Гамлет Шекспира - полный перевод

(Замечания, и проклятие за покушение на святое, можно слать автору на адрес lopuhandr@gmail.com).

.

Скачать файлы в разных форматах можно здесь:

https://disk.yandex.ru/i/WbgACMLT4LXfEQ

.

https://disk.yandex.ru/i/S48IEDkyHp6dHQ

Предисловие-Послесловие.

Это небольшое "предисловие-послесловие" к переводу Гамлета. Читать его можно и до, и после самой пьесы. — (Хотя конечно лучше всегда сперва прочесть само произведение, и составить свое мнение о нем). — В конце концов, пьеса Гамлет свернута в бесконечное кольцо: В привычной нам редакции, она заканчивается прологом Горацио, который собирается рассказывать все то, что только что увидел зритель). Здесь искушенный шекспировед вряд ли найдет для себя нечто новое. Но для обычного читателя показалось необходимым дать некоторые комментарии. И как повелось еще с античных времен, для экономии времени, я сделаю это виде диалога, где после вопроса, который мне кажется важным, следует ответ.

Зачем сегодня читать Шекспира?

Действительно... Мы читаем Шекспира — зачем? Некоторые, возможно смогут подвести под это даже некий практический смысл. Если вам вдруг приведется общаться с определённой англоязычной аристократией, без знания Шекспира (в оригинале) — вы будете в ее глазах всего лишь папуасом, вне культурного поля. Но скажем откровенно — скольким среди нас в жизни приспеет необходимость общаться с англоязычной аристократией, да еще в попытке показаться ей ровней в культурном плане? Исчезающе малая величина. И даже для этих единиц... Зная культуру британцев лучше их самих — вы в их глазах никогда не станете им ровней, потому что вы не росли в их среде.

Возможно, — Шекспира стоит изучать, для глубокого знания английского языка? И этот ответ для обычных людей сомнителен. За те четыреста лет, английский язык настолько изменился, что уже сами британцы читают Шекспира в адаптированном переводе. Кажется, они понимают его даже меньше, чем мы понимаем в оригинале "Слово о полку". Так что читать Шекспира в оригинале наверно имеет смысл людям, которые профессионально изучают английскую литературу.

Тогда зачем мы читаем Шекспира, хотя бы и в переводах? Наверно единственный верный ответ — для своей культуры. Наша личная культура — это цветок нашей души. Совместная человеческая культура — сад душ. А Шекспир — это такая животворящая "лейка", что его читают и читают и читают, — вот уже четыреста лет. И в англоязычной среде он второй по цитируемости автор, после Библии. Следя за героями произведений Шекспира мы заостряем свою эмоциональную чуткость, и открываем глубины человеческой психологии. Нужно ли это нам? Чтобы быть чем-то большим, чем "качественным потребителем услуг" и "рабочей человеко-единицей" — несомненно нужно.

Зачем нужен этот перевод?

"Образование — тот свет, который остается в нас, когда мы уже забыли все, чему нас учили"(С) Эту фразу приписывают разным людям, вплоть до родовитого просветителя 17го века, Джорджа Галифакса. Руководствуясь смыслом этой цитаты должен сказать, что в какой-то момент досуга, я вспомнил про Шекспира. Свет его произведений в душе еще был, а вот конкретика изрядно смазалась за давностью. И я решил обновить впечатления, через новую призму прожитых лет. В конце-концов, как сказал блестящий русский писатель Федор Глинка, я уже к этому моменту "прикупил ума бедами". А значит и Шекспира должен был понять значительно лучше, и по-иному, чем в молодые годы — ведь так? С этим благочинным настроем, я сел читать Гамлета.

В процессе "обновлении впечатлений" случился конфуз: Читая самые известные русские переводы, я... периодически терял контекст диалогов персонажей. То есть вдруг персонаж говорил абсолютно непонятную фразу, которая иногда еще и вызывала бурную реакцию собеседников. Но для меня эта фраза не имела никакого внятного смысла, и никак не увязывалась с общим ходом беседы. Это выпадение из контекста повторялось со зловещей неумолимостью. Я загрустил. Получалось что в одном из величайших произведений мировой культуры, я — недотепа — не могу понять чуть ли не половину его великого величия.

И ладно, когда так было в молодые годы, — тогда я хоть мог списать искомое на рассеянность своего внимания пред "нудотой классики", скудное образование и жизненный опыт. Но тут, уж простите, — по историческим меркам скоро уже и "домовину обживать". Умнее я стану уже вряд-ли, (скорее наоборот). А я все равно постоянно теряю нить рассуждений героев. Караул! Ограбили! — Что украли? — Смысл.

Я полез смотреть Гамлета на английском, в современном адаптированном переводе. Оказалось, что современный английский перевод для понимания школьников настолько "адаптирован" — что там нет ни следа красоты Шекспировского слога, который блестяще — каждый по-своему — интерпретировали наши великие переводчики Лозинский и Пастернак. Современный английский Гамлет был более пересказом фабулы великого произведения, нежели им самим.

Делать нечего — пришлось лезть в текст Шекспира на старом английском. Там на почти каждую строку имелись примечания шекспироведов, что именно (или возможно) здесь имел в виду Шекспир. Язык и контекст общества, с момента написания изменились настолько, что современный бритт тоже понимает Шекспира с пятого на десятое. Чтоб было легче вылавливать смысл, я начал заносить на лист смысл строк Шекспира по-русски. Затем я решил, что шутки ради, можно уложить этот смысл одного коротенького акта в стих... С этого и началось мое "падение".

Нужен ли был этот перевод? Я сторонник, всегда, если есть возможность, — читать в оригинале. Потому что любой перевод — врет, с большим или меньшим изяществом. Но даже для человека знающего английский — оригинал Шекспира уже мало доступен, как культурный досуг, а не серьезная работа с примечаниями. В наше время, когда так быстро развивается "искусственный интеллект" мы видим, что большинство текстов скоро можно будет загрузить ИИ, и он выдаст очень приличный перевод — замечательно. Но с Шекспиром это пока не работает. ИИ не может (пока) сложить стихи. Таким образом, в отсутствие возможности прочитать оригинал — перевод штука небесполезная.

Хороши ли переводы, что были до меня? Это великие переводы. И уж точно не мне с моим бревном ругать их соринки. Вдвойне — потому что, например, Лозинский, Пастернак и Радлова делали свои переводы в 30-40е годы двадцатого века — почти сто лет назад! (Говорят, даже интернет в те годы был не так быстр, как сейчас). Доступ к информации был значительно хуже. Нельзя было по щелчку мышкой найти информацию о обрядах, одежде, символике, изменений слов с ходом времени, и т.д. И их переводы (и переводы создателей подстрочников) именно в тех условиях — настоящий культурный подвиг.

Но как уже сказано — каждый перевод лжет. Поэтому, если есть трудности с оригиналом, — всегда лучше посмотреть разные переводы интересного тебе произведения. Кто-то из переводчиков лучше справится с одним моментом. Другой — с другим. И в совокупности их смыслов, — читатель получает первое приближение к тому, что говорил автор оригинала.

Таким образом, у моего перевода была довольно скромная цель: — сделать художественный текст, который сохранит основную фабулу событий, но при чтении которого, читателю не придется лазить по многочисленным примечаниям, чтобы понять, о чем говорят персонажи. Чтобы контекст разговора оставался связным в любой момент произведения. Для этого мне пришлось кое-где вставить пару лишних строк, где персонажи поясняют для современного читателя — что они имеют в виду. (Для современников Шекспира это было очевидно и общеизвестно. Но как же быстро общеизвестное превращается в "пшик" — с этим я немало сталкивался еще при работе над римскими военными трактатами). Для тех, кто хорошо знает текст Гамлета, пусть обнаружение "лишних" строк станет небольшой литературой игрой. Это вмешательство в текст — конечно вольность. Но зная — как с литературным материалом работал сам Шекспир, — уж он на мою вольность точно не обидится. А раз сам автор не имеет ко мне претензий — с меня и взятки гладки. Почему я отдавал предпочтение той или иной трактовке оригинальных мест текста, можно посмотреть в пронумерованных римскими цифрами примечаниях, расположенных под переводом.

Что до художественной ценности этого перевода — я опирался на проверенные веками методы рифмования "любовь-морковь". Но я опять же, не более чем дилетант живущий — увы — во времена мирового упадка культуры. Возможно на фоне гениев прошлого — мой язык скудноват. Но на фоне современных титанов мысли, — не сильно хуже.

И это все, чем я могу обосновать появление перевода.

Была еще, впрочем, история, как племяннику задали сочинение на тему "Гамлет и Чацкий, схожесть характеров". Но об этом, как об акте мелкого бытового непотизма, — молчание.

Кто написал произведения Шекспира?

Как-то даже неловко признаваться в своем позоре... Но я подозреваю, что произведения Шекспира, в основном, написал — сам Вильям Шекспир. ("В основном", потому что в то время работать с соавторами для скорости — было абсолютной нормой). Да, я понимаю, насколько скучна эта версия, на фоне замечательных теорий, что, скажем, под именем Шекспира писал лорд-канцлер, а поистине, лорд-канцлер служил второй (после Шекспира) ширмой для самой королевы Елизаветы, (которая на самом деле умерла в детстве, а вместо нее женщину изображал мальчик, а потом уже и мужчина). Мда...

На самом деле, среди версия альтернативного авторства произведений Шекспира, есть очень стройные и проработанные. Кто я такой, чтобы их отвергать? Тем более, они могут быть прекрасной гимнастикой ума. Но я хочу поделиться небольшим проверочным маркером, который поможет провести первичную проверку — не втуливают ли под видом серьезного исторического расследования — дешевую сенсацию. Вот этот маркер: Как только вам сообщают, что Шекспир был недостаточно образован, чтобы написать свои произведения, то...

...Вильям Шекспир был сыном перчаточника в провинциальном городке. Но отец его был не просто ремесленник, а глава цеха. То есть под отцом Шекспира было серьезное производство. Он даже занимал в своем городе серьезные административные должности, для чего был нужен определенный денежный ценз. Сам Шекспир учился в школе, где ученики штатно изучали древнегреческий язык и латынь. Причём изучение шло на основе чтения авторов античной классики — такая уж в то время была метода. Да, позже дела отца Шекспира пошатнулись, и Шекспиру пришлось оставить дальнейшее образование, и самому подниматься в жизни, с низов. Но как сказал о Шекспире его друг Бен Джонсон "He had small latin, and less greek"(С) Слово "смол" в то время часто использовалось в несколько ином значении чем сейчас, — "достаточно""довольно". — "Он знал довольно латыни, и меньше греческий", — так оценил Шекспира его друг. И эти знания позволяли Шекспиру читать классику эллино-романского мира, которая сама по себе является фундаментом всей нашей культуры. Из Плутарха Шекспир почерпнул больше, чем возможно наш современник, за всю жизнь получает из бесконечных шоу в телевизоре.

Поэтому, когда кто-то вам на голубом глазу рассказывает, что Шекспир был "недостаточно образован"... Есть подозрения, что эти люди, в подавляющем большинстве, не читали Плутарха в оригинале. И это сразу делает их мнение об образованности Шекспира... несколько менее ценным.

В чем недостатки и достоинства пьесы Гамлет?

Лично я считаю главным недостатком шекспировского Гамлета имена двух персонажей — "Розенкранц и Гильденстерн". Гильденстерна я кажется вообще ни разу в жизни не смог написать правильно. Хотя Шекспир исходил из самых добрых побуждений реализма, и эти имена взял у двух реальных послов, посетивших Англию.

Если же говорить серьезно — у пьесы Гамлет полно недостатков. Они, например, до того раздражали другую литературную величину — Льва Толстого, что тот вообще не признавал Гамлета стоящим произведением. (Сколь помню, Толстой говорил, примерно в том духе, что Гамлет — это набор плохо связанных сцен, где персонажи постоянно и не к месту разражаются диалогами на общие темы). Культуроведы разных аспектов находят у пьесы свои недостатки, режиссеры — другие.

Со своей скромной колокольни, человека, который зарабатывает созданием историй, и я вижу серьезные сюжетные нестроения. Некоторые сюжетные линии вводятся — и обрываются в никуда. (Например, — письмо Гамлета матери, которое заявлено непонятно для чего). Некоторые персонажи — меняют свой характер от сцены к сцене, почти до полной противоположности. (Тот же Полоний: Он ведет довольно хитрую интригу, чтобы выяснить моральный облик сына в зарубежном вояже. Провожая сына, он дает ему рекомендации банальные, но настолько лапидарно-четкие и одновременно емкие, — что их до сих пор расхватывают на цитаты как кодекс поведения джентльмена. Но в дальнейшем сценах, в разговорах он резко меняется, и начинает так бездарно растекаться "мысью по древу", что уже служит полукомедийным персонажем).

Увы, все это правда.

Но давайте скажем несколько слов в защиту Шекспира. Для начала, — вспомним, в каких конкретных "исторических условиях", Шекспир создавал свои пьесы? И затем — каким путем, эти пьесы до нас дошли.

Историческая данность. Театр — до времен Шекспира, (и некоторое время при его жизни) — низкий и подлый жанр. Собственно, только блестящая плеяда драматургов того времени, постепенно и начала менять представление современников о театре.

Давайте отбежим еще чуть дальше, — и вспомним античность. Там театрализованные представления делились на две четкие группы.

Группа первая: Спектакли в рамках мистерий, или других праздников. Это было высокое искусство, освященное богами, и посвященное богам. Некоторые из известных нам лучших образчиков древнегреческой трагедии, были именно такими произведениями. Они ставились на священный праздник, зачастую, только один раз. Для этих постановок тратились огромные деньги. Там был серьезный, тонкий, умный сюжет. И его играли лучшие актеры.

А вот группа вторая: — площадные развлечения для простонародья. Сюжет упрощен, подвижен, вторичен — и потому убог. Ведь зевака может подойти в любой момент представления. Или один из актеров может заболеть, покинуть трупу — и тогда сюжет быстро подлатывается под новые условия. Зато персонажи гипертрофированы и узнаваемы. У каждого есть свои характерные признаки в одежде. Опять же, чтобы любой зевака, с любого момента представления, — имел примерное понятие, кто в этой сценке кто, и не ломал голову. Появляются архетипы персонажей "глупый хозяин", "хитрый слуга", "хвастливый воин". Зная персонажа, — зритель не только на лету "срисовывает" его характер, но даже часто может сказать, что примерно тот уже делал, и что сделает наперед. Главное развлечение, — юмор ниже пояса, и то, что сегодня бы назвали "сортирные шутки". (Сравните это с массовой продукцией современных сериалов, где таких же архетипичных персонажей, — пруд-пруди; массовая культура деградировала обратно, в средневековье).

"Высокий театр" первой группы, в основном, умер вместе с античностью. Но "низкий" театр пережил античность, средневековье, новое, и вошел в новейшее время, — причем в виде настолько неизменном, что некоторые "бытовые сюжеты", которые разыгрывали в античности, точно также игрались и во время Шекспира.

Ну а сами актеры, которые играют эту низость? По представлению большинства — проходимцы, шарлатаны, ворье, жулье. Двуличные люди без души, (которую они возможно запродали дьяволу). Актеров, опять же, не любили еще с античности. Как можно доверять человеку, который только что в спектакле завывал от горя, — а теперь кланяется и улыбается? Да, конечно были политиканы, — но ведь те всегда держали "маску" перед толпой, а снимали ее только в узком кругу. Актер же срывал маску своего лицемерия после каждого представления. В времена Шекспира всех актеров заставят прекратить бродяжничество и приписаться к уважаемым хозяевам, которые будут за них отвечать. Иначе с этой гнусной братией не было никакого сладу.

Что актеры ко временам Шекспира построили в столице несколько стационарных театров — отношения к ним не меняло. Ну, воздвигло жулье стационарные хибары. (Театров в Лондоне того времени было штук шесть-семь). Где-то рядом с заведениями для травли зверей, и самыми гнусными притонами. Разве перестало жулье от оседания на землю, быть жульем, которое показывает быдлу всякую гнусь? Один уважаемый богатей Шекспировского времени, озаботился собрать для потомков литературное наследие. Он создал библиотеку просил нести в нее все, буквально все напечатанное — кроме театральных пьес.

И вдруг, среди всего этого чада и угара, из широких слоев образованного простонародья... — (А британская власть в то время сделала очень много для повышения грамотности населения, сильно позже этот процесс повернут вспять) — вдруг появляется плеяда драматургов, которые хотят в театре показать больше, чем низкую пошлятину. И они делают это. Но в каких условиях?

Пьесы ставились не для того, чтобы драматург и актеры излили в них высокие ноты своей души. Театры самофинансировались. Каждая пьеса должна приносить прибыль. И основная прибыль шла от того самого невзыскательного простонародья. Хочешь высоких нот души — вставь их так, чтобы от это простонародье не изволило заскучать. А то больше не придут. (Конкуренция в столице высока) А то еще, прежде чем уйти — забросают гнилью. Публика не высоких манер, да еще и смотрящая спектакль не в лучших условиях — стоя перед сценой.

Шекспир вообще не был главным в процессе окончательного оформлении пьес. Он имел долю акций в трупе, где "контрольный пакет" принадлежал семье Ричарда Бербеджа, — актера суперзвезды своего времени. И "владельцы контрольного пакета" вполне могли вставлять свое веское слово, что нужно изменить в пьесе на потребу толпе — не по злой воле, а исключительно в силу "естественного хода вещей". Не такими ли требованиями объясняются перемены подобные тем, что мы видим в характере Полония? Нужно повеселить толпу глупостью высокородного персонажа, вот здесь, когда толпа уже начнет уставать. Даже если это подпортит правду характера. Тактически это оправдано. И Шекспир мог соглашаться. Он еще не знал, что пишет в вечность, к будущим тонким эстетам. Если он и думал, что воздвигнет себе чем-то "нерукотворный памятник", — то это были сонеты. В них он об этом упоминал.

Как сказано выше — идеальный материал для пьесы в то время, — это знакомый зрителю. Именно для того, чтобы любой опоздавшийотвлекшийсянедослышавший зритель примерно понимал расклады происходящего. И для того, чтобы труппа в случае нужды (дефицит времени, неудобные гастрольные условия для представления, и т.д) — могла перекомпоновать сцены, не потеряв понимания зрителей. И Шекспир, раз за разом берет в разработку чужие сюжеты — сюжеты известные каждой собаке. Это мы знаем эти сюжеты, — как шекспировские. А он в свое время был тысячным, кто перетолковывал их на свой лад. В том числе и Гамлета. Первые упоминания о которой мы знаем из "Летренской хроники" 12го века. Там появляется "Амлет", который разыгрывает карту дурака для мести. И потом его бесконечные варианты отправляются по страницам сочинений и театральным площадкам, все эти Амлоди, Амблот, Амбал, Гамлетус и другие, нет им числа. Гамлеты разного толка бегают по ойкумене как тараканы в харчевне.

Когда пьеса была нужна быстро — для ее скоростного создания привлекали "литературных негров". Это было нормой — Шекспир помогал другим драматургам, и они помогали ему. Тут вот значит в произведении строчит Шекспир, тут — Джон Флетчер. тут — Кристофер Марло, а тут Томас Хейвуд... Литературный омлет всмятку.

Конкуренция между театрами была страшная, а авторское право еще находилось в состоянии "концепта подготовки к графику разработки". Пьесы тырили с беспредельной наглостью. Поэтому рукопись пьесы, как правило, была одна. Она хранилась в сейфе под подушкой у самого доверенного и чутко спящего члена труппы. На репетициях каждый актер учил свою роль, — полного списка ему не давали. После того как все разучили свои роли, бумажный вариант желательно сжечь, а пепел съесть — тогда уж точно никто не украдет. (Если только какой-то прощелыга из труппы не соблазниться продать ее на сторону по памяти, что и случилось позже с Гамлетом). Поскольку все зрители знали материал, но смотрели его в не самых комфортных условиях, стоя толпясь перед сценой) — представление нельзя слишком сильно растягивать. И Гамлет почти никогда не ставился в таком полном виде, как мы его сейчас можем прочитать. Ставили в сокращениях. Исключением, может быть, были личные показы для уважаемых людей, когда труппа вызывалась "На дом", и зрители были в полном комфорте.

Итак, давайте еще раз перечислим те препятствия, которые стояли перед Шекспиром, чтобы предоставить нам "идеального" Гамлета:

 Сам Шекспир, в силу тенденций своего времени, скорее всего относился к своим пьесам как к "однодневкам".

 Над пьесой могло работать несколько соавторов, что могло оставлять "раздерганные хвосты" сюжетных линий и разность характеров.

 "Продюсеры" и специфика публики заставляла править пьесу, как было нужно нетерпеливому и невзыскательному зрителю, а не как кажется правильным нам.

 Не дремала цензура, которая заставляла править все, что казалось неблагообразным по отношению к короне и государству.

 Со временем сформировался более-менее устойчивый канон практической постановки пьесы, и не факт, что в него вошли все задумки, изначально написанные Шекспиром.

 Когда пьеса была напечатана, это был голый текст, без описаний кто из актеров, что, как и где делает. В то время это было "общеизвестно". А сейчас мы лишены всех этих полутонов, и принуждены придумывать их заново.

Как видим, если мы будем исходить из презумпции невиновности, — у Шекспира полно обстоятельств, которые позволяют признать его невиновным в слабых моментах его пьесы. (В этом отношении он конечно автор-счастливчик. Все хорошее — от него, а все плохое — не доказано).

Но что мы все о недостатках. Гамлета с этими недостатками ставят и смотрят больше четырёхсот лет. И из всех разнообразных "Амлетов" шекспировского времени, — его современники закинули нам через века именно вариант Шекспира. Так что такого особенного Шекспир привнес в Гамлета, а шире — в свои пьесы?

О, об этом исписано столько, что я не возьмусь уходить в глубокие размышления. Если говорить совсем коротко, то Шекспир привнес в свои пьесы все то, — что мы считаем нормой классического театра. Сильный сюжет. Проработанных глубоких персонажей. Двойное дно персонажей, когда то, что они говорят, может сильно отличать от их истинных помыслов и действий. Что для нас норма, для того времени было новинкой, и вызовом. Но самое интересное у Шекспира — поразительная двойственность многих его главных героев. При четко прописанных в тексте действиях, причины этих действий могут трактоваться настолько различно — что это дает режиссерам и актерам огромное поле для своих интерпретаций, при минимальном изменении корпуса пьесы. И Гамлет, как раз из таких произведений, где это проявлено наиболее ярков.

И все это украшено шекспировским слогом, за который Шекспир еще при жизни часто был прозываем как "gentle Shakespeare". "Джентл", слово происходящее от латинского слова " genus" (род). То есть изначально человек из хорошего рода. А раз из хорошего рода, то получивший хорошее воспитание. И отсюда уже рождаются коннотации "джентл" как "воспитанный", "утонченный", "нежный". Шекспир умудрялся выразить и тонкие душевные метания героев для взыскательной публики. И похабные шуточки для простонародья. Но при этом, для большинства своих нескромных шуток он блестяще использовал иносказанья. Грубых слов у него совсем немного. А по сравнению с большинством современников — считай, что и нет.

Ну и дополнительная прелесть Шекспира именно в наши скудные времена. Мы знаем, что современных сценаристов и драматургов выпускают отформатированными настолько, что они уже с трудом могут создать что-то нешаблонное. Как святой канон утверждены дурацкие постулаты о "трехактной структуре", "сюжетной арке", "дуге характера", и так далее. Отчасти, наряду с другими причинами, систематизированное мышление современных создателей историй, привела к жесточайшему сценарному кризису Голливуда, а шире — мировому сценарному и драматургическому кризису. А вот Шекспир не делил Гамлета на акты. (Сейчас мы читаем Шекспира разбитым на акты, для удобства навигации по тексту. Но даже это разделение сделано на пять актов, как было принято, например, в итальянском театре, а не на три, как считается правильным сейчас). Саму трёхактную структуру ввели в широкий оборот в США в 20м веке, когда массовое развитие американского кино потребовало резко увеличить количество сценаристов, и талант подменили немудреным алгоритмом для поденщиков. (Эту мастеровую систему попытались осенить авторитетом древних, например, аж самого Аристотеля, который на самом деле не писал ничего подобного). И вот — Шекспир, самый цитируемый автор, которого до сих пор регулярно ставят в театре, и по произведениям которого снимают фильмы, — этот Шекспир — смеется над "трёхактной структурой". Точно так же, как Гомер, со своей Одиссеей, где герой, никак не меняясь, упорно плывет домой к жене и сыну, — смеется над "дугой характера". Таким образом, Шекспир, и другие титаны прошлого, светят нам как ярчайшие путеводные звезды — звезды свободы разума от оков правил, для истинного творчества.

Знаем ли мы других Гамлетов, кроме шекспировского?

Помимо самых ранних Амлетов Ютландских 12-13 века, восходящих видимо к несохранившимся сагам... У нас сохранилась счастливая возможность взглянуть на другого "Гамлета", близкого по времени к шекспировскому. В Германии отыскалась старинная рукопись на немецком " Der bestrafte Brudermord" ("Наказанное братоубийство"), которая обыгрывает тот же бесконечный "гамлетовский сюжет". Она относится к началу 1700х годов. Английские эксперты-"гамлеведы" постановили, что этот вариант включает в себя как части дошекспировского Гамлета, так и заимствованные у Шекспира фрагменты. Мол, этот вариант принесли в Германию британские актеры с гастролями. Все эти выводы строятся на анализе текста, и потому дискуссионны, ведь разные "гамлеты" совершали по Европе все возможные перемещения и слияния.

Но как бы ни было — "немецкий Гамлет", это совершенно другое произведение. Оно во всем проще. В структуре сюжета, в характере персонажей. В этом Гамлете есть элементы низкого развлечения, буффонады, — (например, когда призрак отвешивает оплеухи караульному). Сейчас эти моменты зрителя уже не смешат, — зато смешны другие: С первых строк в немецком Гамлете чувствуется настоящий прусский дух. Например, сцена проверки караула там намного более подробная, чем у Шекспира. Ты прямо видишь настоящего разводящего. — "Шаг вперед! Оружие к осмотру!" "Часовой, — внимательно следи за постом! Позаботься, чтоб тебя не застали спящим на вахте, — это может стоить тебе головы на плечах!"(С). Это очень по-национальному мило. Наверно элементы такого Гамлета можно внедрять в Шекспировского, если актеры будут выступать перед настоящими "военными косточками". Так и вижу "Смирна-а! Равнение на офицера!.. Бойцы-ы-ы! Сейчас вы увидите НАСТОЯЩЕГО Гамлета, а не вот эту вот интеллигентскую размазню!..".

Записанный немецкий вариант, — это тоже "огрызок", под конкретную аудиторию и задачу. Например, тема Офелии там настолько смазана, что вообще с трудом понятно, из-за чего она сошла с ума. И Больше является причиной для гэгов. Но я смело рекомендую ознакомится с "немцем" всем любителям Гамлета, и шире — Шекспира, если этого еще не случилось по каким-то причинам. Немецкий Гамлет, позволяет сравнить Шекспира со... средней драматургией его времени на тот же сюжет. Но главное это тусклое зеркало, позволяет нам прояснить некоторые моменты у Шекспира. В сравнении с "Наказанным Братоубийством", мы можем понять, — как и для чего Шекспир изменил всем известный сюжет, по своему разумению. Это не "великие тайны, которые полностью перевернут наше понимание сюжета", — но просто занятные мелочи.

Вот пара примеров. У Шекспира персонаж советника короля носит имя Полоний. В кто же время в "Наказанном Братоубийстве" имя аналогичного персонажа — Корамбис. И так же — Корамбис в т.н. "первом кварто", — издании Гамлета, (которое сейчас признается "пиратским", и что его по памяти наговорил один из актеров Шекспировской труппы, игравший в ней вторые роли. Этим объясняются большие пропуски и искажения текста этого издания. Но странно, что человек, который смог, пусть и не идеально вспомнить большую часть текста пьесы, — забыл имя одного из персонажей, которое во время постановок должен был слышать неоднократно). Нам, однако, интереснее, зачем Шекспир сменил имя этого персонажа, с уже всем привычного Корамбиса на Полония? Ответ на это, кажется, есть в "Наказанном Братоубийстве". Дело в том, что там неоднократно называется и конкретная должность советника короля — "лорд-камергер". А Шекспир ни разу в своем тексте не называет советника по должности. Мы уже упоминали, что во времена Шекспира, всех актеров "прикрепили" к уважаемым людям. Так вот, ответственность за труппу Шекспира взял на себя как раз лорд-камергер. Труппа получила название "Lord Chamberlain's мen". (Позже она дорастет и до "King's man" — трупы короля). На чем бы ни зиждились отношения трупы и лорда — на личной симпатии к искусству, или на том, что за "крышу" лорд получал дополнительную копеечку доходов с трупы, — Шекспир не плевал в открытую ладонь сильному мира сего. (Потому и нажил большой достаток и дворянский титул). В "Гамлете" персонаж лорд-камергера исполнял откровенно комедийную роль. Он глупо говорит. Кичиться своей проницательностью и постоянно ошибается. И совсем глупо погибает. Его открыто называют старым дураком. Упаси бог, высокий покровитель подумает, что это издевка над ним. Убрали упоминание титула. Но черт! — По чужим прошлым постановкам "Гамлета", все вокруг знают, что Корамбис — имя лорд-камергера. Поэтому пусть он будет уже и не Корамбис, — а Полоний. Двойная страховка. Единственный намек, который возможно остался в тексте Шекспира на конкретную должность Полония, — это стихи сумасшедшей Офелии про паломника. Состоятельные паломники в Сантьяго-де-Компостела, ввели для себя нечто вроде униформы, которая показывала, что они совершили свой "хадж". В нее, кроме прочего, входил посох, желательно из светлого дерева. И белый посох — был атрибутом торжественного облачения лорд-камергера. Но подробнее об этом смотрите в самом переводе. И да, в переводе я взял на себя смелость вернуть Полонию его титул, — времени прошло довольно много, и гнев лорд-камергера на Шекспира уже точно не падет.

Другой пример, — когда Гамлет возвращается из Англии, и встречается с Горацио. У Шекспира их сцена начинается довольно странно, — как разговор, который мы слышим не с начала. В переводе Лозинского "Об этом хватит; перейдем к другому". Некоторых романтичных исследователей Гамлета, такой странный пассаж заставляет предположить, что в этом месте должен быть зашифрован какой-то важнейший разговор, который чуть ли не переворачивает все мировоззрение Гамлета, но о котором мы должны догадаться сами. Увы, судя по "Наказанному братоубийству", — все сильно прозаичнее: В этом произведении есть отдельная сцена, в которой актеры играли, как Гамлет оказался в Англии, и выскользнул из ловушки короля. (Король, не византийствуя с записками, как у Шекспира, просто послал с Гамлетом двух убийц. Те хотели убить его, но принц применил прием, знакомый нам до сих пор по мультфильмам и золотому фонду комедий эпохи немого кино — он встал между двумя стрелками, и неожиданно упал во время выстрелов). Так вот, в до-Шекспировском Гамлете, — зритель видел эту сцену. А потом, Гамлет возвращался в Англию к Горацио, где... кратко пересказывал как он выбрался из ловушки. Кто-то, (возможно еще в одном "дошекспировском" Гамлете), — совершенно справедливо удалил этот скучный для зрителя повтор. Шекспир же поставил в это место диалог о своем варианте развития событий, с подменой писем, который был необходим, потому что не обыгрывался в виде живой сцены. Но рудимент удаления пересказа в тексте остался — "об этом хватит". Другой аспект этого вопроса: — Ведь могло быть и так, что для каких-то уважаемых людей, которые смотрели "extended version" пьесы, — сцена похищения Гамлетом писем разыгрывалась труппой Шекспира вживую, в виде безмолвной сцены. Тогда хвостик "об этом хватит" оставленный в тексте, был оправдан, чтобы избежать повтора. Но когда пьесу публиковали в нее включили вариант с пересказом, из короткой версии пьесы, просто потому, что она бумаге она была понятнее и подробнее. (В диалоге Гамлет объясняет свои действия, в то время как в живой сцене он большую часть молча крадётся).

Хотя, должен признаться, само место для открытия "страшных тайн", вполне удачное. И если бы мне пришла мысль о своем прочтении Шекспира, я бы вставил туда примерно такой диалог, который минимально возможно прояснил бы шатания Горацио по Европе, и некоторые другие моменты:

Горацио (Гамлету).

Милорд, вы сами знаете, в том нет сомненья,

За роскошь людям королевской крови — быть в уединенье.

Вот разве принц-наследник, при живом еще отце

Когда нет тяжких дум о долге и венце,

Он может свет наук отправится подальше изучить,

И в университете, краткий миг свободы получить.

Но даже та свобода лишь в уме. А небогатому вассалу будет порученье:

Езжай-ка вслед за принцем, — и за счет казны пройди там обученье.

Но вот, сеньор внезапно умер, сын его на родину собрался уезжать,

Выходит, и вассалу незачем вдруг стало в школе прозябать.

Исчезла клятва, с ней и средств для жизни больше нет,

Ищи кому предложишь вновь ты свой вассалитет...

Гамлет.

Об этом ты мне мог бы и не сообщать,

Все части на виду, — нетрудно пазл собрать.

Горацио.

Чтож, раз начистоту до дна мы стали говорить,

Возможно чем-то все же вас сумею удивить...

Милорд, припомните ли знаменитый тот рассказ,

Что знает наизусть любой из нас?

"А перед боем договор был заключен,

И по всем правилам печатями скреплен.

Кто победит — получит в свой надел

Все земли, где убитый им владел"(С).

Гамлет.

Мы как мужчины говорим, — так не томи.

Что думаешь — то прямо говори.

Горацио.

Извольте, Старший Фортинбрас в бою на кон поставил все что было.

А вашего отца — во сне змея кусила.

Кого сейчас корона — тот свои рассказы о истории ведет,

И выгоды от этого, — конечно же, неймет.

А сыну Фортинбрас-отец — удел и не подумал оставлять,

Так в поединке, где исход непредсказуем, поспешал удачу испытать.

Гамлет.

Чтоб все святые меня молниями с неба поразили!..

Глупцы, считаем правдой то, — что с детства нам твердили.

И мой отец... И призрак... — ведь ни разу не соврал.

О разных "мелочах" лишь только умолчал.

Мне правду бросили, — как псу кусок,

Чтобы на ниточках чужих сплясать я смог.

Так дьявол правдой шумной нас себе служить толкает,

А Истина у Бога где-то молча прозябает.

И мой отец... Да был вообще ли знаменитый поединок тот?

Свидетели событий — кто из них еще живет?

Горацио.

В могиле правда, вместе с телом Фортинбраса, что сказать тут мне,

А вскрыть ее — так не найти б на теле ран в спине...

Вот и выходит, младший Фортинбрас,

Сказать по чести — прав на датский трон имеет больше вас.

Гамлет.

Я жил, претерпевая униженья, но всеж честолюбивые мечты в душе храня.

И месть моя, свершившись, трон расчистит. Но — Небеса не за меня...

Я для других орудьем стал невольно.

Но ладно, — сказано довольно.

О чем пьеса Гамлет?

Ой, да ну! Вы же сами уже читали Гамлета. Там принц мстит за папу. Что я могу тут добавить? Ну хорошо. У произведения, как правило, есть внешняя канва сюжета, и некая "подложка смыслов", которую пытался донести автор.

Шекспиру за сотни лет приписали сотни разных смыслов, вплоть до самых экзотических. Есть, например, устойчивая теория, что Шекспир зашифровал в Гамлете, свою симпатизантную оценку Восстания графа Эссекса, против королевы Елизаветы. А самой Елизавете в тексте показывал тайные фиги. (С учетом, другой теории — что под именем Шекспира скрывалась сама Елизавета... Когда обе этих теории объединяешь, картина получается просто невыразимая). Мог ли вообще Шекспир, закладывать в текст всякие ребусы? Конечно мог. Он ведь, в некотором смысле, был Человеком Возрождения. У него для этого было достаточно интеллекта и литературного мастерства. А главное — времени. Ведь роликов на ю-тьюб с милыми котиками и тверкающими попами, в то время еще не было, поэтому отсталым предкам приходилось развлекаться за счет саморазвития и интеллектуальных игр.

Но давайте скажем честно. Времена были суровые. Как раз потому, что власть конкретной королевы бывала под угрозой. Система жестко боролась за жизнь. Башку неблагонадежному шутнику-драматургу могли открутить на раз. Поэтому, если Шекспир и зашифровал тайные фиги, в тексте Гамлета, — они запрятаны очень глубоко. Так глубоко, что их вообще никто не понимал, — даже из недругов, не обделенных интеллектом. Понимали только несколько довереннейших друзей, которым Шекспир глубокой ночью, на интеллигентской кухне, сам объяснил, где искать эти фиги. В таком виде все это сильно будет напоминать бескомпромиссных борцов с советской властью, из рядов отечественной творческой интеллигенции. Сейчас, когда советской системы уже нет, — героические творцы рассказывают, как отважно они показывали фиги в своих произведениях. Но правда в том, что если взглянуть на их произведения, когда советская система еще имела хоть какое-то влияние на их жизнь — "фиги" были настолько запрятаны, что вообще никак не считывались рядовым зрителем. Отсюда: Даже если в Гамлете и есть подобный пласт, — запрятан так, что нам не виден. И более того — не был виден даже современниками. И в чем тогда смысл?

Ладно, давайте тогда попробуем копнуть на штык поменьше. Какие смыслы мог считывать обычный зритель шекспировского времени, не посвященный в "кухонную герменевтику"? Для современного человека, живущего в сильно другом историческом контексте, эти мысли уже не всегда очевидны. А современники Шекспира считывали все это на раз. Давайте же попробуем дать краткое описание событий пьесы, и как примерно их воспринимали современники Шекспира.

Итак. Дания. Замок Эльсинор. Когда-то здесь правил король — Фортинбрас-старший. Отец главного героя пьесы, — Гамлет-старший устроил с Фортинбрасом-Старшим — "суд Божий". То есть — поединок. По условиям поединка к победителю переходило все имущество побежденного. Фортинбрас-старший проиграл. И датским королем вместо него стал Гамлет-Старший. В тот же самый день, когда произошел поединок, — у Гамлета-старшего рождается сын — того же имени.

Гамлет-старший правит около тридцати лет, после чего скоропостижно умирает. Гамлет-младший, — теперь уже единственный, — думает, что он сейчас станет королем. Но нет, брат его отца — Клавдий, — охмуряет мать Гамлета. В Дании выборная система королей, кандидата должно поддержать высшее дворянство. И понятно, что оно поддержит опытного дядю, которого боятся все соседи, а не неимеющего опыта племянника. При этом, возраст у Гамлета, — так себе. Королем в те годы можно было стать и лет в двенадцать. А Гамлету — около тридцати. И трон снова от него уехал, на неопределенное количество лет. Мы по пьесе не знаем, подробностей жизни дяди Клвадия. Он такой, — сферический в вакууме. Но если у него есть свои дети от прошлых браков, или он планирует завести новых, — Гамлету будет совсем-совсем далеко до трона. Гамлету не нравится, что его мать вышла замуж всего через два месяца после смерти его отца. И ему очень не нравится, что он не король, и скорее всего, даже и не наследник.

Здесь нужно отпрыгнуть в сторону. В пьесе "Гамлет принц датский", за ее время, никто из участников не удосужился обратится к Гамлету словом "принц". (К сожалению, в наших классических переводах Лозинского и Пастернака эту игру Шекспира почему-то не соблюли). Принц — производное от латинского "прин(кц)епс" (примус — "первый" и "каперэ" — держать), дословно "перводержец". Применительно к наследным королевским делам — "первый кто держит очередь на трон". И Гамлета никто не зовет так. Даже его друг детства Розенкранц, который удивляется, мол — да неужто вы сомневаетесь, что будете наследником после короля? — Не зовет его при этом принцем. Это тонкий психологический штрих Шекспира. Подсознательно никто не верит, — что Гамлету суждено стать королем. И он видит, — что все они не верят. И он согласен с ними — ему не дадут возвыситься. И это одна из мощнейших пружин, которая побудит его к действию. Но все-таки его признают принцем — один раз, перед смертью, Горацио назовет его так. "Спокойной ночи, милый принц".

Тема пока что на заднем плане — Фортинбрас-младший. Сын того самого датского короля, что когда-то убил в честном поединке отец Гамлета. Фортинбрас — племянник нынешнего норвежского короля. Он набирает в Норвегии сорвиголов, и беспокоит окраины Дании. Клавдий — отправляет послов к норвежскому королю, чтобы тот утихомирил племянника.

Тут по смотровым галереям замка начинает регулярно курсировать, будто поезд, призрак отца Гамлета. Стража пугается и зовет Горацио, — он учился в университете ("по странному совпадению" — в том же, что и Гамлет), и должен понять, что же тут творится. Имя Horatio (кроме того, что это поздняя итальянская форма написания имени известного древнеримского поэта — Horatius) — возможно игра слов Шекспира, от латинских слов Homo (человек) и Ratio (счет, система, коннотационно — упорядоченный образ мыслей). Скудный век вместо поэтов порождает рациональных прагматиков. Но именно студент-прагматик сталкивается с чудом, которое он после натурных экспериментов вынужден признать подлинным. Горацио уговаривает стражника потыкать в призрака копьем. Призраку от копья ни жарко и не холодно. Призрак настоящий. Горацио решает, что надо показать призрака Гамлету.

Гамлет идет на следующий караул, встречается призраком, и... Здесь мы попадаем на очень важную для Шекспира, его собственную трактовку сцены, которую он привнес в прежнего Гамлета. В "Наказанном братоубийстве", с его костяком не-шекспировской, более ранней версии истории, — Гамлет не приезжал ни из какого университета. Он спокойно жил в замке с мамой и папой, и своим верным другом Горацио, пока папа не умер, а призрак папы не призывал его к действию. (Это делало пьесу более логичной — куда более логичны тесные отношения Гамлета и Горацио). Шекспир усложнил. — Гамлет приехал из университета в Виттенберге. Призрак Отца при встрече незамедлительно сообщает, что за свои грязные прижизненные делишки, он принужден отбывать наказание в чистилище. Та-дам! Образованные зрители-современники словили крутую сцену. Кто-то ухмыляется. Кто-то наоборот, недоволен. Равнодушных мало. А простонародье, не слишком входящее в тонкости религиозных концепций, смотрит свой крутой триллер с призраком.

Шекспир по вероисповеданию, скорее всего, был католиком. Об этом оставил свидетельство пастор-протестант, который был с ним знаком. Протестанты — это, как понятно из названия, те, кто протестуют. А протестовали они как раз, против католического понимания христианства. (Особенно им не нравилось, что рулит ими какой-то далекий папа, которому надо засылать десятину, ну и вообще, — христианство пора реформировать). Одним из принципиальных расхождений католиков и протестантов — был вопрос о чистилище. Католики верили, что совсем конченный человек — попадет в ад. Праведник — воспарит на воздуся в рай. А обычный человек, с грехами — отправится поджариваться в чистилище, пока ужасными страданиями не отработает свои грехи. После — тоже в рай. Протестанты чистилище категорически не признавали. Наработал на ад — в ад. Наработал на рай — в рай. Рассадником новомодных протестантских идей — кузницей новых взглядов — был как раз университет в Виттенберге. Протестантизм в Англии законодательно ведут как раз при Елизавете первой в 1559ом году. Но "староверы-католики", от этого понятно, волшебно не испарились. И вот, начало пьесы. Живчик-принц из рассадника протестантизма, сталкивается с призраком, — настоящесть которого подтверждена несколькими незаинтересованными наблюдателями, которые аж тыкали в него копьем. Призрак же первым делом сообщает принцу — "Чистилище есть! Протестантская версия христианства, — дурь. Вот католики верят правильно".

Это... немного не те смыслы, которые мы привыкли ждать от гения, да? Гений ведь должен через века транслировать нам смыслы современные и важные для нас, (например, о превосходстве последнего айфона над предпоследним) — на то он и гений. Но, Шекспир транслирует смыслы важные для нас, в других местах. А здесь он транслировал важное для него. Оставьте гению быть немного и сыном своего времени.

