Маруся-2. Попасть - не напасть

Я кивнула лакею, и тот подозвал ко мне врача.

— Нельзя ли обеспечить расследование?

Говорила я не слишком тихо, и мои слова слышали все присутствующие. Кто-то отшатнулся назад, кто-то, как епископ, наоборот, сделал шаг вперед.

— Расследование, дочь моя?

— Сергей Владимирович подал мне хорошую идею, — не стала скрывать я. — Мой супруг скончался слишком... он едва успел признать сына и взять его на руки. А если бы не успел?

Такие намеки церковный иерарх ловил на лету.

— Дочь моя, я обещаю взять это дело под свой личный контроль.

Я благодарно улыбнулась.

— Верю, ваше преосвященство, вы не оставите нас своей милостью.

Не знаю, что покажет вскрытие, но рисковать я не буду. Промолчи сейчас — и тебя сожрут потом. В очень скором будущем.

Нет уж!

Моя репутация должна быть крепче и прозрачнее алмаза!

* * *

Вечер я коротала в компании Вани, Пети и двоих детей. Один из них лежал в колыбели, второй активно ползал по полу и пытался попробовать на вкус все, что попадало к нему в руки. Особого внимания удостаивалась одна из погремушек — деревянная. Зубки, что ли, чешутся?

— Что теперь будет? — тихо спросил Ваня. Днем у нас как-то времени поговорить и не было.

— Похороны.

— А...

— Расследование, безусловно. А потом похороны.

— Думаешь, губернатора действительно...

— Вряд ли. Но пусть ни у кого не останется подозрений.

Ваня задумчиво кивнул.

— А если окажется, что — да?

— Я этого точно не делала. А остальные... ты виноват?

— Нет.

— Петя?

— Машка, хватит глупости говорить!

Я фыркнула. Подобное обращение значило, что брата я крепко вывела из себя. И никак иначе.

— Лучше говорить, чем делать. Ты меня понял? В этой комнате собраны все люди, которые дороги мне, вот они меня и волнуют. А остальные...

— Арина?

Я осеклась на полуслове.

— Ваня, если бы я знала, где она!

О сестричке не было ни слуху, ни духу. Храмов нанял нескольких сыщиков, но найти дуреху не получалось. Она словно сквозь землю провалилась.

Нигде не снимала квартиру, не пользовалась документами, никуда не уезжала, не покупала ничего, не училась нигде, не регистрировала свадьбу или что-то еще...

Если честно, у меня были самые плохие мысли на этот счет. И кажется, у Вани тоже.

— Думаешь, найдем — живой?

— Продолжать поиски стоит. А уж что мы найдем...

— Ты не надеешься.

— Но и не брошу эту балбеску.

— Спасибо.

Ваня крепко сжал мою кисть, поглядел прямо в глаза. Да, досталось парню. Он ведь благодарит не за Арину — за всех и сразу. Тяжко ему...

— Держись, братик. Нам — да не справиться?

Ваня медленно кивнул.

— Справимся. Обязательно справимся.

* * *

Стоит ли говорить, что я как в воду глядела?

Храмова действительно отравили. Какой-то гадостью... я даже название выговорить не смогла с первого раза. Какое-то растительное соединение. Я так поняла, какая-то выварка или вытяжка из аконита.

А что?

Лютики-цветочки у меня в садочке... мало кто помнит, что этими цветиками-семицветиками с пещерных времен народ травили. Натуральный, экологически чистый яд. Все свое, домашнее...

Видя, что я так и не понимаю, в чем суть, епископ вежливо разъяснил мне.

На расследовании я настояла очень удачно, быть бы мне первой подозреваемой. А так...

Сына моего муж признал, признал при всех, тут у меня нет мотива.

Замужество?

Тут у меня полнейшее алиби, рядом со мной последние месяцы ни одного мужчины не появлялось.

Выгода?

Я — княжна. Тут тоже пролет. Одним словом, мне Храмова травить было незачем. А вот его семье — запросто. Может, и кому-то еще,, кто ж знает? Расследовать надо!

