно пытались закипеть.

"Не решить нам в мире этом

Всех проблем, всех проблем".

Не надо всех. Дай бог — чисто личных. Из числа проблем расселения сельского населения в условиях древнерусского землевладения.

Аким уже тихонько посапывал. Заснул посреди фразы. В оконцах темнота сменилась серостью. Скоро светать начнёт. Пойду-ка я, может, и вправду — "утро вечера мудренее". Знать бы ещё: утро какого дня.

Яков вышел вместе со мною на крыльцо. После тёплой комнаты, на дворе пробирала утренняя свежесть. И вправду — "сереет восток". Яков чуть придержал меня за плечо:

— Чего с мужиками делать?

Вона как. Уже у меня и приказа спрашивают. Статус Ваньки-ублюдка растёт прямо на глазах. Статус где? В стремительно смердеющей Рябиновке?

— Отпускать. Пусть дела делают.

— И Потаню?

Стоп.

"Взялся за гуж — не говори что не дюж" — русская народная, многократно проверенная.

Начал играть в эти гебешные игры — доведи дело до конца. Ну-ка, прикинем возможные оперативно-тактические комбинации.

Имеются два вражеских канала передачи информации. Один, как известно противнику, мною засвечен. А вот второй... Для "пауков" выглядит вполне "чистым". Тогда надо толкнуть по нему дезу. Дезинформацию. Какую? Думай, Ванятка, думай. Времени — час. Потом стадо погонят на пастбище. "Стукачок" должен уйти с "горячей" новостью. И вывалить её на своего "подстилочного" связного. А чтоб ни у кого не возникло сомнений... Да, получается, что Потан ещё должен сидеть.

— Нет. Пусть посидит.

— Он не замазан. Нехорошо.

— Сам знаю. Ты лучше придумай: что б такое Хотен мог бы рассказать, что б "пауки" поверили и какую-нибудь глупость сделали. А мы бы их на этом поймали бы и... ну как-то... раком поставили.

В предрассветных сумерках дикий взгляд Якова выглядел особенно выразительно. Он не полез в затылок чесаться, не стал оглаживать или жевать бороду. Только руки на поясе резко сжались и разжались.

— Не знаю.

— Думай. Ведь есть же у тебя мозги! Ты ж их лучше меня знаешь. Или так и будешь Акимовым умом жить? Так ведь сам видишь — какой нынче Аким. Думай. Или все в смерды пойдём.

Яков хмыкнул, оглядел пустой двор, снова хмыкнул.

— Раком, говоришь? Ага. Свиданка. С Пригодой. Твоя.

Я не сразу вспомнил кто такая Пригода. Потом медленно дошло и остальное.

— И?

— "И" — ты думай. Ты — боярыч.

"Как аукнется — так и откликнется". Народная мудрость широкого применения.

Наехал на Якова со своим "думай". И тут же получил таковое же в ответ.

Мда, слугой или холопом быть легче — не с чего мозги сушить. Я потянул Якова с крыльца к недостроенной башне, внимательно оглядел окрестности и внутренности "недостроя". Яков слабо сопротивлялся. Но, похоже, ему самому было интересно. Что ж это такое развлекательно-завлекательное я придумаю.

А придумалось вот что. Между делом сообщить Хотену, что в эту ночь у меня свидание с Пригодой. Место встречи, после нескольких хмыканий Якова, определилось как наша сторона реки в районе нижнего брода. Там где я вчера был. Это не наша земля и от поселения близко — девка может туда прийти. Правдоподобно. Можно Хотену обоснованно толкнуть эту дезу, расспрашивая о путях туда. С многозначительной похотливой усмешкой и упоминанием девки. Без имени, но вполне идентифицируемо.

Информация дойдёт до "пауков". Девку, само собой, не пустят. А вот для задержания нарушителя свеженького соглашения о разделе территории в лице самого боярича — явится команда захвата. Которую мы и захватим. Предварительно заставив побегать по лесу и перебраться на нашу территорию.

"Охотник превращается в добычу" — приём старый, но от этого не потерявший актуальности.

Тогда уже "паукам" придётся объяснять — почему они своих клятв не держат. И как-то расплачиваться.

Солнце ещё не встало, но на дворе уже было светло. Яков ушёл к господину в опочивальню — ему самому бы вздремнуть. На крыльцо поварни вышла Домна, широко зевнула и поманила меня пальцем.

Организм растущий: интриганскими изысками не обманывается, хочет кушать всегда.

Отчёт Домны о наведении порядка вокруг Светаны был краток:

— Курвы. Всё растащили. Воды принести не в чем.

Потом появились из погреба вчерашние битые.

Звяга, с замотанным ухом и ободранным об стену лицом, был весел и извинялся. Его напарник по имени Сухан — смотрел мрачно. Но, как обычно обильный завтрак из трёх блюд, несколько улучшил его самочувствие. Полных извинений я не услышал. Однако фраза: "Я как выпью — совсем дурной" означала признание собственной неправоты.

Чуть не пропустил Хотена. Сперва он сильно задёргался после вопроса о путях к нижнему броду. Но моё объяснение принял. Заинтересовался. Вспомнил рассказы очевидцев о демонстрации Пригодиных прелестей на боярском крыльце. Сильно скорбел, что сам не присутствовал, не посмотрел, не подержался. Даже начал набиваться в проводники. Потом я уже и сам не мог остановить его "географические рассказы". А от длительного изображения "гнусной похотливой ухмылки" заболели все мышцы на лице.

Наконец, свою команду собрал. Взамен недоработанного мною комплекса упражнений общефизической подготовки, они получали на сегодня наряд на резку веников. Видимо, у меня был несколько взвинченный вид, так, что даже Чарджи ограничился только недовольным хмыканьем.

Доман построил весь мужской личный состав усадьбы во дворе, произнёс напутственное слово, и колонна мужиков с четырьмя подводами отправилась на исполнение выборочного обрезания белокожих красавиц. А я — спать. Две ночи без сна — нормально. Но впереди ещё и третья.

Однако сразу отрубиться не удалось. Все крутилась в голове ситуация, в которую попал Аким Рябина. И я с ним, что для меня куда важнее.

* * *

Есть два разных подхода к процессам с собственным участием.

Один — "прыгательный".

"Пропасть нельзя перепрыгнуть за два прыжка". "Нельзя быть немножко беременной". Такой... двоичный подход. "Или всё, или ничего". "Рубикон перейдён, жребий брошен".

Нормальный вариант. Если прыжок подготовлен. Как было у Юлия Цезаря, как было у большевиков в семнадцатом. Всё сделано, подготовлено, возможные варианты просчитаны, сценарии прописаны. "Скорая помощь" и страховка — наготове. Можно прыгать.

К сожалению, вот эта нудная подготовительная часть прыжка часто остаётся за кадром. Этим как-то не хвастают. Поэтому многие "решальники" и "решуны", и по жизни, и из числа моих коллег-попаданцев, реализуют самый скверный вариант — прыжок "очертя голову". Не задумываясь о деталях. О том, какие слова нужно при этом "очерчивании" говорить, какому богу верить, хоть в какую сторону "чертить". Да и сам "инструмент черчения" в поле зрения не попадает.

Получается авантюра. Не от — "увлекательное приключение", а от — "глупое, необдуманное действие". Я таких кунштюков не люблю. У меня, как у французских поэтов девятнадцатого века:

"Всякий экспромт должен быть хорошо подготовлен".

Зануда я, ну что тут поделать.

Пропасть, канаву можно преодолеть только одним прыжком. Но никаким прыжком не одолеешь дорогу. "Дорогу осилит идущий". Шаг за шагом. Не останавливаясь и не меняя направления.

"Даже дойдя до вершины — продолжайте идти".

Нельзя быть "немножко беременной". Но вот сам процесс, приводящий к такому состоянию — вполне может быть долгим и... многопозиционным. "Пролонгированный коитус" — слышали? А теперь сравните с "очертя голову". И что приятнее?

Даже прыжок в стиле "очертя голову" при таком подходе становится несколько акробатическим, но просто очередным шагом. После ряда предшествующих и перед рядом последующих.

"Пошаговый подход" мне ближе. На него хорошо ложатся и мои дискретные модели. И сети Петри, и принцип Беллмана. Здесь есть наиболее привлекательный для меня уровень свободы. Нет ни жёсткого ограничения двоичности, ни безграничного болота непрерывности. Вместо подкидывания простой монетки с заранее известным исходом в 50%, переходим к многогранному и многомерному игральному кубику. Да ещё с возможностью по-разному взвесить грани и разместить разметку.

* * *

Для спасения Рябиновки можно "прыгнуть очертя голову". Единственная видимая цель такого прыжка — "Паучья весь". Прыгать можно. А вот как, каким прыжком превратить это паучье гнездо в спасательный круг...

Тут надо не "очертить" голову, а применять её. А она не применяется. Или я не всё вижу? Или — вижу, но не понимаю?

Или вообще, вся эта затея с "золотой отмычкой" в форме Марьяши была ошибкой? В каморке папы Карло оказалась заветная дверца. За которой — волшебный театр. В формате бесконечного коровника со мной в качестве скотника. Счастливая марионетка, дёргаясь на ниточках кукловода-мытаря, старательно убирает навоз всю оставшуюся жизнь.

Буратино осмердяченный.

Я не против навоза. Коровьего, лошадиного, птичьего... Очень интересная группа материалов с ещё не вполне раскрытыми свойствами. Как конструкционными, так и лечебно-профилактическими.

"Как много нам открытий чудных

Готовит испражнений дух".

Лучшее и единственно надёжное средство от облысения — испарения куриного помёта. А как Анна Ахматова искусно смешивала различные виды навозов при обустройстве своего места жительства во время эвакуации? Есть у меня мысли по этому поводу. Надо бы покопаться... Но вся жизнь — это чересчур долго.

Может, надо развернуться в другую сторону и построить пошаговый план спасения из других кубиков? Каких? Что у меня вообще есть в этом мире? Я последовательно перебирал свои приключения. С самого начала, с мохнатых питекантропов на снежном склоне.

Кинуться в ноги к Укоротичам? Или к Гордею?

"И дорогая не узнает

Какой у дурня был конец".

Княжна? Учитывая характер нашего знакомства и её последние пожелания... "фифти-фифти".

А кто ещё может помочь? Смоленский дядя Николая? Ага. Потом догонит и ещё раз... "поможет".

Помощи ждать неоткуда. Собственные финансовые ресурсы... таки да, но не здесь и не сейчас. Ни связей, ни денег, ни собственных сил и умений. Одни мозги. Которые просто закипают от перенапряжения, как вода в радиаторе автомобиля при долгом и крутом подъёме. Вот сейчас и крышку вышибет.

"Куда пойти, куда податься.

Кого б побить и с кем надраться".

Прелести жизни попаданца. Сирота. Одиночество. Деклассированный элемент. Ни совета по-настоящему спросить, ни помощи получить. Сочувствие — невозможно. Ибо как можно сочувствовать такому выверту природы, человеку из другого мира, из другой эпохи? Как можно со-чувствовать не-понимаемому, чуждому, нелюди? Да и поможет ли мне сочувствие, помощь, совет людей, которые просто представить не могут, как я сам думаю, чувствую, мир вижу?

Для здешних, например, атеист — что-то мерзко-пакостное. Дьявольское. Хотя какой может быть дьявол без веры в бога? Такому нельзя сочувствовать, его следует уничтожить или, хотя бы изгнать. Так что, "всё — сам".

"И никто не подскажет

Где тропинка моя".

Самое скверное — даже не отсутствие помощи от туземцев. Отсутствие понимания. Они мне — не товарищи. Слуги, исполнители, защитники. Помощники и учителя. Ублажительницы и накормительницы. Но — не равные.

Факеншит! Это ж куда надо вляпнуться, чтобы возмечтать о торжестве демократии и равноправия! Куда-куда... в "Святую Русь".

Нет и никогда не будет здесь такого кайфа, который бывает при "мозговом штурме" в сработавшейся команде. Удовольствия более сильного, более разнообразного, более яркого и острого, чем всё остальное. Включая секс. Удовольствия взаимопонимания и со-мышления. Всякий человек — одинок. От рождения до смерти. Но когда эта скорлупа пожизненного одиночного заключения в собственной личности хоть на минуты, на мгновения разрывается...

Здесь этого нет и никогда не будет — слишком разный бэкграунд.

"Необходимость — лучший учитель". Мне это ещё в прошлой жизни приходилось и проверять, и подтверждать. Личным опытом. Значит — будем учиться.

Вот Яков посоветовал: толкнуть дезу о свидании, заманить "пауков" в заранее известное место. Потом устроить "гонки за зайцем". Заманить в засаду и захватить.

То, что он не всё сказал — само собой. Невозможно сказать "всё". Да и вообще: Яков не говорун. Но не оставляет ощущение, что я не всё понял даже из сказанного. И из подразумевающегося — особенно. То, что для него очевидно, то для меня... Даже в голову прийти не может.

Элементарно: дело будет ночью в лесу. Фонарик с собой брать? Ага. "А что такое — фонарик?".

Сон не приходил. А приступ меланхолии с мизантропией и само... Ну, наверное, это называется "самобичевание". Или — "самокопание"? Самоедство? Так вот, это — не уходило.

"В здоровом теле — здоровый дух". Ещё проще: "Не бери в голову — бери в ноги. Толще будут".

Намёк — понял. И я пошёл отрабатывать комплекс общефизических. Уже минут через пятнадцать, отдуваясь и обливаясь, я злорадно представлял физиономию Чарджи при отжимании по-японски.

"Встаньте на носки ног и кулаки рук". А что, у самурая кулаки не на руках? А носки — на ушах?

"Прикоснитесь кончиком носа к земле между носками". Это... как-то... очень неудобно... ну, предположим.

"Не отрывая кончик носа от земли, продвигайтесь вперёд, удерживая перед мысленным взором зрелище цветущей сакуры...".

И комментарий полного доброжелательности сенсея:

"Центр сосредоточения энергии тела и духа должен следовать за вашим носом максимально близко к поверхности татами. Повторяйте упражнение, пока цветки сакуры перед вашим внутренним взором не распустятся полностью. Как на священной горе Фудзияма при наступлении утра".

Между прочим, центр сосредоточения энергии — это у них в солнечном сплетении. Прижимаемся животом к земле между носками ног и, не отрывая нос от земли, мед-е-е-е-дленно вытягиваемся вперёд... Хоть как она выглядит? Эта цветущая сакура на горе... какая-то там яма...

Пропотел я хорошо.

Интересно, почему когда капает с кончика носа — чувствуешь себя успешным, правильным мужиком, а когда:

"У красавца-молодца

Что-то капает с конца"

сопляком-неудачником? Ну, или подтекающим самоваром из той Мурзилочной загадки.

* * *

Глава 52

Ближе к вечеру начали возвращаться мужики с подводами. Домна всех покормила, потом мужики разбрелись ровнять ветки и вязать веники.

"Фирма веников не вяжет" — это хорошо или плохо? Потому что моя команда не пошла вязать и ровнять, а снова взяла подводу и отправилась дорезать недорезанное. Среди общей суматохи разбора веток не привлекли особого внимания погруженные на телегу пара мешков. Доспехи мои ребятки ещё могут дома оставить, а вот без колюще-рубяще-режущего в ночной лес... Хотя я строго-настрого приказал: "ловить и вязать, а не рубить и резать".

Как обычно: "ни один план не выдерживает столкновения с действительностью". Предполагались собачьи бега с "пауками" в качестве гончих и мною в роли механического зайца. Никакого кровопролития, чисто захват нарушителей с последующим пристыживанием их односельчан.

Я вообще воображал это как встречу с двумя-четырьмя подростками моего или чуть постарше возраста. Типа: "Ты чё по нашей улице ходишь? А закурить есть? А наших девок снимать — кто разрешил?". Далее традиционно: оплеуха, переворот в полете, ноги в руки и... "у-тю-тю — погнали наши городских".

Тут выходят добрые дяденьки типа дяди-Степы-милиционера: "А кто это тут у нас шумит-хулиганит? А пройдём-ка для выяснения".

Ага. Здесь двенадцатый век, стереотипы мирной жизни городских окраин времён застоя и стагнации — не работают.

"Хотели как лучше — получилось как всегда".

Над нами посмеивались. Типа: "работать ленивы". За день урок сделать не смогли — теперь и ночью трудиться будут. Ну, и стандартный набор шуток насчёт не перепутать берёзу с ёлкой, "не залазь, а то поколешься".

Хорошо что напомнили.

Фраза: "пока вы там на осину — мы тут на Светану" заставила найти Домана. Требование "не повторять вчерашнего", вызвало у управителя раздражённое ворчание на тему "молоко на губах". Пришлось напомнить, что порча имущества господина путём снижения рыночной стоимости предполагаемого к продаже двуногого товара в результате нецелевого использования и неравномерного изнашивания есть прямое упущение управителя. С последующим неотвратимым взысканием.

Доман был здорово раздражён после дня на жаре и непрерывного подгоняния мужиков. Так что ответил.. несколько не по-уставному. На что я указал. Тот вообще... "в бочку полез". А куда? Бутылок здесь ещё нет. Даже бутылок!

Хорошо, что поблизости нарисовался Яков и внятно пообещал сам присмотреть.

Вот в таком раздражённом состоянии, с острым желанием набить кое-кому морду, мы и отправились.

Если по реке считать, то до нижнего брода вёрст шесть. А вот если на телеге, то как бы не пятнадцать. Четыре часа вытаскивания подводы из колдобин и расчистки того, что здесь называют дорогой. Уже в сумерках мои ребята расположились в березнячке. Телегу сюда подвести не удалось, так что ещё придётся потаскать улов. Если будет.

Чем дальше, тем больше вся эта затея казалась мне глупой. Я даже не знал, передал ли Хотен мою дезу своей даме. Конечно, можно было бы его сразу по возвращению допросить. Но... не гебешник я, навыка нет, а всё наперёд продумать — не хватает времени и мозгов.

И ещё. Я не исключал и наличие третьего канала "паучьей" шпионской сети. В смысле: отмазка собственной глупости у меня имеется.

Если "пауки" не придут, то получится "пшик". А это очень не есть хорошо. Для моего авторитета. "Начальник всегда прав". Это надо постоянно подтверждать и поддерживать. В нашей ситуации, когда мои слуги — взрослые мужчины, я могу поддержать своё реноме только непрерывной демонстрацией своей хитромудрости. Предусмотрительности и прозорливости, "предсказательности" и "пророчевитости".

Недостаток указанных "витаминов" "ПР" в моем организме был продемонстрировано быстро и однозначно.

Пока парни устраивались, в березнячке порядком стемнело. Чарджи упорно доказывал, что будет метать аркан.

"Стрелять на звук" — знаю, "метать ножи" — могу представить. Но аркан, он же "лассо", в темноте, в берёзовом лесу, "на звук"...

Ивашко развесил между деревьями рыбачью сеть. Всё убеждал, что я, когда от злых и нехороших побегу, пригнусь и пролезу под ней. А преследователи в неё влетят. А тут он как верёвку отпустит — и они все в бредне. Проводить полную характеристику идей категории, одноимённой указанному типу сетки, мне не хотелось. Время подпирало.

Ноготок с дубиной примерялся на краю рощи — как бить чтобы не зацепить. Берёзы не зацепить, а не предполагаемых преследователей.

Ну ладно, пора и на исходную позицию — к нижнему броду. А то "гончие" придут, а "зайца" — нет. Невежливо. Пока были в березняке, уже темно стало. Пока я топал по открытому месту — ещё нормально. Но дальше тропа вошла в лес. Плотный тёмный лиственный лес.

"Тропа вилась в тенистом сумраке под тихо шелестящим пологом леса...".

Отнюдь-с. Никакого су-мрака, один мрак. В лесу натурально было темно. Очень темно. Если бы это была нормальная тропа, то она хотя бы "загадочно белела" или там "вилась под ногами". Но здесь — несильно хоженая дорога. Как обычно в России — "место по которому русские собираются проехать". Может быть, это была звериная тропа, может быть — просто такая длинная прогалина. Вся заросшая травой, она не белела совершенно. Хорошо, хоть трава здесь невысокая. Если высокая — значит сошёл с тропы и надо возвращаться.

Вот так я и шёл, нащупывая на каждом шаге ногой ровное место. То, что при свете просто не замечаешь — при таком "пошаговом" движении вдруг превращается в проблему. Вот ямка... Ёшкин кот, так же и навернуться можно! Вот валежина лежит. А где она была, когда я тут прошлый раз...? — А здесь же и лежала, только в прошлый раз я её перешагнул и не заметил. Тут вроде никакой малины не было — почему же так колется-царапается?

Хоть ветра нет — шелест листьев, скрип и стоны веток качающихся деревьев привели бы меня в состояние полного... смущения. И птицы ночные не кричат. Или я просто совиного ультразвука не слышу? А вот вылетит такая... ночная тень, махнёт мягким крылом по лицу, глянет жёлтыми глазами по кулаку каждый, гугукнет басовито... И будет мальчик Ваня долго и упорно отстирывать штанишки.

Тропа пошла под уклон, в низину. Лес стал ещё гуще, темнота ещё темнее. Если это возможно. Я несколько раз приседал на корточки, ощупывая дорогу уже руками. Помогало то, что с дрючком я, всё-таки, не расстался. Вот и тыкал впереди себя как слепой — палочкой. Собственно, при таком уровне освещённости я и был как слепой: люменов и люксов совершенно не хватало. Так и получилось, что последующее стало следствием моей "дрючковизны". Или — "дрючковатости"?

В очередной раз я уселся на корточки и пытался вспомнить: а были ли здесь такие заросли папоротников, когда я тут проходил. Чётко чувствую руками их узорчатые листья. А вспомнить не могу. Заблудился, что ли? Так нет же — вон сбоку пустое ровное место, тропа. От неудобного положения колени устали, я начал тяжело, как старый дед с ревматизмом-радикулитом-остеохондрозом, подниматься.

* * *

Ещё одно анти-попаданское наблюдение.

В своё время исследователи индейцев Амазонии были весьма поражены способностью туземцев длительное время проводить на корточках. Вести долгие беседы, просто отдыхать, перекуры перекуривать. А для европейцев-исследователей такая поза очень быстро становилась мучительной. Из чего был сделан вывод о принципиально ином, генетически обусловленном, строении икроножных мышц аборигенов. Потом оказалось, что очень многие не-городские жители спокойно часами могут сидеть на корточках. Во всех частях света, включая и мою Россию. А горожане — нет.

Просто воспитываемый жизнью навык. В лесу, да и в деревне — не в кабинете за столом. Специальные места для сидения не предусмотрены. А сесть прямо на землю — очень вредно. И для здоровья, и для одежды.

Теперь представьте себе попаданца, который даже просто посидеть рядом с нормальным человеком не может. Ну и чего он может? Вывод: чужак-слабак. Или больной.

* * *

Я опёрся на вытянутый вперёд посошок, впереди сбоку что-то стукнуло, потом шикнуло. Вверху что-то зашелестело. И мимо моего лица что-то... мягко пролетело. Только ветерок качнулся.

Я беззвучно ахнул, заглотнул воздуха, собираясь одновременно... убежать во всех направлениях сразу, обделаться всеми известными и неизвестными науке способами, и умереть, не сходя с места, от инфаркта, инсульта и почечной недостаточности.

Как хорошо, что у меня нет волос — они бы встали дыбом и увеличивали трение о воздух.

Тут в темноте впереди что-то рявкнуло. И я — стартовал. Быстро и вопя от страха. Я думал...

Какого черта! В тот момент я вообще ничего не думал! Даже не дышал — просто орал. Страх — лучший погонщик. Ужас... ещё погоняльщее. Но не долго.

На третьем шаге я влетел головой во что-то мягкое. Оно тоже вякнуло. И мы рухнули на землю.

Отвратительное ощущение. Как в кошмаре. Молотишь кулаками, ногами и никакого результата. Меня что-то держит за одежду, хватает за руки, за ноги. Всякие страшные сказки о деревьях-людоедах, росянке-переростке, гигантских пауках, сухопутных восьминогах... А потом они все высасывают из живой ещё жертвы соки...

Я рвался, пинался, толкался. В какой-то момент удалось оторваться от этого... ужаса. Наступить куда-то коленкой. Во что-то мягкое. Бр... Хорошо хоть не жидкое. Наверное. Восьминог подо мной взвыл, отпуская захваты своих щупалец, по левому плечу вскользь ударило что-то жёсткое. И врубилось в восьминога. Там что-то... ахнуло.

Я снова рванул вперёд, даже не задумываясь о возникшей из ниоткуда, из ночной темноты, помощи. Не ждал я никакой помощи в этом лесу. И был прав. Следующий удар пришёлся по моей, уже распрямившейся и удаляющейся от место лежания, спине. Удаляющейся недостаточно быстро. Меня швырнуло через голову восьминога лицом в траву.

Я уже говорил, что на тропе трава невысокая? Была бы выше — было бы мягче. Два раза. Потому что, приложившись рёбрами о землю, я не успел даже вдохнуть, как на мою спину рухнуло следующее порождение ужасов ночного леса. И стало отрывать мне только что разбитую левую руку.

Сработало старое правило. Этому в айкидо не учат, это уже мой собственный метод выработался. Как результат столкновений с мастерами.

"Если тебя делают — не мешай. Наоборот, иди туда, куда ведут. Тогда мастер инстинктивно ослабляет хватку. Есть надежда обогнать его в движении и найти время и место для контратаки".

Так что, когда чудовище завернуло мне левую руку за спину, я уже сам лежал на спине. И освободившейся правой рукой ударил в нависшую надо мной мохнатую чёрную морду. Чуть выше близкой к моему лицу зловонной пасти. Двумя пальцами прямо в поблёскивающие глазки. Или что там у них блестит.

Последующий вой доказал мою правоту и эффективность приёма. Тварь вздёрнула конечности к глазам, а я коленки к груди. А потом пятками в эту морду. Пятки вверх — это не "руки вверх", это хорошо и эффективно. Оно полетело назад. В смысле: на свой зад. Там тоже что-то упало и взматерилось.

Русский мат я узнаю в любой ситуации. И фонетически, и семантически, и интонационно. Момент узнавания оказался для меня роковым, ибо задержка в собственном движении от "осознания и просветления", завершилось падением на мою голову чего-то матерчатого, вонючего, душного. Я и так-то ничего не видел. А теперь... серия мощных, но не сильно болезненных ударов сделали невозможным мои усилия в любой форме. Хоть — физкультурной, хоть — интеллектуальной.

Удары по голове сбивают с мысли очень сильно. Но не больно, поскольку голова замотана этим тряпьём. Довольно толстым. Аналогично плечи, живот и ребра. А вот когда мне приложили по ногам...

Но их же у меня две! Пока всё ещё — две. Я взвыл от боли в одной, но сумел очень неплохо приложить другой. "Лягнул не глядя". Куда попал — не знаю. Судя по звуку и посыпавшемуся на все части моего многострадального... граду ударов, попал правильно.

Ни слышать толком, ни видеть хоть что-нибудь — я не мог. Однако по возникшей паузе предположил гипотетическую перемену в своём ближайшем будущем. Меня перестали использовать в качестве груши для битья. Некоторое время ещё покрутили, небрежно роняя и стягивая какими-то... узами. Явно — не брачными. Потом подняли и понесли.

Сразу же возникло недоумение — и кому это я нужен в качестве груза? Потом полезли всякие страхи.

"Ирокезы-людоеды отлавливают прохожих и приносят в свои питекантропные пещеры для употребления после вымачивания".

* * *

Рецепт известный, называется: "европеоид по-полинезийски".

Берётся "белокурая бестия" — одна штука. Перебивают ей все значимые кости. Примерно триста штук. Инструмент кухонный, подручный и повседневный — дубинка пальмового дерева. Хорошо отбитый полуфабрикат опускается в проточную пресную прохладную воду. Например, в ручеёк. Примерно на сутки. Меньше нельзя — в европейцах дерьма много, в среднем — около четырёх килограммов. Меньше чем за сутки — не промоется.

За время отмокания можно приготовить гарнир и десерт. Принято также подавать лёгкие алкогольные напитки типа пальмового пива. Затем приготовленное мясо вынимают из воды и, после потрошения, запекают в земляной печи по вкусу.

* * *

Однако я уже сталкивался здесь с питекантропами. В самом начале, на торжествах по случаю публичного отрубания голов. Оказались просто аборигены. Нормальные люди. Только — предки. Рубят друг другу головы на раз.

И ирокезов я недавно вспоминал. Когда "пауки" ворвались в наш неустрашимый форт имени отставного сотника Акима Рябины. У них тогда явно было желание снять с меня скальп. И острое сожаление о собственной необученности в этой части кожевенно-скорняжной деятельности.

Очевидная мысль о том, что я просто попался команде "пауков", вызвала сначала приступ облегчения. Не людоеды же!

С немедленно последующим приступом стыда: я — полный идиот. Они устроили засаду на меня. Но не там, где я планировал, а по дороге к указанному месту. Конечно, "пауки" — смерды, крестьяне, ткачи. Не охотники. Но в охоте, в ловушках, в засадах тут любой и каждый понимает больше придурка-попаданца. И я попался. Как стыдно...

Я начал дёргаться. Пара пинков в область копчика выразили сильно негативную реакцию носильщиков. Потом меня бросили на землю и, после некоторой возни, стащили с головы тряпье. Пришлось зажмурить глаза от яркого света.

Мы были на полянке, вокруг стеной стоял мрачный лес. Когда сидишь в лесу возле огня — всё окружающее кажется мрачным, страшным, непроходимым и стоящим стеной. А перед моим лицом качалась горящая ветка.

— Ты, выблядок поганый, мне за всё заплатишь.

Как приятно слышать родной русский язык. Пусть и не русский, за неимением здесь такового. И не родной, поскольку до моего родного ещё восемьсот лет "и всё рачки". Но это-то туземное наречие я понимаю.

— Гнида лысая, ты моему сыну глаза испортил. Ежели он видеть будет худо — я твои зеницы сам выну и тебе в горло вобью. Гадёныш.

О, и декламатор мне знаком — Кудря Паук. С дочкой которого, Пригодой, я так резко и публично недавно пошутил. Значит, деза прошла. Хоть и не так, как я думал. Предполагалось-то прямая передача самому старосте, Хохряку. Надо уточнить.

Прокашлялся и обозначился. Акустически.

— А Хохряк что скажет? Он-то тебя для этого посылал?

— Да плевал я на Хохряка! А то так и сделаем: я перед истуканом очи твои выну. А дальше уж Хохряк... выпотрошит. Змеёныша. Кричать будешь долго — порадуешь старика. Голядина давно не веселился. Давненько мы медведю нашему деревянному добрых жертв не давали. Мелковат ты. Но — сойдёшь. Падла.

Новый удар в лицо был естественным завершением тирады. Её апофигеем. Или, правильнее — апофеозом?

Я сумел чуть повернуться и принять часть удара на выставленное плечо. А вот последовавшее за этим появление странно слушающего выражения на лице Кудри — несколько выпадало из стилистики.

Кудря с мечтательно-задумчиво-прислушивающимся выражением медленно повалился на меня. По дороге вздохнул, словно что-то сказать хотел. Но поперхнулся, и из левого уголка его рта неожиданно хлынула струйка крови. Всё быстрее, мощнее и пульсируя.

Он свалился на меня, воткнувшись головой в землю за моим плечом. Его тело раз за разом дёргалось на мне. Он пытался поднять голову, шевелил руками и ногами. Пытался ползти или что-то сказать.

Довольно долго. Пытался. И вдруг обмяк, тело его сразу потяжелело, навалилось мне на грудь. Дышать стало совсем невозможно. Горевшая прежде ветка упала, и теперь только несколько тлеющих угольков изображали из себя источник света. Дальше двух шагов ничего не было видно.

Я попытался выбраться из-под... внезапно сдохшего собеседника, пытался встать на мостик, подцепить мертвеца ногами, чтобы скинуть с себя, начал крутить головой. Где-то недалеко вдруг раздался вскрик-стон: "Ой!". Затем плеск воды. Неужели мы уже у реки? Какая-то возня, звук удара. Вскрик и снова звук удара.

Я задыхался под навалившейся на меня тяжестью покойника. Снова попытался вывернуться. Но замотанному от плеч до колен...

Вдруг тело Кудри отвалилось в сторону, а надо мной появилось лицо. В свете последних угольков я увидел знакомое, в этой ситуации — уже родное и любимое, лицо Чарджи. Он пару мгновений рассматривал меня. Потом мерзко ухмыльнулся. Смесь презрения, высокомерия, цинизма, полного превосходства с долей весьма обидного сочувствия к... к недоделанному персонажу.

Мне бы полагалось ощутить глубокую радость от избавления. И благодарность к спасителю. Просто за возможность вздохнуть. Но глядя в эту ухмыляющуюся физиономию, я немедленно разозлился. Я тут... в этом во всём. А он — лыбится. Так бы и убил гада. Если б мог.

Чарджи и в самом деле происходил из царского рода. Эта усмешечка была одним из немногих сокровищ, доставшихся ему от предков. Полагаю, что именно из-за этой гримасы невыразимого превосходства над собеседником, он и был изгнан из родных становищ. Не один раз сия гримаса ставила его на край гибели, приводила к ссорам и неприязням лютым. И мне от того немало забот и бед было. Однако и пользы от неё немало случалось.

Через тринадцать лет именно эта усмешка торкского принца, как доносили мне верные люди, взбесила обычно осторожного половецкого хана Тургая Тазовича и погнала его с ордой через Дунай. Трёх дней бешенства хана хватило для того, чтобы переправить в Паннонию восемь тысяч кибиток, встретить лучшую мадьярскую армию — армию молодого короля Белы. И погибнуть самому, вырезая королевских рыцарей, завязших в месиве из табунов, отар, кибиток, женщин, детей.

Можно сказать, что именно с родовой усмешки торкского инала (принца) Чарджи началась новая жизнь извечных врагов торков - кыпчаков. Начался Дунай-ы-Кыпчак.

Справа раздалась возня. Чарджи легко, текуче приподнялся и исчез. Снова неясные звуки. Снова надо мной его голова.

— Что, боярыч, обделался?

— Развяжешь — покажу.

Он вытащил кинжал и перерезал путы вокруг моего тела. Дальше я развязывался сам. Он что-то делал на другой стороне поляны. Потом появился, волоча какой-то куль.

— Это что?

— Один из них. Расспросить хочу. Сейчас веток на огонь подкину...

— Стоп. Не надо. Тут открытое место. Могут с той стороны заметить.

— И что? Они сюда полезут? Так я здесь их и положу.

— Чарджи, игра не закончена, дело не сделано. Дай подумать. Где остальные наши?

Сюжет произошедшего довольно прост. Чарджи со своим волосяным арканом сообразил, путём ряда последовательных экспериментов, что между берёз с таким инструментом будет... несколько не уместен. Ноготок и Ивашко спрятались внутри березняка, а он выбрался на опушку. И услышал какие-то крики. Остальные ничего не слышали. Ивашко начал высмеивать степняка, которому в лесу черт знает что слышится. Чарджи хотел, было, поучить наглеца, но передумал и пошёл посмотреть.

Как оказалось, я отошёл от места нашей засады всего-то шагов на двести. Так что, торк топал тихонько, а потом увидел свет — "пауки" зажгли факел. И не опасались ничего, и идти им было тяжело.

Один ничего не видел из-за боли и слез в глазах. Другой хромал после моего удачного движения типа "лягнуть не глядя". А двоим пришлось меня тащить в сетке. Той самой сети, которая пролетела мимо моего лица в самом начале.

"Пауки", конечно, понимают во всяких охотничьих ловушках куда более меня. Но вот на такого зверя им точно охотиться не приходилось. Скрадывать придурка-попаданца... Ну кто мог предположить, что я не только буду дорогу дрючком ощупывать, но и ползать там на карачках?

Как должен двигаться сексуально озабоченный подросток в моей ситуации? Бежать вприпрыжку, сгорая от нетерпения перед свиданием.

"Как ждёт любовник молодой

Минуты первого свиданья?".

Как-как... Ну, явно — не так. Не ползком на четвереньках.

Чарджи следовал за похитителями в отдалении, пока те не вышли на берег реки. Предвидя мой уход, точнее — "унос с концами", на ту сторону, он решил несколько подпортить "радость жизни" удачливым охотникам. А ножи он мечет... сам видел.

Двое здоровых и боеспособных легли сразу, двое инвалидов разделились. Один попытался сопротивляться. И остался без головы. В прямом смысле этого слова. Сабельный удар у Чарджи поставлен на все случаи жизни. Полуслепой пытался убежать через брод на ту сторону речки. Вернул, побил, связал.

И чего теперь делать?

Полный провал. Зачистить место побоища и перетащить мертвецов на Рябиновскую землю? — Маразм полный. Здесь на земле, как минимум, ведро крови. В темноте, в траве. Земля истоптана. То, что здесь был бой — видно будет по утру невооружённым взглядом. Даже на свету — следы не убрать. Да и не дадут. Вся "Паучья весь" явится посмотреть.

Значит? — Значит, бой был. Кого с кем? Нас с "пауками"? Снова абзац, переходящий в длинное пипикающее многоточие со смыслом: "абонент временно недоступен. Ввиду внезапной и скоропостижной...".

Значит? — Значит, бой был между... между самими "пауками". Во как! А мы? — А мы мимо проходили. Мы сами не местные, заблудились в ночи. А тут шум, крики... Прибежали, хотели помочь. А они уже... "Вдоль дороги мёртвыми с косами стоят". Ну, мы, конечно, перепугались, кинулись оказывать первую и неотложную. Натоптали, вот, может, чего и обронили... в порыве благородства и приступе бескорыстности.

Вероятные проколы? Мертвецов "паукам" предъявлять нельзя. По крайней мере, пока сами не осмотрим. Всё-таки, след сабельного удара... специфичен. Как и следы метательных ножей.

Очевидно, что последний "паук" нам мало того, что не нужен, а просто... крайне неуместен. В живых. И Хохряк. Он-то точно знает, что у меня тут свидание как бы назначено. Что Кудря пошёл именно меня отлавливать. Именно на этом месте.

Будет подозревать, но что здесь произошло — он точно не знает. Если не дать ему фактических улик, то все его умозаключения...

"Красные комиссары в бессильной злобе засылают к нам своих наймитов...".

Будет Хохряк "в бессильной злобе". Кстати, Хотена надо... прибрать в ближайшее время. Повторное использование для толкания дезы... После такого провала... Крайне проблематично.

Я повернул к себе нашего пленника. Темно — толком ничего не видать. Понятно, что молодой — бороды нет. На ощупь — всё лицо слезами залито. То ли от страха, то ли после моего удара глаза ещё слезятся.

— Звать как?

— Всерадом кличут. Я Кудре сын третий.

Вот так. "Всерад". Всем радый. Или — все ему. А я как-то — нет.

— А остальные?

— Так... батя. И старшие: Первуша со Вторушей. Вторуша это которой без... ну, у которого поганый голову... Он прошлой осенью женился. Баба его вот только недели две как родила.

— А ты? Женат?

— Не ещё. Так... есть девка... мастерица. Батя сказал — осенью оженю. А сам вот...

— Ты лучше скажи: чего вы на меня так накинулись?

— Дык... Батя вчера к старосте ходил. Вернулся злой. Сестрицу Пригоду побил сильно, мамке досталось. Потом велел собираться на охоту. Сказал: "зверь хитрый, злой. Вроде рыси, брать будем живьём". Что это ты будешь — мы только тогда увидели, когда взяли и ветку запалили.

Да уж. Перезасекретился Кудря. Рассказал бы сыновьям — они бы чётче действовали, я бы и пикнуть не сумел.

— Ну ладно, вот вы бы меня взяли. А дальше куда? Батя говорил?

Парень замялся.

— Ты не тяни, говори сразу, потом поздно будет.

— Да не знаю я! Я же младший — мне и не говорят ничего. Не говорили.

— Не ври. Или ври умнее. Кудря про какую-то "голядину" вспоминал. И медведя деревянного. Рассказывай.

Рассказ получился долгий. До возвращения Чарджи. Я его сразу послал за остальными и телегой. Потом сходил к реке, намочил тряпку и утёр слезы парню. Ему лет шестнадцать-семнадцать, плачет не от страха — от рези в глазах.

* * *

"Пауки" из кривичей. Это одно из самых широко расселившихся славянских племён. И до сих пор всё ещё расширяет ареал расселения. Говорят — потомки белых хорват, сербов и хорутан с территории нынешней Белоруссии. Что сербы и хорваты не только в Сербии и Хорватии жили — я знаю. Про лужицких сербов не слышали? А про государство Само? Ну и ладно, в другой раз.

Северные кривичи участвовали в основании Новгорода вместе с русью, чудью, словенами. Западные основали Полоцк. Рогволд, тамошний князь, был, как и Рюрик в Новгороде — не местный, призванный из варяг. Тот Рогволд, которого Владимир Святой с его сыновьями зарезал, а дочку Рогнеду публично изнасиловал, был последним из этого рода. Рогнеда потом добилась, чтобы её сыну Владимир Святой, он же — насильник, убийца, муж и отец ребенка — отдал дедов Полоцк. И нынешние князья там, вроде и рюриковичи, вроде и варяги, вроде и кривичи. Нынешние летописи их кривичами называют.

Полоцк первым вышел из-под "лествицы" — Киевские князья там своих братьев и сыновей не сажали. Потому и упорно дрались Полоцкие Рогволды (это у них родовое имя, в каждом поколении есть свой "рогволд") с Мономахом.

Киевляне местных побили. "Рогволдов" выгнали. Но потом всё равно местная династия вернулась. Редкий случай на Руси: род местных, пусть и не из племенных, а призванных князей, сидит на своём исконном владении.

Всё благодаря Рогнеде. У Степана Кучки так не получилось — на его костях Москва поднялась.

А восточные кривичи обошли с севера радимичей, что сидели по Сожу в междуречье Днепра и Десны, основали Смоленск. И двинулись вместе с вятичами на восток. Кривичи выкатились сюда, на Угру. И столкнулись с Голядью.

На мой слух — звучит несколько... рыбно-непотребно. Но — не ругательство. Переспрашивал у Всерада — точно. Этот народ именно так и называется.

Русская равнина заселялась несколько раз. Сначала от Карпат до Урала были угро-финны. Потом из Северной Польши на Днепр пришли готы. Съехали вниз к тёплым и плодородным землям, попали под гуннов. И побежали... от Крыма до Прованса.

Следующая волна — балты. К 21 веку из десятка племён этой группы остались только литовцы и латыши. Но и они, судя по генетике, финны больше эстонцев — вполне угро-финского народа.

Потом с запада на эти же земли пошли славяне. Очень по-разному пошли.

На юге поляне, северяне, древляне были многочисленными и селились плотно, а оставшихся аборигенов просто вырезали. Северные племена кривичей, радимичей, вятичей расселяясь среди угро-финских и балтских племён, были сначала меньшинством. Поэтому довольно интенсивно и успешно соседствовали.

Даже обычаи и украшения перенимали. До смешного: по всяким попаданским и около-попаданским текстам символом "руcскости" является шейная гривна. Боярская, княжеская. Где-то и сотникам в дружине такой знак дают. Украшение это чисто балтское. Славянам не свойственное и не воспринятое. За двумя исключениями: радимичи и вятичи. Только эти два племени из-за постоянных контактов с предшественниками-балтами приняли эту штуку как свою. С элементами летто-литовских изделий.

Ещё одна странность. Само слово "русь". Такие названия славяне использовали для соседних лесных народов. Чудь, весь, жмудь. Ни себя, свои племена, ни дальних — так не называли. "Путь из Варяг в Греки". А не "в грець".

Попадалось другое объяснение: "русь" не народ, а социальная группа. Типа "гридь" — княжеские воины. Или там: "рвань", "пьянь".

Только княгиня Ольга с самого начала называлась "княгиня русская". И немцы писали: "Ольга — королева руссов". "От социального" титулования нигде нет. "Президент Газпрома" и "президент России" — это, всё-таки, две большие разницы.

Надо будет стариков-туземцев расспросить — как-то оно на самом деле было.

Кривичи не настолько уж сотрудничали с балтскими соседями, как радимичи и вятичи, но и особой вражды не проявляли. В Западной Белоруссии, на другом конце территории их расселения, местные жители использовали балтские наречия даже и в шестнадцатом веке. И наоборот, латыши всех русских до сих пор называют кривичами.

* * *

Придя на Угру, "пауки" столкнулись с одним из племён этой группы. Здесь конкретно жил народ "голядь". Хоть и крещённые, признавшие власть Смоленского князя и "Русской Правды", но сохранившие кое-какую самобытность.

Именно это население более всего пострадало от похода Свояка тринадцать лет назад. Если в поселениях кривичей с напавшими северцами хоть могли поговорить, упросить, вымолить, то общность северского и голядского диалектов — одно слово из пяти. А уж чужаков "немых" резать...

Поход Новгород-Северского князя против князя Смоленского в 1147 к очередному объединению "Святой Руси" не привёл. Привёл только к очередному четырёхлетнему этапу непрерывной междоусобной и братоубийственной войны. А вот целый балтский народ уничтожил. Но не до конца. Кое-кто уцелел. Уже не как народ — как отдельные личности. Как говорят о таких: "принял участие в этногенезе". Попросту — поймали и к делу приспособили. Всех — работать. Баб — ещё и рожать.

Местные, почему-то, к такому своему участию в этом самом "этногенезе" не сильно рвались. У Акима, к примеру, только двое мужиков из этого народа. А вот в "Паучьей веси" — треть. А разгадка простая. Мне её Всерад и выдал, не сильно соображая что делает.

Верхушка голяди "ославянилась". Можно и другие глаголы с приставкой "о" применить. Окрестились, отринули отечество... Суть простая: смена веры. Христианизация. Смена языка, смена обычаев. "Обрусение края". Эта часть и погибла под саблями воинов Свояка. Поскольку была наиболее продвинутая, жила более кучно, дороги там, поля. А вот самые... тупые. Которые по глухим медвежьим углам лапу сосали, и до них добежавшие — выжили.

Говорят: прогресс способствует выживанию. Ага. Ну и где оказались всякие прогрессивные древние римляне, когда отставшие от всего прогрессивного человечества гунны с готами и вандалами подвалили?

Как и многие другие лесные народы, голядь христианство приняла... частично. Режим параллельных культов. "И богу свечка, и черту кочерга". Вечное русское двоеверие. Днём они христиане. Крестятся, молятся, причащаются. Но ночью...

Для всех лесных племён общим был культ медведя. Хоть славяне, хоть балты, хоть угро-финны. Самый сильный зверь в наших лесах. Хозяин зверья. В моей России — "прокурор". А вот молились ему по-разному.

Славяне кисель варили и выплёскивали за околицу:

"Поешь моего киселя, не трогай мои овсы".

Пермяки кланялись, на брюхе подползали к забитому на охоте мишке, в вывернутой на изнанку одежде:

"Это не мы тебя убили. Другим иди мстить".

Здесь делают так: обрубают дерево в лесу, так чтобы столб гладкий получился, наверху вырезают медвежью голову. Или одевают настоящую. Таксидермисты, однако. И водят хоровод.

"Как на мишкины именины испекли мы каравай.

Вот такой вышины, вот такой ширины".

Текст — жёстче, но мотив тот же.

Поскольку и знать, и местное православное духовенство погибли, то народу остались только вожаки из ранее недобитых. Жрецы. Язычники. Одуревшие и озверевшие от двухсотлетнего сидения в своих медвежьих углах, от постоянного преследования церковных и светских властей. Потерявшие связи между собой, общность школы, смыслы многих своих ритуалов. Но очень "бурбонистые": "ничего не забыли и ничему не научились". Особенно — в части "научились".

Когда на их капища хлынула масса беженцев, жрецы возрадовались. Но прокормить всех не могли. Были попытки поднять восстание против христиан и князей. Как менее ста лет назад прокатилось волнами по всей "Святой Руси". Однако организация была уже разрушена, связи прервались. Сил не хватило.

"Настоящих буйных мало.

Вот и нету вожаков".

— Глава 53

Жрецы, которых Всерад упорно называл волхвами, гнули в бараний рог свои разросшиеся общины, но из углов не вылезали. Тем более, что и Ростик из Смоленска довольно быстро начал реагировать на ситуацию вместе со своим епископом — слать в эти края новую волну администраторов и попов. Потом и поселенцев вроде самого Акима или деда Пердуна. Договориться или подмять под себя служилых отставников "медвежатники" и не пытались. А вот с успевшими осесть общинами...

Именно в таком соглашении и был секрет процветания "Паучьей веси". "Медвежатники" сплавляли "паукам" своих баб и детей, которым в лесу выжить тяжело. Туда же шёл и лесной товар. А "пауки" подкармливали ближайшее капище. И прикрывали лесовиков в отношениях с внешним миром.

Похоже, такая взаимовыгодная связь была одной из причин стабильности и в отношениях с Рябиновкой. Как бы удачно её не выжечь-вырезать, а будет шум, понаедут княжьи люди. "Медвежатникам" это очень не к чему.

Сразу после разгрома здешних мест, когда к медвежьим святилищам кинулось много народу, удержать порядок было очень не просто. Пришлось волхвам применять силу. И не только божественную. Здесь возродили такую мерзость как человеческие жертвоприношения.

Кое-какая традиция была: Ярославль основан Ярославом Мудрым на месте капища Медвежий Угол. Князь жрецов побил, идолов сжёг, а священного медведя — зарубил топором. Ибо тот стал законченным людоедом. Вроде бы, даже и самих волхвов кушал. У Ярославля до сих пор в гербе тот самый мишка. Топоры, правда, другие.

* * *

Четыре страшных зверя в Русском лесу: рысь, росомаха, волк и медведь.

Рысь в голодный год забирается на дерево у тропы и, увидев идущего человека, прыгает ему на шею. И ломает хребет. Даже в двадцатом веке охотники в сибирских племенах, выходя на охоту, вставляли толстую доску себе за шиворот.

Росомаха страшна своей неутомимостью. Встав на след, гонит она хоть зверя, хоть человека. И ничем её не собьёшь. До четырёхсот вёрст идёт по следу. Убежал, оторвался — снова догонит. Спать, отдохнуть не даёт. Гонит не отставая.

О волках все знают. На самом деле, много выдумок. Но главное: только волки хоть в лесу, хоть в степи или тундре легко сбиваются в стаи. Единственный зверь, который может организовать взаимодействие между "загонщиками" и "добытчиками", у которого явно идёт обучение щенков групповой загонной охоте.

И медведь. Единственный из них — всеядный. Рацион у него на 3/4 растительный: ягоды, жёлуди, орехи, корни, клубни и стебли трав. Кто видел поле овса или гречихи, на котором покормилась медвежья семейка, без ружья с жаканом в стволе долго в лес ходить не будет. От волка можно залезть на дерево, от росомахи просто убежать быстро. Медведь разгоняется до скорости скаковой лошади, 55 километров в час по лесу. Молодой — лазает по деревьям лучше человека. Любопытен, упрям, непредсказуем.

Сергия Радонежского медведи всю осень продержали в озере. Каждую ночь приходили к избушке отшельника и трясли её, пока тот не сбегал от них в ледяную воду. А медведи собирались компанией на берегу и... Ну, не знаю — наверное, смеялись. Плавают-то медведи нормально. Так что — просто издевались над святым человеком, развлекались коллективом.

Самое скверное — по морде медведя нельзя понять его эмоции. Только когда он уже в ярости, уши прижал и пошёл в атаку. У кошачьих и собачьих сначала ритуал: оскаливание, ворчание, рычание. Приседание перед броском, размахивание хвостом. Медведь бьёт сразу. Обычно — левой. И при всем этом вот такая полутонная "зверушка" неплохо дрессируется. При Алексее Михайловиче Тишайшем говаривали: "московский царь из одних скоморошьих медведей может целое войско выставить".

Только медведь может развалить околицу — ограду вокруг селения. Бывает, волки подрывают основание тына, делают лазы. Но только медведь может вывернуть столбы, проломить забор, попросту — разметать избу. А их манера разрывать крыши... Здесь ведь крыши не шиферные-железные. А из всего остального только плахи от восьмидесятки и выше могут его остановить. И убить его... без огнестрельного оружия — весьма не просто.

То, что и с огнестрелом "не просто" — этого местные ещё не знают.

Для крестьянина есть ещё одна причина бояться медведя. Из домашней скотины именно медведь, в отличии от других хищников, чётко предпочитает кушать кормилицу-корову. Вот почему у охотников все пляски-ритуалы вокруг медведя — мужские, а у крестьян — женские.

"Серый Волк" может возить на спине Иван-царевича. Но Машу на загривке в коробе с пирожками — только медведь.

Летом медведь, как лошадь или корова, часами пасётся на поляне — траву кушает, жучков-червячков. Насекомые и их личинки порой составляют 1/3 рациона медведя. Такой миленький, пушистенький, косолапенький...

Ага. Бурый медведь — единственный хищник, кто охотится на амурского тигра. Добывает и косуль с оленями, лосей с кабанами. И тащит тушу в несколько сотен килограмм весом в спокойное место, по косогорам, кустарникам.

Но вот медведь-людоед... при его всеядности... Либо сильно болен, либо болен и в спячку от голода лечь не может. Шатун. Такие, обычно, до весны не доживают.

* * *

Всерад пересказывал рассказы старших о том, что в голядском святилище много лет держали живого здорового медведя и несколько раз скармливали ему туземцев.

Только человек может из зверя такое устроить. Если у нас ездовые собаки кормятся рыбой, а колхозных лошадей перевели на сырую картошку...

Позже острота перенаселённости снизилась, сцены публичного кормления зверушки живыми хомосапиенсами в этом зоопарке прекратились. Со слов Всерада — это очень печалило здешнего главного мастера танцев в стиле "плясун под бубен". Главного "голядина". Вот Кудря и пообещал мне массу острых впечатлений у "медведя". Поскольку, кроме идола деревянного, там имеется и кушающее белковую пищу мохнатое олицетворение здешнего "прокурора".

Мы сидели в темноте, Всерад уже успокоился, рассказывал всякие страсти про это медвежье... "камлание". А как назвать — "всенощная"? Он в этих игрищах участвовал всего один раз: в этом году в конце апреля, когда пришло время выгонять скот на пастбище.

Вспомнилось частушка:

"Подымалась я ранёшенько.

Умывалась я белёшенько.

Одевала черевички на босу,

И гнала свою корову во росу.

Я гнала свою корову во росу,

Повстречался мне медведь во лесу.

Ой, медведь, ты мой батюшка,

Ты не тронь мою коровушку.

Ты не тронь мою коровушку,

Не губи мою головушку.

Я коровушку доить буду,

Малых деточек кормить буду".

Было время — жена её часто пела. Частушечка-то заводная, весёлая. С притопом-прихлопом. Мы под неё даже как-то брейк-данс сделали. Вот уж не думал, что фольк, который мы так лихо исполняли на своих студенческих вечеринках в хорошем подпитии, из вот такой древности. Да и ещё тысячу лет можно добавить — не ошибёшься. Медведь — символ очень древний. Балу из Киплингского "Маугли" вообще арийского происхождения.

Я напел эти частушки. Результат был несколько неожиданным: Всерад попытался сбежать. В полной панике. Ловить в темноте среди трупов и луж крови связанного и обезумевшего молодого парня...

Даже серия пощёчин не привели в чувство, парнишка пытался отползти, скулил, просил не есть его.

Никогда не ел пауков, ни настоящих, ни вот таких — двуногих. И начинать не собираюсь.

Из Всерада, наконец, удалось вытащить причину его страха.

Во-первых, я, по его мнению, оборотень-медведь. Во-вторых, я оборотень-женщина. Часть ритуалов вокруг бурого мишки исполняется только женщинами. А куплетики у меня в женском варианте.

Оборотень-медведь-гермафродит? Ну и маразм у этих умников в головах. Стоит только оставить человечков на природе без регулярного промывания мозгов, хотя бы в православно-христианском варианте, там такие... бяки заводятся. "Сны разума" называется.

Тут такая тонкость... Я не фольклорист, но, по-моему, при превращениях оборотней пол не меняется. Есть единственная кельтская легенда, где обиженный колдун превратил лорда и его жену в кабана и кабаниху. Не в смысле как у Островского — жена купца с одноимённой фамилией, а в прямом смысле: "свинья дикая". И потом каждые три года менял им сексуальную ориентацию. Видимо, для полноты ощущения взаимно-переменного... совокупления. Они там ещё и поросились в очередь.

Интересно получается. Всю свою историю человечество считало, что разница между мужчиной и женщиной больше, чем между хомосапиенсом и любым другим живым, да и неживым существом.

"Курица — не птица, женщина — не человек".

Хоть Апулей с его "Золотым ослом", хоть русские былины о Вещем Олеге. Этот-то и в волка оборачивался, и орлом ширялся, и щукой в реке ходил.

Щукой человек быть может, а бабой нет. Только пару последних десятилетий появились истории со сменой пола. Одновременно с взлётом гомосексуализма и медицинскими операциями. Почему?

Нет, мужеложство здесь не причём: Ганимеда, конечно, употребляли. Но всё равно — как мальчика, а не как девочку. У тех же древних греков Зевс трахал всё что не попадя. То в виде быка, то лебедем, то в форме золотого дождя. Но — в роли самца, мужчины. В христианстве Святой Дух в голубином формате исполнял акт осеменения. Но нигде не было оборотничества со сменой пола. Да и самой смены не было. Иначе — потеря себя, утрата сути. Абеляр, например, от этого умер. Не от принудительной кастрации, а от изменения души.

Какие-то вариации массового сознания. Архетип разваливается. Значит, дело к концу света идёт.

Ну и ладно. Всеобщий "пи" через восемь с половиной веков — потерпим. Тут бы с насущным разобраться.

Наконец, появилась моя команда.

Удивительно: они в темноте в лесу сумели подогнать телегу шагов на триста от этого места. И нашли спокойно дорогу почти в полной темноте. Что факела палили — понятно. Но последний кусок шли без света.

Сразу поразил Ивашко:

— А куда от этого голова делась?

— Ты что, в темноте видишь?

— Ну. А чего? Куда голову-то дели? А, вижу, вон — в кусты закатилась.

Не у меня, не особо важный, но, всё-таки, бонус проявился. "Ночное зрение", которое совсем не ночное, а сумеречное — очень полезная штука. В отсутствие нормального освещения и всяких инфро— ультро— и тепло-визоров.

Хорошо, что термочувствительные ямочки, как у змей, не выросли. Нам и своих колбочек с палочками должно хватить.

По моей команде Ивашко с Ноготком подхватили одного из мертвяков, засунули в принесённый мешок, и потащили к месту стоянки нашего гужевого, служебного, мощностью в одну лошадиную. А я воспользовался полным ошалением Всерада и, пока он прислушивался к процессу переноса батюшки родимого, упокоенного и упакованного, стал его теребить по поводу путей-дорог к этому самому скрытому святилищу "медвежатников", плана тамошней местности, уровня обороноспособности и прочее.

Парень отвечал, глядя вслед трупоносам, не сильно понимая.

О! Я уже и "спрашивать" научился! Всё просто: ошарашиваешь и допрашиваешь.

Другое дело, что молодой "паук" сам знал мало. По многим вопросам и сказать ничего не мог. Постоянные отсылки к Хохряку, к покойному Кудре, к "голядине"... Подошёл Чарджи, послушал это меканье.

— Что с ним делать будем?

— Ону олдурмек (убей его).

Чарджи аж ахнул. Темно, но, предполагаю, он и ухмыляться перестал. То-то он ругался в усадьбе себе под нос — думал его никто, кроме Ноготка и Ивашки, понять не может. Теперь будет и в моем присутствии меньше комментировать.

— Дил белиуор мусун? (Знаешь наш язык?)

— Белиуорум. Уапмак. Силахларини. (Знаю. Делай. Их оружием)

Чарджи оглянулся. Ничего не увидел. Неудивительно — я вот тоже ничего не вижу. Только лица смутно белеют. Потом он сдвинулся, пошевелил что-то в траве.

"Х-ха", сильный выдох Чарджи слился с хрустом железа, врубающегося в позвоночник Всерада, с всерадовым вскриком боли. Удар швырнул его мне на грудь. Прямо перед глазами оказалось лицо юноши с широко распахнутыми глазами. Он пытался выгнуться, дёргал за спиной связанными руками.

Чарджи пошевелил засевший в теле топор, там скрипнуло застрявшее в позвонках лезвие. Всерад дёрнулся, ещё шире распахнул глаза и рот. "Глаза вылезли из орбит". Но — не звука. Потом Чарджи выдернул топор. Ещё одна попытка парня что-то сказать, вздохнуть... Я отпустил его, тело завалилось вбок и на спину.

— Сейчас сдохнет. Сто ударов сердца. Может, быстрее, может, медленнее. Неудобно рубить — темно и руки на спине связаны.

— Ладно. Давай-ка и его в мешок. И собрать всё на поляне.

— Грязно.

— Грязно — не грузно. "Грязь не сало — подсохла и отстала". Надо так прибрать, чтобы все решили, что здесь "пауки" между собой перерезались.

— Эти? Перерезались? Да они же землееды. Смерды. Они же драться не умеют.

Ё-моё. Точно. Бойцов среди них нет.

Значит должна быть масса поверхностных ушибов, ранений, порезов, ссадин. Два человека одинакового или близкого вооружения, комплекции и мастерства могут убить друг друга только путём длительного мордобоя, членовредительства и кровопускания. Быстро проникающим — редкость. А здесь четыре трупа. Ну и что делать? Давай Ваня, исполняй: скальпирование, выдавливание глаз, посмертные переломы, драть мертвякам морды ногтями...

Не знаешь что делать — не делай ничего. Думай.

"Ничего" означает ползание на коленях зигзагами по хлюпающей местами полянке. Хлюпающей, естественно, кровью человеческой. Хорошо — Чарджи никому внутренности не выпустил. Или — мозги. Естественно, принц торконутый, в уборке местности участия не принимал. Хоть заменил Ивашку в деле транспортировки покойничков.

У ребят уже слаженно получается. Каждое дело требует навыка, который вырабатывается многократным повторением. Вот, трупы таскать — уже наловчились.

Придумаю как сделать холодильник и открою морг. Первый обще-свято-русский. На принципах всеобщей демократии и равноправия. Хоть холоп, хоть князь, а мы тебе на ножку — бирку единого образца и порядковый номер.