А вдруг власти, которые уже взяли курс на протестантизм, изъявят Шекспиру немилость, за подобные утверждения со сцены? Но Шекспир — осторожен и хитер. После страшного откровения призрака, Гамлет тут же начинает обоснованно сомневаться — да уж не демон ли это меня смущает, под видом отца? Призрак только усиливает сомнения — только что он трындел, что с первым лучом солнца отправится коптиться в чистилище. Но когда рассветает, ни в какое чистилище он не отправляется, а поддакивает Гамлету откуда-то снизу, из толщи камня, в разговоре со стражниками. Подвис модем для переноса в чистилище? Или призрак — наврал? Умысел это Шекспира, или небрежность при быстром переписывании чужого материала — решайте сами. Гамлет глумится над призраком, называя его сперва очень фамильярно, а затем и вполне прямо — смятенным духом (то есть дьяволом). Дьявол "призрак отца", или нет, так и не получает разрешения до конца спектакля, — поэтому делать а-та-та Шекспиру не за что. Ведь если дьявол — отец лжи — сказал нам, что чистилище существует, то на самом деле... Ох! Да этот Шекспир нам совсем голову свернет!..

А Гамлет — в душевных муках. Призрак сподвигает его убить дядю. Но как понять, — не происки ли это лукавого? Или вернее — может это приходил и дьявол — но врет он, или нет? Дядя виноват, или оклеветан?

Меж тем у Гамлета имеется любовный интерес. Это Офелия, — дочка советника короля — Полония. О, Офелия, — ты бездна тайн. Немало ты попортила крови и мне, и другим читателям Гамлета. Это единственный персонаж, который мне не удавалось понять. И сделать я смог это только с подсказкой другого энтузиаста и исследователя Шекспира. Но об этом чуть позже. Давайте сперва скажем, в чем странность персонажа Офелии в привычной нам трактовке известных самых переводов.

Итак, — Гамлет влюблен в Офелию. Полоний, и брат — Лаэрт, не верят в искренность чувств Гамлета, и сообщают Офелии, что Гамлет ей не пара. При этом брат говорит Офелии, что он ей не пара — потому что не может себе позволить быть так же свободен в выборе, как Офелия. А отец говорит, что Гамлет наоборот, слишком свободен в выборе. Но у них вывод один. — Любовь Гамлета фальшива. Полоний дает приказ Офелии — не встречаться больше с Гамлетом. Офелия, как подобает верной дочери, берет под козырёк, говорит — есть!

Для Гамлета, это еще один удар. Он тучный, и не очень себе нравится. Он носит внутри шипы собственных комплексов, и от неосторожного толчка Офелии, они начинают буквально рвать Гамлета изнутри. (Вообще, отскакивая в сторону, идеальным актером для роли Гамлета, я считал бы молодого Джо Блэка. Он был в меру толст и замечательно умеет изобразить безумие. Увы, вместо него нам приходилось наблюдать подкаченных Красавчиков культуристов...).

Молодой Джо Блэк.

Гамлет складывает два и два. Как только трон от меня удалился — Офелия сразу послала в тундру. Утешением для Гамлета могла бы служить мама. Как было сказано одним итальянского мафиози, в хорошем фильме: "все женщины шлёндры! Кроме моей мамы — она была святая!"(С) Но и мама не успело еще тело отца остыть — выскочила замуж за другого, предав память. Все бабы!.. Решительно все! Предан и я, и отец! И это становится еще одной пружиной Гамлета.

Но пойдем дальше. Гамлет узнает от призрака, что отец был убит, и начинает чудить. Среди прочего, Гамлет прибегает к Офелии, и... делает что-то такое, от чего она в шоке. И когда он рассказывает отцу — тот в шоке. И когда они рассказывают королю с королевой — те в шоке. Сомнений нет — Гамлет маленько не в себе. В описании Офелией, что же такого учудил Гамлет — Шекспир мастерски играет на слове "арм". Это и рука, но это же одновременно, и "рычаг", "и оружие". Если считать, что Гамлет клал руку Офелии на свою руку — тогда непонятно, в чем его безумие. Этого не смог нормально сыграть даже такой титан, как Смоктуновский. Он в роли Гамлета, в этой сцене страшно пучит глаза, и да — вид у него дурковатый. Офелия могла бы подумать что он псих. Но в ее пересказах другим это уже совсем не выглядит страшно — пришел, вздохнул... И непонятно, что же так остро восприняли Полоний и королевская чета. Но если Гамлет заставлял Офелию дергать ее рукой хотя бы около его "рычага", его главного "мужского оружия", и издавать удовлетворенные вздохи — понятно почему все так забегали. И Полоний постановил, что это — экстаз любви себя насильем проявляет. Однако, поскольку Офелия эту сцену только рассказывает, то англоязычный театральный зритель, (а в данном конкретном эпизоде, — слушатель) — сам мог выбрать, как представить эту сцену. Шекспир — мастер двусмысленности.

Полоний рассказывает Клавдию и Гертруде, что Гамлет, похоже, сошел с ума от разлуки с Офелией. Втроем — советник, король и королева — решают проверить эту гипотезу, и подстроить встречу Офелии с Гамлетом. При этом королева Гертруда прямо говорит Офелии, мол — если причина безумия моего сына в тебе, я желаю, чтобы ты его счастливо и смогла от безумия излечить. (Позже королева уточнит, что она вообще хотела брака Гамлета и Офелии). Офелия говорит, что она и сама этого желает.

Офелия встречается с Гамлетом, и... — вот она главная несуразность устоявшейся трактовки. Итак, — (только вдумайтесь!) — Офелия, которой королева фактически дала задание излечить Гамлета с помощью своей благосклонности... Офелия, которая, как она говорит — и сама желает того же... Офелия, которая в Гамлета влюблена... сходу говорит Гамлету следующее:

1. Милорд, у меня лежат тут твои подарки.

2. Так я давно хотела сказать — ты их давай, забери. Ведь наши отношения выдохлись.

3. И вообще, даже дорогой подарок становится бедным, если дан плохим человеком(С).

Каково?

Нет — КАКОВО?!

Вот перевод этой сцены у наших мэтров, оцените:

Пастернак:

Офелия

Принц, у меня от вас есть подношенья.

Я вам давно хотела их вернуть.

Возьмите их.

Гамлет

Да полно, вы ошиблись.

Я в жизни ничего вам не дарил.

Офелия

Дарили, принц, вы знаете прекрасно.

С придачею певучих нежных слов,

Их ценность умножавших. Так как запах

Их выдохся, возьмите их назад.

Порядочные девушки не ценят,

Когда их одаряют, и изменят.

Пожалуйста(С).

А это Лозинский:

Офелия

Принц, у меня от вас подарки есть;

Я вам давно их возвратить хотела;

Примите их, я вас прошу.

Гамлет

Я? Нет;

Я не дарил вам ничего.

Офелия

Нет, принц мой, вы дарили; и слова,

Дышавшие так сладко, что вдвойне

Был ценен дар, — их аромат исчез.

Возьмите же; подарок нам немил,

Когда разлюбит тот, кто подарил.

Вот, принц(С)

А вот Радлова:

Офелия

Милорд, есть у меня от вас подарки,

Давно уж я хочу вам их отдать.

Прошу, возьмите их.

Гамлет

Нет, нет, не я!

Я ничего вам не дарил.

Офелия

Милорд,

Отлично знаете, что вы дарили,

И со словами нежными. От них

Ценнее сам подарок становился.

Их нежный аромат исчез. Возьмите.

Ведь для души и дар ценнейший мал,

Когда тот, кто дарил, неласков стал.

Вот здесь они, милорд!

Наши замечательные поэты видимо решили довести сцену до абсурда, — поскольку их Офелия, (которая сама закрыла Гамлету двери по приказу отца), — обвиняет Гамлета, что тот у Пастернака — изменяет. У Лозинского — разлюбил. У Радловой — неласков стал. Но даже без этих душевных добавлений, которых не было в оригинале... Так унизить и оскорбить Гамлета — это еще надо постараться. Так наплевать на задание отца и королевы — это невероятно. А у Гамлета случается истерика. Он говорит Офелии всякие гадости и убегает. Офелия, тут же начинает жаловаться(!), что вот раньше Гамлет говорил с ней хорошо, — а сейчас вот поговорил с ней плохо. И какое с Гамлетом случилось горе и помутнение рассудка. И как Офелия страдает от состояния Гамлета.

Вас ничего в поведении этой "традиционной" Офелии не смущает? Это даже не непоследовательность — это прямая шизофрения. А ведь Офелия пока еще не безумна.

Смущенный таким странным развитием сюжета, я полез смотреть английский оригинал. И, в целом, оказалось, что Офелия действительно говорит примерно вышеописанное. И эта трактовка принимается большинством англоязычных шекспироведов. Я так ни не смог разгадать этой загадки. Придумал множество сложных теорий, но ни одна из них не давала удовлетворительного объяснения.

Так бы и осталась, наверно, для меня Офелия, "странной девушкой", если бы не большой энтузиаст Шекспира — Владимир Викторович Голубихин. Он давно занимается переводом разных произведений Шекспира (легко находятся в интернете, и стоят прочтения, там есть очень красивые поэтические решения). И в отличие от меня — вертопраха — он гранит их годами, неторопливо, как алмаз. И в его переводе Гамлета я с удивлением увидел, что искомая сцена решена совершенно по-иному: Офелия не предъявляет Гамлету абсурдных обвинений. Она говорит ему, что готова ответить на его чувства взаимностью, и просит ее поцеловать. Неужто — произвол интерпретатора? Но такое поведение Офелии полностью вправляло вывихнутую логику всего произведения.

Давайте попробуем проследить развитие сюжета с такой Офелией.

Офелия и Гамлет влюблены. Отец запретил Офелии встречаться с Гамлетом, и так как верная послушная дочь, послушалась, не мысля поступить по-иному. "Сумасшествие Гамлета" встряхнуло ситуацию. Пытаясь вернуть Гамлета в норму, Король, Королева и Отец дают Офелии наказ — встретится с Гамлетом. Королева к этому прибавляет, что надеется на счастливое излечение Гамлета любовью Офелии. Офелия встречается с Гамлетом и говорит, — пока скажем кратко — что любит его. Но Гамлет уже иной — он поклялся стереть со скрижалей памяти все кроме мести, даже любовь. Хуже того — само поведение Офелии, которая долгое время избегала его, а теперь вдруг появилась со своими чувствами — вызывает у Гамлета подозрение. И еще хуже — если Гамлет каким-то образом заметил слежку "отцов" из укрытия — тогда роль Офелии становится совсем неблаговидной. Гамлет отстраняется от Офелии, сбивчиво выдавая ей, что и он (из-за мести) становится в мыслях чудовищем, и Офелия, если останется здесь, склонится не к добру. Офелия ничего не понимает из яростных выкриков Гамлета, кроме того, что он ее отверг.

Вам не кажется, что это выглядит "чуть-чуть" логичнее самой распространенной трактовки?

Но есть ли у нас хоть какая-то возможность трактовать оригинальной текст Шекспира подобным образом? Сняв шоры привычного, — я снова прильнул к оригиналу.

Итак, давайте вместе посмотрим, что именно в этой сцене говорят Гамлет и Офелия. И как далеко нас может уводить в разные стороны — вплоть до полностью противоположных — трактовка.

OPHELIA

My lord, I have remembrances of yours

That I have longed long to re-deliver;

I pray you, now receive them.

Мой лорд, я имею воспоминаниярефлексиипостоянные думысувениры на память от вас.

То, что я жажду давно возвратить.

Я молю вас, теперь примите их.

Гамлет.

No, not I;

I never gave you aught.

Нет, не я.

Я никогда не давал тебе чего-либо.

Офелия.

My honor'd lord, you know right well you did;

And, with them, words of so sweet breath composed

As made the things more rich. Their perfume lost,

Take these again; for to the noble mind

Rich gifts wax poor when givers prove unkind.

There, my lord.

Мой честный лорд, вы очень хорошо знаете, что делали(давали).

И, с ними, слова, столь сладко дышашие, составленыприсовокупленысочинены.

Так делались вещиобстоятельствасути дела более богатыми. Их запах потерян.

Возьмите эти снова; Для благородного ума,

Богатые дары взрастаютвосквосковая табличка для письма беднымидобровольнымиобдуманными, когда давателидарители (вот тут мы попали, потому что значений слова "prove" в то время была уйма): проверяютиспытываютстремятсянастойчиво действуютпреуспеваютодобряютвосхваляют — недобрыминеестественнымифальшивымине той природы.

Вот, мой лорд(С).

Как решили интерпретацию этой сцены близкие к нам англоязычные интерпретаторы, мы уже знаем. Механизм же их мыслей был примерно такой: "Remembrances" (воспоминания) они перевели в его коннотационном значении — "подарки для воспоминанийсувениры". И у Офелии, (у которой в руках не было ничего, кроме книги), появились еще и притащенные с собой по карманам безделушки, которые Гамлет ей видимо дарил. Сам Гамлет, правда, пытался своим текстом протестовать — он отвечает, что вообще ничего не дарил. Но интерпретаторы сошлись на том, что Гамлет, видимо, имеет в виду, "не дарил ничего такого, что стоит возвращать". Преодолев сопротивление Гамлета таким образом, — англоязычные интерпретаторы, далее легко перевели фразу Офелии "Rich gifts wax poor when givers prove unkind", как — ("Богатые дары взрастают (оказываются) бедными, когда дарители на поверку оказываются злы").

Теперь давайте попробуем поставить другие возможные значения в речь Офелии, соединим их с действиями, — и посмотрим, что получится:

Офелия.

Милорд, я храню постоянные воспоминания о вас.

То, что я жажду давно возвратить.

Я молю вас, теперь примите их.

Гамлет:

Нет, нет, я никогда ничего тебе не дарил.

Офелия.

Мой добрый лорд, вы очень хорошо знаете, что мне дарили.

И к этому присовокупляли столь сладко дышашие слова,

Что ваши дары, делались еще более богатыми. Теперь их запах исчез.

Возьмите их СНОВА.

(Далее самая темные строки Офелии в этой сцене, для которой, как и для самого Шекспира, куртуазный язык его времени, вышел через столетия полным непониманием читателя):

Строку можно интерпретировать так:

Для благородного ума, богатые дары становятся бедными, когда даритель настойчиво действует неправильным образом.

Богатые дары плохо говорят (точнее, имея в виду записную табличку с воском — плохо описывают), когда даритель настойчиво действует неправильным образом.

Возьмите, мой лорд.

Итак, — вместо выскочившей из ниоткуда, ровно на одну сцену, полоумной дуры, которая пытается оздоровить Гамлета, возвращая ему подарки с хамскими замечаниями, (а у наших образцовых переводчиков — еще и с абсурдными обвинениями), вдруг появляется... нежная и неопытная девушка, которую мы видим и во всех остальных сценах. Гамлет до разлуки дарил ей "дары", которые он подкреплял сладкими словами, и (как она простодушно поведала отцу), — всеми небесными обетами. Гамлет признавался в любви, и обещал жениться. Вот что делало его дары еще более приятными. А дары эти были, скорее всего, — поцелуи. Это те дары, которые она хранит в памяти. И которые Гамлет, давая, — может и взять снова. Потому что поцелуй, (как ходят слухи) — дело обоюдно приятное. От долгой разлуки запах поцелуев исчез с ее губ. И Офелия, получив благословение и от переменившегося родителя, и от королевской четы, хочет обновить обмен дарами, (и обещаниями) с Гамлетом. При этом, во фразе, что богатые дары могут стать бедными от неправильных действий, — Офелия в третьем лице говорит не о Гамлете, — а о себе. Не к лицу добропорядочной девушке того времени проявлять инициативу, тем более в таких интимных делах. Но Офелия все равно говорит, — возьмите, — тянется, и ждет поцелуя.

И тут уже Гамлет выдает Офелии, все, что накопил тяжким грузом на душе.

После чего Офелия пойдет к своему страшному концу.

Как вообще могло случиться такое тотальное непонимание сцены? Ну, тут надо вспомнить историю. Если память не подводит, театр, получивший такое мощное развитие плеядой драматургов, среди которых был и Шекспир, вскоре после его смерти был на два десятка лет запрещен пришедшими к власти пуританами. То есть живое наследование театральной постановки прервалось, от пьесы остался только текст. Исчез королевский двор, исчез на долгие годы и куртуазный язык. И вот, новые читатели, восприняли "дары" Офелии, уже как нечто сугубо материальное...

Итак, — неувязка с Офелией возможно счастливо разрешена. Но... давайте все же не будем лишать Шекспира его фирменного обаяния многообразия трактовок. Возьмем другую линзу, и глянем снова. Давайте просто на минуту представим, что в какой-то момент спектакля Гамлет видит немую сцену — как Клавдий любезничает с Офелией. Там не нужно никаких слов. Эту сцену блестяще разыграли в советском фильме, где был другой царственный товарищ.

Вот Клавдий, и Офелия.

А вот увидевший их Гамлет.

О-о! Он все понял! Его мать Клавдий взял, только чтобы взять королевство. Да, она уже в возрасте. Поэтому Клавдий решил найти себе утеху помоложе. Может, он даже обещает на ней жениться, когда сбагрит старую королеву в гости к костлявой! Клавдий украл у Гамлета и корону — и женщину!

И как хорошо в эту канву ложатся странные фразы Гамлета. На внимание Клавдия, он отвечает "я слишком часто бываю под солнцем" (солнце — один из древнейших эвфемизмов для короля). А затем Гамлет говорит Полонию, "берегись — не забеременела бы твоя дочь от солнца".

Гамлет ничего такого не видел?

Гамлет увидел невинную шутку короля, — и просто накрутил себя?

Гамлет увидел истинное лицо Офелии?

Смотрите, как разбегаются в разные стороны цепочки вариантов. Они растут, как ветки деревьев, все множась. А мы ведь здесь не изменили ни одной буквы из оригинального текста. Материал позволяет. И кто скажет, — что Шекспир не гений? Даже если он и н просчитывал все эти варианты сознательно. Гений, далеко не всегда работает на уровне осознания. А Офелия, все еще бездна тайн.

И когда Офелия сойдет с ума, то споет королю Клавдию песенку, — о парне, который обманул женщину, обещал жениться, взял ее невинность, и бросил. Конечно Офелия поет о Гамлете, — н вдруг не о нем? И король скажет ей "pretty Ophelia". Сейчас бы мы перевели это просто как симпатичная Офелия. Но во времена Шекспира, "претти", это "хитрюжка", "симпатичная, но недостаточная для истинной красоты". Так называли милых селяночек, которых точно не планируют брать в жены. Для идеала женской красоты высокородной дамы, это слово мало подходило... Но, пока Офелия еще не сошла с ума.

Но вернемся к сюжету.

Гамлет входит в раж, и косплеит Чацкого. Ходит, и укрепляет славу безумца. Говорит Офелии, что та шлёндра. Отцу ее говорит — сутенер! Всем все говорит — ему можно.

Поведение Гамлета, на самом деле, — жуткий анахронизм. Сама история с человеком, который притворился безумцем — это штука древняя. В чем был смысл притворятся безумцем Амлету Ютландскому, из ране-средневековой легенды? Безумие тогда считалось особым отношением с богами, (позже с одним богом). Насланное безумие быть поощрением. Бог открыл человеку какие-то истины, а поскольку общение с богом тяжело — человек на своей волне. Шутам, — то есть дуракам, — дозволялось говорить правду, на которую больше никто не осмеливался. На Руси, дурачков звали блаженными (почти в раю) и убогими (у Бога). Правда — безумие могло быть наслано на человека и в качестве наказания. Но это наказание бог наложил на человека, — чтоб тот мучился. И если ты такого человека ненароком пришиб, — ты испортил богу план. Сломал его игрушку. Он ведь тебя может и на замену для мучений взять. Короче, — одни проблемы с этими безумцами. Убьешь божьего любимца — плохо. Убьешь наказанную божью жертву — еще хуже. Лучше не трогать от греха. Этим и воспользовался Амлет Ютландский — отведя от себя мечи врагов. Но известный нам Гамлет, — продукт совсем иной эпохи. Простонародье еще верило в старые мифы. А вот элита, когда дело касалось власти, жизни и безопасности, подходило ко всему куда как прагматичное. Должность короля в Дании — выборная. И как только Гамлет решил "откосить по дурке", — трон от него уехал насовсем со скоростью гоночного болида. Недееспособный король никому не нужен. Но — Гамлет вышел из пространства легенды из более наивных времен, и продолжал дурковать в своей более взрослой и психологичной истории по старой доброй традиции. Или же... не так? Возможно ли, что игра Гамлета в безумие — жертва, когда трон (пусть и эфемерный, ускользающий) — сознательно разменивается на месть?

Гамлет не в себе — потому что не выдерживает давления противоположных побуждений? Надо мстить за отца. Но неизвестно, правду ли сказал призрак. Он ничего не делает. Но надо мстить за отца. Но неизвестно... Алгоритм без выхода. Так можно и правда сойти с ума. Или же его безумие — сознательная провокация? Варианты, варианты...

В Эльсинор возвращаются послы Клавдия к норвежскому королю. Они докладывают, что как только норвежский король узнал о просьбе Клавдия — приструнить младшего Фортинбраса, — тот его сразу вызвал, отругал, и взял слово больше не выступать против Дании. А потом... дал Фортинбрасу сорок мешков с золотом для набора воинов. И попросил короля Клавдия, дать пройти с этими воинами по его землям — в Польшу. Все в доме Клавдия радуются "как это хорошо завершено". Погодите! Да точно ли это хорошо?

Здесь прямо тянет вложить Клавдию в уста примерно такой текст.

Клавдий, (принимая письмо, тихо, в сторону)

Вот дипломатии успех, помилуй Боже!

Будто перчаткой меня шлепнули по роже.

Король Норвегии так Фортинбраса "усмирил" —

Что тонну золота на содержанье войска отвалил!

А тот — по землям нашим "только лишь пройдет".

Ага, ага, — а ну как к Эльсинору повернет?..

Мои ж придворные чуть от восторга не пьяны,

И впрямь не понимают? Или... мне уж не верны?!

Придется этой ситуацией заняться,

Но все же... с Гамлетом сперва бы разобраться.

Но, не будем торопиться. Такой пассаж Клавдия был бы правильным, если бы он чувствовал свою слабость. Но из текста Шекспира мы узнаем, раз за разом, что он не слаб, — по крайней мере, как король. Он сражался с французами. Он совсем недавно навалял англичанам — (причем так, что их английский король готов выполнять крайне сомнительные просьбы Клавдия, чтоб только не ссориться). И вот, он с позиции силы, говорит норвежскому королю примерно следующее: — приструни своего племянника Фортинбраса, иначе это за тебя сделаю я, — для чего приду в твои земли. И Клавдий действенно готовит Данию на случай возможной войны: Льют пушки, снуют корабли, — Клавдий готов к бою. ...Как орал на своего племянника Норвежский Король — мы можем только догадываться. Норвегия, как страна, гораздо слабее Дании. Фортинбрас, которого приютили в Норвегии, своими выходками на датской границе может обрушить на весь норвежский королевский дом большую беду. Неужели он настолько неблагодарен? И молодой Фортинбрас сдается. Он отказывается от войны за датский трон. Норвежский король, чтобы утешить племянника, дает ему денег на армию, и отправляет воевать за никому не нужный кусок земли с поляками. Пусть мальчик спустит пар, и самоутвердится. Клавдий готов пропустить его — с позиции своей силы. И именно такой вариант развития событий нужен Шекспиру, для одной из его главных мыслей. Об этом скажем ниже. Но если не следовать замыслу Шекспира строго — какое здесь поле для трактовок!

Тем временем в Эльсинор приехали актеры. Гамлета осенило — он вспомнил историю, как преступник выдал сам себя, когда увидел спектакль похожий на его реальнее преступление. (В "Наказанном братоубийстве" эта тема раскрыта во всех подробностях, вплоть до названия города, конкретного преступления и пр). Гамлет устраивает театральное представление, а готовясь к нему, — веселит публику в зале лондонского театра: На сцене Гамлет с актерами обсуждает, что до него дошло из происходящего в театральной жизни в Лондоне, — то есть прямо там, где стоят зрители. Он рассказывает о драке у театра, и о каких-то конкретных актерах с их несовершенствами. (К сожалению, — полностью потерянный для нас контекст). Тогдашней публике смешно.

Король Клавдий видит сцену отравления, сходную с той, как он сам отравил отца Гамлета — и его нервы не выдерживают. Он выдает себя. Гамлет в восторге — изнуряющий алгоритм разорван. Он знает, что призрак сказал правду, и теперь можно мстить. Клавдий знает, что Гамлет знает, что Клавдий знает...

Гамлет крадется к Клавдию, и застает его в попытках молитвы. Тот пытается каяться за убийство брата перед Богом. Но справедливо замечает сам себе: — как можно раскаяться за злодеяние, плодами которого ты до сих пор владеешь? Убив брата Клавдий получил королеву и Данию. Расставаться с этим не охота. Шекспир из глубины веков жалит этим вопросом наших бандитов из 90х, — те в церкви часто выполняли все обряды как гимнаст на соревнованиях (чем четче выполнил правила, — тем больше спишется грехов), и олигархов, которые нахапав миллиарды, откупаются строительством нескольких церквей и пары школ. Клавдий смутно подозревает, что ему ничего не простится. Однако все же пробует молиться.

Гамлет, видя молящегося Клавдия впадает в философию. Если Клавдий сейчас искренне раскается, и Бог простит ему все грехи — значит Клавдий будет невинен. И удар Гамлета катапультирует Клавдия прямиком в рай. Гамлет такой вариант не устраивает. Он хочет спровадить Клавдия в ад. Гамлет отходит. Позже, в порыве рефлексии, он признается, что в каждый отсрочке — только четверть рассудительности и три четверти малодушия. Возможно, Гамлет сам себе придумал причину, чтобы не убивать. Он по натуре не убийца. Гамлет упустил свой шанс.

Клавдий встает с колен, и отмечает, что с молитвой у него не задалось. Так что, если бы Гамлет пырнул Клавдия, — ни на какое небо тот бы не воспарил.

В ходе выяснения отношении с матерью, Гамлет убивает подслушивающего за ковром Полония. Для Клавдия это — отличный предлог. Под разговоры о спасении Гамлета от ответственности, он сажает его на корабль, и отправляет в Англию. Заодно, сопроводив того письмами, чтобы по прибытия в Англию, Гамлета сразу казнили. Все — Гамлет докуковался. Как нерадивый игрок — он спустил все свои возможности.

Перед отплытием в Англию, Гамлет видит войско Фортинбраса, что топочет по землям Клавдия в Польшу. Гамлет не знает кто это такие, и откуда взялись. И выясняет это только в разговоре с норвежским капитаном. Хорош кандидат в короли! А ведь проблемного Фортинбраса обсуждали и при нем. Но для него чужое войско — сюрприз. Гамлет занят только своей местью. И в этом смысле, — Клавдий гораздо лучший король, чем Гамлет.

Гамлета закатали на корабль, — и в Англию. Клавдию можно вздохнуть спокойно. Уф-ф!

Но не так все просто. По дворцу бегает полоумная Офелия. Она сошла с ума, после того, как Гамлет — ее любимый — убил ее отца.

Хуже того, о смерти отца прослышал брат Офелии — Лаэрт. Он немедленно вернулся из Франции, собрал бунташную толпу, смял охрану Клавдия, и ворвался к нему в замок. Клавдий с Королевой Гертрудой с трудом убеждают Лаэрта, что они не виноваты в смерти его отца. Гертруда защищает Клавдия вполне искренне. Или он ей зачем-то полезен?

Лаэрт чуть успокаивается. Но тут в залу прибегает Офелия. Сумасшествие Офелии очень похоже не сумасшествие Гамлета в том, что она не говорит ни одного пустого слова. Королю и королева она "вручает укоризны" в виде цветов с неприятными символическими значениями, — неблагодарность, лицемерие и т.д. Офелии в таком виде неудобна, кажется, и королю, и королеве. Королева справедливо боится, что Офелия сообщит, что в смерти Полония виновен ее сын — Гамлет. (Что ее муж сам охотно сдаст эту информацию Лаэерту, она еще не знает). Клавдий же вынужден выслушивать от Офелии песню о похотливом мужике, который обещал взять деву замуж, но вместо того, снял с нее покрывало девичества. Было что-то подобное или нет, — поди докажи королеве, когда она начнет стучать по голове сковородой...

Блаженненькая Офелия настолько не удобна, — что скоро случайно самоутопилась. Что может быть как действиями Клавдия, так и Гертруды, — или же простой случайностью. И опять у нас россыпь вариантов. А Гамлет все плывет в Англию.

И тут у Шекспира в дело вступает Божественное Провидение.

Что есть божественное проведение? Эта тема, которая изрядно волновала христиан все средневековье, а также в новое и даже еще в новейшее время. Британская литература отдала этой теме честь — веками и тоннами книг. И Шекспир — не исключение. Провидение — это предвидение. Но христианский Бог — сила всемогущая. Поэтому его предвиденье — это План, который он неуклонно воплощает в жизнь. План этот неукоснителен и неумолим. Но если все происходит по плану Бога? — Как же может быть свобода воли человека? Ну, если у вас возник такой вопрос, — то вы опасно близки, чтобы влезть в спор, который христианские богословы вели столетиями. Свобода воли человека есть. Неумолимый план Бога есть. Как это сочетается — божественная тайнаT.

Неведомая сила (трактуйте ее хоть как Божью направляющую руку, хоть как предчувствие Гамлета) — поднимает ночью Гамлета с корабельной койки. Он крадется к своим сопровождающим и крадет сопроводительное письмо. Из него он выясняет, что его везут на казнь. Гамлет быстро переписывает письмо, чтобы казнили как раз его сопровождающих. Чем запечатать? О! У него есть отцов перстень, с печаткой, с которой и сделали датскую королевскую печать. Письмо запечатано. Бог за Гамлета!

А на следующий день — на корабль нападают пираты. Гамлет сражается с пиратами, и оказывается на их палубе, когда корабли расходятся после неудачного абордажа. Так корабль, на котором Гамлета везли на казнь — уходит в Англию без него. Бог опять за Гамлета! Пираты не убивают Гамлета, а решают, не убоявшись судьбы пленителей Цезаря, — доставить того за выкуп обратно в Данию. И опять Бог за Гамлета! Гамлет не имел шансов вернуться в Данию. Гамлет снова в Дании. У Бога есть план.

Король Клавдий, беседовал с Лаэртом, и как раз переходил к сладкому рассказу, как скоро из Англии придут вести о казни Гамлета. И тут вошел посыльный, с вестью, что Гамлет снова дома. Немая сцена! Клавдий и Лаэрт договариваются, — они устроят как бы фехтовальное состязание Гамлта с Лаэртом. Лаэрт возьмет рапиру без тренировочного наконечника, и смажет ее ядом. Клавдий в перерывах поединка будет совать Гамлету кубок, — там тоже будет яд. Гамлету не жить. У Лаэрта по сравнению с Гамлетом — почти никаких рефлексий. Только деятельные мысли об убийстве, — в любом месте, любым способом. И только уже при непосредственном выполнении убийства что-то начнет царапать его совесть...

Отскочим в сторону. Скажем пару слов о Горацио. Если помните, выше я постарался дать самое простое и непротиворечивое объяснение связанным с ним странностям. (Простое — это не значит, что именно так и задумывал Шекспир, — это значит, что оно объясняет странности, не заставляя для этого править что-то в оригинальном тексте, не более, но и не менее). Если попытаться минимизировать объяснения — Горацио датский вассал, которого послали негласно присматривать за Гамлетом в Виттенберге, под видом студента. Когда Гамлет уехал, Горацио естественно последовал обратно в Данию за объектом наблюдения. Если поручение присматривать за сыном дал Горацио сам Гамлет-старший, по возвращении Горацио оказался в щекотливой ситуации, когда ему нужно решить, кому продолжать вассалитет — Датскому королевскому дому, которым теперь руководит убийца его сюзерена, или же непосредственно сыну сюзерена? Королевский дом пока не слишком-то вознес Горацио. Стать личным другом принца — куда как соблазнительнее, — если тот конечно сможет победить. Кого же выбрать, как славировать? Горацио остается при датском дворе, выполняет различные мелкие поручения, но тайно помогает Гамлету. Эта версия вполне в канве текста, и не вызывает никаких вопросов.

Но нужно отдельно рассмотреть теорию о Горацио, на которую наталкивает некоторых его роль в эстафете передачи писем Полонию. Итак, — письма от Гамлета к королю, в одной сцене берется передать Горацио, а в следующей как передатчик писем упоминается почему-то... Клавдио. Мы рассматривали бы это имя просто как одно из множества имен в датской вертикали власти, по которой прошло письмо, и которое Шекспир упомянул просто как подробность, придающую реальности разговору, (а Шекспир мастер таких подробностей); если бы не одно "но" — имя Клавдио созвучно имени дяди-короля — Клавдий. Тут требуются некоторые пояснения (и они будет довольно долгими и занудными, так что если эта тема не слишком интересна, то лучше и не погружаться, а проскочить вниз до конца абзаца). Имя короля в оригинале — Claudius (Клаудиус). Это классическое написание имени времен золотой латыни. Имя упомянутого неизвестного — Claudio (Клаудио, или как оно стало звучать позже Клавдио), это трансформация имени, которая произошла, когда латынь постепенно трансформировалась в итальянский. В латыни "ус" — был признаком существительного в единственном числе в именительном падеже, но в итальянском эта традиция отпала. Таким образом, мы могли бы иметь в произведении просто два разных имени, одно в классическом, а второе в современном Шекспиру виде, (оба тогда были в ходу в разных регионах Европы). Но довольно странно, что из всего множества мировых имен, Шекспир бы без цели выбрал два похожих по звучанию до степени смешения. Но не забудем, что Шекспир был латинистом. Тогда можно предположить, что он оформил оба имени по правилам латыни. Итак, следите за руками: Клаудиус — имя в именительном падеже единственного числа. А "Клаудио", — это то же имя в т.н. "аблативе" — исходном падеже. Этот падеж отвечает на вопросы откуда что-то происходит. Вопросы, на которые отвечает аблатив "от кого", "от чего", "откуда". То есть — слово "Клаудио", имеет значение "от Клавдия". Самым верным и точным переводом его на русский будет "Клавдиев". Но если человеку дадут такое имя, пусть и происходящее от исходного падежа, будучи употребляемым к нему, — оно уже по умолчанию становится падежом именительным. Так неужто речь идет о каком-то сыне Клавдия? К сожалению, все несколько сложнее. Дело в том, что в классической латыни сын человека по имени Клаудиус — имел бы ровно то же самое имя и в той же форме, — Клаудиус. Это была римская традиция, видимо восходящая к общей, индоевропейской, — постоянное повторение имени. (Скорее всего, она происходила из веры в реинкарнацию души. Когда люди жили настолько мало, что редко успевали увидеть зрелость сына, а тем более внука. При этом сын и внук бывали так похожи на отца, — ну как не поверить, что это вернулась та же душа? А значит — у одной души должно быть одно и то же имя. Любопытно, кстати, что в языческой Скандинавии, когда люди стали жить дольше, появилось добавление к этой традиции: — при живом отце, сын не мог получить то же самое имя, — ведь очевидно, что если оба еще живы, то не могут делить одну душу на двоих. Но ко христианскому времени, о котором пишет Шекспир, эта часть язычества уже благополучно забылась, потому что в христианстве считается, что у каждого человека своя душа. А вот традиция передачи имени вполне себе продолжилась. Пусть и интерпретированная уже на новых основаниях — имя славного предка заставит и потомка соответствовать его достоинствам). И ровно эту традицию одного имени Шекспир воспроизвёл со всеми королями в пьесе — Гамлет — Отец и сын. Фотринбрас — отец и сын. Клавдий, и — схема полной идентичности ломается, — какой-то Клавдио. Возможно ли, что речь идет о каком-то бастарде, — незаконнорожденном сыне Клавдия, которому он не дал полностью идентичное родовое имя, и оформил с изменением имени, но в таком падеже, — чтобы семейная связь была всем видна? (Как мы знаем из истории, бастардов знатных родов далеко не всегда скрывали, зачастую, все знали, что они сыновья своих отцов, и пользовались, хоть и усеченными, но весомыми правами. Бастрад — это по сути был запасной вариант рода, на случай, если все законные прямые наследники вдруг погибнут. Отсюда видимо и жаргонное название полуторных мечей, которые тоже стали называть "бастардами", — оружие, которое неудобно носить близко к телу "при бедре своей", постоянно, но полезное и необходимое, если брать, когда нужно). Бастард сидит дальше всех законных детей за общим господским столом — но сидит. Сходство имен Клавдий и Клаудио заставляет некоторых думать, что Шекспир здесь намекает на незаконнорожденного сына или иного родственника Клавдия. А поскольку в предыдущей сцене Горацио возился с письмами Гамлета, — а затем нам говорят, что письма передал Клавдио — сложив 2+2 некоторые получают, что Горацио и Клаудио — одно лицо.

Но давайте не торопиться с выводами. Если внимательно посмотреть текст Шекспира, то Гамлет в письме просит Горацио проводить матросов к королю. Горацио пытается выполнить это, и ведет матросов вместе с собой. Однако, когда королю докладывают о письмах, ему уже сообщают, что их передал слуге Клавдио, и речь не идет ни о каком прямом визите матросов пред очи короля. Если трактовать это без двойного дна, — то где-то на инстанциях до короля, матросов завернули, не допустив до его Величества. Кто-то решил, что письма можно вручить и без них. Горацио же удовлетворился тем, что письма не застрянут в череде средневековой бюрократии слуг, — они попали к некоему родственнику короля — Клавдио, через которого те точно попадут к Клавдию, и поспешил к Гамлету.

Если же входить в суровую конспирологию — Горацио повел матросов якобы к королю, (а поскольку к королю они не попали, значит Горацио их обманул, и хорошо, если не привел в замковую тюрьму в руки к нежным стражам). А сам, спеша, через какого-то слугу, — который при этом должен знать его настоящее бастардское имя, (не станешь же раскрывать тайну своего происхождения первому встречному), — передал письма королю. Дело даже не в том, что это слишком сложно. Из такой трактовки вытекает сложнейший образ Горацио. Тогда он бастард, которому дали почти отцовское имя. Но он почему-то это имя от всех скрывает, и называется другим. Почему? Он не любит отца, так как не препятствует козням Гамлета, которые закончатся гибелью отца. Почему? Допустим, он не любит отца, именно за счет сомнительности своего происхождения. Но все же твой отец — ныне король. А когда он умрет — ты вообще будешь никем без протекции. Значит, — нужна очень веская причина для убийства. Например, Горацио сговорился на почве ненависти к отцу с Фортинбрасом, и действует в интересах того, — а в случае успеха ему положена серьезная награда? Все это требует ответов, которых нет в пьесе. Нет даже внятных намеков на это. На подобной трактовке образа Горацио можно поставить сногсшибательною версию сюжета. Просто нужно точно разделять — где кончается текст Шекспира, и начинается вольная его интерпретация.

Но вернёмся к сюжету. Клавдий и Лаэрт расставили ловушку с дуэлью — и Гамлет входит в нее. Финальная дуэль идет не по плану. Отравленная рапира тыкает не кого задумано, из кубка пьют не те. Гора трупов. Мертвы Лаэрт, Клавдий, Гертруда, и сам Гамлет. Яд к нему добрей, чем к прочим, — как главный герой он успевает сделать многословные прощания. Горацио демонстрирует на современный взгляд слишком мелодраматические сцены, — грозится умереть вслед за любимым принцем. Что на современный взгляд, все же чересчур. Поэтому на расхристаном западе, Горацио иногда изображают как мужеложца, влюбленного в Гамлета. Впрочем, с учетом, что Горацио рассказывает эту историю, — может он слегка приукрашивает свое неодолимое горе. Ему осталось только рассказать новому королю, что Гамлет настоятельно просил отдать ему во владение, какое-нибудь хорошенькое прибыльное поместье, недалеко от столицы...

В зале с горой трупов неожиданно появляется Фортинбрас, который возвращается из военного похода в Польшу. Трон Дании оказывается пустой — ну тут сам Бог велел заявить свои права. И Бог — действительно велел. Божественное провидение. Предначертание. Вот что движет сюжет Шекспира в этой пьесе. Гамлет думал, что его невероятная удача — это признак благорасположенности высших сил к нему. А оказалось, что он получал помощь, только как нужная частичка плана. Это удача взаймы, — чтоб продвинуть другого. Поэтому никогда не надо превозноситься своими успехами. Колесо Фортуны проворачивается в момент, — снизу-вверх и сверху-вниз... Гамлету получил свою справедливую (но не христианскую) месть, — и не более. И еще вопрос, кто приходил к Гамлету под видом отца; ведь дьявол что ведет свою игру, — ведет ее лишь с позволения Бога. Бог позволил дьяволу искушать Гамлета местью, (примерно так же, как в "Фаусте" Гёте испытания героя начинаются с договора на небе). Гамлет не прошел проверку, но даже это — в плане. А Фортинбрас, — он вполне искренне отказался от датского трона. Но ему СУЖДЕНО сидеть на троне. Поэтому, — цепь невероятных обстоятельств выведет его на нужный путь.

И как только современник Шекспира видел триумф молодого Фортинбраса, — его картинка окончательно складывалась. Гамлет-старший с очень высокой вероятностью никогда не проводил честного поединка с Фортинбрасом-старшим. Поединок — это "Божий суд". Там Бог дает победу достойнейшему. А какой же Гамлет-Старший достойнейший, если он жарится в чистилище за грехи? С добрыми королями так не бывает. А его сын — тоже не признан высшей силой достойным королем, и умер. Нет-нет! Что-то не то случилось с Фортинбрасом-старшим. Но поскольку в пьесе все вокруг с детства Твердили Гамлету о честном поединке и бумагах с печатями, — Гамлет воспринимал это, как саму-собой разумеющуюся истину. Собственно — все так воспринимали. Что "общеизвестно" — то и истина. Но именно потому, что Гамлет-старший, видимо, совершил подлое убийство — в момент убийства у него родился сын. Который должен будет, хоть и невольно, восстановить справедливость.

Тут въедливый читатель может спросить — ну коль Фортинбрс-старший был правильный королем, — чтож Бог его не защитил? Не пришлось бы потом так петлять, чтобы посадить на трон его сына. Ну-у... Мгм... Если бы все было так просто, то над вопросом Божественного проведения не бились бы столько сотен лет. Идите к схоластам. Может страший-Фортинбрас был не достоин, — а младший достоин. Может, — еще чего. Божественная тайна.

И что? — опять спросит читатель — неужто главная мысль, величайшего из великих драматурга, сводится к откровению "католики правы, а протестанты нет" и русской пословице "человек предполагает, — а Бог располагает"? Да разве того мы ждали от гения?

Отвечу так. Главная мысль "Гамлета" сводится к тому, — что вы в нем сами найдете. Уж сколько разных толкований этому сюжету находили за столько лет. Но нужно понимать и его простейшую, очевидную для его современников канву. Да, — "человек предполагает, а Бог располагает". Вам будет легче вытаскивать из Шекспира тайные смыслы, и конструировать новые, если вы для базиса, взглянете не него трезво, и без особой конспирологии. А уж потом — отложите мысль о Божественном Провидении, и поглядите на эту историю во всех возможных вариантах безграничной человеческой фантазии. Где Офелия вот такая. Или вот такая. Где Гамлет такой. Или совсем другой. А вот наивный Фортинбрас — ведомый рукой Божей, рукой крепкой. Или Фортинбрас — серый кукловод, который с помощью своей агентуры стравливает и убивает всех в Эльсиноре, и приходит в нужный момент. Гамлет — неисчерпаем в интересных трактовках. Даже если совсем чуть-чуть поменять вводные Шекспира. А уж если их менять на полную... И очень жаль, что в наше скудное время, то немногое, что могут добавить в Гамлета некоторые современные театральные креаклы, — это выброшенные на сцену трусы Офелии. Право же, — этот материал чуть глубже. Но значит — люди будут раз за разом открывать для себя Гамлета. Каждый раз нового. И интересным постановкам и трактовкам — быть.

