Гамлет Шекспира - полный перевод

Нонни, хей нонни!

Хей!"

Лаэрт.

Будь ты в уме, — кричи, что должен быть отец отмщен, —

И то я был бы меньше к мести устремлен!

Офелия (напевает).

"Спой со мной, я хочу чтобы ты подпевал: —

Даун э даун, даун э даун!

С колеса Судьбы слуга хитрый упал.

Даун э даун, даун э даун!

Своей дочери с лордом он быть запрещал,

Даун э даун, даун э даун!

Лорд решил, что слуга его так обокрал.

Даун э даун, даун э даун!"

Лаэрт.

Ах вот о чем... В ней память не молчит.

И бред ее по смыслу здравых всех затмит.

Офелия, (дает Лаэрту цветы из своего букета).

Вот розмарин — чтоб помнили о ком молиться,

Анютины же глазки, — чтобы с мысли вам не сбиться.

Лаэрт.

Ее безумие картину нам слагает,

И из бессмыслицы нам истина всплывает.

Офелия (дает цветы Клавдию).

Вот фенхель вам, — в ней вкрадчивая лесть,

И коломбина — в ней неблагодарности не счесть.

Офелия (дает цветы королеве).

А вот вам рута — в ней раскаянья печаль,

Я и себе оставила — хоть разного нам с вами жаль.

Зовут ту травку также "воскресенья благодать" —

Ведь в воскресенье в церковь мы идем грехи молитвою смывать,

Вот маргаритка — символ фальши; странно видеть рядом с рутой для печали...

Я б вам фиалку — символ честности дала, — но после смерти папы все они завяли.

Мне говорят, что смерть отца была легка, и хорошо ушел он на тот свет.

Но нехорошим почему-то вышел ваш, и ваш букет...

А для меня — цветок малиновки , он означает разум; и теперь вся радость в нем моя.

Лаэрт.

Ей в разуме вся радость... Да пускай разверзнется земля!..

Она безумие и муку так красиво принимает,

Что в красоту недуг свой обращает.

Офелия. (напевает).

"Ужель к нам не вернется он?

Ужель к нам не вернется он?

Нет умер он и погребен.

Не жди его шагов.

А борода как снег была,

И вся седая голова.

Мы молим, дай ему добра,

О Бог — судья грехов."

Офелия.

За всех христьян молитвы к Богу буду обращать.

Он милостив — и из греха старается все души выкупать.

Прощает Бог. Прощайте. Бог пребудет с вами.

(Офелия уходит).

Лаэрт.

О Боже, — видишь, что с ней?! Что творится тут, под небесами!

Клавдий.

Лаэрт, — с тобою должен горе тяжкое я разделить.

Пожалуйста, не помышляй меня такой возможности лишить.

Ты выбирай любых своих друзей, кто самый мудрый будет.

И пусть они меня с тобой послушают, а после и рассудят.

И коль они найдут вину прямую, иль хотя бы тень моей вины.

То я отдам страну, корону, жизнь, — чтоб был доволен ты.

Но если нет — то от тебя прошу доверья и терпенья, —

Достигнем вместе в мести удовлетворенья.

Лаэрт.

Да будет так! Тот способ коим мой отец был умерщвлен,

И торопливое захороненье, и отсутствие всех церемоний похорон,

Где над могилой нету даты, имени, фамильного герба,

Я все это проверю, — и отмщу, найдя едва!

Клавдий.

В том твой сыновний долг! И пусть топор взовьется над виновной головой!

Теперь прошу, пожалуйста, пойдем со мной.

(Уходят).

Акт 4, сцена 6.

(Входит Горацио и другие).

Горацио.

Кто там со мной хотел поговорить?

Джентльмен.

Матросы, сэр. Сказали, у них письма есть, чтоб вам вручить.

Горацио.

Пускай они войдут.

(Джентльмен уходит, чтобы позвать матросов).

Горацио (себе).

Я одинок, мне некому писать, — так от кого они приветы мне несут?..

Вот разве лишь... Лорд Гамлет мне письмом вниманье уделит?

(Входят матросы).

Матрос ?1.

Сэр, пусть вас Бог благословит.