Наконец, трупы и целых два мешка всякого барахла унесли. Я даже залез в реку и полежал на броде. Мокрость и липкость, прежде распределявшаяся по телу пятнами, сменилось общей сыростью и промозглостью. Дробно стуча зубами, присоединился к последней ходке моих "потаскунов и носильников".

Возле телеги хоть костерок горит. Быстренько подкинули веток и осмотрели друг друга.

"Вампиры нажрамши". "Нажрамши" — потому что все в этом во всём. "Вампиры" потому что... Ну, и так понятно. Конёк вздрагивал, прядал ушами, от меня вообще шарахался. Парни уложили и увязали покойников с барахлом на телегу и двинулись вперёд. А я за ними шагах в двадцати. Думая и выплясывая "танец с саблями". И зубами, и ногами, и другими... частями тела.

Только часа через два, когда взошло солнце, я немного согрелся, остановил наш караван и изложил своей дружине собственное видение произошедшего. Меня дважды поправили: следы засады "пауков" на тропе и наши в березняке — видны и неустранимы. Снова прошлись по цепочке наших действий.

Очень старался давать информацию дозировано. Парни явно поняли, что я не все им рассказываю. Когда это дошло до Ивашки, он наезжать начал:

— Господине! Ты что, ты мне не веришь?! Да я..., княже...

Вот после "княже" пришлось его останавливать уже дрючком. Чарджи переглянулся с Ноготком, сделал стойку как охотничья собака. Но рта ему открыть я не дал, погнал телегу дальше.

А мух сколько налетело... Вроде бы лес... А вот же — всякая жужжащая мерзость слетается на запах крови прямо облаком. И нет чтобы уже готовую с одежды слизнуть, а всё норовит под кожу забраться да прямо из живого испить.

На лужок перед Рябиновкой выкатились ещё часа через два. Солнце уже высоко, греет по-настоящему. В канаве напоследок ополоснулись, себя и мертвецов осмотрели, Чарджи оружие своё проверил. Вроде всё хорошо, но какое-то...

Понял я только когда к воротам по косогору подъезжали — нет следов от стада. То есть — следы есть, но свежего дерьма нет. Стало быть, стадо сегодня не выгоняли. И ворота прикрыты. Подъехали к воротам, стали открывать. А там...

Полный двор мужиков. "Пауки" толпой и незнакомые оружные дядьки.

— Вот они! Душегубы!

"Пауки" кинулись, было, к нам, но откуда-то со стороны поварни донёсся мощный рык:

— Стоять! Назад! Посеку!

Оружные дядьки дружно вытащили свои железяки типа "меч русский форменный" и шагнули навстречу "паукам". Те остановились, нехотя стали опускать своё дубье. От поварни подошёл издаватель рыка. "Муж ярый" — написано прямо... везде. И на красном уже с утра лице. "Уже" — потому что Домнину бражку я чую метров с пяти. И по красному кафтану. Потёртому во многих местах, но за отворотами... пока не видно, но я чувствую — должен быть малиновый цвет. Пояс блестит, цепь на груди блестит, перстень на руке блестит. Морда тоже блестит. И лоснится.

— Это — что?

Вопрошающий и сразу же указующий перст уставлен в сторону телеги.

— Пауки битые.

— Как это?

— Да как видишь — возом.

Кивок головой своим, у моих тут же отобрали пояса и стали осматривать оружие, потом погнали в сторону погреба.

Как бы не начали колоть на раздельном допросе. А то мои ребятки могут и напутать.

— А ты, добрый человек, кто?

— Я-то? Я вирник Елненской волости Степан Макуха. А ты ублюдок Акимовский? Так?

— Я — Иван, Акиму Яновичу — сын. Что-то быстро вы тут оказались. "Пауки" битые — свежие, только с ночи, а вы тут аж с Елно поспели. С чего бы это?

— Не твоего ума дело. Молод ты ещё, отроче. Ты вот лучше скажи — как дело было. Да не ври, а то у меня тут мастера есть, так спросят — неделю сидеть не сможешь.

— Ну, если молод, то и спросу с меня нет. А хочешь послушать — пойдём к Акиму Яновичу. Без отца говорить не буду.

— Ты мне ещё указывать будешь?! Княжьему вирнику?!

— "Отрок" значит "от — рек". То есть, сам говорить — права не имею. По "Правде". Или княжьему вирнику "Русская Правда" не указ?

Мужик крутанул головой, будто ворот стал тесным. Потом мотнул в сторону поварни. Я туда и потопал. Догнал моих, конвоируемых к погребу, и завернул их тоже на поварню, отправив конвойных в помощь у телеги.

— Дяеньки. Вас туды кличут.

— На чё?

— Дык... ну... мертвяки же ж! эта вот...

Общий зал поварни. Едальня, жральня, объедаловка, тошниловка... Трапезная людская. Ох, и достопамятное для меня место. До сих пор вздрагиваю, как вспомню.

Домна быстренько организовала нам перекусить. Надзирателей возле нас не было: оружие-то ребята сдали, чего смотреть. Чуть позже прибежал Николай, и в своём обычном стиле с жалобами на ужасы и притеснения, доставшиеся ему бедному, многострадальному, вкратце обрисовал ситуацию.

Кто это придумал, что жизнь в средневековье была тихая, мирная, медленная? Она ж тут бьёт ключом с утра до вечера. И всё по голове.

Вчера вечером в Рябиновку заявился Степан Макуха с десятком своих стражников.

Тут норма: если пир — то с утра. Освещения-то нет. Так что, вся гулянка идёт при солнечном свете. Ну, или хотя бы начинается.

А вот гости — к ночи. Светлое время они идут, плывут, едут, бегают. А к ночи норовят куда-то под крышу. Вот и Макуха так — заявился уже в сумерках. Но не на постой, а на розыск. Кто-то, кто именно Николаю неизвестно, толкнул в Елно донос об убиении княжьего мужа Храбрита Смушковича, а равно его слуги, вольного человека Корьки. Дело тянуло на 120 гривен виры, вот вирник сам и поехал.

Вчера его люди упорно пытались напоить Акима и дворню и вызнать истинную картину. Аким изложил нашу "официальную" версию, Яков... в очередной раз доказал свою приверженность стилю Древней Спарты. С остальными тоже не очень, поскольку за последние дни все запасы хмельного сильно подчистили. Служивым по кружечке ещё поднесли, а вот так, чтобы все местные в лёжку и до бесконтрольной пьяной болтовни... не получилось.

Макухе осталось только дождаться бывших слуг Храбрита и допросить их для очистки совести. И тут такой подарок — полная телега трупиков. Это уже тянет на 160 гривен. И постой можно растянуть. А за постой платит община.

Народ постепенно подтягивался, появились люди вирника, глянули, как мы гречневую кашу с жареными карасиками наворачиваем. Я Домне махнул — она ещё принесла, присоединились. Как-то, за одним столом сидючи, можно и по-человечески...

Вру: волки, волчары.

Из одного котла едим — а они уже удочки закидывают, вопросики всякие задают. Ивашко начал, было, хвастать что он своей гурдой может "от плеча до седла". Пришлось слуге верному на ногу наступить, а сотрапезникам указать, что "гурда" — чистая. Сходили-проверили. Долго языками цокали, саблю хвалили. Но вот Ивашке отдать...

Я уж, было, подумал — купить хотят. Или на подарок напрашиваются. Хорошо знакомая моим современникам-россиянам форма: "вымогательство благодарности". В особо крупных размерах.

* * *

Потом вспомнил. Всё средневековье, а Русь — особенно, держится на подарках.

Зарплаты тут не платят — князь одаривает. Вся дружина живёт господскими пирами да дарами. Гос.обеспечение. Российский клерк даже в двадцатом веке до революции получал не "заработанное", а "жалованное". Так и назвалось — жалование. "Государь сжалился и даровал".

В "Святой Руси", хоть подарок, хоть обмен — собственно экономического смысла не имеют. Мышление средневекового человека вообще "аэкономично". Обмен сплошь нерационален с точки зрения стоимости обмениваемых предметов. Ценность имеет не сама вещь, а тот человек, который ею владел. Вместе с даримой вещью переходит часть удачи, богатства дарителя.

Одновременно устанавливаются отношения личной зависимости получателя от дарителя. Подарки, если человек не желает попадать в подобное положение, требуется компенсировать соответствующими подношениями. Дар, не возмещённый "равноценным" даром, ставит получившего его в унизительную и опасную для его чести, свободы, а иногда и жизни, зависимость. Между дарителем и одариваемым устанавливается тесная связь: на последнего возлагаются личные обязательства по отношению к первому.

Мне это сначала было странно, потом вспомнил УК РФ и понятие "взятка". "Взять и отработать" — патриотично, по-святорусски. А вот "взять и не сделать" — "либерастия с дерьмократией".

* * *

Мы сейчас подозреваемые: взять что-то у нас до вердикта — принять обязательства перед возможно скоро "осужденными". Нет, пооблизывались и вернули. Пока. Эти волчары потерпят-подождут.

Обычно, в трапезной на поварне место всегда много было. А тут и усадебные присели, и вирниковы подошли — по разным углам вроде без дела стоят, "пауков" десяток расселся. Во главе с самим Хохряком. Наконец и Аким с Яковом появились. Ольбега не пустили — с матерью пусть сидит. А вот Любаву хоть куда не пустить — войско надо ставить.

И пошёл у нас сыск. В форме открытого судебного разбирательства. Ибо вирник — человек княжий. И, представляя особу светлого князя Смоленского Романа Ростиславовича, ведёт дело как прописано в "Правде Русской", а также по старине и обычаю.

* * *

Сколько мы над англоязычным судопроизводством издеваемся! И правильно делаем, поскольку архаизмы, заложенные в "Хартии вольностей", в современном мире... как имущественные нормы Корана в пост-индустриальной цивилизации — "ни пришей, ни пристебай".

Только наш исконно-посконный суд по "Русской Правде" — ещё круче.

Здесь установление истины — целью не является.

Коллеги. Остановитесь и подумайте. Истина — в суде — не цель. Цель — соревнование. Этот базовый принцип так и называется: "соревновательность сторон". Игра по правилам.

Так и в римском праве — главное соблюсти ритуал.

Например: судебный спор по поводу скотинки — представь олицетворение предмета спора — хоть шерсти клок. Если лесной участок делят — явился в суд без прутика — проиграл дело. В других местах-временах — свои заморочки. Не исполнил в нужном порядке "три подскока, два притопа" — виновен. Очередной прикол на тему разницы между "истиной" и "правдой".

А что говорит народная мудрость? — А она так и говорит: "Тот прав у кого больше прав".

Украинская, например, уточняет: "У москаля правда — наивострийша. Бо вона — на острие штыка".

* * *

До того как дело до "Правды" дошло, нам, всё-таки, позволили наконец-то умыться, переодеться.

На поварне всегда тёплая вода есть. А вот с одеждой... пришлось в тряпки заворачиваться и в свои покои через двор почти голышом. Одежду вирниковы люди забрали, слуг моих внимательно осмотрели — всё искали свежие раны. А вот на мои синяки, опухшее плечо и ногу — внимания не обратили: "Бежал, упал. — Малой, они всегда в синяках да шишках".

Сбегали переоделись. А там уже и голос Макухи возглашает начало судопроизводства.

"Когда он начал говорить, то в зале многие рыдали.

Но прокурор суровым был, и судьи приговор читали"

Начало этого представления мы пропустили. Суд перебрался на двор. Макуха уселся на скамье на крыльце. Тут же присоседился и "мятельник" — мужик в чёрной мантии, "мятло" называется. Издалека смахивает на студенческие мантии Сорбоны.

Картинка как по учебнику: "Суд у древних германцев". Только священного дуба нет. Разве что сам Степан Макуха желудями изойдёт. И листьями зашелестит. Такой... красномордый дуб в кафтане. С которого, согласно городскому фольку двадцатого века, позднее будет падать листья ясеня.

"Пригляделся я и действительно.

Удивительно, удивительно".

— Глава 54

Поехали. Моление о ниспослании божьей милости участникам "соревновательного процесса".

Вообще, ГБ, в смысле: Господь Бог, во всем этом местечковом судилище — обязательный соучастник. После всего того, что натворил Творец Всего Сущего, ему только и остаётся — "творить суд и расправу". Конкретно в этой самой Рябиновке на Угре. Если дело дойдёт до "божьего суда" с ордалиями — испытанием водой или железом — будут "жертвы среди мирного населения".

Все постояли на коленях, потыкались лбами в землю. Наконец, вирник уселся. Мы с Яковом подняли Акима на ноги. Могли бы и пожалеть старика — тяжело же ему туда-сюда скакать.

Ладно, мне тут рот открывать не положено, сидеть — тоже. Так что, поработаем в презренном жанре "наушника". Не в смысле электронного приспособления, а в смысле: "не ори в ухо".

Зрители расселись на корточках вокруг двора. Ощущение от панорамы — массовый... сортир на свежем воздухе. "Чистая публика" расположилась на принесённых скамейках по обеим сторонам крыльца.

Ну и? Чего стоим, кого ждём?

Мятельник с вирником шепчутся. Прямо по Пушкину:

"Тут! На глазах! Перед народом!...".

И отнюдь не демонстрируют захватывающего зрелища типа "колдун несёт богатыря".

Хорошо известная обычная история — вечно у судейских какой-то сговор в последний момент происходит.

Ну вот, дядька в мантии вылез вперёд и провозгласил. Называется это "заклич". О чем речь идти будет. Типа "американский народ против Джона Смита". Ну-ну, поглядим, порезвимся. Я, ребятки, и в России в судах бывал, и в других странах. Это Николаю "Русскую правду" — вдолбили. На память, как сумму параграфов. А я — специалист по сложным системам. Юридические — среди прочих. Я её читал и думал. Сравнивал с известной мне юрис— пру— и не пру— денцией.

Только мятый "мятельник" закончил тараторить вступительную формулу, как влез, с моей "наушной" подачи, уважаемый человек — местный владетель Аким Янович Рябина:

— Простите, люди княжии, старца убогого, глазами и ушами слабого. Разумом неразумеющего, здоровьем хилого. Охо-хо, грехи мои тяжкие. Охо-хо, годы мои долгие... Только не пойму я. Об каком деле речь? В деле должен быть истец и ответчик. А где они? Истец-то кто? Совсем, что ли, я слепой, глухой стал?

Так. Понеслось. "Дело об убиении мужа княжьего Храбрита Смушковича" даёт первый сбой.

— Так вдова его, дочь твоя, Аким. Она истец.

— Не вижу. Да и лжа сие — Мария по мужу своему "головного" не искала, розыска не просила. Кто истец-то, Степан?

— Счас дочку твою приведут. Вот она и скажет — почему мужненного убийцу не ищет.

— Стоять! Не ищет, потому что я так велел. Она мне дочь, ныне — вдовая, у меня на дворе живёт. Она — во власти моей, из воли моей не выйдет. А я — не велю. Я, Степан, сотник боевой, а не ярыжка подворный. Судейских, знаешь ли, не люблю.

Аким явно завёлся. Степан — тоже. Мало того, что публично, перед народом доказывается его профессиональная непригодность в форме нарушения процессуальной подготовки процесса. Так ведь ещё вирник получает пятую часть от виры. Да постой, да судебную пошлину. Одного овса четырём коням, да по паре кур каждый день, да овцу на неделю, да солода семь ведёр... А если дела нет — нет и навара.

— И об этом спрошу. Почему ты, Аким Янович, не велишь убийцу зятя искать. Какие у тебя причины-резоны убийцу доброго мужа покрывать. И с чего это у тебя такая нелюбовь к княжьим слугам.

Вона куда у дяди мысли побежали. Дела десятилетней давности, особые поручения Храбрита, поднадзорное положение Акима. Дед, пожалуй, сдрейфит.

Нет, ничего я в этих людях не понимаю — Аким только сильнее разъярился.

— Спроси Степушка, спроси. Коли есть у тебя такое право спрашивать. А дочку — не моги. Или ты, Степан, в попы подался? А ряса где? А? А коли нет, то не дело княжьему мужу в чужой дом лезть, меж отца с дочерью становиться.

Аким хоть и слаб нынче, а головы не теряет — дела семейные в юрисдикцию светских властей не попадают. Незамужняя дочь полностью принадлежит своему отцу. Если выходит замуж — мужу. Если вдова, и остаётся в доме мужа — свекру. Но она вернулась в Рябиновку — Аким ей господин, и в делах этих никому, кроме местного попа, отчёт давать не обязан.

А Степан сам... Мелочь, конечно, но сработала — в "Святой Руси" нет института общественного или государственного обвинителя. Прокуроров тоже нет. Не может вирник или судья сам поддерживать обвинение по уголовным делам. Должен быть хоть кто-то, кто скажет: "мне — ущерб". А нет иска — нет дела. Четыре кило серебра пролетают у Макухи мимо носа.

Тот так расстроился, что попробовал даже Ноготка с Чарджи в это дело втянуть. Всё-таки слуги Храбритовы. Им-то и известно что-нибудь может быть, или, там, из имущества нанимателя покойного чего захотят.

Облом-с. Ноготок просто головой покачал: "Нет у меня претензий". А Чарджи выразился витиевато. И — полиглотательно. В том смысле, что если бы была его обида, то он смыл бы её кровью обидчика. Причём две трети слов были на разных нерусских языках. И закончил фразой на неизвестном мне наречии. Полиглот таборный. Видимо, ругательство. Видимо, на аланском: торкский я чуток знаю, грузинские ругательства тоже улавливаю.

Интересно, Храбрит говорил, что он в отпуске по поводу получения надела. То есть — вне службы, частное лицо. А вот Макуха шьёт другую статью — убийство госслужащего. Двойная вира. Это от жадности или как?

Ещё: раз был донос, значит есть и доносчик.

Здесь есть понятие — "ябедник". Ещё не в негативно-ругательном смысле. Вполне юридически корректный термин, возможный участник процесса со стороны обвинения. Вот он может требовать наказания и возмещения. Его можно выдернуть. На общее обозрение. Но Макуха этого не делает. Значит, есть у нас ещё один "стукачок" — действующий "человек системы". И коли его так берегут, то Аким всё ещё "под тайным надзором".

Они препирались где-то с полчаса. Пришлось быть внимательным — чтобы никто не вздумал отвечать на хоть какие вопросы судейских. "Да мы... да вам... всё что хошь! И расскажем, и покажем, и попробовать дадим. Но — потом. В частной обстановке, за столом, под бражку... А зачем нам присяга?".

Правильно Разгон писал об энкаведешниках:

"у следователя и допрашиваемого общих интересов нет. Даже когда дознаватель изображает сочувствие и готовность помочь".

Конфликт интересов плюс конфликт субъектов. Сажаемая личность и сажающая её система — антагонисты.

Наконец Макуха понял, что "ваши не пляшут". Дядька в чёрном погнал новый "заклич" — дело об убийстве Корьки.

Хорошо хоть заново молиться не стали. Здесь покатилось быстро, поскольку кратко, по-древнеспартански. Хоть посмотрел — как к присяге приводят.

Яков клялся на Святом Писании — такая толстая засаленная книга из вещей вирника. Переплёт деревянный, с медными застёжками и уголками. Эдаким кирпичом попадёшь по голове удачно — наповал.

С Яковом всё просто: "Иду. Гляжу. Бежит. Стой. Он на меня. С ножом. Я его мечом. Голова в кусты. Отлетела".

Крыть нечем: неотъемлемое право на необходимую самооборону. Куда и откуда бежал, откуда нож... К обсуждаемому факту перехода в мир иной — отношения не имеют.

Солнце уже к зениту, тень сдвинулась, народ сомлел. "Пауки" начинают потихоньку рассасываться. Наши их гоняют из всех построек — что б опять не спёрли чего. Скучно и жарко. Наконец, вирник объявил перерыв.

И пошёл я делать неизбежное и неприятное — вынимать Потаню из поруба, как здесь говорят — "вырубать". Хорошо хоть Любаву догадался с собой взять: мужик почти все свои заранее заготовленные слова проглотил. Говорит как Черномырдин или генерал Лебедь в своё время: слово — вслух, два — про себя.

Извиняться... ну и кто это любит? Прости Потан, муж добрый и честный, за безвинное твоё заточение и сидение, за подозрения и наказания без основания и преступления.

У Потани хватило ума не рвать горло: всё-таки, и через него информация к "паукам" уходила. Сначала он мне не поверил, пришлось объяснять. Потом взвился: "Как же так? Я же её столько лет любил, а она меня предала? И столько лет — предавала".

Его это так поразило, что и беспокойства не проявил. Забьёт его отец его мачеху-любовницу или нет — уже без разницы. Если она его годами обманывала. И насчёт Светаны мимо ушей пропустил. "Поваляли — и ладно". Только когда я пообещал, что всё, из его дома разграбленное, вернут, он дёрнулся: "много взяли?".

Потом Любава его за руку подхватила и потащила домой. В пустую избу с еле двигающейся женой.

Любаве теперь хозяйничать, порядок наводить, отца принимать, порты его после в яме сидения отстирывать.

Как всегда: взрослые в свои игрушки играют, а дети проигрыши платят.

А меня уже ждут. Опять Долбонлав возник ниоткуда:

— Эта... Ну... Вот... Тама... Болялин...

Может, я в логопеды пойду? Бескрайнее поле деятельности. На этой "Святой Руси" сплошная дислалия. Кого же, как не предков святорусских учить правильной русской речи?

* * *

Тут связь прямая: как думаешь, так и говоришь.

И обратная. Поставлю я дедам-прадедам правильное произношение и артикуляцию, будут они сложносочинёнными и сложноподчинёнными общаться. Глядишь — и в мозгах порядок появится. Потому что для правильного построения речи нужно напрячь свои извилины. Извилины напрягаются, тренируются, в спиральки заворачиваются.

"И может собственных Платонов

И быстрых разумом Ньютонов

Российская земля рождать".

Будет не как у Ломоносова — "может", а в совершенной форме множественного числа: "И толпы собственных Ньютонов...". Эдак, лет через семьсот и Эйнштейны не потребуются. Будут всю науку делать Ивановы с Петровыми. Только научите детей связно говорить. А мыслить связно они и сами научатся.

Не дадут. Именно поэтому. Зачем элите в любой стране во все времена толпы "ньютонов"? Да ещё — "быстрых разумом"...

"Наше образование направлено не на воспитание умных людей, а на создание добропорядочных, благонамеренных и законопослушных граждан".

Это не Русь Средневековая — это кратко сформулированная концепция народного образования двадцать первого века в одной из процветающих стран Евросоюза.

Мы тогда не о литературе или истории с местным "сеятелем разумного, доброго, вечного" сцепились — там вообще труба. Что дети путают Наполеона с Гитлером, а римского папу с "римской мамой" — волчицей, которая Ромула и Рема выкормила... Ладно, повторим Герцена: "Человек не знающий истории подобен дереву без корней — всякий ветер его валит". Охота им готовить... площадку под "лесоповал" от какого-нибудь "восточного ветра"... Мне в мечеть не ходить, как, впрочем, и в церковь, и в кирку, и в синагогу.

Нет, тема обсуждения была вполне нейтральная — школьное преподавание математики.

"Если бы законы математики затрагивали наше благосостояние — они доказывались бы с оружием в руках".

Я в тот раз вот на это сослагательное "бы" в этой фразе Маркса и понадеялся. Выдал по Ломоносову:

"Математику уже затем учить надобно, что она ум в порядок приводит".

И нарвался на категорическое противопоставление: либо "умный" — либо "законопослушный".

Вообще-то, правильно. "Или-или". Но в столь яркой форме, в той процветающей, глубоко, аж по самые гланды, ушедшей в демократию, евро-стране...

Как-то глупость соотечественников легче переносится. Когда вроде бы серьёзные люди выдают слоган: "Русской школе — русские учителя" понимаешь: "опять наши нацисты местных придурков собирают". Им не нужно умных, грамотных, профессиональных учителей. Не нужно добрых, заботливых, внимательных, отзывчивых...

Снова "или-или". Или учитель — русский, или — хороший.

Маразм. Уровень кретинизма в человеческих популяциях есть, по моим наблюдениям, величина постоянная. Вопрос лишь в том, на какой уровень социальной пирамиды это всё... всплывёт и надолго ли там присохнет.

* * *

Ладно, Долбонлав, сделаю я из тебя Демосфена. А Демокритом ты и сам станешь. Но — позже. Если не посадят.

Аким был в бешенстве.

— Ты!... Тебя где носит?! Ты что на суде говорить будешь?

— Ничего — мне слова не дадут.

— А люди твои?! Ты меня разорить хочешь?! Мертвяки на моем дворе, ты — сопляк! Отвечать — мне! За все твои бл...ские дела!

Дед прав, но только частично — люди у меня подготовлены. Но... "если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо — сделай его сам". Многократно проверено. А как? А вот... редкий случай — коллега-попаданец в аналогичной ситуации нашёл действующий и непротиворечивый метод.

Всё-таки, зря я так плохо к попадунам, можно и у них зерно найти. Разумное.

— Аким, а в вашем суде есть понятие "голос"?

— Какой такой "голос"? Чё ты несёшь?!

— Ну, если человек сам говорить не может, может он от себя другого выставить? Отрока, например?

— Дурак! Нет, конечно. Негожий муж в суде не участник.

Облом. Хорошая была идея у моего коллеги. Но процессуально — не реализуемая. А вот если...

— Дед, а если человек говорить может, а русского языка не знает — ему переводчика дают?

— Какого "перевозчика"? Через что перевозить? А... толоковника? Дают. А чего?

— А среди вирниковых людей есть толоковники с торкского?

— Да конечно! Ты чего крутишь! Тут нас сейчас разденут-разуют! Да ещё и плетями согреют!

— А с аланского?

— Хватит хренью заниматься! Дело говори! Как будем от мёртвых "пауков" уворачиваться?

— А с грузинского?

— Убью гадёныша! Яков! Давай сюда плётку мою! Чего там вирник решит — его дело. А я тебя родительской властью раньше обдеру!

— Значится так. На суде говорить будет Чарджи. На грузинском. Поскольку все остальные языки у него отшибло из-за волнения при виде лицезрения. Высокого, мудрого и бесконечно справедливого. Степана Макухи. Дед! Дослушай! А переводить буду я. Поскольку никто другой грузинского языка не знает.

Я предположил, что Аким всё-таки спросит: "А ты знаешь?". Но дед надулся, сунул бороду в рот, пожевал под напряжёнными и ошалевшими взглядами присутствующих моих людей и его "верных".

Всё-таки, в средневековых отношениях есть положительные стороны: куча крутых мужиков, но на усадьбе поперёд владетеля, да ещё старшего по возрасту... Молчат. Яков некоторое время крутил головой, будто примерял идею. Ивашка тоже крутит головушкой — не догоняет мужик. А вот Охрим с Чарджи и Николаем уже улыбаются. Наконец дед тяжко вздохнул, потом сам хитро и злорадно ухмыльнулся и произнёс:

— Индо ладно.

До кого дошло — заржали. Остальные начали спрашивать. Тут нас позвали. Чарджи выпятил грудь и мне на ухо заявил, давясь от смеха и форсируя акцент:

— Нэ правильно пэрэведешь — cасаклаоебис!

И чтобы это значило? Звучит... многообещающе. Особенно — окончание.

Снова крыльцо, снова "дуб ясеневый" в центре восседает. Чудак на букву "м" — "мятельник", провозглашает. Пошло рассмотрение дело "об убиении двух и более лиц". Телегу с мертвяками подкатили, "пауки" покойников официально опознали, возбудились, расшумелись. Но "княжьи слуги" в полном боевом... действует успокаивающе. Уточнили применённые способы "нанесения несовместимых с жизнью".

Вот тут я задёргался: я ж не суд.мед. по части резанных-рубленных-колотых. Насколько местные могут идентифицировать орудие причинения и нанесения по причинённому и нанесённому? Но мы не зря по дороге останавливались — ребята кое-что подправили. В местах проникновения инородных предметов в тела пострадавших. А главное: времени-то сколько прошло. Да на солнышке летнем. От мертвяков уже и душок, и опухлость характерная.

Потом пошёл допрос. Каждого свидетеля привели к присяге. Тут-то и обнаружилось, что Чарджи... при лицезрении и от волнения. А также почтения, смущения и услужить хотения... Только по-грузински с картвельским акцентом. Понимать — понимает. А вот произнести... "В зобу дыханье спёрло".

Макуха от очередного осложнения в ходе ведения и судоговорения... так кровью налился — можно дрова от морды запаливать. А кто у нас тут по-грузински говорит-понимает? — А вот мальчик Ванечка — полиглот-недоросль. От скуки — на все руки. Или — на все языки.

Чарджи — от смеха давится. Аж до слез. Он глаза утирает, бормочет что-то. Что-то очень нелицеприятное в адрес заседающих. А я перевожу:

— Его очи, ослеплённые дивным светом высшей мудрости, исходящей от лица господина вирника, пылающего неземным сиянием истины...

Тут уже и остальные отворачиваться стали и рты зажимать. А Чарджи на колени упал, за живот держится.

— И не только очи, но и всё нутро его, освещённое и согретое мудростью проистекающей и распространяющейся по сим диким и прежде лишённым закона и порядка... но в светлом лице обретшим наконец...

Макуха звереет. Чувствует что дурят, а крыть нечем.

Я был прав: Макуха пытался хотя бы на аланском побеседовать. Был у него человек... Чарджи потом сказал:

— Сын коровы и ишака — знает два слова: "му" и "иа".

Деваться некуда, пошёл допрос. Аким немножко поупирался насчёт нашего статуса: мы злодеи или видоки (свидетели)? Потом поспорили насчёт "полного видока": это семь персон. Потом уточняли — а кто, собственно, претензию выставляет?

Тут, наконец, заговорил и Хохряк. Иск идёт от вдов и сирот убиенных. А вина клепается на меня.

Я честно сделал во-от такие глаза. Даже Макуха взорвался:

— Ты, смерд смердячий, сдурел, что ли?! Как может отрок малосильный четырёх здоровых мужей зарезать? Другого виноватого давай.

Хохряк кривился, хмыкал-гмыкал. Он-то знает и о моём как бы свидании с Пригодой, и о "внезапной замене в заявленном составе участников". Что я там был — знает. Но...

"Маловат я, маловат.

Тощ и очень строен.

И по весу своему

В убийстве не виновен".

Но домашние заготовки у него были. Обвинил подозреваемыми всех моих троих. Тут уже судейские задёргались: мертвецов четверо, обвиняемых трое — как вины распределять? А по вине и вира. С кого сколько?

А они думали — легко будет? Чудаки.

Легко, когда круговая порука. Когда есть истец, есть труп опознанный, который на общинной земле лежит. Тогда работает круговая порука — община виру платит или виновного выдаёт.

Мои все трое дружно вину отрицают. Чарджи так старательно головой мотает — как бы не отвалилась. Ивашко в крик кричит:

— На моей гурде крови нет! Твои люди смотрели! Она у меня чистенькая! Аки девица не целованная! А кто на меня поклёп клепает — пусть на божий суд выйдет! Я саблю в гадской крови умою!

Шалман, однако. Как бы нам и вправду до "ордалиев" не доиграться. Раскалённое железо в руках держать... это не есть хорошо.

— Господин вирник, дозволь ханычу торкскому рассказать, как дело было.

Пошёл рассказ. Всё — правда. В моем переводе.

Доман послал веток берёзовых ещё нарезать. Зашли черте куда, поздно уже. Малёк (это я) по делу какому-то отпросился. Пока двое по роще тынялись ("А чего они там делали? — А за каким делом пошли, то и делали". А за каким делом пошли — у нас не спросили), Чарджи вышел из рощи, услышал крики, пошёл на шум, после — на свет.

— Глядь — боярыч связанный. Стал вокруг смотреть — мёртвые. Пошёл назад к остальным. Подогнали телегу, погрузили мёртвых, привезли. Тут вы.

Ни слова неправды. Правда, из "правды" кое-что пропущено. Что между "глядь" и "стал смотреть" кое-чего было. Так никто и не требовал "всю правду".

— Значит, душегубство на общинной земле свершилось? И что староста скажет? И кто из ваших — ваших же людей-то убил?

Макуха аж улыбаться начал.

Ещё бы: мертвецы на земле "Паучьей веси". Убийца не найден — вся весь виру платит. Он сейчас вообще туда на постой переберётся. И взует "пауков" по полной программе, "по самое не хочу". Ишь губу раскатал. А Хохряк теперь бороду жуёт.

В меня пальцем тыкать без толку — неправдоподобно. В кого-то из моих? В кого? Чарджи ещё и ханычем оказался. Если вирник общину в это дело втянет... 160 гривен виры... это цена всего скота в селище. Во как оно обернулось. Надо выручать... паучье племя. А кому? — А кроме меня — некому. Вот же факеншит!

— Дозволь сказать господине. Душегубство свершилось на земле господина Рябины. Ибо, согласно надельной грамоте, земли от сего места на пять межевых вёрст есть земля Акима Яновича.

— Чего?! "Паучья весь" здесь до Акима стояла! И всегда дань князю платила.

— Чего, говоришь? А ты на Хохряка глянь — ему-то эти слова не в новинку. Он-то знает, что "пауки" на Рябиновской земле живут.

Класс, у Макухи вообще ум за разум зашёл. Только он губу раскатал селян потрясти — опа, а они не княжьи, а боярские. Значит, при отсутствии явного подозреваемого, виру придётся с владетеля взыскивать. Новый поворот. Но тут Хохряк додумал-таки свою мысль.

— Брехня. Кто-то из них душегуб. Или — купно. Железом пытать вели, господине.

Вот этого нам не надо. И не будет.

Мы с Чарджи переглянулись, как бы посовещались.

"Мы посовещались, и я решил". И провозгласил:

— Господин вирник, В "Правде" сказано: "В случае отсутствия послухов при обвинении в убийстве даётся испытание железом". "Испытание" — кому? Или староста "пауков" вину на всех возлагает?

— Да! Вы все убийцы, душегубы, тати лесные!

Это уже выкрик из толпы "пауков".

Не выдержали чистые христианские души перспективы частичного ограничения своих имущественных и общегражданских прав в части владения средством производства типа земля средне-свято-русская и таковая же, но — скотинка.

А вот беспорядок в ходе судебного делопроизводства и нарушение процессуальной строгости — власть сильно раздражают. Вплоть до — "очистить зал от публики".

До закрытого процесса мы не дошли. Просто Макуха велел всем заткнуться. Но там не захотели.

Вирник в нормальных условиях идёт вдвоём с отроком одвуконь. Но, видать, в Елно предусмотрительные люди сидят: послали целую команду. Команда перешла к исполнению предназначения: защита административной функции и наведения порядка. "Пауков" ещё раз уполовинили. Тычками и пинками.

Часть сельчан ушла ещё во время перерыва: в деревне "всегда есть место подвигу". По крайней мере — трудовому. Теперь вот и большую часть остатка вышибли за ворота. И осталось пауков меньше десятка.

"Меньше народу — больше кислороду". А нам и вовсе — дышать легче. Продолжим.

— Господин вирник, ханыч просит призвать в суд местного пастуха Хотена. Для дачи свидетельских показаний по рассматриваемому делу. Поскольку он не холоп, а смерд вольный, то говорить в суде может.

Хотен сыскался тут же. Глазами лупает: "Я... ни сном, ни духом....".

Привели к присяге. Поставили перед Макухой.

— Ну и чего сказать можешь?

— Дык... Ничего.

— Ну и на что он нужен?

Это уже в мою сторону, в смысле: к Чарджи. Процессуально... некорректно, но рискнём.

"Власть не дают, власть берут". Кто сказал? — Ленин. — Правильно. Бери, тов.Ленин, власть. В этой части допроса свидетелей.

— А скажи-ка, добрый человек, знал ли ты вчера утром о том, что боярыч к нижнему броду ночью побежит?

— Ну... эта... Ну, знал.

— А зачем побежит? Знал?

— Не... ну... эта... вроде на свиданку...

— А с кем?

— Дык... ты ж, в смысле: он... не сказал... а вот по рассуждению моему... да к кому ему ещё... и вроде обмолвился... вроде бы уговор с ней был... к Пригоде. Кудриной.

Тут уже и Макуха бороду к кулак собрал. Про наши игры, что третьего дня тут были, ему уже донесли. Крепче бороду держи, дядя. Сейчас я тебе ещё одну... фенечку выкачу.

— А скажи, Хотен? С кем ты встречался вчера в лесу?

И не надо на меня так глазами хлопать.

Сударь, ваше страстное желание соврать — написано аршинными буквами у вас на морде лица. И плевать, что здесь нет аршинов, а лицо в большей части поверхности заросло мелкой и кустистой растительностью.

— Ты не ври. Тут про тебя всё знают.

— Дык... Я-то... да я ни с кем...

— Тебе ту бабу описать? Или саму её сюда притащить? Или рассказать как ты в березняке ей ноги задирал? Или ещё чего?

Хохряк загрузился по полной. Аким — орлом глядит. Он-то в курсе. А вот Макуха медленно звереет. Сейчас как скомандует...

А как железо раскалённое в руках носить — я не знаю. Не пробовал ещё. Но если за это компенсация по размеру в полную виру — похоже, предполагается смертельный исход. Это хорошо, что у нас сумма иска большая. Было бы меньше — пошли бы на испытание водой. Там — до полного утопления.

— Давай Хотен, не тяни. Хочешь жить — говори правду. Ты вчера с бабой был? Кто она?

— Дык... Ну, был. Служанка Хохрякова. Ходит на эту сторону травы для поросёнка нарвать вреда от неё нет а баба податливая а мне чего мне побаловаться сладко так на усадьбе баб-то уже и не осталось а ущерба от этого никакого...

— Замолчь. Ты ей, служанке Хохряковой, про мою... про свиданку боярича с Пригодой Кудриной говорил?

— Дык... а чего... а нельзя что ли... детишки там... поиграются... да у боярича ещё и женилка поди не выросла... ой... ну в смысле... вреда никакого...

— Господин вирник! Я, Чарджи из Торческа, обвиняю Хохряка из "Паучьей веси". Узнав от служанки о предполагаемом месте свидания Ивана Рябины и Пригоды Кудри, Хохряк сообщил об этом самому Кудре и отправился, вместе с ним и его сыновьями, на место предполагаемого свидания. Где Кудря с сынами по его приказу захватили и связали боярича. Желая порушить княжескую волю и не допустить власти Акима Рябины над землями Паучьей веси, решил он свершить злодеяние злодейское: представить, будто драка была, убить своих четверых односельчан и боярича. Дабы и род Рябиновский подкосить, и вину за душегубство на Рябиновку возложить. Он знал о встрече, он в споре земельном — сторона противная. И, по силам своим, мог сие злодейство учинить. Ибо селяне ему верили, не опасались и спин своих от него не берегли. Однако же замысел свой диавольский успел исполнить лишь наполовину. А боярича — не успел, ибо услышал моё приближение, испугался и убежал. Однако же ковы свои не оставил, собрал односельчан и привёл их сюда, в усадьбу, для расправы с Рябиновскими. Облыжно обвинив перед сельчанами Рябиновских в убиении Кудри с сынами. Дабы таким злодеянием решить вопрос о земле. Однако присутствие вашей милости здесь поломало планы злокозненные. И вот, злодей и душегуб, вынужденный, по ходу нежданного, но праведного суда, придумывать всякие кривизны, стал даже клепать на меня, инала из рода ябгу.

Вот теперь и для Степана Макухи, княжьего вирника из Елно, наступил "момент истины".

"Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь

Всё мне стало ясно теперь"

Он поднялся, всем видом демонстрируя ясность, очевидность, обоснованность и доказанность. А также непреложность, неизбежность и неотвратимость. Вытянул руку... Нет, не руку — десницу! — в сторону Хохряка и провозгласил:

— Взять!

Конец десятой части

Часть 11. "Откаты и закаты"

Глава 55

* * *

Меня по жизни давно развлекало выражения разницы в ощущениях цели. Именно "в ощущениях". Цели kюди могут декларировать одни и те же. А вот "ощущение" у них разные.

Был такой фильм об очередной мексиканской революции — "Золотая пуля". Там нормальный чистенький, беленький, энергичный и деловитый янки сделал всё, о чем мечтал мексиканец Чунча-барабанщик: спас от смерти, попарил в баньке, сводил в бордель, напоил-накормил, выдал чемодан с баксами. Ну, или с "гринами". Для Чунчи — "сбылась мечта". Но — "мечта идиота". "Идиот" не понял — ощутил: "это неправильно". И благодетель-янки получил пулю в живот.

Можно сказать: "чёрная неблагодарность", можно — "загадочная мексиканская душа". Или, там: "неизбывная тоска латиноамериканского католицизма".

Просто в разных культурах — логика разная. Настолько, что иногда выглядит как отсутствие всякой логики.

Как говорил Л.И.Брежнев своему давнему приятелю об "обществе развитого социализма":

— Коля! Логики не ищи!

Для меня, с моими мозгами, "заточенными" под оптимизацию всего чего не попадя, эти, мягко выражаясь, "коллизии целей" — существенный элемент среды обитания. Не скажу, чтоб "как два пальца об асфальт", но просекать наловчился. Клиенты постоянно декларирует — одно, предполагают — другое, имеют ввиду — третье, хотят — четвёртого, а на самом деле — нуждаются в пятом.

Для моих современников из двадцать первого века главной целью суда, рассматривающего дело об убийстве, является установление личности убийцы и его наказание в форме длительного тюремного заключения. Для судьи, если он не куплен или иначе лично не заинтересован, главной целью является правильное исполнение предписанной в УПК РФ процедуры. А там уж "куда кривая вывезет" — соревновательность сторон при декларированной "презумпции невиновности", и — "каждое сомнение трактуется в пользу подсудимого".

Это — не столь давняя логика. Были, например, варианты с "тяжесть доказательства невиновности возлагается на невиновного". Хотя почему были? В европейских странах и в двадцать первом веке действует "презумпция виновности". Правда, исключительно в налоговом законодательстве.

"Налогоплательщик? — Да!

Давай не расставаться никогда!".

Куда ж ты денешься от "доильного аппарата" типа "гос.нал.служба"? Отдай и "спи спокойно". Как медведь в берлоге — посасывая лапу.

По логике "Русской Правды" главной целью суда является "явление воли божьей", которая и определит виноватого. Ибо "правда — у бога". Поэтому в качестве предпочтительных, наиболее авторитетных свидетелей рекомендуется брать убогих, нищих, раздавших состояние своё, калик перехожих и прочую... с точки зрения моих современников — рвань, дрянь, пьянь, шваль и нищебродь.

На основании чего определяется преступник. С последующим наказанием в форме ну совершенно неподъемного штрафа.

Размер штрафа, видимо, общая проблема для всех исконно-посконных юридических систем. Да и для половины из третьего тысячелетия — тоже. Даже в поправках к американской конституции запрет на разорительные штрафы оговорён в одной из первых.

Для вирника, который этот штраф должен взыскать, самое главное — возможность взыскания. Потому что ему долька от этого идёт. При отсутствии килограммов серебра, именно ему, вирнику, придётся все активы осужденного реорганизовывать, отчуждать и реализовывать. А какие у смерда активы...? — Тут же счёта в банке не имеют. Ну, забрал корову... А дальше? Её надо кормить, доить, пасти, навоз убирать... И не известно, какой денежный эквивалент получишь в результате всей этой суеты.

Так постепенно декларированная главная цель — "яви, господи, нам мудрость свою", трансформируется в цель совсем иную — "у кого есть кило серебра?" У кого есть — тот и виноват.

"Наказание невиновных и награждение непричастных" — исконно-посконная русская народная мудрость.

* * *

У Макухи изначально был вариант растрясти владетеля. Всё-таки, землевладелец — жирненькая дичь. Может, чего припрятано-закопано. А то и сам надел с постройками, скотом и холопами продать можно. Но дела о смерти Храбрита и слуги его Корьки рассыпались. При моем непосредственном участии.

Макуха снова, было, воспрянул, когда воз битых "пауков" выкатили. И снова скис — не пришивается Аким Рябина к этому делу. Точнее наоборот: не шьётся ему дело об убийстве "пауков".

Опять же, не ново:

"Ты не шей мне, вирник, "чёрный сарафан"

Не входи, чиновник, попусту в изъян"

А в "изъян"... Ну очень не хочется. "Висяк", да ещё групповой, публично рассмотренный и проваленный... очень не способствует деловой репутации и карьерному росту. Проще: могут и пинка дать. Тут целую команду с железяками нагнали, "бригаду масштабного доения". БМД легкобронированная. С полным комплектом обоюдоострых "доильных аппаратов". А получается — "пшик". Ни "надоя", ни, соответственно, "навара".

Опять же, по Высоцкому:

"Но тут малец с поправкой влез:

— Ты спутал, батя".

Снова — "малец" в исполнении меня, ублюдка Рябиновского.

Целеуказатель княжьего "дояра" перещёлкнул и захватил другую цель: "Паучья весь". Наряду с богатенькими индивидуалами типа купцов и мелких землевладельцев — одна из самых лакомых дичин. Можно и откусить, и прожевать.

"Круговая порука" — штраф накладывается на всю общину. А там уж они между собой... И в клювике принесут. "Победил колхозный строй". Все довольны.

Кроме историков, которые знают как "круговая порука" завалила Византию при Юстиниане, а "колхозный строй" — Советский Союз при Брежневе.

И плевать Макухе, что исправно действующий и приносящий в казну кое-какой доход объект налогообложения, от такого штрафа сдохнет и по миру пойдёт. Вирник — функция. Он своё отработал, виру взыскал, а там... хоть трава не расти.

Но снова облом: весь платит в том случае, если не найден убийца. Или община его не выдаёт. А тут вот он, стоит на коленях, руки за спину вывернуты, рычит-матерится.

И уж который раз сопляк в моем лице — вирнику кайф поломал. "Вот — мертвяки, вот — душегуб, вот — обоснование". Понятно, что улики... Нету их. Так и "каждое сомнение в пользу подсудимого" — тоже нету! Из всего, чего нету, есть только "правда". Которая — "у бога". При таком подходе Хохряк очень даже подходит. На роль козла. Отпущения.

Понятно, что с одного подворья, пусть и старосты, такую сумму не взыскать.

По-хорошему, надо бы Хохряка без спешки подвергнуть испытанием железом. Точнее: раскалённым железом. Если "божий суд" покажет его невиновность, то... То искать другого убийцу. И не найти. Поскольку при отсутствии конкретного и персонального "козла" можно вывернуть дело в "круговую поруку".

Но это же думать надо! А у нашего красномордого "священного дуба" уже "жёлуди гнева" — во все стороны веером. Слюни летят брызгами как у поливальной машины. У него уже и его собственная главная цель набок съехала. Уже не надо ему серебра килограммами. Ему теперь главное — свою "вятшесть" показать.

Тоже картинка по моему прежнему бизнесу знакомая: начинают с "права", со "справедливости", с "воли божьей" и "национальных интересов". А заканчивают — "у кого писька длиньше".

"Самое страшное — потеря темпа". Кто сказал? — Сталин. — Так вот, тов.Сталин, бери барабан и держи ритм в две четверти. Не давай туземцам отдышаться, проморгаться и оглядеться. А также — покурить и оправиться.

— Батюшка! Вели коней седлать. Надо к "паукам" ехать. Пока всё не растащили.

— Стоять! Сперва — княжья вира! Сам пойду.

Неважно — что растащили, неважно — кто. "Народишко-то — дрянь и сволочь". Это для каждого "власть имущего" на Руси аксиома. Куда крепче пятого постулата Евклида.

Пока Аким от моего крика ухо прочищал, Макуха уже среагировал. Что русские люди, они же "народец подлый", всякой чужой вещи применение найдут и концов не сыщешь — для вирника вполне очевидно.

Семерых связанных "пауков" быстренько покидали в поруб. Хоть сообразили пояса с ножами и топоры отобрать. Вирникова команда спешно выводила из конюшни лошадей.

Общая суета действует заразительно: Аким тоже попытался вскочить на ноги. Глянуть орлом, рыкнуть львом, побежать рыжей белкою... И осел назад, на скамейку, держась за левый бок. Но "громкоговорительность" свою не прекратил:

— Яков! Твою мать! Ты чего стоишь! Седлай коней! Вон с этим... с сыночком моим... Мать его... Ехай в весь — смотри чтобы смерды наши вреда какого... Ну!

Удивительно, как быстро наши люди привыкают к хорошему. Особенно — к чужому. Вот десять лет стояли рядом "Паучья весь" и Рябиновская усадьба. И были друг другу чужие. А тут пару раз только и сказал насчёт межевых вёрст и вот уже: "смерды наши".

У конюшни — столпотворение. "И смешал господь языки человечков".

У нас не строительство башни-столпа, а седлание коней и посадка на них же. Поэтому языки у здешних человечков не смешиваются, а так... узлами завязываются. А уши — в трубочки сворачиваются. От "великого и могучего".

Пока "княжьи" не ускакали — нам и подойти было нельзя. Наконец выметнулись толпой.

"Императрица Екатерина, О!

Поехала в Царское Село.

Дуй ей ветер в зад,

Чтобы скорее вернулась назад".

Тредиаковский. Придворный пиит Екатерины Второй. Насчёт "зада" это он правильно сказал — Макуха проводника не взял. Сейчас назад возвращаться будет.

Не, Ванюша, недооцениваешь ты предков: ломанули через луг в лес как на пожар. Или — от пожара. Галопом по бездорожью. Когда "вятшестью" меряются — дороги не разбирают, лошадей и людей — не жалеют. "Честь — дороже". Особенно — дурню при власти. "Письками мерятся" — поспешать надо.

"И жить торопится

И мерятся — спешит".

А вот мы заседлались спокойно и следом двинулись. Аким все уши мне оттоптал и отжевал. Чего делать, куда смотреть. "Отжевал", потому что половину наставлений — на ухо шёпотом. Всю правую половину лица вытирать пришлось — слюни не только у Макухи летят.

Почуял владетель серьёзную прибыль — и ушёл в экзальтаз.

"Два мужика в экзальтазу

Пустились по морю в грозу.

Будь послабее экзальтаз

Длиннее был бы мой рассказ".

Тут Потаня появился с Любавой.

Ну, девку-то я сразу завернул: у её бати ещё не все постирано. Сказал бы просто "нельзя" — получил бы кучу проблем. А так — неисполнение прямых должностных обязанностей из традиционного женского круга. Скривилась, но ушла. А Потаню я с собой взял — нужен кто-то, кто о местных заморочках представление имеет. Да и на Шарку его посмотреть.

Своих всех четверых погнал оружие взять. И Николая тоже: ожидаются споры хозяйствующих субъектов — потребуются экспертные оценки стоимости. Рейтинговых агентств здесь нет, да и фиг с ними, с рейтингами. Что я, Греция с Португалией? Но хоть представление иметь что почём...

Аким уловил смысл — велел и Доману ехать. А коней-то на всех не хватает, а я-то верхом ездить не умею. Совместим одно с другим, "минус на минус даёт плюс": Ноготок меня в седло вздёрнул. Ивашко сразу ревновать начал. Не в смысле секса, а в смысле к господину приближённости.

И мы поехали, спокойно, вдоль речки. Той дорогой, что недавно раков тащили. Вроде бы вот оно было, только что, а уже сколько всего.

* * *

Может, это из-за меня? От детскости моей?

У ребенка каждый день куча событий происходит. Все важные, значимые, знаковые. Потом проходит лет двадцать и вдруг выросшее дитятко выдаёт:

— Когда у папы борода — он страшный.

— Да когда ж ты меня в бороде видела? Один раз когда тебе три годика было.

— Ага. Но я помню.

Дети — они такие. Сколько не учишь — всё забывают. А вот что мимо летело... Влетело и застряло.

Отсюда главное правило: веди себя при детях всегда прилично. Всегда. А то они потом такое про тебя вспомнят... Причём — в самый неподходящий момент.

Только как-то события эти, "хеппинсы" — не из детского круга. "Пауки" битые возами — как-то не по-младшешкольному.

Или это эффект "попадизма"?

"Свинья грязи всегда найдёт, а попаданец — приключений".

Попадун вляпывается в течение исторического процесса как камень в болото. Рвёт верхний слой, разбрызгивает грязь. Всё вокруг хлюпают и булькают, пока этот чуждый данному месту-времени булыжник не взбаламутит ил на самом дне и не затихнет там в придонной мути.

И хоть бы такая каменюка только исторический процесс рвала — она ж судьбы человеческие рвёт и ломает! Кое-какие — целенаправленно. Но в основном — просто не замечая. Как муравьёв давит.

Верно древние китайцы говорили: "Не дай бог жить в эпоху перемен".

Всякое изменение для человека, который под это "колесо истории" попал — катастрофа. Мои современники любили слово "стресс". Так это для экзальтизированных дамочек с таблетками. А вот когда:

"Враги сожгли родную хату,

Убили всю мою семью".

Это что? Тоже стресс? А если не враги? А если соседи-родственники? Соотечественники и единоверцы, сослуживцы и сотрапезники?

Рвутся отношения между людьми, имущественные, социальные, личные.

"Кто был ничем — тот станет всем".

А кто чем-то был? Станет "пылью лагерной"?

Это уже не про попаданцев — вообще про революционеров и реформаторов.

Всякие изменения в обществе — боль конкретных людей. Только треть особей хомосапиенсов склонна воспринимать инновации. Хоть какие.

Получается что идеал истинно демократического общества, которое работает на большинство, на оставшиеся две трети — полный застой и стагнация. А всякий прогресс — не дерьмократично и не либерастично. И — не просриатично.

Как у здешних, у предков: всё должно быть по старине, от дедов-прадедов.

Вот с этим они татаро-монгол и встретили. И на триста лет всем народом под степняков легли. Ханскую туфлю смоктали и причмокивали. Просриоты, факеншит. Баяны "преданий старины глубокой".

Вот в чем просриоты с дерьмократами сходятся — в консервации. Мечта славянофила выглядит как мудрость царя Соломона: "И что было — то и будет. И нет ничего нового под луной".

И не надо. Им.

* * *

Лошадь под нами прыгнула через канаву. Ноготок поймал меня уже в полете и крепко прижал к себе. Ух как больно! У него же боевой пояс надет. А там шипы сантиметровые по всему периметру. Хорошо — безрукавку овчинную успел накинуть, а то была бы у меня сплошная перфорация по спине. Наша компания снова спустилась к реке и подъехала к воротам в весь.

Ворота распахнуты, возле лежат двое мужиков. Рубленных-колотых-резанных — не видно. Боя, вроде бы, не было. Но голова у одного в крови. И над ним уже баба воет. А второй тихо лежит — только ножками сучит. Не хорошо как-то сучит. Я такое подёргивание уже наблюдал. И в этой, и в прошлой жизни. Называется — предсмертные судороги.

Да что он, вирник, сдурел что ли? Наших смердов резать... Не позволю!

Команда въехала в селище.

"И ужас народа при слове "побор"

Подобен был ужасу казни".

"Побор", "набор", "разбор"... как не назови, а на Руси всякое явление "мужей государственных" — либо ужас до тошноты, либо тошнота ужасная, до рвоты. Либо — "два в одном".

Герцен описывает появление землемеров в удмуртском селе:

"С криками "межимерия!" крестьяне бежали в лес подобно жителям западных губерний при наполеоновом нашествии".

Понятно, что всякое государство — организованное насилие. Но что ж оно так коряво "организовано"! Если уж снимаете шкуру с подведомственного стада, то хоть делайте это как-то... задорно, весело, доброжелательно, в атмосфере праздника и искреннего сочувствия.

"Весело подняли и весело понесли".

Вон как евродемократы — врут в глаза. Но при этом так душевно, так искренне сочувствуют. Аж и самому думать не хочется. Чувствуешь, что поимели. И уходишь удовлетворённый. Хотя бы морально. И облегчённый. Не только финансово. А у нас...

У нас Макуха творил суд и расправу. Как понимал, так и творил. Его люди сгоняли "пауков" в середину селения, прямо к воротам. Сгоняли резво и резко. Плетями. Здесь, на пятачке перед воротами, ставили на колени. Кто медленно соображал — плеть, кто вякал — плеть. Впрочем, народ не возражал. Как электорат на президентских выборах.

Единственные, кто осмелился иметь собственное мнение, были собаки. Их рубили с седла. Между делом стражники заскакивали в дома и прихватывали "что плохо лежит". Как всегда, "плохо лежало" особо ценное и наиболее компактное. Попутно выгоняли из домов попрятавшихся обитателей. Вой, крик, плач...

Слева в это орущее многоголосие вдруг врезался... даже не крик, а какой-то... визг уходящей в разнос турбины. Я такое только в первый день слышал. В свой первый день в этом мире. Когда на зимнем льду речки Волчанки княжьи гридни рубили головы повстанцам. А я сам стоял в общем ряду кандидатов.

Господи, как давно это было! Полгода назад.

На перекрёстке носом вниз лежала бабёнка, а стражник, упёршись ей в спину коленом, что-то делал с её головой. Звук и ему не понравился. Он хорошенько ахнул её кулаком по затылку. Выгибающаяся молодка воткнулась подбородком в плотную утрамбованную землю. Прикусила язык. Ныть не прекратила, но мощность сбросила сразу децибел на 80. По логарифмической шкале.

Стражник махнул кинжалом у её головы и удовлетворённый поднялся. У него в руке качались две небольшие гирлянды.

* * *

А называется это... височные кольца. Точно. Совершенно специфическое славянское женское украшение. Скандинавские, к примеру, дамы много чего из ювелирки от наших баб переняли. До 10 века все эти викинги женского рода ни ушных, ни шейных украшений не носили. Ну, наши как-то потихонечку их к цивилизации приучили. Объяснили, показали, дали поносить. Но вот височные кольца... это уже высший пилотаж.

Больше всего славянская дева так украшенная похожа на правоверного еврея с пейсами. Причём в пейсы вплетены металлические колечки. Бывает девушки косички такие на висках заплетают, бывает кожаный ремешок к волосам привязывают, а уж на него эти самые... позвякивающие поблёскивающие приманки для самцов.

Ловля богом суженного на блесну. По выходным и праздничным дням.

Что интересно: всё может поменяться, перениматься, заимствоваться. Но вот эти кольца у каждого славянского племени — только свои. Как автоответчик "я — свой" в каждых национальных ВВС. У радимичей на Соже — только семилучевые. А вот тут... Точно, серповидные бронзовые висюльки. Как у кривичей и положено быть.

Столько крика из-за нескольких медяшек. Поршневые кольца куда как импозантнее смотрятся. Можно сказать: гламурнее. Хотя откуда здесь гламур? Или — поршневые кольца?

* * *

Хватит этнографировать и ювелировать — переходим к мордобою с отягчающими. Ох как я не люблю "власть пердержащих". И по жизни не люблю, и притормаживать их не люблю.

"Не тронь дерьмо — вонять не будет" — русская народная мудрость.

Но надо:

— Господине! Вирник! Останови людей своих!

Не слышит. Или вид делает, что не слышит. Реальность от имитации отличается просто. Путём теста на беременность. Ну, или русского мата. Желательно громко и складно.

— Макуха! Е...ть тебя в ухо! Не остановишь людей — вые...у всех как бл...дей!

Услышал. Скорость смены цвета на морде — как у хамелеона на спинке. Но рисунок задника не воспроизводит. Тебе бы только на фоне большевистского знамени... мимикрией заниматься.

— Собери людей, наконец. А то устрою всем п...дец.

И не надувайся так. Я ещё на первом курсе многоэтажные конструкции строить наловчился. У меня их однокурсники списывали и на память заучивали. Рифмованные, в двенадцать этажей, со словообразованием и неожиданными поворотами сюжета. А то развели здесь, понимаешь, зародыш русского языка из трёх слов.

Эх, прав был Владимир Владимирович. Я не про того ВВ, который на "П", а про того, который на "М". Вот именно — Маяковский. Он так и сказал: "Покайтесь во всех отглагольных рифмах".

Ну, "не согрешишь — не покаешься". А ну-ка согрешу-ка:

— Ты тут виру берёшь или Муму е...ёшь?

А вот это я зря. Как-то я такого оттенка зоофилии в восприятии слушателей не предусматривал. Я ж не про корову! Не читали тут ещё про Герасима и Муму. Поскольку не написано. Хотя всё равно — оба варианта... с нестандартной ориентацией.

А вот железяки из ножен тащить — это не надо.

Главное — моим не надо. Вынул меч из ножен для "попугать" — плати князю гривну виры. Эти-то "княжии" — могут и помахать железками. Мы-де помехи разгоняли. Ага, перед антенной радиолокатора, который здесь будет через 800 лет.

Им можно — они "при исполнении". А нам нельзя. А вот что именно нам нельзя...

— Чарджи! Охрим! Савас ицин оклар. Тарафлар реддетти! (Стрелы к бою. Разойдись по сторонам.)

Чарджи понял. Принял в сторону, вытягивая из тула лук. У него и тетива натянута. Принц-принцем, а ко всяким неожиданным осложнениям... как пионер — всегда готов. Охрим не понял, но навык работы в команде у него есть. Чарджи ему только рукой махнул — поехал на другой фланг лёгким шагом.

Ну что, ребятишки, стражники-нужники-кольчужники — поиграем? Под "кинжальным и перекрёстным"?

И закон...

"Я не херувим, но чту уголовный кодекс".

Здесь свободное ношение оружие не ограниченно. "Русская Правда" только о мечах говорит.

Ну как, вирник, переваришь калёную, гранёную, бронебойную между четвёртым и пятым рёбрами? Потом, правда,... Но это будут уже мои проблемы — для покойников "потома" нет.

"Блаженны павшие за правду". В том числе и за "Русскую Правду". В "Пространной редакции" в варианте "Устав Мономахов". Хочешь быть блаженным? — Сща будешь.

Мне по жизни приходилось несколько раз вот так, "безбашенно", лезть на рожон. "Рогом переть". Не единственная, но очень важная вещь — полная уверенность в своей готовности пойти до конца. Без деталей "конца" или "пойти" — по полному "гамбургскому" счёту.

Сыграть такую... "отмороженность" — у меня не получалось. Не играется. Нужно в эту свою готовность поверить самому.

Есть, поймал, ничего кроме места боя и врага на нем не видишь и видеть не хочешь — победил. "Берксерк" это не дурень, возомнивший себя оборотнем, наевшись мухоморов. Это кураж до звона в голове и мышцах, смены контрастности и цветоощущения в глазах. Поймал кураж — враг отступает. И не только двуногие — милицейские овчарки со скулежом убегали.