Вильям Шекспир.

Гамлет, принц датский.

(Пёр. Лев Соколов).

Акт 1 Сцена 1.

(Замок Эльсинор, снаружи помещений).

Франциско.

Эй! Кто там?

Бернардо.

Кто? Ты сперва раскройся сам!

Франциско.

Вот я, — стою и говорю: Долгих лет жизни королю!

Франциско.

Бернардо!

Бернардо.

Ну а кто, — он самый.

Франциско.

Сменяешь вовремя. Ты точный малый.

Бернардо.

Бьет полночь, отправляйся спать.

Франциско.

Уф, наконец... Здесь хлад такой, что лед с себя я буду отбивать.

Бернардо.

Спокойно стража ли твоя прошла?

Франциско.

Да, даже мышь не тырила зерна.

Бернардо.

Ну и лады. Спокойной тебе ночи.

Да, если встретишь, между прочим,

Горацио с Марцеллом, (тоже с караула),

Скажи, чтоб шли быстрей, чтоб им в зады надуло!..

Франциско.

Кого-то слышу... Эй, чьи тут шаги?!

Горацио.

Шаги друзей твоей земли.

Марцелл.

О, караул настороже, и не заспал;

К тебе идет датчан вассал.

Франциско.

А, вы друзья... — Вам доброй ночи наконец.

Марцелл

Тебе того же. Отбывай, боец...

А кто там встал тебе на смену?

Франциско.

Бернардо будет пялится за стену.

Марцелл.

Бернардо! Холла!

Бернардо.

О, знакомая ты рожа.

Здесь и Горацио с тобою тоже?

Горацио.

Мне так от холода в пути досталось,

Что здесь не я, а только что осталось.

Бернардо.

Добро пожаловать Горацио, и ты дружбан Марцелл.

Марцелл.

А ты сегодня видел эту жуть у наших стен?

Бернардо.

Не видел, — чтобы не иметь христьянского мне погребенья!

Марцелл.

Горацио твердит, что это наши лишь виденья.

И убедит его едва ли.

Что эту тень мы дважды уж видали.

Я упросил его прийти на караул,

Чтобы и по его хребтине холодок подул,

Он с нами стражу вместе отстоит,

И коль увидит, — тоже подтвердит,

Уж если явится нам призрак снова,

Вдруг с ним он сможет перекинуть два-три слова?

Горацио. (скептически)

Что-то не вижу призрака. Он где-то завалялся.

Бернардо,

Чур! Чур! Уж лучше, чтобы он и не являлся...

Позволь тебе на уши мне присесть,

Я сам бы хрен поверил в эту весть,

А только уж две ночи призрак шастает сюда,

И пропадает, утра свет затеплится едва.

Горацио

Ага, лады, лады, —

Давайте-ка мы приземлим зады,

Уж коли будем мы сидеть,

Тебе Бернардо и сподручнее трындеть.

Бернардо.

Вчера звезда-бродяга небом шла где и сейчас,

И колокол отбил у ночи первый час,

Тут я с Марцелом, — смену мы принять не запоздали, —

И...

(Появляется призрак).

Марцелл

Чтоб меня тут черти разорвали!

Да вот же он! Пришел сюда опять!

Бернардо.

Король-мертвец, гуляет ночью, блин!..

Мерцелл

Горацио, — ты ж обучался в университете,

Так ты ЕГО спроси, — авось чего ответит.

Бернардо.

Похож на короля, — в штаны б не напрудить...

Горацио, — ты можешь подтвердить?

Горацио.

Весьма похож. Ну ничего себе явленье!

Меня терзают страх и удивленье.

Бернардо.

Об этом мы тебе и толковали!

Марцелл.

Коль сам не видал, — так поверил бы едва ли.

Горацио (призраку).

Кхм... Кто ты такой?! Зачем себя облёк,

В тот облик, что теперь далек

От жизни. Но в котором мы узнали,

Доспех правителя любимой Дании?

Тебя я заклинаю небесами, —

Заговори немедля с нами!

Марцелл

Гм, он похоже оскорбился.

Бернардо.

И прочь пошел. Уж сильно удалился.

Горацио.

Эй! Стой! Останься! Я тебя кляну!

(Призрак уходит).

Марцел.

Ушел без слов. А все же наяву.

Бернардо.

Ну, что Горацио, трясешься и дрожишь?

И про фантазии уже не говоришь.

Что думаешь?

Горацио.

Клянусь я Богом,

Что не поверил бы рассказам, как бы много,

В правдивости бы мне не присягали,

Но вот мои глаза соврут едва ли.

Марцелл.

Ну, разве он не вылитый король?

Горацио

Похож! Уверить уж тебя позволь.

Доспех тот самый — в нем он гордых сокрушил норвегов.

И хмурый взгляд, — с ним войско польское он уложил под снегом.

Как странно...

Марцелл

В снаряге боевой уже который раз,

Он ходит мимо нас... пугая нас.

Горацио.

Что тут конкретно думать, — я не знаю.

От странных дел державе вред подозреваю.

Марцелл.

Вот, кстати, ты ведь знаешь, так и нам открой,

Зачем у нас усилен караул ночной порой?

Зачем из бронзы пушек столько льют,

И корабли без выходных туда-сюда снуют?

Зачем скупаем все что нужно для войны?

И от натуги все работники бледны?

Горацио.

Изволь, могу сказать, что шепчут при дворе.

При старшем Гамлете, — последнем короле,

(Чей призрак тут слонялся мимо нас),

Здесь жил такой норвежец — Фортинбрас.

На поединок с нашим Гамлетом решился,

За то своею жизнью поплатился.

А перед боем договор был заключен,

И по всем правилам печатями скреплен.

Кто победит — получит в свой надел

Все земли, где убитый им владел.

Так земли Фортинбраса наш король забрал.

Но у убитого сын быстро подрастал.

Тот — младший Фортинбрас — в войне щенок,

Однако он уже не одинок.

По всей Норвегии он понабрал парней,

Чья кровь дурна, а нрав еще дурней.

С тем войском и идет он за землей,

Что были раньше под его отца рукой.

Его — насколько я могу понять, —

Мы лихорадочно готовимся встречать.

Бернардо.

Я думаю, что не иначе,

Ты прав. Тогда тем паче,

Фигура, так похожая на короля,

С оружием здесь шляется не зря.

Все это как-то связано с войной,

К которой мы готовим замок свой.

Горацио.

Сей призрак — та "соринка", что должна,

Царапнуть "очи" нашего ума.

Когда существовал могучий древний Рим,

Который мощью был неизмерим,

Пред тем как Юлий Цезарь был убит,

Был день знамениями тоже знаменит,

Там мертвяки восстали из могил и завывали.

Хвостатые кометы по небу летали.

Погасло солнце и луна была затемнена,

Был беспорядок в водном доме Нептуна,

Предупреждения небес, предвестники событий,

Дурных деяний и больших кровопролитий...

Но тише, — зрите! — Снова он идет!..

(Призрак возвращается).

Я встану на пути, пусть даже он собьет!..

Эй ты, — иллюзия, а ну постой!

Коль ты умеешь говорить — так рот открой.

Возможно ли свершить благодеянье,

Чтоб облегчить твое страданье?

Заговори, пока свет звёздный не потух,

Скорее, слышишь, уж кричит петух!

Коль ведом тебе рок, нависший над страной.

И как избечь его — так рот открой.

Иль если после смерти дух твой вглубь земли ходил,

И там подземное сокровище добыл,

Скажи об этом, пока цел! —

Останови его, Марцелл!

Марцелл.

Мне... долбануть его копьем?

Горацио.

Чем хошь, — лишь бы застряло в нем!

(Стражники безрезультатно пытаются достать свои оружьем призрака).

Бернардо.

Он здесь!

Горацио!

Нет, здесь!

Марцелл.

Опять исчез... Он скрылся весь.

(Призрак исчезает).

Зря стукнуть мы его пытались,

Как воздух он неуязвим.

Насильем тени угрожали.

Ах, зря дурны мы были с ним.

Бернардо.

Он вроде был готов открыть уста,

Да испугался крика петуха...

Горацио.

Да, будто он услышал страшный зов,

И провалиться сразу стал готов.

Слыхал я, что когда с утра,

Крик слышен трубный петуха,

Тот крик — побудка бога дня,

И дух, — средь моря иль огня,

Иль в воздухе, иль на земле, —

Отброшен будет он к себе.

Крик петуха лишает духа сил, —

Объект сегодня это подтвердил.

Марцелл.

Он петушиным криком побежден,

А говорят, когда Спаситель был рожден,

Ну, то есть, — когда день рождения Спасителя придет,

То "утренняя птица" — ночь подряд поет.

То время самой благодати Божьей.

Не смеет ведьма показать своей паскудной рожи.

И фея силы чаровать неймет.

И у планет без сшибок ход идет.

Вот сколько благодати нам дано,

Когда случается у Бога рождество.

Горацио.

Я тоже слышал, и тому отчасти верю,

Но погляди, — открыло утро двери!

И в красной мантии, росу с травы сшибает,

Уж по высокому восточному холму гуляет.

Вот братцы мой совет, — здесь стражу мы прервем.

Где Гамлет-младший? Поскорей его найдем.

Клянусь я жизнью, если с нами дух молчит.

Так только с Гамлетом он и заговорит!

Согласны вы, что и любовь и долг велит,

Чтоб сей секрет был Гамлету открыт?

Марцелл.

Давайте! И клянусь, что знаю где искать,

Чтоб без помех всю правду рассказать.

Акт 1 Сцена 2.

(Замок Эльсинор, внутри).

Клавдий.

О брате Гамлете, усопшем, память не должна тускнеть

Как лист зеленый, что едва успел от древа отлететь.

О, в сердце боль! Горюем мы, горюет вся страна.

Но долг велит, — чтобы утешилась она.

Велит природа мудро сочетать,

Чтоб скорбь скорбя, нам и дела решать.

Поэтому, мне бывшая "сестра", а ныне вот, вдова,

В правленье нацией датчан меня принять должна.

Да, на весах не разделить восторга свет и скорби мрак, —

Я с вдо̀вой королевой скорый заключаю брак.

Смешалась все, и радость пышных похорон,

И свадьбы горький колокольный звон...

Без вашей мудрости, нам справиться нельзя.

Спасибо вам, что поддержали нас, друзья.

Как вы все знаете, — тот юный Фортинбрас,

Похоже, он недооценивает нас.

Считает, что раз мой скончался милый брат,

Так и у нас в стране пойдет разлад.

Мечтой нелепой одержим юнец,

Вернуть все то, что потерял его отец.

Прислал письмо: мол мы должны ему отдать,

Что по закону и в бою наш брат смог взять.

Так вот, тот самый Фортинбрасс,

Что нынче допекает нас,

Он племянник норвежского короля,

Потому и собрал я вас здесь друзья.

Король норвегов совсем уже старый,

Врос в постель, не сечет поляну.

Войско собрал племянник-нахал.

А король-старик все проморгал.

Пока Фортинбрасс не обнажил меч,

Нужно его делишки пресечь,

Вы, добрые Вольтиманд и Корнелий,

Люди достойные любого доверия,

Отвезите письмо Норвегии королю,

В нем все то, о чем я сейчас говорю,

Пусть король, сможет коль, приструнит племяша,

Пока у того слишком не разыгралась душа,

Только доставьте послание, — во всем прочем,

Я не даю вам иных полномочий.

Прощайте, спешите. И пусть ваш долг,

Ускорит вас так, чтоб ваш путь был недолг.

Вольтиманд и Корнелий.

И в этом деле и в других, вернее нас — вам не найти.

Клавдий.

Сомнений в этом не имею. Доброго пути.

(Вольтиманд и Корнелий уходят).

А теперь ты, Лаэрт, — о чем ты говорил?

К чему там вел ты, — я не уловил.

Уж коли хочешь ты меня о чем просить,

Так голос свой не должен умалить,

Чего на свете есть, чтоб я тебе не дал?

Ведь твоего отца мудрее не видал,

Ближайший и вернейший к нам советник он,

Как голова и рот — отец и датский трон.

Лаэрт.

Мой грозный лорд, позвольте испросить,

Чтобы во Францию любезную опять отбыть,

Для вашей коронации мне долг велел явиться

Теперь к француженкам мне время возвратится.

Клавдий

А что отец, Полоний? Он дает тебе отгул?

Полоний,

Ох господин, да он мне уши все продул!

Гундосил так, что вырвал разрешенье.

Теперь я вашего прошу соизволенья.

Клавдий.

Да будет так. Срывай же дни, Лаэрт,

Пока ты младости своей теплом согрет.

Будь времени ты своему сам властелин.

Ну а теперь... мой Гамлет, — мой кузен и "сын"!

Гамлет (в сторону, тихо)

Чем ближе мы в родстве — тем меньше ты родной...

Клавдий.

Печали тучи все еще нависли над тобой?

Гамлет

Неправда, лорд, пред солнцем слишком часто я бываю.

Гертруда

Ах Гамлет, я тебе желаю,

Сбрось траур цвета ночи,

На Данию взгляни, подняв ты очи,

Не дело взор понурив без конца

Искать в пыли следы достойного отца.

Ты знаешь, так заведено, кто жил — умрет,

И через смерть в круг вечности пройдет.

Гамлет,

О да мадам, уж так заведено.

Гертруда.

Раз так, то почему твое чело омрачено?

Гамлет.

Мне кажется... да нет, не кажется, уверен,

Что внешний траур может быть умерен.

Сними чернильный плащ и скорби вздох утишь,

Они актера атрибуты лишь,

Но что-то есть внутри, под маскою актёра.

Оно не для игры, укрытое от взора.

Одежды горя снять несложно.

Но если горе вдруг не ложно?

Клавдий.

Твоему нраву, Гамлет, похвалу воздам

Пристал для сыновей их траур по отцам.

Но ты ведь знаешь, что и твой отец терял отца.

И тот отец отца терял отца — цепочка без конца.

Кто жив — тому сыновний долг явить всем скорбь.

Но не таскай ты скорбь как скарб, сложив на горб.

Упорство в горе — дело недостойное мужчины,

Не любо Небесам, оно не без причины,

Установили нам порядок — смерть отцов.

И кто его принять как стоик не готов,

Тот и необразован, и при том,

И сердцем слаб, и слаб своим умом.

Фу быть таким! Мы молим здесь тебя,

Как к нам, и к трону близкого, любя:

Хотим, чтоб горе волей ты поверг,

И не проси вернуться в школу в Виттенберг,

Все наши чаянья, чтоб ты остался с нами,

Ты — наш кузен и сын, — здесь окружен друзьями.

Гертруда.

Молю, молитвы материнской не отвергни свет,

О Гамлет, не сбегай от нас в свой университет!

Гамлет.

Во всем мадам послушен буду вашей воле.

Клавдий.

Вот это любящий ответ, чего ж нам боле?

Ответ и нежен, и непринужден,

Он из приязни к нам рожден.

Согрел мое ты сердце,

Уважил самодержца,

Не просто пусть за здравие,

Поднимет кубки Дания,

Но будто пушки громом в небеса паля,

Пусть крикнут тост — за здравье короля!

(...под королем, в виду меня имея...).

Ну что друзья, — пойдемте же скорее!

(Уходят все, кроме Гамлета).

Гамлет

О, если бы плоть плотная моя, сама собой

Растаяла и стала бы простой росой!

К чему Создатель ты закона не издал,

Который бы самоубийство разрешал?

Весь этот мир, что сад, — засеян семенами,

Но вместо нежных лоз разросся сорняками.

Два месяца как мертв. Нет даже нет и двух!

Он славный был король, имел могучий дух,

Он был титан — что твой Гиперион,

Для матери. Теперь титан сатиром подменен.

Он так любил ее, любезнейшую мать

Что даже ветру не давал ее лицо ласкать.

Она ж на нем буквально что висела,

Чем больше он имел, тем больше и хотела.

О женщины! Непрочный вы сосуд!

Тех туфель не сносив, что с похорон — и в блуд.

Сама ж рыдала как античная Ниоба,

Когда шла в трауре подле отцова гроба,

И тут же с дядей брак, — дурная пьеса.

Он на отца похож, как я — толстяк — на Геркулеса.

Еще соль слез не утерев с неправедных очей,

Она опять жена — вот смена грязных простыней!

Коль нет добра, не быть добру, как я гляжу.

Но тише сердце, тише, я язык сдержу.

(Входят Горацио, Марцелл, Бернардо).

Горацио.

Вашему лордству мой земной поклон,

Гамлет.

Будь здрав. Горацием ты наречен?

Или я забываюсь?

Горацио.

Он самый, лорд. И скромный ваш слуга, за то ручаюсь.

Гамлет.

Сэр, добрый друг, — дадим друг другу это имя.

Что привело тебя Горацио из Виттенберга ныне?

Марцел?

Марцел.

Мой добрый лорд, привет.

Гамлет.

Тебя рад видеть. Вечер добрый. Горацио, все ж дай ответ.

Чего из Виттенберга — тебя сюда по правде привело?

Горацио.

К прогулам склонность.

Гамлет

— Не твое то ремесло.

Врагам твоим я б не позволил так сказать.

И мне не езди по ушам, не надо лгать.

Ты не прогульщик... Дело было в Эльсиноре?

Бухать тебя научим, если уезжаешь вскоре!

Горацио.

Милорд, я прибыл к погребенью короля, суть вашего отца.

Гамлет.

Да ладно, будь уж честен до конца.

Ты прибыл посмотреть, как мать моя становится женой.

Горацио.

Действительно, и эта мысль была со мной.

Гамлет.

Горацио, кто бережлив, тот бережлив,

Одним столом нас дважды одарив.

С поминок, мясо, пряности, посол,

Украсили затем и свадьбы стол.

Я лучше в рай впустил бы злейшего врага

Чем видеть, как из тризны в свадьбу чехарда.

О, мой отец! Отца я вижу!

Горацио.

...Где милорд?

Гамлет.

Пред взором моих мыслей распрострёт.

Горацио.

Случилось раз его мне видеть. Добрый был король.

Гамлет.

Он был мужчиной. В целом понимать его изволь.

Его мне больше не видать, вот в чем беда.

Горацио.

А мне сдается... прошлой ночью я его видал.

Гамлет.

Видал? Кого?

Горацио.

Вашего отца, кто король.

Гамлет.

Моего отца, короля?!

Горацио.

Изумленье не тратьте зря.

Внимательно послушайте, и я,

Вам чудо опишу. И кстати говоря,

Порукой, что узрели чудо в замка стенах,

Свидетели мои — и эти джентльмены.

Гамлет.

Рассказывай из Господу к любви.

Горацио.

Две ночи караул они несли;

Марцелл с Бернардо, трезвы от начала до конца.

Столкнулись с кем-то, кто похож на вашего отца.

В доспехе бранном с головы до пят,

Шел величаво, — и был страхом караул объят.

На расстоянье древка он себя пронёс.

А караульщиков почти пробрал понос.

Стояли онемев.

Доверили лишь мне.

Третьей ночью

Я пошел с прочими.

Короля мне видать приходилось.

Тут оно и сгодилось.

Это не сон.

Это был он.

Гамлет.

Так где вы это увидали?

Марцелл.

Платформа рядом с башней. Там мы охраняли.

Гамлет.

Вы с ним вступили в разговор?

Горацио.

Вступил. Но молчалив был он.

Но хоть ответа мне и не досталось.

А был момент, и как мне показалось,

Хотел он говорить, к моим словам не глух.

Но тут заголосил петух.

ОН этим звукам ужаснулся.

И, испаряясь, прочь метнулся.

Гамлет.

Все это странно, очень.

Горацио.

Клянусь я жизнью! То видали наши очи.

И благом мы сочли.

Об этом сообщить.

Гамлет.

Да, да... Но сэры, стражу этой ночью вам нести?

Бернардо и Марцелл.

То так. Сегодня нам опять туда идти.

Гамлет.

Вооруженный, был он, говорите?

Бернардо и Марцелл.

В полном доспехе, трудном для пробитья.

Гамлет.

С головы до пят?

Бернардо и Марцелл.

Был сталью целиком объят.

Гамлет.

Так как же вы лицо под шлемом увидали?

Горацио.

Забрало было поднято. Из-под него глаза сверкали.

Гамлет.

Он хмур был? Так глаза сверкали?

Горацио.

Скорей не в гневе, а в печали.

Гамлет.

Был бледен иль румян?

Горацио.

Был белым как туман.

Гамлет.

И на тебя он взор свой устремлял?

Горацио.

По большей части. Когда рядом я стоял.

Гамлет.

Хотел бы я быть там в тот час.

Горацио.

Вас поразило бы, как нас.

Гамлет.

Похоже так, похоже так, похоже так... И сколько длилась эта маята?

Горацио.

Как человек, не торопясь, бы досчитал до ста.

Бернардо и Марцелл.

Да нет, — подольше он ходил там при луне.

Горацио.

Но не тогда, когда случилось видеть мне.

Гамлет.

Был сед он бородой, иль нет?

Горацио.

Как был при жизни, — будто серебристый соболь цвет.

Гамлет.

Сегодня в ваш ночной дозор хочу вступить.

Возможно снова будет ОН ходить.

Горацио.

Ручаюсь, это снова будет так.

Гамлет.

Кто принял облик благородного отца, чтобы дать мне знак...

Я с ним поговорю, хоть бы сам ад раскрылся!

А вы молчите, будто тот, кто языка лишился.

Молю вас всех, вы до сих пор молчали.

Хочу, чтобы и дальше все скрывали.

И чтобы ночью вам сегодня ни видать.

О том никто не должен разузнать.

За верность награжу, я не забуду вас.

Вас посещу в последний пред полно̀чью час,

Все.

Нас долг пред вашей милостью всегда ведет.

Гамлет.

В любви у вас ко мне, и у меня к вам, — равен счет.

(Уходят все кроме Гамлета).

Гамлет.

Дух моего отца в доспехе, — дело скверно.

Подозреваю подлую игру я верно.

Скорей бы ночь!.. Уймись моя душа.

Дождись и разузнаешь не спеша.

Акт 1 Сцена 3.

(Входит Лаэрт и Офелия).

Лаэрт.

Багаж мой на борту. Корабль рвется путь.

Конвой умел. Попутный ветер обещает дуть,

За сим, любимая сестра прощай.

Но письма мне писать не забывай.

Офелия.

Что напишу, ты разве сомневаешься, брат мой?

Лаэрт.

А да, о Гамлете. Его симпатию к тебе считай — туфтой.

Ну скажем, это его прихоть, краткой жар крови.

Зов первобытных чувств, как их не назови.

Влеченье как фиалка, сладок вкус его.

Цветок цвел — и увял; не более того.

Офелия.

Пусть и не более, — но все же?

Лаэрт.

Я ж говорю, не думай. Интерес его, ничтожен.

Вот как в природе полумесяц пребывает,

До полной до луны, вот так и тело возрастает,

А с ним растет желание души,

Которое уже не заглушить.

Сейчас, возможно, он в тебя влюблен.

И никакой упрек не может быть вменен,

Его намереньям. Но скоро Гамлет ощутит,

Что сам себе он не принадлежит.

На нем с рождения большие обязательства,

Лишь низкородные плюют на обстоятельства,

И сами выбирают с кем живут.

Но Гамлета с рождения ведут,

И выбор его ограничен тем, что надо,

Чтобы для всей державы стало благом.

Сама уж думай мудро ль верить Гамлета словам,

Пусть даже в них сейчас он верит сам?

Он о любви своей не дальше может говорить,

Чем Главный Голос Дании, согласен подтвердить.

Так вот и взвесь, не потерять бы тебе чести,

Коль ты, развесив уши, будешь слушать его песни,

Так можно или сердце потерять,

Иль ключ от врат невинности отдать,

Поберегись сестра, ты притязаний,

И необузданных его желаний.

Не стань служанкой , что при лунном свете,

По доброте своей теряет добродетель.

Будь даже ты честна перед собой,

Ведь допекут и запятнают клеветой.

Еще весною часто шанкры юных поражают,

Быстрей чем их бутонов зрелость созревает.

Будь осторожна, лучшая защита — это страх,

Коль держим мы опасности в умах.

Офелия.

Урок твой, милый братец, в сердце сохраню,

Но если чему учишь, и что делаешь сравню,

Так ты похож на лицемерного попа,

Бубнишь о праведном, а сам грешишь пока.

Меня влечешь на путь тернистый к небесам,

А к девственниц цветкам все ходишь сам.

Лаэрт (смеется).

Ты за меня не беспокойся. Но отбыть пора мне наконец.

Я слишком задержался... О, смотри, отец.

(Входит Полоний).

Лаэрт.

Двойные проводы — двойная благодать.

В пути она меня должна сопровождать.

Полоний.

Ты еще здесь, Лаэрт? Стыдись! Скорей на борт.

Твой ветер дует в парус, чтоб гнать судно в порт.

Тебя я в путь благословляю,

И память вот каким заветом укрепляю:

Характер демонстрируй, помыслы скрывай.

Порывам глупым воли не давай.

Будь дружелюбен и знакомствам рад,

Но чтобы не прослыть как панибрат.

Ты испытай и привяжи к себе друзей,

Такими узами, чтоб обручей стальных верней.

Но и не посвящай себя заботе,

О каждом шапочно знакомым обормоте,

Драк избегай, но если драться уж пришлось,

Бей так, чтобы желающих повторно не нашлось.

Раскрой всем уши, — голос свой для избранных оставь.

Послушай всех, — но сам суждение составь.

Одет будь так, как позволяет кошелек.

Чтобы богатством, не безвкусицей ты взор привлек.

Одежда делает мужчину, в этой мысли утвердись,

И у вождей французских одеваться поучись.

В долг не бери, не вздумай в долг давать,

Дал другу в долг — готовься потерять.

А если сам решишься на заем,

Лишишься ты самостоятельности в нем.

Но прежде всего прочего — будь честен сам с собой.

Тогда с любым ты будешь честен, кто бы ни был тот любой.

Запомни это — и не быть тебе в беде,

Прощай. Мое благословение в тебе.

Лаэрт.

Поклон смиренный, с ним милорд и убываю.

Полоний.

Спеши. О прочем слуги позаботятся, я знаю.

Лаэрт.

Прощай Офелия, и хорошенько помни мой наказ.

Офелия.

Он заперт в памяти, сам светишь ключ ты напоказ.

Лаэрт.

Прощай.

(Лаэрт уходит).

Полоний.

О чем Лаэрт перед уходом намекал?

Офелия.

О лорде Гамлете он кое-что сказал...

Полоний.

Ах, кстати, Гамлет. Слух я услыхал,

Что свой досуг с тобой проводить он часто стал.

Он свой приват дает тебе, а ты ему.

Если то правда, — а то правда судя по всему, —

То должен я тебя предостеречь,

Ты не вполне осознаешь, о чем тут речь,

И как достойно честь дочернюю хранить.

Что между вами? — Правду мне изволь открыть.

Офелия.

Ну, в последнее время, он делал мне много нежных знаков внимания.

Полоний.

Внимания! Фух! У тебя, что совсем нет понимания?

Ведешь себя как девчонка зеленая, а ведь сложные тут обстоятельства.

И что, ты веришь в его, нежные, как ты говоришь, обязательства?

Офелия.

Уж не знаю милорд, что тут и думать мне.

Полоний.

Совсем ты ребенок. Ладно, тебя научу. Ведь только во сне,

Можно нежности Гамлета принять за настоящую ценность,

Это ведь не фунты стерлингов, прости уж за откровенность.

Ты цени себя выше. На пустые трескучие фразы ты не ответь грехом.

А то выставишь меня перед всеми кругленьким дураком .

Офелия.

Милорд, он настаивал, что любит меня, в благородном стиле.

Полоний.

В стиле, в моде, ну да, ну да... о чем вы с ним там еще говорили?

Офелия.

Свою речь он, милорд, подкрепил, обетами всех небес.

Полоний.

Хитрый ловчий — невинную птичку ловить полез!

Я и сам хорошо знаю, что когда мужское горит нутро,

Так возвышенные клятвы с языка сыплются так хитро.

Это фальшивое пламя дочь, дает много света, да мало тепла,

Ночью трещит так что кажется вечным, да гаснет сразу с утра.

С этого времени ты свое девичье присутствие поумерь,

Гамлет молод, и свободней в поступках чем ты, — ему не верь.

Его клятвы — посредники в сделке — но у них с обманом товар,

Те посредники — сводни и сутенеры — и у них такой же навар.

Ну, короче, проще обо всем говоря, с этого времени и теперь,

Ты не будешь общаться с Гамлетом, и запрешь для него дверь.

Таков мой приказ.

Офелия.

Как дочь, я обязана слушаться вас.

(Уходят).

Акт 1, Сцена 4.

(Входят Гамлет, Горацио и Марцелл).

Гамлет.

Какой холодный воздух, аж пронзает.

Горацио.

Да, холод будто злобный пес кусает.

Гамлет.

Который час?

Горацио.

Сейчас у нас...

Мне кажется, немногим меньше полуно̀чи.

Гамлет.

Нет, был удар часов. Миг полночи уже просрочен.

Горацио.

Что правда? Как я умудрился не слыхать?..

Но значит, — уж тот час, в котором дух берется здесь гулять.

Раздается звуки труб и оглушительный грохот барабанов.

Горацио.

А это что милорд?

Гамлет.

Новый король гулять в намерении тверд.

Запасы рейнского вина с вассалами он поглощает,

И под литавры с трубами, грядущие триумфы обещает.

Горацио.

Таков обычай?

Гамлет.

Так и есть. Но не преувеличу,

Если скажу, что больше чести нарушать,

Обычай этот, чем его нам соблюдать.

Веселье наше буйное на западе с востоком,

Соседи держат в осуждении жестоком.

Ведь нас датчан они народом алкашей зовут,

И говорят, что будто бы мы свиньи грязные все тут.

По правде говоря, такие вот суждения,

Для достижений наших славных служат умаленья.

Но и самим не худо меньше нам бухать,

Чтобы злословью повод не давать.

Бывает часто в жизни, что природа-мать,

По прихоти своей, — ведь сами мы не можем выбирать, —

Даст человеку тучность, ну иль неприятный вид лица ,

И с этим недостатком ему жить придется до конца.

Пусть даже в прочих качествах своих он и постигнет благодать.

За тот единственный изъян его все будут порицать.

Сколь он не будет благороден, к сожаленью,

Дела его подвергнут осмеянью и сомненью...

(Появляется призрак).

Горацио.

Милорд! Смотрите! Вот ОНО, идет!

Гамлет.

Пусть нас ангел-хранитель сбережет!..

(Обращается к призраку).

О, будь ты добрый дух, иль лживый бес,

Из адского огня, иль с райских ты небес,

Коварны иль добры твои здесь намерѐнья,

Но облик твой знаком, пусть и родит сомненья,

Зову тебя я Гамлетом, — отец, король датчан.

Я заклинаю, пусть ответ мне будет дан!

Зачем твои святые кости, что в гробу нашли покой,

Гуляют перед нами здесь, ночной порой?

Зачем, где ты спокойно спал, из мрамора могила,

Свои тяжелые врата обратно отворила?

Чтоб мертвый труп в доспехе полном вышел погулять,

Для нас что это может означать?

Страшна твоя прогулка в проблесках луны,

А мы, живые, не особо тут умны.

Так домыслы не множь, — о чем ты тут хлопочешь?

Ответь, — чего от нас добиться хочешь?

(Призрак манит Гамлета).

Горацио.

Гм, ЭТО вам рукой махает,

Уединиться с вами, кажется, желает.

Марцелл.

Зовет подальше вас, какой учтивый жест,

Но не ходите! Вдруг он вас там съест?

Горацио.

Ни в коем случае не следуйте за ним.

Гамлет.

Коль не пойду, — то не поговорим.

Горацио.

Милорд, не надо. Лучше здесь остаться!

Гамлет.

Так а чего мне, собственно, бояться?

Я жизнь не ставлю в грош, и потому не трушу.

Душа ж бессмертна, — значит он не сгубит мою душу.

Вот, снова манит. Я иду вперед.

Горацио.

А что если ОНО вас к морю заведет?

И на утесе, где крутой обрыв,

Как превратится вдруг в страшилище, завыв!

От жути этакой — в уме и повредиться,

Самоконтроля стоит на момент лишиться,

Игрушкою отчаянья легко руководить,

За край обрыва ей лишь шаг достаточно ступить,

Там сотни саженей, — да краток вниз полет

А море, жертву ждя, отчаянно ревет.

Гамлет.

Сейчас я все узнаю сам.

Горацио.

(Хватает Гамлета).

Идти за ним я вам не дам!

Гамлет.

А ну, руки убрал!

Горацио.

Здоровый... амбал...

Прислушайтесь к голосу разума!.. Да помогай же! Я же держу его едва!

(Марцелл помогает Горацио сдержать Гамлета).

Гамлет!

Судьба зовет! И тот зов меня наполняет силой немейского льва.

А он все манѝт и ждет... Джентльмены! Если не отойдёте,

Клянусь небом! — Сами в разряд призраков перейдете!

Я иду за ним! А вы прочь! И не сметь мне мешать!

(Гамлет вырывается).

Горацио.

В исступлении он, совсем перестал соображать...

Марцелл.

Давай-ка за ним. Негоже нам выполнять его последний приказ.

Горацио.

Да, но что после? Чем это обернётся для нас?

Марцелл.

Как бы знать. Видно, в датском королевстве что-то прогнило.

Горацио.

Небеса все управят. Если королевство им все еще мило...

Марцелл.

Нет. На Небо надейся, а сам не плошай.

Давай за ним! Ну же, скорей поспешай!

(Уходят).

Акт 1 Сцена 5.

Входят Гамлет и Призрак.

Гамлет.

Куда ведешь ты? Говори! Я дальше шага не ступлю.

Призрак,

Внимай мне.

Гамлет.

Я внимаю, (если я не сплю).

Призрак.

Мой час почти настал. Мне скоро возвращаться в пламя адское, к пылающим котлам.

Гамлет.

Увы! Несчастный призрак!

Призрак.

Не жалей меня. Серьезно слушай, что тебе я передам.

Гамлет.

Обязан выслушать. Какую ты принес мне весть?

Призрак.

Ту весть, что обречет тебя на месть.

Гамлет.

Что?

Призрак.

Я призрак твоего отца. Здесь обречен я по ночам скитаться.

А днем прикован в пекле оставаться,

До срока, пока гнусь моих неправедных прижизненных деяний,

Не вычистит всепоглощающее пламя.

Так временный мой "дом" — для грешников вместилище.

Гамлет (тихо, в сторону).

Не слишком в Виттенберге верил я в чистилище...

Призрак.

Секреты послежизненной тюрьмы, —

Те знанья для тебя запрещены.

Хотя уж если б я обет молчания нарушить постарался,

Так ты бы сразу тут от страха обрыдался!

Одно бы мое слово было в силах,

Чтоб кровь твоя заледенела в жилах.

Глаза твои бы из орбит повылезали,

Волосья дыбом, будто иглы дикобраза встали!

Но сказ о вечных пытках, не для тех, кто жизнь не прожил до конца.

Послушай, слушай, слушай... — ты любил когда-нибудь отца?

Гамлет.

О, святый Боже...

Призрак.

А за убийство отомстить ты сможешь?

Гамлет.

Убийство?!

Призрак.

Всякое убийство губит естество.

Но это самым грязным способом совершено.

Гамлет.

Скорее говори, чтоб был я окрылен,

Как тот, кто медитирует, иль кто влюблен,

Чтобы со скоростью всех самых быстрых мыслей вместе,

Я мог бы устремиться к своей мести!

Призрак.

В тебе я не ошибся. Ты не тот сорняк,

В котором дух наш родовой иссяк!

Кто корни б распустил на берегу реки забвенья — Леты,

И все забыв, не стал бы вмешиваться в это.

Так слушай, Гамлет, — о чем речь я поведу:

Когда я сладко спал у нас в саду,

Меня прям в ухо клюнула змея.

Но не один ужален там был я,

Ведь и всей Дании налили в уши,

Тот слух, что я змеею был укушен.

Мой юный сын, тот "змей" меня кусил, —

Кто ныне датскую корону нацепил.

Гамлет.

Мой дядя! О, ведь я подозревал!..

Призрак.

Да, этот зверь все рассчитал.

Прелюбодей, кровосмеситель.

Своими подлыми делами он, прельститель,

Себе смог королеву подчинить,

И к похоти постыдной приручить.

О Гамлет, — вот паденье добродетели!

Ведь от любви моей, — чему свидетели,

Кто видел клятву, что я дал пред алтарем, —

Она предалась негодяю! В нем,

Она нашла достоинства, что ложны.

А ведь он телом предо мной ничтожный!

Ах, истинную добродетель невозможно совратить.

Пусть даже искуситель облик ангела и смог бы нацепить,

Кто думает в измене, будто на небесном ложе с ангелом он спит,

Тот в куче мусора, в отбросах и фекалиях поистине лежит.

Но, чу! Мне кажется, что скоро быть уже утру.

Успеть мне нужно. Буду краток: Сон в саду, —

То мой всегда послеполуденный обычай.

Там дяди твоего я вдруг и стал добычей.

С проклятым соком гебенона во флаконе,

Подкрался он, и в ухо мне залил. И вскоре,

Как ртуть ужасная, тот яд по телу растворился,

Свернул он кровь мою, когда с ней съеденился.

И тело гладкое всё язвы испятнали,

Так мучились и прокаженные едва ли...

Вот так, во сне рукою брата был лишен,

И жизни, и короны, и жены; — все отнял он.

Убит внезапно и в расцвете всех моих грехов,

Без покаянья, оказался я к посмертью не готов.

Я не успел свести баланс своим прижизненным делам,

Внезапно брошен в вечность, чтоб платить там по счетам.

О ужас! Ужас! Ужас! Ужас без конца!

Так не стерпи ты поругания отца!

Пусть датских королей святое ложе

Быть полем для кровосмешения не сможет.

Но... как бы ты не взялся месть осуществлять,

Не вздумай против матери злоумышлять.

Судить ее оставь ты Небесам.

И совести мучительным шипам,

Что грудь ее исколят изнутри.

Но вот уж гаснет светлячок, смотри.

А значит утро зажигает светоч дня.

Прощай, прощай мой Гамлет, не забудь меня.

(Призрак исчезаетуходит)

Гамлет.

О Воинство Небесное! Земля!

К ним силы ада должен ли добавить я?!

О сердце, тише, тише, так не трепещи.

Держите меня мышцы, кости и хрящи,

Держите твердо. Помню о тебе!

Мой бедный призрак, пока где-то на Земле,

Еще есть память. Помню о тебе!

Пусть с памяти доски все прочее в судьбе,

Сотру: Всех книг названия,

Все тривиальные любовные признанья,

Все образы и формы, что скопил,

Мой разум молодой, пока я жил.

Лишь твоя заповедь одна,

В мозгу моем теперь заключена.

О ты, подлейшая из жен и матерей!

О ты злодей, злодей, проклятый ты улыбчивый злодей!

Я разложу таблички для письма,

В них напишу, — текст будет прост весьма.

Вот новых Заповедей свод, из тех что не спускали иудеям:

Ты можешь улыбаться — и при этом быть злодеем.

Не знаю, посвящен ли в эту тайну остальной весь свет.

Но видно, это новый в Дании Завет.

(Достает и открывает восковую табличку для письма).

Ну, дядя, вот ты как...

Сейчас в табличке запишу один пустяк.

"Прощай, прощай, и не забудь меня." —

Я в том поклялся, здесь скорбя.

Приближаются голоса Горацио и Марцелла.

Горацио.

Милорд, милорд!

Марцелл.

Лорд Гамлет!

Горацио.

Где же он, снаружи, иль внутри?

Марцелл.

Не знаю, небеса его храни!..

Гамлет (отзывается на "Небеса его храни").

Да будет так!

Горацио.

Привет-вет-вет! (Марцеллу) Милорд дает нам знак.

Гамлет.

Привет-вет-вет! Лети на голос птаха!

Горацио и Марцелл выходят к Гамлету.

Марцелл.

В порядке-ль вы милорд? За вас мы натерпелись страха.

Горацио.

Что с вами было?

Гамлет.

Меня чудо посетило.

Горацио.

Мой добрый лорд, поведайте и нам.

Гамлет.

Нет, ведь растреплешь ты по всем углам.

Горацио.

Клянусь я Небесами, нет, милорд!

Марцелл.

Я тоже промолчу! Я в клятве тверд.

Гамлет.

Что здесь узнал я — не поверил бы никто на свете.

Но вы клянетесь сохранить это в секрете?

Горацио.

Клянусь, что сохранить секрет берусь.

Марцелл.

И в том же самом я клянусь.

Гамлет (заговорщически наклоняясь к Горацио и Марцеллу).

Нет в Дании злодея, что при том,

Отъявленным бы не был и плуто̀м.

Горацио.

Хм... Стоило ли призраку подняться из могилы,

Чтобы открыть нам то, что всем и так известно было?..

Гамлет.

Ты прав, и я прав, исходя из разных обстоятельств.

А потому, без лишних обязательств,

Сочту уместным — руки нам пожать, и разойтись,

По тем желаньям и делам, которые у каждого должны найтись.

Они, — желанья и дела — у каждого свои могут случится,

Что до моей скромной особы — мне, пожалуй, нужно помолиться.

Горацио.

Милорд, дик и сумбурен весь ваш разговор.

Гамлет.

Сердечно жаль, коль вас обидел он.

Горацио.

Милорд, не счел я ваших слов ни за обиду, ни за нападенье.

Гамлет.

А нападенье было, Святым Патриком клянусь, — в том нет сомненья.

Об этом местный призрак рассказал,

Которого и каждый караульный здесь видал...

С желаньем вашим, разузнать, о чем мне с призраком случилось говорить,

Справляйтесь как-то сами, — с этим можно жить.

Теперь же добрые мои друзья, — зову я другом и солдата и студента, —

Уважить просьбу скромную мою, прошу я, пользуясь моментом.

Горацио.

Мы сделаем, чего бы вы не попросили.

Гамлет.

Не говорите никогда, чему сегодня вы свидетелями были.

Горацио и Марцелл.

Не скажем никому.

Гамлет.

Пред Господом клянитесь. Поклянитесь же Ему!

Горацио.

Клянусь я верой в Господа, что нет.

Марцелл.

Клянусь я также, мне свидетелем Господень Свет.

Гамлет.

Теперь клянитесь на клинке моем .

Марцелл.

Так ведь уж Господом обет наш утвержден.

Гамлет.

То верно, так, но на мече оно еще вернее.

Призрак, (откуда-то снизу).

Клянитесь же! Клянитесь же скорее!

Гамлет.

А-ха, о, парень, так ты говоришь? Ты тут, мой честный друг, надежный как монета?

Давайте — вы же слышите, как парень из подвала просит вас об этом.

Клянитесь.

Горацио.

Скажите точно, — как нам обещанье дать?

Гамлет.

Ни слова никогда не говорить о том, что видели. И на мече моем должны вы присягать.

Его клинка при клятве вы коснитесь.

Призрак (снизу)

Клянитесь же! Клянитесь!

Гамлет. (Призраку)

Hic et ubique? Ну-ка, мы чуть сменим место.

Сюда идите господа, да, оба. Честно,

На меч мой руки возложите,

И клятву о молчании произнесите.

Призрак (внизу)

Клянитесь!

Гамлет.

Ну же, торопитесь.

(Призраку)

Как хорошо сказал ты, старый крот!

Ах, мог бы я так быстро навести порядок, как ты роешь ход.

Горацио.

О день и ночь!.. Но как же удивительно и странно!

Гамлет.

А ты будь рад тому, что странно и туманно.