Горацио.

Пусть Бог не позабудет и тебя.

Матрос.

И правда, пусть, за мной присмотрит Бог любя,

Коль так ему угодно будет; и коль в своих заботах грешника не позабудет...

Тут сэр письмишко вам от человека, что по морю в Англию пустился.

Коль вас зовут Горацио, — то к вам бумагой этой парень обратился.

Горацио.

Да, я Горацио. Давай сюда письмо.

По адресу оно с тобой дошло.

(Матрос отдает письмо. Горацио читает).

Горацио, как ты прочтешь это письмо, молю, —

Устрой этим матросам допуск к королю.

Я и к нему им письма передал.

Двух дней мы в море не проплыли — нас пират нагнал.

Увы, наш грузовой корабль слишком медленно ходил.

Они на абордаж — я к ним с мечом на борт, и в бой вступил.

Неласковым сынам морской удачи показался наш прием,

Они корабль свой отвалили, — в тот момент я был на нем, —

Так в плен попал. Но воры моря благородство умное решили проявить,

(Когда я им сказал, что за меня немалый выкуп можно получить).

Итак, — вот "моряки", что из пучин любимца короля смогли вернуть домой.

Пусть златом им король заплатит, — ох не помер бы от "радости" такой.

А ты — прошу, лети ко мне, так быстро, как сумеешь.

У меня вести есть, узнаешь — с изумленья онемеешь.

(Хотя размах у дел моих становится уже такой,

Что даже эти вести, — будто перед пушкой полевой, калибр пулевой).

Короче, эти парни славные с письмом, — тебя ко мне проводят.

А Розенкранц и Гильденстерн — пусть себе в Англию, и там на берег сходят.

О них тебе мне тоже есть что рассказать.

Твой Гамлет, — (как меня и далее ты можешь называть).

Горацио (матросу).

А вы лихие парни... Есть отвага в том, чтоб море за удачей бороздить.

Но куда больше, — вот с таким "балластом" в замок короля входить.

Пойдем-ка, — вашим письмам путь расчищу; с ними вы уладить поспешите,

А дальше — спешно вы меня к тому, кто дал письмо ведите.

(Выходят)

Акт 4, сцена 7.

(Входят Король и Лаэрт).

Клавдий.

Пусть твоя совесть, — на мой рассказ поставит оправдания печать,

И должен ты меня опять в свои друзья принять.

Теперь, когда услышал, и уж точно убедился.

Что твоего отца убийца — погубить меня стремился.

Лаэрт.

Допустим. Но теперь мне потрудитесь объяснить.

Почто виновник, что сподобился свершить,

Такие подлые преступные деянья,

Без всякого остался наказанья?

Ведь ваша мудрость — к самосохранению должна была взывать,

И к действиям суровым неуклонно побуждать.

Клавдий.

О, были две особые причины, что на первый взгляд,

Тебе возможно могут показаться слабыми, и удивят,

Но для меня они весьма весомы,

Да и другим, кто в жизни опытен, знакомы.

Во-первых, королева мать лишь им одним живет,

Моя же — добродетель иль напасть; кто разберет? —

Что телом и душой мы с королевой уж так тесно свиты,

Как будто бы звезда, которой не сойти с ее орбиты.

Не быть с ней не могу. А вот другой резон.

Почему Гамлет быть не мог публично осужден:

Толпа простонародья, к Гамлету великую любовь имеет.

Любовь их — как вода, в которой древесина каменеет,

И стрелы обвиненья моего, скажу я честно,

В тот прочный щит любви ударили бы легковесно,

И хорошо, коль стрелы отскочив бы просто в грунт воткнулись,

А то, поди, они народным гневом вдруг ко мне вернулись?

Лаэрт.

Но все ж — потерян благородный мой отец.

Сестра в страдании лишилась разума вконец,

Она, — чьи качества теперь лишь вспоминать, — калека, —

А ведь из дев была всех лучше, — совершенство века,

И всех других минувших, да и будущих веков.

За это мстить — я, не страшась готов!

Клавдий.

О, будь покоен, — я из теста не того слеплен,

Чтоб самоутешением глупым был бы ослеплен,

Когда опасность прям за бороду меня хватает.