Макуха выдохнул. И начал бледнеть. Как интересно видеть, когда красномордый брат на глазах становится братом бледнолицым. С пятнами по лицу и усыханием по фигуре. Точно: то был такой... надутый. А тут раз и... сдулся.

Паренёк возле его коня, сунул пальцы в рот и свистнул. В обоих концах селения раздался новый взрыв звуков. Что-то хлопало, что-то вопило, что-то гавкало и ругалось. Но стража стянулась к воротам в полминуты. Я же говорю: волки. И отнюдь не "позорные".

— Потаня! Покажи господину вирнику подворье душегуба Хохряка. А то опять заблудится.

Нормально. Прошло. Не смотря на недоуменные взгляды стражников, Макуха, пожевав бороду, поехал за Потаней.

Ну и как же без Ивашки? Ему же повыпендриться не дали, так он сам. Только вирников отрок подхватил узел с награбленным, лежавший у ног господского коня, а Ивашка уже тут как тут. Типа: "А что это здеся наше оборонилося?". Даже и за гурду хвататься не пришлось — отрок с полувзгляда всё понял и растворился безо всякого сухого остатка в форме уношения тяжестей и ценностей.

Местных я разогнал, Якова с Суханом и Доманом отправил присматривать за "исполнением правосудия". А главное — за исполнителями. Ворье, ёшкин кот, как всегда. Русские власти — плоть от плоти такого же народа.

А сами мы переехали пятачок у ворот и вошли на общинный двор.

С этого места весь и начиналась. Не "Паучья" — прежняя, ещё до Своякового похода. Я это место несколько дней назад с того берега, с сосны разглядывал. Вспомнилось — оглянулся. Где ж это я тогда сидел? — А вон на том суку.

Я — тогда, а вот кто-то — сейчас. На сосне человек сидит. Далековато и одет в тёмное. Если бы не дёрнулся, когда я разглядывать начал — и не заметил бы. Вроде здоровый мужик. Показал Чарджи — у него глаза лучше всех. Тот лук, было, ухватил — куда там. Далеко. Но древолаз движение понял, съехал сходу вниз по стволу и исчез. Ну и кому мы нужны на этот раз? Кто ж это озаботился живой "камерой видеонаблюдения"? У нас тут что — избирательный пункт по выборам президента РФ?

Нехорошо это, непонятно и тревожно.

Надо бы было послать кого-нибудь посмотреть. Но "камера" уже убежала. А тут из-за забора справа раздался такой ор... Ну чего же они так все орут?! Будто их по живому режут. Хотя... С Макухи станется.

Пошли посмотреть. Соседний двор — Хохряково подворье. Мог бы и сам сообразить — староста на окраине жить не будет. Полный двор народу. Вирниковы — орут для испуга, местные — орут от испуга. У ворот конюшни телега, на телеге мужичок мордой вниз — он орёт от боли. Ему пальцы между палками зажали и ломают. Не испанская инквизиция с "Молотом ведьм", но тоже очень... деловито.

Над пыточным натюрмортом — Макуха на коне. Аж трясётся от удовольствия. Разберёт он мужичка по косточкам. И не за его дела-вины, а за ради "вятшести" своей, мною публично поруганной.

— Об чем крик, люди добрые?

— Захоронку Хохрякову не отдаёт.

— Так, может, не знает где?

Тут на меня хором закричали со всех сторон: пять-шесть баб, которые здесь же во дворе, дети, которые у них на руках и которые за подолы держатся, сам Макуха, люди его. Из моих — Доман с Потаней влезли с комментариями и разъяснениями. Тут ещё и местный петух решил что солнце ясное взошло. В моем лице.

Дурдом. Даже "Голос Америки" под советскими глушилками был более информативен.

Постепенно выясняется: мужичок — не мужичок, а парень — старший сын Хохряка. Двое других вместе с отцом пошли. Я так понимаю — они у нас в Рябиновке в порубе сидят. А этот дома остался. В своём. А сюда к матушке в гости зашёл — на отцовское подворье. Поскольку отделился по весне, вот баба его на сносях. А тут понаехали всякие. И сразу в морду. А потом — руки ломать.

Естественно, раз старший сын — должен быть в курсе отцовых дел. Конкретно — куда батя кису, мошну, скрыню, заначку, клад, основные активы, накопления, стабилизационный и он же резервный...

Короче: "где, гад, серебро спрятал?!".

Хохрякович божится и клянётся. Макуха уже ломанье пальцев отставил, бабу его беременную велел к поднятым оглоблям привязать.

— Не хочешь серебро нам показать? Так сейчас на дитё своё наглядишься. Мы те его покажем. Во всей красе. Посмотришь, как оно из жёнкиного брюха под плетями выскочит.

Вот хоть убей, при всем моем гуманизме, демократизме и рыцарстве с благородством... Не полезу. Ну какое может быть рыцарство по отношению к удойно-вьючной скотинке? Если это люди, то я не-людь. И переть против "княжьих", заморачиваться их смердяче-дружинскими разборками...

Как сказал Михаил Юрьевич — великий русский поэт и храбрый офицер российской армии:

"Привет, немытая Россия.

Страна рабов, страна господ".

Макуха продолжал рассказывать страсти: выдал красочное описание того, как он конкретно этого Хохряковича погонит с его молодой женой на рынок рабов в Елно. И что по дороге его люди с ними конкретно сделают.

А вот это уже превышение полномочий и нарушение прав собственности. Моей собственности.

— Прости, господине. Не понял я насчёт "продать в холопы". Просвети, сделай милость.

Ух как он... воспарил. То ему целый день от меня обломы и препоны, а тут я сам в невежестве признаюсь и об учении прошу.

— По "Правде" душегуб и семья его, а равно и имение, кое надобно для покрытия виры, взыскивается в пользу князя. Сам же душегуб с чадами и домочадцами обращается в холопы. Кои после наказания княжеского, обычно плетями, продаются с торгов. А вырученное идёт в казну. Понял, неук?

Чего тут не понять — власть всегда свою дольку выжмет. Как алкаш кошку, попавшую в бочку с вином, выкрутит. Но...

— В законе сказано о домочадцах. То есть о людях живущих с душегубом в одном доме. Так?

— Ну, так.

— А отделившийся сын в число домочадцев не входит. Так?

— Эта... Ну... Ты к чему дело-то ведёшь?

— Ни Хохряковича этого, ни бабу его ты похолопить не можешь. Они по Хохрякову делу не ответчики. И более того — если тут есть их добро, то они могут его забрать и спокойно уйти.

Макуха снова вошёл в режим "ты же с нашим знаменем цвета одного". Хохрякович воспользовался растерянностью стражников и пополз ко мне на коленях. А баба его начала рожать. В положении "стоя", со связанными над головой руками.

"Есть женщины в русских селениях...".

Подтверждаю — есть. Их даже слышно. Вроде и не велика бабёнка, а озвучка — как на рок-концерте. Хотя... если всякие хеви-металлики на сцене рожать начнут, то и им усилки будут без надобности.

А баба ещё и телегу за оглобли набок своротила. И сама завалилась. Остальные... дамы смердячьего происхождения резко подняли мощность и частоту своих собственных акустических сигналов, все детишки их поддержали. Вой стоит... зубы разламывает. И хоть бы кто с места сдвинулся. Пришлось самому идти, ножичком вязки у неё от оглоблей отвязывать. А у неё уже весь подол мокрый. Воет так... приступами.

Господи, так она же девчонка почти! Глаза по кулаку, кулаки на рубахе на животе сцепила. Аж до синевы пальцев. И тужиться явно не умеет. И дышать правильно — тоже.

Да что я им тут — акушер-гинеколог?! Вот тут прямо во дворе и роды принимать?!

* * *

Коллеги! Итить вас акушировать! Зарубите себе...! На чём у вас там зарубается. Всякое попандопуло обязано уметь принимать роды! Хотя бы — без осложнений, но в полевых условиях. Как американский полицейский.

Обязательная предварительная практика со сдачей зачёта. И не на муляжах — муляжи так не орут. Не сдал зачёт — хрен тебе, а не вляп! Сиди в нынешнем, до прошлого — не дорос ещё.

Какие там цвайхандеры с дирижоплями?! Акушерстовом не владеешь? — Твоё место у... у гаджета, нефиг тебе в истории делать. А пока какой-нибудь исторический костюмированный рыцарственно-благородственный фильмец посматриваешь — попытайся представить как ты у героини, у всех героинь в кадре — будешь роды принимать.

До или после визуализируемого героически-красочного и духовно-возвышенного эпизода — не суть. Суть в том, что, если тебя в эпизоде не убили, то... жизнь продолжается. И бабы в ней делают самое главное на земле дело — человечество.

* * *

Была одно время модной такая тема: "роды в воду". Говорят что ребёнок не получает при рождении мощного стресса от первого соприкосновения с воздухом, что вожди древних инков так себе процесс воспроизводства себя любимых обеспечивали. Дельфинов вспоминали. А ещё говорят, что в древности финки прямо в снег рожали. Одна папа римская, которая на самом деле мамой оказалась, в соборе Святого Петра во время литургии девочку родила.

Но вот чтобы не "в воду", не "в собор", не "в снег", а прямо во двор рожали... Во двор полный людей, детей, коней, мух и мужиков...

Не слышал. Может это настолько общепринято, что и упоминания не заслуживает?

А девочка-то "поплыла". Глазки закатываются, кричать уже не может — воздуха не хватает. Только жилка на шее бьётся бешено. Нехорошо однако. Пришлось дать ей пару оплеух. Под плечи ногу подсунуть и голову приподнять.

— Живая?

— А... Ага...

Тут она как заорёт, как выгнется... Я аж испугался — может сделал что не так? Бабам рукой махнул: ну, будете хоть что делать, или так этот бесплатный цирк продолжим? А эта орать прекратила и смотрит на меня во-от такими глазами. Вся потная, мокрая, дрожит. И... улыбается.

— Всё. Вроде.

И правда — под подолом что-то шевелится. Тут, наконец, бабы подскочили, меня оттеснили, роженицу подолами закрыли...

Ну и слава богу: приём родов в дворовых условиях — верный путь к импотенции. Как в следующий раз залезать буду да и представлю чем дело кончится и как это "дело" наружу полезет...

Богатое воображение в сочетании со способностью предвидеть последствия приводит к полному нежеланию заниматься любым видом деятельности.

В последующей жизни не единожды приходилось мне принимать роды. И не токмо человеков. С годами и опыт кое-какой появился. Могу ныне уже не токмо прилегание определить. Всяко бывало. Но чудесность сего действа, прихода нового человека в мир сей - и поныне чувствую остро. В глаза младенческие, мутные ещё, вглядываюсь, угадать пытаюсь — кто родился, кем вырастет-станет? И досели жду: может вот этот, первый вздох сделавший, первый крик издавший — мне в плечо будет, мою ношу на свои плечи примет?

— Глава 56

"И дразнили меня недоноском.

Хоть и был я нормально доношен".

Я не пророк, но что младенцу эти стихи Владимира Семёновича пригодятся — видно невооружённым глазом. Если выживет.

Снова стало шумно. И грязно. И пошли мы назад — на общинный двор. А там Николай, с во-от такими глазами. Как у той роженицы. Распахивает передо мной амбар и с интонацией "сезама" перед Аладином, возглашает:

— Вот.

— "Вот" — что?

Николай даже обиделся.

— Это!... Это же жито! Всё! На всю весь! На весь год!

Что-то я запутался. Со всеми этими "весь-весь". Позвали Потаню. Тот объяснил. Когда понял — чего именно я не понял. Как обычно: сам дурак, мог бы и своим мозгом сообразить.

"Паучья весь" производит качественное льняное полотно. Лен — культура трудоёмкая. И чисто сельскохозяйственно, и по дальнейшей технологии. Поэтому "Пауки" зерновых сеяли мало — больше овёс для лошадей. А самим-то откуда хлебушек брать? Ответ для меня очевидный, а для местных довольно экзотический — купить. На земле жить и хлеб покупать? — Дурость. Это для местных. Для меня, после моей России, которая есть самый большой кусок земли на Земле, но при этом продовольствие закупает — привычно.

Пик производства "паучьей" готовой продукции приходился на конец зимы. Технология изготовления льняного полотна включает в себя отбеливание. Местное отбеливание включает в себя вымораживание. Путём применения Рождественских и Крещенских морозов. После этого проходили две торгово-закупочных сессии. Сначала весной приходили ладьи с Низу. Для жителей селений по Угре — "угряков" или "угрей", Низ это — Ока. Тула, Переяславль Рязанский, Рязань, Муром.

Муромский хлеб идёт в другую сторону: вниз по Оке, вверх по Волге. И дальше вплоть до Новгорода. Там своего хлеба не хватало всегда. А вот Тульский шёл сюда. Здесь тупик. Потому что дальше волоки в Десну. А там свой хлеб. Точнее — днепровский. Пока Ростик в Киеве сидит — безбоязненно таскают барки с зерном аж от самого Канева.

Угра речка мелкая. Конечно, есть места и по четыре метра глубиной. Но на перекатах — 30-40 сантиметров. В половодье вода поднимается от уровня льда метров на 10. Бурлаки не ходят — берега затоплены, разлив широкий. Но вёслами идти — нормально. По весне купцы рязанские привозят хлеб, меняют его на полотно и "сопутствующие товары": "медвежатники" много чего подкатывают. А "пауки" получают хлеб на весь год. Не осенью, как все нормальные хлебопашцы, а весной.

А осенью, точнее: в начале зимы по первопутку, заявляются сборщики налогов — мытники. И увозят дань князю. Вместе с ними заявляется ещё пара-тройка купцов — под княжьей охраной спокойнее. Это вторая сессия. Здесь идёт городовой товар.

Построить такую систему было непросто. Слишком длинный цикл получается. Купцы рязанские скупали у крестьян хлеб в октябре, а оплату получали здесь в мае. "Паукам" нужно было в мае сказать — сколько хлеба они через год купят. И уговорится с купцами о цене. Не нынешней — будущей.

Зерновой "фьючерс". Причём никто никаких гарантий не даёт. Кроме "честного слова". Поскольку все другие гарантии обеих сторон смысла не имеют. Взыск, при неисполнении условий любой из сторон, не может быть произведён. А разных вариантов форс-мажора выше крыши. Про нечестность и всякое кидалово — и речи нет.

Логистика по номенклатуре простая. А вот по упреждению... Тонковато получается. В смысле: "где тонко — там и рвётся". Не привезут рязанцы хлеб — весь сама не прокормится.

Хохряк очень этим отлаженным взаимодействием дорожил. И для страховки поддерживал в селении довольно коммунарный режим: весь хлеб держали в одном месте и выдавали хоть и не по карточкам, но под общим и публичном контролем. Одновременно здесь же, на общинном подворье, шло накопление готового полотна: для отдачи князю, хлебного торга и для прочих торговых надобностей.

Тут тонкость: рыночный концерн-монополист, в отличие от государственного, всегда строится с конца технологической цепочки. Не с производства, а со сбыта. Что средневековый дом Фуггеров, что нефтянка Рокфеллеров. Да и российские дореволюционные торгово-промышленные династии часто в основе имели офеню — менеджера по продажам, бродячего продавца-коробейника.

"Ой, полным-полна коробочка.

Есть и ситец, и парча.

Пожалей душа-зазнобушка

Молодецкого плеча".

Это — про таких.

У Некрасова, правда, из "удалого молодца" капиталист не получился — убили. Что тоже в моей России — хорошо знакомо. Весь процесс первичного накопления капитала закончился пачкой ассигнаций, перекочевавших из онучей убийцы в карман чиновника. Да внебрачной беременностью "души-зазнобушки". И первое, и второе — тоже типовые ситуации "бандитских девяностых".

Здесь, у Хохряка...

В этой "Святой" Руси есть очень неприятное свойство: отсутствие рынка. Торг — есть, базара — сколько угодно. А вот нормального рынка — нет.

Я не про глобализацию, финансовые рынки и ихние "дериваты". Нет конкуренции, нет выбора. Чуть в сторону от большого города — поставщик товара или услуги — один-единственный. Монополист. И никаких ограничений по торговой наценке или, там, "общество защиты прав потребителей".

Впарили тебе дерьмо вместо масла — ну и намазывай его на хлеб. Можешь для морального удовлетворения продавцу морду набить. В следующий раз втрое заплатишь — другого-то нет.

"Паучья весь" "висит" на привозном окском хлебе. "Костлявая рука голода" в торговых переговорах — лучший аргумент. Понятно, что купчики рязанские драли весь как... как хотели. А Хохряк почему-то новых источников продовольствия не искал.

Почему? Или их нет? Но ведь можно же и свою запашку увеличить, и к деснянскому хлебу подключиться. Понятно, через волоки барки с зерном таскать — тяжко. Но это же базовый вопрос выживания — "продовольственная безопасность". Или он с этого "ценового перекоса" дольку имел? Тогда понятно. Личный интерес, личная власть в селении, ценовая безграмотность односельчан.

В российской истории — ситуация ну крайне не новая. Не буду пальцем тыкать, но и большевики социализм строили на ценовых "ножницах" — несправедливом обмене, разнице в ценах между промышленными и сельскохозяйственными товарами. Отличие олигархов от коммуняк в славном деле ограбления населения — в форме дольки. Одним только власти хотелось, другим — и власти, и бабла. Как у Пелевина в Empire V — "вампиры сосут баблос".

Похоже, Хохряк использовал своё положение лидера общины для ограбления "идущих вместе". Точнее: "живущих вместе". Или — "прущих вместе"? Нет, "прущие" — в банно-прачечном комбинате. Прачки. А здесь пряхи. Они — прядут. Тогда — "пердючих вместе"?

Ох, и язык у нас — как не поверни, а всё что-то такое... исконно-посконное получается.

Если я прав... В своих сопливых, бездоказательных, средне-потолочных умопостроениях... Получается, что "заначка" должна быть. И приличного размера. Потому что при здешних "офенительных" (от "офеня" — бродячий торговец) нормах прибыли — "втридорога" вполне реально. А как сказал опять же "дедушка Маркс": "нет такого преступления, на которое капитал не пойдёт при ожидаемой прибыли в 300%".

Поверим "дедушке"? — Поверим. Даже все его противники ему верят. Ругают, критикуют, опровергают... Но — верят. Потому что, если его не перевирать, не "развивать творчески", то... то крыть нечем.

* * *

За 10, а то и 13 лет функционирования этой системы... Да при 300%... Даже если со всеми "делиться".... Главное — над ним же властей не было! Это если с властью делиться — без штанов останешься. А если хоть с партнёрами, хоть с избранными подчинёнными-общинниками-избирателями...

"Пятнадцать человек на сундук мертвеца.

Й-хо-хо и бутылка рому!".

Спокойно, Ванюха. Не тряси поджилками. Хохряк — не мертвец, ром — ещё не производят, серебро здесь хранят не в сундуках, а в кувшинах или горшках.

И вообще — какой такой факеншитный капиталист в здешнем, в высшей мере среднем средневековье?! — Какой-какой, наш отечественный, исконно-посконный. Для меня — даже типичный. Совмещающий демократические выборы самого себя с организацией электората в важную и полезную технологическую составляющую. Технология называется: "...и мне хорошо".

Капитализма нет, а капиталисты есть. Это нормально. Вон, коммунизма никто не видел, а коммунистов полно. Социализм кончился, а социалисты остались. "Цирк уехал, а...". Ладно.

Неужели только я до этого додумался? Это же у всех перед глазами было. Или у меня такой сенсорно-информационный выверт от попаданства? Вполне может быть.

Человек всегда различает знакомое. Если я в своём времени нагляделся на разные схемы властного воровства, то и здесь их в первую очередь вижу. А вот кривичи — как привыкли к общинному житью-бытью, так и живут. Вполне исконно-посконно, как от дедов-прадедов завещано. Пока их "бытие" не превратится в "битье". Бить будут больно и не обязательно пришлые. Могут и свои вырасти.

"Среди долины ровныя

На гладкой высоте

Стоит, растёт зеленый дуб

В могучей красоте".

Хохряк и вырос "среди долины ровныя". Это тебе не госкапитализм, это слав-капитализм. Поскольку — славяне. Конкретно для кривичей — крив-капитализм. Хотя жили бы здесь голяди — большой разницы бы не было. Был бы "голь-капитализм". Да как не назови — всё равно присвоение прибавочной стоимости под прикрытием демократическим образом полученных властных полномочий.

И тут во всё это впёрся я. Совершенно не демократично, а вполне патриотично — конно, оружно и насильно. И всё сразу сыпется. Причём — больно для всех сопричастных.

"Порвалась цепь великая

Порвалась-расскочилася

Одним концом — по селищу

Другим — по Хохряку".

Интересно, а Макуха про "заначку" знает или наехал просто так, по привычке к "подлости" народной? Или у них тут это вообще типовая ситуация? Когда староста подгребает под себя общину и "доит" ее в свою кису? На уровне описания исторического процесса в средней школе — таки да. "Разложение родо-племенного строя". Или, там, "крестьянской общины".

Никто ж не говорил, что "разложение" на Руси уже закончилось. Будут и Столыпинская реформа для ускорения, и коллективизация для наоборот.

Ещё раз и спокойнее. Азарт при ловле чужих денег — помеха. "Заначку" надо найти. Но после ухода Макухи. Иначе — отберут. И ещё: собственных захоронок у меня уже две есть. Будет третья. И что с этим делать?

А делать... А делать надо несделанное — менять контрагентов. Поскольку конфликт с ними прогнозируем и неизбежен. Им-то я явно дольку урежу. Путём введения конкуренции в части поставок продовольствия. Насчёт открытого тендера — как получится. Но всё равно...

Не знаю как звать и что почём, но — фиг вам. "Продовольственная безопасность" — это вам не хухры-мухры. Людей своих голодом морить — не позволю!

Своих? — Ну, Акимовых. Рябиновских, Ольбеговых... Да всё равно — моих. Раз я сюда вляпался — мои люди.

Во как из меня феодализм с патернализмом попёрли! "Мои люди, мои смерды". Скоро, Ванюша, и холопить людей будешь. Ленд-лорд Угрянскогу уезду.

Надо — буду. И "пауков" прижму. Если есть куда жать. Но вторая задача — поднять производство. Чтобы полотна было много и хорошего.

"Кабы я была царицей,

Молвила одна девица,

Я б для батюшки-царя

Наткала бы полотна".

Местным девкам венец царский не маячит. Но и калечить их, как князь Гвидон своих родных тётушек и бабушку, не позволю. Поскольку они теперь не просто "паучихи", а смерды родненького моего как бы батюшки Акима Яновича Рябины.

Как же он меня давеча приложил, старпер хренов. До сих пор болит.

Тут придётся не только технологический процесс упорядочить. Это-то как раз мне не по зубам — я в льноводстве... как и в ткацко-прядильном. Как ткачиху... поставить — понятно, а вот как шпулю...

Интересно, а как у них тут — неужели прямо с мотков в стан нитку гонят?

Но есть ещё человеческая часть. Организационно-персональная.

Пока весь только становилась на ноги — как бы коммунистический метод распределения был не только естественным, но и единственно возможным. Вообще, коммунизм, судя по продолжительности в истории человечества, естественное состояние хомосапиенсов. Но в последние годы в селении началось пресловутое имущественное расслоение. И Хохряк — вовсе не единственный представитель. Самый яркий и мне заметный, но отнюдь не "злой дух" эксплуатации и "прихватизации".

На сорок дворов только четыре ткацких стана. А прялки хоть и в каждом доме, но в разном количестве. И качество разное. И нити, и полотна. А ведь и князь, и хлеботорговцы брали только "высший сорт".

Старосте доставалась ещё и долька от "медвежатников". И не только товарами: Хохряк недавно женил своего младшего сына. Девятилетнего мальчишку обвенчали с двадцатилетней молодайкой из леса. Работница в дом нужна. Кстати, я её там во дворе видел — тоже в положении. Объяснить от кого? Что такое "снохачество" не слышали? А ещё там и служанка-свинарка есть.

Я переходил от закрома к закрому, пропускал через пальцы зерно и соображал: как бы для начала не завалить этот хозяйственный механизм. Как удержать общину, оставшуюся без старосты. Причём оставшиеся — мне враждебны.

За спиной скрипнула створка ворот — ещё туземец пожаловал. То ли дед древний, то ли муж добрый — никак не могу нормально определять возраст этих враждебных бородатых особей.

"Враждебные" — не то слово. Они меня просто не замечают. Пока, как старшему Хохряковичу — кости ломать не начнут. Просто удивительно — смотрит такое мурло бородатое прямо мне в лицо и спрашивает:

— Есть тут кто живой?

— Есть.

— Эта... А где?

— Так вот я. Прямо перед тобой.

— Ты... эта... Люди-то где? Старший из Рябиновских где?

— Так я главный.

Реакция последовала незамедлительно. Правая рука этого деда метнулась к моему левому уху. Я инстинктивно вскинул левую. Дед хватанул её за кисть. А вот моя реакция... Правая моя ладонь легла поверх дедовой, так что та "залипла" на моей кисти. Ручки-то у меня тоненькие — моё запястье проскользнуло в дедовом захвате вперёд, так что я смог чуть вывернуть кисть и накрыть его запястье своей ладонью.

Дальше чисто автоматически — чуть провернуть его кисть и нажать вниз.

Получилось резко — дед ахнул и рухнул на колени. Я, не отпуская захвата, попробовал провернуть его вниз, ещё дальше, мордой в пол. Но тут дед заорал криком. В полный голос. От испуга я сразу отпустил и отскочил. Дед орал не переставая, прижав правую руки к груди. Потом повалился на бок, свернулся в позу утробного младенца.

Ё-моё, я же ему запястье сломал! По-настоящему!

Эту технику в правильном исполнении я и видел-то только один раз — когда Олег Борисович мастер-класс устраивал. И то, там была демонстрация, а не боевое применение. Понятно, что сенсей Всея Руси, СНГ и Балтии может на раз руки ломать. Но я-то...

Тем более — нас всегда предупреждали: "делай чётко, но без фанатизма". Мы же всегда старались медленно, ловя нюансы движения. Углы, дистанции... Всё с минимальными усилиями. Особенно — болевые. Сейчас ты партнёра кидаешь, через десять секунд — он тебя. Да и вообще — нехорошо одноклубникам суставы ломать. А тут...

На крик со двора вломилась толпа моих бойцов.

Картинка: пять мужиков и у всех что-нибудь в положении "наголо". И отблескивает.

Со света им не видать, чего тут в амбаре творится, но тыкать во всюда — уже готовы.

— Спокойно, спокойно. Мы тут с дедом маленько поручкались. Вот он и отдыхает.

— Мать-итить! Что б тя вспучило и разорвало! Что б тя бревном три раза придавило да размазало... У-уй... Люди добрые! Да он же, змей окаянный, ирод недоношенный мне руку сломал!

— Руку? Правую? Только-то. Я тут давеча видал как боярыч трём здоровым мужам горло ломал...

— Ивашка! Хватит людей пугать! Костоправ в селище есть? Отведи туда деда. И не болтай там.

— Ой-ей-ей! Больно же! Стой! Я чего пришёл... Тама вирник всё крушит-ломает. Так вы скажите что б не ломал — мы выкупим кое-чего. Если не дорого. Ой, мать твою. Сопля гадская.

Ивашко, поддерживая деда, повёл его к воротам, а я созвал свой "экономический" блок в лице Потана, Домана и Николая, и стал решать — чего дальше делать.

Никогда раньше не думал, что успешный грабёж — настолько хлопотливое занятие.

Для начала мне сразу объяснили, что раздать назад отобранное у селян вирниковыми людьми — нельзя. "А то снова отберут".

Остановить грабёж "княжьих людей" невозможно. "У них руки так поставлены. До сечи доиграемся". Можно только попробовать как с малыми детьми: отвлечь внимание и не выпускать из манежика. Ну, или самим засесть тут и ждать, когда у "пауков" злоба наружу вырвется, и они начнут...

Сухан, излагавший данную точку зрения, в этом месте замолк и, многозначительно ухмыляясь, начал теребить рукоять кинжала. Позиция для "правдоискателя и свободолюба в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения" — понятная. А вот совершенно паническая реакция Домана меня несколько удивила. Как-то он вирника защищает... как курица своего цыплёнка. Нет, не так. Слабовато у меня с картинками сельской жизни — ассоциативные связи не столь красочные.

* * *

А вот из прошлой жизни...

Был случай. В ещё вполне советские времена.

Собрались мы по случаю окончания ВУЗа. Не студенческой, а ещё старой школьной компашкой. Совсем немного старых друзей. Каждый друг друга более десяти лет знает. Много чего вместе пережито. И пили, и работали, и дрались вместе.

На тех небольших посиделках был ещё один знакомец, постарше. Он уже работал. В Главном Управлении Исполнения Наказаний. Офицерик лагерный. Ну, "на халяву и уксус сладкий", а мы после дипломных дел были при карманах, выпивки много.

Знакомец наш несколько... отвязался и понёс на тему "стукачи в студенческой группе".

Мда... Как работают датчики температуры и давления в системе управления ядерным реактором — я понимал. Как с них информация снимается и обрабатывается — тоже понятно. А вот как работает система сбора информации в человеческих коллективах... тут несколько туманно. Я же не ВВП — меня этому не учили.

И стал я проявлять любопытство. В извращённой форме. В форме "налить и подначить". Знакомец наш загоношился, загонорился, зарвался... "И у вас стукачи есть. Хочешь конкретно фамилии назову?". Всё понимаю: где ГУИН, а где КГБ... Но — интересно. Что он ещё ляпнет.

И тут поразила реакция одного из моих старых школьных друзей. Парень буквально впал в панику. Довольно неумело пытался сменить тему разговора... Потом выкатил бутылёк чего-то редкого и крепкого, и ударной дозой этого экзотического и где-то даже элитарного — завалил нашего общего знакомца. Хорошо завалил. Вплоть до провожания к одноногому белому другу.

Та история позволила несколько... расширить представление о кое-каком закадычном, с детства вместе выросшем...

* * *

Вот похожее дёрганье я у Домана и наблюдаю. Интересно. И в усадьбе был момент... Как-то Доман с Макухой переглядывались... И имя доносчика Макуха не озвучил...

И чего теперь?

Инстинкт требует: "топи в сортире". Это наше, исконно-посконное.

По здравому смыслу...

"Здравый смысл — сумма предрассудков, усвоенных в возрасте до 18 лет" — это если по Эйнштейну.

А по логике: есть канал сбора и передачи информации — используй.

Ибо "если не использовать наилучшим образом то, что имеешь сейчас, то и в будущем..." — фиг чего хорошего. Это если по Беллману.

* * *

"— Всё от бога — сказал Моисей

— Всё от ума — сказал Соломон

— Всё от любви — сказал Иисус

— Всё от экономики — сказал Маркс

— Всё от секса — сказал Фрейд

— Всё относительно — сказал Эйнштейн"

Мда... Сколько евреев — столько мнений. А нам во всем этом жить. Делать из дерьма конфетку — занятие исконно русское, истинно патриотическое, национально-коренное...

* * *

Пока я мучился на тему известной загадки: "не плотники, а стучат", мужи добрые и без меня договорились. Всё ценное, что можно навьючить на лошадей из найденного в общинном доме — навьючить и отправить в усадьбу.

Собственно, сначала речь шла о "княжеской дани". О десяти штуках тонкого полотна, которые лежали в ларях. Рожь-то мы точно не вывезем. Потом у Николая "жаба" прорезалась: "хочу фсё!". А там много чего есть. И собственно "паучьего", и ещё больше от "медвежатников".

Тут снова по селению "ор на весь двор". Пошли глянуть. Чуть дальше Хохрякова двора, следующие ворота толкнули...

Картинка: "хранители земли Русской и такого же правопорядка — на отдыхе".

Посреди двора — разрубленный пёс. Мозги собачьи аккуратненько кучкой лежат. У крыльца мужик с разбитой головой. Здесь, вроде, порядок — мозги ещё на месте. Рядом старуха воем кричит. Как она захлебнётся и паузу для вдоха сделает, так стоны слышны. В смысле: мужик пока живой.

С другой стороны один из вирниковых девчонку держит. На вытянутой руке. Видно, она тоже возле битого мужика на коленях стояла, а он её за косу цап — и поднял. Она лягается и царапается. Поэтому — на вытянутой. Но девка ещё и орёт. Благим матом.

Не знаю, кому такой мат во благо. У меня уши просто заворачиваются.

Чуть дальше по левой стороне двора загородка для свиней. И в ней — голая задница. Большая. Я бы сказал — обширная. Белая, колышется и по форме — женская.

Присмотрелся — ну и умельцы эти вирниковы. Они бабу под верхнюю жердь загородки пропихнули, так что она животом на второй лежит. Руки её назад отвели и к верхней жерди её же волосами и примотали. И этим же голову назад оттянули. Так что стоит пейзанка хорошо прогнувшись, плотно зафиксировавшись и внимательно смотрит только вперёд, где свиноматка в грязи отдыхает. Поскольку никуда ещё она смотреть не может. А сзади её один из стражей порядка...

"Всё впихивал,

И всовывал,

И плотно утрамбовывал".

Прямо по песне, но не про вампира, а совсем наоборот — про "блюстителя правопорядка". Вот он и блюстит. Или — блюстует? По своему праву и в желаемом для себя порядке. Ну, и пяток головёнок детских из разных щелей выглядывают.

И чего? Статьи за изнасилование в "Русской Правде" нет. Есть наказание за поношение, за публичное оскорбление. А так... что поймал, то и поял. Это дела церковного суда. До четырёх лет епитимьи. Но только за девицу. При отягчающих обстоятельствах типа обещания жениться.

Только "блюстителей" до епископа не довести. Да и вообще, это — "сильно потом". Настолько сильно, что баба, может, и родить успеть. Резаться с ними... Ну уж нет, "вооружённое нападение... при исполнении" — вот это уже будет "воровство". В своём первоначальном, изменническо-подрывном смысле. Мне такой статьи не надо. А народ-то притих, все на меня смотрят. Ждут они.

"Вот приехал барин

Барин нас рассудит".

Этот... "держатель" даже девку подвешенную на землю поставил. Даже тот, который у свиной загородки хряком-осеменителем пристроился, и тот повернулся. Своего возвратно-поступательно-вставлятельного не прекратил, но пояс с мечом сдвинул: ножны прямо поверх бабских ягодиц легли — рукоять меча возле руки.

Как тут в здешнем "новоязе" называется "орудие говорящее" женского рода? — Ага, вспомнил: роба. Это не производственная одежда в комплекте, а рабыня. А сынок от такой приусадебной "робы" называется "робичь". То-то Рогнеда и говорила про Владимира Святого: "Не хочу робича разувати".

— Эй ты! Ты чего холопку мою портишь? Ты глянь — она себе всё брюхо расцарапала об сучки на жерди. Попортишь робу — взыщу как за убийство. Шесть гривен лишних есть? Есть — продолжай. Нет — вынимай и в порты убирай.

— Дык... Какая она тебе роба? Оне же тута вольные. Смерды — не холопы.

— Точно. Но не все. Эти — рябиновские.

— Вона как... А с каких таких пор?

— А вот только что. Я как раз и зашёл обельную запись составить. Ты давай там, бабу-то отвяжи.

— Счас. Счас, боярич... Вот минуточку подожди... Вот я... в её-то... А то как раз и разобрало. И тебе хорошо — баба не праздна будет, приплод добрый, у меня в роду все знаш каки...

Толчки становились всё сильнее, всё чаще, баба прогибалась всё глубже, ахая при каждом движении. На несколько секунд во дворе установилась заинтересованная тишина. Глубокое внимание всех присутствующих благотворно воздействовало на солиста-исполнителя: он как-то особенно чуть присел, ухватившись за верхнюю перекладину руками, глубоко задвинул и рыкнул, запрокидывая голову.

— Хор-р-хорошо. Сладко. Будет у тя, боярич, не просто роба, а роба с робичем. Гы-гы.

Я же переключился на мужика с разбитой головой. Он уже перестал стонать и широко распахнутыми глазами наблюдал за завершением процесса употребления его жены госслужащим по назначению.

— Ты хозяин? Звать как? Что в обельную грамоту писать?

— Так... Всерадом кличут...

— Ты Кудре часом не родня? У него вроде сын — Всерад.

— Точно. Племяш мой. А Кудря — брат старший. Говорят, убили их... Постой! Какая обельная? Я те не холоп! Я вольный смерд!

— Эй, добрый человек, погоди бабу отвязывать. Так как, Всерад? Или ты холоп мой. По своей воле. Или... вирниковым твоя баба понравилась.

— Да и девка уже гожая. (Это второй страж порядка вступил).

Девчонка дёрнулась к отцу. Второй "добрый человек" осадил её за косу так, что она с ног упала. Снова поднял на вытянутой руке. С подвыванием вступила старуха.

— Сыночек, миленький, соглашайся. Забьют ведь, ироды княжии. Тебя самого замучают-замордуют. Детишки ведь по чужим людям пойдут. Христа ради кусок просить. Соглашайся Радушка.

Мужик явно ещё не пришёл в себя. Мутно посмотрел на свою мамашу, перевёл взгляд на загородку, где над хорошо унавоженной площадкой в позе корабельной носовой фигуры над бурным морем торчала его жена. Потом перевёл взгляд на дверной проем овина. Две торчавшие там детские головушки немедленно начали скулить.

— Э-эх... Пиши боярин.

Вот так и создаётся аристократия: поставить свободного человека в безвыходное положение и помочь из него выйти. Хочешь — отбери землю, чтобы с голоду помирал. Хочешь — дай заем с неподъемными процентами. А всего лучше — организуй наезд на беднягу гос.власти. И — защити.

"Лучше нету "того свету"

Коли власть да грызть начнёт".

Вот когда ему "тот свет" уже лучше — тут его и обогрей. Пусть чувствует себя благодарным и виноватым. Тебе — благодарным, перед властью — виноватым. А уж как власть умеет людей виноватить... На ровном месте, когда "куда не кинь — везде срок". Это мне и по той жизни хорошо знакомо. И в советском, и в пост-советском вариантах. Называется — "законодательная ловушка".

"И где бы ты не был, и что бы не делал -

С тобой повстречаюсь в суде".

Как-то быстро мой персональный "феодализм" реализовываться начинает. Только подумал и вот уже — Ванька-рабовладелец. Потан и Любава — Акимова собственность. А эти — мои. Личные рабы.

И чего теперь делать?

Сам же из себя рвался: "не буду орудием говорящим!". "Убью, сам сдохну, но рабом не буду!".

Так это ж я про себя любимого. Это я — "сдохну, не буду". Я — не они. Я — не-людь. А этот... экземпляр... Ему и подороже свободы сущности нашлись. Мать, жена, дети, жизнь собственная... Так и примем: этот годен в холопы. По сумме весов взвешенных приоритетов его личных ценностей.

А сам бы как на его месте? — Да вообще-то... Вот и не суди. И изволь на "его место" не попадать. Как минимум — ни жены, ни детей. Чтобы ни одна гнида паскудная, вроде тебя самого, не смогла тебя перед таким выбором поставить.

Не перед каким выбором. Кроме одного: "свобода или смерть". Смерть — хоть чья. А свобода — твоя личная и только твоя. Этот выбор ты, Ванюха, уже прошёл. И ещё не раз проходить придётся. Отягчающих принятие решений обстоятельств — не допускать даже возникновения.

Как-то начинаю остро понимать монахов-затворников.

"Отречёмся от этого мира.

Отряхнём его прах с наших ног".

Опа! Так это же "Марсельеза"!

Тогда ещё и якобинцев с большевиками понимаю.

Вариантов-то с этим Всерадом у меня нет. Защитить вольных людей от обычного разбоя можно. Силой, саблями. А вот от разбоя власть предержащих...

"А ты пиши им письма мелким почерком.

Поскольку места мало в бересте".

Жди и надейся. Что твоя жалоба, челобитная, грамотка, прошение... дойдёт, попадёт, будет принято к рассмотрению...

Или — в церковь и бей там. В пол лбом. "И поразил господь нечестивцев стрелами огненными". Жди чуда. Но помни: "нету власти аще от бога". И когда жену твою в свинарниковую загородку всунули, раком поставили, и на глазах детей твоих пользуют личным составом этой самой власти, повторяй себе: "от бога", "от бога".

Стражники ушли. Второй очень обижался, что ему не дали "соплячку эту кусачую на елду насадить, зубы выкрошить, ручки-ножки царапучие пообламывать...". Какой-то он... многоцелевой. Как фронтовой истребитель.

Хрен с ней, с педофилией, но "право собственности — священно".

На "Святой Руси", как и вообще в истории России — конечно нет. Исключая пару кратковременных периодов. Но в данном конкретном случае, когда со мною девять здоровых мужиков, из которых шестеро — профессиональные убийцы... Ну тогда — "да", и священно, и неприкосновенно.

— Глава 57

Мы вернулись на общинное подворье. Солнышко уже к закату клонится. Стадо пригнали.

Обычно разбор деревенского стада по дворам — всегда шумно, весело, громко. Сегодня — все молчком. Даже коровы не мычат. Только овцы взмемекивают. И скотину мужики встречают — бабы по дворам сидят. Правильно делают. "От греха подальше".

Это же смердячки, а не монашка католическая после изнасилования: "И сладко, и без греха". То-то им в третьем тысячелетии велели постоянно пачку презервативов носить. Крест, чётки, требник и упаковку. На всякий случай. Безгрешный.

Вон вирник "с сотоварищи" из ворот проявился, в зубах ковыряет. И то правда — птицу же не погонишь на торг в Елно. Лучше скушать. А может чего и покрупнее зажарили. "Покон вирный" гласит: вирнику овцу на неделю. А вот в какой день — не уточняет.

Народ мой как-то рассосался. Потан отпросился к отцу своему сходить, мачеху-любовницу-изменщицу проведать. Я согласие дал, но попросил Якова при этом... "возвращении блудного сына" присутствовать. Мне-де по молодости в такие разборки встревать нельзя — непотребство и паскудство. А вот Яков в бронях и с мечом очень даже уместен. В качестве сдерживающего фактора. Причём — для обеих сторон.

Николай к Всераду ушёл.

Опять моё попаданство сказывается. Очень облегчённое представление о процессе "похолопливания". Нужно переписать всех живых, выяснить их умения, переписать скотину, имущество. При этом должны быть свидетели. Куча дел и времени.

Когда идёт покупка на торгу — проще. Когда идёт полон — тоже многих формальностей нет. А вот когда свой соотечественник, да ещё с хозяйством, да с семейством, да на общинной земле... Которая (община) сама по себе — хозяйствующий субъект коллективной формы собственности. И в нынешней ситуации полномочного представителя не имеет...

Есть Николашке над чем голову поломать. Да ещё я попросил разобраться с особенностями трафика товаров и ценообразования в этой "Паучьей" веси.

Доман с Охримом в Рябиновку поехали — вьючных коней с наиболее ликвидными активами бывшего вольного коллектива "арахноноидов" повели.

Доману там и присмотреть надо, и на завтра работников поднять. Он хотел мужиков поставить прорубать дорогу от "пауков" к Рябиновке.

Макуха всё барахло без телег вывести не сможет. Пришлось мне управителя несколько... притормозить. Пусть уж работники вверх по Угре, от Рябиновки на Пердунову весь дорогу чистят. А здесь Макуха что не увезёт — продаст. Мы же и купим. Дешёво. Доман к Макухе тайком от меня сбегал. Посоветовались. "Информатор" с "куратором". Вроде "дуб обкафтаненный" остыл. Завтра и разговаривать можно будет.

Притихло селище. Не так как днём, не с испугу.

Люди в деревни рано спать ложатся. Завтра — солнцестояние. Поломали мы "паукам" Иванову ночь. И сами не погуляем. Не будут нынче девки красные через костёр прыгать, ляжками своими белыми отсвечивать. Не будут спинами кусты ломать да траву мять. И "разрыв-траву", которая клады открывает, никто искать не пойдёт. И не надо. У меня уже два клада есть. Теперь вот Хохряковскую казну найду... Думаю — найду. Не мог же он один, от всех тайно, её прятать.

Эх, сейчас бы миноискатель. Что-нибудь типа того, с чем "чёрные археологи" лазают. Тут пока железа мало, помех быть не должно. Не было ещё здесь Великой Отечественной, после которой в этих местах вся земля металлом просто нашпигована. Да и не только земля. Финны российский лес берут только "из-за линии фронта". У них, вишь ты, финские зубья на пилах ломаются. На немецких осколках в русских соснах.

Ребятки мои после бессонной ночи с беготнёй и с "битыми пауками" совсем раззевались. Вся моя колюще-рубящая троица. Спать их отправил.

Тихо. Сумерки. Летние. Лёгкие. Светлые. Небо светлое, но солнца нет. Оно там, на юге за горизонтом идёт. Не глубоко, но — "за". Ветра нет, люди угомонились, тишина над миром. Тишина и покой. Удивительный свет — нежный до... до волшебства, до предчувствия чуда.

Отсюда, где я сижу, с конька амбара — вся округа видна. Пойма речная. Простор. Окоём. Оком — ем. Точно сказано. Смотришь — будто глазами ешь всё это. И насытиться не можешь. Глаз не оторвать. "Дозволь наглядеться, радость, на тебя". Точно — радость. Начнёшь по частям раскладывать — всё понятно. Вот река, вот пойма, луга, выше — кустарник, ещё выше — лес. А вместе... Не понять. Вместе — одни сплошные чувства. Аж сердце колотится. И горло перехватывает.

Радость. Счастье. Наслаждение. Услада... глазу и душе. Ветра нет, а осины у реки трепещут, серебром изнанки листьев просвечивают. Говорят, у осины изнанка листа серебряная от тридцати сребреников Иудиных. Тот мытарь на ней и повесился.

Берёзы — зелёные, сосны — зелёные, на лугах трава — зелёная. Все — зелёные и все разные.

"Хороша ты земля Русская, свято изукрашена".

Да на кой черт её "изукрашивать"?! Гадить не надо.

Небо высокое. Глянуть — шапка валится. Голубое до... до слез. Такое оно чистое и нежное. Даже страшно за него.

"И кажется — раз небеса чисты -

Чисты у нас у всех душа и совесть".

А в этом нежно-чисто-волшебно голубом такое же, но — белое. Высоко-высоко. Перистые облака. Подсвеченные солнцем из-за горизонта. Высоко ещё — завтра дождя не будет. Чисто перышками. Эти идут выше всех — от 6 до 18 километров. У них там, на высоте, ветер сильный — вон как их несёт.

С запада уже и перисто-слоистые подходят. Эти ниже идут — 6-8. За ночь они опустятся. Потом — средний слой. Циклон идёт — несёт водичку с Атлантики. Русским полям на полив. Послезавтра — либо обложная облачность, либо кучёвка тяжёлая. И — дождь.

"Дождь идёт не когда просим, а когда сено косим" — русская народная мудрость.

Завтра бы надо покос начинать. И чего же я не стал метеорологом? Сейчас бы погоду предсказывал.

Как тихо. И чисто. В воздухе, в мире... В этих летних сумерках в середине Русской равнины так... хорошо. Только чуточку печально.

"Печаль моя светла.

Печаль моя полна тобою".

Пейзажизм, сентиментализм и прочая... метеорология в моем исполнении продолжались недолго. Ворота скрипнули, в щели возникла физиономия битого сегодня Хохряковича.

— Э... Боярич... Дело есть.

— Заходи и говори.

— Тайное дело, твои-то где?

— Спят.

— Ну и хорошо. Тока всё равно отойдём-ка в сторону.

Пришлось подымать задницу. Ох как неудобно без дрючка берёзового. Когда прошлой ночью Кудря с сыновьями меня на тропе повязали — дрючок там и остался. По лесу народ толпами не ходит — никто мой посошок не утащит. Но вот самому без привычной игрушки... в руках пусто.

— Ну, чего у тебя?

— Эта... Отцова захоронка. Знаю где.

— Вона как. Ну и где?

— Боярич, поклянись, что батяню вытянешь!

— Хохряк не по моей воле в порубе сидит — это дело вирника Макухи. Если насчёт "Хохряка выпустить" — тебе к вирнику надо.

Тут всё просто просчитывается: после сегодняшнего знакомства с методами нашего "красномордого брата" мужичок к нему точно не пойдёт: Макуха просто всё отберёт. Да ещё и самого обвинит. В чем обвинить — найдёт. Нет, не пойдёт Хохрякович к вирнику.

— Тогда поклянись, что батю выкупишь и назад вернёшь.

— А будет за что? Там, может, всего-то пара медяшек в пустом горшке в прятки играют?

— Да ты! Да там... Да там серебра пуда два! А то — три! Хватит всех выкупить. А Рябиновку вашу хоть три раза заново построить.

Тоже понимает. Я его вирнику не сдам. Не от большой любви к данному представителю Хохрякового семейства, а просто от собственной жадности. Макуха и у меня всё заберёт. А что б выглядело "по закону" — пришьёт и все дела в округе. Включая Храбритово. Дальше просто: подозреваемого, в моем лице, до города не доведут. А серебро... Ну уж точно не пропадёт. Сколько бы не было. Уберут в "закрома родины". Или в карманы "слуг народа". Что одни, что другие — бездонные.

Так что, трогать мужичка нельзя. Пока вирник не уедет. А за это время "захоронку" туземцы и перепрятать могут. Или вообще в бега податься.

— Так... Ну и чем мне клясться?

— Эта... Ну... Честью боярской.

Чудно. Какая у меня, по общему убеждению — ублюдка рябиновского, может быть честь боярская? Я же в грехе зачат, рождён не честной матушкой, а бабёнкой, под ратников смоленских попавшей. Да и странновато слышать от смерда про честь боярскую. Хотя... кто их знает — обычаи вроде везде одни. Но это настолько "вроде"...

Тогда — дать просимое. Тем более, что нарушать клятву я не имею веских оснований. Скорее наоборот: Хохряк в качестве холопа, да ещё на привязи из сыновей и прочей семьи — может очень пригодиться. И в организационном, и, особенно, в информационном плане. Последнее мог бы и сам сообразить, если уж схему "товарооборота с откатами" просек.

— Клянусь честью боярской, что выкуплю душегуба Хохряка, ежели он жив будет и ежели найденного серебра будет на то более чем втрое достаточно.

Что б "втрое". "Захоронок" может быть несколько. Мне огрызки не надо — давай главный "общак". Хохрякович стрельнул глазами влево-вправо:

— Пошли тогда.

И направился в глубь двора за моей спиной.

— Ты куда?

— Эта... Оно ж не в селище закопано лежит. На ту сторону реки надоть. У ворот вирник людей поставил. А тама вон в тыне лаз есть. Мы через лаз вылезем, городище обойдём, через брод переберёмся. А там уже рядом.

Правильно — лаз. Плохо, не догоняю. Ведь сам же видел, как поросятница с той стороны тына подошла и раз — уже здесь, на подворье. И Шарка, наверняка, через эту дырку к Потану на свиданки бегала. Не пёрлась же через запертые и охраняемые ворота.

"И кажется раз небеса чисты...". Не в небеса пялиться надо, а под ноги смотреть. Попадун попадуев. Всё бы тебе схемы просекать, интриги интриговать, стратегии стратегировать. Тщательнее надо. А то и умную голову можно на ровном месте сломать.

Вот, кстати, что-то... кажется мне, что мужичок чего-то крутит. Про выкуп братьев не вспомнил. Про других членов семейства. А чего он крутит? И чего он вообще может выкрутить? То ли боится сильно, то ли врёт. Или — "два в одном"?

Мы пересекли двор и подошли к тыну, огораживающему "Паучью весь" со всех сторон. Мужичок зашёл за угол очередного сарая, в глубине прохода откинул кучу веток. Точно, промоина под тыном — два бревна висят комлями над дыркой. Мужичок призывно махнул рукой и, ногами вперёд, нырнул в промоину.

Я уже почти собрался следом, но сзади снова скрипнули ворота. Во двор хорошо нетвёрдым строевым шагом явился Сухан.

Ситуация типовая: у армейцев после сильной поддачи проявляется тяга к строевому. Тут, конечно, гридней церемониальным сильно не донимают. Строевой практически нет. Особенно, если с Кремлёвским полком сравнивать.

Сейчас этот алкаш-правдолюб перебудит моих людей. А ребята мои спросонок могут и за железяки схватиться.

Этот персонаж и сам только за эфес и держится. Отпустит — упадёт.

Пришлось махнуть рукой. Пока набравшийся дружинник исполнял "марширование в общем направлении к начальству", мне пришло в голову сразу две идеи: нужно убрать чудака с подворья, и, если клад такой большой, как Хохрякович обмолвился, то полезно иметь в комплекте грузчика. Пока дойдём до места — протрезвеет. Здесь пьют пиво, пописает пару раз — будет злой, но трезвый. А если его ещё и на броде уронить... Вода тёплая, но отрезвляющая.

— Сухан, ты почему здесь? Ты же с Яковом был?

— Был... Ну... Посидели-выпили... Ну... Яков и говорит... Ха... Гнида... Типа... Эта... Ну... Ну я и пошёл... Вот.

— Пойдёшь со мной. Дело есть. Надо посмотреть на том берегу. Лезь следом.

Сухан тяжело выдохнул. В сторону. Перегар прибрал — уважает, однако. Я шагнул к промоине, ухватился за края и ногами вперёд выехал по скользкой глине наружу.

В промоине было темно. Я сделал шаг вперёд и... стало совсем темно. И очень больно — что-то очень твёрдое ударило меня в голову.

Возвращение в сознание состояло из весьма болезненного чувства: "уй-ёй мать итить как же меня так...", инстинктивных движений потрогать рукой голову и подтянуть коленки к животу — оба не удались. И общего ощущения нарастающего удушья в темноте. Невозможность дышать в сочетании с головной болью, разрывающей череп, вызвали... даже уже не панику, а совершенно неконтролируемое желание выкарабкаться, вырваться, вывернуться...

Неужели и дети то же чувствуют, когда родовыми путями...? Нафиг-нафиг — только кесарить!

С головы сдёрнули тряпку, надо мной оказалось... морда. Кочка болотная мордатая.

Нет, не так. Сначала глаза несколько сфокусировались, и на заднем плане стала видна листва деревьев. Какой-то густой тёмный лес. После светлых нежных летних сумерек — как в погребе.

Потом в поле зрения вдвинулось вот это. Мохнатое. Всё в шерсти. Шерсть длинная. И разноцветная: где светлее, где темнее. Потом в этом шерстяном...

Клубочек-переросток в публичном доме — все нитки понадкусывал от предвосхищения. А теперь они ещё и дыбом встали. От предчувствия.

В середине этого шерстяного непотребства удалось разглядеть... вырост. С двумя дырками. Так это же нос! Точно! Выше... не видать. За волосней, может, и глаза есть. А ниже? — Мама родная! В середине волосни сверху вниз торчат два здоровенных белых клыка. Здоровенные — в палец. Вампир!

Хуже — метис. Помесь кровососа и барана! И покусает, и забодает.

Натюрлих, факеншит, с тотальным капутом.

Тут у меня вытащили тряпку изо рта. Но пока я пытался издать пересохшим горлом хоть какой звук, отличный от скрипа гланд, мне дали пару пощёчин, вставили кляп взад, снова накинули что-то плотное на голову и потащили дальше. Деловито.

Чувствуется — знают что делают. Это внушает... оптимизм — сдохну не случайно, а согласно продуманного плана.

Ага. "Дурню и каменюка на шее — прикраса" — народная украинская. Неоднократно проверена на разных типах "дурней" и " каменюк".

* * *

Вампиризм — явление редкое, но вполне реальное. Болезнь такая. Два основных параметра: необходимость потребления в пищу крови и болезненная реакция на солнечный ультрафиолет — наблюдаемы, в медицинской литературе — описаны. Людей, подхвативших такую гадость, можно пожалеть, в условиях двадцать первого века — даже лечить. Ни особой жизненной силой, ни физической, ни сверхспособностями — не обладают. У человека в генотипе передаётся от двух до шести тысяч болячек. Эта — одна из этих тысяч.

* * *

Но — клыки?! Хотя есть и такая болячка. Из этого же круга.

Зубов у людей много, все разные. Вон сколько народу вокруг этого кормится. "Сто-мат-ология" — наука про то, как складывать сто матов. И получать с этого денежку. Сколько моих знакомых из молодёжи со скобками в зубах ходят. И это правильно. Потому что иначе: "пальцы — веером, зубы — шифером". Не эстетично, и, по недавней российской истории, асоциально.

Человек с хорошими зубами может, конечно, быть сволочью. Но в подъезде кирпичом по затылку... стилистически не гармонирует.

Если эти шерстяные вампиры хотят устроить с моей помощью день "за здоровый белый клык", то облом — сто матов я им сложу и заучить помогу. Но от кариеса с пародонтозом — не поможет. А если им эпиляция нужна... по всему телу. То помогу, научу, покажу и дам попробовать. "Спасение волосатиков — дело рук самих волосатиков".

* * *

Было дело давнее. Не выполнил Азербайджан, ещё советский и где-то даже социалистический, план по сдаче шерсти. Собрали начальников и говорят:

— Овечью шерсть не собрали? Будете свою сдавать!

Сидят мужики, выдирают у себя из разных мест волосы. От боли плачут. А один смеётся.

— Ты чего веселишься?

— А того — армяне план по сдаче яиц не выполнили!

Мда... В те времена они друг друга подкалывали. Потом пошли Бакинские погромы, Сумгаитская резня, Карабахский конфликт. Что лучше: когда подкалывают или когда подстреливают?

А молодёжь уже и не помнит. Да и откуда — им же такое запомнить не дают. Свойство человеческое: "всё что было до моего первого раза с бабой — древность". Древность допотопная. До моего личного потопа.

А я вот помню.

"У Бурлюка память — как дорога в Полтаве. Кто не пройдёт — всяк галошу оставит".

Многие ли вспомнят — кто такой Бурлюк, что такое "галоша", где та Полтава?

"Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым". Таки да. И флаг человечеству в руки.

Лишь бы приотставшее прошлое не догнало и по затылку не вдарило. Так, что мозги — ноздрями летят. Викинги, выводя свои драккары в море, смотрели на родные фиорды. Не от особой любви к своей скалистой родине или от идиосинкразии к морскому простору. Исключительно прагматически — чтобы правильный курс взять.

* * *

Шок и паника, под давлением собственного трёпа, уходили из мозгов. Но им на смену пришла не молотилка, не способность осмысливать и планировать, а головная боль. Она нарастала и раскалывала голову.

Да что ж я в такой хреновый мир вляпался? "Русь Святая" — чуть что — бьют чем-то тяжёлым по голове. Аж в глазах темнеет.

Так же, как полгода назад, я снова попытался вывести боль из фокуса внимания, свернуться и замкнуться. Ничего не чувствовать и не о чем не думать. Мерный шаг носильщиков укачивал, успокаивал... Я выключился.

Следующее пробуждение произошло в полете.

Кто это сказал, что у предков не было воздухоплавания? — Правильно сказал: плаванья не было. А воздухолетание — было. Правда, недолго. И только сверху вниз.

Внизу оказалось что-то мягкое и живое. Которое при моем приземлении дико заорало. Я бы тоже заорал. От страха, от неожиданности. Но во рту кляп и руки связаны... Опа! Уже нет. Стащил повязку с глаз... и замер. С открытым, хоть и заткнутым ртом.

Опять зиндан. Он же поруб, он же яма.

"Ой ты мать сыра-земля".

Русская земля — она такая. "Сыра". Место предварительного и окончательного заключения.

Темновато, грязно, вонюче. Под ногами — какие-то кости, мусор, слякоть.

Как я в Киеве у Саввушки в подземельях возмущался: "темница должна быть сырой, а тут сухо". Зря возмущался — в мокрой чавкающей грязи... не камильфо. И насчёт одиночки я был неправ. У стенки на соломе сидит Сухан. Голый, трезвый, поджав коленки, вжавшись в стенку. И — скулит.

Вид немелкого мужика в состоянии истерики, испуганного до усрачки... и соответствующим образом пахнущего, с добавлением острой волны "потного страха" — благорастворению духа не способствует. Разговаривать с ним в таком состоянии...

А тут ещё голову разламывает. Ну просто в куски. Выбрал себе место посуше. Только к стенке привалился вздремнуть — этот дурак молиться в голос начал. У Саввушки меня галлюцинации мучили. То цветовые, то слуховые. Лучше уж собственные глюки, чем этот... молебен.

"Научи дурака молится — он и лоб расшибёт".

Этот конкретный индивидуй пытается расшибить себе голову о бревенчатую стенку. Да чего ж он так перепугался? Это же гридень, профессиональный воин. Они же "заточены" на то, чтобы убивать и быть убиваемыми. А также — покалеченными и израненными. Понятно, в Рябиновке расслабились. Но не до недержания же. Слезо-сопле-писко-дерьмо...

Пришлось вставать и воздействовать.

Сперва по-футбольному — пинками. Потом по-дамскому — пощёчинами. Наконец, по-детски — обнять и плакать. По головке гладить, всякую хрень на ухо шептать. Как "Русское радио": всё будет хорошо, у нас всё получится...

Как долго эта... "психов-терапия" продолжалась — не знаю. Наверху, вроде, светать начало — я хоть глазки его зарёванные различать стал.

Там наверху — солнце встаёт. Солнце самого длинного дня в году.

"Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили

Нам объявили

Что началася война".

Ну что за гадский мир этот — "Святая Русь"! Всё время — сплошной геноцид меня любимого. И бьют, и бьют. Хотя на этот раз — не только меня одного. Судя по синякам по телу Сухана — ему больше досталось. Но довести здорового, где-то даже наглого, дружинника до такого... распада личности... чем же эти шерстистые "навуходоносоры" его испугали?

Наконец, дитё "двухметроворостое" выплакалось, выскулилось. И закаменело. Глаза в одну точку впёрты, интонации отсутствуют, дыхание ровное, с редкими всхлипами.

Жалко дядечку, но придётся приступить к допросу. Мне знать надо конкретно — во что я на этот раз вляпался.

Сухан рассказывал медленно. Монотонно. Дважды снова срывался в истерику. Обошлось пощёчинами.

Получалось, что вляпались мы серьёзно. К голядским "медвежатникам" в лапы. Конкретно — в Велесово святилище. Из рассказа вырисовывалось, что это такая дерьмовая этнография, что и костей не соберёшь. Да что там костей...

Я как-то пытался собрать из сказанного хоть кое-какую систему. Я же специалист по сложным системам — мне всё нужно упорядочить, классифицировать, установить взаимные связи и по полочкам разложить. Тогда можно чего-нибудь... соптимизировать. Ну там... песок в буксы засыпать — это ведь тоже оптимизация. Только не по всем железнодорожникам очевидному критерию.