Мой друг Горацио, сколь больше есть на небе и земле,

Чем философия твоя способна и вообразить себе.

Но больше философии твоей, быть может,

Мне милосердие твое теперь поможет.

Если я вдруг себя начну вести иль странно, или непривычно,

Возможно, вдруг, начну играть, будто в спектакле я античном,

Я не хочу, чтоб ты в момент такой,

Скрестил бы руки, и качая головой,

Бубнил сомнительные фразы, вроде, "мы-то знаем",

"Могли бы рассказать в чем дело, если пожелаем",

И прочие двусмысленные вещи, что меня,

Могли бы выдать. Делать этого нельзя.

А потому, коль вы хотите мне помочь, (как вы божитесь),

То в будущем явите милосердье, а сейчас — клянитесь!

Призрак (внизу)

Клянитесь!

Гамлет. (Призраку)

Отдохни же, отдохни, смятенный дух.

Горацио и Марцелл (касаются меча Гамлета).

Ни слова никому не скажем что видали здесь, — то клятва от нас двух.

Гамлет.

Спасибо джентльмены. Я с любовью вам себя вверяю.

Чем я бедняга ныне мог бы одарить вас? Дружбу вам свою вручаю.

Даст Бог, — что в будущем смогу и большим отдариться перед вами.

Пойдемте вместе и молю, — держите палец пред губами.

О наше сломанное время; ось баланса вышла из пазов,

Но видно я рожден тебя исправить; — я готов,

Побыть часовщиком, решить проблемы.

...Уйдем отсюда, джентльмены.

(Уходят).

Акт 2, Сцена 1.

(Входят Полоний и Рейнальдо).

Полоний.

Рейнальдо, деньги ты ему вручишь, а также три письма.

Рейнальдо.

Будьте уверены, исполню все старательно весьма.

Полоний.

Ты действуй мудро, с тактом, прежде чем Лаэрта навестить,

О поведении его других ты постарайся расспросить.

Рейнальдо.

Милорд, я сделать так и собирался.

Полоний.

Добро. Ты правильно, ты очень правильно к вопросу подобрался.

Сперва разведай-ка, кто из датчан сейчас живет в Париже,

Кто обеспечен хорошо, а у кого кошель пожиже,

Кто там с кем дружен, кто там вместе отдыхает,

Так выйди ты на тех, кто моего там сына знает.

Закинь им удочку, не лезя напролом,

Что с сыном ты моим и сам знаком,

Что знаешь ты его друзей, отца, но так, едва,

Встречался с ними, раз, иль может два.

Сечешь к чему я подвожу?

Рейнальдо.

Смекаю, как я погляжу.

Полоний.

Итак, с ним якобы встречался, близко не знаком,

Забрось такую тему, мол, что ты слыхал о нем.

Что, вроде, необуздан, нравом диковат,

Еще в пристрастиях каких-то виноват,

Придумай сам, короче, как о нем злословить,

Но так, — чтобы его вконец не опозорить.

Болтай ты больше про безумства, что присущи молодым,

Ведь всяк их совершал, и потому к чужим всегда терпим.

Рейнальдо.

Ну, например, — азартные картишки?

Полоний.

Ага! А также пьянство, драки, и подобные делишки.

Ты даже можешь о его распутстве рассказать,

Что к бабам падок падать он в кровать.

Рейнальдо.

Милорд, сдается — на него мы навлечем позор.

Полоний.

Да вовсе нет; смотря как ты преподнесешь свой вздор.

Не обвиняй его в действительно плохом,

Но намекай, пускай слушки искусно, лишь о том,

Что это все последствия свободы, коей сын мой обладает,

Что это бурная натура, молодость в его крови играет.

Рейнальдо.

Но добрый лорд... Позвольте мне узнать...

Полоний.

Зачем подобное тебя прошу я совершать?

Рейнальдо.

О да милорд, хотелось бы понять.

Полоний.

Понять нетрудно, если верно рассчитать.

Вот мысль моя, ее считаю недурной:

Ты всем расскажешь, что сынок слегка запачкан мой,

И если собеседник правда сына моего в подобных видах помнит,

Так будь уверен — он тебе все с радостью дополнит.

Он скажет, — "ах, так вы про этого!", — и сына сэром или другом назовет.

Рейнальдо.

Смекаю, кажется, куда нас ваша мысль ведет.

Полоний.

Да, вот он сына назовет иль сэром, или другом, или как-нибудь...

О чем я... Клянусь Мессой! Сбился с мысли! Надобно вернуть...

Рейнальдо.

Знакомец сына, многое способен рассказать.

Полоний.

Ах точно! Сэра, друга, джентльмена... — да неважно как назвать,

Тебе он скажет "я же видел этого голубчика назад день, или два",

Ну или ночью, иль наоборот, с утра,

Он вместе с тем был, или с той,

Один был, или был с гурьбой,

Здесь пьянствовал, там в карты продувался,

А тут в бутик иль по борделям собирался.

Итак, на мелкую наживку лжи, — почуешь как клюет, —

К тебе на крюк большая рыба правды приплывет.

Анализ ловкий, мы с тобою проведем,

И истину узнаем обходным путем.

Ну как мой план? Теперь ты мысль словил?

Рейнальдо.

Теперь ее я оценил.

Полоний.

Тогда — пребудет Бог с тобой. Скорее в путь.

Рейнальдо.

Мой добрый лорд, я все устрою как-нибудь.

Полоний.

Ты склонности его приметить постарайся.

Рейнальдо.

Да, я построюсь.

Полоний.

Пусть сам раскроет все, ему ты не мешайся.

Рейнальдо.

Нет, не помешаюсь.

Полоний.

Как лучше действовать, на месте сам решай.

Ну в добрый путь, прощай, прощай.

(Рейнальдо уходит)

(Входит Офелия).

Полоний.

Что вдруг?.. Офелия? А что с тобой стряслось?

Офелия.

О боже! БОЖЕ! Что за страх мне испытать тут довелось!

Полоний.

По поводу?! Скажи во имя Бога.

Офелия.

Ох, дай мне успокоится немного...

Я вышивала в комнате, за дверью шум, и вскоре,

Ввалился Гамлет, в незастёгнутом камзоле.

На голове нет шляпы, а штаны , —

Аж до лодыжек были спущены!

Лицо его, — что дух из преисподней,

Что мне внушить явился страх Господний.

Полоний.

Неужто так он обезумел от любви?

Офелия.

Не знаю, как это ни назови,

Меня он напугал.

Полоний.

Но что же он сказал?

Офелия.

Он подошел ко мне, и за запястье ухватил,

Затем на всю длину своего дрына подступил,

Меня он как художник взглядом изучал,

А сам моей рукой он свой рычаг качал.

Под небольшую дрожь руки моей,

Он трижды голову склонил аж до плечей,

И наконец — вздохнул, так глубоко,

Как будто этот вздох мог сокрушить его,

И дух его покинуть мог бы тело.

...Когда свое закончив дело,

Меня от отпустил,

И к двери отходил,

То на меня через плечо смотрел,

Но ни на стену, ни в косяк не налетел,

Так, до последнего, пока не скрылся.

Он на меня очами наводился.

(Полоний некоторое время молча лупает глазами и соображает).

Полоний

Пойдем, пойдем, со мной. Иду искать я короля.

Это... экстаз любви. Порой насилием себя,

Он от избытка чувства проявляет,

Когда природу страсть преображает.

Мне жаль... А ты сама, ему слов резких не бросала,

Что стали бы причиной этого скандала?

Офелия.

Нет, добрый лорд. Но помня ваш приказ.

Его вниманья знакам я дала отказ.

Полоний.

Вот — потому-то он ополоумел и взбесился.

Жаль, что понять его получше сам я поленился,

Я думал, ты лишь легкая интрижка для него,

Увы, моя предосторожность, — вот причина для всего,

Но старикам всегда присуща осторожность,

Где юность видит лишь беспечную возможность.

Скорей, скорее — к королю пойдем.

Самим поведать лучше обо всем.

Скрывая больше мы проблем получим,

Чем если явно сей конфуз озвучим.

(Уходят)

Акт 2, Сцена 2.

(Входит Клавдий, Гертруда, Розенкранц, Гильдерстерн, и сопровождающие).

Клавдий,

Любезнейшие Розенкранц и Гильденстерн

Мы рады видеть вас средь наших стен,

За вами по необходимости послали,

О превращеньи Гамлета вы что-нибудь слыхали?

Мы затрудняемся, как сей недуг назвать,

Будто совсем другая личность, нам его и не узнать.

Похоже смерть отца так на него влияет,

Что Гамлет сам себя все меньше понимает.

Мое прошу исполнить я желанье,

Ведь с Гамлетом вы вместе получили воспитанье,

Близки вы с ним повадками и возрастом,

Так удостойте нас побыть здесь, и при том,

Его вы, развлекая, постарайтесь прояснить,

В чем суть недуга, и какое нам к нему лекарство применить.

Гертруда.

О, вас, о добрых джентльменах, Гамлет часто вспоминал,

Нет двух иных на свете, к кому чувство большей дружбы он питал,

Коль согласитесь нам помочь, и свой досуг здесь провести,

Нас это обнадёжит, и большую пользу может принести.

Конечно, вашу помощь в памяти мы сохраним,

И вас по-королевски — отблагодарим.

Розенкранц.

Ваше величество, мои король и королева,

Над нами вы имеете все право сюзерена,

Зачем же вам себя так умалять, — нас умолять,

Когда вы можете приятный нам приказ отдать?

Гильденстерн.

Мы оба повинуемся, согнули спины мы, как только можем,

Чтоб свою службу положить у трона вашего подножья,

Клавдий.

О, Розенкранц и Гильденстерн, мы за галантность вас благодарим.

Гертруда.

О, Гильденстерн, и Розенкранц, мы вам признательны, за сим,

Я вас молю, тогда не медлите, скорей идите,

И сына моего, что так неузнаваем, навестите.

Эй, кто-нибудь! Сюда извольте подойти,

И помогите джентльменам Гамлета найти!

Гильденстерн.

Пусть волей Неба, наше пребывание здесь пользу принесет.

Гертруда.

Аминь! Пусть Небо сделать так не преминет.

(Розенкранц, Гильденстерн, и часть сопровождающих уходит).

Входит Полоний.

Мой добрый господин! Вернулись наши из Норвегии послы.

И вести их для нас приятностью полны!

Клавдий.

О мой Полоний, — добрых ты вестей всегда гонец.

Полоний,

Не правда ли, мой лорд? Ведь вы мой сюзерен, и ваш венец,

Велит мне исполнять пред вами службы долг, как перед Богом,

Я исполняю долг спасения души; — что говорит о многом.

И ведь не только за политикой я поспеваю уследить,

Я полагаю, что уверенно могу вам сообщить: —

К безумству Гамлета сыскал я ключ, могучим умозаключеньем!

Клавдий.

Скорей же говори! Я жажду с нетерпеньем!

Полоний.

Уж лучше вы вернувшихся послов сперва заслушайте,

А моя новость, как финал для пира — вы ее последней "скушайте".

Клавдий.

Да будет так, — вели ввести послов!

Я с благодатью слушать их готов.

(Полоний выходит).

Клавдий,

Ты слышала его слова, любезная Гертруда?

Он смог сыскать причину, по которой Гамлету так худо.

Гертруда.

Боюсь, причина та, — не что иное,

Как смерть его отца, да скорый брак с тобою.

Клавдий.

Чтож, скоро мы все лишнее отсеем,

И истина для нас останется трофеем.

(Снова входит Полоний с Вольтимандом и Корнелием).

Клавдий.

Добро пожаловать, любезные друзья.

Какие ж новости от "брата" моего, — норвежцев короля?

Вольтиманд.

Передает он вам свой искренний привет и всяческие пожеланья,

Как вашу весть узнал, — так сразу подавил племянниковы притязанья.

Ведь думал он, что против Польши войско собирает Фортинбрас.

А пригляделся, — обнаружил, что приготовленья эти против вас.

Был так он огорчен, что возраст и недуг преодолел,

И Фортинбраса сразу взять под стражу повелел!

Король племянника так отчитал сурово,

Что тот поклялся никогда не выступать против вас снова.

После чего король Норвегии от счастья воссиял,

Три тыщи златом в год он племяшу на содержанье воинов дал!

И поручил, он Фортинбрасу — дальше с Польшей воевать,

А вас, — Ваше величество, — просил одну услугу оказать...

(Вручает королю письмо).

...Смиренно просит он любезнейшего разрешенья,

Чтоб Фортинбраса войско через ваши двинулось владенья,

Конечно соблюдая все кондиции,

Которые он расписал в своей петиции.

Клавдий (Вольтиманду и Конрнелию).

Весьма доволен я! Письмо конечно прочитаю,

И как ответить, вдумчиво поразмышляю.

Вам же друзья, спасибо за труды; всем б службу так справлять!

Сегодня ночью, будем с вами вместе пировать.

Открыт для вас стол щедрый мой,

Добро пожаловать домой!

(Вольтиманд и Корнелий уходят).

Лорд Полоний.

Как это дело хорошо завершено!

Теперь же господин мой и мадам, должно быть вам объяснено,

Что объяснять в чем долг слуги, и в чем величье короля,

И почему день — это день, ночь — это ночь, и чем ночь отличается от дня, —

Пустая трата времени. Известно всем, что краткость — остроумия душа,

Занудство ж многословное — смерть остроумья. Потому и я, спеша,

И лишних слов не тратя, буду краток. Ваш благородный сын — безумен.

Безумцем называю я его. Ведь как еще назвать того, кто ныне неразумен?

Ведь мы разумного безумцем не ославим?

(Получает уничтожающий взгляд от королевы).

Но, впрочем, эти размышленья мы оставим...

Гертруда.

Ближе к сути. Меньше вязи слов.

Полоний.

Мадам, клянусь, вязать я не люблю, и ныне не готов.

Увы, безумен — это правда, нам его по правде жаль,

И жаль, что это правда. Но откинем вдаль,

Вязь слов. Признаем просто — есть безумия дефект.

Осталось выяснить откуда проистек этот эффект.

Верней сказать — найти дефекта этого причину.

Что дал эффект, что всех нас вверг в кручину.

Итак, отбросим лишнее, остаток же от лишнего и сможет нам помочь.

Остаток же таков: Примите к сведенью, — что у меня есть дочь.

Она — дочь что имею — в своем послушании примерна,

(Вынимает пачку писем).

Дала мне эти письма. Вы послушайте, поймете все наверно.

(Читает письмо Гамлета).

"Кумиру духа моего, Офелии чудесной,

Которую зову я девою небесной,

Что в мире больше всех украшена..."

(Отрывает взгляд от письма).

Украшена он пишет, вот те на!

Подарками своими угождал,

И намекает — мол, я украшал!

Плохая фраза, пошленькая фраза,

Но вы дослушайте, — я дочитаю разом.

(Снова читает из письма)

"...А на ее великолепной, белой будто снег груди..."

Гертруда.

Так-так, постой-ка, ну-ка погоди.

Это от Гамлета до дочери твоей пришло?

Полоний.

Мадам, терпения минуту, дочитаю вам письмо.

(читает)

"Ты усомнись, что звезды из огня.

Ты усомнись, что солнце движется не зря.

Ты усомнись, что правда — эта ложь.

Но лишь мою к тебе любовь сомнением не трожь..."

Бесценная Офелия, не лучший из меня поэт.

Стихами чувства выразить, увы, уменья нет.

Но больше, чем кто-либо сможет, я тебе люблю.

Ты в это верь, о моя лучшая, адью.

Дражайшая моя, прощаюсь ничего не утаив,

Твой Гамлет. Твой навеки, пока жив."

(Отрывается от письма).

В прилежном послушании дочь показала,

Где-как общались, время, место — я узнал немало.

Все-все поведала и ничего не позабыла.

Клавдий.

Но как она его любовь заполучила?

Полоний.

Что вы думаете обо мне, милорд?

Клавдий.

Благородный ты человек, нам в служении верен и тверд.

Полоний.

Ваше лестное мнение есть мне чем доказать.

Ведь когда их любовь на крыльях вверх начала воспарять,

Не имел я и шанса до срока узнать о том,

Ведь тружусь постоянно, а не картишки праздно мечу за столом.

Но как только я об этом конфузе прознал,

Я своей возлюбленной дочери сразу сказал:

Мол, лорд Гамлет — принц, до него тебе, как до звезды.

Прекрати с ним общаться, чтоб не случилось беды.

Дверь запри, ни письма̀ ни подарка его больше не вздумай принять,

И она как прилежная дочь, мой мудрый совет, кинулась выполнять.

Ну а Гамлет, отвергнутым будучи, впал сперва в печаль,

А оттуда в депрессию, из нее в растерянность, а потом, — как ни жаль,

Впал в безумие, и в тот бред, что к жизни вокруг нетерпим,

То есть в то, из-за чего мы теперь о нем так скорбим.

Клавдий.

Думаешь, в этом сокрыта причина?

Гертруда.

Весьма возможно; он же мужчина.

Полоний.

Хотел бы знать, случалось ли такое,

Чтоб я сказал одно, — а выяснилось вдруг другое?

Клавдий.

Насколько помню, нет.

(Полоний, указывает на цепь лорда-камергера на своих плечах).

Снимите эту — с этих, — если окажется, что моя версия бред.

Уж коль обстоятельства вдруг на след меня навели,

Я истину отыщу всегда, хотя б в самом центре Земли.

Клавдий.

Все же, проверить твою гипотезу нам бы не помешало.

Полоний.

Хм, знаете, ведь бывает, что Гамлет подолгу гуляет там, где огромная зала...

Гертруда.

И правда, часто слоняется он там, между стен.

Полоний. (Клавдию).

Я выпущу к нему дочь, а мы спрячемся за гобелен.

Оттуда за их встречей легко сможем понаблюдать.

И если не из-за любви к ней Гамлет стал разум терять,

То мне не первым советником в нашей державе быть,

А только на ферме свиней и ослов разводить!

Клавдий.

Попробуем, что предлагаешь ты, предпринять.

Гертруда. (Выглядывает за дверь и видит там приближавшегося Гамлета с книгой)

Смотрите, бедняга идет прямо к нам. Видно думает здесь почитать.

Полоний.

Прочь, умоляю. Оба скройтесь из виду!

Сейчас возьму его "на абордаж", и закручу нашу интригу.

Клавдий с Гертрудой быстро уходят.

Входит Гамлет, на ходу читающий книгу.

Полоний.

С вашего разрешенья, — как мой добрый Гамлет поживает?

Гамлет.

Милостью божьей, — процветает.

Полоний.

Мой лорд, меня вы узнаете?

Гамлет.

Прекрасно знаю. Ты торгаш искусный в счете.

Мохнатых мелких шкурок продавец,

Что девы прячут, до похода под венец!

Полоний.

Ошиблись вы милорд. Торговля шкурами, — я не отмечен в этом.

Гамлет.

Тогда хотел бы я, чтоб ты был честным человеком.

Полоний.

Мой лорд. — я честен!

Гамлет.

О, кто честностью известен, —

Так мир устроен, одного хотя б найти,

В толпе из тысяч десяти.

Полоний.

Отметили вы очень верно, лорд мой.

Гамлет.

Вот солнце, что у нас над головой,

Лучами теплыми собачий труп ласкает,

И тем личинок мерзких в нем рождает.

Так бог целует падаль. У тебя есть дочь?

Полоний.

Есть, правду вы сказали, в точь.

Гамлет.

Под солнцем пусть не ходит, ведь зачать — благословенье.

Но что она зачнет, — то будет страшное явленье.

Так что — поберегись.

Полоний, (в сторону, тихо).

Твердит о дочери... все не уймется, хоть окстись,

А ведь сперва меня он вовсе не узнал,

И даже шкурами торговцем обозвал.

Как далеко и как же сильно его разум заплутал,

Поистине, я юным так же от любви страдал.

Попробую с ним снова разговор начать....

(Гамлету).

Милорд, что вы изволите читать?

Гамлет.

Слова, слова, слова.

Полоний.

А книга, — всеж, про что она?

Гамлет.

Сплошная клевета. Сатирик-плут здесь врет,

Что борода седая на лице у стариков растет.

Что лица их морщинами изрыты,

Глаза слезами мутными, как янтарем покрыты,

Что ум у них уже изрядно притупился,

И между бедер инструмент поизносился.

Хоть описание его меня как будто убеждает,

Однако, думаю, что он неправду излагает.

Вот ты, — коль нужно, то сдаешь назад, как краб ползет,

Так ловко, — что и время за тобою вспять пойдет!

И потому, хоть лет тебе и сильно больше, чем есть мне,

Я думаю, наш возраст уже где-то наравне.

Полоний, (В сторону).

Безумен. Но в его безумии своя система; вот ее б сыскать...

(Гамлету)

Милорд, быть может, вы желаете на воздух выйти, погулять?

Гамлет.

На воздух, — суть на Небо, — путь лежит через могилу.

Полоний.

Действительно...

(В сторону) Как иногда его ответы попадают "в жилу".

Его безумье — мысли стрел прям в яблочко вгоняет,

Там, где рассудок с рассужденьем близко в цель не попадают...

Так, ладно, мне пора с ним распрощаться.

И встречу с дочерью ему устроить постараться.

Полоний. (Гамлету)

Мой господин, прошу смиренно, отправится мне долг мой исполнять,

И время более у вас не отнимать.

Гамлет.

Отнять вы можете лишь то, — что сам без страха отдаю;

Лишь жизнь мою. Лишь жизнь мою. Лишь жизнь мою.

Полоний.

Кхе-кхе... Прощайте, и пусть свет рассеет мрак.

Гамлет. (В сторону)

О, скучный, старый ты дурак.

(Полоний уходит).

(Входят Розенкранц и Гильденстерн).

Полоний.

Вы Гамлета искали — вот же он стоит.

Розенкранц. (Полонию).

Спасибо, Бог вас сохранит.

Полоний выходит.

Гильденстерн.

Мой почтенный лорд.

Розенкранц.

Лорд самый дорогой.

Гамлет.

Кого я вижу вдруг рядом с собой?

И Розенкранц и Гильденстерн, здесь оба?

Вы мои славные и добрые друзья до гроба!

Как поживаете?

Розенкранц.

Как всякий, кто жизнь свою обычную живет.

Гильденстерн.

Уже мы счастливы, — коль жизнь больших потерь не принесет.

Фортуна нас губами не лобзает...

Гамлет.

Но и к ногам своим не повергает?

Розенкранц.

Пожалуй, что не первое и не второе.

Гамлет.

Выходит, вы посредь, — у талии? Иль ниже, — в ее мягоньком "бутоне"?

Гильденстерн (смеется).

Ну да, пасемся у ее интимных мест.

Или стараемся хотя бы быть окрест.

Гамлет.

Пасетесь там, где нужно. Ведь Фортуна — шлюха; всем известно...

Ну ладно, есть ли у вас новости? Мне интересно.

Розенкранц.

Плохих — особо никаких. Быть может это признак, что мир честнее стал.

Гамлет.

Раз честней — видать, почти что Страшный Суд настал.

Но признаков, что ваша новость — правда, что-то незаметно...

Друзья, позвольте мне спросить вас более конкретно:

Пока что невдомек моему слабому уму,

Зачем Фортуна вас закинула сюда, в тюрьму?

Гильденстерн.

Тюрьма?!

Милорд, категоричны вы весьма.

Гамлет.

Да, Дания — тюрьма. Разве она еще на что похожа?

Розенкранц.

Раз так, тогда весь мир — темница тоже.

Гамлет.

Да. И хорошая темница; много разных отделений,

Но Дания — из худших филиалов, вне сомнений.

Розенкранц.

Мы... думаем иначе, господин.

Гамлет.

Это нормально. Мир во мненьях не един.

Нет в мире ни хорошего и ни плохого,

Оценка нашего мышленья — вот всему основа.

И для меня это — тюрьма.

Розенкранц.

Возможно, для амбиций ваших, край наш просто мал весьма.

Гамлет.

Да боже ж мой! Замкни меня в орех.

Я в скорлупе его считал себя б свободней всех,

Когда бы мне плохие сны не снились.

Гильденстерн.

Так, видно, в ваших снах честолюбивые мечты укоренились.

Ведь все стремленья наши — лишь отраженья наших снов, или мечты.

Гамлет.

Сам сон — лишь тень; не прочную основу для стремлений видишь ты.

Розенкранц.

Ну, да, стремленья наши — изменчивы, как облака, ей-ей.

И потому они лишь — тени от теней.

Гамлет.

По-твоему судить — нет ни героев, ни монархов; их не существует,

Ведь раз стремленья нет, — нет и успеха, всех успешных беднота в мечтах рисует...

Пойдемте-ка во двор. Клянусь Всевышним, я уж утомился рассуждать.

Розенкранц и Гилденстерн.

Идем. Мы вас там будем ожидать.

(Гамлет, Гильденстерн и Розенкранц выходят во двор).

Гамлет (меняет тон).

Я к слугам вас своим не стану причислять,

Затем, чтоб вас таким сравнением не оскорблять;

Мне худо слуги служат, честно вам скажу,

Как у проверенных друзей я вас спрошу: —

Что вас сюда заставило прибыть?

Розенкранц.

Мы только вас явились навестить.

Гамлет.

Я беден так, что и на благодарность скуповат,

Но вам друзья спасибо, вас я видеть рад.

Жаль лишь, что нищей благодарности цена, —

По ценности полпенни лишь равна.

Теперь ответьте мне — за вами посылали?

Вы точно сами меня видеть пожелали?

Вы по свободной воле нанесли мне свой визит?

Будьте честны. Ну? Ну?! Кто сам заговорит?

Гилльденстерн.

Милорд... от нас услышать — что хотите?

Гамлет.

Да что угодно, — лишь по делу говорите.

Ты вызван был сюда. — Тебя взгляд выдает.

Ты слишком скромен, твоя скромность неискусно врет.

Я знаю, — добрые король и королева за тобой послали.

Розенкранц.

С какой же целью?

Гамлет.

Я хочу, чтоб вы мне рассказали!

Я заклинаю вас, — былой товарищей игрой,

Совместной юностью, любовью что была, и той,

Что еще есть, — вы только мне пожалуйста не врите,

Вас вызвали. Ну! — Прямо мне скажите!

Розенкранц (Гильденстерну).

Ну и, — что ты готов ему сказать?

Гамлет.

Смотрю внимательно, как станешь отвечать.

Во имя дружбы, не высчитывай, — поторопись с ответом.

Гильденстерн. (Опустив голову)

Милорд, нас вызвали, признаюсь в этом.

Гамлет.

Вас вызвали. И я могу вам рассказать,

Зачем. Чтоб не пришлось вам дальше отвечать.

И чтобы ваша птичка-репутация пред королевой с королем,

Не поплатилась ни одним своим красивеньким пером.

Шарада не сложна, но почему-то, упражненье,

В дедукции, не вызывает прежнего веселья...

Итак, в последний период, (с чем это связано не знаю),

Веселость потерял, и сам себя я не напоминаю,

От всех привычных упражнений отстранился,

И мир в моем воображении переродился,

Земля мне кажется скопленьем голых скал, и жизни нет на них.

Прекрасный небосвод и воздух — газов взвесь чумных.

А человек! — Как его разум благороден.

Как к безграничным он свершениям способен.

Подобен ангелам он в действиях своих, во многом.

А разум неохватный — самому подобен Богу.

Он — украшенье мира, и животных всех венец.

А для меня он — пыль простая. Все, конец.

Меня уже ни мужики, ни женщины не восторгают...

Эй! Что это в моих словах вас вдруг так улыбает?

Розанекранц.

Кхм... Мой лорд, в уме я ничего такого не держал.

Гамлет.

Так почему, на "мужики не восторгают", — ты чуть не заржал?

Розенкранц.

Я ж о другом. Раз люди вас не восторгают, — я подумал, какой скоро,

Прием неласковый получат едущие к вам сюда актеры.

Мы на пути сюда сподобились повозки их остановить, и поманить,

Они теперь и едут — что свои услуги предложить.

Гамлет.

Напротив! Гость желанный, кто играет короля,

И уваженья дань получит от меня.

И рыцарь-приключенец должен одолеть врага мечом.

Влюбленный должен быть любимой увлечен,

Смутьян в финале должен обрести покой,

А клоун смешить, чтобы каждый гоготал как сам не свой,

А "леди"... — ведь юнец ее играет, — пусть болтает, как на душу Бог положит,

Иначе ей и белый стих не слишком-то поможет.

Трубачи трубят о прибытии.

Гильденстерн.

Попомни их... Вот и актеры уже здесь.

Почти догнали о своем явленьи весть.

Гамлет (Гинденстерну и Розенкранцу).

Чтож, джентльмены, — рад вам в Эльсиноре.

Позвольте ваши руки, — жму их крепко, чтобы вскоре,

Когда актеров буду я приветствовать, не показалось вам,

Что их я труппе перед вашей предпочтение отдам.

И все ж... обмануты мой "дядь-отец" и "тетя-мать".

Гильденстерн.

В чем обманулись, если вы изволите сказать?

Гамлет.

Я псих, лишь если только ветер — норд-норд-вест.

При южном, — различаю ястреба и цаплю; (и что ястреб цаплю съест!).

Входит лорд Полоний.

Пусть благодать прибудет с вами, господа!

Гамлет (Гильденстерну и Розенкранцу, тихо)

Послушай, Гильденстерн, и ты, — дай уши мне сюда:

Сейчас седобородый к нам младенец подойдет,

Он все пеленочек своих никак не расплетет.

Розенкранц.

Ну если расплетет, — то скоро в них вернется.

Ведь говорят, что старикам второе детство достается.

Гамлет.

Я предрекаю, — он приперся об актерах сообщить.

(Подмигивает Гильденстерну и Розенкранцу)

А ну-ка, помогай мне разговор другой изобразить:

(Повышает голос, как бы продолжая другой разговор)

...Вы правы, в понедельник дело было, в третьем кажется часу...

Полоний.

Мой лорд, я новость свежую для вас несу!

Гамлет.

О новость? Свежая? Ее такой любой считал, —

Когда в античном Риме комик Росций выступал.

Полоний.

Мой господин, — актеры прибыли сюда.

Гамлет.

Бжж... Бжж... Здесь где-то кажется жужжит пчела.

Полоний.

Милорд, клянусь я честью...

Гамлет.

Я поражен вашей новейшей и вернейшей вестью,

Небось найдется и другая, ах! —

В повозках, едучи, актеры все сидели на задах.

Полоний.

Это лучшая труппа в мире! Все умеют, и все играли.

Комедии, истории, пасторали,

И историческую пастораль, и пастораль комическую,

И даже трагически-историческую,

И траги-коми-истор-пастрольную! —

Все исполнит труппа профессиональная,

Плавт для них не слишком легок, а Сенека — не слишком тяжел,

Вот о чем вам, милорд, рассказать я пришел.

Гамлет, (закатывает глаза).

О Иеффай, Израилев судья , — какое же сокровище ты погубил!..

Полоний.

Что же за ценный предмет у этого Иеффая был?

Гамлет.

Разве не знаешь? Была у него прекрасная дочь.

Любил он ее больше, чем человек может мочь.

Полоний (в сторону).

О дочери все твердит, как его не развлекай...

Гамлет.

Разве не прав я, а, старина Иеффай?

Полоний.

Если, милорд, Иеффаем хотите вы меня звать,

Действительно, дочь у меня, и ее люблю, чего тут скрывать.

Гамлет.

Нет, вовсе одно не следует из другого.

Что есть, и что любишь. Что есть, и что будет. — Первое не течет из второго.

Полоний.

А что же мой лорд, тогда одно из другого должно проистекать?

Гамлет.

Эта ж баллада известна всем, ее и ты должен знать:

"...Вот так, по жребию что сам Господь желал ему вручить"

"Все и произошло, как и должно было происходить..."(с)

Ты бы послушал эту песню благочестивую сам,

Тогда поймешь лучше, чем я напевом тебе передам,

Любимая дочь... Неосторожным словом и глупым стараньем,

Обрек Иеффай ее на смерть: — на жертвенное закланье.

Входят несколько актеров.

Гамлет.

Добро пожаловать, мои вы мастера. Рад видеть вас!

О "старый" юный друг! Ты бороду завел с тех пор, как виделись в последний раз.

И как же ты теперь играть собрался юных дев?

А голос тонкий твой не огрубел? Он не утратил золотой напев?

Добро пожаловать вы все. С большим мы ждем вас интересом.

Но вы же помните — что не подобны мы из Франции повесам;

На все что видим не бросаемся. А ну-ка, — класс свой докажите:

Речь страсти полную нам прямо здесь произнесите!

Первый актер.

Какую ж речь милорд, хотите, чтобы я сказал?

Гамлет.

Однажды видел я твой монолог (из пьесы), популярности он не снискал.

Прославлена раз, или два, но не была оценена толпой.

Для них изысканная слишком, но прекрасно понятая мной,

Да и другими, кто куда как более меня в искусстве понимали.

Все называли пьесу превосходной, с одобрением упоминали,

Там сцены сильные, изложено все вроде просто — а хитро.

И никаких намеков острых, для пикантности, в ней не было дано.

Там автор написал все без жеманства, я сказал бы честным методом,

Красивым и изящным языком, но без излишества при том.

И монолог один меня там очень зацепил и взволновал;

То был рассказ Энея , где Дидоне он о странствиях своих повествовал,

Особенно момент, — когда он говорит,

О том, как же его отец — Приам, — жестоко был убит.

И если помнишь наизусть ты этот монолог,

Произнеси, чтоб я все вновь представить мог.

Как это там... "Суровый Пирр, подобно тигру..."

Там с Пирра началось, и ты с него начни свою игру.

"Суровый Пирр от нетерпения дрожал,

Еще когда свернувшись, он внутри троянского коня лежал.

С другими греками, для маскировки вымазавшись в черный цвет,

Черна их краска, ночь черна, но все ж — черней их цели нет.

Теперь же красный — он в крови невинных жертв, весь с головы до пят, —

По улицам бежит, и равным жаром от пожаров и от гнева он объят,

Глаза его — как будто пара дьявольских карбункулов сияют,

Приама старого искал, — и вот его он настигает!.."

Ну, вот отсюда сможешь монолог ты продолжать?

Полоний.

Бог свят, милорд, — вы сами замечательно сей монолог могли бы исполнять!

Первый актер.

"Увы, стал стишком стар, как понял с горечью Приам,

Старинный меч был выбит, и упал; тяжел его рукам.

А Пирр от ярости рыча, разил его своим мечом.

И пал Приам, уже без жизни, кровью обагрен.

Как умер царь, так умер его город — Илион,

И будто от удара по царю, дворец, пылая,

Вдруг тоже рушится, на миг убийцу Пирра оглушая.

Так на секунду Пирр застыл с рукою вознесенной,

Злодей, — как будто на холсте запечатленный.

Мгновенье тишины, — как будто в "глазе бури" он стоял,

Но вот очнулся, — и помедлив, новых жертв искать он побежал.

Так пал "удачливый" Приам... Фортуна, шлюха! Прочь ее гоните!

О боги, всем своим собраньем, у Фортуны власть вы отнимите.

Сломайте колесницу триумфальную ее.

И с небосвода сбросьте, — это не богиня а жулье!

Полоний.

Уж больно длинно, тут неплохо было б сократить.

Гамлет. (Полонию).

Цирюльник так же скажет, — когда бороду твою возьмется брить.

(Первому актеру)

Не обращай внимания, — ему б лишь пляску иль похабный анекдот,

Чуть что серьезнее — так он зевотой набок рот свернет.

Ты продолжай. К Гекубе — суть — жене Приама, перейди.

Первый Актер.

"Поругана Гекуба. Вздохи рвутся из ее груди..."

Гамлет.

Поругана, — то есть и муж убит, и лишена вдобавок чести...

Полоний.

Поругана? Поругана! Тут пьеса стала интересней!

Первый Актер.

"Поругана Гекуба. Вздохи рвутся из ее груди...

Рыдая горькими слезами, мечется пожаров посреди,

Недавно лишь в короне, в мантию бесценную облачена.

Теперь лишь в одеяло впопыхах завернута она.

Едва прикрыты бедра, и то лоно, что давно,

Обильным детородством так истощено...

И если бы смертному ее тогда случилось увидать, —

Фортуну бросился бы громко проклинать.

Но даже боги... — Пирр с убийством не спешил,

Сперва в забаве злобной он Приаму руки отрубил, —

Когда Гекуба это увидала, —

Она такой надрывный крик издала,

Что боги, если бы хоть чуть их беды смертных волновали, —

То слезы б, как кометы с неба вниз упали."

Полоний (Актерам, про Гамлета).

Смотрите, слезы на глазах, он побледнел и взмок.

Остановите этот монолог!

Гамлет.

В порядке я... Потом мне дочитаешь... Я в порядке...

(Полонию).

Мой добрый лорд, прошу вас, приглядите, чтоб в достатке,

Актёры в этом доме пребывали.

И никакой нужды не знали.

Они — актеры, нашу жизнь играют,

Достоинства и недостатки наши отражают.

Уж лучше после смерти от потомков скверный отзыв получить.

Чем пока живы мы, — актерами осмеянными быть.

Полоний.

Милорд, я позабочусь, так чтоб каждый по своим заслугам получил.

Гамлет.

Ох!.. Лучше отнесись, — неужто я так худо изложил?

Если всем только по заслугам воздавать, —

Так никому тогда кнута не избежать.

Гостеприимное к ним отношение, —

Твоих же собственных достоинств украшение.

Коль отнесешься хорошо, хоть и заслуг их мало знаешь,

То сам себя своею щедростью ты возвышаешь.

Веди их, знаешь уж куда.

Полоний (актерам).

Со мной пойдемте, господа.

Гамлет.

Ну что, друзья — за ним идите.

А завтра — пьесу покажите.

(Полоний, и все актеры уходят. Кроме первого актера, его Гамлет задерживает).

Гамлет.

Старый друг, а сможете ли вы сыграть "Убийство Гонзаго"?

Первый актер.

Да милорд. Материал знаком, подготовки долгой не надо.

Гамлет.

Материал как раз придется чуть изменить.

Речь в двенадцать-шестнадцать строк, — успеете вы изучить,

Если я запишу, вставлю в текст, и принесу тебе скоро?

Первый актер.

Сделаем в лучшем виде. У меня в труппе опытные актеры.

Гамлет.

Хорошо. Тогда за тем господином иди.

Да смотри, сдержись — его не дразни.

(Первый актер уходит).

Гамлет (Гильдернстерну и Розенкранцу).

Мои добрые господа, я вас оставлю пока.

Еще раз, — привет в Эльсиноре. Вы отдохните слегка.

Розенкранц.

Милорд, — пусть с вами Бог пребудет.

Гамлет.

Да-да, и вас пусть не забудет...

(Розенкранц и Гильденстерн уходят).

Гамлет.

Вот и один...

Какой же я никчёмный сын.

Я негодяй! Последний из рабов!

Но этот-то актер — каков!

Ну разве не чудовищно, как здесь,

Своим воображением он изменился весь?

И слезы на глазах, и в голосе надлом, —

Вот так ради пустышки расстарался он!

Ради Гекубы! Что Гекуба для него, и что он для Гекубы?

А он оплакивал ее, что аж дрожали губы.

Так страшно даже думать, что бы сотворил,

Имей он повод тот, который я недавно получил,

Он сцену заливал бы всю горючими слезами,

Он всех бы поражал ужасными речами,

Что удивили б невинных, а виновных бы — свели с ума.

Вот это вам была бы кутерьма.

А я... Лишь бестолково здесь слоняюсь.

И как мечтатель от реальных дел все уклоняюсь.

Отец лишился, жизни, он всего лишен!

Я ж со своим кудахтаньем смешон.

Я трус? — Конечно, ктож меня злодеем назовет.

А был бы посмелее — так по трупам бы пошел вперед!

Я б вырвал потроха у этого предателя, ничтожного раба,

И змеям бы скормил, пока он был бы еще жив едва-едва!

Вот это месть!.. Но что я за осел?

Отец убит, а я уже своим воображеньем побежден:

Вместо реальной мести душу отвожу убогими мечтами,

Как поварёнок кухонный, меж старших тумаками...

Тьфу на тебя! Мозг в кучу надо свой собрать!

Итак, не помню где, но приходилось мне слыхать,

Случалось, негодяи, что за пьесой наблюдали, —

Сюжет и грех их коль похожи, — себя сами выдавали.

Ибо убийство, языка хоть не имеет — а кричит,

Внутри злодея, — так и сам он не всегда смолчит.

Велю актерам, я спектакль поставить так, чтоб дядя увидал.

Похожее на то, как мой отец от яда умирал.

А сам за ним я пристально устроюсь наблюдать,

Коль он виновен — даже по морганью глаз смогу понять.

...Тот "дух отца" что мне изволил появляться.

Возможно — дьявол. А уж тот и рад стараться,

Скормить нам ложь под видом истинны святой.

Чтоб дел наделав — мы простились со своей душой.

Мне нужно убедиться, что я действую не зря.

Спектакль — вот что раскроет совесть короля!

Акт 3, Сцена 1.

(Входят Клавдий, Гертруда, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн).

Клавдий.

На поводу у обстоятельств вам не надо плыть,

Активней нужно вам разведку проводить,

Приблизились ли в правде? Почему покой он утерял,

И отчего безумным стал?

Розенкранц.

Сказал, — расстроенным себя он ощущает.

Но о причинах молвить не желает.

Гильденстерн.

Не можем выяснить, что так его терзает.

От разговоров о здоровье — ловко ускользает.

С безумной ловкостью от всех вопросов он ушел.

Гертруда.

Но принял вас — хотя бы хорошо?

Розенкранц.

Как джентльмен он, в основном, нас принимал.

Гильденстерн.

Но для того характер свой превозмогал.

Розенкранц.

Скупился нам вопросы задавать,

Но очень вольно мог на наши отвечать.

Гертруда.

Пытались вы его в забавы затянуть?

Розенкранц.

В пути актеров встретили, сюда их убедили заглянуть.

Когда ему о том сказали,

Его мы радость увидали.

Он с ними представление изволил обсуждать,

Планируют спектакль в этот вечер дать.

Полоний,

Святая правда, так оно и есть.

И он просил меня и вам озвучить вот какую весть.

Весьма ему поднимет настроенье,

Если король и королева тоже заглянУт на представленье.

Клавдий.

От всей души приятно, что смогли его вы так настроить.

Конечно, представление присутствием мы сможем удостоить.

А вы — старайтесь в нем стремленье к развлеченьям укрепить.

Розенкранц.

Милорд, мы будем эту тему проводить.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят).

Клавдий.

Гертруда, милая, оставь ты тоже нас,

За Гамлетом послали мы, чтоб он сейчас,

С Офелией, как бы случайно, встретился здесь, в холле.

А мы с Полонием — отцы — законные шпионы поневоле,

Укроемся, наточим остро уши,

И будем разговор их откровенный слушать.

И выясним по речи Гамлета, да и по поведенью.

Действительно ль безумен от любовного томленья,

Иль нет.

Гертруда.

Должна я слушаться тебя, мой свет.

А ты, Офелия, — желаю, чтобы образ добрый и красивый твой,

И вправду был безумью Гамлета счастливою причиной.

А добродетель, что ты явишь, — из безумия пучины,

Пускай его в привычный вид вернет,

Что больше чести вам обоим принесет.

Офелия.

Мадам, я и сама того желаю!

(Гертруда уходит).

Полоний,

Офелия, иди сюда родная.

Мы отдалимся, ты здесь встань, и вот — изволь-ка книгу в руки взять,

Так... чтение тебе позволит вид естественный принять,

Известно ведь, что маску благочестья нацепить,

Сам дьявол любит, чтоб болванов обхитрить.

Король (в сторону).

Как сильно сказано. Случайной фразой совесть мне больную зацепил,

И щеки старой шлюхи, что красивый грим укрыл, —

Не более страшны, чем то, что я свершил,

И краской слов, искусно забелил.

О, — братоубийцы тяжко бремя!..

Полоний.

Гамлет идет. Настало время.