В столицу уже отписали.

Новый генерал-губернатор уже назначен, едет, это некто Александр Викторович Благовещенский. Фамилия не особо из старых, не так, чтобы богатая, но человек очень достойный, личным примером показывающий, что всего можно добиться. И воевал, был ранен, и на гражданской службе себя самым достойным образом проявил, и женился удачно...

Образец для подражания, одним словом.

Я кивнула. Честно говоря,, меня никакие губернаторы не интересовали. Не мешался бы никто под ногами! У меня была своя программа действий.

Первое — оправиться от родов.

Второе — дорастить младшего до года, старшего — до двух.

Третье — разобраться с наследством и наладить взаимодействие с управляющими.

Четвертое — удачно пристроить братьев.

Мало?

Да стоит только начать, не будешь знать, за что хвататься! Это я еще молчу про папеньку, про Матвеева, про Демидова, про столицу...

Молчу, молчу, молчу...

А как мне в голос взвыть хочется! Кто бы знал!

* * *

Похороны состоялись ровно через три дня.

Я стояла у гроба, который медленно опускался в землю.

Не плакала, не изображала страдание — это пошло. Да и просекаются такие вещи на раз-два.

Если уж берешься изображать какое-то чувство, следи за достоверностью игры, а то публика год плеваться будет. Я картинно рыдать не умела, вот и не изображала ничего. Стояла во всем черном, под вуалью, комкала в руках платок и молчала. Принимала соболезнования, отвечала такими же протокольными фразами — и только.

Первая бросила горсть земли на гроб, первая положила букет из темно-вишневых, почти черных роз на свежий холмик.

Не рыдала, не выла, не кидалась...

И была вознаграждена фразой, которую уловила по пути к карете.

— ...ты что хотела? Это не быдло, это — княжна, она иначе, поди, и не может, бедная...

Вообще-то могу. Но не буду.

Стыдно признаться, но каких-то сильных чувств я не испытывала. Поймите меня правильно, мне было жалко Храмова,, как любого хорошего и достойного человека. Я сочувствовала ему, сострадала, понимала, мы оказались полезны друг другу, мы были союзниками, но и только. В моем сердце он места не получил.

Случись что-то с Ваней — и я буду рыдать вполне искренне.

Аришка пропала — я не могу сказать, что постоянно думаю лишь о ней, но безусловно, пойду на многое, чтобы помочь сестричке.

Храмов умер.

Я знала, что он умрет, и я старалась не привязываться.

Андрей Васильевич, при том, что мы общались куда меньше, стал для меня вторым отцом. Храмов ничего подобного не сделал.

Это не хорошо или плохо, это просто данность.

Мне его жалко. Но жалость не заставит меня ни выть, ни рыдать, ни биться в истерике. А свечку за упокой я схожу, поставлю. Обязательно.

* * *

Поминки.

Здесь этот обычай тоже есть.

Накрывать пришлось два вида столов — для бедных и для богатых.

Для бедняков — официально взяла на себя городская управа. Я внесла примерно половину суммы, и на главной площади поставили бочонки с вином и столы с пирогами, кутьей и прочим, что полагается. Я не вникала.

Любой, кто захочет помянуть генерал-губернатора Храмова, может прийти, выпить, закусить, получить горсть мелочи на помин души, иногда еще и вещи раздают... Здесь так принято.

Это — для бедняков.

Для 'высшего общества' был накрыт стол у нас в доме.

Блюда примерно те же, но приготовлены намного лучше. Поток соболезнующих не иссякал.

Мне целовали руку, мне глядели в глаза, мне выразительно сочувствовали и предлагали всяческую помощь. Застолья здесь не устраивали — понимали, как это тяжело. Обходились фуршетом.

Но и так...

К середине дня я уже на ногах не стояла.

Тяжело было не морально — физически. Раньше я не понимала, отчего так устала Маргарита на балу у Сатаны. Сейчас же...