Получалось как-то так.

* * *

Велес, он же Волос, он же Змей, он же Крокодил — один из самых старых славянских богов. Очередной сукин сын истинно арийского происхождения. Настолько старый, что не только славянский, а ещё и балтский. Всегда в оппозиции ко всем остальным божественным сущностям. Хоть — языческим, хоть — христианским. Бог диссидентов. Всеобщий посылатель, отрицатель и вредитель.

Когда Владимир Святой начал славянских богов упорядочивать и оптимизировать, то в Киеве на Горе поставил Перуна и ещё пятерых. А вот Велеса поставили на Почайне, внизу. Вообще, Велес всегда внизу. Есть и ещё города, где нижняя часть горы, поселения называется Велесовой.

Бог нижнего мира. Главный по андерграунду. Соответственно, бог смерти и всяких гадов ползучих. Поэтому — Змей.

За что его Крокодилом назвали — я, честно говоря, не очень понял. Какая-то старая Новгородская история. Явно кто-то из книжников придумал-приврал — на Руси крокодилы живут только в городской канализации.

Ещё бывают К-52 "Аллигатор" завода "Прогресс". Но в Новгороде в 9 веке работал явно не "Аллигатор": 460 снарядов из 30 мм пушки... а на втором заходе — НАРами опростаться... и никакие ПТУР "Вихрь" с тандемной кумулятивной боевой частью уже не нужны.

Только попандопулам про "Аллигатор" не рассказывайте. Они ж притащат в своих бонусятниках! Тогда Новгорода — нет, Рюрика — нет. Поскольку и звать некому. Полное попаданство — все умерли.

У христиан души умерших уходят или вверх — в рай, или вниз — в пекло. У славян и скандинавов — сходный принцип сепарации покойников. Хорошие — вверх, плохие — вниз. Поэтому христиане и навесили Велесу рога с копытами — сатана, правитель пекла.

А тот и не против: Велес изначально бог скотины. Ему все эти атрибуты вполне в тему. Он настолько "скотский" бог, а скотина для крестьянина настолько важна, что христианам на Руси пришлось вводить специального святого-заменителя. Да ещё чтобы и тёзки примерно были. Чтобы народ языческую сущность от христианской не сильно отличал и с новым именем не заморачивался.

Святого Власия — хранителя скотинки, на Руси почитали так, что даже иконы есть, где он в составе "особой тройки" под названием "Святая Троица Животворящая" — бог-отец, бог-святой дух и Власий. А Иисуса — бога-сына — нет.

"На кой нам Иисус, коли корова сдохла?".

Ну и ладно. Я же талмудизмом с теологизмом не занимаюсь. Не зоотехник, не иеромонах. Какое всё это имеет ко мне отношение? — А прямое. "Велес" от волоса происходит. Божок-то этот несколько того — хипарь кладбищенский. А кто у нас в Русском лесе самый волосатый? — Мишка. А кто у нас — всей скотине повелитель? — Мишка. А кто здесь царь зверей? — Со львами пусть негры с итальянцами разбираются, а у нас свой царь есть — опять же Мишка. Велесов зверь — медведь.

"Мишка, мишка, где твоя сберкнижка?

Полная задора и огня".

Сколько не было на Руси царей, а до них Великих Князей — не могу вспомнить ни одного Михаила. Имя занято царём лесным. Исключение — самый первый из Романовых. Так это сразу после Смуты было, когда Россия половину территории и две трети населения потеряла. Тогда и настоящие мишки из леса в города повыходили.

Вот за этот волосизм, царизм и любовь к скотине голядины почитают Волоса в форме медведя.

"Люблю медведя я.

Но странною любовью".

Держат в святилище живого медведя, всякие молитвы и танцы с причинданцами перед ним устраивают. А в последние годы завели манеру скармливать ему живых людей.

Голядь, итить ять. Слов на них нет. А поскольку я не мосье Дефорж с вечно заряженным пистолетом в кармане, то подойти к медведю, сунуть ему ствол в ухо и... перейти к следующему эпизоду: "Не трусь Маруся, я Дубровский" — точно не получится.

Сухан живописал сцену ритуального кормления бурого всеядного трепыхающейся человечинкой. Затем как-то обречённо вздохнул и также монотонно продолжил. Оказывается, быть съеденным заживо — отнюдь не кульминация в этом зверинце, так, переработка отходов.

Когда имеется такая мерзость звериная — должны быть люди, которые эту мерзопакость организуют. И делают её ещё мерзостнее и пакостнее.

Здешние скотники называются волхвы.

Я как-то воспрянул — знакомое слово! Знаю, слышал:

"Как вдруг набежали седые волхвы,

К тому же разят перегаром.

И говорят ни с того, ни с сего,

Что примет он смерть от коня своего".

Спасибо Владимиру Семёновичу — просветил. Успокоил и предложил решение обозначенной проблемы:

"Да кто вы такие, откуда взялись?

Дружина взялась за нагайки.

Напился, старик, так поди, похмелись,

И неча рассказывать байки".

Как результат — весьма оптимистическое в моем нынешнем положении описание. Такое... эпическое в своей географической неопределённости и хронологической продолженности:

"И долго дружина топтала волхвов

Своими гнедыми конями".

Судя по тому, как меня заносит в ёрничество — испугался я... скажем так — значимо. А Сухан продолжает своим монотонным голосом молотить дальше. По его рассказу получается, что на "корм скоту" идут только "отходы". Сначала волхвы проводят ритуал. Какое-то действо у столба, длинное, с кровью, болезненное, под музыку. Явно не стриптиз. Поскольку результатом является зомбирование.

М-мать...

Вот тебе, бабушка, и Ямайка с Барбодосом.

* * *

Негры зомби — из мертвецов делают. По "вуду": колдун воскрешает умерших людей и обращает их в рабство. Чётко — сначала покойник, потом — органика самобеглая.

У моих современников зомби совсем другое: живой человек, потерявший контроль над собой и своим телом, подчиняющийся чьим-то приказам. "Зомбирован телевидением" — например. Архетипический персонаж современной, по моей первой жизни, массовой культуры.

А в чем разница? А разница... Тут как посмотреть. Для жертвы мертвеца самоходного, удушаемой-загрызаемой-защекотаемой до смерти — никакой. А вот для самого...

Хомосапиенс — система нестабильная. То у него чего-то растёт, то у него чего-то выпадает.

Как по паспорту определить советского инженера? — Он на всех фотографиях в одном костюме.

Много ли таких, которые в свою одёжку через даже всего три-пять лет влезть могут? Биохимия, однако. Кальций вымывается, эпителий отмирает, сосуды обизвестковываются...

"Что с человеком не делай — он всё равно ползёт на кладбище". Мих.Мих. очень верно подметил.

Вывод? — А вывод очевидный: никакое разовое воздействие не является для человеческого индивидуума бесконечно продолженным.

"На всю жизнь — только одна голова". Тоже, между прочим, русская народная.

Так что, если приказы не обновлять, которые для контроля этого "тела не в себе", то эффективность — максимум пять-семь лет. И то — если совмещаются химическое и психическое воздействие. Причём очень высокого уровня специализации и профессионализма.

Ну не верю я, что с такой мордой, как у этого вампира-хиппаря можно нормальную фармакологию построить! Дерьма с такой причёской наметать — запросто. А вот конфетку сделать... стрижка нужна. Иначе стилистически и технологически не сопрягается.

* * *

Так всё-таки: нас тут сразу убьют или сначала побегать дадут?

Сухан долбил своё. Получается ближе к Ромеро с его "Ночь живых мертвецов". Вот и ещё странность: мы-то думаем, что теплокровный "живой зомби" — из нашей массовой культуры. А он-то здешний, средневековый. Святорусский, исконно-посконно-серемяжный. Наши отечественные волхвы — именно из живых людей зомби делают. Задолго до всякого Ромеро. Причём производство сопровождается жёстким контролем качества выходного продукта.

Либо "пристолбанутый" персонаж не выдерживает этих... "танцев". Тогда то, что от него осталось, кидают в яму к мишке. Ещё дышащее и вопиющее.

Либо зомбирование не получается — нестандартный экземпляр. Тоже в яму. Либо получается, но "танцор" физическими кондициями оказывается слабоват — тогда он сам по команде туда прыгает.

Страшненько.

Вот мне тут в этой "Святой Руси" только психо-химио-гипно-делизмом заниматься. Так и хочется сказать: да исполнится первое утреннее пожелание боцмана: ".... и ржавый якорь в задницу". Всем волхвам и примкнувшим к ним.

Сухан смотрел в одну точку на противоположной стене и продолжал бубнить своё монотонно-убийственное повествование.

* * *

Когда Владимир Святой Русь крестил, то все остальные языческие боги довольно быстро "сдулись". Что воинственный громовержец Перун, что Даждьбог, который бог солнца, плодородия, русского народа и князей. Как оказалось, корова и могила для русского человека важнее всех астрономических и метеорологических вывертов, всяких тучных нив, солнце красного, князей светлых, да и самих себя — тоже.

Всех жрецов всех богов довольно быстро передавили. А вот волхвы Велеса... Они даже в контратаку перешли.

Собственно говоря, они как юнкера после революции — сразу же мятеж подняли. Только не в Михайловском замке, а в Муроме. Потом лет сто почти во всех мятежах они проскальзывают. Их и жечь по богословским основаниям на Руси стали первыми. Все серьёзные церковные тексты дисциплинарного направления поминают еретиков, колдунов и их — волхвов. Не жрецов каких-нибудь там Сварогов-Стрибогов.

До 18 века православный священник на исповеди обязан был у прихожанина спрашивать: а не ходил ли раб божий к волхвам? Этнографы уже и в 20 веке отмечали на Русском Севере совмещение христианских и Велесовых обрядов в одном и том же ритуале.

Сочетание медведя и коровы на фоне открытой могилы — производит долгое, неизгладимое впечатление. Аж на тысячелетие с плюсом.

Только когда пришли большевики и стали строить вариант царства божьего на земле... Против "великого перелома" с таким же лесоповалом и индустриализацией Велес не выстоял. Пересадка и перестрелка в бюрократическо-пролетарском варианте... сильно сильнодействующее средство. От этого, как тараканы от вьетнамского мелка, даже языческие боги дохнут.

До того, "последнего и решительного" ещё восемьсот лет. А я тут — в этом во всем. И это всё — кипит, булькает и происходит.

Лет сто тому назад был тут такой яркий персонаж — Всеслав Полоцкий, правнук той самой Рогнеды Рогволдовны. Несколько прозвищ: Всеслав Вещий, Всеслав Чародей. А ещё его впрямую называли — Всеслав Волхв. Он и "родился от волхования". Очередной вариант "непорочного зачатия".

Верю, бывает. Но редко. Однако у этого Всеслава ещё и доказательство осталось — "рубашка". Парень натурально "родился в рубашке" — часть плаценты осталась на голове младенца. Потом она, естественно, усохла, отвалилась. Но Всеслав всю жизнь её носил в повязке на голове. Такая "волшебная каска".

Мужик был крутой, сжёг как-то Новгород и уволок колокола с Новгородской Софии. Помимо всякой прочей церковной утвари. Единственный из полоцких рюриковичей, кто в Киеве на "столе" посидел. Его сами киевляне из поруба и вынули. Правда, не надолго. Оборотнем был, за ночь поспевал из Киева в Новгород (реактивным самолётом?), колокола Полоцкой Софии слышал в Киеве (по радио? по телефону?).

Волхвы тогда сделали ставку на Всеслава. И по рождению, и по талантам он им очень подходил. Вся огромная, в то время, тайная сеть поклонников и служителей Велеса работала на Полоцк. С такой организацией и не такие чудеса устраивать можно. Они-то и надоумили киевлян Всеслава князем поставить. Противники только руками разводили: приходил какой-то... волхв. Агитировал-пропагандировал. По утру исчез. "Как сон, как утренний туман".

Изначально враги у князя и у волхвов были одинаковые: сыновья Ярослава Мудрого, "ярославичи" и христиане вообще. Однако со временем пути союзников разошлись. Всеслав построил-таки свою Софию в Полоцке. То, что христианство насаждать нужно — до него быстро дошло. Особенно помогли поход в Новгород и Киевское сидение. "Велесовых внуков" он у себя не гнобил, но и развернуться не давал. В организации волхвов возник раскол. А когда "мономашичи" "всеславичей" прижали — второй.

Сам по себе Всеслав — слабоват оказался. При всех его талантах — ярославичи его одолели. В Полоцке усидел, а вот Велеса вместо Христа поставить — и не получилось, и расхотелось.

Следующий раз по этой цели отработал Мономах. С полвека назад объединённое войско мономашичей хорошо прошлось по Полоцкой земле. "Всеславичей" вообще вышибли с Руси. Спустя некоторое время "рогволды", всё-таки, вернулись. Власть киевскую признали, крестились, кланялись и вели себя относительно прилично.

Тайное общероссийское-балтийское общество волосатых гробокопателей такого облома не пережило. Но фрагменты остались. Как-то пытались организоваться. Как через сто лет после пугачевщины среди староверов собирали деньги на пушки для нового Пугачева. Так и эти — мечтали о своём новом князе. Реваншисты загробные. А пока давили и выдавливали из местных:

"Чтобы елось, и пилось,

И хотелось, и моглось".

Естественно, чтоб "хотелось и моглось" им — "особам, приближенным" к эдакому тайному.

* * *

— Глава 58

Я уже говорил, что я — атеист? Так я повторю. Всякий торговец вечным загробным счастьем — для меня врун, лгун и обманщик. Вечность для человеков вещь очень... не воспринимаемая.

"Две вещи я предполагаю бесконечными — Вселенную и глупость человеческую. Но насчёт первой я не уверен" — Эйнштейн.

Счастье вечным — не бывает. Вечное счастье — вечная каторга. Ибо счастье есть элемент процесса, а процессы — всегда заканчиваются. А насчёт "загробного"... Вот я тут сижу. В этой сырой вонючей яме. Вполне загробно. То, что от меня там, на дороге у Кащенки осталось — уже давно похоронили. И что тут? Ни вечности, ни покоя.

Всё счастье — из-под очередного топора выскочить бы. "Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл". И от тебя, голядина патлатая — тоже уйду.

Сухан продолжал давить на уши своим совершенно не управляемым монологом. Он же на вопросы не отвечает — молотит как магнитофон. Плеер без видео. Однако кое-что прорывается.

Насчёт причёски. Ну, тут просто — назореи. Они же — иудеи. Волхвы довольно чётко выдерживают ограничения ветхозаветных иудеев — не стричь волос, не есть винограда (а откуда ему тут на Угре взяться?). К покойникам не прикасаются — для этого у них прислуга есть.

Вот и прикинь: где Иордан, а где Угра. А заморочки одинаковые.

С клыками вампирическими тоже всё просто оказалось.

"Раз пошли на дело. Я и Рабинович.

Рабинович выпить захотел".

Так вот, когда эти волосатики "идут на дело", то не выпивку заказывают, а вставляют себе в рот медвежьи клыки.

Ну что непонятного?! — Африканские племена вообще все зубы в треуголку стачивают. Равнобедренные треугольники как зубья у двуручной пилы. И красят в чёрный цвет. А эти — только два верхних штифта вытачивают. Под свой зубной протез.

Насчёт моего робкого "нас выручат"... Забудь и не надейся. Здесь, к северу от Верхней Угры, вроде, и недалеко от Рябиновки, расположены два болота: Плетнево и Гудково. Между ними полоса относительно сухой земли. Вот эту, "относительно сухую" — мы своими задницами в слякоти ямы и чувствуем.

Через болота не пройти, с торцов полосы... одних ловчих ям — не один десяток. И ещё приспособы есть. Аким поначалу, когда усадьбу ставил да окрестности разведывал, сюда сунулся — едва ноги унёс. У самого Сухана до сих пор на спине отметина — кол с дерева упал.

Кто сказал, что берёзовые колья не летают? — И летают, и кольчуги пробивают.

Обширность познаний Сухана по велесоидной тематике проистекала из его личного, весьма болезненного, опыта.

Через год после того как гридни Свояка выжгли смоленские селения здесь, по Угре, Изя Волынский с Ростиком ударили через Валдай по Верхней Волге. "Поход возмездия". Выжгли там всё подчистую вплоть до Углича. Сухан там был.

В ходе проведения рутинной операции по зачистке местности, десяток, в котором Сухан служил, оторвался от основных сил. "Команда поджигателей" несколько завозилась с очередным объектом. Понятно: это же русские дружинники, а не эсэсовская зондеркоманда. Огнемётов нет. А факелами сырую солому запаливать... Заночевали в лесу. А ночью такие же... волосатики подвалили. Не голядские — местные. Мерские. Это другой народ — меря. Но тоже — Велеса чтут, медведю кланяются.

Половину дружинников прирезали на месте, остальных пригнали в святилище. Дальше каждую ночь — кому-нибудь встреча с богом. Вот с этим — зубатым, волосатым. Остальным — лучшие места в зрительном зале.

Сухан тогда вволю нагляделся: и как зверюга боевого товарища кушает, и как "муж добрый" с ума сходит... Спасло его чудо: пошёл проливной дождь. Очередное проведение ритуала, лично его, Сухановского ритуала, было отложено. От дождя просела земля в порубе, и Сухан сумел выбраться.

Как он выходил от мерских волхвов — он не помнил. Потом его немного подлечили, но... "К строевой не годен". А тут Аким свою Рябиновку ставить собрался. Сухан сюда и пошёл. Лесная тишина, малолюдство его несколько успокоили. Душа так расколотой и осталось, но хоть кричать по ночам перестал. Думал — пройдёт, забудется. И тут вот, через 12 лет, повтор, те же грабли. Без надежды на повторное чудо. Не выбраться.

Так что, искать нас, если и будут, то недолго и... и не найдут. Так-то.

Самое время вспомнить идеи "чучхе". Насчёт опоры на собственные силы.

А то ведь грустновато получается:

"И никто не узнает

Где могилка твоя".

Мелькнула, было, мысль сыграть на своей как-бы "рюриковизне". Был бы со мною Ивашка — пожалуй, рискнул бы. "Короля играет свита". А самозванца — особенно. Но с этим... "засохшим" Суханом — не потяну. Да и воротит меня... от "служителей конечной станции подземки".

Опять же — результат непредсказуем. Я же не Всеслав, может им князей зомбировать — особый кайф? Оседлать персонаж, находящийся повыше в социальной структуре... Кстати, не исключено, что Всеслава-то они поначалу "взнуздали". Или — зомбировали. Прямо с рождения.

Что ж у них за ритуал такой? Конкретики бы мне этой... техники лесного стриптиза у столба. Как они зомбирование проводят?

Фильтрация Сухановского словопотока давала практический нуль. Что косвенно свидетельствовало об эффективности применяемой технологии. Проболтаться оказывается некому. Единственное, что удалось уловить:

— Он вынет из тебя душу твою. Тело рвать будет, иглами костяными колоть. Кровь твою пить. И перестанет тело твоё быть твоим. Изойдёт душа твоя из тела. И будет она заключена вечно в сосуд. В кость медвежью или человеческую. Будет волхв греметь ею, будет не давать ей покоя. Будет посылать дух твой гонцом и в мир духов, и в мир живых, и в мир мёртвых. И многие тяжкие службы будут изнурять душу твою. Не попадёт она ни в рай, и не в ад. Ибо отвергнут её и господь, и диавол. Когда же кость от старости рассыпется, то и душа твоя высыпется в мир этот тварный. Бессмысленная и безвидная. И будет носится здесь, мучаясь и стеная. До скончания веков.

— Так, с душой — ясно. Что с телом?

"Осциллограф заряжу.

На экран я погляжу.

По фигурам Лиссажу

Всё что будет — предскажу"

Ага. Осциллографа нет, Сухан... в режиме белого акустического шума. Предсказывать — не почему.

Мораль? — "Раль — не раль, а дело шваль". В смысле: спать пора.

У медведей пик активности в сумерки. Хоть — в утренние, хоть — вечерние. Утренние прошли, ждём вечера.

Не смотря на позапрошлую "беговую" ночь, на прошлую — "сентиментально-таскальную", на поза-позапрошлую "допросную" — спать не получалось. Мокро и неудобно. Я задрёмывал под бубёж Сухана. Проваливался в темноту. От неудобного положения довольно быстро просыпался.

Как-то это напоминало мне Степанидову науку. Может и не надо было убегать? Там лучше. Суше, чище, кормёжка трёхразовая...

Факеншит! Можно подумать, что я сам убежал! Меня вышибли! Пинком! Под угрозой смерти! Как стоптанный башмак! В черниговские болота...

Когда приснился "спас-на-плети" — проснулся с мощным сердцебиением. Не сразу смог понять — где я. А когда понял...

Не ребята, не получится у вас ничего. Комары-переростки кудлатые. Волхвы-кровососы. Никакая зверюга так душу не вынет и не изломает, как свой брат хомосапиенс. А я эту муку прошёл и выжил, закалился. Саввушке, мучителю моему, спасибо.

"Так тяжкий млат

Дробя стекло, куёт булат".

Столичному палачу-правдоискателю, княжьему кату в третьем поколении я верю больше, чем всякой шерстистой посельщине-деревенщине.

В бога я не верю. Ни в какого.

Это Сухану и Христос, и Велес — высшее и сверхъестественное. А мне всё это — опиум для народа. Наркодиллеров всегда не любил и не боялся. Будет случай — придавлю как вошь сортирную. Не удастся — уйду, вернусь и выжгу. Не смогу уйти — вывернусь... и по той же последовательности.

Фиг вам и нафиг, "ловцы душ человеческих". Хоть с Геннисаретского озера, хоть с Плетнева болота.

А что я вообще знаю про волхвов и волхвование? У Пушкина-то концовка... не сильно оптимистическая:

"Из мёртвой главы гробовая змея

Шипя, между тем выползала".

А что ещё? Я запустил свою личную молотилку и пошёл молотить по персональной свалке. "Намолот" не радовал: в "закромах" ничего. Потом что-то эдакое проклюнулось. Несколько не по теме, но...

Был такой француз — Поль Верлен. Про волхвов он, естественно, "ни в зуб ногой". Но переводы его делал Сологуб. А вот там что-то такое:

"Глядеть на платье мне досадно -

Оно скрывает беспощадно

Всё, что уводит сердце в плен:

И дивной шеи обаянье,

И милых плеч очарованье,

И волхование колен".

Тут меня пробило на хи-хи. Чем дальше — тем больше.

Довспоминался. Такой текст хорошо говорить интеллигентной любовнице перед раздеванием. Её. Прелестный текст из моего прежнего лямурного репертуара. Но как-то в эпоху мини-юбок "волхование колен"... звучит несколько вычурно. Так что — только сильно интеллигентной и далеко литературно продвинутой.

А вот тут, в этом среднем средневековье, как представлю эту обомшелую голядину, с медвежьими клыками... Как он пытается изобразить "волхование колен"... И это убоище — "уводит сердце в плен"? Душу мою в малую берцовую? Ну и волхвуй себе своими менисками, пока не порвали.

Меня буквально трясло от хохота. А чем ещё он волховать будет? — Ягодицами? Ушами? — У-ей-ей... Ха-ха-ха... А потом он сам становится к столбу и гонит полномасштабный мужской стриптиз.

"И сам срывает беспощадно

Чтоб не было другим досадно".

Со всеми ужимками и прыжками. И в конце сдёргивает с себя... волосы, которые на самом деле — парик и замирает в радостном ожидании аплодисментов. А из зала: крики "браво", цветы, за шнурок, на котором клыки медвежьи висят, ассигнации запихивают.

"Молодец голядина, красиво раздеваешься! Надо тебя с Велеса на что-нибудь венерическое перевести".

Возникающие в воображении картинки я раскрашивал. То добавляя шерстистому вампиру балетную пачку, то одевая его в белые ботфорты до пояса. Где и пристёгиваются. С последующим... вычурно-манерным отстёгиванием. С каждым новым воображаемым эпизодом представляемая морда волхва становилась всё более глуповатой и счастливой.

"Истерика на страхе". Но мне перестало быть страшно. Совсем. И стало очень весело. Нервно несколько, но весело и радостно. Я ржал во весь голос. Даже свалился на колени. Встать не могу, держусь руками за живот, хохочу, представляя как выглядит волхование ушами в нестриженой много лет гриве. Ушки голядские шевелятся — вошки разбегаются.

Ляда в потолке открылась, всунулась какая-то волосатая морда:

— Чего тут?

Вид ещё одного волосатика, да к тому же головой вниз, произвёл на меня вполне ожидаемое впечатление — я заржал ещё непрерывнее. Видеть как повисли длинные сосульки грязных волос, как они качаются вокруг заросшей до бровей морды... "Колтун в волосах". И этим они тоже "волхвуют"?

Сдерживаясь, давясь смехом, я протянул в его сторону руку и, с претензией на возпровозглашение, вопросил:

— Ты, волхвохуист, почему не волхвохуешь? Волхвохуёчник потерялся?

— Чего?

— Нам тут долго ждать пока вы там оволхвохуеете, наконец? Жрать принеси, велесобище! Гоу-лядина гоу-лядская, давай-давай, гоу-гоу. Или тебя брокером оттрендировать?

Ляда захлопнулась.

* * *

Я был в восторге.

Я в восторге от этого языка.

Я от него балдю. А временами — обалдеваю.

С его свободой словообразования, с его многозначностью, с рифмованностью, с не нормативной лексикой и сложноподчинёнными, а также с такими же, но сочинёнными. С оборотами — литературными, не литературными, дее— и не дее— причастными... Со способностью втягивать в себя всё что не попадя, и переваривать во что ни попало, в своё исконное.

Это же только русскоговорящий "гоблин" на Северо-Западе может удовлетворенно сказать: "Не перемаксовал — чипа приходила". От финского maksaa — платить и английского cheap — дешёвый. Это в русском зале можно сказать: "Волобуев! Вот вам меч!" И зал сразу поймёт всё. И про Волобуева, и про меч. И про тебя конкретно — тоже.

Ну и что, что нет у нас 13 названий для разновидности снега, как в языке гренландских эскимосов? Зато названий разновидностей глупости в русском языке больше 15. Кто в чём живёт, тот то и именует.

У меня в школе по русскому больше тройки никогда не было, фразу Льва Николаевича насчёт "дубины народной войны", которая у него там встала и гвоздит — я так и не выучил. Но теперь я понял, почему у Шекспира 40 тысяч используемых слов, а Пушкина только 25. А зачем ему больше? — Тут-то и эти... употребляй и употребляй. И склоняй. Хочешь — по падежам, хочешь — по склонениям.

Вон у финнов — 15 падежей. А почему? А потому что наших, любимых, обще— и повсеместно употребимых "в" и "на" — нет. И с временами... Четыре отглагольных времени и ни одного будущего. Нету у Финляндии будущего. Совсем. А у России — есть. А ну-ка проспрягаем. Глагол "ять".

— Вы тут все — голяди голядские! Голядищи, через колено голяднутые! Я вас ял, ю и ять буду. Будете вы не раз-ятые, а совсем от-ятые. За-ём. В — "усмерть".

Ну и кто так сказать может? А у нас не только сказать — у нас целая река есть. Яик называлась. Пока государыня Екатерина всех там... не отъяла. До состояния полного... Урала.

Язык наш — могучая система. На все случаи жизни — как Библия. Кстати... В библии всего-то шесть тысяч разных слов. Это ж какую эти евреи многозначность прячут за своими ивритскими кракозяблами?! — Какую-какую... Еврейскую, естественно.

Миллиард народу по всему миру до сих пор не может совместить иголку и верблюда.

"Ибо сказал Иисус — легче верблюду пролезть через игольное ушко, чем...".

Это он нам сказал. Про верблюда на игле. А им он рассказывал про канат. Который в игольное ушко не лезет. Что логично, в отличии от верблюдовского маразма. Но "верблюд" и "канат" имеют одинаковый набор согласных. А гласные евреи не пишут — экономят. На чернилах. Они там один раз сэкономили, а мы тут две тысячи лет бедную двугорбую скотину мучаем: всё проверяем — влезет или нет. "А если обточить?".

Никогда не думал, что упражнения по грамматике так повышают настроение. Будто полный, под поясок, стакан гранёный закинул. Аж по всему телу тепло пошло. "Припал к источнику".

Ага. И — поплескался.

Кстати о Шекспире: говорят, что современный английский более всего пополняется из жаргона американских девочек возраста 12-14 лет. Ну, что они с пьесами делают — видел. Как из "Ромео и Джульетты" получается "Ромка энд Юлька" — знаю. А вот как сонеты? Если там эти недо-герлы тоже чего-нибудь...

* * *

Ляда снова откинулась. В проёме появилось новое лицо. Точнее — старое. Знакомое. Хохрякович.

— Жорева не велено — обделаетесь. Квас вот прими.

— Хохрякович! Змей гадский! Ты зачем меня под этих мохнатых страхозубов подставил? Я же тебе только добро делал — от пытки спас, бабе твоей родить помог. Как же ты теперь сыну своему новорожденному в глаза смотреть будешь? Неблагодарность твоя чёрная — сторицей обернётся. И на том свете, и на этом. Я ведь выберусь — взыщу, не помилую. Паскуда Хохряковская.

— Чего?! Ты выберешься!? Ты, гнида рябиновская, здеся сдохнешь! От здешней голядины никто живым не уходил. И ты тут кончишься. Только сперва вынет из тебя голядина душу, и Рябиновке вашей конец придёт. Ты сам, по воле его, или перережешь всех, или сожжёшь усадьбу. И духу вашего мерзкого здеся не останется. Только "пауки" да "медвежатники" жить тута будем. Это наша земля. А вы — сдохните.

Та-ак. Вполне патриотически: "земля — наша. Остальные — фтопку". Вот и стратегический план противника проясняется. Из меня вынут душу, тело приспособят в качестве засланца с диверсионными целями. А душу-то как вынимать будут? Это больнее, чем геморрой? Или — дольше?

Хохрякович нёс своё:

— Какой сын? Баба девку родила! Нахрена мне девка? Только рот лишний. Сдохла бы и ладно. А хоть бы и сын. Дурак ты, боярыч. Детву я себе ещё настругаю. А батя у меня один. Нешто ты думаешь, что я отца родного тебе прощу?

* * *

Очередной прокол попаданца.

В моё время ценят детей. Целая отрасль на этом построена — киднэппинг. Телевидение на жалость давит: "ребёнку необходима операция. Денег нет, помогите". И помогают. А здесь ценность родителей существенно выше цены супруга и детей. Тут же все столяры: "детву ещё настрогаю".

Надо внимательнее "Авдотью-рязаночку" читать. Там наиболее приоритетный родственник — брат. Выше родителей, детей, мужа. Причём Авдотья так это обосновала, что Тамерлан вообще весь рязанский полон отпустил. Редкий случай — логика женской аргументации пробила даже "Железного хромца".

Даже понятно почему. Логика Авдотьи — не русская, не человеческая, более общая. Логика всего живого с половым размножением. Так "работают" аллели, обеспечивая наилучшую стратегия выживания собственного хромосомного набора. "Я готов умереть за двух своих родных братьев или четырёх двоюродных". Тамерлан, наверняка, не был генетиком, но нутром правоту чуял.

Хотя...

Та зима была настолько холодной, что Тамерлан сумел подвести конницу под татарские крепости на островах в дельте Волги. По льду. И сжечь их. Тащить рязанский полон в такие холода через голую степь — корячится попусту, перемрут все. Но она-то этого не знала. А Тамерлан мог и порубить всех прямо на месте, как перебил сто тысяч пленных под Дели в Индии, как Батый посёк русский полон на Селигере, отступая от Игнач-креста.

Патриархат, в сочетании с потенцией и рождаемостью, задаёт другую систему относительных расценок на родственников.

* * *

Прокол — мой. Только вся ли эта правда?

— Это ты дурень, отродье Хохряковское. Я тебе батяню бы выкупил. Вместе с братьями твоими. А так вирник угонит их на кудыкину гору. Не видать тебе отца твоего родного. По твоей же собственной глупости. Отцеубийца ты.

Ишь как его разобрало. Шипит, плюётся, даже в поруб лезть собрался. Мне морду бить. "Держите меня семеро". И держат. А, может, он на ту верховую публику и работает?

— Врёшь ты всё, Хохрячина. Тебе и не надо было отца с братьями домой вернуть. Тебе и надо, что бы они сгинули, чтобы "медвежатники" Рябиновку сожгли. Тогда ты в "Паучьей" веси "вятшим" сядешь, захоронку откопаешь. Будешь как батюшка твой, "пауков" давить да доить. Казна-то, поди, в веси закопана?

— Ты...! Мать твою...! Я тя...

И слюни брызгами вразлёт. Вместе со словами, междометиями и эмоциями.

Похоже, я попал. И насчёт "вятшести", и насчёт спрятанного.

Совпадение ценностей патриархата (за отца отомстить), социализма (возглавить общину) и капитализма (присвоить резервный фонд) — мощная смесь. Против неё чистый патриархат — "спасти отца родного" — не катит. Жена с новорожденной девочкой — да ещё и девочкой! — вообще расходный материал. Мелочь мелкая.

А как же генетика? "Я готов умереть...".

А что генетика? — Продажная девка империализма. Когда дело касается личного благосостояния — аллелям голоса не дают. Правда, и потомства не оставляют.

Насколько это "прозрачно" "морганатическим" волхвам? В смысле: служителям всемирного божественного морга? — Надо прояснить. Для этого надлежит остаться в живых.

И для этого — тоже.

"Секрет живучести самого живучего человека всегда только в том, что его никто ещё пока не убил" — вот и сделай это "пока" подлиннее.

Я уже говорил, что у меня есть скверное свойство — додумавшись до вывода, я начинаю его немедленно реализовывать? Со-мыслителей по кухонным со-мышлениям это сильно раздражало.

Общефилософская мысль насчёт желательности удлинения "пока" дала немедленный результат: недопитый Суханом остаток кваса я тихонько вылил в тёмный угол. Пока наверху "семеро держали" Хохряковича.

Очень может быть что у меня паранойя. Но от паронойи не умирают. А вот от её отсутствия... Пить хочется. Но... чистую воду я бы попробовал. А вот квас... Потерпим. Чтобы "пока" было длиннее.

Сухан замолчал и затих. Сидит у бревенчатой стенки и качается туда-сюда. Как раввин у "Стена плача".

Тут нам лестницу принесли.

Хорошо живут голядины: у нас в Рябиновке из поруба вылезать — только суковатое бревно. А здесь лестница настоящая. Я рванул вперёд — хоть осмотрюсь.

А смотреть-то и нечего. Неба не видно — лес. Вокруг вообще — лес густой. Наш поруб торчит срубом. Впереди ещё один. За ним костёр высокий горит. Так-то уже стемнело. За костром холм какой-то невысокий виден. И на нем идол деревянный.

Как положено — Идолище Поганое. Сильно поганое, судя по запаху.

Сухана тоже вытащили. Стоит, идёт, молчит. По команде поворачивается. Никакой. Все реакции... деревянные.

Повели нас не прямо к идолу, а чуть в сторону, в обход второго сруба.

Оказалось, цель прогулки — демонстрация возможного скорого будущего. Сруб стоит над ямой, но закрывает только её меньшую часть. Большая часть открыта. В ней — здоровенный медведь.

Я понимаю — у страха глаза велики. И мой личный страх — не исключение. Понимаю, что в свете факелов габариты и пропорции чётко не определить. Но — чудовище!

* * *

На территории России водятся медведи от 400 до 600 килограмм весом. При росте в холке около метра и общей длине тела 1.5-1.8 метра. А тут какое-то... Кадьякское убоище получается. Под три метра в длину, больше тонны весом. Я как-то гризли видел — этот больше.

В принципе медведи растут до 10-11 лет. В природе живут до 30, в неволе — до 50. Но это... Такое ощущение, что он как колоссальный кальмар — рос всю свою длинную и непростую жизнь. Может его какой-нибудь "растишкой" кормили? Или гормонами накачивали? Велесово воплощение...

Ещё и старое. В подмышках и в паху шерсть седая. Я такое у старых лисов видел. И вот этот ветеран подземно-богического фронта будет меня кушать? А как у вас с кариесом, дяденька? Хотя, когда эта туша там внизу лежит и тебя внимательно рассматривает... как-то шутки глохнут. И ведь морды у этих... кому-то братьев, кому-то — меньших, — ничего не выражают.

"Виннету, не меняя выражения лица, сказал "хау" и откусил собеседнику голову в знак окончания дискуссии".

Нас протащили ещё немного. Плотно утоптанная площадка. С одной стороны — полоса зрителей. С полсотни мужчин и подростков. Почти все — полуголые, в раскраске. Гуроны, факеншит, с делаварами. Полосы бурой болотной грязи на лицах и телах. На лбу, под глазами, на бицепсах — ярко-красные.

Это хорошо: где-то недалеко есть красная глина. Кирпичи делать буду. Если...

Если выберусь живым и в рассудке.

В фокусе дуги зрителей — три столба. Вкопанные, ошкуренные. С ремнями на них. К среднему привязали Сухана, меня — к другому, сбоку. Вяжут за кисти над головой.

Неудобно однако: кровь от рук отольёт, потом больно будет. Если...

Если будет "потом".

Сухана ещё и за щиколотки к столбу притянули. Зрители остаются за спиной в темноте. Там — тихо.

Группу поддержки не привели, клуб фанатов я ещё не сделал. Некому орать: "Россия, Россия...". Да и не про что — нет ещё России. Вот же ж — занесло Ваньку в средневековье. Ни футбола, ни фанатов, ни России. И поболеть не за кого. Да и не дадут болеть: тут болящие... быстро переходят в кормящие. Плотью своей.

Перед нами костёр. Не так — два костра. Между ними проход метра в два. Костры высокие, но не сильно широкие. Жерди чумом составлены. Между жердями плотно забито ветками и сучьями. В конце прохода между кострами, как раз перед прямым взглядом Сухана — столб. В два обхвата, в три роста. Было живое дерево — внизу ещё и корни видны.

Идол. На верхнем конце одет медвежий череп. Но не белый. Какой-то... бурый. Грязный. Цвета давно засохшей крови.

Факеншит! Так они его и в самом деле кровью мажут! И не только по челюстям и клыкам — вообще по всей головушке!

Ниже, вокруг, в три нитки, в три оборота каждая — украшения. Так иногда мои современницы жемчуга носили.

"У Лукоморья дуб зелёный

Златая цепь на дубе том".

Только здесь не "златая" — черепная. Черепа человеческие. Верхние — покрупнее, нижние — самые маленькие. Детские, что ли?

Перед идолом две голядины стоят. Здоровенные мужики. Да ещё и на возвышении — мы на них с низкого места смотрим. Волосатые. Откормленные, но не оплывшие. В белых рубахах. Сверху накидки какие-то. Наверное — медвежьи. Тоже — сильно шерстистые. Блох там должно быть... И посохи здоровенные. Не у блох — у волхвов. Выше их ростом. С загогулинами на конце. На верхнем конце — почти петля, а вот на нижнем... Судя по блеску — что-то металлическое. Дубье раскрашенное. Это я про посохи. Хотя и волхвы — тоже.

На накидках — ленточки разноцветные пришиты. И понизу — как бахрома, и так, на груди — как орденские. У каждого на шее ожерелье. Из медвежьих клыков. Белых. Будто сахарные. Даже на фоне белых рубах — отсвечивают. На плечах... будто два аксельбанта на грудь спускаются. Из чёрных блестящих когтей. На поясах какие-то висюльки висят.

Кости. Медвежьи и человеческие. У одного рядком две нижние человеческие челюсти болтаются — побольше и поменьше. Муж с женой? Отец с сыном? При каждом движении они друг о друга стукаются. Звуков не слышно — костры ревут. Не в полную силу, не как лесной пожар. Но ничего не разобрать и чувство опасности прямо... разлито вокруг. За спиной ещё слышны человеческие вздохи, почёсывание. Лес вокруг листвой немного шумит.

Но костры... Тянут на себя все внимание. И звуком, и видом.

От пляшущего пламени — взгляда не оторвать. Костровую песнь — не переслушать.

Как-то и ёрничество моё... сникло. А это плохо, эдак я и испугаться могу. И с испугу голову потерять. В прямом и переносном.

Но местные подкинули пищу для размышления.

Чем хороша самодеятельность? Участники работают на себя, на своих, на родных и близких. А не на публику. Публика здесь — я. А у них всё для своих. И идёт лепёж, импровиз и нестыковки. Свои-то поймут. Простят, посочувствуют. Сделают вид что не заметили... как лажанулся. Даже наоборот: подержат и оценят.

"А наш-то каков? Как он на ровном-то месте нае....! И слова забыл. Но, молодец, своё вставил".

А я — нет. Не пойму, не оценю, не посочувствую. Чужой я здесь, на этом "празднике жизни". Или смерти? Но — чужой. И зачем мне тогда "в чужом пиру похмелье"?

Ванюша, веди себя интеллигентно: "незваный гость — хуже татарина". Поднимем уровень собственной вежливости до татаро-монгольского! И тихо свалим. По-английски. Где тут мой лордизм-джентельминизм завалялся?

Сначала откуда-то сбоку нарисовался ещё один из этих. Из волхвов голядских. Помощник-подсоблятник. Приволок кошму какую-то, начал на ней всякие инструменты раскладывать.

Инструменты... гибрид стоматологии со слесаркой. В костном исполнении. Даже только глядеть на эти колюще-режущие... Я и не стал: есть повод переключить внимание — используем. А чего это подсоблятник полуголый? А чего такой худой? А пересчитаем ему ребра. Хотя бы чисто визуально.

Тут он ко мне повернулся. Что у него клыки медвежьи как брыли собачьи висят — я был готов. Морально. А вот что у него глаза при моем лицезрении удвояются и утрояются...

Не, ребятки-голядки-волховатки. Нефиг было меня сюда тащить. Я вам любой ритуал-церемониал поломаю. Просто фактом присутствия. Даже стишок сочинил. Специально для вас:

"Появился попадец -

Волхованию — капец".

"Капец" — поскольку капище. Место, где мне на мозги капают. А так можно любым словом с буковкой "ец" обозвать. А можно наоборот:

"Попаданец появился -

Велес тазиком накрылся".

Стишок конечно... Не Пушкин. Отнюдь-с. И не надо. Нам сейчас не до музы, нам бы дозы не хватануть. Чуждого влияния. Нам бы само-психо-стабилизацию...

Подсоблятник засуетился у кошмы, вскочил на ноги, кинулся в проход между кострами. С той стороны голядины с посохами чего-то ему рявкнули. Что-то очень сильно выразительно-возражательное.

Придурок вылетел назад. Как пробка из бутылки. Один из клыкастых, которые нас сюда привели, привязали и стояли сзади — спросил. Подсоблятник ответил. Интонация — растерянно-испуганная.

Опять, ёшкин кот, не по-русски говорят. В смысле: не по-кривски. Или — по-кривически?

В накатанном ритуале возникла пауза. Ударение на букву "у". И тянуть. Пока от тоски не завоешь. Текст они, что ли, забыли? Естественно, пошёл импровиз. А во всяких властных ритуалах импровиз... можно и головой ответить.

Придурок чуть не плачет. Тычет в мою сторону пальцем. Потом побежал вокруг костров. Там тоже ритуал: подход-отход. Только начальство здесь не обзвездённое, а обмедведённое. Не звездит, а рычит. Из-за костров видно плохо, но придурок к главным на брюхе ползёт.

"Ползи-ползи улитка. Прямо на вершину Фудзи". Ух, и навернёшься же ты оттуда.

Один из волхвов пошёл сквозь костры к нам, придурок сунулся за ним. Получил от второго акустическую выволочку и посохом по загривку. Побежал в обход, уже прихрамывая.

Интересно: бьют по голове, а болят ноги. Ну и правильно: "дурная голова ногам покоя не даёт".

А у вас, ребятки-велесятки, с кадрами плохо. Дефицит у вас кадровый. Я бы даже сказал — голод. И кадровый, и закадровый. На пособников-подавальщиков. Что ж это вы себе смену не подготовили? За тринадцать-то лет в болоте сидения?

Вот Гебельс — мужик. Сказал: "дайте нам семь лет, и мы вырастим новую германскую нацию". Как сказал, так и сделал. В начале 33-го они власть взяли, а уже в 39-ом учебный год начали с бомбёжек Варшавы.

А вы не нацию, пыточных инструментов подавальщика воспитать не смогли.

Междукостровый маршрут волхва закончился, как ни странно, не у центрального столба с "никаким" Суханом, а у моего. Голядина подошёл на два шага и уставился на мою голову.

Под изучающим взглядом этого урода я несколько задёргался. Чего это он? На мне узоров нет. Смутиться бы, покраснеть бы и убраться бы... Куда подальше. Хотя куда я от этого столба денусь? — Как привязанный. Без "как".

Волхв поднял свой посох и осторожно потыкал им в мою голову. Мне такое обращение не понравилось. Я сначала зашипел на него, потом покрыл матом. С добавлением индустриализмов. Типа: "раскернить тебе шарокат опорно-двигательный". Мужик слушал внимательно, даже голову набок наклонил. Потом неожиданно сильно стукнул меня по голове. Я взвыл. Он снова стал поднимать свою дубинку.

Тут я завыл уже в голос. От страха. По-волчьи. Пугаясь и пугая. Напрягая горло, модулируя уходящий вверх звук.

Хорошо получилось. Но воздух в лёгких кончился. Волхв некоторое время смотрел на меня выжидательно, потом снова поднял своё дубье.

И вдруг откуда-то издалека, откуда-то слева раздался ответный волчий вой.

Тихо стало.

Совсем.

Только дерево в огне треснуло.

Даже листва не шелестит.

Откуда в медвежьем урочище волки? Никогда волки рядом с медведями не живут. Их охотничьи тропы не пересекаются. Даже волчья стая отходит от добычи, когда голодный царь лесных зверей рычать начинает. Тут же вокруг везде медвежий запах. Никогда...

Кроме одного исключения. Ивашко говорил тогда, ещё возле Снова, что князь-волки втроём берут взрослого медведя.

О-ох... Опять мой предрассветный призрак шалит? Так я, вроде бы, ещё никого не убил. Тут наоборот — меня... Или он душу мою пасёт — не хочет в чужие лапы отдавать?

Я ощерился на волхва. Как-то совершенно естественно разошлись губы, показывая зубки мои. Клыки-клычочки. Верхняя губа поднялась, начала подёргиваться.

Сейчас кинусь.

На грудь, в горло.

Плевать что привязан.

Загрызу.

Хрип вырву. Зубами. Вцеплюсь и вырву.

Я начал набирать воздух в лёгкие. И... получил мощный и точный удар концом посоха в солнечное сплетение. У-у-ё-к-л-м-н... Б... больно. Аж слезы выбило.

"Опять на святое распятье

Смотрю я сквозь радугу слез".

Какое, нахрен, святое! Какое распять... Дерьмо, мусор и мерзость!

И люди здесь — такие же! Предки. Предатели и мерзопакостники. Маразматики и мазохисты. Садюги этнографические. Колдуны дерьмово-медвежьи. Уй как больно-то...! И не вздохнуть, и не пукнуть.

Согнуться не давали привязанные над головой руки. Волхв что-то крикнул мне за спину. Оттуда осторожно, но возразили. Голядина снова перехватил посох по-боевому и повторил команду. Сзади вдруг к моей голове прикоснулась рука, подцепила узел банданы на затылке и сдёрнула её.

Этот... "шляпник", выдвинулся из-за моего плеча и, держа мою тряпочку на далеко отставленной вытянутой руке, шагнул к волхву. Тот отшатнулся, даже отступил на шаг, вытянул посох, на нижний конец которого мою косынку и надели. И вот так, на вытянутом посохе, понёс мою бандану к костру. Будто змею ядовитую. Или — неразорвавшийся боеприпас.

Но не донёс — из-за костров раздался окрик. Командно-недовольный. Все замерли.

Немая сцена: "к нам приехал ревизор". Точнее: три. Ревизора.

В проходе между кострами появились новые персонажи. "И снова на арене" этого... дурдома три волхва. Два крайних — типовые. Волосатые, клыкатые, посохатые. А вот между ними... Самая главная голядина? Дед древний, седой, в дугу согнутый, плохосамоходный. Ручки трясутся. Тремор.

Тремор покоя — наблюдается при болезни Паркинсона. Голядина паркинсоноидальная.

С бубном.

Офигеть! Вот только цыганские танцы в качестве последнего желания... "Холодец заказывали?". И пошла... "цыганочка с выходом".

С выходом приговорённого к заключению в иных планах бытия.

Волхвы собрались вокруг деда. Он у них что, главный? Это про вот эту развалину Кудря покойный говорил? Вот этой коллекцией старческих болячек меня Хохрякович пугал? Вот от этого... "клиента богадельни" никто живым не уходил? Да он же ещё и слепой!

Мой (мой волхв?! Абзац. Хуже — абзациирую не переставая...) подсунул на палке тряпку для рассмотрения.

А дед-то — чуть не носом водит. Зато поддерживающие его как-то... сильно отстранились. Не отпустили деда, но морды отворотили. Будто от моей головной повязки сероводородом несёт.

Тоже мне, мамзельки обдиоренные. Я в ней и пропотел-то всего пару раз. От самих-то чёрте чем воняет.

"В чужом глазу и соломину видно...". И добавить: "а в своём заду и дерьма не унюхать".

Голядины долго обсуждали эту тряпку, пару раз свернули и развернули. Мяли, рассматривали на свет. Явно — под разными углами к освещению. Как у них тут с голографией? Будто ищут в ней чего-то. Потом дед тяжко вздохнул и вернул тряпку на подставленный посох.

У деда на лице — "следы несбывшихся надежд". У остальных — явное облегчение. Как при удачном извлечении взрывателя в полевых условиях.

Бандана полетела в костёр. Первый чисто имущественный ущерб от этих... гопников.

Я хотел, было, возразить, живописать неизбежные санкции и ожидаемый размер компенсации. Но мне заткнули рот.

Нет, не заткнули. Сзади накинули ремень так, что он проскочил между челюстями аж на десны за зубами. Рот ни открыть, ни закрыть полностью.

Ух как противно.

Найдём в этом что-нибудь положительное? — Да запросто. Аж два. Во-первых, можно дышать, во вторых — ремень завязали на затылке. А не на столбе. Тогда бы я голову и повернуть не мог.

Не ребята, вам до Саввушки... триста вёрст и все лесом.

— Глава 59

Тут до меня дошло, чего они так об этом моем платочке зараспереживались. Слово помогло. Они несколько раз повторяли "науза", "наузник". Не подгузник, а "наузник".

* * *

Так называли на Руси колдунов, ворожей, знахарей. "Наузы" — привязки на шею: травы, коренья и иные снадобья (уголь, соль, сера, засушенное крыло летучей мыши, змеиные головки, змеиная или ужовая кожа и проч.).

Так — с века восемнадцатого. К тому времени — на шею. Как крест. Смысл — лекарственный. Лечение или профилактика. Даже на ружья такое навязывали. Для повышения кучности, дальности и убойности.

А вот в этом среднем средневековье "науза" — амулет оборотничества. Символ пройденной инициации.

Речь не о буквальном превращении в зверя (волка, рысь, медведя) или птицу (сокола, сороку...). Человек, войдя в инициацию, узнавал: физического превращения не происходит; таинство в другом: подростки становятся взрослыми, получают новый социальный статус — полноправный член общества — и новые права: право быть воином, иметь жену, заниматься магией.

Воин, выживший в битве, одолевший врага, проходил следующую инициацию, получал новое имя. Прежде чем перейти на новый уровень, человек должен испытать частичное разрушение, подавление, агрессивное воздействие извне. В инициации — частичную деградацию человека в зверя.

Особая реакция именно волхвов происходила от того, что пресловутый Всеслав Волхов всю жизнь носил наузу — повязку на голове. Очень похожую со стороны на короны европейских королей. Знаменитая его "волшебная каска". Только у него не зубцы, как на короне, а узелки. Узы. На голове. На-узы.

У меня — тоже головная повязка. Тоже с узлом. Мужи христианские на Руси платков головных не носят. Значит — я язычник. Инициированный. Оборотень. Зверь. Какой? Если медведь — значит свой. Но... был мой вой и волчий отклик.

Это ещё один круг проблем. Медведь — существо всеядное. С голодухи или при болезни кушает человеков. Спокойно таскает из дворов сторожевых собак. Даже своего брата-медведя может убить и съесть. Например, после боя за самку.

Но волков медведи не едят. На волков не охотятся. Волк — высшая ступень пищевой пирамиды. Хотя и волки на медведей не охотятся. Если и пробуют медвежатину — только в виде мертвечины. А поскольку волк, в отличие от медведя, к падали относится резко отрицательно, то и медвежатина в волчьем меню — крайняя экзотика.

Казалось бы: какое отношение имеют эти межвидовые разборки в дикой природе к межчеловеческим отношениям?

Для христианина — никакого. Поскольку "господь сотворил человека по образу и подобию своему". Звери — отдельно, люди — отдельно. Как мухи и котлеты. Был бы рот свободен — заорал бы: "Слава Христу!". Но здесь язычники. Для них тотем — знак сущности. Взаимоотношения зверей в природе превращается во взаимоотношения людей, им поклоняющихся.

Племена ввязывались в бесконечные войны из-за тотемных конфликтов. Потому что "дух изюбра восстал против духа амбы" или, там, "серый лебедь кипчаков побьёт беркута каракатаев".

Чтобы не захлебнуться в огрызках собственных мыслей человек строит систему. Собирает блоки информации, чувств, ощущений. И присваивает им название. Похоже на файловую систему. "Файл — именованный набор данных". Имя — символ. Любой — акустический, буквенный, графический... Как иконки в современных компьютерах. Или мелодии, которые в мобильниках навешивают на звонки конкретных абонентов.

Имя не может быть произвольным. Компьютеры в сети могут работать с восемью трехсимвольными группами цифр по IPv6, а человеки — нет. Нужно что-то осмысленное, ассоциированное с сущностью. В моей первой жизни это была целая наука — как выбрать удачное имя для сетевого домена.

Если я — "волк", то именно это имя, этот образ выражает существенную часть моей сути. Если голядина — "медведь", то... то его дело лежать зимой в берлоге и сосать лапу. Возможно, что-то похожее они себе и устраивают. Связь-то двусторонняя — сначала имя выражает сущность, затем сущность начинает под это имя подстраиваться. А потом и не поймёшь — что первично.

Ребёнок навешивает на звонок с телефона матери фразу: "Ё-моё, мама звонит!". Символ ожидаемой родительской выволочки. Естественно, данная акустическая последовательность скоро начинает работать как электрический звонок на собак Павлова. Не в смысле выделения слюны, а наоборот: в смысле полной блокировки ранимой детской души от благотворного родительского воздействия. Звонок на любую тему начинает восприниматься как воспитательное мероприятие. Ну, а когда ребёнок ждёт что б его отругали — он это получает. Символ и сущность срастаются всё крепче.

Другой пример. Церковный раскол между Римом и Константинополем прошёл по довольно мелким поводам. Но имена новых сущностей возникли. И до раскола христиане на западе и на востоке были разными. Но осознание разницы, собственной отличности пришло в широкие массы лет через сто после взаимной анафемы. Вот и прикинь — то ли папа с патриархом бабла не поделили и... паству поименовали. А потом уже пастыри свои стада развели. То ли "скотинка двуногая", ещё не осознавая, уже расходилась в стороны, а иерархи только лейблы вдогонку пришлёпнули.

* * *

Главный голядин нашёл "соломоново" решение — "фтопку". Бандана влетела в пламя костра, пыхнула, распалась на несколько чёрных лоскутов. Они свернулись и, через мгновение, исчезли в огне.

Тут ты не прав, голядина голядская. Это для вас моя бандана — науза. Символ моей сущности. С двухсторонней связью: грохнул символ — душа рассыпалась. А я — атеист. Я со всех этих суеверий, да и "верий" тоже — всегда громко смеялся. Вы видите амулет, оберег, ключ. А мне этот платочек — удобно тыковку прикрыть.

Ты ещё трусы мои зажарь. Если найдёшь. В надежде ослабить либидо и ограничить потенцию.

Ну ладно, повязку головную сожгли. А голова-то осталась. А голова у меня... нестандартная. Я своей головой не только кушаю. Я ею иной раз и думаю, я ею ещё "зайчиков" пускать могу.

Вид лысого подростка с плешью от лба до затылка несколько встревожил волхвов. Но полуслепой дед не заметил, а помощники... не сочли важным для доклада, отвлечения внимания начальства и очередной задержки ритуала. Раз главный не обращает внимания...

* * *

Как на подводной лодке:

— Матрос! Здесь стоять нельзя.

— Старпом пробегал — ничего не сказал. Значит можно.

Вечная проблема иерархических систем — принцип Питера:

"Каждая иерархическая система стремится к тому, чтобы все уровни управления в ней были заняты некомпетентными людьми".

Закон — "железный". На нем и Советский Союз развалился, и Британская империя накрылась. А уж сколько американских корпораций...

* * *

Так что, мне дали передышку. Ночь коротка, они уже кучу времени потратили. Пора запускать следующий акт ритуала.

"Шоу — маст гоу".

Все волхвы уселись на землю, подогнув под себя ноги. Один из них всунул пальцы себе в рот, что-то ухватил там и начал вытягивать. Тянет и тянет. Я бы и рот открыл. От удивления.

Только от ремня рот у меня и так не закрывается. А он тянет и тянет. Что-то длинное, тонкое, белое. Глист?! Кишки?! Чуть не вывернуло. Волхв остановился, оглянулся и провёл пальцем по этому... извлечённому. И это... зазвучало! Струна!

"Нету палка, есть струна

Я хозяин вся страна"

Резкий, жужжащий звук проплыл над поляной. Сразу снова стало тихо.

Дзз-з-н-нннь...

Волхв повторил. Выше тоном. Звук нудный, зудящий, свербящий.

Ещё щипок пальцем — зудение повышалось и ускорялось. Начало ломить зубы.

Начались "переборы" — струна не ограничивалась одной нотой. Совершенно не гармонически, какофонически волхв начал выдавать последовательности из двух, потом из трёх нот.

Та-ти-ту, та-ти-ту, та-ти-ту...

Становилось страшно, что-то нечеловеческое. Чужое и чуждое. С каждым разом тональность поднималась. Уже почти визг. Вот он ещё раз дёрнет и струна лопнет.

Вдруг у меня за спиной запел голос. Точно попадая в тональность последней ноты чистый мальчишеский голос, повторил её и пошёл дальше, ещё выше.

Пение без слов, чистый вой.

Вой... ну не знаю.

Я бы сказал — вой звёздного одиночества. Безграничного. Безвременного. Безысходного. Ничего — нет, и ничего — не будет. Нигде и никогда. Тоска. Жалоба на эту тоску, на это одиночество. И угроза тому, кто попытается даже не избавить от одиночества, а просто... быть. Быть где-то в этом мире.

Нарушить единственность.

Голос пропел четыре такта, смолк. И в полной, мёртвой тишине, где единственный звук — шипение пламени костров, стукнул бубен.

Среди волхвов уже не было старого полуслепого, полусогнутого плохоходящего деда — был медведь. С бубном.

Здоровенный, примерно метр в диаметре, бубен. Медведь послушал звук, наклоняя к этой "тарелке" голову. Покачал головой.

Один из его помощников подал кувшин. Медведь наклонил бубен и налил в него молока из кувшина. Потряс, покачал перед собой, чтобы равномерно расплескалось. Коротким, резким движением выплеснул молоко через левое плечо прямо в костёр.

Только в этот момент я разглядел пальцы, ухватившие обечайку инструмента. Так это не медведь! Это же дед в костюме медведя! Но ведь он тут только что был почти развалиной, еле ходить мог. А рост такой откуда прорезался? Впрочем, роста добавилось от медвежьей головы. Дед наверняка смотрит в открытую пасть, а дальше просто череп медвежий.

Но динамика, пластика?! Он же сам стоять не мог только что! А тут такой резкий мах через плечо...

Дед перевернул бубен другой стороной, плеснул и сюда молока. Повозил пальцами, что-то напевая под нос. Снова резко сбросил излишки молока. Уже в другой костёр, через другое плечо.

Костюм — костюмом, но почему он стоит ровно, прямо как молодой?! И ещё: у него на ногах штаны из медвежьей шкуры, с когтями. Комбез такой. Наверное. Но я никогда не видел комбезов с когтями, которые подбирались. При движении деда хорошо видно: когти поджимаются, вцепляются в землю для устойчивости. А потом отпускают, расслабляются.

Мотивчик, который дед курлыкал себе под нос, распространился среди присутствующих. В толпе зрителей его начали подтягивать, ещё тихо, вполголоса. Такое... ритмическое мычание с закрытыми ртами.

Дед повернулся к зрителям спиной и пошёл к идолу. По коридору между костров. Костры резко воспрянули. Пламя поднялось, загудело в другой тональности. Мощнее.

Дед пошёл змейкой. Шагнул в левый. В костёр. Почти в пламя. Остановился у его края и взмахнул бубном. Держа его горизонтально, пронёс насквозь. Будто срубил языки огня. Пронёс — и огонь поднялся следом. Выше прежнего.

Шагнул к другому костру, одновременно переложив бубен в другую руку и перевернув его. Снова пронёс его через огонь. Следующий шаг. Здесь снова запела струна. Пока ещё тихо, под сурдинку. Начала звук и оборвала. И так на каждом шаге, повышая и громкость, и тональность.

Дед уходил между костров к Идолу, мне его закрывало пламя, я вглядывался в просветы костра до боли в глазах, до слез. Там что-то происходит, что-то очень важное. Главное. А мне не видно.

Вот Сухану видно, его столб прямо напротив прохода.

Вид напарника впечатлял: широко открытые глаза, отвалившаяся челюсть. Он весь вытянулся туда, к огненным воротам. Но... ремни не пускают.

Вот это, вид привязанного к столбу, висящего на связанных руках и тянущегося всем телом вслед колдуну мужика, несколько привело меня в чувство.

Мы сюда зачем пришли? — Производить выемку душ. Наши души будут вынимать. Сухан, похоже, для этой... "экстрадиции" вполне созрел. А со мной... Не-а, лядины лядские, мне хоть какой цирк покажи, а душу вынуть не сможете.

Потому что у меня души нет.

Не-ту-ти. У меня вместо души — психо-инфо-матрица.

"Нельзя объять необъятное".