Укроемся, за гобеленом станем.

И наконец-то все узнаем!

(Король и Полоний уходят).

(Входит Гамлет).

Жить, иль не жить, — вот уж вопрос.

Как поступить достойнее? Ответ не прост.

Или удары сволочной Фортуны молча мне терпеть?

Иль против унижений обнажить оружие посметь?

И в той борьбе со всем покончить, — смерть принять.

Ведь смерть — по сути сон, что жаждет нас объять.

И в этом сне все тяготы и униженья мы забудем,

Лишь просто спать, и видеть сны мы будем.

А! Вот загвоздка: — а какие ж в этом "сне" увидим сны?

Вдруг они тоже будут мукой или ужасом полны?

Ведь после этой жуткой жизни, — нам такая пауза нужна,

Чтоб спать без снов, не видя никакого сна.

Лишь страх посмертных ужасов того жить заставляет,

Кто избавления от мук земных столь искренне желает.

Иначе кто бы стал терпеть,

Гнет сильного, и как гуляет плеть,

От гордеца тупого оскорбленья,

Коррупционной власти промедленье,

Чиновника что вусмерть обнаглел,

И превращения любви в бордель.

Страданье вдов заброшенных и неприкаянных сирот,

И что столь часто кто-то рядом впроголодь живет,

Терпеть такое — проще нож в себя вонзить.

Но... стоит только нам вообразить,

Что там, — на неизвестных смерти берегах?

Как душу нам охватывает страх.

Он воле нашей шепотки сомнений добавляет.

И в жалких трусов всех нас обращает.

Поэтому мы и готовы зло привычное терпеть,

А не навстречу злостной неизвестности лететь.

Гамлет (подходя к Офелии).

Прекрасная Офелия!.. О нимфа, — в памяти мой образ сохрани,

В своих молитвах и мои грехи ты помяни.

Офелия.

Мой добрый лорд, как вы во время наших долгих дней разлуки жили?

Гамлет.

О, чудно, чудно, чудно жил, — смиренно благодарен, что спросили.

Офелия. (Приближается ближе к Гамлету) .

Милорд, дары я ваши бережно храню.

Давно их жажду возвратить. Возьмите их, молю.

Гамлет. (Отодвигаясь).

Нет-нет, я... никогда и ничего тебе в дар не вручал.

Офелия.

Мой честный лорд, — прекрасно знаете, что каждый дар ваш обещал.

К нему, в придачу, вы слова столь сладкозвучные совокупляли.

Что каждый дар свой, — для меня в бесценный обращали.

Дары поблекли от разлуки. Обновлю я новым даром память вашу и мою.

Ваш благородный ум не снизит ценность дара, коль его неловко подарю.

Возьмите, лорд мой...

(Офелия тянется к Гамлету, ожидая поцелуя).

Гамлет.

Ха-ха!.. Офелия, ты все еще девица?

Офелия.

Мой лорд? Позвольте удивиться...

Гамлет.

И ты честна?

Офелия.

Что вы имеете в виду? Всегда была.

Гамлет.

Те девственность и честь, — которые иметь так хочешь за собой,

С твоей не должно бы им сторговаться красотой.

Офелия.

Милорд, коль девушка и красоту и честность сочетает,

Так, думаю, союза лучшего природа и не знает.

Гамлет.

Ну да!.. Скорее красота ту честность победит,

И деву — в девку на продажу, в шлюху обратит!

Чем сила честности обратное сыграет,

И красоту на службу добродетели поставит.

Ведь я любил тебя, сильней чем может человек любить...

Офелия.

Вы в том меня тогда сумели убедить.

Гамлет.

Напрасно верила! Мне честность не привить, видать,

К стволу фамильному, как ни старался прививать,

Я не любил тебя. Хотел тебе лишь вдуть.

Офелия.

Значит смогли меня вы еще больше обмануть.

Гамлет.

Уйди в монахини. Зачем тебе средь грешников быть той "коровой",

Что понесет и выродит в мир новых грешных тварей снова?

Я в плане чести, — прочим среди нас под стать,

Но знала б ты меня, — так лучше маме не рожать.

Я горд. И мстителен! И я честолюбив!

Мне мозга не хватает для всех замыслов моих дурных

И времени не хватит мне исполнить прегрешенья,

Что выдумать уже смогло мое воображенье.

Мы все подонки, — никому из нас не верь.

Скорее в монастырь, — и там захлопни дверь.

Где твой отец?

Офелия.

Милорд, он у себя в дому.

Гамлет.

Пускай его запрут, и свой спектакль он там дает себе лишь одному!

Офелия.

Святые небеса! Ему вы помогите; обращаюсь к вам!

Гамлет.

Коль замуж выйдешь, я в "приданное" тебе — проклятье дам!

Будь целомудренна как лед, и будь как снег чиста,

Ты все равно не избежишь хулы; найдутся тут уста.

Иди же в монастырь! Прощай! Скорей беги!

Но если все же выйдешь замуж — дурака в мужья себе бери.

Ведь умного тебе и так придется в дурака перековать.

Так легче сразу с дурака процесс и начинать.

Известно людям, как вы из мужей чудовищей творите,

И заодно о добродетели своей твердите.

Скорей в монастырь, — и дверь заколотить!

Офелия.

О силы неба! Помогите ум ему вы прояснить!

Гамлет.

Я тоже уже понял, что вы "девы" — есть такое.

Бог вам дает одно лицо — косметикой рисуете другое.

Походка ваша — танец тела, чтоб манить.

Вы голосочком нежным навострились говорить.

И клички милые даете всем, мол, "кот-пушистик, посмотри",

Чтоб дураки поверили, будто и правда вы милы внутри.

Прочь с глаз моих! Прочь! Я сошел с ума!

Я обещаю, что зайду на трон едва: —

Я больше ни единой свадьбы не позволю совершить!

Те, кто уже женаты, пусть живут. (Лишь одному не жить).

А остальным счастливцам — я от браков дам покой.

Беги же в монастырь, — да в женский! Не в мужской!!!

(Убегает).

Офелия.

Сколь благородный разум вдруг в убожество упал!

Язык придворного, глаз мудреца, и воина кинжал,

Державы нашей всей надежда на рассвет,

Манер и вкуса образец, изящней его нет,

Он центр взоров всех, — теперь дошел до дна.

И я — из дам несчастней всех, — бедой удручена.

Вкушала я медовые напевы, что дарил мне он,

Теперь колоколов его стал резким и фальшивым звон.

Его цветущий ум, безумие сумело подорвать.

О горе, зная его прежним, — настоящее такое наблюдать!

(Клавдий и Полоний появляются из-за гобелена).

Клавдий.

Любовь? Ну нет. Не в этом его главная струна.

И пусть позиция его мне не вполне ясна,

Но на безумье это не списать.

В душе старается он что-то укрывать,

И если это "что-то" делом прорастет, —

Боюсь нам всем большие беды принесет.

Решенье принял я — все загодя исправлю,

И в Англию я Гамлета отправлю.

Пускай с них дань попробует добыть,

Что как вассалы они нам забыли доплатить,

Возможно море, страны, смена впечатлений,

Излечит его душу от болезненных влечений.

Что думаешь?

Полоний.

Задумка неплоха.

Но все же я по-прежнему пока,

Считаю, что исток безумия в отвергнутой любви.

Ну что, Офелия? — Нет, ничего не говори.

Мы все сумели сами услыхать...

Милорд, вольны вы как хотите поступать.

Но коль позволите, — давайте, когда пьесу отыграют,

Пусть королева-мать его еще раз попытает:

Пусть Гамлета к себе она приватно призовет,

Открыться ей попросит, слезы материнские прольет.

А я, коли позволите, расположусь там, рядом,

Чтоб все удостоверить слухом, взглядом.

Коль не поможет, — в Англию его пошлете.

Ну или где-то в одиночестве запрете.

Клавдий.

Что ж — так тому и быть.

Безумье в королевском доме надо нам избыть.

(Уходят).

Акт 3, Сцена 2.

(Входят Гамлет и актеры).

Гамлет.

Свой текст по роли так произносите, я прошу,

Как вам сейчас свои слова произношу,

Здесь суть не в том, чтоб громче всех вопить,

(Так и площадные глашатаи умеют голосом трубить).

Как топором руками воздух не рубите,

Играя вихрь страстей, всеж красоту движений соблюдите.

До глубины души мне чувства оскорбляет,

Коль олух в парике на сцене "страсть" изображает,

Пытаясь душу рвать, — нам уши в клочья рвет,

Ведь в партере простолюдин подмены не поймет,

Для них лишь корчи рож да шуточки простейшие понятны...

Вы ж так сыграйте, чтобы и ценителям вы были бы приятны.

Первый актер.

Милорд, все сделаем, я вам гарантию даю.

Играя роль, вы душу слушайте свою.

Внутри себя найдете собственную меру,

Чтобы на сцене сплавить вместе слово с делом,

Любое преувеличение здесь даст дурные всходы,

Ведь сам театр по сути — зеркало природы,

Его задача нам людской натуры сущность отражать,

Пред обычаем и нравом — их портреты точные держать.

И если эту меру преступить, —

То лишь невежу можем рассмешить,

Зато ценителя мы только огорчим,

А ведь его оценка в театре всем другим,

По ценности вперед даст фору,

Пусть даже тех других — мы целый зал нагоним свору.

Вот так и вы — не будьте теми, кто убогой речью и движеньем,

Являют заготовку человека, до конца божественного сотворенья.

Первый актер.

Сир, все исполним, как вы и хотите.

Гамлет.

Ага, и "комиков" своих предупредите,

Пусть не импровизируют, и строго держат роль,

А то найдутся те, что зрителей пытаются смешить порой,

В момент, когда тем нужно поразмыслить, и обдумать пьесы ход,

Убогое намеренье, — так лишь актер-дурак себя ведет.

Ну все, теперь иди, готовься к представленью.

(Входят Полоний, Розенкранц, Гильденстерн).

Гамлет, (Полонию).

Как поживаете, милорд? Король придет смотреть сие произведенье?

Полоний,

И он, и королева, скоро будут тут.

Гамлет.

Вы слышали? Пускай актеры все готовиться бегут!

(Полоний уходит).

Гамлет (Розенкранцу и Гильденстерну).

А вы, — актеров сможете поторопить?

Розенкранц и Гильденстерн.

Исполним, раз изволите нам поручить.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят).

Гамлет.

Эгей, Горацио! Поди сюда!

(Входит Горацио).

Здесь, добрый лорд; к вашим услугам я всегда.

Гамлет,

Горацио, из всех людей только с тобой могу я перемолвить честно.

Горацио.

Мой добрый лорд, конечно это очень лестно...

Гамлет.

Не думай, ради голой лести я б не стал так говорить,

Какую выгоду иль продвиженье от тебя я мог бы получить?

Ведь у тебя доходов нет, и все твое "владение", —

Лишь жизнерадостное настроение.

Нет прока в лести беднякам.

Вот где богатство пышное — там льстец уж сам,

Коленные суставы низко подогнет,

И языком засахаренным облизнет,

Места такие, о которых вслух не говорят;

Так с нищетой расчет — угодливость родят...

С тех пор как от условностей мой дух освободился,

Я будто заново на свет родился.

Людские качества стал хорошо я различать,

С тех пор тебя и стал я привечать,

Ты — цельная натура; многое переживая, вслух об этом не переживаешь,

Удары и дары Фортуны — равно ровно ты воспринимаешь.

Не раб страстей, в балансе разум твой и темперамент,

Ты человек — а не танцор под дудку, что в руках Судьбы играет.

Дай мне такого, — в душу я его к себе приму,

Как принял я тебя, по сердцу и уму.

Гхм, ладно... Слишком много говорю я не о том.

Сегодня вечером спектакль сыграют перед королем.

Там сцена есть одна, в ней коллектив актеров повторит,

О чем тебе уже поведал, — как был мой отец убит.

Прошу тебя: со всею чуткостью души, как действие начнется,

Следи за моим дядей, — как он к этой сцене отнесется?

И коль не будет знака, что вину мой дядя ощущает,

Так значит — дьявол в виде призрака отца нас совращает.

И значит мои мысли зря черны как в кузне у Вулкана печь,

Ошибки надо нам любой ценой избечь!

Глаз не своди! Мы оба взор на дядю неотрывно устремим,

И после впечатленья от его реакции сравним.

Горацио.

Добро милорд, — так обещаюсь вам следить,

Как будто бы король желает что-то ценное стащить,

А я — тот неусыпный страж, что если кражу упускает,

Из своего кармана за пропажу возмещает.

Гамлет.

Они пришли! Мне нужно праздный вид изображать.

Найди позицию, откуда сможешь наблюдать.

(Звучит датский марш. Входит Клавдий, Гертруда, Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, и другие).

Клавдий.

Как поживаешь Гамлет, родич дорогой?

Гамлет.

Живу я как хамелеон. А пищей основной,

Мне служат — обещания, пустопорожние слова;

Так не откормишь петуха для королевского стола.

Клавдий.

Не понял из ответа ничего, о чем ты говорил.

Гамлет.

На свой вопрос и я ответ пока не получил...

(Поворачивается к Полонию).

Милорд, я помню как-то говорили, будто в университете сами вы играли?

Полоний.

Играл, милорд, и замечательным актером все меня считали.

Гамлет.

Какие же вы ставили сюжеты?

Полоний.

О, много было, я уж позабыл об этом...

Ну, я бывало, Юлий Цезаря изображал.

На Капитолии я гиб, — там Брут в меня вонзал кинжал.

Гамлет.

Жестоко как — на Капитолии столь капитального барана убивать...

(В сторону сцены)

А что актеры? Приготовились уже играть?

Розенкранц.

Ждут знака лишь, чтоб вас порадовать своей игрой.

Гертруда (Гамлету).

Иди сюда, мой милый Гамлет. Сядь рядом со мной.

Гамлет.

Нет матушка, здесь есть магнит,

Который куда более меня манѝт.

Полоний, (Клавдию, тихо).

Ха, вы заметили? Еще одно нам подтвержденье.

Моя любовная теория права, — какие тут сомненья?

(Гамлет подходит к Офелии).

Гамлет.

Позвольте мне, возлечь между коленей ваших, предложить.

Офелия.

О, нет, милорд!

Гамлет.

Имел в виду, — позвольте голову мне на колени ваши преклонить.

Офелия.

Пожалуйста, милорд.

Гамлет.

Ужели о неприличном ты подумала моя девица,

Что если вдруг скажу я "кунка" то в виду имею не в лесу куницу?

Что если говорю о "шкурке", речь тут не о промысле зверей?

Что если о "пилотке" — речь тут не о штурманах (пилотах) кораблей?

Что если о "влагалище" речь не о ножнах, чтобы меч влагать?

О "пихве" если, — то не просто об отверстии, где трудно пропихать?

Что если о "мочалке", то не той, которой можно тело мыть?

Что если о "дупле", то не о том, что в древе можно находить?

Что если "щель", — так не из тех, что в засуху в земле бывают?

Что если "передок" так не телеги, куда лошадь запрягают?

Офелия.

Я ни о чем не думаю, милорд, мой разум строг.

Гамлет.

Мужская мысль честна: — лечь деве между ног.

Увы, зачем стремимся мы за тот порог...

Мужская мысль честна — да ложь у девы между ног.

Офелия.

Что вы имеете в виду?

Гамлет.

Так, околесицу несу.

Офелия.

Смотрю, вы веселы сегодня, больше чем всегда.

Гамлет.

Кто, я?

Офелия.

Ну да.

Гамлет.

Мой бог, — для вас я буду каламбурщик хоть куда!

Что еще делать человеку, как не веселиться?

Гляди как рада моя мать, — а два часа назад еще была вдовица.

Офелия.

Какие два часа? Тут дважды два, — да не часов, а месяцев уж миновало.

Гамлет.

Так долго? Ну тогда пусть дьявол за нее доносит траур, как пристало.

Мне тоже надо облачить себя скорей,

В костюм из черных соболей...

(В сторону): (Ведь соболя — одежда богачей, и даже... короля,

А черный цвет — так соблюду отцовский траур я).

...О, небеса! Два месяца назад скончался, и еще не полностью забыт?

Тогда есть шанс, что даже величайший после смерти будет "аж" полгода знаменит!

И то, клянусь, если он храмами застроит все, чтоб тот, кто мимо проходил,

Едва смог вспомнить, — раз есть храм, то видно и строитель был?..

(Играют трубы, начинается представление-пантомима):

(Входят король и королева. Они обнимаются с большой любовью. Король ложится кладет на лужайку с цветами. Королева видя, что он спит, оставляет его. Появляется человек, снимает с короля корону, целует ее, льет яд в ухо королю и уходит. Королева возвращается; находит короля мертвым и страстно его оплакивает. Отравитель в сопровождении двух или трех людей входит снова, чтобы оплакивать короля вместе с королевой. Мертвое тело уносят. Отравитель добивается расположения королевы подарками: какое-то время она испытывает отвращение и неохоту, но в конце концов принимает его любовь) .

Офелия.

Милорд, а что сейчас на сцене показали?

Гамлет.

Кто крался — мы его "малечо" увидали,

Словцо испанское, от "мале" — худо, "эчо" — поступать;

Видать нам чью-то каверзу хотели показать.

Офелия.

Возможно эта пантомима тему пьесы задает?

Гамлет (показывает на актёра, вышедшего на сцену).

Нам этот парень скажет, у актеров с тайной плохо; — все что знает разнесет.

Офелия.

Так он нам смысл сцены пояснит?

Гамлет.

Да, и всего другого, что ты дашь ему на вид,

Не постыдишься юбку ты поднять, —

Не постыдится он об этом поясненья дать.

Офелия.

Уф! Вы трепло, трепло!

Смотрю на сцену — там уж будет все объяснено.

Актер на сцене.

Трагедию вам в лицах представляем!

И к милосердью вашему взываем!

И просим выслушать с терпеньем до конца!

Гамлет.

Это пролог? Стих краток так, что хоть пиши внутрь обручального кольца.

Офелия.

Преддверье краткое, чтоб нас не утомить.

Гамлет.

Как женская любовь; моргнул — она устала уж любить...

(На сцену выходят два актера, — "король" и "королева").

Актер-король.

Уж тридцать раз квадрига Феба на конях горячих обошла,

Годичный цикл вкруг шара царства Теллус и владений Нептуна!..

И тридцать дюжин раз луна, свет солнца отражая,

Меняла лик свой, ночи светом освещая,

С тех пор как Гименей сердца и руки нам соединил в союз,

Связав нас узами, что всех священней уз!

Офелия (Гамлету).

Что он сказал? Не понимаю... Снова к вам, милорд, придется обратится.

Гамлет.

Квадрига, — это с четырьмя конями колесница.

Феб (суть "сияющий"), был у языческих эллинов, — солнца бог.

Нептун у римлян был — морей хозяин, Теллус же, — богиня суши, как я вспомнить смог.

А Гименей — бог гимнов свадебных, и браков заключенья.

Выходит — тридцать лет уже король и королева в браке, в этом представленьи.

Офелия.

А, пьеса про счастливый брак; — такое с удовольствием смотрю.

И за подсказку вас милорд, благодарю.

Актер-королева.

Пусть еще столько же кругов и солнце, и луна,

Свершат любовь нам освещая, прежде чем уйдет она.

Но горе мне! С недавних пор ты болен, ты устал.

Был жизнерадостен, теперь печальным стал.

И в состоянии твоем такие измененья,

Во мне посеяли тревогу и сомненья,

Но не тревожься! Пусть моя тревога сможет,

Во мне себя лишь множить, а тебя не потревожит.

Неразделимы в женщине страх и тревога,

Коль велика любовь — то и тревоги много.

Где велика любовь — сомненье малое в страх прорастает.

Где малый страх великим стал — великая любовь там расцветает.

Актер-король.

Судьба, — покинуть скоро мне тебя придется.

Для жизни сил мне уж немного остается,

И в этом дивном мире, вскоре жить ты будешь без меня...

Коль повезет, другого встретишь, кто окажется хорош в мужья.

Актер-королева.

О замолчи, тебя я умоляю!

Я новую "любовь" — изменой называю!

Пусть Бог вторые браки женщин проклянет!

Лишь та что мужа первого убьет, — та за вторым идет.

Гамлет, (в сторону, тихо).

Полынь, полынь. Из монолога горький сок течет...

Актер-королева.

Где брак второй, там не любовь, — расчет!

Я каждый раз о первом муже буду память убивать, —

Когда второй начнет меня в постели целовать.

Актер-король.

Я верю, что от сердца все твои слова идут.

Но убежденья, как плоды, — свой срок цветут,

А с ходом времени увянув, опадают.

Что важным было, наша память забывает.

При обещаньи — будто займа долг берем,

Потом тот долг себе прощаем, и не отдаем.

Все страсти в человеке постепенно остывают,

Не удивительно, что и любовь изменчива бывает.

И коль Фортуна в силах наши судьбы изменить,

Так почему любовь должна бы вечно жить?

Сейчас ты веришь, будто новый брак тебе не подойдет.

Но первый муж умрет — и эта мысль умрет.

Актер-королева.

Пусть мне земля не даст еды, и для меня померкнет неба свет,

Пусть ни досуга ни покоя мне ни днем ни ночью нет,

Пускай отчаянием обернутся все мои надежды и мечты,

Пусть будет мне за счастье гнусная похлебка в камере тюрьмы.

Пусть муки вечные мне спутники и в жизни этой, и в иной,

Коль овдовев, — я снова стану чьей-нибудь женой!

Гамлет.

Ого! Ужель такую клятву можно преступить?..

Актер-король.

Обет силен. Моя ты милая, хочу я попросить,

Оставь меня ты ненадолго здесь, в уединении простом,

Я утомлён немного, скоротаю время сном.

(Актер-король засыпает).

Актер-королева.

Поспи спокойно, отдых силы пусть вернет.

И пусть напасть любая мимо нас пройдет.

Гамлет.

Мадам, как вам сия игра?

Гертруда.

По-моему, эта леди в клятвах чересчур щедра.

Гамлет.

О, но она ведь сдержит слово!

Клавдий, (Гамлету).

Ты видел пьесу раньше? Нет ли в ней чего дурного?

Гамлет.

Нет, нет. Они же шутят. Травят в шутку. Нет нападок тут ни на кого.

Клавдий.

А как названия произведения сего?

Гамлет.

Названье — "Мышеловка". Как вам? Правда ведь вниманье привлекает?

Сюжет в ней — о убийстве в Вене, там история проистекает.

Гонзаго — герцог. И жена его — Баптиста.

Сейчас их видите, — там дело подлое, и будет все нечисто.

Но нам-то, души у кого чисты, — не все ль равно?

Смутит такая пьеса только у кого внутри черно.

Пусть конь с натертой холкой на дыбы встает.

Конь с целой шкурой от седла не чует гнет.

(Выходит актер-Люциан).

Гамлет.

Во, это Люциан, — племянник короля.

Офелия.

Актер, что должен толковать сюжет, отсутствует не зря;

Его, милорд, сегодня вы смогли с успехом заменить.

Гамлет.

Я мог бы толкователем и при театре для марионеток быть,

Твои бы, куколка, с любовником я "танцы" мог бы толковать,

И как ты вертишься, не в силах ниточки порвать.

Офелия.

А вы остры милорд, и колко дарите нам остроумие свое.

Гамлет.

Ты если б хорошенько постонала, — то мое бы притупила "остриё".

Офелия.

Все лучше шутки, все дурнее тон.

Ваш острый разум — в радость, горе — что он злобой поражен.

Гамлет.

"И в радости, и в горе, в бедности, в богатстве" — так у алтаря клянетесь,

Но сами — только с радостным богатством рядом остаетесь...

Ну, Люциан, убийца! Хватит корчить рожи, начинай!

Как в старой пьесе было — "возвестил о мести черных вранов грай"!

Актер-Люциан. (Подкрадываясь с пузырьком яда к спящему королю).

Мысли черны, рука не дрогнет, яд смертелен,

И время подходящее, уверен.

Совпали все аспекты, лучше и не может быть,

Чтоб дело, что задумал, без свидетелей свершить.

Ты, — в пузырьке микстура, собрана когда-то,

Под покровительством богини черных дел Гекаты.

К ней обращением природный яд твой укреплен,

Кто был здоров — тобою жизни будет в миг лишен!

(Племянник Люциан вливает яд в ухо спящего короля).

(Хлопает хлопушка, отмечая страшное злодейство)

(Король умирает в страшных корчах).

Гамлет.

Он отравил его в саду поместья,

Гоназго этого. К нам из Италии сие известье,

На итальянском языке дошло; и перетолков вызвало волну.

А мы сейчас увидим, как убийца домогается убитого жену.

Офелия.

Король вскочил! Он чем-то растревожен!

Гамлет.

Хлопушкой, что на сцене грохнула, быть может?

Гертруда (Клавдию).

Милорд, что с вами? Где-то боли ощущенье?

Полоний.

Остановите это представленье!

Клавдий.

Дайте мне... воздуха... Мне... не хватает света... Прочь все от меня!..

(Все)

Дайте огня! Где факелы? Король сказал — огня!

(Король пошатываясь уходит, все выбегают за ним, кроме Гамлета и Горацио).

Гамлет (напевает строки из баллады).

...Стрелой олень-подранок поражен,

Пускай бежит, отыщет место он,

Чтобы судьбу омыть слезами, поскорбеть,

И там в уединенье, умереть(С).

(Обращается к Горацио).

Что, сэр? Коли Фортуна от меня совсем возьми да отвернись,

А я тогда — плюмаж на шляпу, да розетки к башмакам, — вот так принарядись;

С такими монологами и исполненьем, — знай себе, играй,

В актерской труппе смог бы я рассчитывать на пай?

Горацио.

На пол пая, чтоб вас не обижать.

Гамлет.

Да брось, на целый я сумел бы наиграть!

"Ты знаешь, Дамон дорогой,

Здесь сам Юпитер правил крепкою рукой.

Теперь же в этом царстве, скажем языком Эзопа,

Полнейшая настала..." пустошь.

Горацио.

Могли бы до конца зарифмовать.

Гамлет.

Горацио, — я слову призрака стал доверять!

Я б тыщщу фунтов на его рассказ поставил, и заклад тот от меня бы не ушел.

Ты видел?!

Горацио.

Да милорд, и видел очень хорошо.

Гамлет.

Когда об отравлении актер заговорил?

Горацио.

Да, тоже в тот момент вниманье обратил.

Гамлет.

Ха-ха! Дай музыки! Актеры, флейты доставай!

Не приняли тут пьесу — значит музыку играй!

Повеселимся, как французы говорят "пар Дью"!

Пусть даже не по нраву пьеса королю.

(Входят Гильденстерн и Розенкранц).

Гильденстерн (Гамлету).

Мой добрый лорд, позвольте с вами перекинуть пару слов.

Гамлет.

Похоже ты пришел с историей. Послушать я готов.

Гильденстерн.

Сэр, наш король...

Гамлет.

Что с ним, сказать изволь?

Гильденстерн.

В своих покоях, в поразительном расстройстве.

Гамлет.

С вином переборщил? Такое у его расстройства свойство?

Гильденстерн.

О нет, милорд, скорей его одолевает желчь.

Гамлет,

Коль королю желчь начинает внутренности жечь,

Так вы бы больше свою мудрость проявили,

Когда б врачу его об этом сообщили.

Боюсь, с моим участьем только больше желчи он прольет,

А то, гляди, — его и что похуже проберет.

Гильденстерн.

Мой добрый лорд, прошу я вас по темам не скакать.

А то мне трудно вам суть дела излагать.

Гамлет.

Я смирно слушаю. Преград со мной твое общение больше не узнает.

Гильденстерн.

Да... Королева. — ваша мать, — весьма страдает.

Она меня до вас изволила послать.

Гамлет.

Удачный повод! Рад тебя всегда я повидать!

Гильденстерн.

Нет, добрый лорд, учтивость ваша — не из той породы.

Я не могу жонглировать словами вам в угоду.

Коль на простой вопрос дадите здравый мне ответ,

Я просьбу королевы выполню; коль нет — то нет.

Тогда, не завершив, — прошу меня простить, —

Порученное дело мне придется прекратить.

Гамлет.

Простите сэр, я не могу.

Гильденстерн.

А ваше "не могу", милорд, — относится к чему?

Гамлет.

Ответом здравым не могу порадовать я вас,

Ведь вы же помните, — в болезни разум мой погряз.

Но чтобы разум скорбный мой не взялся вытворять,

Мне вправе матушка всегда приказ отдать.

Но, ближе к делу. Значит, мать моя, как мы с тобою говорили?..

Розенкранц.

Она сказала, — поведением своим ее вы страшно изумили.

Гамлет.

О, радость сыну, коль он мать умеет изумлять и восхищать!

А кроме восхищенья, — что-нибудь еще просила передать?

Розенкранц.

Она желает с вами говорить в своих покоях, прежде чем пойдёте спать

Гамлет.

Мой долг повиноваться, — пусть она хоть десять раз мне мать.

Вы все сказали, — больше ничего не позабыли?

Розенкранц.

Мой лорд... когда-то вы меня любили.

Гамлет.

И до сих пор люблю! Клянусь, как на святом... вот этими руками! (Пусть и в силу естества,

Их удержать я не могу от прегрешений сребролюбия и воровства).

Розенкранц.

Милорд — в чем же причина вашего недуга?

Когда о горестях своих не говорите другу,

Вы сами у себя крадете волю, будто тот, кто запер дверь,

Ключ выбросил наружу, — и в темнице заключен теперь.

Гамлет. (меняясь в лице).

Сэр, у меня... ни шанса здесь, что стану королем.

Розенкранц.

Но ведь король всем говорит, что вы наследник! Вы неужто усомнились в нём?

Гамлет.

Слыхал пословицу? — "Пока трава на корм коню растет,

Так конь уже и с голоду помрет" .

(Входят актеры с флейтами).

Гамлет.

(Актерам)

А, флейты! Дайте-ка одну.

(Гильденстерну и Розенкранцу).

Чуть расступитесь, в толк я не возьму.

Зачем вы подступаете ко мне с наветра? — Так охотник гонит дичь.

В силки загнать хотите? Этого намерены достичь?

Гильденстерн.

Мой господин, лишь долг что на меня возложен был,

Мою любовь к вам в неучтивость обратил.

Гамлет.

Занятный образ мыслей, трудно мне его понять.

А на вот этой дудке, — ты возьмешься нам сыграть?

Гильденстерн.

Милорд, я не могу.

Гамлет.

Сыграть тебя молю.

Гильденстерн.

Поверьте, не могу.

Гамлет.

С мольбой не отступлю.

Гильденстерн.

Милорд, я ж даже не учен, как при игре ее держать.

Гамлет.

А это так же просто, — как и лгать.

Дуй внутрь, и регулируй пальцами, откуда воздух будет выходить,

И дудка нас прелестной музыкой сумеет усладить.

Гильденстерн.

Извлечь я гармоничных звуков не сумею!

Увы, совсем искусством этим не владею.

Гамлет.

Гляди-ка, с дудкой ты не можешь совладать.

Зато решил, — что ты на мне сумеешь поиграть.

Ты думал, сможешь так подуть и надавить,

Чтобы все тайны сердца моего добыть.

Вот флейта малая, — в ней кладезь музыки сокрыт,

Но у тебя в руках она не зазвучит.

Так кровь Христова! Думал ты ужели,

Что я устроен проще флейты, иль свирели?

Попытками — меня ты лишь терзаешь.

Но никогда не мне ты не сыграешь!

(Входит Полоний).

Гамлет (Полонию).

Сэр, пусть вас Бог благословит.

Полоний.

Милорд, вас королева ждет, безотлагательно ей нужен ваш визит.

Гамлет.

Вон, видишь облако, похожее по форме на верблюда?

Полоний.

И впрямь, почти верблюд, вот этакое чудо.

Гамлет.

Скорее ласку мне оно напоминает.

Полоний.

Ну, точно, — ласка. Вон как спину выгибает.

Гамлет.

Или оно похоже на кита?

Полоний.

Совсем как кит. И вправду форма совершенно та.

Гамлет.

Как ваше мненье неизменно; облаку под стать.

Я к матушке спешу степенно, — можете ей передать.

Полоний.

Я так все и скажу.

(Полоний уходит).

Гамлет.

Сказать легко "спеша степенно", но как спешку не спеша теперь изображу?..

(Окружающим).

Друзья, теперь меня оставьте, дайте мне побыть в покое.

(Уходят все, кроме Гамлета).

Сейчас у ночи самый мрачный час, то время колдовское,

Когда на кладбищах могилы дырами открытыми зияют,

И через них заразу силы ада выдыхают.

Теперь я мог бы как упырь, хлебая кровь пьянеть,

И совершить такое — ужаснулся б мир узреть.

Смягчись! Ты к матери идешь. И дух убийцы матери — Нерона,

В твоей груди пусть не обрящет себе лона.

Я буду с ней жесток, но не бесчеловечен.

Безжалостен в словах, — не стану бессердечен.

Кинжальными словами я ее сражу,

Железный же кинжал — не обнажу.

Душа моя, — дай сил в такие формы гнев облечь,

Чтобы не руки били, а лишь речь.

(Уходит)

Акт 3 Сцена 3.

Клавдий.

Ему не верю; и опасно позволять ему и дальше здесь чудить.

Поэтому — готовьтесь, вам придется послужить:

Вы в Англию отправитесь в вояж,

А Гамлет будет — подопечный ваш.

Терпеть мой статус мне никак не позволяет,

Безумца, что опасностью короне угрожает.

Гильденстерн.

В дорогу снарядимся, промедления не зная.

Религиозная обязанность святая,

Чтобы вы, ваше величество, себя оберегли,

Ведь в вас — благополучье всех людей этой земли.

Розенкранц.

То правда, даже человек обычный,

Себя обязан сберегать отлично,

Тем более, себя беречь обязан тот,

Кто за столь многих бремя попечения несет.

Король, — коль что случись, — не в одиночку умирает,

Его кончина, как лавина ближних всех сметает.

Как главный балансир в часах, коль из пазов сойдет,

Так шестеренки все на части разнесет.

Клавдий.

Вот-вот. Прошу, чтоб вы скорей к пути были готовы.

Тогда на зверя сможем наложить оковы,

Который ныне бродит, не стреножен.

Розенкранц и Гильденстерн.

Мы поторопимся, как только сможем.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят).

(Входит Полоний).

Полоний.

Милорд — он к матери своей идет в покои!

А я себя — за ширмой там укрою.

Чтобы ее ему суровое внушенье услыхать.

Как вы сказали, — и мудрей никто не мог сказать, —

Уместно, чтобы разговор их знала бы не только мать одна,

Ведь мать пристрастна, ей в ребенке благость лишь видна.

Итак, — прослушку я устрою,

К вам перед сном зайду, и что узнаю, вам открою.

Клавдий.

Спасибо, лорд в услугах верный, ты не будешь позабыт.

(Полоний уходит).

Мне кажется, что преступление мое аж до небес смердит.

На мне пятно братоубийства, Каина печать.

Молить бы о прощеньи, но молитву не могу начать.

Моя проклятая рука, ее кровь брата коркою покрыла.

Достаточно ль на небесах святой воды, чтоб руку добела отмыла?

И как просить? "Прости мне Боже подлое убийство"? — Так сказать не смею.

Ведь я греха плодами, — краем, королевой и короной — до сих пор владею.

Как сохраняя выгоду греха, — прощенье получить?

Здесь на земле злодей способен горстью злата суд купить.

На небесах — иное. Там наши дела видны в их истинной природе.

И мы на очной ставке с нашими грехами, ко Всевышнего угоде.

Что ж остается мне? Что может и чего не может покаянье?

Зачтется ль мне хотя б мое неловкое старанье?

Гордец! Согни ж колени, и расплавь ты сердца сталь!

Все поправимо, если Богу скажешь, как тебе содеянного жаль.

(Отходит в глубину и становится на колени)

(Входит Гамлет).

Он молится, — могу сейчас его мечом ударить!

И так на небеса его отправить.

И я отмщен! Но надо рассудить:

Злодей убил отца, а я злодея смог убить... —

И тот на небеса... — так я злодею буду благодетель, а не мститель!

Ведь не на небеса попал несчастный мой родитель.

Он грубо был сражен во цвете всех его грехов.

И уж кто знает, — будет Бог его грехи простить готов?

И уж как знать, — а буду ль я отмщен,

Убив убийцу, что молитвой от грехов был очищён?

Нет меч, — назад в свое "гнездо", и спи до срока,

Найду я время для удара более жестоко!

Когда он будет пьян, иль в ярости, или блудить в своей постели,

Иль за игрой азартной, — чтоб святые за него вступиться не посмели!

Тогда его рази — чтоб только пятками взбрыкнул,

И дух его для ада схватит сразу Вельзевул!..

Мать ждет, ее мне надо посетить.

А ты дружок, — молитва не то средство, чтобы долго дни твои продлить.

(Гамлет уходит).

Клавдий.

Слова шлю ввысь, — а мысли по земле бредут.

Слова без мыслей никогда на Небеса не попадут.

(Клавдий встает и уходит).

Акт 3 Сцена 4.

(Входит Гертруда и Полоний).

Полоний.

Идет сюда! Мадам, извольте жестко с ним поговорить.

Скажите, в выходках он перешел черту; их надо прекратить.

Скажите, мол, что только вы — жена и королева, —

Заступничеством сберегли его от мужа гнева.

Молю, — покруче с ним. Я спрячусь за ковром.

Но слухом буду с вами я при том.

Гамлет.

Мать! Мать! Мать! К вам уже иду!

Гертруда.

Он рядом. Спрячетесь, не торчите на виду.

Беседу строго поведу, доверьтесь мне всецело.

(Полоний прячется).

(Входит Гамлет).

Гамлет.

Итак мать, вот и я. В чем дело?

Гертруда.

Гамлет — оскорбил ты своего "отца".

Гамлет

Мать, — моего вы оскорбляете отца.

Гертруда.

Как попугай пустоголовый ты мне будешь отвечать?

Гамлет.

Удобен попугай, чтоб злу вопросы злые возвращать.

Гертруда.

О чем ты? Гамлет, объяснись.

Гамлет.

В чем? Я явился — раз сказали вы "явись".

Гертруда.

Ну никакого уваженья! Ты совсем забыл, с кем говоришь!

Гамлет.

Клянусь распятьем, помню. — Как забудешь то, что постоянно зришь?

Вы королева, — что сподобилась женою брата собственного мужа стать.

И — как бы не хотелось мне иного! — моя мать.

Гертруда.

Ну хватит! Кликну тех, кто по-другому с тобою будет говорить.

Гамлет. (Хватает мать, и силой сажает ее в кресло).

А ну-ка в кресло сядьте! Я вам "зеркало поставлю", чтоб вас отразить.

И вы отсюда не уйдете,

Пока всю суть свою вы не поймете!

Гертруда.

Что ты собрался?.. Уж не хочешь ли меня убить?!

Эй, помогите!

Полоний (за ковром).

Помогите! Стража! Королеве вред собрались причинить!

Гамлет.

А ну-ка, что тут? Крыса? (Вынимает рапиру, пронзает ковер). Я дукат поставлю, — крысы бок пробит!

Полоний. (За ковром)

А!.. Я убит.

(Падает за ковром и умирает).

Гертруда.

Что ты наделал?! Человека заколол!

Гамлет.

А, человека? Это был король?

Гертруда.

Что за поступок безрассудный и кровавый?

Безумного убийцы ты теперь получишь "славу".

Гамлет.

Безумный и кровавый? Это также плохо, добрая моя ты мать,

Как короля убить, и с его братом в койке возлежать!

Гертруда.

Как ты сказал?.. Убийство короля?

Гамлет.

Все верно слышали, так и промолвил я.

(Поднимает занавес, видит тело Полония).

А, жалкий и назойливый дурак, за ковриком грел уши,

Я перепутал тебя с дичью что получше.

Теперь ты знаешь, что "слегка опасно", — слишком любопытным быть.

(Обращается к королеве).

Ну мать, присядьте снова. Теперь можно и поговорить.

Да не ломайте ж руки, — сердце мне придется вам сейчас ломать

Коль чувства ваш доспех греха еще способны проницать.

Гертруда.

Да в чем же обвиняешь ты меня таком,

Что предо мной столь грубо треплешь языком?

Гамлет.

Поступок ваш!.. Румянец скромности с лица стирает.

И добродетель в лицемерность обращает.

С чела любви срывает розу, язву обнажив,

И клятву брачную равняет с клятвой игрока, — что вусмерть лжив!

Гертруда.

Что ж это за поступок, если даже предисловие его

Ревет, как будто с гор сто тонн камней сошло?

Гамлет. (Показывая на портреты отца и Клавдия, на стене, или возможно, портрет отца в медальоне).

Смотрите же: вот вам портреты братьев двух,

Один — в его челе мы видим благородный дух,

Гипериона кудри, как Юпитер он анфас,

А очи грозные и властные, — будто сам Марс,

Меркурия осанка — так прекрасна его стать,

Казалось, каждый бог смог лучшее отдать,

Чтоб Мир увидел человека идеал.

Он был ваш муж. А кто же новым стал?

Вот новый муж, — как колос, пораженный спорыньей,

Он отравил колосса, — брата, что его затмил собой.

Да где ваши глаза?! С холма сияющего жить уйти в болото?

Есть ли у вас глаза?! Ведь это не любовь, другое что-то.

Ведь в вашем возрасте жар крови мудрость бы уже должна смирять.

Смиренью должно подводить итоги, чтоб Небесного Суда без страха ждать,

А что у вас? Что вас в слепую и глухую превратило?

Или безумье поразило? Но ведь и безумной бы хватило,

Лишь взгляда, чтобы разницу меж ними увидать.

О стыд, где твой румянец?! Если дьявол может поджигать,

Зуд похоти в костях почтеннейшей матроны,

От юных дев как требовать их чести обороны?

Они должны как воск всю добродетель растопить,

В желаньях пламени; и не стыдясь так поступить.

Раз даже стужа зимняя от пламени пылает,

И разум каждый случай — в случку обращает.

Гертруда.

О, Гамлет, замолчи! Ты обратил мои глаза вовнутрь души моей.

И я там вижу пятна грязи, черного черней.

Гамлет.

Но жить, в поту грехом засаленной постели!

Томясь в разврате грязном, будто девка в уличном борделе.

Лежать в грязи, как в хлеве возлежит свинья!..

Гертруда.

О, замолчи, ни слова больше, умоляю я!

Ты как кинжалы в уши мне слова вонзил.

Не надо, Гамлет! Слушать не имею больше сил!

Гамлет.

...С убийцей! Рабом, не стоящем, двадцатой части десятины,

Того что стоил первый, Богом данный ваш мужчина.

С шутом, не могущим в бою престол завоевать,

Украл корону, — бубенцы шута продолжили бренчать!

Гертруда.

Довольно!

Гамлет.

С убогим "королем", — костюм шута из пестрых лоскутов.

Король шутов, — придворных дураков!

(Появляется призрак)

Гамлет.

Стражи небесные, спасите,

И сенью крыльев путь мой осените!

Что ваша милость хочет нам сказать?

Гертруда. (Глядя, как Гамлет начал разговаривать с воздухом).

Увы, безумие не думает ослабевать...

Гамлет.

Скажи, ужель пришел ты отчитать медлительного сына,

Что, с тьмою чередуясь, дни проходят мимо,

Но не исполнен страшный твой приказ?

Призрак.

Не забывай меня. Пришел на этот раз,

Чтоб заострить твое притупленное временем стремленье.

Но посмотри на матери испуг и изумленье.

У слабых духом — самые могучие сомнения в крови.

Ты поддержи ее, и с ней заговори.

Гамлет.

Миледи, все ль у вас в порядке?

Гертруда.

Увы! Из-за тебя порядка в недостатке.

Застывшим взглядом вперился ты в угол темный и пустой.

И говоришь, как будто с кем-то — сам с собой.

В глазах твоих мятежный дух, свирепостью объятый.