Каторжно тяжело быть точкой фокуса. Каждому улыбнуться, для каждого найти хотя бы пару слов, каждого поблагодарить, и все время, каждую секунду, держать лицо.

Помнить о своей роли и не выходить за рамки.

Получится?

Я должна, я справлюсь...

Шло время, шли гости...

Большие часы пробили шесть вечера, когда...

Дверь распахнулась.

— Его светлость граф Благовещенский с супругой и дочерью!

Я повернула голову и застыла.

Маруся, ты дура.

Нет, даже не так. Ты хроническая, клиническая идиотка! Хоть имя бы выяснила, не стояла бы сейчас в позе удивленного суслика!

Потому что ко мне неторопливой походкой приближался отец моего второго сына.

Тот самый мужчина, который видел меня в облике Лейлы.

Единственный мужчина, который...

Ёжь твою рожь!!!

Маруська, возьми себя в руки, тебе не семнадцать лет! Соберись, иначе косточки не соберут!!!

Истошный вопль внутреннего голоса позволил мне прийти в себя. Я медленно склонила голову.

— Ваша светлость.

— Госпожа...

Теплые пальцы, горячие губы на моей руке...

— Примите мои соболезнования. Ваш супруг был замечательным человеком. Я плохо знал его, к сожалению, но люди, подобные Сергею Никодимовичу являются истинными героями нашей отчизны.

Я наклонила голову, скрывая глаза.

— Благодарю вас, ваша светлость. Моему мужу были бы приятны ваши слова. Он был о вас самого высокого мнения.

— Он лично рекомендовал меня его императорскому величеству.

Храмов, ежь твою рожь! Не помер бы ты — я бы сейчас из тебя все вытрясла! Что за, мать вашу, интриги? Какие рекомендации?

Хоть предупредил бы!!!

Каз-зел!

Ох, о мертвых... зато — правда! Предупреждать же надо!!!

Хорошо, что глаза я так и держала опущенными. А лицо привычно оставалось бесстрастной маской. А то в мои сильные чувства к усопшему сейчас бы поверили все.

Очень сильно хотелось его выкопать и попинать труп ногами. Что за... мать его ежа?!

Пришлось срочно отвлекаться на спутниц моего собеседника, чтобы не выдать себя.

Имеем — блондинку. Того астенического типа, который так был популярен в оставленном мной двадцать первом веке.

Тощая, вытянутая, правда, натуральная блондинка, такой оттенок не подделаешь, смотрит на меня с неодобрением.

Ну да.

Судя по смело открытой шее и декольте, вам, дама, даже не тридцать. Вам под сорок и вы очень плохо воспринимаете тех, кто моложе.

Сама грешна, бывало.

Иногда накрывает самой примитивной и вульгарной завистью. И бьется простая мысль — к тем бы данным, да мои мозги, я бы тогда бы...

Противоядие — довольство жизнью.

Если ты понимаешь, что прожила не зря, если ты все сделала правильно и так, как хотела, если... тогда тебе все равно, какая там фигурка и кому сколько лет. Подумаешь, проблема!

Я уже собой довольна, а вот что именно ты наворотишь в своей жизни?

Но это я осознала. А стоящая передо мной дама подобной мудростью не владела. И смотрела на меня достаточно зло.

Я знала, что она видит.

Аппетитную фигурку, затянутую в черное платье простого фасона. Толстенную косу, свежесть и красоту юности. Даже после родов я выглядела несомненно лучше, чем сия дама.

И лучше, чем ее дочь — такая же астеническая блондинка.

Хотя, смотря кто будет судьей! На подиум бы меня точно не взяли. Зато у меня нет веснушек, как у ее дочери, нет длинного вытянутого лица, да, и зубы у меня намного лучше. Это — радует.

— Мои соболезнования, — процедила блондинка.

— Благодарю, ваша светлость, — отозвалась я дежурным уже тоном.

Ничто не приводит в чувство так хорошо, как враги. Явные, не замаскированные.

И чего мадам на меня взъелась? Нет, не понять мне бабскую логику. Иногда это просто мимо меня. Увы...