Тем более — нельзя "отъять". Отсутствующее.

"А ударник гремит басами

Трубач выжимает медь

Думайте сами, решайте сами

Иметь или не иметь".

Вот я и не имею. А дальше решать вам — сможете вы мою матрицу вынуть, проглотить и переварить. Или — подавитесь.

Моя матрица представилась мне в виде такого... кубика Рубика. Непрерывно перещёлкивающего, меняющего расположение окрашенных квадратиков на своих гранях.

Волхв в медвежьей амуниции в моей воображаемой картинке задумчиво рассматривал это чудо технологии и геометрии. Потом открыл пасть и попытался проглотить. Ага. Я повысил скорость мелькания окрашенных фрагментов, добавил оттенков красного. Некоторые квадратики разогрелись и светились от жара.

Мишка в моем внутреннем кошмаре зажмурился, распахнул пасть и... загрёб кубик моей души в себя лапами.

А фиг вам. Я добавил воображаемому кубику моей личной психо-матрицы четвёртое измерение. В виде множества кубиков, образующих светящийся и медленно гаснущий след траектории движения. След вылетел наружу из мишкиного голядского брюха и стал завиваться вокруг волхва. Всё быстрее и запутаннее. Ускоряя движение и перещёлкивание.

Получающаяся паутина светящегося следа становилась всё гуще, пока не превратилась в кокон.

Плотный такой пёстренький кокон, который полностью закутал медвежье подобие. А потом кокон начал усыхать и стягиваться. Из-под него доносился постепенно затихающий медвежий рык. Кокон несколько раз дёрнулся, в разных местах из него чего-то пыталось выпереть. Потом — затих.

Всё. Можно снять шляпу и произнести надгробное слово.

Вот какой я молодец — Велесовых слуг одолел. В собственном воображении.

Теперь остался пустяк — та же победа, но в реале.

В реале было... реально. Дед возвращался. Мне его не было видно — пламя костров поднялось, сменило цвет на более тёмный. Стало более шумным и неоднородным. В кострах что-то прогорало. Что-то проваливалась внутрь. Но сквозь всю эту огненную и шумовую суету шёл дед. Не видно, но слышно.

Над поляной, над шумом огня, над ритмичным мычанием зрителей всё сильнее, громче, подавляя — звучал бубен. Не тот глухой короткий звук, который был в начале — звонкий, чёткий. Всё ближе к колокольному.

Бум, бум, бум...

Волхв делал два шага и подпрыгивал. Когда почти трёхметровая громадина с места подпрыгивает на метр... А когда знаешь, что внутри у неё немощный дедуля, которого только что, вот тут же, под руки водили... Волхв вышел на середину поляны и, продолжая бить в бубен своей колотушкой, стал поворачиваться. Медвежья голова медленно, сектор за сектором, сканировали окрестности.

Понятно, что чучело. Медвежий череп, обтянутый медвежьей же шкурой. Но в этом черепе светились глаза! Тускло-красным. Две светящиеся в густой тёмной шерсти точки.

Фигура вымётывалась в высоту. Рушилась обратно на землю. И замирала. Никакой лёгкости, легкоатлетической, гимнастической грации. Мощные косолапые ноги. Мощные кривые когти на лапах, впивающиеся в землю. Два тяжёлых, косолапых шага. В раскачку, с глухим порыкиванием.

Так идёт царь зверей, так идёт Велес, так идёт смерть. Не торопясь, неотвратимо и неостановимо. Никаких кружений, поклонов. Только короткие повороты головы, морды влево-вправо.

Полуприсяд — новый прыжок.

Бубен! Когда волхв повернулся в мою сторону, я разглядел: вместо грязно-белой кожи, как было в начале — рисунок. Проступил от всего этого. От кормления молоком, от согревания огнём.

Поверхность бубна разделена горизонтальными полосами на три части. В верхней — силуэты птиц, в средней — две коровки с гипертрофированными выменями, в нижней — несколько человеческих скелетов. А в середине средней полосы, в середине всего бубна, в его сердце — красное кольцо. И в нем — красная же оскаленная голова медведя.

Глазки у медведя маленькие, невыразительные. Но здесь... они смотрят на тебя. Всегда, отовсюду. Злобно и неотрывно.

Дед сменил бой. Теперь колотушка била в нижнюю и среднюю полосу. Но не в сердце бубна. Бум-бам, бум-бам. Снова коротко зазудела струна. И сразу два волхва шагнули к Сухану. А он так и висел, привязанный к столбу. Выпученные глаза, открытый рот. Слюна на подбородке.

Волхвы поймали ритм зудения струны и синхронно воткнули в живот Сухану, по обе стороны от пупка, две костяные иголки.

Я их на кошме на земле видел. Сколы медвежьих костей малых диаметров. По длине — от двух до десяти сантиметров. С одной стороны заточены, с другой — круглые деревянные головки.

Две такие штуки волхвы и воткнули. Сухана сразу отбросило к столбу. Не волхвы отбросили — он сам, собственными его мышцами. То он на руках висел, а то всей спиной прижался. Впечатался. Кажется, он на мгновение пришёл в себя — попытался что-то крикнуть. Но дед ударил в бубен. Две ноты, два колокольных голоса поплыли над поляной. Покрывая все звуки даже не мощью, а чистотой и слитностью своей.

Один из волхвов ухватил вставленную в тело Сухану иголку и пошевелил. Ещё раз пошевелил. На коже выступила капелька крови. Волхв удовлетворенно кивнул. Присел перед Суханом, вытянул язык трубочкой, и кончиком, обводя воткнутую иглу по кругу, слизнул выступившую каплю крови.

В замершую после бубна тишину, ворвался высокий детский голос из-за моей спины. Высокая нота, мгновенно перешедшая в скороговорку. Что-то такое... пожелание, молитва? Бубен рокотал фоном, снова зазудела струна.

И снова волхвы синхронно воткнули в Сухана пару иголок. В солнечное сплетение. Мужика аж выгнуло. Потом я увидел его лицо — он пытался вздохнуть. И не мог. Пытался глотать воздух, запрокинул голову, лицо начало синеть. Снова скороговорка. Теперь вступили и остальные. Низкие голоса зрителей повторяли рефрен скороговорки. Сухан задыхался, дёргался. А бубен рокотал.

Только когда Сухан обмяк, снова повис на руках, тренькнула струна. Раз, и другой, и третий. Бубен ударил в голос. Сухан снова задёргался. Рванулся. Запрокинув голову, с воем схватил, заглотил в себя воздух. И замер у столба. Так и не открыв глаз, не закрыв рот.

В свете костров хорошо было видно, как его прошибло потом. И эти отблески на мокром теле показывали, какая неостановимая дрожь его трясёт.

Ванюха! Ванька! Иван, мать твою...!!!

Мне пришлось кричать самому себе. Чтобы оторваться. От... всего этого. От зрелища, от звучания. Закуклиться и изолироваться.

Меня самого трясло. От напряжения. До тошноты. Но в голове несколько просветлело.

Ты что, не видал такого? — Такого — нет. — А похожее? В чем-то, где-то... сходного мелочами...

Наложение акустики на тета-ритм головного мозга. Они так и эпилепсию спровоцируют. Или проявления беспричинной агрессии и прочей психической нестабильности.

Впрочем, у этих... идолопоклонников — всякая агрессия "причинная". Фанатизм лечится только отстрелом. А насчёт нестабильности психики... Кто-то из исследователей сибирских шаманов в девятнадцатом веке начал свою статью так:

"Психическое здоровье сибирских племен существенно хуже, чем у их соседей. О предполагаемых причинах говорить здесь почитаю неуместным. Посему прямо перейду к описанию шаманских ритуалов".

Связка понятна?

Тебя барабан с однострунной скрипочкой-щипалочкой напрягли? Это тебя-то, Ванятка?! Любителя рока и фолька! Где "без стука — нет звука". Ну-ка вспомни: "Барабаны ревут в роке. Барабаны твоей судьбы". Ты же с детства в этом во всем. Тебе "Битлы" — мягкие, "Роллингов" подавай. Со всеми стерео и квадро. С басами, которые не ушами — ногами через пол ловишь. И текста у голядей нет. Русский рок — с текстом. С умным, парадоксальным, многослойным и многосмысленным. А тут... ни "Арии", ни ДДТ.

"При деньгах, а всё же нищий.

Продолженья просят рода

Эти чёртовы глазищи".

Молодец Шевчук. Всегда актуально. А "повойные" песни Владимира Семёновича? Чуть прибавить ударных. Воющий от тоски голос с рвущими душу барабанами. Не пробовали? А тут...

Чем они хотят психику мою давануть?! Без ревербератора, без квакушек. И это тебе, который выдерживал часовые танцевальные марафоны под рёв трёхэтажных динамиков над ухом? А лёгкий рок под стук мотора дизель-поезда на холостом ходу? Когда мои бойцы допились до такого состояния, что я боялся отойти от вагона — выпадут. А они никак не хотели уходить из тамбура и "ломали рок" под звук поршневой группы. Пока не уехали. Слава богу — все. И — целые.

А свет? Это что — цветомузыка? А где синхронизация цвет-яркость-звук? А экраны и отражения? А фокусировка и двигающиеся световые пятна? А стробоскоп? Лучшее средство при воздействии на ритмы коры. Не вашей, деревянной, а той, которая обезьяну от крокодила отличает. Дальше только радиофидер на язык. Ну, или в какое другое место. С доступной слизистой. Минуя тридцатикилоомное сопротивление сухой кожи трезвого человека. Напрямую воздействуя на ауру.

"Закон Ома — суровый, но справедливый". И не путать Ома с Юмом, а Фарадея с Фрейдом.

Разве эти голядины волхвохуечные могут тебе нормальный музон забабахать? Вот с этим деревянно-кожаным инструментарием? После электро-психо-делики?

"Разве Нимфа глазет даёт? Туды её в качель!". Не смешите мои копыта.

И иголками в разные места до крови — мы проходили. В конкретно моё любимое тело, до моей красной крови.

* * *

Дела мои северные. Уренгой, перевахтовка. Одна вахта улетела, другая сидит в Тюмени. Погоду ждёт. Погода... Столбик падает на глазах. 20, 25, 30, 33. Ветер... ещё не ураган. Штормовое — прошло по радио ещё утром.

Там место такое... От Обской Губы вёрст сто. Оттуда, с Ледовитого, начинает дуть. Тундра. Ровно. Ветер разгоняется до... Ну, как ему хочется. В других местах когда холодно — ветра нет. Пришёл антициклон и встал. Область избыточного давления. А в Уренгое мороз — с ветром, ветер — со снегом.

Ждут ребята погоды, молодцы — отзвонились.

А мы сидим в казарме в промзоне. Здание ходуном ходит от порывов. Фундамента-то нет — вечная мерзлота под нами. На всю промзону до материка пробили только одну скважину. 40 метров. На неё все заземления завели. Как в мастерских силовое включают — у меня компы вешаются. По будним дням работать — два часа перерыва — утром и около пяти.

Сидим вдвоём. Напарник у меня... Парень молодой, прошлогодний выпускник московского одного ПТУ. Хотя по возрасту... Да и женат уже, и дети есть. Ключник. Ходит со здоровенным ключом, как в кино надзиратели в тюрьмах. Похоже. Потому что перед всякой дверью сначала по ней ключом стукнет. Как надзиратели по решёткам...

Причина — воздух вымораживается, заземления нет, проводимость между частями стального каркаса здания... непредсказуемая.

Статика накапливается-накапливается... И тут ты пошёл дверь открыть. Разряд статического электричества бьёт по пальцам. У каждой двери, каждый раз. Искра в темноте видна — полметра. По пальцам. Больно.

Сидим вдвоём. Полярная ночь, пурга, никого больше. Ящик "Сланчев Бряга" и пять буханок чёрного хлеба. Пьём и закусываем.

Тут он про иглоукалывание и начал рассказывать. Ещё бутылку этого болгарского бренди уговорили — давай попробуем. На мне. А у него и инструмент с собой. Вот полсотни своих иголок он в меня и вогнал. Каждую — до крови. Нет крови — не попал в активную точку. Рассказывал и о меридианах на теле человека, и о девяти методах — куда втыкать. И про "длинный путь". И всякие страшные истории.

Ну, тут я и сам могу вспомнить. Приятель в Волгограде чуть срок так не поднял. На ровном месте, во вполне легальном сеансе отключил пациентке сердце. Остановил. Путём укола иголкой под колено. Хорошо, парень среагировал быстро. Дальше традиционно: непрямой массаж, реанимация, благо все рядом.

В Уренгое обошлось без врачей. Бренди с чёрным хлебом в качестве основной и единственной закуски — а и пофиг нам весь тот инь с ихней янью.

Мы тогда от всего этого... воя северного ветра построили непротиворечивую модель "пророкизма". Откуда берутся пророки и пророчества.

Начали с Настродамуса, Иеремию вспомянули, Леонардо. Детишек этих португальских. Опять же, как же без Ванги? Потом и Гаутаму зацепили.

В принципе, если в уравнении поля Умова-Пойтинга кое-что сделать не гладкой дифференцируемой функцией, а вероятностной величиной, то, даже при малых сигмах, получается очень интересный гауссов "колокольчик". С двумя значимыми "хвостами". На одном краю диапазона — полное распадение "душ", на другом — реинкарнация в прошедшем времени. В смысле: в прошлом времени данного индивидуума. Причём — сильно в прошлом.

Граничное условие — примерно два в двенадцатой оборотов планеты. Почему планеты? — А потому что магнитное поле Земли забивает все остальные воздействия. Мы же как плазма в магнитной бутылке — только так и существуем. Правда, поле пульсирует. Флуктуации проходят. Не катастрофы типа двухразовой переполюсовки Земли, следы которых геологи находят. Колебания ограниченного диапазона. Там ещё надо экстремум считать по дивергенции ротора дивергенции.

Кое-какие похожие мысли мне потом у Блаватской попадались. Да и в "Империи ангелов". Если знаешь чего искать, то... Только там всё сильно гуманитаристически.

Нынешний мой опыт продолжает ту давешнюю тему. Мы тогда так "набрендились", что даже закон причинно-следственных связей не учли. А ведь если добавить... И ещё это мировое дерево. Иггдрасиль. Можно решить проблему "добросовестных лжепророков".

Душа влетает в прошлое. От трёхсот лет и далее. И там пророчествует. Но вляпывается не в своё прошлое, а в произвольную ветвь мирового дерева. Тогда будущее данной конкретной ветви и пророка в ней может, вообще говоря — существенно, не совпадать с прошлым данной конкретной души. Так что — "не врёт, а заблуждается".

* * *

И вот, когда я закатил кубик Рубика своей психо-информо-матрицы в эдакие эмпиреи, эти гоу-лядские подсоблятники скотского падальщика собираются мне душевную кастрацию устроить? Задушевно-музыкально. Вы сперва найдите искомое. А уж потом... А потом я вам весь пищеварительный тракт испорчу. Выгрызу всё. Вплоть до толстой кишки. Я не брезгливый — выгрызу.

Так что — прорвёмся.

А вот Сухана сильно разобрало. Волхвы продолжали втыкать ему свои костяные иголки. Толстые. Такими до шестнадцатого века работали. Каждую до крови. Мужик становился похожим на ёжика. Что радует — ни в кисти, ни в пальцы рук волхвы не колют — высоко. Уши тоже не прокалывают.

У меня аж от сердца отлегло.

Слишком много стало неприятных последствий. Когда пирсинг пошёл в массы. В ушах чересчур много нервных окончаний. И слишком близко к голове. При такой плотности легко ошибиться, а естественных противовесов... А вот то, что они за его брови взялись...

Ё-моё! Да ещё и веки! И вокруг крыльев носа...! Зае... заакупунктуркуют мужика насмерть.

Размер активной точки зависит от разных факторов, включая эмоциональное состояние. Если Сухан сейчас... за гранью столбняка, то у него эти точки могут быть двойного размера. Соответственно, в местах их плотных скоплений — с перекрытием. То-то у этих... голядских пунктирщиков такой жёсткий выходной контроль с летальной выбраковкой.

Волхвы закончили втыкание. Ритм бубна изменился, замедлился. Колотушка работала только в нижнюю треть. Низкий бам.

Остальные волхвы собрались вокруг главного, взялись за руки. И начали водить хоровод. Совсем не по-детски. Низкие мужские голоса, замедленный темп, резкие обрывы звука и движений... Ощущение отнюдь не детского праздника. Скорее — надвигающейся опасности. Глобальной катастрофы. От которой не убежишь.

Волхвы то приседали, то подпрыгивали. Медведь в середине двигался в противофазе. Поворачивался внутри круга против часовой стрелки, косолапил. И рычал. Когда дед выпрыгивал — глаза медвежьей его головы резко вспыхивали. И медленно затухали.

Вдруг круг распался. Волхвы опустились на колени, сцепили руки у себя за спинами. И пошли вокруг медведя на коленях.

Нога, согнутая в колене, ставится на всю ступню. Не выпрямляя её, перенести на неё вес тела, вторую ногу поставить также согнутой, впереди себя. А колено первой опустить и упереться этим коленом в землю.

Я такую проходочку видел. Так подходит ученик к сенсею на татами. Не равный — стоя, не раб — на коленях. Ученик — переходя с одного колена на другое.

Волхвы сползались к медведю в центр. Дед уже перестал прыгать. Здоровенная, чудовищная фигура. В отсветах пляшущего пламени костров. Поднял бубен над головой, будто пытаясь сохранить его от ползущих. И ударил колотушкой в верхнюю треть.

Б-и-и-м.

Звук ещё не закончился, а волхвы вокруг медведя попадали на землю. Будто мёртвые. Но дед не остановился. Колотушка снова ударила.

Теперь колотушка била в верхнюю и в нижнюю трети. Так это же шаманское мировое дерево! На бубне проступил трёхчастный мир шаманов. Вверху духи, в середине — живое, внизу — мёртвые.

Шаманы не различают покойников на плохих и хороших.

Сначала он бил в среднюю и нижнюю полосы бубна. Переводили Сухана из живого в мёртвое. А теперь его душу тянут из мира мёртвых в верхний мир — мир духов. Вовсе не обязательно добрых.

Волхвы поднялись с земли и начали... предпродажную подготовку. Сухана.

Не знаю что противнее — видеть, как в твоего спутника втыкают костяную иглу, или видеть как её вытягивают. Как ту, длинную, сантиметров пять-шесть, иглу, которой было насквозь, так что оба конца снаружи, проколото веко, медленно, чуть покачивая, вытягивают наружу. А потом волосатая морда слизывает выступившие на веке капельки крови.

Сухана отвязали от столба. Но он так и оставался неподвижным, с поднятыми вверх руками, с остановившимся взглядом. Статуя. Зажатая собственной судорогой. Нет даже дыхания.

По мере того, как выдёргивали иголки, мышцы расслаблялись.

Вот выдернули иголки из крыльев носа и руки опустились. Упали и висят. Как плети. Ещё пара игл — Сухан тяжко, стоном-всхлипом вздохнул. Но глаза не двигаются. По его глазам, по чудовищно расширенным зрачкам пляшет тень медведя. Тень пляшущего волхва в медвежьей шкуре на фоне двух пляшущих костров. И бубен. Бам-бим, бам-бим, бам-бим. Тянет из зомби душу. Из мира мёртвых в мир духов. Минуя живых.

Ритм ускорялся, взвинчивался и вдруг — тишина. Волхвы отступили от Сухана. Он пару секунд стоял неподвижно. Потом — осел мешком. Ноги подогнулись, проехался спиной по столбу. Стек на землю. Кучей.

В тишине жалобно тренькнула струна. Скорбно. Плачуще. Соболезнующе. Раз. И затихла.

И снова зазвучал бубен. Ярко, резко, требовательно. Бим-бам, бим-бам.

"Вставай мертвец. Вставай — боги зовут. Жизнь — кончилась, рабство — нет. Вставай. Вставай служить и прислуживать. Исполнять волю и слово. Повелителя и владетеля. Твоего"

Дед всё повторял какое-то слово на своём языке. "Клаусутти, клаусутти, клаусутти". Знать бы ещё — что это значит. На этом голядско-шаманском. Потом он отдал помощнику бубен с колотушкой, подражая медведю, вперевалочку подошёл к Сухану. Поднял руки-лапы вверх. В каждой было по зеркальцу. Медное или там, бронзовое. Овальные, довольно большие — сантиметров тридцать по большой оси.

Он сначала посмотрелся сам. И так... довольно заурчал. Потом развёл руки и вывернул кисти. Так чтобы видеть в зеркалах отражения костров за своей спиной. И снова заурчал. А потом начал крутить их в поднятых кистях. Зайчики заметались по поляне. И остановились. Бубен грохнул нижней частью. Два световых зайчика сошлись на затылке лежащего Сухана. Медведь резко опустил лапы и сам присел. Бубен ударил высоким.

Конец одиннадцатой части

Часть 12. "Медведь и обезьяна"

— Глава 60

Бубен ударил высоким. Высокий, длинный колокольный звук. И противный скрип ручкой колотушки по обечайке. Снова звон и, задолго до его затихания, режущий уши скрип. И опять. И медвежье рычание: "клаусутти".

В слове — ни одной буквы "р". Но — медвежий рык. Низкое рычание на всех гласных. Горловое, утробное, из живота, из медвежьего брюха. Поднимающееся к короткому взвизгу-щелчку на последнем "т-ти".

Снова удар бубна и вдруг, из-за моей спины, из темноты, из группы стоящих там не то зрителей, не то помощников, высокий мальчишеский голос. "Вста-а-о-у-авай". На три тона. Со звенящим и резко оборванным звуком в конце.

И вновь: колокол бубна, медвежье рычание, трёх-тонная музыкальная фраза, забирающаяся уже в какое-то... колоратурное сопрано.

Куча, сваленная у столба, начала шевелиться, разворачиваться, подыматься. Превращаться в Сухана. В нечто, напоминающее человека. Количеством конечностей, туловищем. Формой. Но не пластикой, не движениями. Он поднялся на четвереньки, не поднимая головы, мотал ей.

Главный голядина вытащил откуда-то из своей шкуры какую-то... веточку? Что-то тоненькое, беленькое, скрюченное. Ещё раз подпрыгнул. Вверх и вперёд, прямо на Сухана. Гигантская, трёхметровая туша в медвежьей шкуре воздвиглась над человеком. Над маленьким, голым, стоящим на четвереньках подобием человека.

Один из волхвов ухватил Сухана крюком на конце своего посоха за шею и вывернул его голову лицом вверх. Лицом навстречу чудовищной, мохнатой, огромной медвежьей голове с горящими багровым глазами.

Пауза. Несколько мгновений полной тишины. И снова сопрано на три тона: "Да-о-у-й", "Да-о-у-й". Зазвучал бубен. Не колоколом — рокотом. Похоже на барабанную дробь в цирке при исполнении опасного номера. Только глуше, без звона.

Не палочками по барабану — колотушкой. По коже. По ушам. По душе. Рокот — как рокот моря. Только быстрее, непрерывнее, повышаясь по тону и темпу. Совсем не успокаивает. Шторм. Накатывает. Будоражит, тревожит, пугает.

Огромная туша медленно опускается прямо перед Суханом. Оседает, расплывается в ширину. Контур плывёт в глазах. Оплывающая, наползающая, наваливающаяся на маленького голого человечка тёмная масса. На вытянутой руке-лапе, прямо над задранным кверху лицом — качается эта... веточка.

Как лакомство перед мордой собаки. Такая... поноска? Или угощение? Оно как-то распрямилось на весу.

Висит и покачивается. А ведь это... Палец! Человеческий палец! Кость.

Палец из всех трёх фаланг: проксимальной, средней и дистальной, и его продолжение — пястная кость. Она пустая, трубчатая. Медвежья морда подносит её к себе и дует в неё. Резко тренькает струна. Но не отпускает свой звук, а тянет, длит, повышает его, уходит вверх.

А сзади снова голос: "Вых-о-у-ди", "Вых-о-у-ди", "Вых-о-у-ди".

На три ноты. Неизбежно, неотвратимо. Повышаясь. Обрываясь на грани фальцета. Где уже и дыхания быть не должно.

Кость висит открытым концом прямо над лицом Сухана. Сантиметров 10-15. Чуть качается над его сжатыми губами. Два волхва с посохами подходят к нему с двух сторон.

Удар бубна. Удар посохами по рёбрам. Вскрик. И Сухан замирает с открытым ртом. С открытом прямо под нижним концом пустой кости чьего-то пястья.

Кажется, Сухан пытается дёрнуться, отодвинуться. Но три посоха его держат. А он сам не может оторвать от земли ни — ладоней, ни — колен. Стоит.

Высокий, я такого ещё не слышал, короткий бряк бубна. Дружный выдох всех присутствующих. Главный голядина резко, как бармен миксер с коктейлем за стойкой, переворачивает кость открытым концом кверху. Будто там что-то есть. Жидкое. И затыкает какой-то затычкой. Подымается, удовлетворённо рыча. Сухан мешком снова валится на землю.

Но это не конец. Медведь поднял вверх зажатую в руке кость. Отпустил, так чтобы держать только за последнюю, ногтевую фалангу. И резко встряхнул. Как колокольчик. По телу Сухана прошла судорога.

Он пытался свернуться. Человек, когда ему плохо, всегда инстинктивно сворачивается в позу эмбриона — у мамы в животике хорошо. Без-опасно, без-боязно, без-страшно.

"Мама, роди меня обратно".

Один из волхвов что-то сказал Сухану, ткнул его посохом. Медведь снова позвенел костяным колокольчиком. И Сухана вздёрнуло.

Точно — они его не поднимали. Он сам как-то очень быстро, судорожно оказался стоящим на ногах. Согнутый в пояснице, какой-то скособоченный, с опущенными руками и головой.

Снова команда одного из волхвов. Этот стоит ко мне лицом, и я успеваю поймать часть фразы: "... прямо". И Сухана снова вскидывает. Голову, поясницу. Ему сказали, велели, скомандовали...

Стоит прямо. Ещё не "по стойке смирно", но похоже.

Волхвы выдают команды поочереди. Во всё возрастающем темпе. "Сесть, встать, лечь, левую ногу, руку, поворот...". Сухан дёргается как марионетка. Резкие ломаные движения. Абсолютный баланс. Я думаю, вчера он бы не смог исполнить прыжки на руках. А теперь прыгает. Вперёд, назад. И — закрытые глаза.

Мечта пьяного сержанта — полное повиновение без всякого соображения.

Наконец, эти... посохатые сержанты останавливаются. Голядина снова поднимает свой... костяной колокольчик. Встряхивает его и рычит в лицо Сухану. В абсолютно неподвижное, мёртвое лицо с закрытыми глазами: "клаусутти". Потом очень по-хозяйски, как кошелёк в набрюшник, убирает многосуставное хранилище Сухановой души себе в пояс. Сухан... всхлипывает и оседает на землю. Будто из него выпустили воздух.

А громадный, мохнатый ужас в медвежьей шкуре... поворачивается ко мне.

Ой-ёй-ёй... Вот это я попал... Это ж они такое со здоровым, взрослым мужчиной сделали! С воином обученным! Как... заводной солдатик. Кучей расползшегося мяса у столба... всхлипывает.

Мама моя родненькая... Сейчас — за меня примутся. Не надо!!!

Общий выдох как-то вернул меня к осознанию и восприятию окружающего. Но... Попытка пошевелить пальцами связанных над головой рук не привела к ожидаемой боли.

Она вообще ни к чему не привела. Рук не чувствую. Ноги, всё тело — как деревянные. Каждое движение отзывается... Очень плохо отзывается. Меня уже тоже...?! Я уже зомби?!!

Ну... с Барбодосом вас, Иван Юрьевич.

Только не надо путать "антилизм" с "атлантизмом". И то, и другое — параша. Но непосредственный "кай-кай" несовместим со "жвачкизмом". На зубах может скрипеть либо то, либо другое.

Оценивая уровень собственного юмора, я ощутил чувство глубокого стыда. Что радовало. Хоть какое-то чувство. Всё остальное — глухая, тупая, безысходная... паника. Покорность. Полное согласие с любой... С любым развитием событий.

"Лучше ужасный конец, чем ужас без конца".

Все попытки возвратить себе... себя, вспомнить картинки, которым я так радовался недавно, какие-то... лингвистические изыски...

Как это не... несоразмерно, неуместно, глупо, по-детски... Перед вот этим. Перед царём зверей. Перед Велесом. Перед ними, владеющими и приобщёнными. Извлекающими и запечатывающими. Души человеческие. Перед служителями Его.

"Дети у вас прекрасные. Но то, что вы делаете руками...". А также ногами, головами, глазами...

Сами волхвы и вывели меня из этого... нокаута. Именно из этого состояния, которое характеризуется головокружением, частичной или полной потерей ориентации, иногда — потерей сознания в результате удара.

Всё это я либо уже имел, либо балансировал на грани. Ритуал-то у них был... вполне ударный.

Но будучи уже на грани обморока, уже согласившись с мыслью: "закрою глаза и пусть будет что будет", я поймал взгляд одного из волхвов.

"Дьявол кроется в мелочах".

Я — мелочный человек, я — человек, внимательный к мелким деталям. Например, к беглому взгляду. Взгляду в лес за моей спиной. Точнее, в просвет в кронах деревьев на востоке.

Всё это время я, как и все остальные, смотрел на происходящее здесь, в центре поляны. В круге света от пляшущего пламени костров. А вот последовав за коротким взглядом волхва, повернув непривязанную голову лицом в непроницаемую темноту окружающего леса... я обнаружил, что темнота... уже не настолько непроницаемая.

Выворачивая голову, пытаясь рассмотреть хоть кусочек света под своей подмышкой, я вдруг обнаружил ещё одну ошибку этих "велесобищ" — у меня не были связаны ноги. Сухана они привязали правильно, а вот со мной... то ли поленились, то ли не посчитали важным.

Полупетушённый волхв попытался стать совсем петушённым: не только заметить рассвет, но и прокукарекать. Позволил себе обратить внимание главной голядской голядины на изменение освещённости.

Себе — позволил, а вот ему — нет. Утробное, удовлетворённое медвежье рычание сменилось коротким рыком. И ударом. Волхв получил медвежьей лапой по уху и отлетел метра на четыре.

Так... катапультировать здорового мужика... Медведь-то — да. Но ведь это дедок в маскарадном костюме. Я же видел, как его выводили под руки. Полуслепого, само-не-ходящего, согбенного и шаркающего. С трясущимися от "тремола покоя" ручками. А тут он этой ручкой...

Главный снова взял в руки бубен, парочка волхвов рысцой убежала куда-то мне за спину. Между главным и группой волхвов прошёл короткий обмен мнениями. Чем они там обменивались — непонятно, но главный снова рыкнул и ударил в бубен. А по тёмной массе зрителей прокатился какой-то... шепоток. Восторга? Предвкушения? Радости?

Участники как-то раздвинулись, очистили площадку. Чьи-то жёсткие пальцы ухватили меня за ремень, который не позволял закрыться моему рту, что-то сделали и... выдернули эту кожаную гадость из моих одеревеневших челюстей. Над ухом раздался чей-то тихий голос: "Кричи".

Я бы закричал. Я же всё время хотел кричать! От страха. Но челюсти... И пересохшее горло. Пока я сглатывал и двигал своим едально-кричальным аппаратом, в голове возникло недоумение: "а зачем?".

* * *

Каждый раз, когда у нас в ВУЗе начинали читать новый курс, мы, на первой же лекции, задавали лектору один и тот же вопрос: "А нафига оно надо?".

Глупые обижались. Или несли ахинею: "Так положено. Так требует учебный план...".

Умные — объясняли место своей дисциплины в... в общей картине мироздания. Когда мне и самому пришлось детишек учить — я всегда начинал с ответа на этот, пусть и не заданный, вопрос.

* * *

Тут также: а чего кричать-то? "А нафига оно надо?" У вас что, своей музыки нет? Подпевки не хватает? У вас вон, у меня за спиной, такой... "Робертино Лоретти". А у меня голосок... в хоре ближе третьего ряда не ставили. Причём только сбоку. И то, что я называл "петь", велели делать молча и только в кулису. Как при мощном выхлопе. А тут вдруг... Арию оперную, что ли, уелбантурить? "О соле! О соле мио...".

Мощный медвежий рёв из-за спины прервал мои воспоминания в части оперной классики.

Не, не Ла-Скала. Совсем — "не". Я там был, чисто пиво пил. Просто — мёда не было. Музей у них классный, кисти рук отрубленных — там есть. А вот медведей нет. Италия, факеншит. Сапог-сапогом.

Сзади снова заревело. Ближе, громче. Удовлетворённее.

Твою мать! Так они настоящего мишку выпустили! Вот то самое кадьякское угробище. Из ямы. Так он же тут всех...

Нет, не всех — меня.

Меня! Единственного!

Единственного привязанного. "Пристолбанутого".

Я задёргался в вязках, пытался посмотреть — что там сзади, пытался как-то... вырваться, отвязаться, убежать. Уже набрал воздуха в лёгкие чтобы заорать. От ужаса. Невидимого. Подбирающегося сзади. Страшного. Животного. Огромного... И...

И получил посохом по ноге: "Кричи".

А вот и не буду! А вот такое я дерьмо вонючее! Билет купил, а не поеду!

Как там Разгон пишет: у следака и сидельца — общих целей нет. А у кормёжки и кормильца?

Мои челюсти рефлекторно сжались. Из вредности. Точно — рефлекс.

Но, похоже, отсутствие моей реплики не было критично для остальных участников этой... "зверя-кормительной" самодеятельности.

Главный снова стукнул в бубен, рявкнул по-медвежьи и подпрыгнул.

С места вверх взлетает трёхметровая косматая бурая туша.

Ага. А цвет уже различим. Раньше-то гляделось просто как тёмная масса в отсветах костров. А тут уже и солнышко люксов добавило. Поплыла у вас эстетика, господа голядины. Вы, конечно, экспрессионисты. Но, пожалуй, уже — "экс". Прессовать меня уже не получится. Я и сам такие экспрессы видывал...

Такого я не видывал. Никогда.

Огромная, с бочонок, мохнатая голова выдвинулась из-за моей правой подмышки. Прямо мне на грудь. Посмотрела своими маленькими чёрненькими глазками мне в лицо. Запах... Сдохну просто от запаха. Голова кружилась, я, явно, поплыл. Ещё чуть — и потеряю сознание.

Голова чуть отодвинулась. Чудовище занялось моей подмышкой. Старательно обнюхало. А потом — лизнуло.

Мокрый, горячий, шершавый язык.

Прямо по голому.

По... по мне.

Я бы заорал. Но — челюсти как заклинило. Зажались. Сцепились. Н-н-не могу. Н-н-не расцепить. И — не буду.

"Я щекотки не боюсь.

Если надо — щекотнусь".

Тварюга снова повернуло башку, внимательно посмотрело мне в глаза.

А чего там смотреть? "А в глаза-а-ах... А в глазах уже тума-а-ан...".

Отвернулась и... потрусила к главной голядине.

"Потрусила"? В исполнении трёхметровой туши... Ну, пусть будет — "потрусила".

Как правильно, что нам не дали есть! Как хорошо, что я даже квасу не попил! А то бы стоял тут... в мокрых штанах.

Как забавно эти милые животные выглядят на арене цирка. С дрессировщиком.

В зоопарке — тоже ничего. За стальными прутьями ограждения.

А лучше — на экране. По ту сторону объектива. Ни запаха, ни половины звуков. И главное — нет пластики. Нет постоянного ощущения, что этот милейший "брат меньший" чуть двинется... Чуть повернётся. Не выпуская когтей — они у него и так всегда выпущены... Чуть-чуть... И... необратимые последствия. В форме вырванной спины, откушенной ноги, расколотой, мозгами наружу, головы. Или — скальпированной. Медведь ещё и скальпы хорошо снимает.

Светлело. У меня в глазах.

Светало. На поляне.

Бутафорский медведь перерыкивался с натуральным. Костюмированный — требовал. Настоящий — возражал. Но... какой лесной зверь может противостоять зверю общественному? Самому лютому из зверей. Голой бесхвостой обезьяне.

Волхов обошёл сидящего медведя вокруг, стал ко мне спиной и снова ударил в бубен. Медведь обиженно рявкнул.

Не дали, видать, сахарку мишке.

Бубен ударил снова. Громче, резче, требовательнее. Угробище снова рявкнуло и поднялось на задние лапы. А всё-таки настоящий выше поддельного. Не на много, но видно. Поддельный размеренно застучал в бубен и начал отступать перед настоящим. Спиной вперёд. Спиной... ко мне!

Он же это чудовище ко мне ведёт! К завтраку приготовленному!

Бум. Рёв. Шаг.

На каждом шаге мишка ревел. Крутил своей чудовищной башкой.

Кажется, ему тоже не нравился я. В роли завтрака. А может, у него радикулит? Или там, мозоли на пятках? И ему ходить больно? Но голядина бил в бубен, и медведь делал очередной шаг. Всё ближе ко мне.

А вокруг светало. Стоило только отвести взгляд от этой чудовищной пары, от притихших, но ещё стоящих и горящих костров-чумов, как становилось видно — идёт рассвет.

Где-то запели птицы. Не громко. Не много. Но...

Мёртвую паузу между ударами бубна вдруг нарушило какое-то "уить-уить".

Я из птиц по голосам различаю ворону, воробья и соловья. Не знаю, что за птаха решила порадоваться утру, в котором меня кушать собрались. Но раз птицы поют...

"А подыхать нам рановато.

Есть у нас ещё дома дела".

Голядина стоял ко мне спиной, чуть справа, на расстоянии шага. А у меня руки к столбу привязаны. Хорошо привязаны, крепко. А ноги — нет. В смысле: не привязаны. И это тоже очень хорошо. А ещё тут у меня — задница медвежья бутафорская на уровне пояса.

Ну и? — Ну и не думая, чисто инстинктивно — на руках подтянуться, спиной — в столб, ногами — в эту... голядскую спину. С выдохом. Со всей силы. С полным зажимом стопы в момент прикосновения. С наполнением ударной части в основании пальцев ног — всем своим "ки", или как они там это называют.

На!

Я — попал, он поймал. И не только он. Голядина от толчка в задницу побежал вперёд. Настоящий мишка сработал по-милицейски: раз бежит — надо ловить. Он поймал этого "загримированного клоуна" на инстинктивно выставленную левую лапу.

Что у медведей когти не убираются — я уже...? — Такой был... хруст. А потом мишка "хлопнул в ладошки". Ударом лапы медведь ломает хребет лошади. А двумя? — Два хребта?

Туша главного голядины в медвежьей амуниции рухнула ничком. От удара бутафорская голова отскочила в сторону. Стала видна тыковка этого "служителя морга". С розовой лысиной и беленькими волосиками венчиком по кругу.

Как реагируют дрессированные зверушки на потерю дрессировщиком штатного головного убора...? — В истории цирка есть несколько таких кровавых эпизодов. Прямо на арене. А здесь — прямо на поляне.

Медведь свалился на этого клоуна. Потом поднялся в свою обычную стойку на четырёх лапах. И ударил по торчащему беленько-розовенькому. Лапой. Как по мячу в бейсболе. Только там битой бьют, а здесь...

Что лапой хребет ломает, что когти не убираются — я уже...?

Беленько-розовенькое оторвалось от грязно-бурого, перелетело поляну, стукнулось об лежащего Сухана и отскочило.

Летающие головы здесь я уже видел. В самом начале. На льду Волчанки. Но каждый раз... впечатляет.

Зверюга переступила поудобнее. Там что-то жалобно скрипнуло.

Бубен. Медведь раздавил лапой бубен.

Ну и правильно: бубен и шаман — одно целое. Смерть одного означает смерть и другого. Мастер и его инструмент.

"Вам не жить друг без друга".

Медведь ещё чуть сдвинулся и начал лакать кровь, вытекающую фонтанчиком из шеи "личного представителя скотского бога по Верхне-Угрянскому округу".

Мгновения тишины, стоявшей над поляной закончились — все закричали. А также побежали, завопили, засуетились.

Вообще, не сделали только одного — исконно-посконного, в данный момент особо полезного. Не засунули себе бороды в рот для последующего вдумчивого пережёвывания.

Один из волхвов кинулся ко мне. Отомстить? Наказать? — Два ха-ха.

Первый — не бегай мимо медведя, когда он кушает.

Второй — не размахивай дрекольем своим.

Пусть даже эта коряга называется "волшебный посох" или там, "символ потусторонней власти".

Не размахивай. Хоть чем. Рядом с медведем, когда их царско-зверское величество трапезничать изволят.

Медведь видит плохо вообще, а этот... престарелый пережиток язычества — особенно. Но на движение реагирует как датчик в Гохране.

Шустряк отделался переломанным посохом. И полётом. В костёр. Правый "вигвам" наконец-то прогорел. И рухнул вместе с "посетителем". Вой завалившегося в кучу горящего дерева обожжённого волхва, столб взметнувшихся искр — добавили общей картинке динамики и выразительности.

Впрочем, добавка уже не требовалась. Один из выскочивших из толпы зрителей "скалозубов" метнул в медведя короткое копье. Сулица. Убил бы, наверное. Они же тут охотники. Но стоявший рядом волхв в последний момент врезал "скалозубу" по рукам посохом. Потом — по ногам, потом — между ног, потом — по затылку.

Ну и правильно: зверушка-то священная, олицетворение самого... Сам знаешь кого.

А олицетворение, получив-таки метнутой палкой по морде, решило напомнить — чьё оно именно. Бога смерти. Сегодня, извините за откровенность — вашей.

Рывок с места огромной туши с окровавленной оскаленной мордой произвёл на присутствующих сильное, неизгладимое впечатление. Двое волхвов, пытающихся вытащить своего товарища из "чумного аутодафе" (ударение ставьте правильно, на "у"), сами туда влетели, вместе со своим подопечным. В эту... "зону термообработки". Где и возопили.

Остальные возопили везде.

Лозунг всякого медведя:

"Зато я нюхаю и слышу хорошо".

Таки — да. Слышит. А тут вопят. Раздражает. Привлекает. Дичь. Добыча. Слабая.

Чудовищная башка на усевшейся на задницу громадине, повернулась. Влево-вправо. Просканировала местность. Как недавно делал сам голядский голядина, как отрабатывает захват цели "Шилка".

"Захват цели произведён". И он рванул.

Что такая зверюга по лесу бегает как скаковая лошадь — я уже...

Остальные... Остальные постарались бежать быстрее скаковой лошади. Сразу все. Во всех сразу направлениях. Полянка опустела мгновенно. Некоторое время был слышен их визг, лом сквозь растительность, рёв медведя. В правом костре вдруг резко взлетели искры, вопящая горящая фигура, выскочив оттуда, метнулась куда-то к главному идолу. И стихло.

Живых...

"Нас оставалось только трое

Из восемнадцати ребят".

Из скольких — не знаю. А оставшихся... Сейчас посчитаемся.

Я. Это — точно. Пока. Всё ещё. Как-то даже странно... быть живым.

"Скалозуб", волхвом битый. Вон лежит. Куда били последний раз — не заметил. Может, и дохлый. Сакрально-летальный удар... Возможно.

Сухан. Лежит без движения. Глаз не видно, видно что дышит.

Мой человек. Не мой — "верный" батюшки моего. Который мне не батюшка. Всё равно — мой. Раз мой — должен спасти. Меня.

Ага, неподвижный бесчувственный — спасает связанного, к столбу привязанного.

Плевать. Я — господин, он — слуга. Он обязан меня спасти. Это его обязанность — "холопа верного". Даже ценой его жизни. Но... не может.

Если он не сможет, то мне...

"Крест деревянный иль чугунный

Завещан нам в грядущей мгле".

Я не против креста. Хоть какого. Посмертно. Потом. "В грядущей мгле". Не сейчас.

А сейчас... Вставай холоп. Вставай дело делать. Своё главное холопское дело — господскую волю исполнять. Волю к жизни. К моей. К единственной и неповторимой.

Не встаёт.

Может этому "свободолюбу" Интернационал спеть? Вот уж точно:

"Вставай, заклятьем заклеймённый...".

Не встаёт.

Из него душу вынули. Он теперь не человек — зомби. Раб колдуна. Он и так-то — не "раб лампы". Дворца в восточном стиле точно не построит. И потереть что-нибудь чем-нибудь — нечем.

Не подыму этого... раба, не заставлю его — его же собственное рабство исполнять — мне конец.

"Мы в ответе за тех, кого приручаем". А за тех, кто нам служит? За тех, кем владеем? Не обустроил господин владение своего, не был "в ответе" — так оно само ответит. Так ответит...

"А не угодно ли господину приодеться? Медным тазиком?".

Нет раба — не будет меня. Мораль?

Я обязан спасти его! Cюзеренитет, факеншит! Феодализм, мать его...

Мать-то мать, но! Мой приказ — для него закон.

Должен быть.

"Приказывай, господине".

— Сухан! Вставай, иди сюда.

Слышит. Глаза открылись. И всё. Мда...

* * *

"Решили как-то Василий Иванович с Петькой выяснит: а чем это мухи слушают? Поймали муху и кричат ей:

— Ползи!

Муха ползёт. Оборвали ей ноги. Снова крикнули:

— Ползи!

Не ползёт.

— Пиши, Петька. Ухи у мухи — на ногах".

А у этого и уши на месте, и ноги. Но — не ползёт. Слышит, но... не ползёт.

* * *

Я хорошенько прокашлялся, сплюнул, обложил Сухана матом. Громко и выразительно. Даже битый "скалозуб" начал шевелится. А Сухан — нет. Вижу, что слышит. Но — не двигается.

Первый раз в моей жизни... в двух моих жизнях — чтобы человек мой мат слышал, понимал, но не двигался. У меня так болящие из комы выскакивали, "деды" из каптерки вылезали. Заслушавшись. Даже абсолютно нерусская шпанка, поймав эти интонации... осыпалась и приносила извинения. А тут... Сильны голядины, если мои "русские народные, частушки хороводные"... с места не сдвигают.

Я лихорадочно пытался вспомнить мелочи проведённого над Суханом ритуала.

Быстрее-быстрее. Мишка один — голядей много. Зашибить его они... вряд ли. Но кто-то из них вернётся. А тут я. На столбе вишу. Приготовленный. Надо срочно отвязаться.

"Ванька отвязанный" — большая сила, уровня стратегического удара.

"Мчались танки, ветер поднимая.

Наступала грозная броня...".

Чтобы "мчаться" надо сначала "отвязаться". Отвязать может только Сухан. Нужно ему приказать. Отдать приказ. Но он на мои приказы не реагирует. А на чьи? — А на голядские. А как они ему приказы подавали?

* * *

Стоп.

Этот ритуал, как я предполагаю, состоит не в изымании души для последующих прогулок по миру мёртвых и миру духов.

Я в это не верю. Так что — нет.

Тогда здесь какая-то смесь иглоукалывания с гипнозом. Отягощённая акустикой и цветомузыкой. При гипнозе в разных техниках используются символы. Всякие знаки, образы. Те же тотемы. Используются как ключи. Особенно вот в таких — не лечебно, а командно— ориентированных методиках.

Была серия загадочных самоубийств в самом начале девяностых. Когда несколько человек, державших в руках хвосты от "золота партии", вдруг решили полетать. После странных телефонных звонков. Прямо из окна. Без парашюта.

Был очень интересный разгон демонстрации в Тбилиси, проведённый американцами. То, что толпу они нестандартно разогнали... Но там, в заключительной фазе, пошли ну совершенно интригующие по последствиям телефонные звонки на мобильные телефоны активистам.

Что общего у мобильника и стационарного? — Акустика.

Во-от. Команды голосом. Из трёх основных видов гипнотического воздействия акустическое — не самое. Но — работает. Особенно, по уже внушённому, затверждённому, обкатанному. Как спусковой крючок. Короткая кодовая фраза типа: "Над всей Испанией безоблачное небо". Или там "Слоны идут на водопой". Что-то короткое и бессмысленное.

* * *

Интересно, кодирование Сухана проводил сам главный голядина. А он по-русски не ферштейн. Нормальный гипноз с вербальными командами возможен только если пациент понимает язык, на котором идёт внушение, отдаются эти самые "вербальные команды". Так, уже зомбированному Сухану, подавали команды волхвы: "Встать. Сесть...". А вот "спусковой крючок" может быть любым. Там смысла нет — одно звучание.

Так что ж эта голядская голядина орала? Ну-ка, прокрути картинку. Нет, как раз картинка мне не нужна — отвлекает. Нужна звуковая дорожка. Дорожка без изображения.

Голядина много чего орала, рычала, напевала... Но ключевые моменты... в них я мало что разбираю.

Очень трудно что-то понять, когда не знаешь языка. Почти так же, как когда знаешь язык, но не знаешь о чем речь. Но я-то присутствовал при ритуале. Я-то понимаю... хоть что-то из "о чем речь".

Это они зря меня позвали. Это у них ошибочка вышла: думали молотилку мою заклинить, а дали "информацию к размышлению".

Стоп. Есть.

Может быть.

Что это слово значит — не знаю. Даже не знаю — слово ли это. Но... Во всем голядском исполнении есть много всякого, однако комбинация звуков, которую я услышал как "клаусутти" — ключевая. Она повторялась, она звучала в ключевые моменты ритуала. Она... да проще — она единственная, что я разобрал.

Раз единственное — и не заморачивайся, всё равно выбора нет.

"Необходимость — лучший стимул".

Стимул — это такая заострённая палка в Древнем Риме, ею ещё быков во время пахоты тыкали. Не жди, Ванюха, пока к тебе со стимулами прибегут, работай сам.

Я подвигал челюстями.

— Сухан! Клаусутти! Вставай!

У Сухана реакция — нулевая. А вот "скалозуб" дёрнулся. Попытался подняться. Встал на четвереньки. Тут его стало выворачивать.

Похоже на сотрясение мозга. Ну и ладно. А вот "мой человек"... А твой человек лежит без движения. Как резиновая женщина из которой выпустили воздух. Но не весь.

"Лишь лёгкий ветерок колышет её ресницы недавними воспоминаниями".

Ванька! В бога гроба душу мать! Сам же сказал: "смысла нет — одно звучание"! А звучишь ты — совсем не по-голядски!

Какая лучшая профилактика от собственного храпа? — Регулярные тренировки корня языка. Чтобы не проваливался. Как "Провал" на Кавказе.

Берёшь корень. Не женьшеня — это при других провалах. Берёшь корень своего языка... Нет, вытаскивать наружу не надо. И напрягаешь все мышцы. И его, и вокруг. Скрытно от окружающих. А то у них... такие рефлексы срабатывают — никакого унитаза не хватит. А теперь таким, хорошо разогретым горлом, да на две октавы ниже обычного, да рыча на гласных. На всех гласных, кроме последней, которая звучит как "бздынь".

— Клаусутти! Встань!

Пару мгновений ничего не происходило. Потом Сухана вдруг, рывком подняло. Приподняло. Только нижнюю половину.

Ага. Стоит здоровый голый мужик, задрав задницу в зенит, а голова и руки по земле валяются. Как мёртвые.

Ну, так это уже прогресс! Это уже шестерёнки с пятерёнками зацепились! Это уже есть чего продвигать, улучшать и совершенствовать.

Я оказался прав — как только первая команда, ключевая, прошла, как только Сухан принял мой звук как звучание главного волхва — все последующие команды стали восприниматься. Уже не требовалось напрягать горло, изображать бас, рык, "бздынь". Чем дальше — тем легче. Тем команды... "интегральнее". Сначала: "встань прямо", "открой глаза", а уж потом такое сложное интегрированное действие: "отвяжи меня от столба".

Но прежде: "ударь придурка по голове".

Придурок типа "скалозуб" пытался уползти с поляны. Даже поднялся на ноги. Но с координацией у него... А вот Сухан приложил от души. Здоровый мужик. Или он теперь свою силу не контролирует? Тогда: здоровый зомби.

Ну и сочетание.

Никогда прежде не видел зомби. Ходячих мертвецов. Живьём. Ни больных, ни здоровых.

Когда Сухан отвязал меня от столба, и мои руки упали вниз — сразу вспомнил свою глупую фразу: "Потом будет больно. Если будет потом". "Потом" пришёл, и стало очень больно. Но выть нельзя — некогда.

Сунул рученьки свои болезные себе же под мышки, сделал шаг и... упал. И ноженьки-то меня не держат.

Уй-юй-юй... больно-то как.

Пришлось командовать: "Подними". Сам по себе этот "обездушенный" шагу не сделает. Я же говорю: мечта пьяного "куска". Сухан даже ремни, которыми я к столбу был привязан, не выбросил, не смотал. Стоит — смотрит в никуда. А ремни — это хорошо. И повышение информационной ёмкости команд — очень хорошо. Потому, что команду "связать" я ещё могу отдать, а вот пошаговые указание — где какие узлы — вряд ли.

Пока Сухан упаковывал "скалозуба", я подобрался к останкам главной голядины. Много тут чего на его костюмчике понавешено. Помародёрствовать бы без спешки. Эх, времени нет. Но зеркала я точно приберу.

И ещё... Есть тут одна штука... Сухан — мой человек, значит и "колокольчик" из человеческого пальца — мой.

Потому что к нам пришёл сюзеренитет. Потому что внутри — душа моего человека.

Душу своего человека я тут не оставлю. Из жадности. Все моё — моё. Я в эти игрушки голядские не верю. Но Сухан-то верит. Так что, душа моего человека может быть только у меня.

Нашёл, достал, поглядел. Точно — мужской палец. Один из трёх средних. Точнее не определить. У большого — фаланг меньше, для мизинца — великоват будет. И длинная последняя кость из пястья.

* * *

Я такую штуку в прошлой жизни видел. Возле столовой во дворе с месяц валялась.

Привезли как-то мужиков с поля. На "газоне", на обед. Все нормальные — через задний борт, по лесенке. А один, лихой — через боковой борт спрыгнул. Прямо на землю. Да вот беда — он не только лихим оказался, но ещё и женатым. Кольцом обручальным за край борта зацепился. И выдрал себе безымянный палец. Аж до локтя. Точнее: кости до запястья. Вот как тут, у голядей, сделано. А сухожилие — до локтя. Длинная белая... на толстую леску похожая.

Эта... конструкция долгое время служила наглядным пособием. Нам тогда сильно внушали: "не нарушайте технику безопасности, не прыгайте через борт грузовика".

А мы меж себя думали: "может, проще не жениться? Тогда хоть прыгай, хоть не прыгай — не зацепишься. Пальцем — точно".

* * *

— Глава 61

Жадность у меня... Запасливый я. Очень. Но уже рассвело. В любой момент могут обиженные туземцы заявиться. А то и сам хозяин. Мохнатенький. Он ведь, наверняка, "поваляется, покатается кого-нибудь-поймалкиного мяса поевши". И назад в свою яму придёт.

Это они думали, что они медведя в яме держат, а он-то, наверняка, просто позволял стаду обезьян кормить себя и жить рядом со своей берлогой.

Снова, как постоянный рефрен в этой "Святой Руси", в голове застучало: "Ножки-ножки, уносите задницу, а то голову оторвут".

Уносить — я "за". Куда?

Выходы с этой полосы земли между болотами, что на восток, что на запад — там сейчас по толпе сильно раздражённых голядин. Они там "гоу-гоу" делают. От медведя.

Ещё там — полосы препятствий. Это же не британские береговые батареи под Сингапуром без обратных директрис огня. Японцы и пролезли через болота прямо к "томми" на задний двор.

Здесь такими тонкостями не заморачиваются: ловчая яма срабатывает всегда, с какой бы стороны ловимый не прибежал.

Нужен проводник, который проведёт... через что-то проведёт. Через полосу укреплений, заполненную обиженными аборигенами. Или через непроходимое болото.

Связанный "скалозуб" снова начал шевелиться. Крепкий мужик. Сперва его волхв дубиной своей от души приложил. Потом Сухан добавил. А всё трепыхается.

Ох как ручки болят. Народное средство для восстановления кровообращения — постучать обо что-нибудь твёрдое. Например, об голядскую морду.

Постучал. Кровообращение восстановилось не вполне. А на морде глаза открылись.

Первым делом выдернул у него эти... голядские клыки из пасти.

Чувствительность у меня ещё не очень. Координация с глазомером — аналогично. Кажется, я несколько не под тем углом дёрнул. Там что-то хрустнуло. Мужик коротко взвыл и сразу оборвал крик. Попытка отодвинуть в сторону причёску типа "хиппи болотный" позволила обнаружить два глаза. Красных, мутных, очень злых.

Посидели, посмотрели друг на друга. Дружеский, взаимно-приятный диалог не налаживается. Почему-то. Может, из-за существенной разницы в причёсках? Я-то лысый, а он-то хипатый. Надо как-то сблизить позиции.

Пара команд Сухану, битого "скалозуба" перетащили к луже крови возле горла тела главной голядины. Там ямка такая. И земля плотная. Кровь глубокой лужей стоит. Сухан принёс горящее полена от костров, подержал болезного. Пока я сразу и стриг, и брил. Огнём. Несколько не рассчитал скорость процесса: пока Сухану скомандуешь, пока тот команду исполнит...

Команда простая: "мордой в кровь". Лужа несколько мелковата оказалась — морда сразу вошла, а вот затылок пришлось притаптывать. Неровная стрижка получилась: бакенбарды как у государя-императора Александра Третьего до общения с цирюльником — кустами торчат. Прошёлся точечно. Точка размером в торец горящего полена.

Свинью никогда обпаливать не приходилось? А живьём? А голядину? — А, ну да...

Так вот, разница — в визге. Свинья, скотина, визжит, а служитель скотского бога Велеса — нет. Молчит. Зубами скрипит. Не, не скрипит — хрустит. Что я не сломал — сам доламывает.

"То не досточки -

То косточки хрустят".

Точнее — зубчики.

Крепких мужиков волхвы себе в бойцы набирают — и молчит, и сознание не теряет. Ножками елозит, а язык с привязи не отпускает. Доелозился — попал по сломанному бубну. А у бубна не только обечайка сломана — он сам пробит. На него же медведь наступил, а у медведя... про невтяжные когти я уже...

Как он завыл... Не медведь — "скалозуб". Когда рваную морду медвежью в середине бубна увидел. Задёргался, изо рта пена пошла. Выгибается весь. А по почкам? Мне ваши волхвохуевые переживания до... до одного места. Мне свою голову сберечь надо, мне человека своего сохранить надо. Я сюда не просился — сами принесли.

Ну и на. Кушайте что заказали.

А попробуйте-ка, господа медведепоклонники, простого попаданца. С парикмахерскими наклонностями.

Когда Сухан обновил полено из костра, а я решил этим инструментом голядине брови подправить... А то они у него как у Брежнева. А пиджака со звёздами нет. Стилистически... не гармонирует. Вот только тут бывший "скалозуб" разговорился. Донёс до меня своё глубокое и искреннее пожелание. Задушевно так:

— Убей.

Да я бы — с превеликим... И многократно... Но — я что, всё это поджаривание только для кровопускания делал? Нет уж.

— Убью. Когда выведешь отсюда.

Молчит. Не хочет.

Поздно, дядя. Ты уже не девочка, ты уже первое слово сказал. Теперь и дальше говорить будешь. Хоть крыть, хоть выть, хоть материть. Я потерплю. Но ты мне всё скажешь. И покажешь. И из этого вашего дерьмового святилища выведешь. А пока продолжим, поработаем визажистом — у тебя в носу волосы растут. А вот и Сухан щепочку горящую несет.

— Не выведешь — сожгу. Не о тебе речь. Тебя — точно. Вон кострища горячие. Запечёшься-прожаришься. Но сначала я этими углями ваш столб обложу. Он сухой — полыхнёт хорошо. Вместе со всеми черепушками. И людскими, и медвежьими. Хочешь посмотреть?

Смотрит — не понимает. Не моргает. Зрачки — на всю радужницу. Пришлось пантомимически изобразить ближайшее будущее в данной местности.

Берём в руки бубен. Он с одного края — более-менее. Не рваный. Поплескал в него крови горстями, что из волхва натекла.

Какая, блин, гадость эта ваша... кровь человеческая. Хуже, чем ваша заливная рыба. Наощупь.

Пошёл к костру, накидал зеркальцем в бубен углей, отнёс к идолу. Ножкой ямку поковырял между корнями, угли высыпал.

На второй ходке бубен вспыхнул прямо у меня в руках.

Не, не держит кровь волхва жара угольев. Не асбест. Чуть не обжёгся.

Пришлось отшвырнуть бубен в один из прогорающих костров. Он там полежал маленько, погорел. Потом вдруг полыхнул. Весь пламенем взялся. И чёрными хлопьями разлетелся. Как бандана моя.

Голядина снова завыл, как пламя над бубном увидел. Не, мил дружок, вы эту мерзость-гадость сами устроили, думали — самые крутые. Ошибочка у вас. Я-то попаданец, я-то вас всех перемерзю-перегадю. Вы из людей души вынимаете — попробуйте теперь с "бездушным" побороться. С инфо-психо-матрицей.

Я вообще краёв не вижу. И не имею. И буду я души ваши крушить и ломать. Называя их при этом по науке: личностные системы морально-этических ценностей.

Бубен сгорел — одна подпорка твоей личной системы дымом ушла. Сейчас идолище ваше запалю — и ещё посыпется. Выжгу. Все основы твоего... мировоззрения. Идолистического.

Дерева всякого сухого на поляне много — погнал Сухана собирать и к столбу приставлять.

Светло уже, уходить надо. Но я же зануда, я же "гигиенист". Чистоту люблю. У меня правило простое — не оставлять за спиной нерешенных проблем. Без проводника — не выйти. Пока желаемого нет — делаем возможное. Спалить всё. К едрене фене.

Моя целеустремлённость дошла. Голядина снова открыл рот:

— Стой. Не жги древо Велесово.

— Выведешь?

— Выведу. Есть ход через болото. Покажу. Уговор: древо не жечь, меня — зарезать. Костью. Вот нож костяной лежит.

А и правда, как-то я... торможу. Головой. Что не удивительно. Но забыть о поясе этого... уже безголового волхва... При моей... мародёрствующей хозяйственности... Это уже собственное "безголовье" начинается. Тщательнее надо, Ваня, тщательнее.

Раз тщательнее — надо голядину к клятве привести. Иначе он нас туда заведёт...

Опера "Иван Сусанин" изначально называлась "Жизнь за царя". А тут — "За бога". За того самого, замогильного. Точно заведёт.

— Клянись.