Волосья дыбом, — будто по тревоге поднялись солдаты.

Сынок, недуга пламя остуди терпенья хладом,

Ответь, — на что ты смотришь таким страшным взглядом?

Гамлет.

Я на него смотрю! Гляди, как бледен его вид!

Его обличье и судьба — в сочувствии и камень слезы источит.

(Призраку).

О, на меня не устремляй ты взгляд. Иначе я заплачу.

Размякну, и к суровым действиям стремление утрачу.

Не должно слезы вместо крови лить,

Тому, кто должен за отца сурово мстить.

Гертруда.

С кем ты вдруг начал говорить?

Гамлет.

А вам так трудно различить?

Ужель, — не видите его?

Гертруда.

Я вижу все. А там куда ты смотришь — ничего.

Гамлет.

И слух ваш ничего не уловил?

Гертруда.

Лишь только ты один и говорил.

(Призрак начинает уходить).

Гамлет.

Да посмотрите же туда! Там мой отец уходит!

В одежде той же, как носил он по своей обычной моде!

Смотрите — он же через дверь идет!

Гертруда.

В мозгу твоем фантом его живет.

Лишь бестелесное творение воображенья,

Искусно создано умом, что в бреде уж дошел до исступленья.

Гамлет.

Фантом? Мой пульс такой же ровный, как у вас.

Хотите испытаем? Повторю сейчас,

Все что до этого сказал; кто бредит — точно бы не смог.

Мать — лжи спасительной вы не пускайте на порог,

Как будто брежу я, а вы не виноваты.

Это как будто подорожника "заплата",

На язву, — вид уже не так и ужасает,

Но под листом все порча разъедает.

Раскайтесь в гнуси прошлой, избегайте гнуси что грядет,

Не удобряйте грех, — не то вы ужаснетесь, что взойдет.

Простите мать, мою мне добродетель,

Так времена суровы, Бог свидетель,

Что добродетель у греха принуждена прощения просить,

Коль соберется в мире грешном дело доброе свершить.

Гертруда.

О Гамлет, ты мне сердце расколол напополам!

Гамлет.

Так выкиньте плохую часть, — и с лучшей чище заживется вам.

Спокойной ночи, — и постель вы с дядей не делите.

Найдите добродетель, — иль хотя б ее изобразите.

Привычка — деспот, может к дьяволу все доброе пожрать,

Но коль ее к добру направить, — так и к доброму начнете привыкать.

Сегодня вечером коль сможете вы не блудить,

Так завтра еще проще будет блуд вам победить.

Так постепенно и погаснет нечестивый жар,

И сменит ряса покаянья грешный пеньюар.

Когда у Бога вы испросите прощенья,

Тогда и я спрошу у вас благословенья.

(Указывает на портрет Полония)

Как мне ни жаль, — но Небеса так пожелали.

Что им меня — а мной его — взаимно наказали.

Пришлось мне стать возмездья Божьего кнутом.

Убью ради добра, и Небесам я отчитаюсь в том.

Я должен быть жесток, чтоб добрым быть.

Все худо началось, и худшее придется пережить...

Да, матушка, еще одно я обрисую вам вчерне.

Гертруда.

Что же ты скажешь делать мне?

Гамлет.

(саркастически).

Конечно же не то, о чем я говорил досель.

Когда король затащит снова вас в постель,

За щеку вас распутно ущипнет,

И своей милой мышкой назовет,

Подарит пару грязных поцелуев,

Обгладит всю, от страсти обезумев,

Ему раскройте вы один секрет,

Что Гамлет вовсе не безумен, нет.

Но что безумно целеустремлен убить.

И как такое доброй королеве скрыть,

От мужа-жабы, от полночного нетопыря?

Нет, нужно разболтать, во все колокола звоня.

Побудьте в шкуре знаменитой обезьяны,

Что с древа, любопытством обуяна,

Смотрела за ловцом, что сети разложил,

И ловко возле них с гимнастикой кружил.

Решила обезьяна, что ловца ловчей,

Как он ушел, сама пошла крутиться меж сетей,

Запуталась, а он вернулся, и — недолог был,

Дубинкой хлоп! — очередной трофей добыл.

Гертруда.

Ты будь уверен, дышим мы чтоб говорить,

И без дыхания не можем жить,

Готова лучше перестать дышать,

Чем выдать твой секрет, и тем тебя предать.

Гамлет.

Меня шлют в Англию. Об этом вы слыхали?

Гертруда.

Увы. Решенье принято, — считай, тебя сослали.

Гамлет.

Готовят письма. Вручат их двоим моим друзьям по школе.

Которым доверяю — как гадюкам в поле.

У них мандат, — они должны меня сопровождать.

И там в какую-то ловушку передать.

Пусть так и будет; вызов принимаю, и не трушу.

Подходят тихой сапой? — Я на них же и обрушу!

Я ярдом ниже их траншеи подкопну,

Взорву заряд — пускай слетают на луну!

Как мило, коль судьба врагов-саперов встретиться ведет.

И два подкопа сходятся в единый ход.

(Глядит на Полония).

Вот этот дед ускорит сбор вещей, — теперь уеду раньше.

Ну ладно, оттащу кишки его подальше.

Спокойной ночи, мать... Советник-то курьезен:

Сейчас он стал так тих, так скрытен, так серьезен.

А был при жизни хитрым суетным треплом.

Пойдемте сэр... верней потащим вас, — да дело и с концом.

Спокойной ночи, мама.

Акт 4 Сцена 1.

(Входят Клавдий, Гертруда, Розенкранц и Гильденстерн).

Клавдий (Гертруде).

Вздыхаете вы тяжко, я причину не пойму.

Нельзя ли вздохи облачить в слова понятные уму?

И где ваш сын?

Гертруда.

Одну минуту, господин.

(Розенкранцу и Гильденстерну).

Позвольте мужу персональное вниманье уделить.

(Розенкранц и Гильденстерн выходят).

О лорд мой, — что пришлось мне этой ночью пережить!

Клавдий.

Что? Что Гертруда? Не молчите. Господом клянусь единым! —

Скажите толком. Ну?! Что с вашим сыном?

Гертруда.

Безумен — будто ветер с морем, силой меряться решили.

И беззаконном поединке — хаос бури породили:

Едва услышал шевеленье за ковром.

Как с криком "крыса" — ткнул туда клинком.

Не видя старика — в припадке бреда бил.

Беднягу старика — в один удар убил.

Клавдий.

О, злое дело!

А будь я там — мое пронзил бы тело...

Его свобода, — зря мы не чинили ей помех.

Теперь она угроза, и для вас, и для меня, — для всех.

И как теперь уладить это преступленье?..

Ведь нас и обвинят. Где, скажут, было ваше провиденье?

Вы почему безумца не держали на коротком поводке?

А мы, в любви к безумцу, — дали повод растянуть в руке.

Мы, словно обладатели болезни стыдной половой,

Скрывали от других, — хворь, развиваясь, приняла вид затяжной,

И добралась уже до самых сердцевин...

Куда ушел ваш сын?

Гертруда.

Не знаю, — тело старика он утащил.

Его безумье, — будто камень, что собою разум золота укрыл.

И как бывает в шахте, из-под камня золото блеснет.

Вот так и с ним: он тело тащит, и о том, что сделал — слезы льет...

Клавдий.

Он слезы льет?! Иди-ка спать, Гертруда!

Едва рассветные лучи увижу я отсюда,

Его я на корабль засажу, и вышлю прочь!

Лишь это нам уладить сможет все помочь.

Эй, Гильднстерн!

(Входят Розенкранц и Гильденстерн).

Друзья, у нас тревога.

Возможно, будет вам нужна подмога.

В безумье Гамлет старика Полония убил,

И из покоев королевы утащил.

Вы Гамлета найдя, достойно расспросите,

И тело старика в часовню принесите.

Не медлите, — чем дольше тело он таскает,

Тем больше чести дома убывает.

(Розенкранц и Гильденстерн выходят)

Теперь Гетруда, надо мудрых мне друзей созвать,

И с ними порешить, какую делу нам огласку дать.

Ведь сплетня, — будто выстрел пушки холостой,

Разносит так, что слышит весь народ честной.

И надо сделать, чтобы сплетня так звучала,

Чтобы злословье наше имя миновало.

Иди Гертруда, сможешь коль — найди во сне забвенье.

Моя ж душа полна тревоги и смятенья.

Акт 4, Сена 2.

Гамлет (себе, отряхивая руки).

Так, я надежно спрятал труп.

Розенкранц и Гильденстерн (за сценой).

Лорд Гамлет? Гамлет? Гамлет?

Гамлет. (себе).

О, вот и охотнички идут...

(Громко)

Что там за шум? Кто Гамлета зовет?

(Входят Розенкранц и Гильденстерн).

Гильденстерн, (Розенкранцу, тихо).

Будь аккуратен, вдруг он тоже нас за крыс сочтет?..

Розенкранц.

Милорд, скажите нам, куда вы дели тело,

Случайно умершего лорда-камергера?

Гамлет.

Смешал его я с прахом, ведь он прах и есть.

Розенкранц.

Скажите где? В часовню тело велено отнесть.

Гамлет.

Не верьте этому.

Розенкранц.

Не верить нам чему?

Гамлет.

Что я последую твоим призывам, а не разуменью своему.

Да и вообще, как губке может дать ответ сын короля?

Розенкранц.

Милорд... вы что, за губку принимаете меня?

Гамлет.

Да сэр, за губку — ведь так жадно ты стараешься впитать,

Все полномочия, награды, что король тебе изволит дать.

Но лучшая твоя услуга королю, — немного погоди, —

Тебя неумолимо ожидает впереди:

Подобно обезьяне, что до срока держит губку за щекой,

Как станет жарко, — так король сожмет тебя, и так уменьшит зной.

Ничего личного, — чтоб обезьяне жажду утолить,

Ей нужно досуха простую губку осушить.

Розенкранц.

Милорд, весьма туманны для меня ваш слова.

Гамлет.

Я рад, что в глупом ухе заплутала умная молва.

Розенкранц.

Милорд, отдайте тело, и идемте к королю; — так нам велел он.

Гамлет.

Богопомазанному королю держава — есть второе тело...

И значит — прежний наш король остался без обоих тел.

А нынешний — заполучить второе кое-как сумел.

Король — не более чем вещь на троне.

Гильдентсерн.

Король лишь вещь?.. Милорд, вы говорите о короне!

Гамлет.

Да ладно. Ну, веди меня к нему.

Хотя... а помнишь в детстве, мы играли "в гончих и лису"?

Лис водит — прячется, от гончих своры убегает...

А ну ребята,— кто меня поймает?!

(Гамлет со смехом убегает).

(Гильденстерн и Розенкранц бегут за ним)

Акт 4, Сена 3.

Клавдий.

Его послал найти, и тело ищут.

Опасно, что он на свободе рыщет.

И все же не могу я применить против него карающий закон.

Ведь у толпы наивной, — (этим все равно кого любить) — любимец он.

Эти болваны, в чем он виноват, через неделю позабудут,

А казнь любимца — вечность вспоминать мне будут.

Нет-нет, все нужно тихо-мирно, — будто про отъезд его,

Уже давно все было согласовано и решено,

А уж за морем... Хворь столь радикального размера,

Я излечу такой же радикальной мерой.

Входит Розенкранц.

Клавдий.

Ну, что имеешь мне сказать?

Розенкранц.

Где тело, нам не удалось узнать.

Клавдий.

А где этот... виновник всех волнений?

Розенкранц.

За дверью, взят под стражу, ваших ждет распоряжений.

Клавдий.

Вели ввести его сюда.

Розенкранц.

Введите лорда, господа!

Входит Гамлет, Гильденстерн, и стражи.

Клавдий.

Ну, Гамлет, где Полоний?

Гамлет.

За ужином. Стол щедр, но там не помешало б больше благовоний...

Клавдий.

За ужином? И как мертвец сподобится есть ужин?

Гамлет.

Не есть, — а будет съеден. Корм червям ведь тоже нужен.

Червь — император в пищевой цепи, по правде говоря.

Мы кормим скот, чтоб им кормить себя, — чтобы в итоге накормить червя.

Король-жирдяй, и нищий бедолага, вроде и не сыщешь столь же разных "блюд",

А вот поди-ка, — по итогу на единый "стол" их подают.

Клавдий. (Оборачивается к свите, показывает жестом на Гамлета, и разводит руками)

Увы! Увы...

Гамлет.

Вот червь ест короля. Бедняк его копает.

На удочки крючок, — и в воду отправляет.

Там рыба ест червя. Бедняк ее подсек.

Бедняк ту рыбу съел. А в рыбе — червячок.

Клавдий.

И что ты хочешь этим нам сказать?

Гамлет.

Лишь что король, у нищего в желудке может побывать.

И выйти, образом известным.

Пусть и для короля не очень лестным.

Клавдий (катая желваки).

Полоний где?

Гамлет.

Отправь посланца поискать средь ангелов, в небесной высоте.

А коль слуга не сыщет, сам смотри, — в местечке, где жара и сажа.

Но, впрочем, если через месяц не найдешь — так запашок тебе подскажет,

Когда пойдешь по лестнице на галерею.

Клавдий (слугам).

Бегом, — найдите там его скорее.

Гамлет. (Убегающим слугам).

Да вы не торопитесь, — он дождется!..

Клавдий

Теперь нам Гамлет, мер иных не остается,

О безопасности твоей заботясь, и скорбя,

Придется с быстротой пожара отослать тебя.

Корабль снаряжен, спутники готовы,

Скорей на борт, отдать швартовы, —

И в Англию.

Гамлет.

И в Англию?!

Клавдий.

Да Гамлет. И я молюсь, чтобы корабль твой скорей дошел.

Гамлет.

Ну... ладно. Ладно. Хорошо.

Клавдий.

Не может быть и лучше, для цели жизнь твою нам дорогую поберечь.

Гамлет.

Все наши цели, — святое Небо без труда из наших душ может извлечь.

Чтож, едем в Англию! Прощайте, дорогая мать.

Клавдий.

Твой любящий отец, (коль разницу ты можешь замечать).

Гамлет.

Нет — мать. Ведь мать с отцом — муж и жена.

А муж с женою — плоть одна.

И потому — вы моя мать.

Скорей же — в Англию мне отплывать!

(Гамлет выходит).

Клавдий (Гинденстерну и Розенкранцу).

За ним вы по пятам идите,

На борт подняться, как возможно скоро побудите,

Без проволочек! Письма вам уже вручил.

Прошу, поторопитесь, как вас никогда не торопил.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят).

Клавдий (себе).

Ну британец, — если мое тебе хоть что-то значит слово,

И что своею силой подтвердить его всегда могу сурово,

Поскольку шрамы у тебя еще свежи, не заросли,

Что датские мечи тебе в последней битве нанесли,

Ты моей просьбе из письма все должное воздашь,

Чтоб обеспечить и спасти мир хрупкий наш.

В письме, что я изволил компаньонам Гамлета вручить,

Простая просьба — Гамлета ты должен умертвить.

О, сделай так, британец! Он горячкой кровь мне отравляет!

Пока он жив — душа моя покоя не узнает!

Пока он жив, — мне радости на свете нет!

И сам едва уж вижу этот свет.

(Уходит).

Акт 4 Сцена 4.

(У пристани)

(Входит Фортинбрас со своими офицерами и охраной).

Фортинбрас.

Так, капитан, — к монарху датскому проследуй,

Привет мой передай, и о прибытии поведай.

Скажи, — согласно данному любезно разрешенью,

Транзитным маршем двинемся, без промедленья,

По его землям. Ты колонн походных знаешь точку сбора.

И коль его величество захочет личного со мною разговора, —

Мы изъявим свое почтенье пред его лицом.

Капитан.

Исполню все милорд.

Фортинбрас. (хлопает капитана по плечу).

Ты с королем будь деликатным молодцом.

(Фортинбрас с офицерами и охраной удаляется. Капитан с поручением остается).

(Входит Гамлет, Розенкранц и Гильденстерн).

Гамлет, (капитану).

О добрый сэр, — что за бойцы идут колонной?

Капитан.

То воины под норвежскою короной.

Гамлет.

Куда ж они идут, дозвольте мне спросить?

Капитан.

Идут с поляками кусок земли делить.

Гамлет.

Кто войском командует сейчас?

Капитан.

Племянник короля норвегов, — Фортинбрас.

Гамлет.

Всей Польше объявили вы полномасштабную войну,

Или ударите какую-то вассальную окраину одну?

Капитан.

Я без понятья, честно говоря.

Там небольшая и неважная земля.

В ней выгод никаких, кроме названья,

Да и того запоминать мне нет желанья.

Я б пять дукатов за аренду этого убогого клочка не дал,

Да вряд ли б и Поляк с Норвегом ее с большей выгодой продал.

Гамлет.

Раз так, — поляк не станет драться за него?

Капитан.

Ну да! Там уж их войско полевое укрепленье возвело.

Гамлет. (себе)

Тут войска — тыщи две, платить им — двадцать тыщ дукатов,

Чтоб захолустье захватить — цена высоковата.

Вот он, — нарыв гордыни в королевской зреющий в груди,

Когда его прорвет, то от чего погибнет, — разберись поди...

(капитану)

Спасибо, сэр. Пусть Бог вас сохранит.

Капитан.

Пусть Бог и вас с собою рядом поместит.

(Уходит)

Розенкранц.

Милорд, угодно ли идти вам к кораблю?

Гамлет.

Иди вперед. Сейчас тебя я догоню.

(Розенкранц и прочие уходят. Гамлет остается один)

Гамлет.

Все обстоятельства вокруг — мне обвинения бросают.

Укором служат мне, и месть вершить взывают.

Что человек — когда он только жрет и спит?

Лишь зверь, в котором разум не развит.

Уверен, тот, кто создал нас с таким заделом,

Богоподобный разум дал, — чтоб им творили смело.

А не за тем, чтоб он без мыслей заржавел.

Но мне мой разум враг, — ведь мой удел, —

Отмстить. Но как тут мстить, коль размышленья,

Рождают угрызенья совести и малодушные сомненья?

Любая мысль отсрочки — коль ее на четверти разбей,

Лишь четверть мудрости и трусость в трех из четвертей.

Ведь был момент, когда я мог бы короля убить,

Но размышляя, — умудрился упустить.

Зачем же я твержу себе "так нужно поступить".

Когда имею волю, силы — сделать, не твердить.

Примеры грубой жизни показательно меня увещевают,

Гляди на эту армию, — ведь мощь ее границ не знает.

Ее ведет принц деликатный нежный, молодой,

Чье честолюбье вздыбилось огромною горой,

Уж он не думает, как карта ляжет, и кто больше,

Имеет шансов на победу, он иль Польша.

Из-за клока земли с соломой начал ратный спор,

Вот кто "велик"! И вот кто мне живой укор!

Но я — отец убит, а мать живет с убийцей и плутом, —

Стою тут, размышляя, и вдруг вижу со стыдом,

Как для того, чтобы юнец добрал немного глупой славы,

Здесь тыщи воинов скоро бросят в бой кровавый.

И бойня будет там такая, надо понимать,

Что толпы ратников улягутся в могилы, как в кровать.

А спорный клок земли так мал, что может быть,

Там не найдется места всех их cхоронить.

За лидера что не сподобился создать достойную причину,

Покинут этот мир отважные мужчины...

О, с этого момента в моих мыслях кровь одна!

Иль мыслям всем моим — грошовая цена.

Акт 5, Сцена 5.

(Замок Эльсинор, внутри).

(Входит Гертруда, Горацио и Джентльмен).

Гертруда.

Я с ней не буду говорить.

Джентльмен.

Она настойчиво вас хочет посетить.

Поистине, безумна. Ее можно только пожалеть.

Гертруда.

Но от меня она, — что может в состоянии таком хотеть?

Джентльмен.

Как тут поймешь... Все об отце своем твердит, и говорит, что знает,

Что мир коварен. А затем бьет себя в грудь, и воздух криком оглашает.

Она впадает в гнев по пустякам, слова ее едва ли смысл имеют,

Но праздные зеваки к ее разговорам очень тяготеют.

Они ее бессвязные сентенции к своим подстраивают рассужденьям,

В ее гримасах, жестах, криках — видят чуть не откровенья,

И тайный смысл, — которого конечно не сыскать.

Ее безумие, и глупость их — печально наблюдать.

Горацио.

Возможно, — всеж имеет смысл вам с ней поговорить.

Неуспокоенной, — она источником опасных слухов может быть.

Гертруда.

Вы правы. Разрешите ей войти.

(Горацио и джентльмен выходят, чтобы привести Офелию).

В моей нечистой совести кричит грех взаперти.

И потому любой пустяк, прологом кажется к большой беде,

Плотина разума воды вины не сдержит — та себе проложит путь везде.

(Входят Офелия и Горацио).

Офелия. (Глядя мимо королевы).

О Дания, — а где ж прекрасное Величество ее?

Королева.

Офелия, ну как твое житье?

Офелия (напевает).

"Как мне найти любовь мою,

Когда лукавый хочет обмануть?

По шапке и паломника клюке,

Паломник к истине укажет путь."

Горацио (себе).

О чем она?.. В пути паломник часто носит посох белый.

Такой же... как положен к должности лорд-камергера.

И ведь паломник до мощей святого Якова идет,

А как приходит — там его в конце... могила ждет.

Ах девочка, — кто думает, что в твоей речи смысла нет,

Тому из зеркала дурак горячий шлет привет.

Королева (Офелии).

Милая леди, — что же эта песнь должна нам сообщить?

Офелия.

Ах, тише! Вам вниманье нужно заострить!

(напевает).

"О леди, мертв он и убит.

Он мертв, и он убит.

Над головою дерн лежит.

Валун у ног стоит.

Йо-хоу!"

Гертруда.

Нет, но Офелия... вам нужно отдохнуть.

Офелия.

Т-сссс! Соберитесь, и послушайте чуть-чуть!..

(Входит Клавдий).

Гертруда (Клавдию).

Увы, милорд, взгляните.

И состояние ее вы оцените.

Офелия (напевает).

"Саван его как горный снег,

Цветами весь покрыт,

Но в спешке захоронен он,

Слезами не омыт."

Клавдий.

Милая леди! Как изволите вы поживать?

Вас что-то долго не имели счастья мы видать.

Офелия.

Вас Бог благослови!.. А люди говорят, сова,

Когда-то дочкой пекаря была.

Иисус у дочери краюху хлеба попросил,

Но пекарь дочь расчету научил,

Иисусу дочь жестоко отказала.

Тот молвил Слово — и она совою стала.

Вот так лишилась дочь отца, любви и дома,

Всего что с детства было ей знакомо.

О лорд, мы знаем кто мы, но не ведаем, кем можем стать!

Когда судьба решит нас наказать.

Клавдий (Гертруде).

Это все об отце, — не может позабыть.

Офелия.

Прошу, — об этом мы не будем говорить!

Но когда спросят вас, что это значит,

Вы отвечайте так, а не иначе:

(Напевает).

"А завтра Валентинов день,

И рано всем вставать.

В окно стучу, тебе хочу,

Я "Валентиной" стать.

Молва народная гласит,

Кто первым образ мой,

Увидит в этот день святой, —

Возьмет меня женой.

А ты окошко приоткрыл,

К себе ты пригласил,

Ты деву в койку положил, —

Не деву отпустил."

Король.

Офелия, милашка. Как... забавно, нам слушать песню бойкую твою.

Офелия.

Конечно я милашка, и без клятвы, я песенку сейчас вам допою.

(напевает)

"Иисус и вся его семья!

Ах парни, где ваш стыд?

До дев один ваш интерес,

И остро он стоит.

Ты прежде чем мне юбку смял,

Назначил свадьбы строк...

А после: — Свадьбе нет, ведь ты,

Слаба на передок."

Клавдий. (окружающим)

И как давно она такая?

Офелия.

Все будет хорошо, я знаю.

Мы терпеливы быть должны, но... вот слеза бежит,

Как думаю, что там — в земле холодной он лежит.

Спасибо за совет!.. Мой брат известие об этом должен получить.

Повозку мне, — должна к нему я поспешить!

Спокойной ночи, леди, доброй ночи леди милые, вам доброй ночи, доброй ночи...

Клавдий. (Горацио)

Ее не оставляйте, вас прошу, я за нее тревожусь очень.

(Офелия выходит, Горацио выходит за ней).

Клавдий.

О, этот яд что ум ей травит, он из раны горя вытекает,

Все из-за гибли отца, покоя девочка не знает...

Ах, Гертруда, в народе говорят, "беда одна не ходит"

Вот и для нас та поговорка сейчас в самой моде:

Во-первых, был убит Офелии отец, — Полоний. Во-вторых,

Убит ее знакомым, — вашим сыном, — совпадение из роковых.

Сын сам ваш виноват, — его пришлось нам удалить,

Чтобы его безумье в отдалении успели позабыть,

Но вот народ о гибели Полония слагает слухи, каждый новый хуже, чем что были,

Мы в этом сами виноваты, — зря его мы в тайной спешке схоронили,

В Офелии свет разума угас. Возможно, насовсем он испарился,

Но всего хуже — ее брат из Франции к нам тайно возвратился.

Сейчас он рыщет по округе, об отцовой смерти слухи собирает,

И недостатка нет в тех, кто ему грязнейшие из сплетен поставляют,

В которых смерть Полония — ну чья ж еще? — конечно наше злодеянье.

Моя Гертруда, нам из списка этих бед и одного хватило б испытанья.

Но гуртом, вместе — они будто залп из пушки, что в меня метнул картечь,

А столько "пуль" — с избытком могут жизнь мою пресечь.

Гертруда.

Увы мой ми... Что там за шум людской? Он с каждым мигом все сильней.

Клавдий.

Так, будьте рядом. Где мои швейцарские гвардейцы? — Разместить их у дверей!

(Вбегает побитый швейцарец).

Клавдий.

В чем дело?

Швейцарец.

Спасайтесь лорд! Там люди — будто море закипело!

И выбравшись из берегов, волной сюда несется, слуг ваших сметает.

Главарь их — молодой Лаэрт, своим он гневом всю толпу подогревает.

А чернь, обычаи презрев, его уж кличет своим лордом.

Они кричат, — "Лаэрт наш выбор! За него мы станем твердо!"

Взлетают к небу шапки, руки, языки, всяк радостью объят.

"Лаэрта в короли! Лаэрта в короли!" — Вот так они вопят.

"При нем мы куда лучше, чем при прежнем заживем"

"Даешь Лаэрта нашим новым королем!"

Гертруда.

Брехают, будто свора на охоте, что на ложный встала след.

Вы датские собаки! Ни ума, ни верности, ни веры у вас нет!

Клавдий.

Вот дверь трещит! Ого, — с петель уже долой!

(Вбегает Лаэрт с толпой датчан).

Лаэрт.

Где тут король?!

(Видит короля, обращается к датчанам)

Так господа, прошу вас постоять снаружи.

Датчане.

Нет, мы войдем! И гнев свой на него обрушим!

Лаэрт.

Прошу вас, дайте мне сперва поговорить.

Датчане.

Ну, ладно... Ладно! Мы за дверью будем бдить.

Лаэрт.

Благодарю вас. Вход посторожите.

Если не выйду — всех тут в мясо порубите!

(Последователи Лаэрта уходят).

(Лаэрт идет к Кладвию)

Ну ты, король-паскуда! Что с отцом моим?

Не ври мне, — иль не быть тебе живым.

Гертруда. (становясь между Лаэртом и Клавдием).

Добрый Лаэрт, я понимаю, боль потери горяча.

Но ты чуть успокойся, не руби с плеча.

Лаэрт. (рычит)

Отец убит! Когда б во мне спокойствия хоть каплю отыскать. —

То был бы я бастард, и шлюхой бы была моя святая мать!

Клавдий.

Лаэрт, но почему ты на меня восстал будто гигант мятежный на богов?

Пусти его Гертруда, я Лаэрта знаю: без разбора не ударит, — не таков.

Кроме того, пронзив святую королевскую особу, он бы только показал,

Что был обманут, и направлен чьей-то злою волей, сам же мало разузнал.

Скажи, Лаэрт, кто гнев твой праведный коварно на меня направил?

Пусти его Гертруда. Ну же, молви парень.

Лаэрт.

Так что с моим отцом?

Клавдий.

Он умер.

Гертруда.

Но король тут ни при чем!

Клавдий.

Дай ему толком все порасспросить.

Тогда нам легче будет объяснить.

Лаэрт.

Как получилось, что он умер? Кто виновен?!

Крутить собою я не позволю! Дьявол будь доволен, —

В ад клятвы, совесть, благочестье, — прочий хлам!

Я душу погублю, или в залог отдам.

И мир земной и мир иной, — мне в небреженье,

Пока я за отца не совершу отмщенье!

Клавдий.

Есть, что тебя смогло бы удержать?

Лаэрт.

Я месть свершу, — пусть даже целый мир возьмется возражать.

Я этот чертов мир до основанья сотрясу, переверну!

Раз воля есть — то средства я найду.

Клавдий.

Добрый Лаэрт, месть за отца — святой зарок.

Но поделись — ты будешь мстить как вдумчивый игрок?

Или как тот, кто в карты без ума играет,

И гуртом из игры друзей отца с его врагами выбивает?

Лаэрт.

Конечно лишь врагов отца я поражу!

Клавдий. (Оглядывается на Гертруду).

Их хочешь знать? Тогда — врагов отца тебе я укажу.

Лаэрт.

Что до друзей — как пеликан, что своим мясом накормил детей,

Готов их защищать, ценою всей крови своей.

Клавдий.

Вот! Речи любящего сына, джентльмена образец!

Знай перед Богом: — невиновен я, что твой убит отец.

Он был мой добрый, верный друг, о нем терзаюсь и скорблю,

Зачем бы смерть мудрейшего советника мне — королю?

О том подумай трезво, — и тебе все ясно сразу станет,

Как будто, после ночи, свет дневной в глаза ударит.

(Датчане за сценой).

Впусти ее! Пускай она войдет!

Лаэрт.

Что там за шум? Кто там орет?

(Входит Офелия).

Лаэрт.

Гнев мозги мне расплавь! Соль слез глаза мне выешь!

Я слышал слухи, но не думал, что такой ко мне ты выйдешь.

Небом клянусь! Твое безумье взвешу на весах, за граммом грамм, —

О дева дорогая, ро̀дная сестра, Офелия, — я за тебя отмщение воздам!

Да Боже святый, как возможно, чтоб ум у девы юной, бодрой ,

Вдруг оказался смертен, как и тело старика на смертном одре?

Тебя прекрасную — прекрасная природа чуткостью такою одарила,

Что разум, как прощальный дар ты отдала отцу, которого любила.

Офелия (напевает).

"Его в гробе несли с открытым лицом,

Хей нон нонни!

Где же плат на лице — для общенья с Христом?

Хей нон нонни!

Должно мертвому платом лицо закрывать,

Хей нон нонни!

Но забыли — спешили его зарывать,

Хей нон нонни!

Столько слез пролила, как никто бы не смог.

Хей нон нонни!

Пусть земля тебе пухом, мой голубок.

Хей нон нонни,

Нонни, хей нонни!

Хей!"

Лаэрт.

Будь ты в уме, — кричи, что должен быть отец отмщен, —

И то я был бы меньше к мести устремлен!

Офелия (напевает).

"Спой со мной, я хочу чтобы ты подпевал: —

Даун э даун, даун э даун!

С колеса Судьбы слуга хитрый упал.

Даун э даун, даун э даун!

Своей дочери с лордом он быть запрещал,

Даун э даун, даун э даун!

Лорд решил, что слуга его так обокрал.

Даун э даун, даун э даун!"

Лаэрт.

Ах вот о чем... В ней память не молчит.

И бред ее по смыслу здравых всех затмит.

Офелия, (дает Лаэрту цветы из своего букета).

Вот розмарин — чтоб помнили о ком молиться,

Анютины же глазки, — чтобы с мысли вам не сбиться.

Лаэрт.

Ее безумие картину нам слагает,

И из бессмыслицы нам истина всплывает.

Офелия (дает цветы Клавдию).

Вот фенхель вам, — в ней вкрадчивая лесть,

И коломбина — в ней неблагодарности не счесть.

Офелия (дает цветы королеве).

А вот вам рута — в ней раскаянья печаль,

Я и себе оставила — хоть разного нам с вами жаль.

Зовут ту травку также "воскресенья благодать" —

Ведь в воскресенье в церковь мы идем грехи молитвою смывать,

Вот маргаритка — символ фальши; странно видеть рядом с рутой для печали...

Я б вам фиалку — символ честности дала, — но после смерти папы все они завяли.

Мне говорят, что смерть отца была легка, и хорошо ушел он на тот свет.

Но нехорошим почему-то вышел ваш, и ваш букет...

А для меня — цветок малиновки , он означает разум; и теперь вся радость в нем моя.

Лаэрт.

Ей в разуме вся радость... Да пускай разверзнется земля!..

Она безумие и муку так красиво принимает,

Что в красоту недуг свой обращает.

Офелия. (напевает).

"Ужель к нам не вернется он?

Ужель к нам не вернется он?

Нет умер он и погребен.

Не жди его шагов.

А борода как снег была,

И вся седая голова.

Мы молим, дай ему добра,

О Бог — судья грехов."

Офелия.

За всех христьян молитвы к Богу буду обращать.

Он милостив — и из греха старается все души выкупать.

Прощает Бог. Прощайте. Бог пребудет с вами.

(Офелия уходит).

Лаэрт.

О Боже, — видишь, что с ней?! Что творится тут, под небесами!

Клавдий.

Лаэрт, — с тобою должен горе тяжкое я разделить.

Пожалуйста, не помышляй меня такой возможности лишить.

Ты выбирай любых своих друзей, кто самый мудрый будет.

И пусть они меня с тобой послушают, а после и рассудят.

И коль они найдут вину прямую, иль хотя бы тень моей вины.

То я отдам страну, корону, жизнь, — чтоб был доволен ты.

Но если нет — то от тебя прошу доверья и терпенья, —

Достигнем вместе в мести удовлетворенья.

Лаэрт.

Да будет так! Тот способ коим мой отец был умерщвлен,

И торопливое захороненье, и отсутствие всех церемоний похорон,

Где над могилой нету даты, имени, фамильного герба,

Я все это проверю, — и отмщу, найдя едва!

Клавдий.

В том твой сыновний долг! И пусть топор взовьется над виновной головой!

Теперь прошу, пожалуйста, пойдем со мной.

(Уходят).

Акт 4, сцена 6.

(Входит Горацио и другие).

Горацио.

Кто там со мной хотел поговорить?

Джентльмен.

Матросы, сэр. Сказали, у них письма есть, чтоб вам вручить.

Горацио.

Пускай они войдут.

(Джентльмен уходит, чтобы позвать матросов).

Горацио (себе).

Я одинок, мне некому писать, — так от кого они приветы мне несут?..

Вот разве лишь... Лорд Гамлет мне письмом вниманье уделит?

(Входят матросы).

Матрос ?1.

Сэр, пусть вас Бог благословит.

Горацио.

Пусть Бог не позабудет и тебя.

Матрос.

И правда, пусть, за мной присмотрит Бог любя,

Коль так ему угодно будет; и коль в своих заботах грешника не позабудет...

Тут сэр письмишко вам от человека, что по морю в Англию пустился.

Коль вас зовут Горацио, — то к вам бумагой этой парень обратился.

Горацио.

Да, я Горацио. Давай сюда письмо.

По адресу оно с тобой дошло.

(Матрос отдает письмо. Горацио читает).

Горацио, как ты прочтешь это письмо, молю, —

Устрой этим матросам допуск к королю.

Я и к нему им письма передал.

Двух дней мы в море не проплыли — нас пират нагнал.

Увы, наш грузовой корабль слишком медленно ходил.

Они на абордаж — я к ним с мечом на борт, и в бой вступил.

Неласковым сынам морской удачи показался наш прием,

Они корабль свой отвалили, — в тот момент я был на нем, —

Так в плен попал. Но воры моря благородство умное решили проявить,

(Когда я им сказал, что за меня немалый выкуп можно получить).

Итак, — вот "моряки", что из пучин любимца короля смогли вернуть домой.

Пусть златом им король заплатит, — ох не помер бы от "радости" такой.

А ты — прошу, лети ко мне, так быстро, как сумеешь.

У меня вести есть, узнаешь — с изумленья онемеешь.

(Хотя размах у дел моих становится уже такой,

Что даже эти вести, — будто перед пушкой полевой, калибр пулевой).

Короче, эти парни славные с письмом, — тебя ко мне проводят.

А Розенкранц и Гильденстерн — пусть себе в Англию, и там на берег сходят.

О них тебе мне тоже есть что рассказать.

Твой Гамлет, — (как меня и далее ты можешь называть).

Горацио (матросу).

А вы лихие парни... Есть отвага в том, чтоб море за удачей бороздить.

Но куда больше, — вот с таким "балластом" в замок короля входить.

Пойдем-ка, — вашим письмам путь расчищу; с ними вы уладить поспешите,

А дальше — спешно вы меня к тому, кто дал письмо ведите.

(Выходят)

Акт 4, сцена 7.

(Входят Король и Лаэрт).

Клавдий.

Пусть твоя совесть, — на мой рассказ поставит оправдания печать,

И должен ты меня опять в свои друзья принять.

Теперь, когда услышал, и уж точно убедился.

Что твоего отца убийца — погубить меня стремился.

Лаэрт.

Допустим. Но теперь мне потрудитесь объяснить.

Почто виновник, что сподобился свершить,

Такие подлые преступные деянья,

Без всякого остался наказанья?

Ведь ваша мудрость — к самосохранению должна была взывать,

И к действиям суровым неуклонно побуждать.

Клавдий.

О, были две особые причины, что на первый взгляд,

Тебе возможно могут показаться слабыми, и удивят,

Но для меня они весьма весомы,

Да и другим, кто в жизни опытен, знакомы.

Во-первых, королева мать лишь им одним живет,

Моя же — добродетель иль напасть; кто разберет? —

Что телом и душой мы с королевой уж так тесно свиты,

Как будто бы звезда, которой не сойти с ее орбиты.

Не быть с ней не могу. А вот другой резон.

Почему Гамлет быть не мог публично осужден:

Толпа простонародья, к Гамлету великую любовь имеет.

Любовь их — как вода, в которой древесина каменеет,

И стрелы обвиненья моего, скажу я честно,

В тот прочный щит любви ударили бы легковесно,

И хорошо, коль стрелы отскочив бы просто в грунт воткнулись,

А то, поди, они народным гневом вдруг ко мне вернулись?

Лаэрт.

Но все ж — потерян благородный мой отец.

Сестра в страдании лишилась разума вконец,

Она, — чьи качества теперь лишь вспоминать, — калека, —

А ведь из дев была всех лучше, — совершенство века,

И всех других минувших, да и будущих веков.

За это мстить — я, не страшась готов!

Клавдий.

О, будь покоен, — я из теста не того слеплен,

Чтоб самоутешением глупым был бы ослеплен,

Когда опасность прям за бороду меня хватает.

Ждать новостей о мести уж недолго. Всякий знает,

Как дорог был мне твой отец, себе же всякий дорог.

И скоро ты узнаешь, как наш общий ненавистный ворог...

(Входит посыльный с письмами).

Клавдий.

Что там? Откуда вести?

Посыльный.

Письма от Гамлета, — два вместе.

Одно для королевы, а вот это — вам.

Клавдий.

От Гамлета?! Кто их принес к нашим стена̀м?!

Посыльный.

Как мне сказали, это были моряки, я сам их не видал.

Их принял Клавдио , — он письма мне отдал.

Клавдий.

Лаэрт — сейчас услышишь их.

(посыльному).

А ты — оставь-ка нас одних.

(Посыльный выходит).

Клавдий (вскрывает письмо и начинает читать)

"Великий и могучий. Знайте, что я вновь в вашем краю, нагой, усталый очень.

Прошу позволить, чтобы завтра мне предстать пред ваши царственные очи.

Тогда, — прошу простить, — я расскажу об очень странном совпадении

Что вдруг сложились во внезапное к вам возвращение.

Ваш Гамлет".

Клавдий.

Что это значит? Все, кого я с ним послал, назад изволили приплыть?

Иль все это письмо обман, — чтоб за нос нас водить?

Лаэрт.

Вы его почерк узнаете?

Его ль руки письмо — как вы сочтете?

Клавдий.

Рука его. Но "голый" — почему?..

Что там случилось? — В ум я не возьму.

А здесь, в постскриптуме — "один", он приписал.

Есть мысли — что сейчас я зачитал?

Лаэрт.

Я сам теряюсь. Но — пусть он придет.

О, эта мысль мне бодрость придает.

Чтоб я смог вызов дать, сказать ему в лицо: — "ты вор!

Ты отнял близких мне — и в том твой приговор!".

Клавдий.

Коль это так, Лаэерт... А как это иначе может быть?

Согласен ты, что буду я тобой руководить?

Лаэрт.

Согласен. Если только... к миру вы не поведете дело?

Клавдий.

Я к миру поведу, — для нас, не для него. И поведу умело.

Раз он вернулся, и свой путь не думает возобновить,

То я его заставлю действия такие свершить, —

Что он умрет. План прямо здесь созрел.

Но мы его погубим так, чтобы никто не смел,

На нас даже подуть малейшим дуновением упрека.

Останется для всех сокрыта смерти подоплека.

И даже чуткая и опытная мать его

Увидит здесь случайность — больше ничего.

Лаэрт.

Милорд — теперь вы мой руководитель.

Вы голова — я смерти исполнитель.

Клавдий.

О, так и будет. После твоего французского вояжа,

Здесь было много слухов о тебе, и Гамлет даже,

Завидовал как ты блистаешь. Но вот твой талант один,

Побольше прочих его душу бередил.

И должен я тебе, мой друг, сказать,

Для мести — лучше нам таланта не сыскать.

Лаэрт.

О чем же речь?

Клавдий.

О яркой ленте, — на турнире ею дева шапку юноши лихого украшает,

За боевое мастерство, — для юности награда лишней не бывает.

Тогда как зрелости уже к лицу наряд из соболей.

Чем больше соболей, — богатство тем видней...

Два месяца назад нас тут нормандский воин посетил.

Я сам с французами сражался, — конники от бога, — но вот этот был,

Сам конный бог! В нем была магия, он будто бы к седлу прирос,

И что творил с конем! Будто коня и человека симбиоз,

Кентавр! Вьедино слитый он такие трюки выполнял,

Что превзошёл все то, что я о конном деле знал.

Лаэрт.

Нормандец это был, — не так ли?

Клавдий.

Да. Поразил он всех своим "спектаклем".

Лаэрт.

Жизнь на кон, — это был Ламонд.

Клавдий.

Он самый! В ратном деле тверд.

Лаэрт.

Прекрасно его знаю, — лучшая военная порода,

Брильянт из своего народа.

Клавдий.

А он нам о тебе признался,

Мол, — виртуозно ты сражался,

С искусным мастерством себя оборонял,

Особенно он твой с рапирой навык отмечал,

Так и сказал — хотел бы увидать,

Кто супротив тебя сумел бы устоять.

Он клялся — что бойцы теряли всю реакцию, защиту и запал,

Когда ты с ними танец стали начинал.

Сэр, о твоем умении настолько был хвалебным тот отчет,

Что я уж думал — Гамлет с зависти помрет.

И Гамлет там же изъявил горячее желанье,

Мол, как вернешься — чтоб с тобой устроить состязанье.

Вот, — этим мы его и уловѝм...

Лаэрт.

Милорд? Как уловѝм?

Клавдий.

Лаэерт. А был ли истинно тобой отец любим?

Или ты как картина, — нарисована поверх красивая печаль,

Но ведь холсту под ней, по правде — никого не жаль?

Лаэрт.

Что за вопрос? Меня он оскорбил!

Клавдий.

Не то что бы я думал, что отца ты не любил...

Но знаю — время на любви влияет меру,

Тому я в жизни повидал полно примеров,

Ход времени любови пламя ослабляет,

А позже — вовсе в угли превращает.