* * *

Вечером я сидела в библиотеке.

Разбирала бумаги, надеясь найти хоть какие ответы, злилась, шипела, ругалась.

Зачем Храмов выкинул этот финт ушами?

Хотя... тут и так понятно. Помощь Александру, помощь мне, помощь маленькому еще Андрею...

Но сказать-то можно было?

Или нельзя?

Предсказать мою реакцию Храмов мог, вот и сэкономил время и силы. А, все равно — гад! Вот как мне теперь жить с этим? Как гулять по Березовскому, как встречаться каждый день с этим мужчиной... хорошо хоть он меня не узнал. Это-то я видела.

Лейла, если и оставила след в его памяти, никак не ассоциировалась со мной. С княжной Горской.

Ну, хоть тут — радость.

Андрей в безопасности, на него никто претендовать не будет. А я сама?

Что именно я чувствую?

Я прислушалась к себе.

Нет, определиться я просто не могла. С одной стороны, что-то было. И это было хорошо.

С другой...

Это у меня настроение романтическое. А у него? Мало ли девок в борделе?

Нет, лучше уж промолчать. Подождать, посмотреть, что будет дальше. Я первый шаг делать не буду, так оно спокойнее будет.

У меня своя жизнь, свои планы на нее, а разные женатые товарищи...

Кстати — это веский повод не связываться. Не стоит лезть в чужую семью, я это уже проходила. В одном мире наступила на грабли, в другом туда же?

Обойдусь!

Будем все решать последовательно.

Вступление в наследство, письмо его императорскому величеству, письмо Матвееву, письмо отцу...

Посмотрим, что мне ответят все вышеозначенные, а уж потом будем решать, что делать.

И никакой пока личной жизни! У меня траур, я скорблю по мужу, и не собираюсь давать на себя лишний компромат.

Лучше уж теорию магии поизучать.

Опять же, весна на дворе. Пора сажать, сеять и вообще — выезжать в Лощинку. Даром я что ли с рассадой возилась весь последний месяц?

Оказывается, у беременной магички земли все в рост прет, как сумасшедшее. Вот я и пользовалась.

А сейчас пора высаживать часть рассады ив открытый грунт. Опять же, теплицы опробовать...

Вот и нашлось дело.

А то любовь, морковь... займись, Маруся, морковкой! С нее хоть прибыль будет!

* * *

Все же, мне пришлось ненадолго прервать свои дела. И даже появиться на нескольких приемах...

Крестят ребенка, когда ему исполнится сорок дней. С чем это связано?

Якобы, до сорокового дня женщина считается не вполне чистой и не может участвовать в церковных таинствах. Подчеркиваю — якобы, потому как я эту литературу и в своем мире не изучала, и здесь не рвалась.

А вот на сороковой день мать может присутствовать при крестинах своего чадушка, ну и — вперед.

Честно говоря, когда я это услышала, мне захотелось от души помитинговать. Клары Цеткин на них нет, святош паршивых! Их самих, простите, тоже не мужик рожал! И вообще, как может процветать такое ханжество?

Иконы Богородицы вешаем?

И молимся, и все такое, но она-то тоже рожала! И что? Считалась до сорокового дня не такой? Ну, знаете...

Мне просто за женщин было обидно!

Это не самый приятный процесс, тяжелый, кровавый, мучительный, но век за веком, раз за разом женщины идут на него, чтобы продолжить чей-то род.

И они же — нечистые?

Рожать — рожай, а в церковь мордой не вышла? Воля ваша, но что-то неправильное, непорядочное здесь есть.

Хотя, может, и объяснения найдутся? Кроме мужского шовинизма?

Не религиовед я, ни капельки, просто не понимаю, почему молясь Пресвятой Деве, к женщинам все равно отношение, как второй сорт — не брак.

Хотя...

В двадцать первом веке и того хлеще было. До сих пор вспоминается, какой-то кадр в рясе предлагал отменить образование для девочек. А чего им?