Голядина начал клясться. Смысловую часть я уловил. Типа: выведу через болото. А потом пошёл речитатив на этом... голядском. Кажется, в конце, какие-то нехорошие пожелания самому себе. Типа: "И забодай меня комар ежели что не так".

Ответная часть в моем исполнении была существенно короче.

"И пусть будет ваше "да" — да, а ваше "нет" — нет".

Голядина пробовал усомниться в полноте и действенности. Действенность была продемонстрирована древком сулицы по половым органам. Эта дрянь ещё в моих словах сомневаться будет?!

Вопрос полноты отпал сам.

Быстренько собрались, быстренько понесли. Пояс волховской — в узел, "скалозубу" — петлю на шею. Я ещё и сулицу прихватил. Для подкалывания.

Люблю подкалывать. Особенно — таких. Особенно — точёным наконечником. В задницу.

Побежали. Если не вдоль бегать, а поперёк, то тут, между болотами, нешироко.

Ещё до края болота не дошли, пришлось остановиться.

Лапти знакомые под кустом углядел. Не лапти — лапти-то я ещё не различаю. Как финский карательный отряд в смоленских лесах в годы Великой Отечественной. А вот верёвочки на онучах... Не ошибся — Хохрякович.

Я уже говорил, что медведь одним ударом лапы ломает лошадке...? А что мишки скальп снимать любят? — Тут скальп большой снят — от затылка до нижней челюсти. С глазами... Тьфу. Ходу, ножки резвые, ходу.

В какой-то момент просто мягкая почва под ногами сменилась чавкающим болотом. Стало светлее — на болоте только маленькие корявые берёзы да сосенки. На кочках растут. И ещё мы теперь. Не растём — бредём. По пояс в этом во всем.

Голядину я гнал вперёд. Придерживая ремнём от шейной петли и подгоняя его же собственным копьецом. Он дважды срывался с тропы. Что не удивительно: со связанными за спиной руками, обожжённой мордой и сотрясением мозга...

Крепкий здесь народ живёт. Я его петлёй за шею вытаскиваю, он аж синеет весь. Ну, где фейс не обгорел. Где обгорел — цвет уже не меняется. Там и так — как стоп-сигнал. И ничего — проперхается, прокашляется, пара уколов копьецом, пошли дальше. Хуже с Суханом — остановившиеся глаза и полное молчание. Проваливается в трясину и молча уходит в глубь. Ни попытки выбраться, ни крика о помощи.

"Гвардия умирает, но не сдаётся".

А этот не только не сдаётся, но и ничего при этом не произносит. Ни исторического, ни матерного.

Я не умею ходить по болотам! Я не знаю, что нужно сказать зомби, чтобы он не проваливался через каждый шаг! Соображалки хватило только на звуковой индикатор. Велел ему молится вслух. Начнёт тонуть — услышу. А он все молитвы забыл. Ну конечно: у него же молитва в душе, душа в пальце, палец — у меня за пазухой. Грязным ногтем мне живот щекочет.

Вспомнил "Отче наш". Велел повторять. Голядина начал возражать. Типа: христианские молитвы в качестве аккомпанемента марш-броску по болоту — договором не предусматривались.

Я тебе не медсестричка, чтобы в задницу шприцем колоть! Да и шприца нет. В твою задницу колоть — только копьём. Дольше пошли уже в два голоса: Сухан магнитофон изображает, голядина что-то акынское акынит. Ну и ладно.

Не ладно. На падаль слетаются мухи, на молитвы... Не слетаются — приходят.

Шагах в ста от берега дуэт превратился в трио. На берегу болота прорезалась медвежья туша. С таковым же рыком. Под пастью какая-то тряпка присохла, по боку — полоса крови.

"Поваляюсь, покатаюсь, Ивашкиного мяса поевши".

З-зараза! Да когда же ты от меня отвяжешься?!

А он не такой большой. При свете дня. И не такой страшный. Издалека. Но вот же сволочь — унюхал наш след и лезет в болото. По следу. Я бы точно утонул в этой трясине. От первого же рыка. Но мои... попутчики отнюдь не дёргались.

Голядина улыбаться начал. Выразительно. Гаденько. Обожжённой мордой. А Сухану... всё фиолетово.

Пока я в трясине бултыхался, тропу ножками нащупывал... Ага, босыми ножками в этом во всем... только и щупать. А потом пиявок выколупывать. Из между... "Ну, вам по пояс будет".

Это Велесово воплощение полезло за нами. Ну что за скотский бог?! Я же ему плотный завтрак организовал, разминку с пробежкой предложил, кучу развлекательных и общеукрепляющих обеспечил. Или клиент хочет уточнить детали тренинга и тюнинга? Так приходите завтра — сегодня у нас "ушла на базу" приключилась. Нет, лезет и лезет. И хорошо это у него получается. Догонит. И голядина моя как-то... воодушевляется.

— Сухан, сулицей в медведя попадёшь?

— Нет.

— А если ближе подойдет?

— Нет. Нельзя. Бог.

Твою... божественную сущность! Три раза... Через колено... Факеншитом уелбантуренным!

— Клаусутти! Это зверь. Лесной. Просто зверюга. Не бог. Ам-ам, гав-гав, мур-мур, пук-пук. Зверь. Дичь. Добыча. Мясо. Шерсть. Дерьмо. Понял?! В глаза мне смотреть! Просто скотина! Понял?!!

— Да.

— Возьми копье. Метни. Убей зверя. Делай.

Сухан примерился к сулице, прикинул расстояние. Далеко. Но — не мировой рекорд по метанию копья. Ну, так и тут не Олимпиада.

Сулица попала мишке в заднюю лапу. Правильно попала — спереди медведя, стоящего на четырёх лапах, практически не прошибить. Как кабана-секача.

Нет, конечно, если 7.62... и под правильным углом... Ну и где я тут, по пояс в болоте, правильный угол найду? А уж хотя бы мосинскую трёхлинейку в этом среднем средневековье...

Тут я понял, что был неправ. Насчёт размера. Когда эта туша с места, из положения "половина в болотной жиже" взметнулась вверх... И огласила... свои эмоции. А потом она, завывая, побежала назад к берегу. А у меня за спиной раздался костяной стук. Это захлопнулись челюсти голядины.

— Чего встал? Вперёд.

— Да. Вилкаш ниозмуш.

Что это он там прошипел? Ладно, вперёд.

Среди многих небылиц, что обо мне по Руси ходят, есть и сказка, будто я к медвежьему племени смертную злобу питаю. И сию давнюю историю как причину такой ненависти моей пересказывают. Ещё вспоминают мне первую, здешнюю, Всеволжскую зиму, когда я-де тьмы медведей истребил. Лжа сие есть.

По первости надобно сказать, что я ни к какому роду-племени злобы не имею. Хоть из людей, хоть из зверей. Ибо вижу в каждом не токмо породу его, суть его от прародителей данную, но и самого его, долю ему одному свойственную. Иное дело, что многие своего особенного не имеют и иметь не хотят, а живут по одной породе своей, как от дедов-прадедов заведено было. Ну так и воздаю я им за то полной мерою.

А другое надобно сказать про медведей истребление. В первую зиму во Всеволжске были люди мои наги и босы. И во многие дни не имели что и в рот положить. Медведи же в те поры были в краях наших жирны и мохнаты. И числом многие. Вот я той медвежатиной людей кормил, в шкуры медвежьи — одевал, салом медвежьим - лечил.

А что люди мои мне лесных хозяев дороже — так то истина есть. И не отпираюсь. Мне мои - дороже. И не только зверей лесных, но и людей прочих.

Мы снова двинулись дальше. Проваливаясь то по пояс, то по грудь. В это во всё. Размазывая грязь по лицу, снимая с лица мокрую тину, чувствуя, как что-то интересуется моими ногами, отбиваясь от миленьких переливчатых мух, наблюдая волнистый след на воде там, где кто-то уходил с нашего пути, круги в лужицах, где кто-то с кочки спрыгнул, раздвигая своей грудью, своим мясом и костями... это всё.

Вырасту — пойду в ирригаторы. Буду ирригировать вот такое... А потом — асфальтом...!

Ага. Сначала дай бог ума просто вырасти. А уж асфальт делать... Если живой буду.

Потом был островок в болоте. Мы просто попадали.

Потом долго отцепляли друг от друга пиявок.

Такое гадское животное. Всё знаю: они такие полезные, от всего лечат. И от туберкулёза, и от сифилиса. И пол женский на мужской подросткам меняют. Или наоборот? И погоду по ним можно, лучше чем весь Гидромет.

Но её же, заразу, ничем не отцепить! Или — одеколон, или — нагрев. А так — тельце отрывается, а сосалка остаётся.

От пиявки можно избавиться, только убедив её в своей собственной невкусности.

Среди наших упражнений в части личной гигиены между делом как-то привлёк внимание беглый взгляд голядины. Уже говорил, что я — человек мелочный? И такие мелочи, как взгляд нашего "Ивана Сусанина" — не пропускаю.

Как-то он к двум берёзам на краю островка... как к давним знакомым. Но — вскользь. Стараясь не привлекать моего внимания. А моё внимание... особенно, когда его — "не привлекать". И вообще, я же в теле подростка. Подросткам положено проявлять... любопытство. А уж когда "не привлекать" и "тебе ещё рано".

Проявил. Подошёл, посмотрел. На одной из берёз след медвежьей лапы.

Медведь весной, когда из берлоги вылезает, кору на деревьях дерёт. То ли тужится от запора, то ли кисти разминает. По высоте этих отметок среди медведей иерархия устанавливается.

* * *

У Сетона-Томпсона описан один очень... хитроумный медведь... Или чем они думают?

Так вот, он был маленький, но хитрый. Залезал на камни около деревьев и драл кору значительны выше. "Не по росту". Как большой. А ещё нашёл место в ущелье, где было громкое эхо, прятался там и страшно рычал. И таким образом выжил своего старого больного соседа из удобной берлоги.

Не выдержал пенсионер давления на психику, бросил свою "усадьбу", пошёл и с тоски... Ну не удавился же! Медведь же! Откуда у него верёвка? Так, заболел и помер.

* * *

Это я к тому, что здесь отметка когтей на берёзе — на уровне глаз взрослого человека.

"Пляшущих человечков" помните? Там так рост убийцы определили. Ватсон, естественно, задал нужный вопрос. Холмс, естественно, убедительно объяснил. В футах и дюймах.

Единственный медведь в округе — голядская зверюга. Почему единственная? — Медведи хорошо кушают. Очень хорошо. Поэтому у них охотничьи угодья от 100 до 400 квадратных километров. У самок — меньше, у самцов — больше. Самые большие — у самых больших и старых. Самый большой и самый старый самец — это самое воплощение Велеса. С сединой в паховой области.

Не думаю, что он тут охотился. Но запах... А охотились за него туземцы. Которые старательно подражают медведям. Так что, и участок должен быть порядочный. Если я прав, то эта метка — след медвежьих когтей на берёзе — фикция. Человеком сделанная. А зачем хоть человеку, хоть медведю драть кору на дереве в середине болота? Для границы охотничьего участка... место не подходящее. Медведю здесь делать нечего. А вот человеку...

Для начала, я велел Сухану заново перевязать голядину. Чтоб тот, в случае чего, не сильно дёргался. И оказался прав — когда я достал костяной кинжал и начал раскапывать землю под сросшимися корнями берёз, голядина засучила ножками. Сильно. Успокоитель в форме кулака Сухана прилетел с адекватным кинетическим импульсом. Уже встряхнутым ранее мозгам много не надо.

А я продолжил. Слой почвы неглубокий. Глубже — болото. Под верхними корнями берёз, с той стороны, где следы когтей на стволе — кинжал стукнул о что-то металлическое. Пришлось покопаться, пока расчищал. Потом звать Сухана для извлечения. Соображалку у мужика выбило напрочь, а вот "домкратность" выросла раза в три, минимум.

Здоровый железный котёл. Или, скорее, казан.

* * *

Всё-таки, казан — посудина с толстыми стенками, обычно из толстого чугуна, с полукруглым дном. Толстые стенки — чтобы тепло держал когда с огня снят. Полусферическое днище — для энергосбережения. Казан вставляют в отверстие очага, так что нагрев идет не только по днищу, но и с боков. Это на Руси можно обед на костре готовить, а в Степи — никакого топлива не хватит. Почему в Степи? — Потому что и казан, и очаг — слова тюркские. От них, от степняков поганых.

"К отчизны милой очагам".

От казана и "казна". На Руси ныне — ни казны, ни казначейства. На "Святой Руси" это всё "скотством" называют. Казначейство — скотница, главный — скотник.

"Я бы в скотники пошёл.

Пусть меня научат".

Не научат? — Тогда я сам. Выучусь.

* * *

Голядина как очухался да увидел результат наших раскопок — совсем сдурел. Хоть и связан, а лезет, ругается по-своему. И по-нашему. И по матери.

Когда свеже-обожжённая морда к тебе на коленках ползёт, в лицо суётся и брызгами слюней разъясняет своё неудовольствие... Пришлось этого возмущённого обойти. И врубить сзади. При стойке на четвереньках да в раскорячку — очень доходит. Степанида свет Слудовна меня как-то посохом своим... в такой же позиции... Хорошо запомнились. И ощущения, и указания.

А если совместить с вздёргиванием за ошейник...? — Саввушка в своё время очень доходчиво... довёл. А потом привязать плотненько к стволу дерева. А то дурак этот уже и поводок грызть начал.

Ты мне тут бешеную собаку не изображай. "Бешеный" здесь я.

Вы все так старательно из меня зверя делаете. Саввушка, "людоловы", "отравители"... Теперь эти присоединились. Голяди голядские. Ну, вот вам зверь. В моем лице.

"С новыми трудовыми успехами вас, товарищи".

Меня снова трясло. Как тогда, на болоте с Марьяшей. Но — дрючка не было. А был Сухан, который даже от комаров не отмахивался без моей команды. Поэтому "истерику победителя" пришлось быстренько свернуть.

Голядину снова вырубили. Развязали, раздели, связали, привязали. Из одежды его сделали двойной мешок. Жалко будет, если дорогой развяжется или порвётся. И всё посыпется. Казан вывернули в эту тару.

Так это другое дело! Это уже вдвое легче! Килограмм 10-12. В основном серебро и чуть золота. Примерно две трети — просто монеты и куны. Есть украшения: браслеты, гривны, кольца. И на пальцы, и височные. Посуда металлическая. Ещё хрень какая-то. И две горсти серебряных нательных крестиков.

Откуда у язычников — православные кресты горстями? — Ну, Ванюша, ты и спросил. Крест на шее носят. Ещё там же носят голову. Ожерелья на Велесовом дереве забыл? Черепа в три нитки, каждая — в три оборота.

Плевать, всё — потом. Двигать надо. Подымайся, "скалозубище". Уже и не скалится, и зубы не торчат. И голеньким ему несколько... застенчиво. В компании жалящих и кровососущих.

Он меня ещё укорять вздумал:

— Ты! Ты обещал не трогать святилище! Ты клялся клятвой сына твоего бога! Это — серебро Велесово! Это божье! Не трогай!

— Ты глуп. Я обещал не жечь ваш столп. О серебре в клятве не было ни слова. Ты видишь огонь? Нет. Потому что я исполняю обещанное.

И этот поц ещё собирается учить меня честности?! Волхвохуёныш недоделанный.

Ты же никогда LR-грамматику не программировал. Компьютерные вирусы или средства защиты от них же — не делал. А главное, дядя, не приходилось тебе строить подсистемы реакции на несанкционированные действия пользователя с дружественным ему, этому пользователю-придурку, интерфейсом. И документы делать, где любая запятая может Стокгольмским арбитражным обернуться.

Голяди — одно слово.

Не, ребятки, вы попали. Вы нарвались на редкостную сволочь. На "полного попаданца". Который ещё и "невозвращенец". Который вернуться даже и не надеется. На попаданца, озабоченного исключительно собственным выживанием. Без всякого бонусятника за спиной.

Мне, кроме как на самого себя, надеяться не на кого. На себя и на ваш страх передо мной. И вы все будете меня боятся. Да, вы такие сильные и умелые, мудрые, древние и тыр вам с пыром. А я — маленький, слабенький, ничего не разумеющий. Но... пока у меня молотилка со свалкой в порядке — это вы под мой бубен плясать будете, это я из вас души буду вынимать и к стенке приставлять. Только так.

"Времена не выбирают.

В них живут и умирают".

Вот я вляпнулся. К вам. Жить. Не выбирал, не просил, но — попал. И буду здесь жить. А вам на выбор: одни "живут", другие "умирают". Потому что я уже здесь. И сейчас.

Когда ломишься через болото, когда впереди обожжённая голова связанного проводника, облепленная слоем крупногабаритных мух весёленькой расцветки, когда единственный способ самому спастись от них — нырнуть в болото с головой... А сзади топает личный зомби с особо ценным грузом, но с выключенными мозгами... Очень много хочется сказать. Вне рамок русского литературного.

* * *

"Однажды позвал шах ходжу Насредина и сказал:

— Слух о твоей мудрости дошёл до моих ушей. Докажи.

— О! — сказал ходжа — Я могу выучить своего ишака читать Коран!

— Ого! — сказал шах — Что тебе для этого надо?

— Э, — сказал ходжа — двадцать лет времени, двадцать тысяч золотых и двадцать минут лицезрения тебя, о мудрейший, светлейший и повелительнейший.

— Да — сказал шах. — Но если "нет", то тебе отрубят голову.

И шах дал ходже требуемое.

Когда же ходжа пришёл домой, то жена накинулась на него с криком. Ибо даже мудрейшие совершают ошибки, и ходжа был женат.

— Ты! — закричала жена ходжи. — Тебе отрубят голову, ибо невозможно научить ишака читать Коран! — У-у-у! — Продолжила она же — Вот так я буду выть тот день, когда твоё тело бросят бродячим собакам на съедение.

И ходжа содрогнулся.

— Но! — сказал ходжа. — Это будет через двадцать лет. Многие могут умереть за это время. Или я, или шах, или ишак. Или ты, дорогая.

Легенды гласят, что так и случилось. Все умерли. И шах, и ишак, и жена ходжи. Ибо на тот город напали злые чужестранцы, и не осталось там ничего живого. Лишь один ходжа остался живым. Ибо значительно раньше ему пришлось бежать из этого города по совершенно другому поводу".

* * *

Я не ходжа — удалось обойтись без потерь в личном составе.

Всё-таки, меня это здорово достало. До частичной отключки. Помню так, кусками. Как вдруг перестаю слышать "Отче наш" за спиной, оборачиваюсь, а Сухана нет. Только рука над трясиной торчит. С поднятым узлом. И погружается.

Успел. Успел подскочить, накинуть на эту руку конец голядского повода... "Скалозуб" вытащил зомби из болота, как лошадь телегу тащит. Потом помню, мы с ним оба свались с гати. Смотрим со "скалозубом" друг другу в глаза через гнилое бревно, за которое оба держимся. Он кричит мне в лицо: "убей, убей!", а я хлопаю ладошкой по луже, его окатывает брызгами. Выплёвываю попавшее в горло на вздохе насекомое, и сообщаю:

— Вода. Болото. Клятва. Вперёд.

* * *

Как, всё-таки, у нормальных ГГ всё хорошо организовано. И не только у попаданцев. Дошёл ГГ до "куда ему там надо было", совершил свои подвиги. А про "назад" и говорить не надо. Или вертушки прилетели, или конёк-горбунёк в три прыжка... А можно на авианосце в больничке, на хрустящих простынях... А про то, что возврат на базу — самая опасная фаза боевой операции... Да ну, чего там... Зритель-читатель уже всё понял, уже устал...

Он-то — "да". А непосредственный исполнитель? Тоже устал, тоже всё понял. Одного не понял: он живой вернётся или как?

В военно-морском флоте есть даже специальный термин: "бой на отходе".

В Восточной Сибири целые сообщества были — брали спиртоносов "на отходе". Туда-то спирт несли, а оттуда — золотой песок.

Монголы "на отходе" полмира завоевали. Приём: "притворное отступление с возвратом".

А как выдвигаются тревожные группы на погранзаставах? — "Наше дело — перекрыть возможные пути отхода". Про Афган, Чечню и прочие... горячие точки...

В общем, смысл понятен — бить нас должны "при выходе".

* * *

Это я понимал. Когда выбрались на сухое, даже через туман в голове — сквозило. "Вот тут нас как сейчас встретят...".

Не встретили. Непонятно.

Снова — отдышались, отплевались, с пиявками расстались. Они возражали, мы настаивали. Там травка такая вонючая растёт, если её разжевать и сделать из кашицы косметическую маску... Не для себя лично — для пиявки.

Голядина снова свою шахидскую песню завёл: "убей, убей".

Да я не против. Надоел он мне... Смотреть на эту голую, грязную, обожжённую, покусанную... Я бы с радостью. Но нечем — кинжальчик костяной в болоте остался, обронился. А по клятве: "костью". Найду кость — зарежу. А пока... Я своему слову хозяин: сам дал — сам взял. Так что, "Рота, подъём! Вперёд, рысью — марш".

Ага. Аллюр у нас... "три креста". По кресту на каждого.

Чем хорош зомби? — Усталости не чувствует. Именно, что не чувствует. Биохимия-то прежняя, молочная кислота выделяется и накапливается. Но пока идёт. Сухан закинул меня на шею, на манер боа. Мешок на плечо, поводок от "скалозуба" — в руку. И пошёл. Как именно — не помню.

Всё-таки, многовато для меня всего. За последние четверо суток я спал всего часов восемь. Причём два — на корточках в голядском порубе. И били меня... чересчур. И через болото я топал с взрослыми мужиками вровень.

Многовато мне.

Когда Сухан выбрался на край луга возле Рябиновки, развязанный "скалозуб" уже просто полз на четвереньках, на поводке. И выл.

Картинка та ещё: два голых мужика, в болотной грязи, в кровище. Третий — на плечах. Вниз головой болтается. Всё это подвывает, хромает и двигается в сторону усадьбы.

Что-то мне это напомнило... А, классика: возвращение героев в "Стране багровых туч" к месту запасной стоянки космического корабля типа "Хиус".

Не удивительно, что нас заметили. Удивительно, что визг Любавы я услышал даже на краю луга. Вот ведь, ножки коротенькие, а прибежала первой. Когда очень нужно — "размер значения не имеет".

Пока нас тащили в усадьбу я успел, таки, выдать распоряжения. И насчёт "скалозуба", и насчёт Сухана, и насчёт мешка с серебром. А вот про себя любимого... такой звон в зубах начался... Занесли меня в усадьбу как дитё малое. На руках.

Под крышу дома. Моего.

— Глава 62

Непонятно, но факт — очухался я довольно быстро. Как только Домна на меня кипяточком плесканула.

Горячая вода в усадьбе в одном месте — у Домны на поварне. Вот она всех и послала. Далеко. А меня — подмышку и пошла топить. Как кутёнка. Все мои команды и распоряжения — тому же кутёнку в... Туда, где взрослые коты вылизываться любят. Сухан — за мной, голядина — за Суханом. А что, есть варианты, когда на поводке тянут?

Домна с меня тряпки сдёрнула да в корыто сунула. Тут палец костяной на пол и вывалился. Она кипяточку в ковшик набирала и на кость чуть не наступила. Сухан, даром что зомби, а орёт... как корабельная сирена. Ну, Домна с испугу кипяточком по спине. По моей.

Я сразу прочухался.

Оценил юмор ситуации: меня сам Велес угробить не смог. Со всеми своими посвящёнными и приближенными. В собственном своём святилище. Собственным своим воплощением. А тут просто баба просто на кухне... Смерть в корыте где грязные овощи моют...

Смешно.

Что хорошо: когда Домна говорит "Пшел вон" — "пшелуют" все. Хоть ты кто.

Так ведь и нет никого. Аким Янович лежит-с. Остальные в "Паучьей веси". Это я от Любавы узнал. Её "пшелкнуть" — себе дороже.

Она и ввела меня в курс дела. Правда, сперва пришлось дать ей по мордасам. Не сильно — так, пощёчину. А то она на мою шкурку, в болоте попорченную, смотрит и воет.

Детей бить плохо. Женщин — тем более. Стыдно. Но сил нет. Чтоб стыдиться. Или там — уговаривать, успокаивать. И времени нет: в святилище полсотни голядин осталось. Если они оттуда вылезут да усадьбу запалят... А эта сопливица отрабатывает стандартный ритуал: "вой бабы жалостливой при вносе мужика битого".

Мне сейчас любые ритуалы... Инфу давай!

Ритуалы, эмоции, чувства... Пусть даже — от всей души. Со "светлой детской или горючей женской"... Слезы — потом. В свободное от основной работы время. "Я хозяин — ты раба. Говори". А она хлюпает и глаза по кулаку. "Молчать. Сопли — прибрать". И — наотмашь.

Как-то быстро тебе, Ванька, костюмчик рабовладельца... Как влитой.

По рапорту Любавы обстановка выглядела так.

Когда утром мои в "Паучьей" веси проснулись и меня не нашли, то случился скандал. Потом пришёл Яков, разобрался, нашёл лаз, углядел следы отхода голядей. Выразился... однословно. В смысле: "не укараулили господина своего". После озвученного выражения на него сразу и Чарджи, и Ивашка с саблями кинулись.

Что именно "лаоканист" изволил изречь — Любава дословно не воспроизвела, но, судя по хмыканью Домны — народ в курсе и будет цитировать.

Яков присовокупил ещё троих "пауков" и пошли они меня искать. Доискались. К тому времени, когда они к надолбам голядским подошли, или что там у них, там уже куча народа собралось — беженцы голядские "от медведя".

Произошёл "обмен мнениями". Хрыся, которого Яков в поход организовал, серьёзно ранили. Потаня, сынок, кинулся батяню вытаскивать — ему тоже попало. Один Чарджи довольный, "кум королю, брат министру" — ухитрился завалить стрелой волхва.

Вернулись в весь, а там Макуха уже второю серию своего сериала крутит — княжий суд, поиск соучастников. С мордобоем на грани членовредительства.

Яков и ему сказал. Тоже... однословно. Мордобой кончился, дело к настоящему бою пошло. Все за сабли взялись. У кого сабли были. Остальные — за мечи. "Пауки" уже колья и топоры хватать начали — специфическая форма выражения собственного выбора. На Руси так и называется: "против всех".

Это-то утишили, но вирник людей в лес идти дать отказался, да и "пауков" не пустил: "сыск идёт".

Пока Любава, держась за битую щёчку, работала РИА-Новостями, Домна меня, как дитё малое, помыла, прополоскала и дёгтем смазала.

Я уже говорил: на "Святой Руси" берёзовый дёготь — главное дезинфицирующее. Круче — только калёное железо.

Полотна чистого не пожалела — завернула ублюдка хозяйского недобитого. И собралась за Сухана взяться. Тут я как-то пропустил. Уловил уже только стук-грюк. Корыто перевёрнуто, полная комнаты воды, Домна — на заднице сидит и ею же отползает. А в Сухана пальцем тычет.

Первый раз увидел её испуганной. В совершенном ужасе. Когда эта... помесь торжествующего хакасца и сводного гренадерского — в луже сидит и скулит... несколько настораживает.

— Домна, ты чего?

— Ме... ме...

— Ты овца или где? Не мекай. Говори внятно.

— Он... ме... мертвец восставший! Свят-свят!

Тут она креститься начала, и ползком-ползком вывалилась за порог. А Любава ойкнула и ко мне под плечо. Приехали.

"Борьба с суевериями — дело рук самих суеверующих".

"Когда господь раздавал дисциплину, то авиация улетела, а стройбат зарылся в землю" — уже не народная, а просто российская, но — мудрость.

Мне пока ни авиация, ни стройбат не надобны. Некому ни летать, ни закапываться. Раздаём команды прочим — всем присутствующим.

Любава упорно не хотела выбираться из-за плеча. Ужас в глазах. Вытащил за волосы, снова по щекам. Голова мотается — толку ноль. Только когда я начал команды Сухану подавать, а он их исполнять — хоть какая-то реакция стала проявляться.

Боятся здесь восставших покойников. А кто их не боится? Человек, вылезший из ямы — псих голодный. Неадекватный и жаждущий. А ещё часто — очень обиженный.

* * *

Про летаргический сон слышали? А как Эдгар По себе склеп заранее оборудовал? С колокольным звоном? А Гоголь, Цветаева, Нобель? Альфред Нобель изобрёл динамит и учредил Нобелевскую премию. А папа его — Эммануил Нобель изобрёл один из первых "безопасных гробов".

Вы себе представляете? Гробик аккуратненький, ценник запредельный и наклейка:

"Сертифицирован по первому классу безопасности. Оснащён запасным выходом и механизмом катапультирования".

Была такая отрасль гробовщицкого дела. И товар пользовался спросом. Вполне обоснованно. Великий Петрарка, к примеру, был признан мёртвым и пролежал в таком "признании" 20 часов. При тогдашнем нормативе в 24. Ещё чуть-чуть — и закопали бы. И была бы в "Формуле любви" не Лаура, а какая-нибудь Давальдина.

Были целые семьи с таким несчастьем.

Англия, конец 18 в. Сплошной лямур, гламур и куртуазность. Но некоторые — помирают. Похоронили лорда, потом братец его, наследник приходит в склеп. Ну там, подмести, венки осыпавшиеся выкинуть. А в склепе — гроб открыт, покойничек в положении индейца Джо у запертых дверей валяется. Подглядывая мёртвыми глазами в дверную щёлку.

Ах-ах. Какое несчастье, какой ужас. "Там мы ж его живьём...! А он, бедненький...".

У наследничка инфаркт. Соответственно, новый гроб в том же склепе. Соответственно, уже новый, очередной наследник приходит с венками разбираться. А тут снова, уже его предшественник в той же "индейской" позе. В дверную щёлку подглядывает. Наследственная предрасположенность к летаргии. И как после этого спать ложиться?

А древние римляне? Они дефлорированных весталок в землю живьём закапывали. С особой жестокостью, в извращённой форме. Положат не-девушку в могилку и запас прикладывают. Запас воды и еды на сутки. Это притом, что смерть от удушья наступает через пару часов. Лежит себе бедняжка, задыхается. А вокруг столько всего невыпитого, несъеденного.

Одно слово — извращенцы.

Европейцы свои "безопасные гробики" не только запасом воды и еды оборудовали. Там и средства освещения были, и системы акустической сигнализации. Запирающие механизмы с возможностью открытия изнутри. Пиропатроны для отстрела крышки. Как на истребителях фонарь отстреливается перед катапультированием. И было чего ради.

Вскрытие могил второй половины девятнадцатого века в Европе и в Северной Америке дало чудовищную статистику: несколько скелетов на каждую сотню обнаружены в положении, отличном от положения при положения.

Как-то я витиевато выразился. Но смысл понятен? А теперь прикиньте реакцию того, кто всё-таки выбрался. На родственников, например.

Наш отечественный вариант, когда на кладбище свежий покойник подымается из гроба и спрашивает: "А мне почему не налили?" — "оптимистический сценарий".

* * *

Сухан корыто на место поставил, я Любаву погнал чтоб ещё воды принесли. Она бочком-бочком... И тут голядина шевелиться начал. Ухватил Любаву за ногу. Ух как она заорала... И в дверь — броском! А дверь — ей навстречу! В лоб. Со всего маху. Нараспашку.

За дверью стоит Ольбег и тоже орёт. То ли от страха, то ли для смелости. Хорошо, что здесь дверь внутрь открывается. Потому что у него в руках моя шашка. Остриём вперёд выставлена. Любава чудом живой осталась — так бы выскочила и на клинок наделась.

Все желающие озвучиться — озвучились. Надоело мне это всё. И жар у меня. Покусали меня заразы болотные. И заразу занесли. Жарко, плохо, ломит всё.

Одного ребёнка — Любаву — унесли. Сотрясение мозга, без сознания. Как всегда: "малым и сирым — первый кнут". Просто по их малости и сирости. Второго — Ольбега — я сам прогнал. Пусть Акиму доложит, пусть тот человека в весь гонит — мне мои здесь нужны. Срочно. И шашку забрал: незачем ребёнку железяка точёная. А вот мне — в самый раз. Пока бред горячечный ещё не начался.

Домна... Хоть говори ей, хоть кнутом бей. Насчёт кнута — литературный образ. Нет у меня сил не только ударить — просто поднять. Воды принесли, но к Сухану она притронуться не может. Заклинило. Табу. Ужас. Велел мужика какого-нибудь позвать.

О, старый знакомец, Хотен нарисовался. Информатор вражеский использованный. Его, после выявления, из пастухов убрали — в кухонные мужики перевели. Для мужчины — позор. А ему "как с гуся вода".

Хотен в своём стиле — молотит и молотит без остановки. Ни смысла, ни знаков препинания. Сплошное ля-ля. Аж подташнивать начало. И вдруг затих.

Пришлось глаза открывать. Мда... Зрелище выразительное. Восстание. Плоти. У зомби.

Очень интересно. Как-то эта сторона существования... данных сущностей... в сущности — не рассмотрена. Никогда не слышал о совокупляющихся "живых мертвецах".

* * *

По легендам... Что-то есть. Типа: юная невеста после обряда бракосочетания обнаруживает в постели супруга со странными желаниями — "а покусать". Каковое желание новоявленный муж и пытается реализовать безо всяких возвратно-поступательных прелюдий. Но это о вампирах.

Явная глупость. Вампир должен приступать к "понадкусыванию" не "до", а сразу "после". Сначала довести даму до экстаза. Тогда у неё в крови уровень эндорфинов подскочит раз в пять. "Коктейль счастья". А уж потом... правильно приготовленную, не давая остыть...

Видимо, поэтому и имеет место этот рефрен: молодая невеста вампира. Он её успешно доводит, поскольку — в его собственных интересах. Она — своё удовольствие получает, он — своё. И счастливый брак "на долгие года". При нормальной регулярности разовую дозу можно свести к очень небольшим объёмам. Безвредному, даже полезному донорству. А муж лениться или, там, эгоистировать не будет: не ублажил — получи обед холодный.

По легендам же... Хоть в фольклорном варианте, хоть в голливудском... Врут они все, сказки сказывают.

* * *

Сухан не вампир. Он — зомби. А вот акт любви в исполнении зомби...

Неизвестный ранее факт объективной реальности, данной нам в ощущениях. В ощущениях от вида и звука снова падающей в обморок Домны.

Факт интересный, позже надо будет провести ряд натурных экспериментов. А пока проверим управляемость голосовыми командами.

Управляется. "Достоинство" упало и съёжилось. Но оставлять его нельзя ни на минутку. Не "достоинство" — самого мужика. Хоть с достоинством, хоть без.

Что хорошо — Хотен заткнулся. Так что, голядину связанную он намыливал уже в тишине.

Конечно, и "скалозуба" помыли. Я же гуманист. В рамках закона. Гаагская конвенция. Я не "хер", не "рувим", но чту.

"Держава, взявшая военнопленных, обязана заботиться об их содержании".

Не Гаагская, а Женевская, не держава, не военнопленный. Но помыть надо. С обожжённой мордой на встряхнутой голове — долго не протянет. Хоть чистым напоследок...

Удивительно, Домна от Сухана в обморок падает, а обожжённого, битого, комарами покусанного "скалозуба" беззубого — как родного. Обнимает, головёнку его подпалённую к груди прижимает, воркочет ему что-то успокаивающее. Весь дёготь на него перевела.

Тут, наконец-то, Аким появился. Владетель и блюститель, господин туземный и батюшка мой родненький.

Или мне кажется, или у него в самом деле борода дрожать начала, когда он меня увидел? От смеха, наверное. И глаза так подозрительно блестят. Выпил, что ли?

— Живой? Целый? Кормили?

— Да, да, нет.

— Домна, дура, давай на стол.

"Узнаю брата Федю". В смысле: строевой офицер среднего звена. "Бойца накормить, потом — шкуру спустить".

Хорошо, что у Домны какая-то похлёбка горячая была. С твёрдого бы мы точно окочурились. Хорошо, что я Сухана из поля зрения ни на минуту не выпускаю: Ольбег сунулся помочь, мешок поднести. Опоздал бы я с командой — и этого бы с сотрясением унесли. И опять же, зомби как собака — без команды не ест. И, так же как собака, не имеет ограничений по количеству съеденного. Будет лопать, пока не треснет.

Вот почему "мечта сержанта" в армии нереализуема — никаких стратегических запасов "керзухи" не хватит.

Аким проморгался, перестал трясти бородой, начал выспрашивать. Ну, я ему сжатым пакетом: "схем ловушек и постов не имею, внешних оборонительных не наблюдал".

Ворвалась вся "отстойная команда". Которая в "Паучьей" веси отстаивалась. Все. И мои, и "верные", и вирниковы. Все лезут, обнимаются, по плечам, по спине молотят.

" — Как ты выжил? Как ты спасся?

Каждый лез и приставал.

Но мальчонка только трясся.

И негромко посылал".

Наконец, впёрся Макуха и стал всех строить.

— Что в мешке?

— Серебро голядское. Дорогой взяли.

— Покажь.

Хорошо, Николай и остальные здесь — я бы не углядел. Вирниковы кое-чего попытались попятить. Опять, видать, нашли что "плохо лежит". А у меня — лежит хорошо. И встать — не заржавеет. И не то что между, а то что справа.

Я как шашку свою перед собой на столе торчмя вскинул, так у моих всё из ножен и выскочило.

Мятельник кое-что попробовал к себе под мантию... Дескать, "фигурируют в разных делах".

Я те пофигурирую!

Макуха аж несколько растерялся:

— Ты... эта... ты чего?

— Ничего. Провожу проверку боеготовности бойцов при подаче визуальной команды "делай как я".

— Паря... Ты... эта... не в себе?

— Я — в себе. Но могу быть в тебе. Вот этой железкой. Ложь в зад. Что из мешка взяли.

Тошнота и головная боль прошли как поел. А вот жар остался. И шашка точёная у меня в руке — тоже осталась. Но вирниковы напирают. Много их, несогласны они. Глазки у всех загорелись. Ещё бы — здесь сотни под две кунских гривен. Это если прибрать... "в закрома родины".

Яков стоит у дверей, пояс уже сдвинул, чтобы рукоять меча удобнее хватать. Что это я такое ему говорил интересное? А он мне тем же и ответил. Что-то такое... лаконичное.

Вспомнил. "Думай". Думай, Ванька. Иначе эти придурки друг друга поубивают. Из-за этой кучи цветмета. Чей бы верх не был — Рябиновке конец. И тебе опять — "беги быстрей, а то поймаю".

— Господин вирник, дозволь спросить.

— Чего тебе?

— Вот Хохряково семейство ты взял. В покрытие виры. В холопы продашь. В Елно. А могу я тут их у тебя купить? Сам видишь — серебро у меня есть.

Макуха загрузился. Так не делается: взятых на разбое стараются подальше от родных мест продать. Лучше всего — за море. Чтоб не вернулись, не отомстили, снова в родных местах озоровать не начали. А тут ублюдок рябиновский, сопля малолетняя, гонору-то... а простых вещей не разумеет. Ну, ему же и хуже. Втюхиваем.

Притащили всех семерых "пауков" из поруба. Сразу пошёл лай. Они между собой лаются, а мне дышать нечем — полная трапезная народу, у меня жар всё круче. А шашка в руке. Какая морда туземная сунется — покрошу. Хорошо бы самого Макуху. Напоследок перед смертью. Для чувства глубокого удовлетворения.

Домна, умница, воды холодной принесла — чуть полегчало, Макуха живой остался.

— Макуха! Этих четверых — отпустить. На них нет ничего.

— Ты мне указывать будешь?!

— Нет так нет. Николай, мешок собрать, серебро забрать. Торга не будет.

— Стой. Лады. Этих — вышибить. Хохряка с сынами покупать будешь?

— Буду. Твоя цена?

Смотрит, гадина, ухмыляется.

— Да дёшево отдам. За сотню. Каждого.

Тихо сразу стало.

Народ ошалел. Он что, сдурел?! Таких цен не бывает! Да за такие деньги я его самого и зарезать могу, и виру заплатить, и ещё останется. На поминках сплясать. Три раза вприсядку.

— Что, малой, кусается цена? Так ведь ты ж с веси не один ушёл — со старшим Хохряковичем. Которого ты из-под моей пытки увёл. Я его попугал, ты его пожалел. Каждый свою работу сделал. Теперь делиться надо. Он-то тебе, поди, скотницу батюшки своего показал, выкупить упросил. Ты, поди, обещался. Ну, выкупай.

Кто сказал, что предки — дураки? Они такие шарады разгадывают... Про себя. А вот про меня...

Макуха сидит, скалится. Узнал — с кем я уходил. Сообразил — за чем. Прикинул причины. Предположил результат. Уверовался. Теперь — "дай". Уел дитятку. Злорадствует. Доказал-таки, кто здесь главный. Чья тут власть. Кто тут всем владеет, а остальным так... пользоваться дозволяет. И люди его ухмыляются. Взули рябиновских.

Не, ребята, "функционально полный попаданец" — это такая сволочь... Я ещё не "полный", но — учусь. И буду.

Как же там у Герберта в "Дюне"? — "Сущностью владеет тот, кто в состоянии её уничтожить".

Здесь у нас не экскременты чудовищных песчаных червей на захудалой планетке, а русские мужики на "Святой Руси". Но принцип — тот же.

Я выбрался из-за стола. Как-то нехорошо мне. И спину скрючило. Шашка в руке висит. Сухану велел кончить жрать, голядине — наоборот, по сторонам не раззявливаться — больше не дам. Подошёл к Хохряку, посмотрел на его битую, мрачную физиономию. Кремень мужик. Сделал ещё шаг, чуть споткнулся. И всадил шашку в среднего Хохряковича.

Хороший укол получился. Снизу вверх, прямо в сердце. Парень ахнул и назад завалился, а я к Макухе развернулся. Клинок ему в лицо направил. Полклинка в крови. Свежая, капает.

Смотри внимательно, гадина обкафтаненная, властью облечённая. Смотри-смотри. Чья здесь власть. Кто здесь может уничтожать сущности.

— Сидеть! Николай! Отдай вирнику пять гривен. Как за убитого холопа положено. По "Правде".

Макуха дёрнулся. Макуха вставать начал, за меч хвататься, воздуха в грудь набрал. Да так и замер. Полувставши.

И тишина. Как там, на поляне было, когда мишка главному волхву голову оторвал.

Только стук костяной — у самого младшего из Хохряковичей зубы стучат. Правильно стучат. От страха. Скоро у всех стучать будут.

Так и дошёл до своего места за столом, Ивашке шашку сунул: "вытри". И стал рассказывать:

— Правду ты сказал, Макуха. Был у нас со старшим Хохряковичем разговор. Обещал он отцову захоронку показать. Но не успел — взяли нас голяди. Потом у них там медведь убивать волхвов начал. Все разбежались. Я Хохряковича старшего мёртвым видел — медведь заломал. Так что "пауковой" захоронки у меня нет, где она — не знаю. И долга на мне нет — Хохряковичу я ничего не должен. А серебро у меня — голядское. Что волхвы припрятали. Думаю, у них и ещё захоронки есть. Где — не знаю. Теперь — думай. Хохряка с сыном куплю по пяти гривен. Они мне для другого дела надобны. Остальных из семейства — по две ногаты за голову. Майно их... тоже куплю. Николай вон — он цену скажет.

— Какое такое "другое дело"?! У них там в захоронке пять пудов серебра должно быть! Себе взять хочешь?! А вира княжеская?!

Во. И про князя вспомнил. И захоронку взвесил. Уже до пяти пудов дошли. Хохрякович говорил — два-три. Да и то, думаю, приврал. Глаза велики не только у страха. У жабы — тоже.

— Княжеская вира — твоя забота. Хохряк — перед тобой. Можешь из него серебро князю вынуть — делай. Не можешь — продай. А то как собака на сене — и сам не гам, и другому не дам.

— Я — собака?!! Да я...!!! Взять их!!! В кузню! Прижгу — всё скажут.

— Стойте! (Опа! Хохряк рот открыл). Не надо железом прижигать. Всё сам покажу.

— Во-от! (А это Макуха челюсть подобрал. Отпала, когда Хохряк заговорил.) Давно бы так.

— Не. Не мог я при сынах слабость свою показать. Я их твёрдости учил. За всякую слабину спрашивал сурово. А теперь сам... Стыдно мне. А раз два старших уже... Только уговор — и младшего. Пока он живой — не могу. Соромно.

— И скотницу свою покажешь? Тогда так: Хохряковича меньшого взять, там на задах колода есть, голову отрубить и сюда принести.

У меня несколько плыло в глазах.

Вот оно моё счастье: у всех нормальных попаданцев горячка от чего-нибудь героического. От ранений в сражениях, меняющих ход истории, от какого-нибудь супер-пупер подвига. Да хоть от яда, подсыпанного извечным врагом прогресса и государственности. Хоть чьей-нибудь. А у меня уже градусов сорок. Просто от прогулки по болоту.

"Он помер, покусанный мухами и комарами".

Эпитафия, факеншит.

"Сойдясь у гробового входа,

— О, Смерть, — воскликнула Природа.

— Когда ж удастся мне опять

— Такого олуха создать".

Таких олухов как я — не создают. Их мечут. Как икру. Что-то эти стихи мне напомнили. Что-то очень... неуместное, не гармонирующее. Но, почему-то, актуальное.

Звуки вокруг — то приближались, то совсем пропадали. Зрение вдруг сфокусировалось и стали чётко видны огромные глаза младшего Хохряковича. Кажется, он что-то кричал: "батя, батяня". Батяня его смотрел с каменным лицом.

Сдать заначку — стыдно. А сына на плаху — нет. Дикость какая-то. Предки... уелбантуренные.

Два здоровенных вирниковых стражника опрокинули парнишку на спину и волокли к выходу. Он упирался в пол ногами, и от этого вся троица двигалась всё быстрее. Что-то такое...

— Стоять!

Яков у входа сделал шаг и загородил дверной проем. Чарджи, подпиравший стенку и лениво наблюдавший за процессом питания "скалозуба", чуть сдвинулся — сабля при вытаскивании за стенку не заденет. Ноготок вздохнул и переложил свою секиру со стола на колени. Николай, сидевший на корточках возле мешка, крутанул головой по сторонам, ссыпал серебро в мешок и стал завязывать горловину. Наконец, и Ивашка, отложив в сторону мой клинок, сдвинул пояс так, чтобы рукоять сабли удобнее легла под правую руку.

— Сынок, ты что? Ты чего? Это ж княжьи. (Аким встревожился и озвучился. А Макуха молчит. Тянет железку свою из ножен. Дождался. Сейчас можно будет всех... всю эту... усадьбу. За все обиды... С чётким обоснованием: "За сопротивление при исполнении").

— Вспомнил я. Слушайте:

"Сильный шотландский воин

Мальчика крепко связал

И бросил в открытое море

С прибрежных отвесных скал.

Волны над ним сомкнулись,

Замер последний крик.

И эхом ему ответил

С обрыва отец-старик:

— Правду сказал я, шотландцы,

От сына я ждал беды,

Не верю я в стойкость юных,

Не бреющих бороды.

А мне и костёр не страшен,

Пусть же со мною умрёт

Моя святая тайна,

Мой вересковый мед".

Тишина.

— Ваня, ты живой? Ты как? (Это Аким беспокоится).

— Ты, бля, ты нам тут молитвы бесовские Велесовы читать вздумал?! Понабрался колдовства у волхвов богомерзких! Так я тебя быстро к епископу на двор... (Это Макуха начинает заводиться).

— Ой, мамочки, он же белый весь. Счас свалится (Это кто-то из баб).

— Ах! (Это Макуха).

— Вжик. (Это Хохряк).

Шаг в сторону и его связанные спереди руки выхватывают меч вирника из ножен. Вирник только что убрал ладонь, и сразу Хохряк выдернул меч.

Макуха отшатывается от вылетающего снизу, от его пояса, стального полотна клинка, прогибается и, потеряв равновесие, валится за лавку. Но Хохряку вирник не нужен. И Аким, что сидит рядом и остановившимся взглядом смотрит на взлетающий к потолку клинок — не нужен.

Хохряк делает мах мечом над головой по кругу и два широких шага ко мне. Меч рушится из-под потолка. Рушится на меня, на мою голову. Хохряк — смерд, рубит мечом как топором дрова. Двумя руками, наклоняя туловище, расставив ноги и чуть приседая в коленках.

Сейчас железяка просечёт мне кожу, потом косточки. Потом полетят мои мозги.

По стенкам. В разбрызг.

Меч опускается.

И отдёргивается, не дотягивается.

Рукоятка рывком прижимается к животу. Острие ещё немного опускается и дрожит перед моим лицом. Прямо перед глазами. Потом опускается ниже. Нацеливается в грудь, потом в живот.

Хохряк смотрит прямо мне в лицо. Согнувшись. Прижав кисти рук с рукоятью к животу, локти — к бокам. Его глаза меняют выражение. Теряют... смысл, целеустремлённость. Взгляд размазывается.

Хохряк начинает падать, заваливается на бок. Сворачивается в позу эмбриона.

"Мама, роди меня обратно".

С торчащим вперёд, от пупка, удерживаемым связанными руками, мечом.

Кто-то рядом громко выдыхает. Я поворачиваюсь и вижу ошалелое Ивашкино лицо. И гурду у него в руке.

Рукоять на уровне пояса, клинок вытянут горизонтально. Весь в крови. Клинок.

Ивашко растерянно лепечет:

— Так я ж... так он ж... А я только махнул...

"Вот сабля просвистела

И — ага.

Вот сабля просвистела

И вражина мой упал".

А я — нет. Не упал. Пока. Но — свистнуло близко. Ага. Так вот как выглядит кавалерийский удар: "горизонтально на уровне пояса". Не шашкой, а саблей, не на коне верхом, а на лавке сидючи. Ага. Не... ну и ладно. Зато — живой.

— Спасибо. (Как-то горло прихватило. Пришлось сглотнуть.) Говорил я: бери гурду, береги её. Мне — для пользы, тебе — для славы. Вот и первая слава твоя — господина от верной смерти спас. А уж мне какая польза...

Все начинают шуметь, кто-то ругается, кто-то вытаскивает вирника из-за лавки. А мне дурно. Мне надо лечь и поспать.

Но сначала — на горшок.

Нормальный ГГ может, в случае крайней нужды, хоть большой, хоть малой — упасть в обморок. И обделаться так героически, что никто не заметит даже запаха. А я не Г, и совсем не Г. Поэтому — не могу. У меня такая нужда, что мне сначала в нужник. Можете смеяться, но — нужно.

Можете смеяться ещё раз, но мне нужно отвести в нужник Сухана. Потому что зомби... эта такая сволочь... которая не только без команды не пьёт и не ест, но и наоборот не делает. Я вот сейчас вырублюсь, и ему никто и слова сказать не сможет. Он же только на мои команды реагирует.

Знаете, как человек умирает от разрыва мочевого пузыря? Плохо человек умирает. У Наполеона был министр, который докладывал корсиканцу 16 часов подряд. Корсиканец выдержал, подписал, пописал и пошёл строить свою империю дальше. А министр — дуба дал. У Наполеона была целая Франция, можно было министрами разбрасываться. А у меня всего один зомби. Надо беречь.

Нудный я. Очень. Подыхать буду и то — по инструкции. Хотя до нужника мы не дошли. Дошли до кустиков. Ну и ладно. Мне не стыдно. Как говаривали во времена моей юности: "лучше пусть лопнет мой стыд, чем мочевой пузырь".

Тем более, Хохряк мне такой вариант стыдливости показал... С посылкой последнего сына на плаху. Или предпоследнего? В веси, вроде, ещё один сыночек остался. Малолетка с великовозрастной и вполне беременной женой. Это им не стыдно.

* * *

Стыд — категория социальная. Всегда — "здесь и сейчас". В Финляндии, к примеру, публичное исполнение естественной нужды — штрафом не наказывается. В отличие от Германии. Что немцу — стыдно, то финну — нет. Финну, например, стыдно не платить налоги. А греку — нормально.

Интересно, союз один, Европейский. А стыд у всех разный. Может ли существовать союз, если стыд — разный? По опыту Советского — нет. Как только русское народное: "стыдно лгать и воровать" перестало быть стыдным в... в определённых кругах, так сразу — "бздынь". И с Северо-Американским... Который Юнайтед Стэйтс... Нормы стыда, которые есть у белого мужчины протестанта — они у него и остались. Но уже не являются абсолютно доминирующими. И распространение демократии... Либерализм — это бесстыдство. Всё что не запрещено — разрешено. А что запрещено — разрешим. И пошла волна однополых браков.

"А что? Нам не стыдно. А запретить — не позволим. Тебе прямого и явного ущерба нет? — Тогда можешь просто выражать своё мнение. В тряпочку".

Не стыдно сжечь Коран. "А чего? Куча ненужной мне бумаги. Тебе нужно? Напечатай себе ещё. А они почему-то возражают. Дикари-с однако. Вбомбить в каменный век". Они от этого, в своём "каменном веке", перестанут быть дикарями?

При демократии стыдно нарушить закон и попасться. А просто нарушить...

Я — народ. Я — источник закона. Сам дал — сам взял.

Надо бы исследование провести: "дифференциал общественной стыдливости как индикатор близости всеобщего бздыня". И взять производную от этого градиента по времени.

"Величина градиента бесстыдства войдёт в "красную зону" через три года. С последующим неизбежным факеншитом по всему полю социальных отношений".

* * *

Всё-таки бред, навеянный болотными мухами, меня догнал. Кажется, последнее, что я скомандовал, когда в меня уже на моей постели Домна чего-то вливала, чтобы Любаву неделю из постели не выпускали — при сотрясении мозгов нужен покой. Если есть чему сотрясаться.

— Глава 63

Я проспал больше суток. Вечер, ночь, весь следующий день. Проснулся только на вторую ночь ближе к рассвету. Весь мокрый от пота. Слабенький аки младенец новорожденный. Но с ясной головой. Которой и начал думать. Прежде всего — о себе любимом.

Вопрос первый: почему вокруг меня так все трясёт? Вот я здесь в Рябиновке и двух недель не пробыл, а уже... Навалял.

Жили Марьяша с Храбритом. Может, и не очень, но по местным меркам — вполне. Теперь Храбрит — покойник, Марьяша — вдова с переломанной ногой.

Жили Потаня со Светаной. Тоже не без проблем. Но, опять же, вполне по местным меркам. Бил он её как положено — по обычаю. Для профилактики и "без сердца". Потан мучается в веси раненый, Светана по усадьбе "вышивает", дочка их Любава — с сотрясением лежит.

Жил себе Сухан. Ну, непростая судьба у мужика. Но ведь жил же, как человек. Ну разговаривал много. Когда много выпивал. Вполне типично, наше исконно-посконное. Раз только со мной за околицу прогуляться вышел — зомби стал. Теперь без команды только пукает.

Десятилетие жили рядом три общины: Рябиновка, Паучья весь, Велесово святилище. Ругались, дрались, гадили друг другу исподтишка. Но — мирно. Тут пришёл я и пошёл на речку за раками. Просто отошёл в сторонку на десяток шагов, и... "вялотекущий конфликт перешёл в активную фазу". Кудря и три его сына, Хохряк и два его сына... Семь покойников из "Паучьей" веси. У "медвежатников" одному волхву голову оторвали, двое — точно сгорело. А сколько ещё побито...

Ванька сходил раков половить — не меньше десятка только упокойников в сухом остатке...

* * *

Потому что попаданец? Таки — да.

Попаданец — как слон в посудной лавке. Не потому, что сильный, потому, что такой же неуместный.

Зашёл, повернулся как привык. Как привык по жизни. По своей прежней. В саванне.

Полки попадали, посуда побилась, хозяин злой прибежал, ругается.

Хотел извиниться. Как привык в прошлой жизни — хоботом погладить по лицу. Хозяин — за нож и машет.

Обиделся, развернулся уходить. А пищеварение идёт своим чередом, как в прошлой жизни привыкло. Ну, и ударила струя жидкого помета в... ну что там сзади было. У нас, у слонов это общепринято. Да и вообще, ни один нормальный — к слону сзади не подойдёт, когда слышит характерное бурчание. А теперь сзади стоит хозяин... в этом во всем.

Потому что он вообще слона видит первый раз в жизни и отличить характерное бурчание от нехарактерного, и как это у слонов общепринято...

И уже бежит стража, уже тычут железками, уже меня обижают.

Топнул-хлопнул. И понеслось:

"Капля крови густой

Из груди молодой

На родимую землю упала".

Необратимые последствия. И побежали. До следующей посудной лавки. И далее. Пока не дойдёт до слоновьего мозга, через всю слоновью толстокожесть: туземцы не знают как общепринято у слонов.

Если их жидким дерьмом в морду — они обижаются. Почему-то. Хотя процесс естественен. Даже — природен.

Вон у финнов попердеть за столом — нормально. Поскольку естественно, а препятствовать естественным процессам в организме — вредно для самого организма.

Можно, конечно, поискать финна. Но никаких гарантий: в Финляндии слоны... не очень распространены. И как они будут реагировать на слоновий помет в морду... Возможны варианты.

И так — на каждом шагу. Для слона нормально набрать в хобот воды и окатить соседа. Такая добрая, милая, доброжелательная шутка. Пошути так с эскимосом в Гренландии. Зимой на морозе. И убегай за радиус прицельной стрельбы из винчестера. А в Сахаре — на месте зарежут. У них с водой и так... А тут ещё и ты пошутил.

Попаданец одним фактом своего присутствия рвёт, корёжит ткань бытия. Как массивная звезда изгибает пространственно-временной континуум просто своим существованием, своей гравитацией. Как стягивает к себе молнии со всей округи громоотвод. Фактом своего существования. Своей "торчальностью". Он-то отводит, но в него бьют.

"На свете счастья нет,

Но есть покой и воля".

А у тебя и покоя нет. И не будет. Только воля и остаётся. Твоя. Воля-вольная, для всех упокойная.

"И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль

Летит, летит степная кобылица

И мнёт ковыль..."

Охо-хо. "Вечный бой". Без отпуска, без дембеля. Ни в отставку, ни комиссоваться... Даже рапорт о переводе подать некому. Плясать всю жизнь "ковырялочку" на минном поле...

Кстати, как там насчёт "кобылиц"? Которые "мнут ковыль". Бабы, они конечно,... должны быть.

Но вот найти здесь свою единственную, свою — себе. Свет в окошке. Без которой — ни дышать, ни глядеть. И знать, что ты вот это, самое дорогое, своё затягиваешь на минное поле... В гравитационную яму, под разряды молний, под удары судьбы...

Да, с родной душой быть рядом — хорошо. Восхитительно. Это — счастье. Но... Тебя, Ванюша, твоё "пападуйство" отметило. "Шинко торкануло". Ты в этом мире — непрерывно действующий гейзер несчастий. Это — твоя судьба. От неё не выскочить.

Втягивать в этот "глаз урагана" дорогих и близких... Вон, Любава, подошла близко. Лежит с сотрясением, чуть шашкой не зарезалась. Твоим, кстати, клинком. Вон Марьяша. Ты её ласкал, наслаждение дарил. Лежит. А сколько ей всего досталось.

И пока ты "слон в посудной лавке" — так будет всегда, на каждом шагу. А не слоном ты стать не можешь. Потому что есть вещи, которые закладываются в младенчестве, в детстве. Они даже не осознаваемы. И изменены могут быть только с полным разрушением психики. Или ты "слон", или ты — не ты. Овощ вегетативный.

Так что — один. Навсегда. И никого близко. Потому что любая лайба с тобой на борту будет работать как приманка для торнадо. В любых широтах и климатических зонах.

Единственный способ как-то защититься от этого "счастья", от этого "попадизма" — размазать сей "дар божий" как можно шире, тонким блином. Никакой своей женщины рядом, никаких своих детей. Куча людей. Много. Народ.

Да, целый народ — это такая лайба, которую и твой "попаданский" торнадо не перевернёт.

Как говорила Елизавета Великая, отказывая очередному жениху: "Я замужем за Англией". А один из соискателей, конкретно — Иван Грозный, очень обиженный отказом, писал в ответ:

"Твоё затянувшееся девство отбило и последние остатки разума. Коего у тебя и прежде-то немного было".

Мне "замуж" не надо. "Мы уж так уж как-нибудь". Но и "жениться" мне можно только на России. На всей сразу. Субъект меньшего размера — просто сдохнет. Только — на всей "Святой Руси".

"И он обнял её. Всю".

Мутант-дебил. Ужас какой-то: горилла с руками до земли. Это — если женщину. А если — Русь? "Всю"?

"Привёз Иван-дурак царевну-лягушку домой, скинула она лягушачью шкурку, обернулась красной девицей. И тут он как начал на ней жениться...".

Похоже, она не только шкурку скинула, но и всё остальное. Было бы интересно посмотреть: через какое плечо она оборачивалась? Чтобы на своего дурака посмотреть из колено-локтевой. — Почему именно из этой? А из какой? — Лягушки на задних ногах не ходят, самопроизвольно на спинку не переворачиваются.

"Я женат на России"... Звучит... маразматично.

"Ой ты Русь моя Святая!

Хаты, в ризах образа.

Не видать конца и края.

Толька-синь сосёт глаза".

Не знаю, за что Есенин какого-то Толяна "синью" обозвал. Квасил тот, наверное, безмерно. И, дойдя до "положения риз", лез ко всем окружающим, к "образинам" — целоваться. В глазки.

Хочется сказать поэту:

— Серёга! Сосать — не давай!

Конечно, с высосанными глазами и свой-то конец не увидишь. А уж край на нем... Уж не знаю как этого "Синя" по батюшке, но пошлю я его по матушке — нечего в глаза лезть. Пусть чего-нибудь другое сосёт.

Итак, имеем манию величия как единственный способ выживания.

Кстати о выживании. Второй вопрос.

Выносливость. С момента похода за раками у меня тут непрерывный "степл-чез". А не много ли? Ни один нормальный подросток такой нагрузки не выдержит.

Да, я несколько притормаживал выбросы надпочечников своим ёрничеством, управляемым переключением внимания, всякими воспоминаниями... Но всё равно — чересчур. Такой выносливости не бывает. У меня в прошлой жизни — не было. Насколько я могу судить по Ивашкиным рассказам, и это тело какими-то особыми способностями не отличалось. Откуда это? Где у этого — его пределы? Можно ли развить? Не исчезнет ли, как карета Золушки?

Тут же. Скорость. Я явно обгоняю местных в моторике. Скорость реакции. Сначала как-то случайностью казалась. Но ведь это же постоянно! И нет какого-то осознанного, как пишут, "переключение в боевой режим". Да и не в боевой ситуации...