Не длиться вечно совершенство, — жизни ход,

К убогости любое совершенство доведет.

Что мы задумали — сейчас надо творить.

Желанью — миллион отсрочек может быть.

И кто не делает, а только лишь вздыхает,

Тот и желание, и жизнь впустую расточает...

Но к делу. Гамлет — наша язва! — здесь он снова,

Ты из любви к отцу, — на деле, не в речах — на что готовый?

Лаэрт.

Я ему прямо в церкви глотку вскрою!

Все так, — даже святым местам его не защитить собою.

Для мести нет преград. Но друг мой, чтобы Гамлет пал.

Мне нужно, чтоб ты в своих покоях сел, — и ждал.

Узнает Гамлет, что и ты сподобился домой прибыть,

А мы — на всех углах начнем тебя хвалить.

И славу, что уже француз тебе смог здесь придать.

Мы постараемся в два слоя залакировать.

Затем сведем мы вас "для состязанья" в нужном месте,

На ваши головы заклад поставим — честь по чести.

Он человек небрежный, и свободный от ухищрений,

Рапиры даже не осмотрит, — в этом нет сомнений.

Так что ты с легкостью, уменье рук явив свое,

Возьмешь рапиру без затупа, — ту, где боевое острие.

А дальше — ловкий выпад — в плоть клинок вонзен,

И... — будет твой отец отмщен.

Лаэрт.

Согласен. Ну а чтобы точно он "отжил свое", —

Я кое-чем намажу у рапиры острие.

У знахаря купил состав настолько смертоносный,

Что окуни и ткни в кого клинок свой острый, —

Хотя бы оцарапай, все — он труп.

И никакие тут лекарства не спасут.

Клавдий.

Давай-ка мы еще разок наш план пройдем,

И даже шанс на неудачу уберем.

Ведь коль неловко будем выполнять,

Так лучше б и совсем не начинать.

Нам нужен верный способ про запас,

Коль не пойдет, что мы задумали сейчас.

Стой. дай подумать... Будете вы биться...

Есть мысль! — В бою начнете горячиться.

Ты парень жилистый, сухой,

На Гамлета усилишь натиск свой,

Он взмокнет, и захочет пить.

Я ж кубок приготовлю, — и ему лишь стоит пригубить...

Хотя бы яда избежал он с твоего клинка, —

Уж кубок дело сделает наверняка.

Так цели мы достигнем, я гарантию даю.

Но тихо! — Кто-то открывает дверь мою.

(Входит Королева Гертруда).

Клавдий.

А, королева моя милая. Что скажешь нам?

Гертруда. (Лаэрту)

Идет за горем горе по пятам,

И уж тебе, Лаэрт, на плечи взгромоздилось;

Сестра твоя — случайно утопилась.

Лаэрт.

Как — утопилась? Где?

Гертруда.

Есть ива, у ручья, — (вот как бы знать, что с нею быть беде). —

Свои седые листья у воды она купала.

Офелия ж цветы в гирлянды там сплетала,

Плела крапиву, маргаритки, и воронии цветы,

И "длинный пурпур", пастухи его зовут грубее из-за срамоты,

(Там из его двух луковиц могучий стебель вверх растет,

Он для мужланов и название понятное дает),

Но наши девы его кличут "пальцы мертвецов".

На иву вешала венки, на сук ступила — он к нагрузке не готов.

Возьми и подломись. Она с травой упала в плачущий ручей,

И по воде одежда разметалась, что была на ней,

И как русалку, на воде ее еще держала.

Она ж — обрывки старых песен напевала,

Как человек, что даже и опасности не понимает,

Или как нимфа, что поток родной стихией принимает,

Но долго это продолжаться не могло.

Отяжелело платье, и под воду повлекло.

От мелодичной грезы — к мутной смерти.

Лаэрт.

Увы!.. Да точно-ль утонула?! Вы еще проверьте!

Гертруда.

Ох, утонула. Утонула.

Лаэрт.

О бедная сестра, тебе воды довольно; ты и так хлебнула.

И потому я запрещаю своим слезам воду лить.

Но все ж, — сильна природа — не могу я слезы прекратить.

Ну что ж — пусть горе скажет, что оно сказать желает,

И пусть слезами слабость женскую с души моей смывает,

Адью, милорд, я полон огненных речей.

Да гасят речи слезы глупые, по ней.

(Лаэрт выходит).

Клавдий.

Идем за ним, Гертруда! Ну, скорей туда!

Чтоб его ярость поунять, сколь я вложил труда...

Теперь, боюсь, — мне все с начала начинать.

Поэтому, давайте ж от него не отставать.

(Клавдий и Гертруда выходят).

Гамлет, акт 5, сцена 1.

(Кладбище. Выходят два клоуна ).

Первый клоун.

Да разве можно погребать христьянским погребением,

Ту, что себя сама лишила вечного спасения?

Самоубийц на кладбищах ведь отродясь не хоронили,

Так почему для этой все порядки изменили?

Второй клоун.

Я говорю тебе, — что можно. Продолжай могилу отрывать.

Чиновник следствие провел: — ей быть на кладбище, а нам — копать.

Первый клоун.

Но как же можно, — если только, не желая, утопилась?

Второй клоун.

Именно так и утвердили. Этим дело завершилось.

Первый клоун.

Да нет, тут явное "se offendendo ", — суть активный умысел она имела.

В отличие от "se defendendo ", — где бы о самозащите было дело.

Здесь точка расхождения лежит, (а будучи положена в бумагу — врет).

Коль я топлю себя сознательно, — я тот, кто сам ответственность несет.

Чтоб факт самоутопа, — тут три стадии: суть умысел, приготовленье, и свершенье.

Все три она сама свершила, ergo — здесь умышленное самоутопленье!

Второй клоун.

Ну друг мой, вот тебя бы прямо щас — и в адвокаты.

Ну а пока давай, — шуруй лопатой.

Первый клоун.

Нет ты послушай: скажем, — здесь вода у нас лежит. Так ведь?

А здесь у нас, положим, — человек стоит. Так ведь?

И если человек у нас пойдет к воде, откроет рот и окунется,

Так — volens-nolens ! — сам виновен он, что захлебнется.

Но если наводненье вдруг, — вода сама на человека набежит,

И человек утопнет — тут уж не на нем вина лежит.

Ergo — кто руки на себя не наложил,

Тот жизнь свою сам не укоротил.

Второй клоун.

То, что ты говоришь — это закон?

Первый клоун.

Такой порядок в следствиях о смерти утвержден.

Второй клоун.

Сказать тебе по правде? Если бы она к дворянству не принадлежала.

То как и все самоубийцы — за стеною кладбища лежала.

(Входят Горацио и Гамлет, стоят на расстоянии).

Первый клоун.

Вот, — истину глаголешь! Эх, обидно, что у этих вот дворян,

Даже повеситься и утопиться — больше прав, чем у других христьян.

Копай моя лопата!.. Все же на всей земле древней дворянства не сыскать.

Чем землекоп, садовник, и могильщик — то есть те, кто вынужден копать.

От самого Адама род дворянский нам был дан.

Второй клоун.

Ого! Ужель Адам был из дворян?

Первый клоун.

Ну а к кому его б ты причислѝл?

Ведь он как дворянин — оружие носил.

Второй клоун.

Оружие? Он не имел. И где б его он взял?

Первый клоун.

Да ты совсем язычник что ли?! Ты Священное Писанье не читал?

Ведь сказано — Адама "поселил в саду Эдемском, чтобы возделывать его",

А как бы он возделывал, — коль из оружия труда нет ничего?

Ты много-ль накопаешь без лопаты? То-то! А вот дам тебе загадку похитрей,

Посмотрим, — кроме ям рытья, — умеешь думать головой своей?

Коль невпопад ответишь — прокричишь ты дурня присказку, что будет сил,

Мол: — "Так на исповедь сходил, — что сам себе на казнь наговорил".

Второй клоун.

Иди ты к дья!..

Первый клоун.

Как раз к загадке и перехожу: Кто строит всех прочней, —

Чем даже плотник, каменщик, строитель кораблей?

Второй клоун.

Хм... Дай подумать... Виселиц строитель!

Она стоит, когда и тысячный ее покинет "житель".

Первый клоун.

А ты хорош! Черт! Виселица — это хорошо!

Но хорошо — для тех, кто сам дурным путем пошел.

А ты дурным путем идешь — тебя же вздернут, хама,

Раз думаешь, что виселица крепче каменного храма.

Ergo, — тебе на виселице, поболтаться хорошо бы.

Ну, снова угадать попробуй!

Второй клоун.

Как ты сказал? Кто строит всех прочней, —

Чем даже плотник, каменщик, строитель кораблей?..

Первый клоун.

Да, отвечай, — и мысли я сниму с тебя "ярмо".

Оно волу к лицу, ослу же тяжело.

Второй клоун.

Да, дьявол! Я сейчас скажу!

Первый клоун.

Ну-ну?

Второй клоун.

А, клянусь мессой! Нет, ответ не нахожу!

Первый клоун.

Ох, ладно, не ломай башку, — сколько осла не колоти,

Он не пойдет быстрей, чем от природы может он идти...

А если зададут тебе этот вопрос, скажи: — "могил копатель";

Его "дома" стоят, — покуда не объявит судный день Создатель.

Ну а теперь, оставь лопату, сбегай скоро,

До Йогана, — да принеси мне штоф ликера.

(Первый клоун дает второму деньги, второй клоун уходит).

Первый клоун (копает, и поет )

Когда был юн и дев любил,

Любил у них бывать.

Такое с ними я творил,

Что вам не передать...

Гамлет.

Неужто он совсем священных чувств неймет?

Могилу роет — и похабщину поет?

Горацио.

Привычка упростила его нрав.

Гамлет.

Привычка притупляет, — здесь ты прав.

Первый клоун (копает, и поет)

...Но возраст, когти запустил,

И в памяти провал,

Что там я девами творил,

Уж сам позабывал.

(Клоун находит в яме череп, и выбрасывает его).

Гамлет.

Ведь этом черепе когда-то был язык, и тоже мог он напевать...

А этот парень так его бросает, будто то сам Каин — и на нем печать.

Быть может, то политика башка, что в жизни всех перехитрил,

Но вот осел с лопатой — так легко его и пересилил, и переселил.

Что думаешь, — мог быть политиканом этот "голый лоб"?

Горацио.

Ну, может, и политика здесь был когда-то гроб.

Гамлет.

Или придворного. Что извивался при дворе змеей?

"Доброе утро, дорогой король! Как день начнете славный свой?"

Быть может этот лорд "такой-то", короля коня хвалил,

Имея план, чтобы король, за лесть, — коня и подарил?

Могло так быть?

Горацио.

Могло, давно. Иначе кто б осмелился могилу лорда перерыть...

Гамлет.

И вот финал. Ему подруга — леди-червь; с ней ночи коротал.

Да пьяница могильщик, что лопатой челюсть оторвал.

Вот превращенье, поучительно его нам наблюдать,

Растим мы кости, что потом годятся — "в кости" лишь играть.

Как думаю об этом, — так в костях чего-то ноет,

Возможно, эта мысль их тоже беспокоит.

Первый клоун (поет).

О девах больше не тужу,

Лежу я как живой.

Лопатой роют мне, гляжу,

Дом новый под землей...

(Первый клоун выбрасывает еще один череп).

Гамлет.

Еще один. Возможно череп адвоката?

Где все уловки коими в судах блистал когда-то?

Почто он позволяет этому мужлану так себя лопатой бить,

И не грозит его за нанесение побоев засудить?

Иль, может этот парень, не из малых собственник земельный был?

Ах, сколько ваучеров, поручительств, облигаций, он на землю получил.

И что теперь? Гляди сколь у него землицы накопилось! —

Владеет он лишь грязью, что в его же череп поместилась.

И вся его ограда, — там, где лег, — суть полтора на два,

Здесь даже все его бумаги поместились бы едва.

Ха! Собственник, не заслужил просторнее своих бумаг лежать?

Горацио.

Увы милорд, не заслужил, даже на крохотную пядь.

Гамлет.

Разве пергаменты для документов делают не из бараньей кожи?

Горацио.

Все так, милорд. И из телячьей тоже.

Гамлет.

Ну так бараны и телки, — кто полагает что пергамент,

Владеньям их прочный придает фундамент.

А ну-ка, с "дворянином от Адама" пообщаюсь я.

(Клоуну).

Доброй работы, первородный сир . А здесь могила чья?

Первый Клоун.

Как чья? Могила тут моя.

(напевает)

Квартира лучше не сыскать,

И лишних нет гостей.

Из глины стены и кровать,

Для мертвеца костей...

Гамлет.

Ты говоришь твоя могила? — Лож(ь), —

Ты много мертвым сделал, но своим зря это ложе признаешь.

И все ж ты в ней, — а значит, верю, что она твоя. Как это мило;

Ты лжешь нам правдой, прямо из своей могилы.

Первый клоун (оживляясь).

Вот вы вовне могилы, — так и лгите,

Пока еще в своей могиле не лежите.

А я же — чуждый лжи, — в могиле уж лежу,

Реку вам правду, — то моя могила, как ни погляжу.

Гамлет.

Ты лжешь, что раз на ложе — то твое то ложе.

Но это ложе мертвых, а что мертв ты — непохоже.

Выходит, — зря на ложе, лежа, место занимаешь,

С чужого ложа, лежа, ложь мне завираешь.

Первый клоун.

Легко лежу и лгу,— ведь мой язык не лжив,

Сегодня мертв, — тот, кто вчера был жив.

Ложь перескочит на того, кто ложе здесь займет.

И сразу в статус правды перейдет.

Гамлет.

И для какого же мужчины послан ты могилу здесь копать?

Первый Клоун.

Ни для какого. Попытаетесь еще вы угадать?

Гамлет.

Для женщины, выходит?

Первый Клоун.

Нет, ни в коем роде.

Гамлет.

Так кто же будет похоронен в ней?

Первый клоун.

Кто женщиной была, пока чем щас была живей.

Но упокой ее Господь — теперь она мертва.

Гамлет (Горацио).

Как этот остроумный плут тасует карт слова...

Точно и четко нужно нам с тобою говорить,

Иль он двусмысленностью сможет нас совсем скрутить.

Клянусь я Господом! Низы верхи в образовании так нагнали,

Что уж крестьяне на мозоли лордам встали.

И ловко топчут ноги нам притом.

(Первому клоуну).

Давно-ль ты стал гробовщиком?

Первый клоун.

Нетрудно вспомнить, — я в тот день копать и начал.

Как Фортинбраса победил король последний — Гамлет, не иначе.

Гамлет.

А сколько времени с тех пор минуло?

Первый клоун.

Ну а у вас что, — ветром в голове продуло?

Любой же дурень знает — это был тот день как раз,

Когда родился младший Гамлет. Что с ума сошел сейчас,

И в Англию отправлен, чтоб вы знали.

Гамлет.

Вот Черт! А почему же его в Англию сослали?

Первый Клоун.

Да потому что он безумен. Ну а в этой самой Англии значения неймет, —

Вернет он разум свой, иль не вернет.

Гамлет.

Что ж так?

Первый клоун.

Так это ж Англия, чудак.

Там все безумны! То есть, — придурь Гамлета не различат.

Гамлет.

Ага... А как же он сошел с ума, — что люди говорят?

Первый Клоун.

О, говорят, что очень странно.

Гамлет.

То есть — "странно"?

Первый клоун.

Ну то есть Гамлет с разумом отдельно странствуют; история туманна.

Гамлет.

Но на какой же почве, ум угас вдруг в нем?

Первый клоун.

Да здесь угас — на нашей датской почве. Я уж тридцать лет как тут пономарём...

Сперва мальчишкой-служкой, а теперь я за порядок в церкви отвечаю,

Ну и для новых "квартирантов" комнаты копаю.

Гамлет.

А сколько должен человек лежать в земле, чтоб до остатка сгнить?

Первый Клоун.

По правде, многие гниют еще до смерти, от срамной болезни, что сумели подцепить...

Таких-то вот едва зарыть мы успеваем, чтоб не развалился.

А кто другой — лет восемь, девять нужно, чтобы разложился.

Дубильщик — точно уж протянет девять лет.

Гамлет.

А почему дубильщик больше, — в чем секрет?

Первый Клоун.

Да ведь его-то шкура, так дубленьем пропиталась,

Что воду не пускает, как бы та не пробиралась.

А ведь вода, — коли вам интересно знать,

Сильней всего ваш блядский труп берется разлагать.

Ну а вот череп! — Двадцать три годочка пролежал.

Гамлет.

Кому же череп сей принадлежал?

Первый клоун.

Это был полоумный шлюхин сын! Терпеть его едва хватало сил!

Ну, — как ты думаешь, кто эту кость носил?

Гамлет.

Не знаю.

Первый клоун.

Да чума б его взяла — безумного болвана!

Бутылку "Рейнского" однажды вылил мне на бошку спьяну!

Вот этот череп, — Йорика, — что был шутом у короля.

Гамлет.

Он?

Первый клоун.

Этот самый.

Гамлет.

Дай взгляну поближе я...

(Берет череп).

Ох, бедный Йорик! Погляди, Горацио, — я ведь его прекрасно знал.

Он острым юмором, неиссякаемой фантазией знакомых потрясал.

Он тыщу раз бывал моей "лошадкой" — я катался на его спине.

Ну а теперь — аж отвратительно представить мне...

Здесь были эти губы, — что мальчишкой целовал не знаю сколько раз.

И где твои насмешки, выходки, и песни, — где же все они сейчас?

Твои веселья вспышки, от которых за столом все хохотали?

И над своей отвисшей челюстью пошутишь ты едва ли.

Теперь бы в комнату тебя снести к великосветской даме,

И показать — сколь она дюймов грима не положит над щеками,

А кончит жизни украшенье — вот таким как у тебя лицом,

Ты посмеши ее шутейкой с этаким концом.

Горацио, ответь мне откровенно.

Горацио.

Спросите, и отвечу непременно.

Гамлет.

Как думаешь — а Александр Великий также выглядел в земле?

Горацио.

Думаю, также, — то есть очень так себе.

Гамлет.

И — фу-ты! — также дурно он вонял?

Горацио.

Для всякого, кто его тело обонял.

Гамлет.

И для каких же низких целей можно нас определить.

Вот благородный Александров прах, — и вдруг заткнут им бочку, — можешь ли вообразить?

Горацио.

Я думаю, что здесь вы за уши немного притянули.

Гамлет.

Да ни на йоту, — если б непредвзято мы с тобой взглянули!

Гляди: Скончался Александр. Александра пышно погребли.

Вот Александр стал прахом. Прах — есть часть земли.

Из той земли добыли глину, — сделали затычку, и заткнули бочке бок.

Что ж тут невероятного? — Я расписать процесс предельно точно смог.

(поет)

Могучий цезарь в глину обращен,

И в стену как замазка помещен,

Тот, кто всю Землю в страхе содержал,

В бедняцком доме дырку залатал.

(Смотрит вдаль)

Но тише, погляди, — идет король!

Горацио, — со мною спрятаться изволь.

(Входят Клавдий, Гертруда, Лаэрт, Священник, Придворные. В гробу несут труп Офелии).

Здесь королева, и придворные... кого они несут?

И почему обряд прощальный так неправильно ведут?

Похоже, кто-то важный жизнь свою прервал отчаянной рукой,

Пригнись. Понаблюдаем-ка немного мы с тобой.

(Горацио и Гамлет пригибаются, и наблюдают из укрытия).

Лаэрт (священнику).

Какие вы еще обряды совершить способны?

Гамлет (Горацио).

Смотри. Это Лаэрт, он парень очень благородный.

Лаэрт, (священнику, настойчивей).

Какие же еще свершите вы обряды?

Священник.

Мы уже сделали все, что могли; и этому вы будьте рады.

Поскольку церковь точно знает, — смерь ее сомнительна была.

Но волей светского владыки на святую землю кладбища помещена.

А по святым заветам, — ей бы до последнего суда вне кладбища лежать.

Вместо молитвы за нее, — в могилу камни, гальку, мусор нужно бы бросать!

И все же — здесь она, с гирляндами, как непорочной деве и пристало,

Усыпана цветами, как и подобает, если до смерти ничьей женой не стала.

Ее в себя земля святая принимает.

И колокол ее уход сопровождает.

Лаэрт.

Ну неужели больше ничего нельзя?

Священник.

Не будет большего! — Сказал вам твердо я.

Мы если отслужили панихиду бы по ней,

То оскорбили б тех, — чья смерть была честней.

Лаэрт.

Тогда предай ее земле. И пусть ее прекрасная и девственная плоть,

Взрастет фиалками — (то символ чистоты) — чтобы гнусь слухов ваших обороть.

Запомни, грубый поп, — моей сестре средь ангелов на небе быть,

Когда ты будешь в адских муках выть!

Гамлет.

Что? Там нежнейшая Офелия? Как так могло произойти?..

Королева, (бросая на могилу Офелии цветы.

Прекрасные цветы — прекрасной. Милая, — хорошего тебе пути.

Я ведь надеялась, — женою сына моего ты сможешь стать,

Готовилась невесты ложе — не могилу, я цветами осыпать.

Теперь, засыпана цветами, — засыпай, пусть будет сладок сон.

Здесь мирно — колокольчики цветут, и колокольный слышен звон.

Лаэрт.

О! Трижды-тридцать бед на голову проклятую того,

Чей злой поступок предрешил лишить тебя и разума, и жизни, и всего!

Могильщики, — вы погодите зарывать.

Хочу ее в последний раз обнять.

(Лаэрт обнимает мертвую Офелию).

Ну а теперь кидайте землю, — сделайте курган! Пусть будет он,

Гораздо выше, чем сам голубой Олимп, и старый Пелион.

Гамлет (выходя из укрытия).

Кто он — чьи действия стали причиной для такого горя,

Что аж застыло в небе солнце, и не канет к ночи в море?

Ручаюсь, — негодяю суд суровый будет дан,

Порукой мое слово, — Гамлет я, король датчан !

Лаэрт, (секунду в изумлении взирает на Гамлета, затем набрасывается).

Да чтоб тебя сам дьявол проглотил!!!

(Гамлет и Лаэрт борются, топчась на разрытой могиле Офелии).

Гамлет,

Ты лучше б мое горло отпустил,

Я с виду не горяч, — как пепел, под которым угли свежие внутри.

Меня остерегись. — А ну-ка руки убери!

Клавдий.

Да расцепите ж их! Ну — примените силу!

Гертруда.

Гамлет! Мой Гамлет! Вы же топчете могилу!

(Гамлета и Лаэрта пытаются растащить).

Все.

Джентльмены... Джентльмены... Ужели вам и похорон святой обычай не указ?

Горацио.

Мой добрый лорд, утихомирьтесь, заклинаю вас.

(Гамлета и Лаэрта растаскивают).

Гамлет.

Что ж, в этом споре видно, оба не уймутся,

Пока по смерти веки не сомкнутся.

Гертруда.

Мой сын, — но что за спор? О чем весь этот пыл?

Гамлет.

Ведь я Офелию любил.

Поставь здесь сорок тысяч братьев, — их любовь с моей и близко не сравнить!

(Лаэрту)

Скажи-ка, что для памяти ее готов ты свершить?

(Лаэрт завывает, пытается наброситься на Гамлета, его держат).

Клавдий. (Лаэрту)

Лаэрт, — он псих, и в нем святого — ничего.

Гертруда. (Гамлету)

О Бога ради, ты держись подальше от него!

Гамлет (Лаэрту, которого едва держат).

Нет ты скажи, — что в ее память ты планируешь свершать?!

Рыдать, сражаться, пост держать, на части себя рвать?

Пить чистый уксус, или в реку с крокодилами заплыть?

Я все это могу! А ты пришел сюда поныть?

Ты думал, превзойдешь меня, скакнув в ее могилу?

Вопя, чтобы тебя похоронили с ней? И мне это под силу!

Трындишь тут о горах? — Пускай курган навалят акров в миллион!

Чтоб гора достала до орбиты, и ход солнцу ею был бы прегражден!

Чтоб Осса — в Греции гора, — на бородавку рядом стала бы похожа!

Ну, говори трепло! Ведь я трепать умею тоже!

Гертруда (оглядываясь на окружающих).

Это не он. Это безумье. У него припадок, обостренье.

Немного потерпите, скоро все пройдет, и нет сомненья,

Он станет кротким, будто голубок, что сам птенцов лелеет,

Что тишину гнезда храня, и звука лишнего издать не смеет.

Гамлет. (Лаэрту, или возможно, что и призраку отца, которого никто не видит).

Скажи мне, сэр, — зачем ты так использовал меня?

Я ведь любил тебя всегда, и действовал любя.

Хотя... уже неважно. Сколько подвигов Геракл не провернет, —

То дурням невдомек, — их больше кот орущий привлечет.

(Гамлет уходит).

Клавдий.

Добрый Горацио, — за ним ты присмотри, чтобы себе не навредил.

(Горацио уходит за Гамлетом).

Клавдий, (Лаэрту, тихо).

Держи себя в руках, — ты давешний наш разговор не позабыл?

Недолго уж ему нам кровь травить — его мы сами траванём!

Клавдий (Гертруде, громко, елейно).

Гертруда, милая, — тебе бы тоже присмотреть за сыном, позаботиться о нем.

Клавдий, (Лаэрту, тихо)

Твоей сестре скульптуру, как живую установим, — будет будто бы дышать.

Но лучшая ей память — погубителя в живых не оставлять!

Час полной тишины уж близок, наберись терпенья.

Все ближе плана исполненье.

Акт 5, сцена 2.

(Замок Эльсинор, внутренние помещения).

(Входят Гамлет, и Горацио).

Гамлет

...Вот собственно и все... Теперь же перемолвим о другом.

Ты не забыл еще всех обстоятельств моего отбытья?

Горацио.

Еще бы лорд! — как их забыть-то?

Гамлет.

Я был смущен, и моей смуте корабельная кровать была тесна.

Что беглый каторжанин, — в сон срываясь, тут же я выныривал из сна;

Так, мучаясь лежал. Но вот — вскочил в порыве безрассудном... —

И безрассудству этому пою хвалу. Бывает, что при знанье скудном,

Лишь безрассудство быстрое удачу нам несет.

Когда расчет глубокий — только в яму заведет.

И это учит нас, — что в мире есть Божественная Сила,

Что наши судьбы правит, не как мы, — но как Она решила.

Горацио.

Вот это совершенно точно.

Бывает, цепь случайностей — а будто строят их нарочно.

Гамлет.

Я вышел из каюты, я кафтан морской свой запахнул,

Пробрался к ним, — и в их каюту заглянул,

Ощупал их карманы, вытащил письмо,

К себе вернулся, — вскрыл, чтобы узнать про что оно.

Манеры и приличья — страх заставил позабыть,

И в королевское посланье — дал мне "нос зарыть".

Горацио — их "поручение великое" открылось мне тотчас,

О царственная подлость! — Точный был внутри приказ,

Он множество причин живописал, чтобы во избежание,

Испортить отношения меж Англией и Данией,

Приправа — ложь, и "просьба", — чтоб немедленно меня казнить.

Без промедленья, — чтоб топор хотя бы наточить.

Горацио.

Возможно ль, чтоб король так поступил?!

Гамлет.

Вот то послание. Хочу, чтобы при случае его ты изучил.

Но вот как дальше дело развивалось — хочешь знать?

Горацио.

Конечно, я прошу вас продолжать.

Гамлет.

Итак, — опутанный злодейскими сетями,

Везомый не убой "добрейшими друзьями",

Задал себе задачу: — роль в чужом спектакле не играть.

Поэтому решил, — что свой мне надо написать.

Я сел, — и королевское письмо с нуля переиначил,

Красивым четкий почерк, обороты речи побогаче...

Когда-то, как и многие дворяне, я умение писать держал, —

За низость; (хоть прину̀жден педагогом, и практиковал).

Мол, то уменье для простолюдинов и писцов,

А вот же, пригодилось, — я признать готов.

Но хочешь ли узнать ты смысл письма?

Горацио.

Ну да, мой добрый лорд, хочу весьма!

Гамлет.

"Для королевской обоюдной клятвы исполнения,

Так как Британия наш верный данник, вне сомнения,

Дабы, любовь наша цвела, подобно пальме, что растили вместе, поливая,

И дабы цвел наш мир, будто пшеничная гирлянда в праздник урожая,

И много прочих "дабы", что вы ведаете сами; их примите во значение,

Едва послание прочтете, то без рассуждения и промедления,

Подателей сего письма — необходимо смерти вам предать.

(И даже к покаянию им время не давать)".

Горацио.

Но чем вы запечатали письмо?

Гамлет.

О, даже в этом Небо помогло!

С печаткою отцовский перстень я хранил,

Что образцом для государственной печати послужил,

Итак, скрепил, сложил письмо-подменыш в прежний я конверт,

Конверт вернул обратно, раньше, чем забрезжил свет,

Ну а на следующий же день — случился бой морской.

Ты уже знаешь, что повлек он за собой.

Горацио.

Так значит, Розенкранц и Гильденстерн, плывут к своей судьбе...

Гамлет.

Да, слишком полюбилась им придворство, с этим быть беде.

Меня не мучит совесть, их грядущее паденье, —

Их собственных интриг прямое завершенье.

Опасно людям невеликим, с небольшим умом,

Лезть, где гиганты сходятся, — клинок с клинком.

Горацио.

С таким подходом, что же из вас выйдет за король?..

Гамлет.

Отец мой был убит, а мать совращена, — напомнить мне позволь!

Отцеубийца встал меж мной и троном, — сам уселся восседать,

На место, на которое меня должна была наследно выбрать знать.

Из моря жизни как рыбак крючком, интригою хотел меня подсечь,

Коварство это, — разве ж совестно моей рукой пресечь?

И разве отступить — не значит проклятым мне быть,

За то, что язву зла оставлю, разрастаясь гнить?

Горацио.

Из Англии к нему уж скоро весть дойдет,

И всю историю с подлогом он поймет.

Гамлет.

Да это будет скоро. Но до этого — имею интервал.

А жизнь его прервать, как молвить "раз!"; — вот был, а вот пропал...

Но вот, мой добрый друг, о чем я пожалел и застыдился.

Что я совсем с Лаэртом в гневе позабылся.

Ибо в нем вижу я свой собственный портрет,

Несчастный мститель, просто ошалел от бед.

С ним постараюсь помириться вскоре,

Хоть и задел меня он, бурно выражая горе.

Горацио.

Добро. Но кто-то к нам идет?

(Входит Озрик (придворный)).

Озрик. (Гамлету)

О ваше лордство, вам добро пожаловать обратно, — счастлива вся Дания.

Гамлет.

Вам за приветствие смиренно благодарен я.

(к Горацио, тихо)

Знаком ты с этим гнусом водяным?

Горацио.

Нет, добрый лорд, я не встречался с ним.

Гамлет.

Твоя удача милосерднее моей, ведь знать его, — уже порок.

Владеет землями он и стадами, — сосчитать их кто бы смог.

Позволь владеть скотом такому вот скоту открыто, —

Он к королевскому столу подставит враз свое корыто.

Он как сорока, — пару слов без смысла может повторить,

Зато каких богатств в свой дом сумела натащить!

Озрик.

Мой милый лорд, коль ваше лордство для меня пару минут найдет,

Смогу уведомить, что вам его величество передает.

Гамлет.

Приму его слова со всем усердьем духа, уж поверьте.

А что вы мнете шляпу? — Вы ее на голову наденьте.

Озрик.

Благодарю я ваше лордство, да уж очень жарко, прям печет.

Гамлет.

Нет, уж поверьте мне, — тут холодно, ведь ветер с севера идет.

Озрик.

Действительно, тут... несколько холодновато.

Гамлет.

Но все же, духота и зной, — для моего телосложенья чревато.

Озрик.

Да, тут чрезвычайно душно, как... я даже не могу придумать где.

Милорд, его величество вам сообщить доверил мне,

Что он большой заклад в пари на вашу голову поставил.

Вот, — это сообщенье я вам и представил.

Гамлет.

Не мните и наденьте шляпу, я вас умоляю.

Озрик.

Нет... добрый лорд... мне правда так удобней, я... проветриться желаю.

Сэр, вот недавно к нашему двору прибыл Лаэрт.

Поверьте, это абсолютный джентльмен, исполнен лучших черт!

Он в обхождении галантен, а уж внешностью как виден.

Икона благородного сословья, — он во всем завиден!

Гамлет. (Начинает говорить так же напыщенно, как Озрик).

Сэр, качества Лаэрта в вашем описаньи — убыли не претерпели!

И знаю я, что если б его качества мы арифметикой считать посмели,

От арифметики неисчислимых всех его достоинств, — закружилась наша б голова!

И все же, то приблизило бы нас к счисленью бесконечных совершенств его, едва.

Но истину произнося, — его, меж нами, я считаю величайшим телом и душой.

И если честными нам с вами вместе быть, и меж собою, и самим с собой,

Правдивое подобие его великолепья — отраженьем только зеркало одно дает.

А кто хотел бы с ним сравняться, — жалкой тенью вслед за ним идет!

Озрик.

О-о... ваше лордство безошибочно о нем изволит отзываться.

Гамлет.

Да, но чего же ради, вдруг решили мы дыханьем нашим грубым, совершенства этого касаться?

Озрик.

Сэр? Я простите, что-то не вполне...

Горацио. (Озрику, веселясь)

Свою манеру не восприняли, вдруг, у другого услыхав на языке?

Ну, напрягитесь, постарайтесь же понять.

Гамлет.

Так в чем была потреба джентльмена этого упоминать?

Озрик.

Лаэрта?..

Горацио. (Гамлету).

Видать, — его кошель для красноречья опустел.

Спустил слова все золотые, что имел.

Гамлет (Озрику).

Его; — о нем ведь говорили прежде.

Озрик.

Я знаю сэр, вы в отношении Лаэрта быть не можете невеждой...

Гамлет.

Невеждой нет, но был невежей с ним, однажды прежде.

Вы тоже это знаете — мне это чести не несет.

Ну так, к чему нас ваша мысль ведет?

Озрик.

Но, вы не можете не ведать, как же превосходно тот Лаэрт...

Секрет.

Не смею меряться, чтоб не равнять нас, — но я ведаю один секрет:

Как завещали древние философы нам, истину любя,

Коль хочешь ведать человека, — так познай же самого себя.

Озрик. (Решив наконец не дать себя перебить, тараторит).

Сэр, я имел в виду Лаэртово умение,

Общеизвестное: — оружием прекрасное владение.

Ведь по широкому общественному мнению,

Нет ему равных — в боя мастерстве ведении.

Гамлет.

Ага. И чем же он вооружен?

Озрик.

Рапиру и кинжал предпочитает он.

Гамлет.

Оружие двойное. — Ну и что с того?

Озрик.

Король, сэр, выставил в заклад шесть берберийских жеребцов против него.

А он, на кон, как видел, — шесть рапир с кинжалами, от франкских кузнецов,

И все при ножнах, с портупеями, — а три в едином стиле, вам я доложить готов.

У этих гарнитуров рукоять и сбруя очень точно свой рисунок сочетают.

И красотой изящной выделки, ну прямо поражают.

Гамлет.

А что там "сбруей" вы зовете?

Горацио. (Гамлету, веселясь)

Я знал, что пояснений вы потребовать не преминете...

Озрик.

Ну, — сбруи сэр, лафеты, портупеи.

Я лучше объяснить наверно не сумею.

Гамлет.

Нам сбруя б подходила, если б мы ослами гужевыми были,

Лафет бы подошел, когда б мы пушки на своих боках носили.

Ну а пока, сойдемся — те подвесы "портупеи" называть.

Но дальше — шесть берберов супротив шести французских шпаг проходят,

(Со всеми "сбруями", что вас в неописуемый восторг приводят).

Таков заклад из Франции, принял король датчан.

Но на какое же пари заклад сей дан?

Озрик.

Король поставил, сэр, что коль Лаэрт, фехтуя против вас, двенадцать схваток проведет,

И в общем счете попаданий он не больше чем на три вас обойдет, —

Король выиграет. Он дал прогноз: — двенадцать к девяти вас обойдет Лаэрт.

Коль удостоите вы дать ответ, — мы сразу и проверим, — так иль нет.

Гамлет.

А если, удостоив вас ответом, — "нет" я вам отвечу?

Озрик.

Милорд, здесь под "ответом" я имел в виду, что лично согласитесь вы на дружескую встречу.

Гамлет.

Сэр, коли это в радость королю, — я в зале здесь гуляю,

Свою прогулку я легко на разрешенье спора спортом обменяю,

Как раз для упражнений время, пусть сюда рапиры принесут.

Коли Лаэрт согласен, и король не передумал, — все решим мы тут.

Для короля я всячески стараться буду победить.

А проиграю, чтож — придется мне стыда немного пережить.

Озрик.

Могу я так и передать?

Гамлет.

Да, передайте. Постарайтесь только, чтобы вас смогли понять.

Озрик. (Откланивается)

Милорд, я службу верную свою — всецело вам вручаю.

Гамлет.

Я верность вашу, (что вы сами умудрились похвалить), конечно отмечаю.

(Озрик надевает шапку, и уходит).

Как хорошо, что сам себе он похвалу поет,

Других ведь, кто его похвалит — не найдет.

Горацио.

Он (с этой шапкой), словно глупый чибис, — тот, что из яйца на волю путь пробил.

Но не заметил скорлупу на голове, и долго потому впотьмах ходил.

Гамлет.

Такие в детстве даже сиське материнской комплименты говорят, допреж чем присосаться.

Усвоил модный тон, — и более чем хватит, чтоб среди себе подобных подвизаться.

Он признак наших дней убогих, — "ум" его в болтливости изящной и пустой.

А чуть копни его поглубже в разговоре, лопнет пена, — и останется дурак простой.

(Входит другой придворный).

Придворный (Гамлету).

Милорд, его величество от Озрика узнали,

Что о закладе вы извещены, и ждете в зале.

Готовы ль вы к игре с Лаэртом, он послал меня спросить,

Иль может, вам нужна отсрочка, и игру хотите отложить?

Гамлет.

Я постоянен в целях. Ныне цель моя, —

Устроить представление для короля.

Готов я биться, за него в любое время и повсюду.

Но в лучшей форме чем сейчас, я вряд ли буду.

Придворный.

Король, и королева, и все прочие — сюда уже идут.

Гамлет.

О, в добрый час. Надеюсь развлечение свое они найдут.

Придворный.

Просила королева, прежде чем устроить состязанье в зале, —

Чтоб вы Лаэрту хоть немного добрых слов сказали.

Гамлет.

Совет хорош, и он меня к добру ведет.

(Придворный уходит).

Горацио.

Вы проиграете Милорд. С Лаэртом вам не сделать равным счет.

Гамлет.

Не думаю. С тех пор, как он во Францию убыл.

Я постоянно время в тренировках проводил.

Но ты бы знал, — как у меня сейчас на сердце тяжело...

А впрочем, — все пустое, справлюсь все равно.

Горацио.

Нет, лорд мой дорогой!..

Гамлет.

Ах право, я уже смеюсь сам над собой.

Предчувствия, — всего лишь бабий бред.

Горацио.

Коль разум шепчет, что предчувствует вам вред,

Так лучше слушать. Поединок можно отложить.

Гамлет.

Отнюдь! Нас разве будет весть, что воробей погиб, страшить?

Есть Божье провидение даже в том, что происходит с воробьем.

Если погиб сейчас, — ему не суждено потом.

А если не потом — знать суждено сейчас.

Пусть даже не сейчас — судьба найдет всех нас.

В руках у Неба, своим сроком жизни не владеем.

Готовность к смерти — все что мы имеем.

Так будь что будет.

(Входит Клавдий, Гертруда, Лаэрт, вельможи. Стоит стол и кувшины с вином).

Клавдий (держа за руку Лаэерта).

Иди ко мне, мой Гамлет. Руки вам хочу соединить.

Гамлет (Лаэрту)

Сэр, я больше горе смог вам причинить.

Но я прошу прощения. Вы джентльмен, об этом каждый знает.

И вы должно быть слышали, как тяжко разум мой недуг терзает.

Задел я вашу честь, натуру и семью — как тот, кто сам себя не сознает.

Теперь, в себя придя, вам говорю, — это безумье надо мною верх берет.

Бывало разве, чтобы Гамлет в отношении Лаэрта был несправедлив?

О никогда! И если Гамлет вдруг неправ, обидою Лаэрта поразив, —

Так то не Гамлет! Гамлет это отрицает! Кто ж тогда обиду нанести желал?

Его безумье! — Враг его, и от него сам Гамлет пострадал.

Здесь, пред двором — свидетели все эти господа,

Прошу мне отпустить мой грех непреднамеренного зла,

Я рядом с домом слепо выпустил стрелу.

И причинил боль брату-дворянину своему.

Лаэрт.

Вы душу удоволили мою, где в глубине души ярилась мысль о мести.

Я вас вполне прощаю. Но иное дело — дело о семейной чести.

Здесь я не примирюсь, пока от цвета старого дворянства я не получу совет,

Как поступить, чтобы на имя дома мне не бросить тень, и чтобы не злословил свет.

Но до того момента, — принимаю извинения ваши, и любовь вашу саму.

О оскорблять ее я не намерен — я вас братом вновь приму.

Гамлет.

С открытым сердцем вашим я словам внимаю.

Теперь же, разыграть пари — как братьям предлагаю.

Подать сюда рапиры! Ну, скорей!

Лаэрт.

И для меня одну! Неси живей!

Гамлет.

Лаэрт, я буду той "фольгой", что тускло отражает,

Свет мастерства, что в вас как яркая звезда сияет.

Надеюсь, — не совсем потухну рядом со звездой.

Лаэрт.

Вы, часом, не смеетесь надо мной?

Гамлет.

Клянусь своей рукой что нет, — хватило б против вас ей силы.

Клавдий.

Эй, Озрик, — дай-ка им рапиры!

Племянник Гамлет, — извещен ты о условиях пари?

Гамлет.

Прекрасно извещен. И что ни говори, —

Заклад ваш на слабейшей стороне.

Клавдий.

Я не боюсь. Шанс есть, вы оба мастерством известны мне.

К тому же он как лучший — три очка тебе дать форы пожелал.

Лаэрт (осматривая рапиры)

Нет, эта для моей руки немного тяжела...

Дай глянуть что с другой.

Гамлет.

Мне эта по руке. А все ль длины одной?

Озрик.

Да, господин, у всех клинков длина одна.

(Гамлет и Лаэрт разминаются перед боем).

Клавдий.

Поставьте перед нами кубки для вина!

И если Гамлет первым нанесет укол,

Или вторым, — или в ответ на третий будет скор, —

Из всех бойниц — велю салют палить!

Ну а король за Гамлета тост будет пить.

Жемчужину огромную он в кубок поместит ,

Дороже той, что в диадеме датских королей блестит.

Тогда — греми литавры! И они пусть горнам смогут передать,

А горны — канонирам, им из пушек велено стрелять.

Их выстрелы пусть в небо; с неба же на землю весть падет, —

Что Дании король — за Гамлета победу пьет!

Ну — состязанье начинайте.

А судьи, — гляди в оба! — не зевайте.

Гамлет.

Ну, сэр, начнем нашу игру.

Лаэрт.

Начнем милорд, я к вам иду.

(фехтуют).

Гамлет (попадает в Даэерта)

Один!

Лаэрт.

Нет. Я не ощутил.

Гамлет.

Нет? Ну а как судья решил?

Озрик, (назначенный судьей)

Удар. Заметный и суровый.

Лаэрт.

Чтож, ладно. Начинаем снова!

Клавдий.

Постой-ка, дай мне выпить. Гамлет, для тебя я жемчуг растворяю.

(Бросает жемчужину в кубок Гамлета).

Подайте ему кубок! За твое здоровье выпить я желаю.

(Звучат трубы и стреляют пушки).

Гамлет.

Сперва сыграю эту схватку. Погодите. Ну, иди сюда, Лаэрт.

(они фехтуют снова, Гамлет снова поражает Лаэрта).