Ждать новостей о мести уж недолго. Всякий знает,

Как дорог был мне твой отец, себе же всякий дорог.

И скоро ты узнаешь, как наш общий ненавистный ворог...

(Входит посыльный с письмами).

Клавдий.

Что там? Откуда вести?

Посыльный.

Письма от Гамлета, — два вместе.

Одно для королевы, а вот это — вам.

Клавдий.

От Гамлета?! Кто их принес к нашим стена̀м?!

Посыльный.

Как мне сказали, это были моряки, я сам их не видал.

Их принял Клавдио , — он письма мне отдал.

Клавдий.

Лаэрт — сейчас услышишь их.

(посыльному).

А ты — оставь-ка нас одних.

(Посыльный выходит).

Клавдий (вскрывает письмо и начинает читать)

"Великий и могучий. Знайте, что я вновь в вашем краю, нагой, усталый очень.

Прошу позволить, чтобы завтра мне предстать пред ваши царственные очи.

Тогда, — прошу простить, — я расскажу об очень странном совпадении

Что вдруг сложились во внезапное к вам возвращение.

Ваш Гамлет".

Клавдий.

Что это значит? Все, кого я с ним послал, назад изволили приплыть?

Иль все это письмо обман, — чтоб за нос нас водить?

Лаэрт.

Вы его почерк узнаете?

Его ль руки письмо — как вы сочтете?

Клавдий.

Рука его. Но "голый" — почему?..

Что там случилось? — В ум я не возьму.

А здесь, в постскриптуме — "один", он приписал.

Есть мысли — что сейчас я зачитал?

Лаэрт.

Я сам теряюсь. Но — пусть он придет.

О, эта мысль мне бодрость придает.

Чтоб я смог вызов дать, сказать ему в лицо: — "ты вор!

Ты отнял близких мне — и в том твой приговор!".

Клавдий.

Коль это так, Лаэерт... А как это иначе может быть?

Согласен ты, что буду я тобой руководить?

Лаэрт.

Согласен. Если только... к миру вы не поведете дело?

Клавдий.

Я к миру поведу, — для нас, не для него. И поведу умело.

Раз он вернулся, и свой путь не думает возобновить,

То я его заставлю действия такие свершить, —

Что он умрет. План прямо здесь созрел.

Но мы его погубим так, чтобы никто не смел,

На нас даже подуть малейшим дуновением упрека.

Останется для всех сокрыта смерти подоплека.

И даже чуткая и опытная мать его

Увидит здесь случайность — больше ничего.

Лаэрт.

Милорд — теперь вы мой руководитель.

Вы голова — я смерти исполнитель.

Клавдий.

О, так и будет. После твоего французского вояжа,

Здесь было много слухов о тебе, и Гамлет даже,

Завидовал как ты блистаешь. Но вот твой талант один,

Побольше прочих его душу бередил.

И должен я тебе, мой друг, сказать,

Для мести — лучше нам таланта не сыскать.

Лаэрт.

О чем же речь?

Клавдий.

О яркой ленте, — на турнире ею дева шапку юноши лихого украшает,

За боевое мастерство, — для юности награда лишней не бывает.

Тогда как зрелости уже к лицу наряд из соболей.

Чем больше соболей, — богатство тем видней...

Два месяца назад нас тут нормандский воин посетил.

Я сам с французами сражался, — конники от бога, — но вот этот был,

Сам конный бог! В нем была магия, он будто бы к седлу прирос,

И что творил с конем! Будто коня и человека симбиоз,

Кентавр! Вьедино слитый он такие трюки выполнял,

Что превзошёл все то, что я о конном деле знал.

Лаэрт.

Нормандец это был, — не так ли?

Клавдий.

Да. Поразил он всех своим "спектаклем".

Лаэрт.

Жизнь на кон, — это был Ламонд.

Клавдий.

Он самый! В ратном деле тверд.

Лаэрт.

Прекрасно его знаю, — лучшая военная порода,

Брильянт из своего народа.

Клавдий.