Вот я иду. Нормально, подстраиваясь под шаг спутника. Вровень. Вот я побежал... Раза в три получается быстрее. Как это? Почему? А вот сил больше так не становится. Каких-то рекордных поднятий тяжести — не получается.

Как в анекдоте: "быстрый, но лёгкий".

Так что не будет у меня силушки богатырской. Хотя... А чем мерят силушку-то? — А умноженьецем. Умноженьецем богатырского ускореньеца на богатырскую же массочку. "Массочка" у меня цыплячья. А вот "ускореньеце"... надо развить. До "же". И дальше.

И ещё. Вот меня последние дни мордовали. Хорошо мордовали. Интегрально. Вот я чуть от какой-то заразы не умер. Валяюсь тут в холодном поту. Но... пот высох, дыхание нормальное. Температура... где-то как-то... И сразу наблюдается оттопыривание простынки в соответствующем месте.

Я, конечно, понимаю: подростковое тело, гормональный шторм, либи — до, либи — после... Но не до такой же степени! Чуть с того света — и сразу на бабу? А не чересчур ли? А дела когда делать?

По прошлой жизни это времяпровождение очень люблю. Но с соответствующей аранжировкой, в эстетически изощрённом исполнении. А в этом организме... или переходить к стилю "холодной штамповки"? Так скучно же. Или не на что другое времени не хватит. Я, конечно, не против, но...

Как бы не получилось как с платьем у Золушки — при наступлении двенадцатого удара часов сторонние наблюдатели получили возможность наблюдать захватывающую картину мгновенного и абсолютного стриптиза. Когда исчезает не только платье, но и транспортное средство, а также украшения, прислуга и косметика с завивкой.

Как-то... не понимаю. Поэтому несколько неуверенно себя чувствую. Если это подарки, то на каких условиях? От кого? Не отберут ли? Сроки, условия действия? Можно ли ещё? Что из аналогичного имеется в ассортименте? Форма и сумма оплаты?

Бесплатный сыр только в мышеловке — хорошо знаю.

Несколько неожиданно включилась персональная свалка. И выдала справку. Хотя и не исчерпывающую.

Есть такой человеческий ген. И не только человеческий. В самом начале третьего тысячелетия как-то промелькнула публикация. Ген этот выделили и ввели белым мышам. Подавляет накопление молочной кислоты в мышцах.

По-простому: что бы жить — нужен приток энергии. Человеческий организм энергию накапливает в двух основных формах: жиры и углеводы. В спокойном состоянии идёт расщепление жиров и этого хватает. Когда уровень нагрузки переваливает за 50% — начинается расщепление углеводов. Глюкозы. Глюкоза разваливается, выделяет энергию. Отходы — молочная кислота. Она накапливается в мышцах и постепенно вымывается кровотоком. Избыток этой гадости вызывает усталость, боль в мышцах и прочие проявления слабости.

Так вот, этот ген организует процесс расщепления глюкозы так, что молочная кислота в мышцах почти не накапливается. Деталей не знаю, а вот следствия получились интересные. У мышек изменились кое-какие характеристики. Резко подскочила выносливость. Раза в три. Скорость мышечной реакции и "беговая" скорость. Аналогично. И сексуальная активность. Тоже — втрое.

Факеншит! Два раза в день — по подростковому, втрое — по генетически. Шесть раз ежедневно... пресс кузнечный, полуавтоматический... А жить когда?! Смотреть, думать, делать... Кушать, извините за подробности, времени нет. Как жить, как жить... Уж-жас!

Похоже на мой случай. Если так, то должны быть и другие следствия из этого "букета". А там писали...

Писали о подскочившей продолжительности жизни. Я — "за". Доживу — проверю. Сегодня мне это... "спасибо на добром слове".

Ещё: резкое изменение поведенческих стереотипов. Скачок агрессивности.

Взирая на себя как на "мышь белую" из экспериментального вольера... таки — да.

О, так я не просто "псих испуганный", а "псих генетически модифицированный и мотивированный"! Я не просто так людей мордую, убиваю, по злобе собственной неуёмной и таковой же, но — глупости. А исполняю заложенную в меня генетическую программу.

Русская классика: "не мы таки — жизнь така". Вечная отмазка душегубов, разбойников и прочих злодеев. А у меня — наоборот. Это — во мне, это "мы — таки". Генномодифицированнй. Не-людь.

Каждый ответ порождает вопросы. Снова — два.

Раз есть программа, должен быть программер. Ага. Только эта истина верна для компов, для учебных заведений, для политических партий, наконец. А биологические сущности...? — Есть и для них. Можно назвать — ГБ. В смысле: Господь Бог. Или — ЕО, естественный отбор. Или — НЕО. Неестественный. И то, и другое, и третье на запросы не отвечает, информации не предоставляет.

Эх, мне бы сейчас мою команду! Да небольшой бюджетик... Большинство людей, а особенно начальников, даже не представляет, сколько много чего интересного можно сделать даже с небольшими деньгами! Если есть кое-какая соображалка.

Кое-какую аппаратуру бы, да погонять эти инфо-психо-матрицы туда-сюда. Между ветками этого мирового дерева. Иггдрасильнуть чуток.

Не надо человеческие! Кто сказал, что попаданец всегда хомосапиенс?! Берём мышь белую лабораторную. Сразу уменьшается размер самой матрицы. Пожалуй, на пару порядков можно сбросить только так. Информация — штука дискретная. В отличии от материального объекта, копия от оригинала не отличается. Мышки достаточно одной. Что обеспечивает идентичные стартовые условия. И по этому критерию сложность эксперимента падает не в разы — на порядки.

Футболим эти копии по всему дереву. Хоть ацтекам, хоть ассирийцам. Набрать первичный материал. Построить рототабельную матрицу планирования эксперимента. Предположить, догадаться, озарится "светом истины", ощутить прозрение. Сформулировать гипотезу, посчитать взаимные корреляции. Автокорреляций здесь быть, вроде бы, не должно. Ухватить своим "прозрением" эту истину за хвост, за шкурку, за краешек. Вытянуть из тьмы непознанного этакого "ёжика в тумане"...

Пустое. Забудь. Ты не только "попаданец", ты ещё и "невозвращенец". Ни команды, ни бюджета. Первичный материал — ты сам. Он же — расходный. При любом действии или бездействии — с летальным исходом.

Не важно, является модификация генотипа общим элементом процесса переноса инфо-матрицы, или это только единичная флуктуация в твоём конкретном случае. Другого случая для тебя просто не будет. Не важно, прошла ли модификация на этапе съёма матрицы, её переноса, её внедрения. Или это результат специфических коллизий при заливке массива данных в хранилище существенно меньшего размера? — Повтора нет и не предвидится. А через одну точку факта можно провести бесконечное множество прямых-гипотез. Даже на плоскости.

Есть ещё два вопроса.

О "кукловоде": является ли факт моего попаданства результатом воздействия чего-то, обладающего свободой воли? Если "да", то что это? Его цели, мотивы? Характеристики рецепторов и эффекторов? И так далее. Можно ли выпросить, выслужить, выторговать, украсть что-то ещё полезное? Или — запудрить мозги, обмануть, переиграть, запугать?

Где моя "бритва Оккама"? "Не умножай сущностей".

Что-то тебе, Ваня, какая-то сверх-сущность мерещится. Что-то божественное, в белом, с крылышками и провозглашает. Всемогущий, всезнающий, всемилостивейший. Или близко к этому. А супер-макаку не хочешь? Свобода воли есть, мозгов — тоже маленько. Прыгает себе по мировому дереву, бананы рвёт. Одни кушает, другие, вроде тебя, по кустам расшвыривает.

Или — дятел. Сверх-дятел — охотник на древоточцев. Выковыривает личинки и жрёт. Выдалбливает своим сверх-клювом дырку в виде автокатастрофы, длинным, клейким, слюнявым языком вытаскивает что там есть. Все твои проблемы — следствия особенностей воздействия слюны этого... супер-долбо-дятла. Со свободой воли и мозгами на гидро-подушке. Во избежание сотрясения при ударе.

А обращаться к нему надо так: "Господь наш, долбодятел-вседержитель". Или — "нет бога кроме Макака, и Макакян — пророк его". Ну как, будем "переигрывать"?

Нет. Отсекаем. Но не до конца. А вдруг...

Тогда просто — это эффект законов природы.

Просто? Каковы они? Как работают? Область действия, ограничения, краевые и кумулятивные эффекты? И снова — как их использовать себе на пользу? — Нет данных, нет возможности поставить эксперимент с активным воздействием. Чистый пассив — смотри, думай.

Второй вопрос уже про себя. Вот я поймал кое-какое изменение в себе. Не в психике — в генетике. Что ещё? Какие ещё изменения во мне произошли? Чего ждать? На что надеяться? Чего бояться?

Как-то варианты с воздействием на генетику в попаданских историях вообще не рассмотрены. Понятно, что когда попаданец "валится" в хоть куда "голым", тут уж не до генетики. Но ведь есть и такие, которые "попадируют" с мощным "бонусятником". В принципе, по нынешним временам стоимость генного теста упала до нескольких тысяч, оборудование там довольно типовое. Реактивы, правда, нужны.

Элементарно. Качество эпителия прямой кишки задаётся генетически. Этот эпителий определяет уровень серотонина в крови. Серотонин, как и другие "гормоны счастья" впрямую воздействует на психику человека.

Вот вы, коллеги, вляпнулись. А в толстую кишку своего "носителя" не заглянули. А там... нет там этого эпителия, жизненные обстоятельства сожрали. И вы, весь из себя такой храбрый, решительный и прогресснутый, начинаете выть, канючить и плакать. От тоски и безысходности. Депресняк у вас, тотальный и непролазный. В редкие минуты просветления старательно убираете из зоны досягаемости всё острое и длинное. Чтобы не зарезаться и не повеситься. Ибо суицид, который происходит от особенностей строения тонкого слоя клеток в той кишке — ваш постоянный и единственный собеседник.

Или вы думаете, что ваши знания о паражоплях и вундервафлях, что ваша несгибаемая воля и блестящий, в некоторых местах, интеллект исправят клеточную флуктуацию в вашем кишечнике? — Увы, только медикаментозно-фармокологически-инструментальное вмешательство. Непрерывно и, вероятно, пожизненно. Проще: комплектная лаборатория с квалифицированным персоналом.

А сколько полезного можно бы было сделать с такой лабораторией здесь, в этом средневековье! Хотя бы пройтись по слою наследственной аристократии.

Да просто не пустить "ген кровоточивости" имени Екатерины Медичи в королевские дома Европы!

Меняется судьба её четырёх сыновей, меняется история Франции. Генрих IV так и остаётся валяться где-то между чьими-то дамскими ляжками. "Париж стоит обедни" — мимо. Гугенотов задавят. Реформация сыпется, Тридцатилетняя война — совсем не тридцатилетняя. Англиканская церковь — выдумка сексуально озабоченного монарха и немногочисленной кучки еретиков. Быстро покойных. Вместе с Кромвелем и пассажирами "Майфлауэра".

Сигизмунд — не король Польши. Сидит себе в Стокгольме. А братец его сидит в тюрьме. И не только семь лет. Нет Сигизмунда в Варшаве — нет поляков в Москве. "Смутное время" без поляков... тоже не сахар. Но и не кипяток ведром за шиворот.

Европа без протестантов... Совсем другой характер и темп колонизации Америки и всего остального. Гуроны, пожалуй, успеют дорасти до собственного королевства. И так далее. Чуть поправь один ген в одной женщине. И, скажем, судьба Российской империи при здоровом царевиче Алексее, без Распутина... Другая картинка.

Не надо нарушать законы природы. Можно и без инструментария обойтись — на одном интриганстве. Понавставлять палок. Я имею в виду: "в колеса". У той Катеньки такой расклад получается, что потяни годик волынку, и у Генриха II будет уже другая жена: этот брак теряет политический смысл. А Диана Пуатье хоть при какой другой королеве... Совсем другая картинка. И Мишель Нострадамус уже не в членах "кружка королевы", а в... в совсем другом месте.

Хватит мечтать. Надо смотреть, думать. Что-то ещё может и проявиться. Одно следствие видно сразу.

Приступы бесконтрольной ярости. Бешенство. Это опасно. Но ставить полный блок — нельзя. Свойство — полезно. При постоянной здешней "проверке на прогиб", "тестировании на вшивость", при непрерывном требовании доказательства моей "вятшести" — необходимо. Вызывает страх у зрителей. А я, по большей части, только чужим страхом и жив. Даже если он выражается в форме преданности, как у Ивашки.

Псих-лидер — нормально. Сколько раз я наблюдал это в самых разных малых группах. От детсадовской песочницы до зоны строгого. "Он псих — лучше не связываться". И отходят с дороги, уступают добычу, воздерживаются от враждебных действий.

Один из мастеров "припадков бешенства" — Наполеон. Не всегда по желанию, но довольно часто, он вызывал у себя такое состояние. Обычно — при приёме иностранных послов. Бил об пол драгоценные сервизы, брызгал пеной, орал и топал ногами. И совершенно деморализованные послы старательно смягчали позиции своих государей-императоров. Что Австрийского, что Российского.

Раз полезно, раз помогает выживанию — сохранить, развить и применить.

"Но — без фанатизма".

Противно.

Быть бешеным — противно.

"Я злой и страшный серый волк.

Я в поросятах знаю толк".

На полном серьёзе, с оскаленной мордой, разбрызгивая слюни... Видеть вызванный тобой ужас в глазах... В смеси с презрением и отвращением... Потому что будет именно так, потому что страх вызывается не громким рыком, а действием. Мерзким, разрушительным, противоестественным... действием. И радоваться: хорошо сделал гадость, эффективно — увидел страх.

"Правильным путём идёте, товарищ".

Правильным. В преисподнюю. Где черти, как мыши рогатые, суетятся вокруг кипящих котлов.

Кстати о мышках. Замена гена меняет биохимию, биохимия меняет физиологию, физиология отдаёт в социальность. Генномодифицированные мыши вот с таким букетом свойств, становились лидерами в своих экспериментальных сериях. Никакого старшинства они не признавали — только альфа. А вот дальше...

Публикация проскочила, но продолжения не последовало. Я специально этим не занимался. Я уже говорил — на структуры не работаю. Но когда что-то интересное вдруг не получает развития в освещении...

Сходный случай был в самом начале двухтысячных. Попалось мне на глаза чисто случайно. "Шпигель" дал небольшую, но очень интересную заметку об использовании сети ретрансляторов мобильной телефонной связи в качестве распределённого локатора. Позволяет эффективно засекать цели в двух самых неприятных группах: низколетящих и "стелс". И в очень противном их сочетании.

Огромные территории покрыты уже сотовыми сетями, размеры сот невелики, локализация получается очень эффективная. И по координатам, и по векторам. Сама система настолько распределённая, что её угробить очень не просто. И почти никаких капиталовложений. Сети уже построены, ещё строятся. Сами, без гос.бюджетов, оборон.заказов, генеральских должностей и развёртываемых дивизий.

Мда... Заметку сняли в течение дня. Сразу и немецкий оригинал, и русскую перепечатку. Отработка решения за такой временной интервал, через все уровни бюрократии, в двух государствах... Можно. Если есть уже готовая организационная единица, специально "заточенная" под реакцию в таких ситуаций в обоих информ.полях. И не важно, под каким флагом она "плавает". Главное: устойчивые, эффективные, "накатанные" контакты.

Инфу — сняли. Дальше — тишина. "А был ли мальчик?" Не видел бы своими глазами — не поверил.

Возможно, и с мышками аналогично. Произвести модификацию можно. Видимо, и человека — тоже. Ещё не "идеальный солдат", но... Но изменённый экземпляр перестаёт "знать своё место". Теперь его место одно — альфа. Он быстрее ездит, он дольше терпит, он оттрахает твою жену, лучше чем ты. И он всегда готов дать тебе в морду. Какая элита на это пойдёт? Она-то и просто к качественному массовому школьному образованию относится... Несколько своеобразно определяя это самое "качественное". Не так, как для своих. Об это я уже...

В верхушке европеоидных элит народ, в основном, пожилой. Конечно, подтяжки с накачками, физкультура, фитнес, косметика, укольчики...

Такие индивидуумы, с прекрасными метало-керамическими зубами и составляют цвет "золотого миллиарда" на планете. Для них генная модификация — либо не эффективна, либо очень рискованна. Пустить на это дело свою молодёжь... Так он же придёт и сразу всё отберёт! У него же — никакого уважения!

Нужно очень любить своего ребёнка, что бы дать ему возможность отобрать у тебя всё, а самого родителя-благодетеля — выбросить на свалку.

На более низких социальных уровнях...?

Возможно, дело в этом: перевели в разряд закрытых разработок. Дальнейшие исследования в "глухом" режиме. С целью смягчения отдельных побочных. Или при низком уровне выхода полезного продукта. Как у волхвов с их зомбированием. Но всё равно — рискованно. Не управляемые, не контролируемые, "бешеные"...

Как я. Ну и как вас теперь называть, Иван Юрьевич? Мендель? Морган?

"А сейчас Ванечкина мама, Генная Модификация, споёт мальчику колыбельную.

Глупый маленький мышонок

Отвечает ей спросонок:

— Нет, твой голос нехорош.

Очень страшно ты поешь!".

* * *

За окном, в предрассветной темноте шумел дождь. Тот самый дождь, вода с Атлантического океана, принесённая циклоном, который я сам себе предсказывал, сидя на крыше амбара в "Паучьей" веси. Любовался перистыми облаками, наслаждался тишиной и чистотой мира. Вот и сбылось моё предсказание.

"И дождь смывает все следы".

А что промоет мои мозги? Смоет следы тех логических выводов, до которых я додумался? Про детскую смертность и курные избы, про свободу, которую надо выгрызать и вырезать, про собственную изменённость?

Да и толку-то? — Выводы — не следы. Следы можно смыть. Насовсем. А выводы — к ним приходишь. Пока есть дорога, пока есть "ходило" — снова придёшь к тому же.

"От перемены мест слагаемых сумма не изменяется".

"Слагаемые" — это то, из чего слагается мир.

В этом мире идёт предсказанный мною дождь.

* * *

"Обратили ли внимание благородные доны на то, какие стоят погоды?

— Какие?

— Предсказанные!".

Может, мне в пророки пойти? Как говорил "Янки из Коннектикута" насчёт пророчеств: самое главное — выключенный рассудок положить в прохладное место. Чтобы не испортился. И молоти себе...

* * *

У соседней стены кто-то шевельнулся.

Темно. В избе всегда темно. Или — темновато, или — совсем. С освещением здесь... Я об этом уже говорил, но привыкнуть не могу. Постоянная проблема: нет света в помещениях. Даже если есть чем светить, зажечь его...

— Кто там?

Молчит, ворочается, дышит.

Хорошо, что у меня мания величия — умозрительная. Пока. А вот когда "поженюсь на Руси" — тогда буду визжать и плакать. От ужаса, что пришли по мою душу.

— Назови имя своё.

— Сухан.

Ну вот, а ты боялся.

— Ты чего не спишь? Э-э-э... Тебе по нужде?

— Да.

* * *

Пошли эфемизмы. Чего только люди не придумывают для описания естественного процесса. Чем большее значение имеет процесс в пространстве национального менталитета, тем больше у него этих... "благоречий". Нейтральных по смыслу и эмоциональной нагрузке выражений, используемых для замены других, считающихся неприличными.

Можно "сходить до ветру" при полном штиле. Можно "пообщаться с белым человеком" при полном безлюдье, можно "нагнуть веточку" в голой степи.

Интересно, в моей России процедуру выборов называют "голо-сованием". И что тут эфемизм?

* * *

Ладно, жаль моя зомбанутая, пойдём, "наполним арыки".

Мы исполнили с Суханом свой дуэт. Или трио? Третьим был дождь.

Сквозь предутреннюю серость с заднего крыльца просматривалась крыша над порубом. Там сидит битый "скалозуб". Надо проведать. Главное: выяснить как вернуть Сухану душу. Что-то мне роль сиделки при здоровом мужике... Не гожусь я в сиделки. Только в сидельцы.

Моё элегическое настроение, навеянное собственной слабостью и умиротворяющим шумом дождя, стремительно сменилось раздражением и злостью сразу при входе под крышу поруба. А где часовой?! Почему, факеншит, пленный без конвоя?! Устав, мать вашу, внутренней и караульной...!

Пришлось заткнуться — слушателей нет. А с Суханом разговаривать... я столько ещё не выпил.

Откинул ляду — сидит. Ещё один персонаж фильма ужасов — мумия. Фараон Тутахтамон в угрянском порубе. Нет, всё-таки, не фараон — Домна ему только голову тряпками замотала. И так, местами — плечо, руку. Но раскраска после дёгтя — "тутахтамон леопардовый".

"Только бледнолицый брат может дважды наступить на одни и те же грабли" — сказал Виннету, вождь апачей, Чингачгуку, Большому Змею, заслышав в сенях грохот от повторного падения Неда Бампо, Длинного Карабина".

Я, конечно, бледнолицый, но "дважды на одни и те же...". Лучше — на разные. Повтор Корькиной истории мне не нужен.

И не будет — шашки вообще нет, наверху Сухана поставил. С чёткими, однозначными и исчерпывающими инструкциями. Это я так думаю.

Свечечку мне Сухан зажёг. Убью гада, который до сих пор не додумался сделать нормальную зажигалку!

Опа... Похоже, что этот гад — ты сам. Ты-то знаешь как выглядит нормальный "Зиппо". А эти никогда не видели. Так что, спрос с самого себя, любимого. Потому что кресалом по кремешку, да так, чтобы ещё и на трут... А потом одно раздуть, другое — подпалить. Дождаться пока разгорится... Убью гада.

В смысле: сам сделаю.

Поруб у волхвов — куда как лучше нашего. И выше, и светлее. Главное — у них лестница нормальная. Приставная. А у нас — бревно суковатое. Крутится, зараза, как по нему лезешь.

Сделай лучше. Ты здесь — владетеля сынок. Вот и распорядись. Или — сделай сам. Это тебе не "попадировать" с источниками света, это элементарное плотницкое дело.

Лентяй ты, Ванька. Для тебя здешний поруб — дом родной. Ты или сам сидишь, или других сажаешь. А нормальный вход-выход сделать... Руки не доходят.

Куда попадают, когда руками ходят... про это я уже...

Ну вот и слез, ну вот и сел, ну вот и поговорим. Может быть. С "скалозубом" беззубым, с волхвом битым, с мужиком здоровым, мною обожжённым и обиженным. Со всеми сразу и с ним одним.

— Глава 64

Что пленный волхв со мной разговаривать не будет — было понятно с первого взгляда. Ни на какие осмысленные вопросы отвечать не будет. С фанатиком не поболтаешь. Особенно, с подготовленным, обученным фанатиком. Его и пыткой не прошибёшь. Нет у меня тут инструментов контроля состояния.

* * *

Любого человека можно сломать пыткой. Любого — можно пыткой убить. Но вот этот коридор — уже сломлен, но ещё не умер — у всех разный. Чем коридор уже, тем точнее надо контролировать состояние подопечного. И иметь средства для его возвращения "из-за грани".

Некоторые очень примитивно на это смотрят: "уходили — был живой. Вернулись — сдох. Мы не виноваты". Человек — система жидкостная, инерционная. Диссипация, диффузия... Он и сам по себе помрёт. Каждый. Вопрос — когда. И что перед этим успеет сообщить.

Серьёзного здорового мужика... С крепкими морально-этическими установками... С вдолблённой с детства верой в своего бога, с чувством обречённости смерти и практикой "правильной реакции" на болевое воздействие... Раскачать ему психику, сбить установки, убедить говорить...

Можно. Кроме предсмертного "мяу" я получу обширный набор изощрённой ругани. В форме сакральных проклятий. Стилистически — интересно. А вот информации...

* * *

"Удивить — победить". Кто сказал? — Суворов. — Ну вот, Суворов, давай удивляй.

Спасибо за разрешение. Только — чем? Чем можно удивить голядину голядскую? Боевого волхва? Что-то ментовское? Раздеться догола, нацепить на голову пакет полиэтиленовый с красочной картинкой от "Пятёрочки" и — в камеру.

Мда... Азия-с, не поймут-с.

Аппаратуры нет. Был бы... даже не 3D с голографией, не квадро с ревером — простейший ролик "Прибытие поезда" — уже бы потрясло.

Что-то проще? Типа "перепиливание женщины"? — Цирковые фокусы. Мысль хорошая. Но нужна подготовка, репетиции, реквизит.

Что-то ещё проще? Чисто коммуникационное. Чтоб сбило установки и ориентировки.

Правильно сказано: начал говорить на допросе — не остановишься. Как сподвигнуть его на издавание акустических колебаний? Что-нибудь совершенно не по теме...

Как гласит русская народная мудрость про "непотему": "В огороде бузина, а в Киеве дядька".

Дядька в Киеве... А вот это может и сработать.

— Расскажи мне про русь.

— ?!!?!!

— Народ твой живёт на этих землях многие века. Ещё прежде кривичей. Ты — волхв. Наверняка вас каким-нибудь старым сказкам учили. Мне ваши тайны не нужны. Но ведь какие-то песни есть. О давних временах. Вы про это знаете больше. Мне интересно. Расскажи.

Молчит, набычился, смотрит исподлобья. Пытается найти ловушку. Ищи. Её там нет. Она не в моих словах — она в тебе. Начнёшь говорить, первое слово скажешь — потом само польётся.

— Когда меч срубает голову — голова падает и сгнивает. И следа не остаётся. Кроме одной отметины — зазубрины на мече. Ты умрёшь. Хочешь сдохнуть без следа, хочешь, чтоб от вас, от голяди, от служителей Велесовых и зазубрины не осталось — твоя воля. Тогда я пойду.

— Постой.

Ура! Заработало!

"Тук-тук, это я, почтальон Печкин. Принёс вам заметку...".

Принёс? — Давай сюда!

Сначала — что принёс, потом вообще — всё что есть. Потом сбегаешь и ещё принесёшь. Давай, голядина, давай. Сказки сказывать.

Волхв пожевал губами, откинулся к стенке, прокашлялся, долго устраивался поудобнее. Девица у рояля в домашнем концерте.

Точно. Запел. Низким баритоном, что-то медленное, тягучее. С хорошо накатанными интонациями. То — мрачное, медленное повествование, то — явно вопросительная интонация. Вдруг, видимо в ответ, высоким голосом униженная скороговорка.

Класс. Театр одного актёра. Но ничего не понятно. Язык... незнакомый. Похоже, я присутствую при исполнении балтского варианта всех трёх "Эдд" в одном голядском флаконе. В качестве оперного премьера — присвистывающая отсутствующими зубами египетская мумия.

Как-то очень сюрровато получается.

— Стоп. Я не понимаю. По-русски можешь?

Волхв обиделся. Арию ему прервали. Но остановиться уже не мог. Настоящего артиста остановить нельзя. Ему бы только сцену... и всё племя.

— Это священные песни моего народа. По-вашему — былины.

По нашему это — эпос. "Преданья старины глубокой". Сплошное вранье с зерном истины. Можно всю жизнь это зерно выковыривать, так без булки и останешься.

— Я твоего языка не знаю. Запомнить их не могу. Если ты не перескажешь на моем языке — и понять не смогу. Ни запомнить, ни понять. Тебе это нужно? Тебе нужно след оставить. Зазубрину. В моей памяти.

Волхв скривился. Потом начал излагать. Сначала он довольно длинно и театрально выдавал очередной отрывок, озвучивая, например, шум бурного моря и скрип весел. С имитацией крика чаек и пения рыб.

У них и рыбы поют?! Я попытался уточнить. Сам певец моря не видел ни разу в жизни, поэтому объяснения... Что-то плавающее. Не то русалка, не то тюлень, не то бродячая мина — гадости делает, корабли топит.

Итак, исполнялся музыкальный отрывок, потом он коротенько пересказывал. Либретто. Ему недоставало русских слов, мне — и голядских тоже.

* * *

Постепенно складывалась примерно такая картинка.

Тысячу лет назад из-за северной солёной воды приплыл на лодках народ. Который поселился на западных землях. Видимо, речь о Балтийском море и Северной Польше. Хотя не уверен: название Варяжское море не использовалось. Но ведь и варягов тысячу лет назад ещё не было.

Потом этот народ пошёл вверх по рекам, а потом — по рекам же, но вниз. По дороге у них случилась транспортная неприятность: встретилась речка, через которую надо было переправляться. Почему — не понятно. Они же по всем речкам вдоль плавали, а не поперёк. Дальше ещё загадочнее: полнарода переправилась, а вторая половина — не смогла. При том, что они до этого — все в лодках. Да и помочь же отставшим могли. Половина народа осталась, другая половина пошла дальше.

Шли-шли и пришли в южные земли, к тёплой солёной воде. Похоже, речь о Чёрном море и южнорусских степях. Снова нет привязки на местности — ни Греческое море, ни море Русское — не называется. Так же как и оба варианта собственно греческих названий — понтов.

А народ этот... готы. Похоже по маршруту движения.

Затем с востока пришли люди с конями и луками, и народ из лодок — побежал. Не из лодок — из них они уже давно вылезли. Со своих земель.

Люди с востока меня заинтересовали. Точнее: их луки. Волхв закрыл глаза и, то напевая вполголоса, то ругаясь, когда ему не хватало русских слов, дал мне довольно точное описание этого вида оружия.

Лук не простой, однодеревка, как у лесовиков. Составной лук с рукоятью и двумя плечами. Реверсивный. То есть в исходном состоянии — без тетивы — кончики лука ("рога") направлены вперёд.

Этот ещё и асимметричный. Плечи лука разные — верхнее вдвое меньше нижнего. А общий рост большой — под три локтя.

Большой лук для конного народа — не типично. Но главное — асимметрия. Стрелок держит лук за рукоять. Стрела ложится ("накладывается") — выше, на кулак. Получается, что хвостовик стрелы оказывается на таком луке не около середины тетивы, а существенно выше. Тетива растягивается совсем не в равнобедренный треугольник. Треугольник векторов сил — аналогично. Стрелять прицельно из такой штуки очень тяжело. Выучка нужна — с детства.

Я знаю только один народ, который массово использовал такое оружие. Гунны. Именно это "ноу-хау" позволило им разгромить в степи и сарматов, и аланов. Бронных сарматов гунны отстреливали со 120 метров, бездоспешных аланов — с 200.

Чтобы сравнить... Идёте в тир, берете мелкашку, из положения "лёжа" с упора, кладёте серию в мишень. Попали? 90 из 100? Великолепно. А теперь поинтересуйтесь длиной этого заведения. 25 метров? Прекрасно. Это самое начало нормативов второго разряда по пулевой стрельбе.

А теперь в восемь раз дальше, с двухпудовой гирей, подвешенной к концу ствола, на скачущем коне, управляемом только коленями, по такой же скачущей цели.

При встречном бое относительная скорость двух всадников и стрелы между ними... за 200 км/час. Огонь. И так 10 раз. 90 из 100? Да вы, батенька, настоящий гунн! У нас в становище все мальчишки так стреляют.

Двухпудовая гиря... Вы же на мелкашке тетиву не тяните. А стандарт натяжения лука в сорок фунтов считался "женским". Мужской норматив лучника у тех же английских йоменов — 100 фунтов. Английских. Два с половиной пуда. Русских.

За такие успехи гуннов, ещё в четвёртом веке, зарегистрировали в качестве "друзей". Прикиньте: соц.сетей ещё не было, а "зарегистированные друзья" — уже... "Друзья римского народа". Начали подкидывать золотишко. Примерно, по сорок кг/год. В качестве благодарности за услуги по "умиротворению" некоторых "незарегистрированных". Один из гуннских родов на этой римской "благодарности" так поднялся, что ломанулся через Дунай в полном боевом...

"Аттила — бич божий".

Точно. Это имя волхву знакомо.

Как на Востоке запомнили Искандера Двурогого, как на Руси — Батыя, так на Западе хорошо помнили Аттилу.

Милейший, кстати, человек был. Даже римские историки отмечают его миролюбие, дружелюбие и стремление избегать конфликтов. Зарезал своего старшего брата. Ничего личного, только бизнес. Потом, встречаясь с вдовой покойного, всегда слезал с коня и приветствовал её стоя на земле. Вообще, очень любил родственников: когда 17 из них убежали-таки в Византию, чуть не перебил греческих послов и уже поднимал своё войско на очередное выжигание чего там есть по Дунаю.

Император оценил ожидаемый ущерб в полмиллиона. Душ. Своих подданных. Запрошенные были экстрадированы. В лоно семьи. На верную смерть. Немедленную.

А какой менеджер! В двадцать раз поднял доходы от дружбы с Константинополем! Это после первого похода. А при задержке платежей — второй поход. И — "пеня удвояется". Не считая взятого "самовывозом".

Очень был добр и внимателен к подчинённым. Поскольку значительную часть населения его державы в конце правления составляли готы, то два государственных языка. Второй — готский. Даже имя его — на готском. Означает "Маленький отец". Непонятно только какой оттенок имеет здесь прилагательное: то ли ростом был мал, то ли столько заботы отцовской о готах проявлял.

Судя по волхву, после первого удара гуннов, готы побежали Степью. В семидесятых годах четвёртого века они вывались на Дунай и слёзно просили пустить "в домик". Греки были заняты делами в Армении и Месопотамии. Так что пустить пришлось. Причём в худшем для греков варианте — целым народом с компактным расселением.

"Жалует царь, да не жалует псарь" — ещё одна народная. И не только русская.

Решения, принятые на имперском уровне были вполне корректны и взаимовыгодны. Но... Переселенцам нужно продовольствие. Местные чиновники так обрадовались гос.заказу, что начали воровать "не видя краёв". Готы остались без пропитания. Пошло вымогательство.

Картинка хорошо знакомая по моей России: сначала чиновник создаёт проблему, потом появляется частник и говорит: "Могу решить, но и мне надо делиться".

Это "дай" довело готов до голода и продажи дочерей в рабство.

А правды — не сыскать. Правда у бога, который чужой. Поскольку готы были ещё язычниками. И у императора. Который в Армении воюет.

Готы восстали, императору пришлось перебрасывать армию на запад, персы заняли половину Армении, готы потеряли половину народа. И всё затихло.

Кроме гуннов. Последовал второй удар. Снова готы с Днепра, аланы с Дона и Донца — побежали. На этот раз, по словам "скалозуба" — двумя путями. Часть — южным, вдоль Чёрного Моря, часть — северным.

Южный путь привёл их, после ряда приключений, в Прованс и к созданию готского королевства со столицей в Бордо. А мне северный путь интересен. Тут готы бежали вверх по Днепру, по рекам, по собственному прежнему пути, назад на историческую родину, в Польшу.

Если первый удар по готам делался при активном участии дядюшки Аттилы, то перед вторым "бич божий", вместе со старшим братом своим, позднее покойным, дядюшку прирезали. И двинулись на Запад двумя армиями. Обходя Карпаты с севера и с юга.

Примерно так же потом шли и тумены Бату-хана. Да и в Великую Отечественную Четвёртый Украинский был не просто так создан в стыке между Вторым и Третьим — нормальная армия в горы не полезет.

Отошедшие, было, в леса выше по Днепру готы и примкнувшие к ним аланы — побежали дальше. Через Польшу, где к ним присоединились вандалы. Через Германию. Тут к ним многие за компанию присоседились. Тогда эта смесь огрызков германских народов и получила название "свевы". Через Майнц во Францию, которой ещё нет — римская провинция Галлия. Потом в Испанию, которая ещё Иберия.

Свевы там и зацепились. Теперь Астурия называется. Из Астурии особенно не побегаешь — океан за спиной.

Когда очередное готское королевство в Испании получило, по излишней сексуальной озабоченности своего тогдашнего короля, полномасштабное арабское вторжение, потомки этих "огрызков" были единственными на полуострове, кто не лёг под зелёное знамя ислама.

А вандалы и аланы двинули дальше — аж до Карфагена. Которого нет сейчас. Хотя тогда — был.

Что нужно делать, когда на тебя летит поезд? — Сойти с рельс. Когда пришли гунны — все готы побежали или на Дунай, на юго-запад, или на свою "историческую родину", на северо-запад. Но самые умные поняли, что бежать "впереди паровоза", когда машинистом там Аттила — не есть гуд. И побежали поперёк. На север и северо-восток. С Днепра на Двину. И за неё.

Местные угро-финны с костяными наконечниками и каменными топорами... приняли своими бабами участие в этногенезе. Народ пришёл южный, горячий, с примесью степной крови. Смуглый.

В современном немецком сохранилось слово "russ" — копчёный. Хорошо хоть — не "чёрножо...ый".

Иногда название "русь" производят из шведского названия гребцов.

Типа: приплыли иноземцы, а их спрашивают:

— Вы кто?

Гребуны тыковки почесали и отвечают:

— Лодочники мы. Ros.

Начали находники племена подминать. Спрашивают их поданные:

— А ты, князь, из каких будешь?

— Дык... лодочник я. Ros.

В истории известны народы, чьё название связано с цветом. Шумеры — черноголовые, Черноногие — индейское племя. Просто название расы — негр. Хорваты — белые, сербы — серебряные. А вот названий от профессии... Какие этнонимы образованы от "гребец", "лодочник", "кормщик", "мореход"? Гондольеристы? Драккаране? Парусивцы?

"Народ ловцов сельди" — сказать можно. Но называются они — голландцы.

Это же название смуглых пришельцев-руси вошло в финский язык. Именно как описание цвета. По-фински "ruskea" — коричневый. А вот Русь, земли населённые славянами, финны называют "венайя". От "вене" — лодка. Дорог-то нет, только лодочкой.

В современном финском на эту тему есть ещё один прикол. Все государства идут с предлогом "в" — в Швецию, в Персию, в Украину. Только Россия — "на". На Русь, на Руси. Россия до сих пор по финской грамматике — не государство. Не важно — какие там власти. Это место, где живут люди.

И расселился новый народ "рус" от Чудского до Ильменского озера. Потом, лет через двести, по этим землям прошлись балты. Та же голядь. Но голядь южнее шла. Поэтому, хотя про русь знает, но войны на истребление не было.

Потом прошлись славяне. Снова по тем же рельсам. Снова — южнее. Некоторое время контактов славян с русью почти не было. Пока кривичи не вышли на Двину, где и построили Полоцк. А словены добрались до Волхова.

Особых конфликтов сначала не случалось, земли пустой много. Угро-финны — чудь белоглазая — не соперники земледельцу с железным оружием и инструментом. А вот различия между славянами и русами были сильные.

Готы-русы, уходя с юга, прихватили с собой не только смуглость и язык. Кстати, именно этот вариант германского языка, адаптированный для слуха греческого писаря, звучит в русских названиях днепровских порогов, даваемых Константином Багрянородным. В отличие от приведённых там же славянских.

Арабы отмечали и вражду между славянами и русами, и подчинённое положение славянских и прочих племён, и различия в обычаях. Особенно — в погребальных. В большинстве культур именно эта часть наиболее консервативна и трудноизменяемая.

Но есть ещё два отличия. Арабы об этом чётко пишут. Может быть потому, что их самих эти отличия по глазам били.

Русы, в отличие от славян, имели лошадей. И носили сапоги.

Варяги, к примеру, приходили на своих ладьях на Русь голыми пятками, сапоги одевали на берегу. Потому что матросы на кораблях всегда босиком. Хоть на гребных, хоть на парусных. А с лошадями у варягов всегда были проблемы — на ладьях коней не перевезёшь, да и навыка нет. И на Востоке, и на Западе варяги бились, преимущественно, пешими. Во время Дунайского похода Святослава, у которого в дружине было много варягов, греки отмечали неумение и нежелание киевской дружины биться конными.

Одновременно и сапоги, и кони... Вроде бы мелочь, но вот начинаю вспоминать... Конный народ — всегда в сапогах. Но в сапогах и в северных лесах... Вспоминаются только Волжские Булгары. Тоже степной народ. Убегая от хазар тоже ушли на север, в леса. Но коней и обувь сохранили.

Понятно, что превосходство русов над соседями — не в обувке. В конях, в навыках коневодства, животноводства вообще. В селекционной работе, выполненной поколениями предков, в сохранённых результатах.

Ещё: длительные контакты с Причерноморьем, с Римской империей, которые обернулись превосходством не только в товарах, но и в их производстве — в ремёслах. И, что особо существенно, в оружейно-тактической части. Ну не было никого бронных, кроме руси, в то время в тех местах!

"Готическое" происхождение руси как-то проясняло ещё некоторые странности.

Их участие в приглашении Рюрика.

В 8 веке у Волхова появляются поселения кривичей, через несколько десятилетий — база датчан, ещё через поколение, в первой половине 9 века — словене. Каждая волна новосёлов пытается местных вырезать, пограбить, "раком поставить". Потом, посчитав свои выбитые зубы, переходят к мирному сосуществованию. Но русь это очень утомляло: да сколько ж можно?!

Когда стало ясно, что словене ильменские и вправду как Советская власть — "всерьёз и надолго"...

Есть русская поговорка: "Была бы изба, будут и тараканы". Понаехали тут всякие... тараканы...

Не жечь же собственную "избу" чтобы этих тараканов выгнать! Пришлось ставить Новгород. Этот компромисс позволил, всё-таки, сохранить ход на север, к Ладоге, из Южного Приильменья, где поселения русов были довольно многочисленны.

Готы-русы-аборигены превосходили славян-новоселов организационно и технологически. Но не численностью и скандальностью. Когда словены всех допекли, пришлось идти на второй компромисс — звать стороннего князя. Довольно типовое решение в то время.

В истории Лоуренса Аравийского есть эпизод.

Один из арабов отряда иорданского короля совершил дисциплинарный проступок, приговорён к расстрелу. Ни один араб в отряде не может привести приговор в исполнение. Пролить кровь члена рода — вызвать кровную месть между своим родом и родом казнённого.

Пока долг перед родом, перед родственниками сильнее долга перед законом — ни о каком исполнении государственного закона не может быть и речи.

"При мне служащие чужие очень редки;

Всё больше сестрины, свояченицы детки;

Один Молчалин мне не свой,

И то, затем что деловой".

Вот на роль "делового" в формате "расстрельной команды" арабы и приспособили Лоуренса. В ходе Первой Мировой. А жители Приильменья — Рюрика. Значительно раньше.

Кандидатура Рюрика — ещё один компромисс. Между русами и словенами. С одной стороны — из бодричей, славянского корня. С другой — всю жизнь имел дело с разными немцами, датчанами, свеями.

Но когда отправляли посольство звать Рюрика, были в нем почти одни русы. Не потому, что сильно хотели первыми на князя посмотреть, а потому что найти три десятка человек прилично одетых, а главное — обутых... Привычных, умеющих эту обувь носить... В этом лапотно-босоногом краю... А ведь там ещё и на лошадях ездить надо.

Собственно, по этой же причине русы составляли большинство и в других посольствах. Византийцы перечисляют имена участников первых посольств из Руси. Там славянских имён либо мало, либо вообще нет.

С Рюриком сперва не заладилось. Князь упорно грёб всё под себя. Пару раз нарывался. История с Вадимом даже в летописи попала. Но здравый смысл возобладал. Две национально-чуждых славянско-финско-балтской Руси группы — аборигены-русь и иммигранты-варяги Рюрика — могли или уничтожать друг друга, или договориться. "С целью всеобщего процветания и благоденствия".

* * *

По анекдоту:

— Армяне! Давайте выпьем за процветание евреев!

— Зачем?

— Пока они процветают — за нас не примутся.

* * *

Необходимость сотрудничества возобладала в форме уголовно-наказуемого деяния — похищения княгини Ольги.

Я раньше удивлялся — зачем нужно было с такими вывертами искать жену Игорю Рюриковичу? Времена ритуальных похищений невест для князей уже прошли. Воровать девку из-под Пскова для киевского князя... Из села Выбуты в 12 километрах от Пскова по реке Великой? Что, к Киеву ближе не нашлось?

Брак князя — дело государственное. Вокруг Киева несколько племён, отношения с которыми куда более важны, чем с какими-то плесковичами-псковичами.

А вот если Ольга — не просто девка, а княжна, из княжеского рода... В народе, который в силу взаимной неприязни с остальным местным населением, является естественным союзником правящей династии инородцев...

Народ последовал за своей государыней.

Не сразу.

Ситуация руси мне кое-чем напомнила положение эльфов во "Властелине колец" — два разобщённых анклава (Псковский и Ильменский), хранители древних знаний и удивительного оружия (греко-римского происхождения), скверная демография, враждебное окружение народов-новосёлов... Даже брак принцессы с предводителем шайки иноземных бандитов-освободителей.

У Толкинена принцесса Арвен отказалась от своего народа и от бессмертия ради любимого по своей воле. У Ольги — насчёт любви не спросили. А вот насчёт бессмертия...

С начала пятого века среди германоговорящих народов ходили переводы "Евангелия" от Ульфилы. Списки этих переводов на готский язык попадали и к руси.

Конечно, Ульфила был еретиком — Святую Троицу он так и не принял.

Невозможно толковать язычникам о ложности многобожия, наставлять в поклонении единственному богу, и при этом показывать картинку, где три мужика в круглых шапках сидят за столом, на котором одна рюмка.

— Ну их же трое!

Это нам, после четырёх веков непрерывного и повального потребления "водочки сладенькой" можно сказать:

— Стакан — один. Видишь? Значит и мужиков — один. А если в глазах троится, так пить надо меньше.

Сорокаградусный алкоголь ещё не был запущен в массовое производство, и Ульфила остался еретиком.

С христианством русь была знакома. В отличие от соседей, славян и балтов. Ольга сама была христианкой. Какая именно ересь была её родной — понять трудно.

"Скалозуб" в этой части ограничился общей фразой о распятом боге. Видимо, какой-то вариант арианства. Но всё равно — крещённая. Поэтому и по приходу своему в Киев поддерживала христиан.

Летописец-монах, пишет: "Была она как заря перед рассветом".

Поэтому же и сама отправилась в Константинополь.

Единоверцы же! Отношение мужчин и женщин — сходное.

Не могу вспомнить ни одного случая, чтобы в древности или средневековье женщина участвовала в межгосударственных переговорах с ино-конфессиональным оттенком. Единственное исключение: царица Савская. Исключение, подтверждающее правило: дело кончилось младенцем. И последующими эфиопскими негусами.

Для всех церемониймейстеров и мажордомов императорских это был... стресс. То-то Константин Багрянородный описывает именно это посольство в своём "Этикете". Ритуально-церемониальная задача — за гранью восприятия. Уникум уникальный.

Во-первых, во главе посольства — дама. Уже — всё. Уже тушите свет. Ну не может дама "подмести пол перед императорским престолом бородой своей"! За неимением оной. А "подмести подолом" — это совсем другая... картинка, геометрия, атмосфера.

И посол, и "послиха" могут "пасть ниц на лицо своё". При этом наиболее возвышающаяся часть тела называется у них одинаково. А вот выглядит по-разному. И главное: вызывает разные мысли у присутствующих. По крайней мере, у лиц с традиционной ориентацией.

Во-вторых, еретичка. Но не воинствующая и упорствующая, а "дщерь утерянная". И, возможно, "обретённая".

"Возможно" — потому что патриархов на Востоке несколько. Есть выбор. А то монофизиты, к примеру, в империи сильны. То есть их, конечно, давят. Но додавить не могут. Вот бы эту даму взять, да перекрестить, да все её земли под правильную веру, под патриарха Константинопольского.

В-третьих, Святослав. Молодой, мальчишка совсем, пятнадцатилетний князь Киевский. И всея Руси. При этом — неофициально, инкогнито.

Встречи первых лиц вообще в средневековой практике — не частое явление. А тут ещё, визави императора — инкогнито. То есть он есть, но, вроде бы, его нет. Кто стоит за правым плечом "послихи"? "Третий помощник младшего дворника" или сюзерен "великой и ужасной" и совершенно дикой Руси? Каким поклоном кланяться даме, которая не дама, а "особа приближенная к императору"? Причём не в обычном, понятном, "постельно-развлекательном" смысле, а в смысле межгосударственных отношений. Как вообще можно кланяться человеку, стоящему за спиной посла? Он же слуга, челядь, помощник-подносчик. А тут — государь. Но — инкогнито. Так поклон ему ниже, чем послу или как?

Ужас мажордома. Весь протокол сыпется.

Кроме протокола есть ещё дипломатия. Примерно каждые тридцать лет славяне ходят на Царьград. Каждый раз — всё хуже и хуже. Каждый раз империя заключает новый договор на всё более выгодных для себя условиях. Но для империи это всегда напряжение сил. Вот бы уговорить этого юношу не повторять "ошибок предшественников". А заодно натравить молодого и горячего на других молодых и горячих — на мадьяр.

Вот ударят русские через Дунай выше Железных ворот, пройдутся своим варварским манером по Паннонии... И станет в имперской Далмации спокойно на несколько лет. Можно и сербов перестать вооружать для защиты от мадьяр. Хорошо бы и болгар прижать — после Семеона они слабы стали, но... Может, может Русь сделать много полезного для града Константинова. Надо уговорить.

Ольга крестилась. Ещё раз, в "правильную" разновидность христианства. Без обещаний. Святослав выслушал. Без комментариев.

Греки давили, наезжали, тянули время. "Византийская хитрость". Дохитрились. Начались зимние штормы.

Раздражённые проволочками, прилипчивостью, "вязкостью" греков мать с сыном поехали берегом.

Берег — это Болгария. Это места, где хорошо помнят кагана Семеона. Великого правителя Великой Болгарии — Первого Болгарского царства. Когда Болгары дошли до Адриатики, когда во Влахернском дворце грекам пришлось, скрепя зубами, признать его царём.

Только двоих признали греки равными своим императорам: Карла Великого и Семеона.

И уже тянулся царь болгар к венцу Константинопольскому. Греки ничего не могли сделать с ним на поле боя. Ярость и удачливость его в битве не знали преград.

Когда собрался каган в новый поход, когда не было у греков ничего, что могло бы остановить болгар вплоть до ворот Константинопольских, когда сел Семеон на коня, то поднесли ему чару вина в дорогу. "На посошок". И великий воитель рухнул мёртвым под копыта коня своего. Посреди своего города, перед строем своего войска...

Нынче правит здесь сын Семеона Пётр. Никогда не хотел он быть государем, стремился в монахи. Но батюшка повелел. Византийцы платят болгарам дань, отдали внучку императора за царя Петра. Царство разваливается. Под ударами мадьяр, хорватов... Но более всего — от восстаний братьев царя.

Здесь тоже есть свои мудрецы-книжники. Не греки — болгары. Сколько Ольга тогда разговоров наразговаривала... На каждой стоянке. Звала из этих, ещё в римские времена обустроенных мест, к себе. В дебри лесные, в болота. Люди нашлись. Не одна сотня болгар перебрались позднее, по Ольгиным рассказам, на Русь. И монахи, и книжники, и просто люди сведущие.

А Святослав прошёлся собственными ножками по будущему театру военных действий.

И Доростол посмотрел, и прочие достопримечательности. Оборонного значения. Тоже с людьми разговаривал.

Через 12 лет очередной император Никифор Фока отправит к Святославу посольство Калокира. Даст золото и задание привести русов на завоевание Болгарии. Но тут императора прирежут в спальне, царь Пётр уйдёт в монастырь. И антиболгарский союз превратился в антивизантийский. С участием Бориса, сына царя Петра, и посланника-вербовщика Калокира.

Самый страшный славянский поход на Царьград был в 860 году. Кто командовал — неизвестно. Тоже какое-то "инкогнито".

Весело, с шутками-прибаутками вырезали и сожгли пригороды и радостно ушли. А чего ж не радоваться, коли ни сопротивления, ни этикетов с церемониями — сами хозяева. В чужом дому.

Когда в 1453 году турки осадили Константинополь, патриарх, укрепляя проповедями своими дух защитников, вспоминал не Аттилу, не Олега, с его щитом на городских воротах. Вспоминал тот приход славян — инкогнитно-безымянный.

Значит, паства помнила тот ужас. Уровень опасности был таков, что оставалось только надеяться на чудо. Как тогда. Когда 200 кораблей руссов вдруг вошли в Золотой Рог. Вдруг, потому что 30 километров Боспора, сквозь эшелонированную систему наблюдательных постов, эта армада проскочила незамеченной.

Боспор — кладбище кораблей. Каждую весну русские реки сбрасывают в Чёрное море массу пресной воды, уровень повышается и вся эта вода прорывается через довольно узкое горло в Средиземное море. На юге такого мощного притока нет, а испарение значительно сильнее. Скорость верхнего течения в проливе доходит до 8 км/час. Современники аргонавтов, направляясь в Колхиду, часть пролива тащили свои корабли бечевой, как бурлаки на Волге.

Кажется, ну чего лучше: армада-то идёт с севера, по течению. Но верхнее течение зависит от рельефа пролива: обилие изгибов и мысов, характерных для Боспора, влияет на течение, поворачивая его и создавая обратные верхние струи. Вместо спокойного сплава по течению какой-нибудь великой русской реки, имеем тридцать вёрст сплошного безобразия.

Ты идёшь по течению... и оно выбросит тебя на скалы. Ты выгребаешь против какой-то "верхней струи", иначе она выкинет тебя на скалы. Ты гребёшь поперёк этих струй, потому что в конце их — снова скалы. В какую бы сторону ты не шёл в Боспоре — ты гребёшь, чтобы не влететь на скалы.

Даже греки ходят здесь только с лоцманами — направление и сила этих "верхних струй" зависит от кучи причин и непрерывно меняется.

Идти под парусами... Под одиночным прямым парусом... Высокие берега пролива постоянно либо меняют направление ветра, либо попадаешь в "ветровую тень". Штурвала на лодиях нет — рулевое весло, "кормило".

И провести надо не одну лодочку, а армаду в 200 морских лодий. Провести быстро, пока местные не очухались. Значит — плотным строем, на сокращённых дистанциях, с уменьшенными интервалами.

В два последующих столетия ежегодные Киевские торговые караваны в 500-1000 лодей — в Боспор не входили, разгружались на европейском берегу до входа в пролив.

Но тогда... был, видимо, у руссов кто-то, кто эти места высмотрел, хаживал здесь лоцманом и с системой постов разобрался.

Русские вошли в "Золотой Рог" именно в тот момент, когда император только что увёл из центральных провинций войска, из самого Царьграда — большую часть гарнизона.

Совпадение? Или — "доброжелатели" посоветовали? Из тех знакомцев, которые у кое-какого "инкогнито" образовались, которым верить можно было.

Патриарх Фотий, описывая ужасы, творимые язычниками с мирным населением, особенно отмечает, что грабители ушли не от военной силы греков, не от угрозы появления флота, но лишь благодаря "милости богородицы". С обильной добычей, спокойно, весело.

Греки этот ужас помнили. А русские — помнили ужас греков. То-то после "высочайшего визита" Святослав на просьбы Ольги креститься, очень странно отвечал:

— Надо мною дружина смеяться будет.

А как воину не смеяться, если православных можно резать как овец, а у них всей защиты — ни доблести, ни оружия. Одна баба старая, на доске нарисованная, которая их мёртвого бога родила.

Правда, и Олег, и Игорь сходили хуже, чем "инкогнито". А потом под Доростолом император Цимисхий поймал Святослава, прижал своими катафрактами к Дунаю.

Тот бред кровавый, которого Святослав сумел избежать на Волге с хазарами, случился с греками. Конные, закованные в доспехи... что иудеи, что христиане — больно бьются.

Те немногие, кто сумел вернуться в Киев после Доростола, после страшной голодной зимовки в Беломорье, когда гордые княжеские дружинники торговали голову дохлой кобылы по полугривне, кто выскочил из печенежской бойни на днепровских порогах, после которой печенежский хан сделал из черепа Святослава чашу для вина — смеяться перестали. А сын Святослава Ярослав, стал первым из князей Киевских — христианином.

В Киеве тогда перестали смеяться — начали скрипеть зубами. И вышибли князя-христианина, едва подошёл к городу Владимир. Разбойник, насильник, ублюдок, "робичь"... Но — язычник. Рьяный, закоренелый. Ставший Владимиром Крестителем.

И во всем этом постоянно мелькает русь. Народ, сдавленный с запада кривичами от Полоцка и с востока словенами от Новгорода. Он не был истреблён своими более многочисленными соседями, но наоборот — вознёсся и оседлал. Двумя волнами.

Сперва, после смерти Игоря, когда Ольга, чужая для киевлян, чуть не превратилась в игрушку варяжской старшей дружины. Тогда появление доброоружных молодцов в сапогах, позволило Свенельду и киевлян урезонить, и своих... поправить. И Искоростень выжечь.

Вторая волна пошла при внуке Ольги — Владимире. Собственно говоря, корни истории его изнасилования Рогнеды — в руси. Полоцку с Новгородом особенно делить нечего. Далеко. А вот руси под Псковом...

Когда в Полоцке сел Рогволд — возникли проблемы. Потом как-то разошлись. Но Рогволд старел, а сыновья его... Каждый ищет себе — кого бы нагнуть. Свой удел — называется. А Псков — вот он, от Полоцка недалече. Тут Владимир и помог. И Новгородскую русь, которая за единокровцев просила, уважил. И на Псковскую русь долг дара — принятой помощи — возложил. И отдаривание — получил. Крепким и верным союзом. Службой.

Как говорил именно этот Владимир о Волжских Булгарах: "Они в сапогах. В данники себе поищем лапотников".

Русь — в сапогах — в данники не годилась. А вот в союзники — вполне.

Присутствие среди руси множества христиан, их обычаи, близость языка к основным германским наречиям, помогли Владимиру во многих его делах. И он был щедр. Даже в "Правде" сына его Ярослава Мудрого предусмотрены особые нормы, как для варягов, так и для русин. Сам Ярослав, угробивший половину своих братьев, очень в руси нуждался и благодарности своей не скрывал.

Народ попал в струю и хорошо поднялся. Живи и радуйся. Дальше произошло "исчезновение от успехов".

Сколько таких племён в истории. Захватили, покорили, оседлали. И сгинули. Хорошо хоть имя осталось. От галльского племени белгов — Бельгия. От германского племени англов — Англия. А кроме имени, от самих... "приняли участие в этногенезе".

От руси — не только имя, но и целая страна с народом. Нет, ещё круче. Не одна страна. Это ж сколько русей на Руси! Русь Великая, Малая, Белая, Червонная... А ещё: Карпатская, Залесская, Пургасова...

И народ не один. Русские и русины. Русины — от этой готской руси. От "копчёных". Эти свои родословные помнят. И об отличии от всех прочих на "Святой Руси" — не забывают.

Снова им, уже не руси — русинам, аукается "упреждение во крещении" — оба местных, не-греческих митрополита из русин. И Ипполит, которого Ярослав Мудрый ставил, и Климент Смолятич, который "имени Изи и Ростика". Вон где "Евангелие" от Ульфилы отдачу дало.

Ну и, конечно, главные наследники-самозванцы. Похитители-перениматели славного древнего имени "копчёных". Русские.

Правда, народ этот называется как-то странно — прилагательным.

У Фонвизина в "Недоросле":

" — Митрофанушка, а скажи-ка нам: "дверь" — это слово существительное или прилагательное?

— А это смотря какая дверь. Вот эта, к примеру, прилагательная. Она к косяку дверному прилагается".

"Русские" — чего? Подданные? Данники? Холопы? Рабы руси — русские рабы? Русские люди...

"Батюшка ваш, барин, человек был — людей без дела не мучил".

Классика. Русская. Чёткая разница между "человеком" и "людьми".

А сама русь... приняла участие в этногенезе. Мужское население ушло на юг — служить князьям. За ними потянулись семьи. Родовые земли опустели, их начали заселять соседи. Сами русичи, составляя большинство в княжьем окружении, и головы складывали во всех походах, и активно роднились с варягами и моравами. Да и вообще — с иммигрантами. Тем-то в крепкой, плотно связанной, полной ограничений родоплеменной славянской структуре жену добыть — только мечом с последующей вендеттой.

После Ольги русь быстро забыла свой язык. Исконно-посконный русский язык древнего готского корня. Приняла распространённый диалект славянского. Так, что Нестор-летописец специально отмечает: "Языки словенский и русский суть одно".

Не ново — огузы в Иране, всех победили и за одно поколение сменили свой тюркский на пехлеви — язык своих рабов. И ещё случаи были...

* * *

Я сидел на корточках и загибал пальцы. Считал известные гипотезы:

— Русь от "русла". Речные люди, рыбоеды. Чивилихин.

— Русь от Рось. Культовый центр полян. Академик Рыбаков.

— Русь от "пруссов". Балтский народ. Ломоносов.

— Русь от "rots". Проф.группа, гребуны. В.Томсен.

— Русь от "russ". Копчёные готы. Я сам.

Ну что ж. Компания хорошая. Самое время закрутить сериал. Детективчик с мистикой. С провалами в доисторическое прошлое с использованием генной памяти и кошмаров накурившихся персонажей. Что-нибудь с названием "Y-файлы". "Y" — потому что будем искать Y-хромосому. И подзаголовочек пустить в титрах: "Истина где-то рядом. Не здесь".

— Глава 65

Получился полный кулак. Поднёс к своему носу, сижу-разглядываю. Видимо — выразительно. Волхов затих и смотрит насторожено.

— Здорово. Запомню. Теперь другое: как Сухану назад душу вернуть?

Когда у мумии в полутьме отваливается челюсть и расширяются глаза — это... впечатляет.

— Чего?!

"Наука побеждать". А.В. Суворов. Учпедгиз. Максима — та же, серия — вторая.

— Вы из человека душу вынули. В кость пустую спрятали. Человек у меня, кость — тоже. Как вернуть душу на место? Что непонятно?

Мумия... задёргалась. Заглатывала воздух, пыталась высказаться жестикуляцией.

— Такое... Это ж ведь... Да никогда... Нет...

— Ты не суетись. Ты спокойно объясни. Как вы душу вынимали — я видел. Может, просто костью над ртом его потрясти? Или разжевать дать? А может — сварить и отвар дать выпить? Как это у вас делается?

— Ты!! Ты — дурень! Разъятое составить не можно!! Душу от тела отделив, вместе их не собрать!

— Ты не ори. "Не можно"... Ты пробовал? Или кто из ваших? Есть закон, который это запрещает?

Если бы у волхва была бы борода — он бы её сжевал. Если бы ещё и зубы были. Сама мысль, что душу можно вернуть в её родное тело, казалась настолько дикой и несовместимой со всем Велесовым обрядом... Он немного подёргался и затих. Задумался.