Еще удар! Что скажете, — бок снова не задет?

Лаэрт.

Туше, туше. Удар ваш должен я признать.

Клавдий.

Наш сын ведет, он начинает побеждать!

Гертруда.

Он тучен и одышлив, труден ему долгий бой.

Сынок, протри лицо, возьми платочек мой.

(Королева поднимает кубок, который Клавдий приготовил Гамлету).

Гамлет, — пью я за жизнь твою, и за удачу в ней!

Гамлет.

Спасибо, матушка.

Клавдий.

Гертруда, нет, не пей!

Королева.

Я так хочу, милорд, прошу меня простить.

Клавдий (себе)

Испила яду. Ничего уж не переменить...

(Королева протягивает кубок Гамлету).

Гамлет.

Пока мне пить не время, — еще схваток много; надо потерпеть.

Королева.

Позволь лицо твое мне обтереть.

Лаэрт (тихо, Клавдию).

Милорд, — его сейчас рапирой уязвлю.

Клавдий.

Не думаю...

Лаэрт.

Черт! Эта наша подлость почти совесть трогает мою.

Гамлет.

Начнем же третью. Вы Лаэрт, мне сильно поддаетесь.

Прошу вас, атакуйте жестко, — покажите всем, как вы деретесь!

Меня не берегите, — я ж не дитятко в вольере игровом.

Лаэрт.

Вы думаете так? Ну что ж, — начнем.

(Фехтуют, одновременно делают выпад и не попадают).

Озрик.

Тут оба выпад, — оба мимо! Ни один в другого не попал.

(снова фехтуют)

Лаэрт (попадая в Гамлета острой рапирой)

На, получи! А, — я тебя достал!

(Гамлет ранен острой рапирой. Оба сходятся в клинч, борются, теряют рапиры).

Клавдий.

Эй, расцепите их! От ярости не помнят уж себя!

Гамлет.

Нет, мы продолжим! На кону веселье короля.

(Гамлет поднимает ближайшую рапиру — рапиру Лаэрта. Лаэрту приходится взять рапиру Гамлета).

(Снова фехтуют. Гамлет ранит Лаэрта острой рапирой. Королева вдруг обмякает в кресле).

Озрик.

Эй! Эй! На королеву поглядите!

Горацио.

Они оба в крови. Милорд, вы как? Теперь вы поединок завершите?

Озрик.

Лаэрт — как вы? У вас обоих кровь. Как вы, дружок?

Лаэрт.

Я как тупой вальдшнеп, запрыгнул сам в силок.

Убит я, справедливо, своей собственной изменой.

Гамлет.

Что там случилось с королевой?

Клавдий.

От вида крови обморок с любимою женой.

Гертруда.

Нет, нет! Напиток!.. Кубок!.. О, мой Гамлет дорогой!

Отравлен кубок! Я в мученьях умираю...

(Королева умирает).

Гамлет.

Злодейство! Я своим приказом двери запираю!

Предателя сыскать! —

Отмщения ему не миновать.

Лаэрт.

Предатель здесь. О Гамлет, ты убит.

И никакое чудо жизнь тебе не сохранит.

Тебе от силы полчаса осталось.

Рапира, что в твоей руке случайно оказалась, —

Заострена и вымазана в яде.

Я поступил так мести ради.

И сам же ей сражен, лежу и мне не встать.

А яд, которым отравилась твоя мать...

Мне говорить недостает уж сил...

Король!.. Король твой кубок отравил!..

Гамлет.

Клинок рапиры тоже ядом поражен?..

Так пусть не сохнет без работы он!

(Подскакивает и пронзает рапирой Клавдия).

Все.

Измена! Королевский дом, — что вы творите?!

Клавдий.

Друзья, на помощь! Я лишь ранен. Лекаря зовите!

Гамлет, (хватит отравленный кубок, и начинает заливать вино в рот Клавдия).

Ты, — кровохлеб! Кровосмеситель! Проклятый и Богом, и людьми!

Пей свое зелье! Жри свой "жемчуг"! За моею матерью иди!

Король умирает.

Лаэрт.

Он по заслугам наказанье получил,

Яд им сготовленный — его же и сразил.

О Гамлет, обменяемся прощением у вечности дверей.

Безвинен в смерти ты моей с отцом, — как я в твоей.

(Лаэрт умирает).

Гамлет.

Пред Небом ты свободен. Скоро я на тот же путь ступлю.

Я мертв Горацио. О мать моя несчастная, — адью.

А вы, кто здесь стоит, дрожите и бледны,

Болтливые обычно, — а теперь в словах бедны.

Вам, зрителям злодейства — я бы правду рассказал,

Но смерть суровый командир; меня уж он призвал.

Пусть будет так. Я мертв. Горацио — ты жив.

Тем, кто узнать захочет — правду расскажи.

Горацио.

Не быть тому, скорей античный я римлянин,

Чем рассудительный датчанин!

Здесь в кубке есть еще немного яда,

Мне хватит, — много и не надо.

Гамлет.

Коль ты мужчина, — чашу мне отдай.

И за чужой грех — яд не выпивай.

О добрый друг, какое опороченное имя,

Я после смерти оставляю ныне!

Ты если в сердце место для меня имеешь,

Не торопись на Небеса; — (всегда успеешь).

Останься в этом мире, речи боли полные держать,

Чтобы историю мою — всем людям рассказать.

(Слышаться марш и выстрел пушки).

Военный шум? Что слышу я сейчас?

Озрик.

Идет с победою из Польши Фортинбрас.

С послами Англии тут встретился, и им дает,

Салютом громким свой приветственный почет.

Гамлет.

А я тут умираю...

Яд дух затмил, вестей из Англии уж не узнаю.

Но скоро быть здесь выборам — кто будет новым королем.

И мой предсмертный глас, — за Фортинбраса; ты всех извести о том.

Так что, как будет случай, расскажи ему ту правду, что нужна.

А для меня лишь — тишина.

(Гамлет умирает).

Горацио.

Умокло сердце благородное. Покойной ночи принц ты милый мой.

И пенье ангелов пусть охраняет твой покой.

(Марш приближается)

Зачем здесь барабанный бой?

(Входит Фортинрас со свитой и английскими послами. Вошедшие оглядывается).

Да что же здесь за вид такой?

Горацио.

А что бы вы хотели увидать?

Коль скорбь и изумленье — можете уж больше не искать.

Фортинбрас.

Здесь в зале бойня. Смерть должна довольна быть,

Что столько знатных за один удар смогла сразить!

Так много блюд она к себе на стол собрала,

Кровавый пир, ей угощения не мало.

Английский посол.

Мрачнейший вид. А мы прибыть с вестями опоздали.

И уши мертвые теперь услышат нас едва-ли.

Что выполнен приказ — суть Розенкранц и Гильденстерн мертвы.

И от кого ж теперь здесь примем благодарность мы?

Горацио.

Ну не от короля. Воскресни вдруг — так был бы удивлен.

Их казни никогда не добивался он...

Но так как к нам, сюда, где стены трупами полны,

Вы с казни прибыли, а — вы с войны.

Приказ отдайте: — мертвые тела сложить, устроив на виду,

А я рассказ что тут случилось, людям поведу,

Речь будет о суждениях неверных, и смертях случайных,

И о инсценировке для убийства в хитростях необычайных,

Где заговор злодеям вдруг служить устал,

И обернувшись против — на их головы упал.

Всю правду вам могу об этом я открыть,

И камень знания с души свалить.

Фортинбрас.

Давайте ж поспешим услышать сей сюжет,

И также созовите слушать весь дворянства цвет.

Что до меня, — свою удачу с грустью принимаю:

Ведь я на королевство некоторым правом обладаю.

О чем теперь мне время заявить.

Горацио.

Об этом тоже повод есть поговорить.

(Показывает на Гамлета)

Его уста за вас, — и к вам склонят людей.

Но поспешите все ж тела представить поскорей.

Чтобы смущение унять, и вас правителем поставить.

Заранье бунт унять — все ж легче чем потом исправить.

Фортинбрас.

Позвать сюда четыре капитана!

С почетом тело Гамлета сия охрана,

Пусть на помост пред замком отнесет,

И королевским флагом сверху обоймет.

Будь наделен короной, вероятно он бы показал,

Что всем присущим королю с лихвою обладал.

Пусть — барабаны марш, и пусть военный весь обряд.

Чтоб был достойно провожаем мой дворянский брат.

Убрать тела! На поле битвы их всегда пойму,

Но дико видеть за столом в дому.

Войскам — отдать салют!

Конец.

Примечания.

Горацио делает честь очередность его вопросов. Сперва он спросил, может ли помочь духу. Затем — может ли тот предотвратить несчастья для страны. И наконец — не знает ли дух, где лежат сокровища, (которые помогут бедному Горацио разбогатеть). От своего последнего вопроса Горацио так воодушевился, что попросил товарища задержать призрака ударом копья.

В оригинале это звучит так: "I am glad to see you well: Horatio!— or I do forget myself". (Рад видеть, что ты в порядке. Горацио — иль я забудусь). Это "or I do forget myself"— можно толковать двояко. Первый вариант — как выражение удивления. Примерно, как наше "Вася! — чтоб меня черти взяли!". Другой вариант смысла "Горацио — или я уже начинаю забываться?" — тогда он встречался с Горацио в университете, но знаком неплотно, так что даже опасается перепутать имя. Я выбрал второй вариант, так как дальнейшее развитие сюжета, показывает, что Горацио и Гамлет не были близкими друзьями. После встречи с призраком Гамлет не доверяет Горацио суть открытой ему тайны. Доверие к Горацио возникает у Гамлета позже, (что он вынужден будет объяснить отдельным пространным монологом, чтобы зритель смог понять эту перемену). Не являются ли вообще эти пертурбации в отношении к Горацио, результатом того, что разные фрагменты писала разная рука? — Тогда это было нормой... (Так было у Джека Лондона с книгой "Сердца Трех", которую он писал в соавторстве, где каждый работал над своими главами. Когда соавторы подошли к последней главе, всплыл конфуз: — у каждого из соавторов девушка вышла замуж за разных людей. Чтоб сильно не править уже написанное, пришлось делать лихой поворот сюжета, который рокировкой поменял ее мужей). Но, — будем придерживаться презумпции невиновности. Сперва Гамлет не доверял Горацио. А потом разглядел, — и полюбил.

Это не слишком удачную отговорку, которой Гамлет не поверил, Горацио выдумал сходу. В самом деле, не признаваться же Гамлету, что (допустим) все обучение Горацио было затеяно королевским домом для негласного надзора за принцем, который учится вдали от дома. Уехал из Виттенберга объект наблюдения — уехал и Горацио.

Горацио скромно опускает, что приказал часовому тыкать в призрака отца Гамлета копьем. Как рациональный человек, он не заостряется на лишней для собеседника информации.

В оригинале "maid" — незамужняя дева. Но ко временам Шекспира также приобрело значение "служанка" (поскольку молодых девушек как правило в служанки и брали). Брат советует Офелии не стать девой, что глупо отдаст свою девственность. И одновременно, не быть как служанка — ведь она Гамлету не ровня, и известно, как высокородные пользуются служанками, без намерения на них жениться. Все это пересекается в одном слове.

В оригинале "The canker galls the infants of the spring, Too oft before their buttons be disclosed". (Язвы слишком часто поражают детей весны, прежде чем их бутоны будут раскрыты), "Сanker" — язва. Но это слово со специфическим историческим багажом. "ЧанкрэШанкрэШанкрКанкер", — в зависимости от места и диалекта, — это старое французское (и соответственно английское) название арбалета. Происходит от латинского "Кан(кс)ер" (Рак). Так называли арбалет, (потому что со снятой тетивой, его плечи часто выгибались вперед, и он становился похож на расставившего клешни рака). Со временем так стали называть и рану от арбалетного болта, которая имела характерный вид вздутой язвы. А затем, за сходство формы, так стали называть и язвы от сифилиса, (то что и в русском до сих пор известно, как "твердый шанкр"). Так же "Сanker Worm" — это вид червя, который проедает ходыязвы в цветочных бутонах. Таким образом, Шекспир нам в одной строке говорит сестре "слишком часто сердца юных поражает червь несчастной любви", и одновременно "слишком часто, тех кто рано начинает жить половой жизнью, поражают язвы сифилиса". И высоко и пошло. Перевести это на русский, сохранив весь спектр смысла, практически невозможно.

В оригинале "Running it thus — you'll tender me a fool" (Поступив так, — ты склонишь меня в дураки). Но одновременно, fool это младенец. То есть, "поступив так, — наградишь меня (незаконнорожденным) младенцем".

В этом неожиданном повороте мысли прорвалось отношение Гамлета к самому себе. Он тучен, и не считает себя красавцем. Это замечательный штрих, который объясняет многое в дальнейших отношениях Гамлета с Офелией. Возможно, в оригинальном спектакле Шекспира, он момент произнесения этой части монолога непроизвольно щупал свои бока и лицо, чтобы еще больше показать зрителю, о ком идет речь?

Добрый Горацио ведет себя довольно странно. Он уже понял, что дух видимо не может вредить людям физически. (Духу заступали дорогу, его тыкали копьем, но никто из совершивших такие возмутительные действия не пострадал). Горацио сам поведал Гамлету о духе, и месте его прогулок. Однако, когда Гамлет хочет следовать за духом, — Горацио пытается его не пустить. Горацио пытается предупредить Гамлета о возможной не-физической опасности, (мол, вдруг бестелесный дух сможет напугать Гамлета на берегу моря, и тот сам от ужаса упадет в воду). Когда Гамлет все же вырывается, — и бежит за духом, — спасать принца готов простодушный Марцелл, а не Горацио. Горацио бубнит, что Небеса как-нибудь там все сами управят. Все это кажется бессистемным. Но давайте попробуем выстроить логику. Горацио — беден. Чтоб поправить свои дела — ему нужны сильные мира сего. Доложить Гамлету о особом случае (призраке) — значит вступить с Гамлетом в особые отношения. Поэтому он рассказывает. Но если Гамлет погибнет на встрече с призраком, карта Гамлета будет потеряна — поэтому он оберегает и упреждает. Последовать за Гамлетом и Призраком — значит возможно услышать семейный разговор, свидетеля которого Гамлет может невзлюбить так, что можно впасть в немилость. Кроме того, — принц взвинчен и только что грозил им оружием. Поэтому Горацио не идет. Потом можно будет настырно расспросить принца, — но тот расскажет не больше, чем сам захочет. Горацио рационален. А уж насколько он хороший друг, — насколько позволяет ему его рациональная природа. Вспомните об этом, когда Гамлет, похваляясь своей новообретенной прозорливостью, будет петь дифирамбы Горацио. О Марцелле Гамлет больше ни разу не вспомнит.

Гамлет просит принести Горацио и Марцелла древнейшую клятву на оружии, известную еще с языческих времен, и видимо восходящую к индо-европейскй общности. При этом оружие было не просто проводником божественной силы (переводящим человека через границу жизнь-смерть), но и материальным воплощением самих богов. "На каждой такой насыпи водружается железный старинный меч, который и составляет кумир Ареса. Этому-то мечу ежегодно приносятся в жертву рогатый скот и лошади, как и прочим божествам"(С) Геродот, описание скифов. "Оружие; в их глазах это наиболее прочные узы, это — священные таинства, это — боги супружества"(С). Корнелий Тацит, о германцах. "Желаем... нерушимой присягою, клянясь своим оружием, подтвердить и укрепить эту дружбу, согласно нашей вере и обычаю "(С) — Договор Руси с Восточным Римом. И далее, далее, по очень долгому списку из разных мест и времен.

"Здесь и повсюду" (лат.) Гамлет говорит о призраке, и далее для проверки, несколько раз меняет место, но призрак своим голосом настигает его и караульных, куда бы они не переместились.

В оригинале "time is out of Joint" (время вышло из паза). "Тайм" можно перевести и как "время", и коннотационно как "часы". "Джойнт" это не только "паз" (в строении, например, под держащие балки), это и суставная сумка кости в организме. Таким образом Шекспир в одной фразе дает нам множество сильных трактовок: "разрушенное время", "сломанный механизм" (часов), "вывихнутое время", время-калека". Я использовал значение часов, чтобы Гамлет сравнил себя с часовщиком, которому предстоит починить механизм. Но в той же мере он сравнивает себя с врачом, которому предстоит вправить суставы и вылечить своей век-калеку.

В оригинале "his stockings foul'd, fouled: dirty. Ungarter'd, and down-gyved to his ankle" (Его чулки испорчены, грязны, неподвязаны, и съехали на его лодыжки). Нюанс в том, что, несмотря на изменчивую придворную моду, еще и в 16м веке европейские аристократы кроме привычных нам чулков, носили и т.н. "шоссы". Эти чулки в варианте "с хвостами" доходили до верха бедра, а в варианте "сшитые шоссы", имели почти форму полноценных штанов. Изначальный их смысл — одежда кавалериста, будучи сшиты из кожи, они защищали бедра и голени всадника от натирания при долгой езде, а с развитием доспеха — и от натирания ног элементами защиты. Поскольку дворянство выросло из конного рыцарства, — они носили этот заменитель штанов веками. В мирном придворном варианте, уже не обязательно было носить чулки из кожи, они могли быть и тканевые, и не служа уже реальной защитой более демонстрировали красоту ног. Если Гамлет вошел к Офелии не в коротких штанах и чулках чуть выше колена, а длинных чулках, которые собственно и были заменителем штанов — его появление становится куда более эпатажным.

Ключевая двусмысленность Шекспира, на которой он строит дальнейшее развитие сюжета, и которую невозможно сохранить в переводе. В оригинале "He took me by the wrist and held me hard. Then goes he to the length of all his arm... ...At last, a little shaking of mine arm, And thrice his head thus waving up and down, He raised a sigh so piteous and profound. As it did seem to shatter all his bulk. And end his being: that done, he lets me go" (Он взял меня за запястье и крепко сжал, затем двинулся на всю длину своей руки... Наконец, слегка потряся моей рукой, и трижды мотнув головой, он вздохнул так жалобно и глубоко, будто это сокрушило все его тело и положило конец его бытию. Сделав это — он отпустил меня.). Нюанс в том, что "arm" это не только рука, но еще и "рычаг", а также "оружие". А какой из пяти членов мужчины тысячелетиями во всех культурах сравнивают с рычагом, дубиной, оружием, мечом и т.д. — прекрасно известно. И в этом аспекте текст Шекспира читается так: (Он взял меня за запястье и крепко сжал, затем двинулся на всю длину своего рычага... Наконец, слегка потряся моей рукой, и трижды мотнув головой, он вздохнул так жалобно и глубоко, будто это сокрушило все его тело и положило конец его бытию). Вариант с "рычагоморужием" объясняет, почему Полоний сразу поверил в безумие Гамлета и сказал, что "любовь часто проявляет себя насилием". И почему в безумие Гамлета поверили все остальные. Но показать такой вариант на сцене, не переходя рамки приличий, весьма сложно. Поэтому в постановках придерживаются трактовки с "рукой". Но это ломает сюжет. Даже самым даровитым актером трудно сыграть такое — подержать девушку за руку и вздохнуть, чтобы она уверилась в его крайней странности. Но даже если титану-актеру это удается, то в пересказе Офелии другому человеку, который не присутствовал, — это начинает звучать неубедительно. Влюбленный вошел, подержал за руку, вздохнул и ушел. Да влюбленные только и занимаются, что печально глядят, и вздыхают. Неужто же это повод — чтобы все сразу признали его невменяемым?

В оригинале Гамлет короток: "Excellent well; you are a fishmonger". (Прекрасно (знаю), ты торговец рыбой). По контексту сцены, англоязычные редакторы часто объясняют, что это слово на жаргоне времен Шекспира могло означать сводника, сутенера". Таким образом, Гамлет объявляет, — он догадался, что за его разрывом с Офелией стоит Полоний, который хочет пристроить свою дочь, как можно более выгодно.

Ранее, Гамлет иносказательно намекал, что ему неприятно находится рядом с королем Клавдием "Пред солнцем слишком часто я бываю" (Солнце, — тысячелетний эвфемизм для обозначения царствующих особ). Теперь же Гамлет предостерегает Полония, чтобы Офелия не зачала от "Солнца"). Кажется, Гамлет подозревает свою невинную подругу в связи с Клавдием. Но в силу какого контекста постановки во времена Шекспира у него могли возникнуть такие мысли — неизвестно.

Здесь и далее, Гамлет с окружающими пускается в обсуждение конкретных театральных событий, в том числе и связанных с театром, где работал Шекспир, — то есть с тем самым театром, где в тот момент смотрели спектакль зрители. Это очень занятный выверт, — ведь зрители слушали о знакомых им лондонских событиях, от якобы героев-иностранцев. Сами же персонажи таким образом входили в реальный мир, как настоящие люди, которые обсуждают реальные события. Подобный эффект позже любил использовать Пушкин, помещая в свои произведения реальных современников, которые могли быть знакомы светскому столичному читателю. К сожалению, контекст большинства обсуждаемых событий нам незнаком, поэтому мы ничего не можем получить из этих сцен. Я с чистой совестью опустил их в переводе.

Квинт Ро́сций Галл — Известнейший древнеримский актер. От момента жизни Гамлета и Полония его отделяет больше чем 1700 лет. Так Гамлет трунит над "свежестью" новости Полония, которую ему уже рассказали.

Жужжание" означало перенос слухов и сплетен, (обсуждались, как и положено сплетням, постоянно новейшие. Но к таковым информация Полония, для Гамлета, уже не относится).

Иеффай, — легендарный иудей, известный во времена Шекспира. Перед важной битвой. он совершил архетипическую ошибку многих героев из разных времен и стран: За помощь Бога обещал отдать тому на жертвенное всесожжение "все что выйдет из дома моего, на встречу мою". Когда он вернулся домой с победой — его встретила единственная дочь. Далее в разговоре Гамлет цитирует Полонию несколько строк из популярной английской баллады, которая описывает это событие. Все это становится зловещим предзнаменованием к судьбе Офелии.

Эней — легендарный принц времен троянской войны. Наследник города Троя (он же Илион). После того как греки, с помощью троянского коня проникли в город, и разрушили его, — Эней убежал, и с небольшой командой пустился в странствия. На одной и остановок в своих скитаниях, он и рассказывает историю, которую дальше разыграет актер. Древние римляне верили, что Эней в конце концов осел в Италии, и стал их прародителем.

Существует "индийская" теория о Гамлете, где все кто можно родственники, в том числе Гамлет и Фортинбрас, за счет хитроумного толкования непонятного шекспировского слова "bisson", как "bis son" (дважды сын) — разлученные в детстве родные братья, которых родили незадолго до смены власти в Эльсиноре. Подтвердить эту теорию ничем серьезным нельзя. Но и лингвистически опровергнуть ее невозможно. Так как в те поры правила языка были значительно свободнее. (Сами имя-фамилия Шекспира известны нам в разных вариантах написания). Слова считалось допустимым коверкать для тайнописи или подстройки в размер стиха. Да и вообще, Шекспир сам придумал несколько тысяч слов, которые до него в английском неизвестны, а потом прочно вошли в язык. Тем, кому эта теория интересна, предлагаю читать строки как " Едва прикрыты бедра, лоно, а оно, Двойным недавним детородством так истощено..."(С). Я же лично склоняюсь к версии, что Шекспир был фанатом серии компьютерных игр "Street Fighter", и просто отдал дань уважения персонажу по имени M. Bison.

В оригинале Клавдий тут просто говорит: "О, тяжко бремя". Но думаю, что подтверждение, что Клавдий убил брата, уже давно ни для кого не спойлер.

Этот самый знаменитый в мире монолог существует в двух различных вариантах. Первый был напечатан в т.н. "Кварто 1". Это издание сейчас принято считать "пиратским", сделанным по памяти, и потому не всегда верно отражающим оригинальную задумку Шекспира. Но именно в нем у Гамлета есть строки, которых не будет в более поздних изданиях. "The widow being oppressed, the orphan wrong'd,

The taste of hunger, or a tirants raigne..." (Угнетенная вдова, обиженный сирота, вкус голода, правление тиранов). Были ли эти строки добавлены произволом пирата помимо автора, или все же автору пришлось убрать их из-за произвола цензуры? Я счел нужным обыграть их в переводе. Поскольку Гамлет, который думает и о чужом горе, (пусть и пришел к этим размышлениям за счет личного несчастья), гораздо благородней Гамлета, который переживает только о себе. В конце концов, далее из слов Клавдия мы узнаем, что Гамлета очень любит простой люд. Должен же он его любить за что-то? Хотя бы за человеческое отношение. Мысли подобные вложенным в голову Гамлета, мы видим и у самого Шекспира, например, в хрестоматийном сонете 66.

Почему эта сцена решена совсем не так, как привычно по большинству переводов Гамлета, подробно смотрите в предисловии.

Что за внезапный вопрос? Не заметил ли Гамлет каким-то образом неудачно укрытого за гобеленом Полония. В таком варианте его вопрос становится проверкой Офелии. И Офелия ему врет, подтверждая худшие его сомнения.

В оригинале Гамлет короток: "Do you think I meant country matters?" (Ты думаешь, я имел в виду вопросы страныгосударственные дела?). Очевидно, он обыгрывает тут созвучие country (страна) и cunt (грубое название вагины). Стоило актеру на сцене чуть расслабить речевой аппарат, и с этого аспекта фраза мастера двусмысленности начинает звучать так: "Do you think I meant county matters?" (Думаешь, я имел в виду пиз...е дела?). В русском языке именно такой аналогии нет, поэтому пунцовея ушами, я сделал несколько. Чтобы читатель сам мог выбрать, как ему кажется, наиболее подходящую.

Это крайне странное место пьесы. Потому что актеры в пантомиме отыгрывают то, что спустя несколько минут разыграют повторно, но уже с озвучкой — сцену отравления, причем именно в том самом виде, в котором Клавдий не может не узнать свое преступление. Нужно сказать, что в театре того времени иногда действительно использовались пантомимы, которые, среди иного, могли служить, и примерно тем же, чем в современном кино служат тизеры и трейлеры. Пантомима могла служить "завлекалочкой" — и показывала, что терпеливого зрителя в ходе спектакля ожидают интересные моменты. То есть с точки зрения тогдашнего театрального искусства, ошибки в этой сцене нет. Но непонятна реакция Клавдия, вернее — полное ее отсутствие. На пантомиму он не среагировал никак. В то время как идущий следом полноценный актерский "повтор", едва не довел его до сердечного приступа и выдал с головой. Эта странность заставляет исследователей творчества Шекспира искать объяснение. Например, что Клавдий просто не глядел на пантомиму, (благо она происходит в тишине), и обживался на своем зрительском месте. Пытался ли Шекспир так показать, что пантомима есть слабое выразительное средство, так как не задействует силу голосов профессиональных актеров?.. Другой вариант — предположим, что мы имеем дело с двумя разными вариантами сцены, которые были предназначены для отыгрыша в разных условиях актерской труппы. Вариант пантомимы требует меньше времени. Вариант с полноценными диалогами актеров — больше. Их могли играть в разных обстоятельствах, выбирая нужный, для чего оба они и оказались в оригинале рукописи. В таком варианте, если отыгрывалась только пантомима, после фразы Гамлета о том, что зрители увидали "мале эчо" (злой поступок), — должна сразу следовать истерика Клавдия. Еще вариант — предположим, что Гамлет действительно хотел показать две сцены отравления. В первой брат-претендент убивает брата-короля. А во второй уже племянник таким же образом, как был убит его отец, убивает отравителя. И если первое "отравление" Клавдий кое-как высидел, то второе — сцена-угроза, сцена-месть. сцена-провокация, его допекла. Но в таком варианте материал пьесы Шекспира должен был бы быть расположен по-иному: Сперва сцена клятв королевы первому мужу. Затем интерлюдия — пантомима отравления брата — братом. После — акт где племянник убивает узурпатора его же методом. Но сделать подобные перестановки, не меняя существующий текст пьесы, невозможно. Вот уж сцена-загадка.

Как и ранее Полонию, Гамлет прямо говорить уже самой Офелии, что у той есть любовник. Существует это только в его голове, или он имеет неясные для нас причины так думать?

Ради Бога (фр.)

В оригинале Шекспир цитирует только половину пословицы, так как она была известна каждому.

Эта сцена рождает замечательную неопределенность. В первые появления призрака его видят все присутствующие. Теперь его видит только Гамлет. Что это значит? Призрак, доказал Гамлету при помощи свидетелей, что он не является игрой его ума, и теперь является только ему? Или все в Эльсиноре слегка отравились спорыньей, и первое появление призрака было массовой галлюцинацией, которая стала спусковым крючком для безумия Гамлета?

Интересно, откуда Гамлету удалось об этом узнать? Неужто есть слуги, которые симпатизируют ему и донесли слухи? Или же, сам Гамлет, который с детства с замком знаком, прикладывает ухо к вмонтированным в стены слуховым кувшинам? Или в оригинальном спектакле Шекспира, Гамлет, устроив провокативную декларацию "быть или не быть", и устроив разнос Офелии, затем убежал для виду, и подслушал реакцию, в том числе и Клавдия?

Офелия видит королеву, но говорит, что не видит "ее величества". То есть не видит перед собой ни королевы, ни ее королевских достоинств. По сути, это страшное оскорбление, которое не сошло бы с рук никому, кроме общепризнанной сумасшедшей.

Не вполне понятно, сколько времени Горацио исполнял потом этот приказ, и заботливо присматривал, учитывая дальнейшую судьбу Офелии. Закончилась ли его вахта до трагических событий? Если предположить, что Горацио присматривал за Офелией до самого конца, — калькуляции, которые "слуга двух господ" мог проводить в голове, перед тем, как случилось несчастье, были бы очень любопытны.

Мы не знаем, как точно пела Офелия, потому что большинства мотивов ее песен не сохранилось. В большинстве постановок Офелия медленно пищит песни тоненьким голосочком, показывая свою девичью хрупкость. Но Шекспир использовал песни, скорее всего, несколько более энергичные, судя по народным припевкам, похожим по структурному смыслу нашим "эй ухнем!" или даже бессмертному "чики пи-барум!". Поэтому я позволил придать паре отрывков песен Офелии ритм канатных шэнти. Мне кажется, что ее переход от смиренного тонкоголосья к удалым воплям — туда и обратно — будет выглядеть значительно более психически нестабильным и страшным, чем пребывание "на одной волне".

Обычай нести и хоронить покойного покрытым платом, христиане позаимствовали у иудеев. В христианстве это обрело смысл, что покойному надо "собраться с мыслями", перед свиданием с Богом на высшем суде, и внешняя суета вокруг тела не должна его отвлекать. В настоящее время этот обряд соблюдается не во всех христианских церквях, но во времена Шекспира в Англии был в ходу. В русской православной церкви он существует до сих пор.

Это одна из самых таинственных песенок Офелии. В оригинале: (You must sing "a-down a-down," and you call him a-down-a. O, how the wheel becomes it! It is the false steward, that stole his master's daughter" (Ты должен спеть ниже-ниже...). Это "нижеснижение" является одновременно припевкой, которая использовалась просто как звуковой набор, вроде могучего "Хоп-хэй! Ла-ла-лэй!"... Так, сбились; начнем перевод сначала: — (Ты должен спеть "ниже-ниже", ты зовешь его снижающимся. О, как колесо (Фортуны?), совершает это! Лживый стюард украл дочь своего господина). Самый простой вариант, что Офелия говорит опять о своем отце, — его должность — камерегр. А стюард, в то время был ей синонимом, — обе они означали управляющих богатого дома. Но как Полоний мог украсть свою же дочь у господина? Если Офелия уже каким-то образом ответила на серьезные намеренья Гамлета, — хотя бы дав предварительное согласие на женитьбу, это можно трактовать как подготовку к переходу женщины в другой дом, (пусть еще и не оформленный правильным образом). И то что Полоний заставил Офелию отказаться от своего согласия, можно воспринимать как кражу. За эту кражу Полоний и поплатился — колесо Фортуны провернулось для него вниз, и сам он отправился вниз — на метр под землю. Офелия это понимает. Но для Лаэрта, который возможно был не полностью в курсе, что наобещала Офелия Гамлету, (или что Гамлет себе навоображал), — мысль Офелиии не вполне понята. Эту версию я обыграл, и включил в перевод. Более сложный вариант: — Офелия говорит о Клавдии. Мы не знаем ничего о его предыдущим положении и должностях, до того, как он убил брата. Тогда он мог быть тем "управляющим", что украл "королевскую дочь" (ведь Гертруда, возможно королева не в первом поколении, а наследственная дочь короля). В такой трактовке Клавдий украл у господина королевскую дочь, — вместе с жизнью. Но теперь его дела очевидно не ладятся, и идут вниз. Не слишком приятная песня для короля.

Этой строкой Шекспир обеспечил мне скорое досрочное появление лысины. Офелия вручает окружающим цветы, давая таким образом сообщения с помощью их символизма. Ты — не забывай. Ты — неблагодарный. Ты — лицемерка. А потом внезапно поет "For Bonny sweet Robin is all my joy." (Для Бонни милый Робин — это вся моя радость). Что бы это значило? Сперва я решил, что это отсылка Шекспира на комиксы про Бэтмена и Робина, — с помощью которой он попытался добрать дешевой популярности у молодежи. Увы, в силу некоторых причин, эта блестящая теория не подтвердилась... Из комментариев шекспироведов я узнал, что эта же, скорее всего, баллада, упоминается в другой пьесе Шекспира — "Два знатных Родича". Я прочел Родичей — и действительно обнаружил там упоминание: Там девушка говорит в духе, а вот, мол, — есть песня "Добрый Робин". Ну спасибо. Это еще короче, чем в Гамлете, и ничего не проясняло. Не ссылка ли это на ранние баллады о Робин Гуде? Увы, среди всех известных баллад не сыскалось ничего хотя бы отдаленно подходящего по контексту. Наконец, окольными тропами я выяснил, что "робин", это не только имя, или птичка "малиновка", но еще и одноименное растение, которое имеет традиционное значение — "разум". Безумная девушка говорит, — что вся ее радость в разуме. Отчего ее брат одновременно и умиляется, и впадает в ярость. Шекспир свел в одной фразе продолжение линии символизма цветов, и... еще которую-то линию, которую он обыграл с помощью цитаты из известной всем тогда песни, где Робин — это имя. К сожалению, контекст этой линии для нас уже потерян. По крайне мере, если не обнаружится где-то в старых записях полный текст песни. Поэтому я сделал выбор в сторону растения.

Это единственный раз, когда в пьесе упоминается некий Клавдио. В силу того, что в прошлой сцене с доставщиками писем встретился Горацио, а теперь слуга упоминает, что их передал Клавдио — некоторые интерпретаторы полагают, что Горацио и Клавдию — одно и то же лицо. Однако, если читать текст Шекспира внимательно, то видно, что Горацио попытался довести матросов с письмами к королю, как и просил Гамлет. Слуга же говорит, что ему письма вручил Клавдио, который уже не вел речь ни о какой попытке представить королю вместе с письмами и матросов. Очевидно, что письма прошли уже минимум одну инстанцию между Горацио и Клавдио, где кто-то решил, что король обойдется без счастья видеть матросов, — содержания писем от этого не убудет. (Здесь — скорее всего Клавдио, родственник короля, доведя письма до которого, Горацио уверился, что они попадут по адресу, и поспешил на встречу в Гамлетом). Это самая простая трактовка, без конспирологии. Об более сложных трактовках — смотри в предисловии, в части об образе Горацио.

Главный вопрос этого прекрасного описания — с чьих оно слов? Кто описывал растения, из которых плела гирлянды Офелия, называя их скабрезными мужскими прозвищами, что невольно повторила королева? Даже если все описанное правда... Вот Офелия упала в ручей, и еще некоторое время — достаточное, чтоб спеть обрывки нескольких песен — держалась на поверхности. Почему же наблюдатель ей не помог? Потому что "помог" ей в другом смысле?

Как "клоуны" они обозначены из-за своей функции в пьесе, — посмешить и расслабить зрителей перед трагедией финала. В русских переводах их обычно справедливо заменяют на "могильщики" и т.д.

"На себя нападая" (лат).

"себя защищая" (лат).

"Следовательно" (лат).

"Волей-неволей" (лат).

Пьеса дошла до нас в виде "голого текста", без пояснений, что делали актеры. Поэтому все нынешние пояснения придуманы заново, по контексту происходящего. Обычно, присутствие Гамлета и Горацио ставят позже, чем я поставил здесь, ближе к моменту, когда они начнут переговариваться. Я ввел их раньше. Зачем, — смотрите комментарий к моменту ниже, когда Гамлет впервые заговорит с могильщиком.

Не вполне корректно переводимый на современный русский каламбур Шекспира. В английском "arm" это и "оружие" и "снаряжение". В русском тоже было так, но затем "оружие" (для войны) и орудие (труда), — разошлись. (Хотя и не полностью, потому что пушка у нас до сих пор "орудие"). Непременное оружие дворянина, "iusta arma" (правильное снаряжение) для его трудов — меч. Для Адама, как садовника, "iusta arma" — лопата. На этом могильщик и строит необоримое доказательство своего благородного происхождения.

Песня, которую поет клоунмогильщик сохранилась полностью — там старик рассказывает о своем возрасте и всем вытекающим из него. Во времена Шекспира она видимо была популярна, поэтому он мог взять из нее несколько произвольных обрывочных куплетов. Сейчас большинство читателей о ней слыхом не слыхивали. Поэтому я позволил себе несколько изменить смысл куплетов, которые поет клоун, чтобы это была небольшая история, понятная читателю.

Гамлет приветствует могильщика архаичной формой слова сэр — "sirrah" (сирра). Во времена Шекспира оно, в основном, уже использовалось в ироническом, или даже издевательском ключе. Никаких предпосылок к такому поведению у Гамлета нет, если только он не стал свидетелем того, как могильщик вывел свое дворянство от Адама. В таком случае древнее обращение становится оправданным при приветствии "дворянина" с такой древней родословной. За неимением в русском понятной замены архаичному "сирра", — я перевел обращение Гамлета как "первородный сэр".

Гамлет спрашивает, — чья это могила? Могильщик каламбурит, что его (ведь он ее создает). В оригинале Гамлет говорит ему на это: "I think it be thine, indeed; for thou liest in't" (Я думаю, это действительно твоя; ведь ты лежишь в ней). "Lie" в английском это и "лгать" и "лежать", чем Шекспир неоднократно пользовался для каламбуров. Таким образом фразу можно трактовать и как (Я думаю, это действительно твоя; ведь ты лжешь в ней). Это скорее всего отсылка к устойчивому поверию, что грешники (в том числе и лжецы) не воскреснут после второго пришествия — и останутся лежать в могилах. (Хотя официально христианские церкви считают, что воскреснут для страшного суда все, но обычные люди часто не в курсе, что там думает высокое начальство, и верят по-своему). Таким образом Гамлет в одной строке смог сказать Могильщику ("Это твоя могила, потому что ты в ней" и "ты будешь лежать в могиле вечно, потому что ты лгун"). Могильщик радуется, что нашел собеседника более остроумного, чем его коллега, и дальше они с Гамлетом некоторое время каламбурят, обыгрывая тему, что совершенно невозможно точно перевести на русский. Я постарался придать словам Гамлета смысл, используя максимально близкое совмещение двух смыслов в словах русских "ложложь", которые хоть и не пишутся, но хотя бы слышатся почти идентично.

В оригинале Гамлет говорит "This is I — Hamlet the Dane" (Это я, — Гамлет-ДатчанинГамлет-Дания"). В то время, — и Шекспир неоднократно это использует, — король считался единым со своим государством и землей. (Эхо еще языческих представлений о священстве князей, на которые наложилась новая итерация той же идеи от христианства). Называя себя так, Гамлет фактически публично объявил себя королем.

Фраза, которую традиционно приписывают как обращение к Лаэрту. Но непонятен контекст. Если Гамлет говорит Лаэрту "что он всегда его любил", это еще ладно. В то время слова "любовь" и иногда даже "любимый" часть использовались для обозначения дружбы и сердечной привязанности. (Хотя в других местах Гамлет демонстрирует к Лаэрту уважение, но не какое-то большее фантастическое чувство). Но Гамлет еще и спрашивает "по какой причине ты меня используешь так?". Можно конечно натягивать, что Лаэрт сейчас пытался использовать Гамлета как грушу для битья... Но возможно, где-то в стороне от всех стоит невидимый всеми, кроме Гамлета — призрак Отца. И на могиле любимой девушки, чья смерть стала опосредованным следствием мести, на которую Гамлета толкнул призрак — Гамлет говорит, мол "я всегда тебя любил, но почему ты использовал меня с такими последствиями?". Почти христианское — Отче!.. Пронеси чашу сию мимо меня"(С). В таком виде, это может быть куда более сильная сцена

Жемчуг в то время считался хорошим лекарственным средством, кроме прочего — и от психических расстройств. Считалось, что он служит хорошим успокаивающим средством, даже если его просто носить. Клавдий же, на вид, жертвует огромной жемчужиной безвозвратно, чтобы утишить известную уже всем психическую болезнь Гамлета; — показной акт любви. На деле он, как мы уже знаем, забрасывает в кубок не жемчуг, а яд. Несколько наивно делать это у всех на виду, и думать что никто не свяжет "бросает что-то в кубок", и "кто пил из того кубка — помер". Но это театральная условность, которая еще больше вводила тогдашних зрителей в напряжение.

Есть очень красивая версия, что Гертруда пьет яд сознательно, чтобы спасти Гамлета. Мать жертвует собой ради сына. Увы, эта версия не имеет никакого отношения к известному нам тексту Шекспира. Во-первых, — после того как Гертруда пьет, следует реплика Гамлета, в которой он говорит "Спасибо мадам, но мне нужно продолжать бой" — то есть очевидно, что Гертруда предложила выпить из отравленного кубка и Гамлету, не зная, что там яд. Во-вторых — если ты хочешь спасти кого-то от отравы в кубке — так нужно осушить кубок полностью; чего Гертруда не сделала, хоть время у нее и было. У Шекспира же по сюжету в кубке у Гертруды остается еще столько вина, что хватит потом отравить Клавдия, и даже Горацио считает, что сможет догнаться. Версия самопожертвования Гертруды может сделать трагедию еще более интересной. Но интерпретаторам нужно четко понимать, — что это уже их замысел, а не Шекспира.

В наше время некоторые не совсем верно понимают термин "фехтование", исключительно как науку работы клинком. Это результата того, что фехтование давно стало оторванным от реалий благородным спортом. Но само слово "фехтование" происходит от немецкого "фехт" и родственного ему английского "файт" — (драка). Фехтование, это наука драки для победы. Поэтому в него входили и удары любыми частями тела, и захваты, и борцовские приемы, вроде бросков и удушений. Конечно не вполне в духе дружеского спорта, когда Гамлет с Лаэртом сцепились, уронив клинки. Но формально они не нарушили даже этикет поединка. Ибо запрещения на какие-то действия должны быть оговорены до начала. Поэтому, когда Клавдий крикнул, чтобы их расцепили, никто не полез. Тем более... что лезть к двум вооруженным и разозленным высокородным профессионалам, — вообще чревато.

По нынешним временам реакция Горацио несколько мелодраматична. Особенно, для такого рационального малого. Скорбь о друге — есть скорбь, но вот прямо тут же выпить яду?.. Но не забывайте, что театральная постановка того времени, — это немного "мексиканский сериал", — страсти должны быть явлены ярко, чтоб никто не ушел обиженным. Кроме того, сама пьеса оканчивается тем, что Горацио будет рассказывать эту историю, чтоб сохранить ее для людей. По сути он в эпилоге говорит пролог. Так, история Гамлета сворачивается в кольцо. Можно представить, что Горацио рассказывает эту историю уже не первый раз, много времени спустя, когда рядом нет свидетелей финальной дуэли в зале, и некому его поправить. И вот, немного подогретый пивом, Горацио рассказывает, — как и положено — чуть более ярко, чем было. В конце концов — что есть реальность, как не заготовка для хорошего рассказа?