А он нам о тебе признался,

Мол, — виртуозно ты сражался,

С искусным мастерством себя оборонял,

Особенно он твой с рапирой навык отмечал,

Так и сказал — хотел бы увидать,

Кто супротив тебя сумел бы устоять.

Он клялся — что бойцы теряли всю реакцию, защиту и запал,

Когда ты с ними танец стали начинал.

Сэр, о твоем умении настолько был хвалебным тот отчет,

Что я уж думал — Гамлет с зависти помрет.

И Гамлет там же изъявил горячее желанье,

Мол, как вернешься — чтоб с тобой устроить состязанье.

Вот, — этим мы его и уловѝм...

Лаэрт.

Милорд? Как уловѝм?

Клавдий.

Лаэерт. А был ли истинно тобой отец любим?

Или ты как картина, — нарисована поверх красивая печаль,

Но ведь холсту под ней, по правде — никого не жаль?

Лаэрт.

Что за вопрос? Меня он оскорбил!

Клавдий.

Не то что бы я думал, что отца ты не любил...

Но знаю — время на любви влияет меру,

Тому я в жизни повидал полно примеров,

Ход времени любови пламя ослабляет,

А позже — вовсе в угли превращает.

Не длиться вечно совершенство, — жизни ход,

К убогости любое совершенство доведет.

Что мы задумали — сейчас надо творить.

Желанью — миллион отсрочек может быть.

И кто не делает, а только лишь вздыхает,

Тот и желание, и жизнь впустую расточает...

Но к делу. Гамлет — наша язва! — здесь он снова,

Ты из любви к отцу, — на деле, не в речах — на что готовый?

Лаэрт.

Я ему прямо в церкви глотку вскрою!

Все так, — даже святым местам его не защитить собою.

Для мести нет преград. Но друг мой, чтобы Гамлет пал.

Мне нужно, чтоб ты в своих покоях сел, — и ждал.

Узнает Гамлет, что и ты сподобился домой прибыть,

А мы — на всех углах начнем тебя хвалить.

И славу, что уже француз тебе смог здесь придать.

Мы постараемся в два слоя залакировать.

Затем сведем мы вас "для состязанья" в нужном месте,

На ваши головы заклад поставим — честь по чести.

Он человек небрежный, и свободный от ухищрений,

Рапиры даже не осмотрит, — в этом нет сомнений.

Так что ты с легкостью, уменье рук явив свое,

Возьмешь рапиру без затупа, — ту, где боевое острие.

А дальше — ловкий выпад — в плоть клинок вонзен,

И... — будет твой отец отмщен.

Лаэрт.

Согласен. Ну а чтобы точно он "отжил свое", —

Я кое-чем намажу у рапиры острие.

У знахаря купил состав настолько смертоносный,

Что окуни и ткни в кого клинок свой острый, —

Хотя бы оцарапай, все — он труп.

И никакие тут лекарства не спасут.

Клавдий.

Давай-ка мы еще разок наш план пройдем,

И даже шанс на неудачу уберем.

Ведь коль неловко будем выполнять,

Так лучше б и совсем не начинать.

Нам нужен верный способ про запас,

Коль не пойдет, что мы задумали сейчас.

Стой. дай подумать... Будете вы биться...

Есть мысль! — В бою начнете горячиться.

Ты парень жилистый, сухой,

На Гамлета усилишь натиск свой,

Он взмокнет, и захочет пить.

Я ж кубок приготовлю, — и ему лишь стоит пригубить...

Хотя бы яда избежал он с твоего клинка, —

Уж кубок дело сделает наверняка.

Так цели мы достигнем, я гарантию даю.

Но тихо! — Кто-то открывает дверь мою.

(Входит Королева Гертруда).

Клавдий.

А, королева моя милая. Что скажешь нам?

Гертруда. (Лаэрту)

Идет за горем горе по пятам,

И уж тебе, Лаэрт, на плечи взгромоздилось;

Сестра твоя — случайно утопилась.

Лаэрт.

Как — утопилась? Где?

Гертруда.

Есть ива, у ручья, — (вот как бы знать, что с нею быть беде). —

Свои седые листья у воды она купала.

Офелия ж цветы в гирлянды там сплетала,

Плела крапиву, маргаритки, и воронии цветы,