— Такого никогда не было. В вещь душу засунуть — знаю. В чужое тело — хоть живое, хоть мёртвое. На время. Два месяца — не более. Потом смерть обоим. Но в своё да на всю жизнь... Ни нынешние, ни прежние, отцы наши и деды...

— Стоп. Про дедов-прадедов не надо. Мне предки всякие вот где сидят. Давай сами подумаем. Ты-то в этих делах лучше меня понимаешь. Как вернуть душу в её родное тело?

Волхов загрузился не на шутку. Для профи нестандартная задача в его профессиональном поле — всегда вызов. От которого нельзя уклониться.

Общение при такой загрузке — мучительно для обеих сторон. И я пошёл. Держа кулак со сжатыми гипотезами о происхождении руси и размышляя о готовности завтрака. Первый признак выздоровления — кушать хочется. Второй — хочется женщину...

Идёт дождь. Долгий, скучный, серый. Обложной. Подворье будто вымерло.

"Одни люди чувствуют дождь. Другие могут только промокнуть".

Я — чувствую. Но и промокнуть могу.

"Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром

Как бы резвясь или играя

Грохочет по небу кругом".

Конечно люблю: разряды молний насыщают воздух озоном, грохот вызывает выброс адреналина. Опять же, изменение температуры окружающей среды после предгрозовой жары и влажности.

Но я и вот такой обложной дождь люблю.

"Что может быть лучше плохой погоды?".

Если, конечно, у тебя крыша над головой не протекает, на полу под тобой — не хлюпает. Под шум дождя и спится хорошо, и работается отлично. Пойдём-ка поработаем — покушаем.

Поднял своих, пошли завтракать на поварню. По поварне одна Светана шарахается. Не, не шарахается. Жмётся. С Хотеном. Бестолковая баба — столы не накрыты, щи ещё и не кипели. Выскочила из кухни, одёжу поправляет, передник отряхивает, суетится, щебечет чего-то. А Хотен в дверях нарисовался, довольный как кот после сметаны, косяк подпёр и яйца чухает.

— А Домна где?

— А лежит болезная она как спужалася у ей как схватило...

Встала посередь кухни и молотит. Некоторые умеют одновременно и языком болтать, и дело делать руками. А эта — руками только плещет. Перед грудью. А дело делает иначе, другими частями тела: Чарджи глазки строит, Ивашку задком задела, Николая бюстом маленько подвинула. Неужели и моя Любава в такое же вырастет?

— Разговоры — после. Мужей покорми.

А Домну и вправду прихватило. Я же говорил: страх, хоть и по пустому, выдуманному поводу, а до реальной болячки доведёт.

Лежит себе, одна-одинёшенька, в полутёмной каморке своей, дождь слушает. Я хоть оконце отволок — светлее стало. А она вся бледная. Аж с прозеленью. Её прихватило, а никто ничего. Господа вятшестью меряются, слуги ушами хлопают. А человеку помочь... Пока ходила да всех кормила — всем нужна была. А теперь... Даже горячего не приносили.

Домна, конечно, не жалуется. "Да я не хочу. Да мне не надо. Сама встану".

Кто как, а я обиделся. Я тут кто — начальник или так себе... факеншит мимо гуляющий?

Помнится, Ванечка, была у тебя идея, что местные коллективы без "ежевечерне кричащих белых ягодиц" теряют качество своего коллективного функционирования. Умом ты дошёл, теперь дойди ручками — бери свою идею и неси в массы.

Пришлось назад в общий зал возвращаться. А там Светана уже за столом с моими сидит, Чарджи в глаза заглядывает, свежие слухи пересказывает. Ивашко её уже за талию приобнял, Николашка с другой стороны попочку ей оглаживает. Один Сухан столбом посреди залы стоит — как я ушёл, так он с места не сдвинулся.

Сдохну я от этой своей камарильи. От заботы. Об ней.

Начал проявлять. Заботу свою.

Углядел в углу пучок прутьев свежих.

"В углу вымачивались розги для учащихся".

Из какой же это классики? Помню, что из нашей, из русской, а вот конкретно...

Люди мои за пустым столом сидят — это к лучшему. Командуем.

— Светану — на стол.

Почему женщин в армию не берут? — Потому что они неправильно исполняют команду "Ложись". Мои дурни — аналогично. По крайней мере — применительно к даме.

Пришлось объяснять, чтоб перевернули. А то дама сперва ойкнула от неожиданности, а потом как-то заинтересовано затихла. Особенно, после моей команды: "Рубаху на голову задрать". Неуставная команда, я понимаю. Но исполнили. А вот когда я спросил: "Кто пороть умеет?" начался визг.

Такие игры бабёнке не по вкусу. А Домну, всех кормилицу-поилицу без ухода оставить — это как?

Пришлось разуваться, снимать портянку. Этим и отрегулировали громкость. В её выходном отверстии. Акустическом. До относительно приемлемого уровня.

Насчёт "пороть"... Полное, знаете ли, смущение. Я, честно говоря, как-то не в курсе... Мне как-то по первой жизни не приходилось... У нас там, в третьем тысячелетии, это исконно-посконное занятие не очень распространено... почему-то... Что я, казак-станичник с уклоном в патриото-садо? Саввушка меня очень запоминающе обрабатывал, но вот сам я...

Не можешь сам — прикажи подчинённым.

— Кто сумеет дуре ума вложить?

— Я могу, господине.

Опа! Ноготок прорезался. Зря я про свою свиту так... пренебрежительно. У меня что не человек — то талант. Редкостный. Знать бы ещё — какой.

— Я прежде в палачах бывал. Науку кнутобойную прошёл. Там, конечно, кнут, а не прут. Но могу. Как бить-то? До смерти, до крови или до помороков?

Не понял. А в чем разница? Вот прут, вот задница — бери да лупи.

* * *

Дальше пошёл ликбез. Никогда не думал, что порка хомосапиенса — настолько технологически изощрённое дело. Начать с того, что бич, кнут, плеть, нагайка и розга — совершенно разные вещи.

Собственного "бич" — это совсем не "бывший интеллигентный человек", как говорили в девяностые.

Главным элементом бича является длинный плетёный кожаный ремень круглого сечения, который разделяется на собственно плетёную часть (тело), фол и крекер. Тело сплетается из длинных полос кожи и постепенно утончается к концу, на котором крепится узкий ремень — фол; к фолу крепится крекер, состоящий из конского волоса. При нанесении удара с замахом конец кнута и, в особенности, фол может развивать сверхзвуковую скорость, из-за чего крекер производит характерный звук, напоминающий щелчок или хлопок.

Что происходит, когда веер из жёстких волос лошадиного хвоста со сверхзвуковой скоростью налетает на человеческую обнажённую кожу — понятно.

На Руси используют скандинавскую модификацию бича — кнут. От "кнутр" — нарост, узел. При плетении тела этого инструмента полоски сыромятной кожи не только сплетаются, но связываются между собой в узелки. По плетению всегда можно определить мастера, который делал конкретное изделие. Узлы повышают надёжность и продолжительность эксплуатации. А вот что делают эти узелки, когда они сначала впиваются в кожу, особенно в тех местах на теле, по которым уже прошлись сверхзвуковым крекером ("хвостом"), а потом их "потягивают" — опять же, понятно без комментариев.

Работа кнутобойца требует большой квалификации и сил. За час мастер делает всего 20-30 ударов. Но этого хватает: почти все наказанные кнутом умирают или при самом наказании, или вслед за тем, "некоторые из них в жесточайшем страдании".

Результативность такой порки в реальности определяется лично палачом. Тяжесть наказания кнутом зависит не сколько от числа ударов, сколько от силы их и способа нанесения.

Просвещал Ноготок на этот счёт с особой гордостью, поскольку сам он мог с трёх ударов перебить поротому хребет. В поясничном разделе. Или пробить лёгкие — в грудном.

Вся история Руси и России идёт под свист кнута. Того крекера из хвоста кобылы. Этот вид наказания в Московские времена даже название особое получил: "торговая казнь". Потому что порка была публичной, производилась на торговых площадях при большом скоплении народа.

Народ радостно предвкушал: а на каком ударе хребет хрустнет?

Оснований попасть под сверхзвуковою гриву было множество. При Алексее Михайловиче Тишайшем били кнутом за работу в выходные дни, за матерные речи, за нищенство, за накопление во дворах или возле навоза. Обычная форма судебного решения: "бить кнутом нещадно", воспринималась исполнителями как "засечь до смерти".

Очень мило в этой части поступила императрица Елизавета Петровна — "Блистательная дщерь Петрова". Она, следуя данным обетам и свойственному ей духу милосердия и сострадания, отменила в России смертную казнь. Заменив её кнутобитием. То есть, та же смерть, но сперва помучиться. Или подкупить палача. Отзвуки чего мы и наблюдаем в завязке "Гардемаринов".

Александр I Благословенный, поездивши по Европам, как-то призадумался об отмене сего варварского обычая. Однако члены особого комитета, учреждённого им по данной проблеме в Москве, по Европам не гасали и сформулировали чётко:

"уничтожение же кнута отложено должно быть до издания нового Уголовного уложения, так как опасаемся, что объявление об этом в виде отдельного указа возбудит в народе мысль, "будто и всякое уголовное наказание с сим вместе отменяется".

Только в 1845 году кнут был отменен и заменён плетями.

Тем временем, в 1832 г., сын маршала Даву тайком купил в Москве и вывез в Париж два русских кнута. По сему поводу было даже секретное Высочайшее повеление: "впредь ни кнутов, ни заплечного мастера никому не показывать".

Нам, конечно, стыдно. Но — нужно. Для функционирования гос.аппарата. Поэтому — объявить гос.тайной.

Что всякое гос.позорище изображает из себя стратегический секрет — общеизвестно. Но гуманизм в России восторжествовал. И пошли плети.

А плеть — это совсем уже цивилизованный инструмент. Здесь количество ударов имеет значение.

А.П.Чехов в "Острове Сахалин" описывает порку плетями уже в начале 20 века. А также ощущения. Свои, наказываемого и присутствующих. Очень интересно некоторыми психологическими подробностями.

Плеть — лучший друг человечества. Похоже, хомосапиенсы сначала изобрели плеть, а уж потом приручили "друга человека" — собаку. А колесо и вообще — сильно потом. И не все. У инков и ацтеков колёс не было, а плети были. И древние римляне очень активно их производили и использовали.

В варианте обычном древнеримское изделие представляет собой несколько (2-9) плетёных "хвостов" из кожи, объединённых рукоятью. На ремнях вяжутся узелки, как на кнуте. К кончикам привязывают свинцовые шарики. И этим лупят людей. Виноват: не людей. Рабов. "Орудия говорящие". Типичное наказание.

Для особо отличившихся — flagella talaria — в "хвосты" ввязывались острые бараньи кости. Для остроты прижизненных ощущений и последующего скорого летального.

В Афинах использовали плети из воловьих жил. При их "плетебойной" технике концы "хвостов" при ударе раба по спине, били его ещё и в грудь.

У Платона в его "Республике": "даже самый беднейший из граждан имеет не менее трёх рабов".

Как-то мне от этих, древнеримских и древнегреческих предков... противно. А для них — норма жизни. Вышел с утра, потянулся, выпорол кого-то этой... "флагеллой" с вплетёнными костями и пошёл себе на агору, обсуждать свежие новости насчёт цен на вино, мудрости Сократа и ругать персов. Тоже древних.

На моей Руси плеть — двуххвостая. Пока. В Московское время и позднее, в императорское, будет трёххвостая. У Карабаса Барабаса — семихвостая. Италия — наследники великой римской цивилизации.

О кончиках хвостов плети, со слов Ноготка, можно поэмы писать. Одна процедура вымачивания чего стоит.

Само тело плети вымачивают для прочности и гибкости. А кончик — отдельно. Он должен "закореть". Кончик становится твёрдым и принимает форму когтя. Берут курицу, мочат ей лапки в крови и пускают по лавке. Ученик должен кончиками плети попадать по следам куриных ноготков.

Как разведены кончики, как загнуты, какой твёрдости... разные мастера, разные школы. Подмастерье может вырвать глаз у жертвы кончиками плети, не касаясь плетью её лица. Мастер — ударить так, что глаза сами выскочат.

Особенно на Руси увлекалось плетями духовенство. Называлось — "монастырское смирение". С уточнениями: бить "нещадно", или — "жестоко", или — "немилостиво". Светская власть несколько отставала, но по Своду законов 1832 г. битье плетями с последующей ссылкой полагалось по 29 основаниям: подделка государственных документов, кровосмешение, скотоложество и пр.

Всё-таки, у Саввушки Спас стоял не на плети, а на кнуте. Ну, Саввушка — мастер, может точно дозировать воздействие.

Это — инструменты для воспитания взрослых. Пусть бы и женщин. По Домострою плеть — обычное орудие домашнего наказания. Жених кладёт плётку в свой сапог в день свадьбы как эмблему супружеской власти. Казак донской или кубанский носит нагайку — несколько модифицированный вариант плети, как знак своей власти полноправного строевого женатого казака. А кроме символизма "строевитости" и женатости, этой же нагайкой бьют диких волков — глушат или насмерть забивают.

Когда читал какие-то книги или, там, фильмы смотрел о той ещё эпохе, как-то не задумывался.

Вот крутится на экране какая-то романтическая история, вот главная героиня — вся из себя возвышенная, полная тайных предчувствий и неясных желаний. Главный герой — тоже весь влюблённый и благородный. Крутится этот романтизм на фоне исторических костюмов. Дрожки, парики, кавалергарды. Природа, пейзане, "пастушок маводенький-маводенький"...

В реале весь этот лямур идёт под свист плетей. Все персонажи многократно слышали звук ударов, слышали крики наказываемых, при них кого-то пороли, кого-то посылали на конюшню "а расписать бестолочи спину, дать полсотни горячих". Нормально. Как носик попудрить.

И эта "бедная Лиза", стремясь соединиться со своим возлюбленным, знает, что среди свадебных подарков будет плётка. Специально для её спины предназначенная...

Встанет она по утру после первой брачной ночи, и, перебирая подарки, будет говорить своему возлюбленному мужу:

— Ах! Николя! Ты только глянь — эти Голицыны такие скупердяи! Какую-то дешёвку подарили. А я-то думала: они чёрную свою принесут. Ты бы с ней очень хорош был. Да и мне бы она пошла.

Была такая знаменитая "московская чёрная нагайка". Чёрное дерево рукоятки отделано золотом. Ходил этот инструмент среди верхушки московской знати восемнадцатого века. Отец Пушкина эту нагайку в подарок на свадьбу получил.

Какое-то "тысячелетнее торжество садо-мазо". Существенный элемент русского национального характера? Союз садиста и мазохистки — типовая ячейка святорусского общества? Исконно-посконного, истинно православного?

В каждом богатом доме, где есть отдельная опочивальня, в ней, рядом с иконой, висит плеть. И вот это всякие патриоты-почвенники называют нашими корнями? Да как хочешь назови, но зачем же за образец брать? Или без плети — у него не встаёт, а она не ложится? Может, их лечить надо? Русских патриотов, пропагандистов исконно-посконных ценностей? Виагру там, бесплатно. Как наркотики в тюрьмах Нидерландов. Или психо-разговоры: "в мире есть и другие интересные вещи".

Интересно, Пьер Безухов Наташу Ростову наверняка не порол. Он ведь воспитание получил английское. Там это не принято — женщин пороть. Вот детей в школе — вполне. А жён... За что и нарвался на проблемы с первой женой.

"Да какая женщина не заведёт себе любовника при таком-то муже!" — выговаривает ему Элен.

При таком, который не порет трёххвостой плетью с закоревшими кончиками?

Русская народная мудрость так и гласит: "бьёт — значит любит". А этот, англизированный, не бьёт.

А вот онегинской Татьяне, похоже, доставалось. В исконно-посконном, традиционно-патриотическом стиле. То-то она так чётко, по уставу, формулирует:

"Но я другому отдана

И буду век ему верна".

Чувствуется педагогическое воздействие мужа-генерала. Он-то привык, что у него его боевые товарищи из нижних чинов "ежевечерне кричат ягодицами". Вплоть до криков "помилосердствуйте, братцы" и летального исхода. С уставным мордобоем "милосердствующих". Опять же, классика: "После бала".

Видать, "защитник отечества" успешно "вложил ума" юной жене, для "несколько детскую резвость приутишить, благопристойность — приулучшить".

Заявляется такой... убелённый сединами боевой генерал к любимой жене и сообщает:

— Дитя моё, нынешнем вечером на балу у Куракиных вы позволили себе дважды обронить надушенный платочек свой к ногам самого генерал-адъютанта. Сие есть нарушение приличий, уже в свете отмеченное. Так что извольте, душа моя, телесно обнажиться и вот сюда к скамеечке на коленочки встать. По первости, полагаю, десяти горячих довольно будет.

И становится юная генеральша в уголке на коленочки, укладывается своим нежным бюстиком на шёлковую подушечку, и ласковым голоском своим просит законного и богом данного супруга не бить её лишь по плечам. Поскольку вскорости опять бал, а платье у неё довольно открытое — полосы красные видны будут.

Непонятно: этот супруг поркой юной жены занимался чисто в воспитательных целях? Или же совмещал полезное с приятным? Педагогику с аутотренингом? Возбуждая своё немолодое, пострадавшее в святом деле защиты отечества, тело к битвам иным, более приятственным, любовным. Ибо вскрики юной красотки, вид красных полос, возникающих на её нежном белом теле, свист плети вызывают в некоторых, даже и высокопоставленных, особах возбуждение, подобное восторгу, разгорающемуся в душах воинов при виде поражаемых оружием нашим врагов, в страхе бегущих и стенающих.

А романтическая вышеупомянутая "бедная Лиза", упоённая ласками нежного возлюбленного мужа и разглядыванием двух— или трёх— хвостого подаренного счастливым новобрачным инструмента, записывает карандашиком в золочёной оправке в блокнотик для памяти: "Навестить маман. Сменить гардины. Горничной — 50 плетей". Это — не Салтычиха, это прелестное созданьице аристократического происхождения и изысканного воспитания. Каковое, очевидно, тоже вбивалось ей в задницу.

Собственно говоря, публичная порка дворянства и духовенства что кнутом, что плетями отменены были только во второй половине восемнадцатого века. Прежде количество ударов кнутом для людей благородных доходило до 400. По простонародью ограничений не было вообще. А вот более простые розги или палки-шпицрутены использовались на порядок активнее. То есть если плетей — 50, то розог — 500.

Государь наш Николай Павлович, милейший, кстати, человек, предмет тайных воздыханий всех смолнянок нескольких поколений, получил прозвище "Палкин" за любовь давать защитникам "веры, царя и отечества" по 6-8 тысяч ударов шпицрутенами. Притом что обычная норма, приводящая к смерти, составляет 2 тысячи. К концу царствования, в силу неизбывного гуманизма и безграничного человеколюбия государя, наказание было снижено. До этих 2 тыс.

Удивительно: бить женщину плетью, хвостики которой вырывают куски кожи — нормально. Бить нагайкой, у которой на конце мешочек с грузом, который при ударе вызывает переломы или внутренние кровоизлияния, которым диких волков до смерти забивают — нормально. На Руси.

В Европах это называется "убийство". В оригинале, до Шекспировской переделки, Отелло именно так Дездемону ухайдокал: бил мешочком с песком, пока предполагаемая нарушительница супружеской чести не померла от внутренних повреждений. Очень удобно — нет внешних следов.

А вот розгой, хоть мужчину, хоть женщину — нельзя. Это только для детей.

* * *

" — Владимир Ильич, там вагон с хлебом пришёл.

— Отдать детям.

— И ещё вагон с презервативами.

— Всё — детям.

— Так презервативы же!

— А! Проколоть — и левым эссерам".

* * *

У нас на поварне — ни вагонов, ни эссеров, ни презервативов. Даже детей нет. Вот почему Ноготок, хоть и вызвался сам пороть Светану, а в смущении. Плеть бы ему. Лучше — кнут. А розгой, взрослую бабу... не по обычаю. Не по дедам-прадедам.

Деталь: всеми инструментами штатно работают по спине. То есть можно, к примеру, пустить плеть так, что она и по спине ляжет, и кончиками с другой стороны у бабы сосок ухватит и вырвет. Это, конечно, не на кобыле, а у столба с перекладиной, при подвесе за кисти рук. А можно — что и не ляжет на спину, а просто скользнёт, ветерком пахнет — и тоже вырвет.

Разные наборы последовательных ощущений.

А вот розгой работают преимущественно по ягодицам. Ещё: у берёзового прута, естественно, ни гибкости кнута, ни длины. Совсем другая техника. Только одна сходная деталь: прут, конечно, ошкурен. Но вот места, где сучки были, выступают — несколько похоже на узлы на кнуте. И, как следствие, возможность "потяга".

Собственно, поэтому и говорят "сечь" — удар не рубящий, как топором или мечом, а режущий, сабельный. Саблями — "секутся".

Ноготок продемонстрировал типовой удар: по средней трети ягодиц с потягом. Называется — "попробовать берёзовой каши". А я-то всё никак не мог понять: что это у берёзы собирают и варят, чтобы "берёзовую кашу" сделать.

Светана как-то за это время притихла. Чарджи её за руки держит, Ивашка за лодыжки. Не сколько держит, сколько панорамой любуется. Николаша полез не то шнурок от крестика убрать, не то одежду на голове поправить. И так завис там, где-то в районе женской шейки.

А тут "берёзовая каша". Ух как она взвилась! Хорошо хоть моя портянка у неё во рту — убила бы акустическим ударом. Ребятки мои как-то тоже несколько расслабились — чуть не вырвалась баба.

Тут Ноготок продемонстрировал, что он отнюдь не теоретик, не палач-заочник. Сместился на шаг к голове и снова положил удар. Но не по ягодицам, а по лопаткам. Вроде бы ничего серьёзного. Просто красная полоса поперёк спины. Без всякого потяга или там проворотов кистью — есть и такой технологический приём. Но Светана сразу воткнулась в стол и обмякла.

Похоже на удар полицейской дубинки. И по месту нанесения, и по полученному результату. Лежит себе спокойно, чуть подёргивается судорожно, перхает тихонечко в своих тряпках. Вздохнуть пытается.

А Ноготок объясняет дальше. Как можно даже розгой сломать шею. Как пробиваются почки. Так что человек неделю будет ходить согнувшись и писать кровью. Или не неделю, а всю оставшуюся жизнь. Недолгую. Как обрабатываются голени. Ну, это я по Саввушке помню. Хотя "правёж батогами" и порка розгами — существенно разные технологии.

Очень интересная техника нанесения ударов кончиком прута по двум точкам чуть ниже поясницы. Там тазовые кости имеют по верхнему краю такие впадинки, и в них прощупываются нервные окончания. Щелчок даже не самим прутом, а только его хвостиком, даёт мощное и долговременное воздействие. Хочешь — будет ходить согнувшись и подвывая на каждом шаге, хочешь — вообще ноги отнимутся.

Я с этими точками по массажным делам знаком, в лечебных целях, особенно для женщин с больной спиной. А здесь... А что здесь? Здесь все поротые.

Ме-е-едленно.

Всё население Руси — многократно поротые люди.

Все. Кроме сирот. Эти — битые.

* * *

Читаешь о деяниях Владимира Святого и вспоминаешь: "был многократно порот розгами за неуважительность". Или там житие какой-нибудь блаженной Евдокии — княжны-инокини из Полоцких рюриковичей, и помни: "порота розгами по воскресным дням благочестия ради".

Воспитанный человек после порки, кривясь от боли в полосатой спине, низко кланяется, благодарит, ручку с плёткой целует. Мономах, к примеру, очень благостен был. Обязательно давал к ручке приложиться. Например, сыну своему Юрию, позднее прозванному Долгоруким.

Аналогичный обычай был у амазонских индейцев во времена существования там государства иезуитов. Выпороли — поблагодари и облобызай.

Хорошо пороли имперскую аристократию. М.Ю. Лермонтов получил образование в привилегированном Николаевском кавалерийском училище. Курсантов пороли так, что треть обделывалась прямо в процессе. Остальные, рыдая, уползали по стеночке. Русские дворяне — иначе никак.

Получается, что мы народ садистов-мазохистов. Нельзя тысячу лет что-то делать и не научиться получать от этого удовольствие. Иначе — массовое сумасшествие. И для тех "кто делает", и для тех "кого делают". И ты, Ванюха, собирался весь этот мир принять как свой? Рассосаться и ассимилироваться? В этом во всем? Возлюбить и слиться?

Чудны дела твои, господи. А дела людей твоих — ещё чуднее.

* * *

Потом Ноготок продемонстрировал пару ударов чисто воспитательного свойства. Один — просто по ляжкам. А вот второй — в место соединения ягодиц и бёдер. Там такой... интересный рельеф. И традиционно нежная кожа.

Очень эффективно. Светана снова вскинулась, дёрнулась и... описалась. Прямо на столе.

Я уж думал командовать "отбой", но Ноготок исполнил ещё два "кусочка берёзовой каши" — на пару пальцев выше и ниже от этого "палкотворного источника". И объяснил:

— Теперь не присядет. Пару дней. Потом — повторить. Раза три-четыре.

— Зачем?

— Для памяти. Одно дело — наказание, другое — поучение. Наказание — во след, поучение — наперёд.

Сухомлинские средневековые. Песталоцци святорусские. Хотя... надо бы глянуть в "Поучение" Мономаха. Там вроде бы тоже что-то есть. Что-то такое... кнутобойно-педагогическое. Или не у Мономаха, а в "Изборнике"? А, вспомнил:

"Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей; и не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет. Ты бо, бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти... Любя же сына своего, учащай ему раны, да последи о нем возвеселишися, казни сына своего измлада и порадуешься о нем в мужестве... Не смейся к нему, игры творя: в мале бо ся ослабиши — велице поболиши [пострадаешь] скорбя... И не дашь ему власти во юности, но сокруши ему ребра, донележе растет, и, ожесточав, не повинет ти ся и будет ти досажени, и болезнь души, и тщета домови, погибель имению, и укоризна от сусед, и посмех пред враги, пред властию платеж, и досада зла".

Хорошо сказано: "сокруши ему ребра", а то будет "досада зла" и "пред властию платеж".

Детей в том педагогическом пособии рекомендовано бить не розгой, а "жезлом". Это дубье какое-то? Или какая-то железяка?

Ладно, своих детей у меня тут нет. Разве что Ольбега? "и не ослабляй, бия младенца". Как-то не хочется. Пусть уж Аким сам внука дубьём...

Разные люди разное важнейшим в делах моих полагают. Иным милее всего победы воинские. Поражения врагов наших, пределы Русской земли раздвинутые. Другие более мирными делам моим радуются — новым городам поставленным, путям проторенным. Иные славословят за церкви православной укрепление и устроение.

Сие все не мною одним сотворено, но по слову моему. Сотворено людьми моими. Мною собранными, обученными, на дела сии поднятыми. А были бы не обучены, то и слова мои шумом пустым остались бы.

Как людей учить — сие забота велика есть. Дитя поротое, битое хоть розгой, хоть рукой — честным мужем стать не может. Поступая в делах своих от страха наказания телесного, может ли сей отрок юный понять страх от совести своей? Дух честной не растёт из задницы, плетью полосованной. Честь в душу не вбивать надобно, уподобляя её затычке в бочке, а выращивать, подобно дереву из семени. Добрые "садовники" надобны.

Вот и полагаю я, что главное дело моё — что сыскал таких "садовников", что дал им "делянки", что сумел "сады" эти сберечь и приумножить. А не было бы сего — и все остальное не случилось бы.

Только вытащил у Светаны из зубов свою портянку — вся промокла от слюней, теперь сушить надо — как пошёл текст с подвыванием.

— Чарджи-и-и, ми-и-иленький, помоги-и-и подняться-а-а.

Мда. Надумала овечка у волка сочувствия просить. А холопка — у инала. Чарджи ласково улыбнулся, погладил её по лицу и сообщил;

— Жрать давай, дура. Быстро. А то я ещё добавлю.

Все. Нет сочувствия — незачем плакаться. Тут ещё и Николашка открытой ладонью по ягодичкам хлопнул. По раскрасневшимся в полоску. Баба, умываясь слезами и взвизгивая при каждом движении, слетела со стола как ракета. Вся одежда мгновенно упала по фигуре. Побежала. Скособоченная.

Простоявший все это время в дверях с заинтересованно-доброжелательным видом Хотен, ущипнул пробегавшую мимо бабу за задницу. Она снова взвыла, а он попался мне на глаза. Ну-ка иди сюда, кухарь-медосборщик. Представитель древнейшей профессии. Но не той, про которую вы подумали.

"Опять в краю моем

Цветёт медвяный вереск

А мёда мы не пьём"

А что ещё имеет место быть "в краю моем"?

Команда: "фильтруй базар", когда "базар" исполняется Хотеном, требует полного напряжения сил и постоянного внимания. Пока мои выносили под дождь "подписанный" Светаной стол — ну не завтракать же в таком интерьере? — Хотен сообщил свою "сводку Информбюро". Таки "да" — я многое пропустил.

Я позавчера вырубился, а в усадьбе остались два покойника. Лежат в малой "господской" бане. Обмытые, но не похороненные — гробов нет. Звяга, наш плотник, который гробы делает в свободное от основной работы время, сильно ругается — работы много. Типа: когда ж это кончится? Когда же упокойнички перестанут, как рыба на нерест, косяком ходить?

Пришлось объяснить Хотену для передачи приказа в производство: в гробо-изготовительном бизнесе пора переходить от работы на заказ к работе на рынок. Мелкосерийное производство налаживать. Косяком — не косяком, а запас должен быть. Конкретно: две домовины постоянно в запасе. Впрок.

Кажется, я что-то не то сказал. Как-то туземцы не очень понимают насчёт "неснижаемые остатки на складах". Потому что у Хотена отвалилась челюсть, а пробегавшая мимо Светана чуть корзину с хлебом не упустила.

— А... Э... Господине... А для кого? Под какой размер-то делать?

— Для кого — найдётся. Не боись — не залежится. Размер — твой. Кстати, тебе и могилы копать. Впрок. Чтоб всегда две были заготовлены. А то, сам понимаешь, гробы Звяга понаделает, а куда класть — нет. Непорядок.

С мёртвыми разобрались — пошли о живых. Причём некоторые — ну очень живые. Даже чересчур. Макуха, после моего цирка, сунулся, было, ещё раз младшего Хохряковича допросить. Тот после смерти брата и отца — никакой.

Есть дурни что думают, будто калёным железом можно любую тайну вызнать. Правильно думают. Но забывают, что железо это надо к тому прикладывать, кто эту тайну знает, и говорить может. А Хохрякович — и говорить не может. Плачет, воет, в обморок падает. Толку — нуль и нуль в периоде.

Макуха... ну снаряд самонаводящийся! — решил, что у волхвов тоже ещё много чего есть. Из особо ценного, легкоуносимого. "Малёк вон — пуд серебра приволок! Нешто здоровые мужи и поболее не возьмут?!".

Давай моего "скалозуба" допрашивать. А тот после болотного марша... сильно неразговорчивый. Тоже сунулись с железом. Не вышло.

"Тут чья усадьба?! Тут кто хозяин?!".

Влез Аким с комментариями на тему: кто этого полонянина взял, да как это пришивается к делам хоть о смерти Храбрита, хоть о битых "пауках". И какие последствия он обеспечит по статье: "Порча чужой собственности без достаточных оснований". И как выглядит "Превышение должностных полномочий" в его, славного сотника смоленских стрелков, описании. И вообще: "Сущность принадлежит тому, кто в состоянии её уничтожить". Без непереносимых для себя последствий.

Была куча криков и меренья "вятшестью".

Интересно, что Аким меня в качестве пугала приспособил. Дословно:

— А вот сынок мой счас подымется и своего живого упокойника на вас натравит.

Уважают, однако.

— Глава 66

Крикнуто и выпито было много. И того и другого — чересчур. В результате, вчера утречком раненько куча народа отправилась в "Паучью" весь.

Макуха со своими — для проведения карательной операции против "медвежатников", Аким со своими — для поддержки "карателей" и присмотра на предмет разбазаривания и нецелевого использования.

Я, было, вздохнул спокойно. Сидят княжие с рябиновскими у "пауков", дуют тамошнее слабенькое пивко, смотрят как дождик идёт. Лишь бы между собой не передрались.

Я не учёл, что дождь пошёл вчера не с утра, а с обеда. И ещё: нормальные люди там, конечно, есть. Но в начальниках — больные. Сплошные "болеславы".

Пивка они, конечно, приняли. И подняли народ громить "волхвов богомерзких".

Народ бы, конечно, сам не поднялся, но полтора десятка оружных... Причём один "начальный человек" — княжий вирник, а другой — местный владетель. Которого на прошлой неделе ещё не было, а вот теперь есть, и как эта "новая метла" мести будет... Ну его, от греха подальше, сходим-поглядим.

Есть понятие: "встречный бой". Именно эта тактическая находка и имела место быть. Неожиданно для всех участников.

Я чувствовал правильно: пока в Плетнёвском урочище хоть один волхв живой — покоя не будет. Почему "медвежатники" полезли из своего болота среди дня я понял несколько позже: в святилище строгая иерархия. Семь волхвов с чётким порядком старшинства. Но медведь самому главному головёнку оторвал, еще двое сгорели в костре. Одного Чарджи снял стрелой во время поиска меня. Следующий волхв никак не мог умереть от ожогов. Вот как он к своему "морганатическому" Велесу перебрался, с соответствующими ритуалами, так следующий начальник немедленно скомандовал "поход". Да и приближающийся дождь их подстёгивал — при дожде с этих болот не выберешься.

Две объединённые, пышущих пивом и отвагой, или чем там ещё, ватаги наших удальцов столкнулись с противником в лесу, вдали от полосы препятствий типа "линия Маннергейма" угрянского изготовления.

* * *

У каждого пескаря в реке есть свой участок. Когда самцы сталкиваются в воде, а не на сковородке, то они разворачиваются по линии, соединяющей центры их владений, и смещаются в сторону более слабого. Чем ближе к центру собственной территории, тем слабый — становится наглее, а сильный — трусоватее. Когда наступает равновесие — это точка определяет границу участка на данном направлении. Проще: "дома и стены помогают".

* * *

"Медвежатники" были вне своей территории и, по пескариному принципу, побежали домой. Макуха, вдохновлённой пивом и видом бегущих язычников, рванул галопом преследовать. Его "вирниковы" поскакали следом, а "паучья" пехота отстала. Яков успел своих остановить. Кроме одного — того самого "верного" которому Храбрит руку сломал. Мужик за время вылёживания заскучал и рванул в атаку как голый в баню.

Точка "пескариного равновесия" наступила в глубине полосы препятствий. Когда "больной славой", а также корыстолюбием, христианской проповедью и "вятшестью" Макуха влетел в ловчую яму. Вместе с конём.

* * *

Пигмеи в африканских лесах ловят слонов ямками. На слоновьей тропе копается яма, в середине которой вкапывается заострённый кол. Слон проваливается, надевается на кол животом. А сужающаяся конусом нижняя часть ямы зажимает ему ноги. Что существенно ограничивает свободу перемещения и позволяет уменьшить объем земляных работ.

Известна история об европейском путешественнике, которому не повезло в такую ямку провалился. На кол он не наделся, целый день выкарабкивался. Наконец вылез, отряхнулся и... провалился в соседнюю.

* * *

Нашим не повезло дважды.

Во-первых, княжий вирник Степан Макуха при выполнении служебного долга влетел в ловчую яму.

Во-вторых, влетел с конём. Кол пробил коня насквозь, но седло сыграло, Макуху сбросило и зажало между конским боком и стенкой ямы. Живого. Был бы мёртвый — было бы проще. Он же кричит — надо вынимать!

Я про соседнюю яму у пигмеев не зря вспомнил. Здесь тоже сработало. Против старшего вирниковых стражников. Тоже влетел. Только кол пошёл иначе: сквозь конский бок и гридню чуть наискось снизу в живот. Тоже сперва кричал. Тоже надо вытаскивать. А когда в двадцати шагах заранее подготовленный лесной завал, и оттуда летят дротики и стрелы... А потом и сами толпой...

Вытащили всех. Спасибо Якову — угодил сулицей в волхва. После этого медвежатники несколько осадили.

Интересно, из того что я слышу, получается что волхвов в нормальном ближнем бою, мечом или саблей, взять не удаётся. Только издалека и в общей свалке. "Глаза отводят"? Или ещё какие боевые искусства для ближнего боя?

Из вытащенных — часть сразу мёртвые, часть умерло по дороге, пока в "Паучью" весь тащили. Часть умрёт сегодня-завтра.

* * *

Ранения с существенной кровопотерей — быстро смертельны. Черепно-мозговые — по-разному. В брюшную полость — от одного до трёх дней. Сепсис. В разных вариантах. Гангрена, "антонов огонь", лихорадка, заражение. Собственно заражение крови убивает примерно за сутки.

Багратион при Бородино был ранен в ляжку. Умер после нескольких дней горячки — занесли инфекцию при очередной перевязке.

В какой момент зараза попадёт в кровотоковые каналы — непредсказуемо. Обычно кровоток стерилен. Но попала зараза и... "бздынь" — получи микроба в мозги.

Сам микроб — очень милое существо. Правда — размножается быстро. Но ведь он ещё и дохнет. Чем больше родилось, тем больше сдохло. Как человечество.

Потрогайте кучу свежего дерьма — чувствуете тепло? Процесс распада и гниения идёт с выделением энергии. У нас в мозгу. Энергия выделяется, мозги подогреваются. Как дойдёт до сорока с небольшим... Яйца варили? Я имею ввиду: куриные. А яичницу? Видели как белок сворачивается? Аналогично. Как у нас в мозгах.

* * *

Оценить потери по рассказу Хотена можно только весьма приблизительно. Что радует: стратегический план Макухи — заполнить полосу препятствий смердами-"пауками" не сработал. Был бы вирник умнее — погнал бы крестьян вперёд. А сам бы следом как по асфальту — по вскрытым, заполненным, сработавшим ловушкам. Но он же вирник — пристав судебный! Привык к полицейским акциям против мирного населения в местах плотного расселения. Ну, или "операция "Перехват" против разбойного ватажка. Так там таких укреплений не строят.

Понимать Хотена тяжело, но одно я уловил: битое воинство скоро вернётся и взыщет с моего "скалозуба". За своё "не преуспели". Поскольку "медвежатники" против княжьей власти осмелились, а этот — из тех. Хотя алиби у него по данному эпизоду железное — в порубе сидел, но... Пойдёт как соучастник. Сперва — на дыбу, потом — на плаху. Или здесь, или в волости, в Елно. Показательная пытка с таковой же казнью. Показывает успехи официальных лиц в части распространения "благой вести".

А оно мне надо? То есть, конечно, "да". Соучастник, язычник, вообще плохой человек с обожжённой физиономией, плохими зубами и такими же манерами. Но мне от этого какая прибыль? Макухе — понятно. Не зря сходил. Акиму? Ну, медальку за искоренение наркопритона. "Религия — опиум для народа". А уж чужая вера и вовсе — чистый героин и контрафакт.

А мне где здесь профит?

Тяжкое это дело: когда все дружно побежали-закричали, одного всем гуртом бить намылились... А самому взять и остановиться, поперёк всеобщего единения и устремления, и попытаться... Даже не сделать чего-нибудь, просто понять: а мне-то чего надо?

Иметь под боком "медвежатников"... не камильфо. Совсем. У них там, по моему счету остался один волхв. Придурок-подносчик. И чего он там выпляшет перед толпой лесовиков... Сам-то он, вроде, трусоват. В лоб не полезет. А вот оставшихся "скалозубов" может "благословить на труды ратные" И начнётся партизанская война. Против нас. А у нас тут покос должен начаться, в усадьбе народа целый день не будет — приходи и запаливай хоть с четырёх углов. Да и косцы... на лужку да из лука по медленно двигающимся белым рубахам...

Надо как-то разойтись мирно с этими... голядскими голядями. Нахрапом, в лоб конным отрядом — не прошло. Устраивать затяжную оборонительную... Я что, французский генштаб накануне Первой Мировой?

Выкуривать их оттуда? А троекратные потери атакующей стороны при прорыве укрепрайона? Там я видел полсотни "зрителей". Так это все воины. Ну, ладно — охотники. Так и у нас — не "Старая Гвардия". Положить полторы сотни своих? А они есть? А зачем оно все тогда? Надо расходиться миром...

Есть у меня одна идейка. Пойду-ка проверю. Пока "болеславы" битые не вернулись.

Снова поруб, снова в полутьме у стенки полумумия.

— Ну что, придумал как душу Сухану назад поставить?

— Не знаю. Подумать надо. У старцев поспрашивать. Вроде бы можно. Мы же души вселяем. В вещи, в зверей, в дерева. В других людей. Но — на малое время. А ты хочешь на всю жизнь... На Мологу бы сходить, там такие мудрецы есть...

Опа. Прокол. Я же сказал: начал говорить — уже "не девочка".

"Мысль изречённая есть ложь". Но даже один и тот же человек по одному и тому же поводу врёт по-разному.

"В начале было слово...". Потом второе, третье... А там, глядишь, и дело до дела дойдёт. Лишь бы говорил, после и до правды доврётся. Вот и "скалозуб" — выдал район дислокации их учебно-тренировочного центра. Или — культурно-образовательного.

Прокололся, понял. И, естественно, обозлился.

— Все. Больше ни слова не скажу.

— Нет так нет. Сам придумаю.

— Ха! Ты — глупый, сопливый мальчишка, хочешь сделать то, что не умеют наши мудрецы?! Таракан, возомнивший себя крокодилом...!

— Таракан, говоришь? Вы на звезды смотрите? Вы видите, как ход созвездий меняется? Тогда ты должен знать — пришло время перемен. Прежде закрытые пути — открылись. Тропы, непроходимые прежде — дорогами торными стали. Дорогами между мирами. Вижу, ты понял — о чем я. Видите и не разумеете! Разуй глаза! Или не учили вас думать? Всех знаний ваших сокровенных — вязки вязать да в бубен стучать?! Остановись, человече! Глянь взором чистым, прежними истинами не замазанным. Глянь в небо звёздное, глянь в душу собственную — или не видишь? Или — и видеть не хочешь?!

Голядина под моим напором несколько отшатнулся, прижался к стенке поруба.

— Ты чего? Ты... эта... про что? Чего я не увидел?!

— Смысла ты не увидел. Вестников не услышал. А и услышал, да не понял. И уши ваши, хоть и не залиты воском, а вам не надобны. Мусор там древесный да мох болотный. Вот, слышал же ночью голос волка у святилища вашего. Слышал, а не понял.

— Так ты и вправду волчий оборотень? Из какого рода? Какому богу служишь?

— Здоров ты, дядя. Ростом велик, а умом — дитё. Кончился час Медведя. Кончился. Последние крохи добираете. Но не час Волка грядёт его сменить. Иное надвигается, иное — незнаемое. Ибо пришёл на Русь новый зверь. Зверь невиданный, зверь неслыханный. Пришёл тропами новыми, прежде не хожеными, до времени закрытыми. Вам, волхвам Велесовым — не ведомыми. И нет у вас от него защиты. Ни у кого нет. Ни у зверей, ни у людей, ни у птиц небесных, ни у гадов ползучих. Волки вольные власть его приняли, впереди него бегут вестниками, позади него бегут слугами. Лучшие из лучших бегут у стремени. Коль найдёте след волчий у святилища — сами увидите. То не простого зверя серого след, не лесовика-чащобника обычного. То следы князь-волка. Князя-волка — прислужника. Ты и сам голос его слышал. И его призыв, да и отзыв мой. Не велел я слуге своему в бой ввязываться, захотелось мне посмотреть-поприсутствовать. На игрищи ваши Велесовые полюбопытствовать.

— Так... Ты, чего, уйти мог?!

— Так я и ушёл. И человека своего забрал, и душу его. Вот и тебя прихватил. Ну и что в этом?

— Постой. А что это за зверь, которого мы не видели, не слышали? Мы всех зверей в лесу знаем...

— Дурни безмозглые! Они знают... Или мир лесом вашим кончается?! Или иных миров нет?! Или и там звери не живут? Звери страшные, звери лютые. Вот вы волков "лютым зверем" называете. А они ягнята малые. Цыплята желторотые против истинного зверя, что пришёл сюда, в чащобы ваши болотные.

— К-какой? Какой з-зверь?

— Ты такого не видывал, про такое не слыхивал. Всадник бледный на скакуне зелёном.

Даже в полутьме подземелья было видно, как расширилась щель в повязках. Щель, за который был рот бедного туземца. А в верхней щели — глазной — мечущийся блеск его глаз.

— Что, голядина медвежия, не видал коней зелёных? Не встречал в лесах здешних? Так ведь в болоте сидите, бревну молитесь. Да и не конь то. То иной зверь грядёт. Не копытами землю топчет, рвёт когтями кривыми длинными, а и хвост у него не по ветру вьётся — по земле волочится. Тем хвостом он быков — на один удар бьёт до смерти, дерева — ломает играючи. А и пасть у него — вся зубов полна. Зубки белые, зубки острые. Не для травушку-муравушку пощипати, а для мясо красное да косточки белые погрызти. Как возьмёт он голову медведя вашего в пасть — да и раскусит её как гнилой орех. Да и сделать с ним ничего нельзя — весь закрыт он чешуёю крепкою. Ни железо калёное, ни кость зачарована — ту чешую не берет, отскакивает. И бежит-то он не по конскому, и глядит-то он не по жеребячьему. Зелёным огнём у него глаз горит, злобой яростной светится. А ведь ты, волхв, и имя ему знаешь. Имени тому кланяешься. Имя скакуна того — Крокодил.

— Так... Ну это же... Мы про то знаем...

— Плевать мне — про что вы знаете! Вы и знаете, да не разумеете! Огрызки знания древнего, ошмётки ведовства прежнего! То и есть, что дурням в головы вбить удалося. Слова повторяете — смысла не понимаете. А хоть и так — а прикинь-ка, волхв, у кого Крокодил под седлом пойдёт? Кого он себе на спину пустит? И кто на ту спину влезть осмелится? Да ещё и править, за поводья дёргать, плёточкой погонять-подстёгивать?

— Д..д, мм..., кто?

— Крокодил в ваш мир и прежде хаживал, пути-дороги ему ведомы. А везёт он ныне господина нового, господина сурового, господина невиданного. Обезьяна на нем верхом сидит. Высоко сидит, ухмыляется. Обезьяна белая, бесхвостая, бесшёрстая. Гл-а-а-а-денькая. Ростом не велика, не мала. Нет у неё ни когтей длинных, ни зубов острых, ни чешуй прочных. Глянет на неё дурень, тебе подобный, да и далее пойдёт, бессмысленный. Пойдёт, коли позволит она. Ибо сила её — не сила звериная, сила телесная. Сила у неё — умственная, сила у неё — смысленная. Все видит она и умом-разумом во всякую вещь проникает. Только глянет на тебя — и уже ведомо ей: кто ты есть, и на что ты годен. Где пути твои, где судьба твоя. Ты и не понял ничего, а уж стал исчисленным да измеренным. Хрустнула в лесу веточка, повернулся ты на звук. И смерть твоя пришла — налетел виском на сук берёзовый. Охнул и помер. И нет никого. Ни наездника бледного, ни скакуна зелёного. Ты сам пошёл, по своим путям. Ты сам смерть нашёл, на своих ногах. А чего там веточка хрустнула — и сказать некому. Только ведь и веточка та исчислена была, и сук берёзовый — измерен. И сам ты — взвешен да и понят. Вот где страх, голядина. Когда и разуму своему — верить нельзя, и сила твоя — против тебя. И глаза твои — наяву сны видят, и уши твои — в тишине песни слышат. И за что не возьмись, а понять нельзя — то ли истинно оно, то ли наваждение зверево.

В полутьме поруба звенела тишина. "Скалозуб" в формате мумии египетской, вжавшийся в бревенчатую стенку, даже дышать перестал.

* * *

Эсхатолотогия. Ожидание конца света. На Руси — как каша гречневая. Обычный и повсеместный элемент существования. Каждый ждёт конца света. Хоть своего личного, хоть общего. Лучше общего — индивидуализм на Руси не в чести. Как говорил персонаж Лелик в "Бриллиантовой руке": "Сядем усе".

Не, не катит у нас египетская "Книга мёртвых" с её детальным описанием как обустроить каждого отдельного мертвеца. Как именно его выпотрошить, чем набить, что и куда вложить и засунуть. У нас коллективизм. У нас если "засунуть", то всем и сразу. Как водку пьём — залпом и одновременно. Вот тут мы далеко от арийцев ушли: у них там все по кругу ходит, цикличность. А у нас как у германцев: Рагнарек и абзац. "Один на всех. Мы за ценой не постоим".

Почему именно в русском характере ожидание скорого и всеобщего абзаца есть настолько сильный и общий элемент — не знаю. Вон у евреев "Судный день" — каждый год. Доведён до уровня регулярного общенародного праздника. Его отмечают, с ним поздравляют. Прямо по Маяковскому:

"Я себя под Господом чищу

Чтобы плыть в царство божие дальше".

Этакий вариант ежегодного собрания акционеров: "за отчётный период имели место быть отдельные проблемы и гадости, которые мы преодолели. Успешность и законность наших действия подтверждена решением вышестоящего органа. Переходим к процедурным вопросам".

Мы — христиане, нам Иоанн со свои "Апокалипсисом" довлеет. Христианство вообще возникло и развивалось на первых порах, как эсхатологическая религия. Все послания апостолов и особенно "Откровения" пропитаны мыслью о том, что скоро грядёт конец и христиане должны ожидать возвращения Иисуса Христа на землю.

"И будет всем счастье". В форме полного и окончательного абзаца.

И позднее идея близкого пришествия Христа пронизывала многие книги "отцов церкви". Но, к примеру, германцы крестились и про свой Рагнарек забыли. А мы крестились и совместили. "Смерть богов" с Иоанном Богословом.

Возможно именно поэтому и крещение Руси как-то относительно спокойно прошло. Акция состоялась около 988 года. А по всем христианским богословам того времени, после Рождества Христова через тысячу лет приходит вот это самый всеобщий абзац.

Жрецы на Руси тоже самое обещают. А вот когда — не говорят. И только эти греческие — чётко по своим книгам читают: осталось 12 лет. С разными подробностями. Можно хоть как-то планировать жизнь на оставшийся временной интервал.

На Западе психоз был повальный. Как встречать мессию примерно известно. Имущество — продать, добрых дел — насовершать. Полезно принять монашеский постриг, поназаказывать молебнов, заготовить гроб, чистое белье. При первом гудке архангельской трубы, занять горизонтальное положение согласно купленным билетам и, сложив ручки на груди, изобразить радостную улыбку.

Некоторые поближе к святым местам и монастырям перебирались — рассчитывали попасть в радиус поражения при первом же ударе. Всем понятно: народу будет много, ещё и мёртвые восстанут, а в очереди стоять никому не хочется. Цены на недвижимость на порядок перекосило: доходная — упала, освящённая — подорожала.

Дамы больше на белье упирали. Не сколько на сексуальность, сколько на святость. Одна за тридцать лет начала готовится — сорочку носила не снимая. Естественно — не стирая. Понятно, с таким запахом — только в царство божие. Убрать вонищу — никакой ладан уже не может, только божий промысел.

На Западе это дело отшумело и ушло, а вот на Руси...

Во-первых, когда сроки вышли, а "оно все не начинается" народ несколько возмутился: "вот, ещё и с концом света кинули". Типа как в анекдоте: "ещё и акула глухая оказалась". Волхвы этим воспользовались, и сыну Владимира Крестителя Ярославу Мудрому пришлось немало по Руси побегать.

Во-вторых, любовь к ожиданию всеобщего абзаца осталась. К каким вывертам это привело, к примеру, в русском расколе... Про секту бегунов не слышали? Смысл такой: бить будут по месту прописки. Если тебя там нет, то ты "лицо без определённого места жительства". Наказать тебя за былое не смогут. И войдёшь ты в царствие небесное "аки агнец безгрешный".

Вопрос прописки и бомжевания на Руси имеет длинную и разнообразную историю.

"Бегуны" эти бегали по стране, нигде не задерживаясь. Ведь когда грянет — никто точно не знает. Но климат у нас... Зимой не набегаешься. Тогда появились в секте "наши не наши": "верят, но живут оседло". Сидит себе такой мужичок на хуторке. И каждую зиму у него полная горница "спасающихся". Целая система убежищ по России была создана.

Конечно, такой "оседлый" — бегающей братии завидует. Понимает свою грешность и ограниченность в смысле святости. И просит помочь "отдыхающих" в трудном деле прокормления страждущих единоверцев. Единоверцы превращаются в дармовую рабочую силу — за корм и кров. С хорошей идеологической погонялкой: "не на меня, сирого, трудитесь, но на истинно верующих". Конфликты между работником и работодателем решается уже не по КЗОТу, а по Святому Писанию. Несколько купеческих семейств в восемнадцатом-девятнадцатом веках в Российской империи на этой "эсхатологиии" весьма поднялись.

Времена те прошли, а жажда абзаца осталась. Не буду всего вспоминать, но хохмочки с концом света по календарю древних майя... Сами потомки майя об этом забыли. А у нас — чужое вспомнили и как своё приняли. Что это все язычество, что по чистой православной догматике конец света предсказан быть не может в принципе... Что точка начала отсчёта пресловутого древнего календаря не идентифицируется, что речь идёт не о "Рагнареке", а о продолжающемся медленном смещении направления оси вращения планеты ("прецессия"), и переходе этой математической абстракции в поле другого видимого созвездия. Которое (созвездие) есть ещё одна выдуманная абстракция. Причём у разных народов — разные...

Ждём-с. И нас с этого прёт. Тут аргументация бесполезна, тут Тертулиан работает: "верую ибо абсурдно".

Для Велесовых служителей "конец света" — понятие давно знакомое, ожидаемое и радостное. По, примерно тем же основаниям, что и для христиан: "воздам каждому по делам его... и да расточатся врази... и приде царствие божие...". Разница в деталях: кто на этот раз будут "врази", как будут дела взвешиваться и по результатам воздаваться, какой именно бог будет главным начальником в этом гуляще-приходящем царстве.

Разница в эпитетах: одно дело — царство божие на земле, другое — "все — в подвал", все — к мёртвым. Но что живые будут с мертвецами в обнимку — в обоих случаях гарантируется. С учётом динамики численности человечества — мертвецов явно больше.

* * *

Для конкретно этого "скалозуба" на мои вариации по "Апокалипсису" наложился ещё и его личный "Рагнарек": безобразия, учинённые в святилище у него на глазах, его личная неспособность мне помешать, вынужденное подчинение, обожжённое лицо... потеря самого себя. Но мужик попался крепкий.

— Сие тайна сокрытая есть?

— Тайна? Нет. Сие было тайною, пока обезьяна слаба была. А ныне — нет. Надобно тебе и ещё одно знать: крокодил бежит — куда обезьяна укажет. Но и над ней есть высшая сила. Вот об этом говорить пока не могу. Не смотри так: знал бы — сказал. Но одно ведаю: горе вставшему на пути у них. Ибо не может обезьяна сойти со своей тропы. Как не может крокодил поводьев её не слушаться. Вот об этом и надлежит тебе рассказать в урочище вашем. Там люди многие. Долгие годы вы, волхвы, их учили служению Велесову. Вы им указывали — что истина есть, а что ложь. Вот тебе, боевому волхву и идти к ним. Тебе и рассказать им, что прежние истины — ложны. Что времена изменились. Я на лесовиков ваших зла не держу. Пусть уходят. Пусть уходят с тропы, по которой обезьяна едет. Ибо ей — не остановиться. А они вольны. Уйдут — живы будут. Останутся... крокодилу в зубы пойдут.

— А ты сам-то видел их? Зверей этих? Всадника бледного на скакуне зелёном?

Крепко укоренившееся собственное правило — никогда не врать. Ни слова лжи.

— Видел. И обезьяну, и крокодила.

— Где?! Как?!

— Здесь, у нас в реке.

И не только в реке. Как в ведро заглядываю — совершенно лысая бесхвостая обезьянья морда. И крокодилов я не раз видел. В Таиланде, на Кубе.

* * *

На Кубе один из ящеров у подруги палку перекусил. В прыжке с места на полтора метра в высоту. Хорошо, она успела руку отдёрнуть. А первый раз — в Севастополе. Этого я хорошо помню. Маленький такой зверёк был, меньше метра в длину.

Зашли с женой в тамошний океанариум. Такой, музейного типа, зал. У колонны стол, на столе ящик стеклянный. Воды немного, в воде стоит эта рептилия. Мы минут пятнадцать его разглядывали. Глаза открыты, но не моргает. Дыхания не видно, никаким ухом не ведёт и вообще не шевелится. Жена тогда стала возмущаться: муляж, чучело, мумия. Стала по стеклу стучать. Пальцами перед глазами крокодильчика махать. Точно — муляж, полная неподвижность. Мы уже уходить собрались. И тут этот муляж лапкой переступил...

Мда... Впечатляет. Ожившая мумия крокодила выходит из засады на мелкий безрогий...

* * *

— Видел. И обезьяну, и крокодила. Как тебя. Нет — ближе. Теперь о клятве моей. Я тебя обещал убить. От своих слов не отказываюсь. Но не голёнкой же коровьей тебя зарезать. Или рогами бараньими забодать. Пойдёшь в урочище, уведёшь оттуда тех, кто с тропы обезьяны сойти хочет. Принесёшь новый кинжал. Правильный. Какой тебе для твоей смерти нужен. Понял? Ладно, пойдём. Выпущу тебя с усадьбы.

Пока собирал "скалозуба" пришлось под дождиком побегать. Страдальцу на голову дерюжку, сухариков немножко. У Домны посудинку с дёгтем и полотна кусок для перевязки.

Мои, естественно, в шоке. От моей заботы о "боевом волхве". Вражина же!

Шок у них выражается по-разному. Ивашко сразу за гурду хватается. И так и держится — правой рукой за левый бок. Николай — мгновенно исчезает. Из поля зрения. Сухан головой водит и рычит негромко. Но с места не сходит.

А вот Светана, например, при виде свободно передвигающегося боевого волхва сразу врубает сирену. И подымает сигнатуру акустического сигнала ещё на две октавы выше при получении команды "Заткнись" в сопровождении лёгкого прикосновения открытой ладонью к кормовой части.

Я сам довёл "скалозуба" до ворот. Палку подходящую ему на дорогу дал как посох. Вывел наружу, объяснил, куда ходить не надо, а то наскочит на недобитых "христианизаторов" — могут быть проблемы. Он уже совсем уходить собрался. И вдруг поворот ко мне, взгляд в упор.

— А ты-то сам кто?

КВН продолжается. И тридцать секунд на подготовку ответа никто не даст. Я просто сдёрнул со своей головы бандану. Покрутил голой головой у волхва перед носом. Не сразу дошло, потом он отшатнулся. Чуть слышно произнёс:

— Обезьяна белая, бесхвостая, бесшёрстая. Нет у неё ни когтей длинных, ни зубов острых, ни чешуй прочных. Вилкаш ниозмуш... Нет, не лютый волк. Ненугалимаш звериш. А... а скакун зелёный где?

Я радостно улыбнулся, как идиот блаженненький. И постучал себя пальцем по лбу. Мужик аж икнул. От изумления. Пришлось прокомментировать:

— У кого разум есть — уразумеет. Остальным — не надобно. Иди.

И он, наконец, пошёл. Сперва пятясь, потом нормально. Все ускоряя шаг. К краю нашей луговины — уже лёгкой рысцой.

Ушёл.

Осёл. Я — осёл. Даже имени не спросил. Вообще — ничего не узнал. Ни схем размещения ловушек, ни численности-боеготовности, ни персоналий по лидирующим...

Ладно. Небо поднимается. Дождик уже выдохся. Ветерок появился. Эдак завтра уже и косить можно будет. Хватит мне эсхатологией заниматься, концы света в снопы вязать и к стене приставлять. Пойду-ка я дела делать.

Имя сего человека дошло до меня уже вскорости. А сказка моя выдуманная и по сю пору по миру ходит. И среди людей христианских, и среди язычников. Даже и за Каменным Поясом люди мои эту сказку слышали. У племён и вовсе диких, ни Христу, ни Велесу не кланяющихся.

Ежели ходит Слово сказанное меж людей, то меняется оно. Что сказыватель лишним считает — отбрасывает, что важным, слушателям его надобным — добавляет. Вот уже и обезьяна моя в шелках да в парче катается. И короны на ней многие. В одних местах — золотые с самоцветами, в других — железные. У неё уже и меч, разящий без устали, - в руке. А то — кнут огненный. Но более крокодила украшают. Из пасти огонь валит, на хвосте булава о сорока пудах, очи смертным ужасом светятся, всякого, на кого глянет — в камень превратит. Вот, вокруг одной выдумки многие другие басни да страхи наворачиваются. И смысл первый, изначальный уже и не виден вовсе.

Даровал господь нам разум. И нет в мире ничего сильнее. Ибо созданы мы по образу и подобию божьему. И разум наш — подобие Его разума. Cиё нас от прочих зверей отличными делает. Но коли хвастаем мы, коли славимся, то свойствами зверячьими — мышцей сильной, очами зоркими, яростью дикой. Что ж не слышу я похвальбы разумом острым да памятью крепкой? И страхи наши звериные. Когтей боимся, зубов острых. В диких зверях испуг наш. А ведь нет в мире зверя сильнее рассудка человеческого. И уж коли охота есть испуганным быть, так не бойся сильного да ярого, бойся умного да прозорливого. Ибо сильный лишь отнять может, а умному и сам все отдашь.

Но нет — скачет по миру всадник бледный все более уподобляясь своему скакуну зелёному. Мечами, бичами, бронями. Так — людям понятнее, так сказителям — доходнее. Так и думать привычнее. Не туда смотрите, не то видите. А и увиденного — не разумеете.

Волхв ушёл. Здорово я его загрузил. Может, и будет мир в Рябиновке. Ванька-миротворец. "Хочешь мира — готовься к войне". А какое у нас главное дело при подготовке? — Правильно, заготовка. По сезону — заготовка кормов. Грубых и каких получится. И пошёл я строить косу.

Но это уже другая история.

— Конец двенадцатой части

copyright v.beryk 2012-2021

v.beryk@gmail.com