— Нет, я знаю уже давно, — я ожидала следующего вопроса, который неизбежно должен был последовать. И боялась его. Не знала, даже не представляла, как говорить о той ночи. Почему-то казалось, что стоит только воскресить в памяти те часы, Ромэр никогда не сможет больше спокойно разговаривать со мной. Видела по его глазам, что он хотел спросить это или что-то другое, но осекся, промолчал. Отвел глаза, легко тряхнул головой, словно отгоняя глупую мысль. Пауза затянулась.

— Ромэр, у нас не так много времени... Давай посмотрю порезы? — робко предложила я.

Он вздохнул и, все так же не глядя на меня, чуть повернулся, подставляя пробивающимся сквозь пыльное окно солнечным лучам окровавленную голову. С большим трудом отмыв запекшуюся кровь с волос, нашла рану. Что ж тут говорить, повезло, — удар прошел вскользь. Если бы удар пришелся на два пальца ниже, то копыто скорей всего пробило бы тонкую височную кость... Мысленно поблагодарив небо за то, что не произошло непоправимое, я принялась обрабатывать рану. С непривычки возилась долго, но арданг не жаловался, вообще не заговаривал со мной. Даже ни разу не шелохнулся за все время.

— Бальзам едкий, — предупредила я. Мой голос прозвучал так робко и одиноко в этой напряженной тишине, что мне стало себя жаль. Ромэр не ответил. Почему-то я решила, что это плохой признак. Даже захотелось, чтобы арданг ойкнул хотя бы, когда я коснулась раны корпией, смоченной в жгучем бальзаме. Но он и тогда промолчал, не мешая мне делать мое дело. Сблизив парой стежков края раны, я вздохнула и занялась правым плечом. Ромэр, отвернувшийся от меня, ни разу не поморщился, когда я промывала и смазывала рану. Только крепко стиснул зубы, когда я несколькими стежками зашивала порез. Но теперь это меня не удивило. Оставалось наложить повязку, но арданг именно этой рукой прижимал к груди полотенце. Конечно, нужно было просто попросить его дать мне руку, но я словно забыла все слова, где-то потеряла голос. Да и тишина была такой давящей, всепоглощающей, гнетущей, что я не осмелилась заговорить.

Я просто осторожно и ласково положила левую ладонь ардангу на плечо. От этого неожиданного прикосновения Ромэр вздрогнул, но не повернулся. Я не убирала руку, более того, положила вторую ладонь ему на запястье. И замерла. Только тогда Ромэр повернулся ко мне, растерянно и удивленно посмотрел в глаза, словно не верил, что к человеку с таким клеймом кто-нибудь по своей воле может захотеть прикоснуться.

— Нет смысла скрывать то, о чем я и так знаю, — шепнула я. Он долго всматривался в меня, видела, он хотел что-то спросить, но не решился. Только расслабил руку и позволил мне полностью завладеть ею. Я робко улыбнулась и потянулась за бинтом, стараясь не смотреть на обнажившуюся грудь Ромэра, на эти огромные буквы. Я молча перевязывала руку арданга, когда он заговорил. Тон был удивительно холодным и деловым.

— Я слышал, как ты с ними разговаривала. Пожалуйста, не пойми неправильно. Я благодарен за вмешательство, за то, что ты предвидела такую ситуацию и заранее позаботилась о документе. Но на будущее... Ты выдала себя, показала, кто ты на самом деле. Повезло, что капитан оказался порядочным человеком... Я должен тебе жизнь и расплачусь ею, помогая тебе обрести свободу. Только прошу, что бы ни происходило, как бы ты обо мне ни беспокоилась, никогда не подвергай риску свою свободу.

Наверное, всему виной был его голос, совершенно лишенный пафоса или наносной торжественности. Голос человека, знающего цену свободы, знающего цену жизни. Мне стало страшно и безумно больно за Ромэра. Я выпрямилась, твердо встретила серьезный и решительный взгляд серо-голубых глаз:

:;— И ты, пожалуйста, помни на будущее. Ты. Не должен. Мне. Ничего. И еще одно. Что бы ни происходило, запомни, — моя свобода не стоит твоей жизни.

Глава 14

Церковные часы пробили десять, когда мы покинули Вершинный. Мы намеренно поехали на юг, а не на запад, чтобы запутать след. Ни Ромэр, ни я не сомневались в том, что теперь, когда мы невольно обратили на себя внимание, погоня точно будет. До сегодняшнего дня отчим и его люди могли только теряться в догадках и строить предположения. У них не было не то что отправной точки, откуда можно было бы начинать поиски, но даже точного времени отсчета. Ведь из Ольфенбаха мы, по сути, могли убежать куда угодно. В любой из тех трех-четырех дней, когда слуги еще не вломились ко мне в комнаты.

Оглянулась на Вершинный. Я была уверена, что капитан не станет докладывать о нас сразу, но сказать то же самое о его людях, разумеется, не могла. А еще подозревала, что если будет упомянуто хоть малейшее вознаграждение, часть стражников тут же вызовется добровольцами и бросится за нами. А капитан не сможет им в этом помешать.

Мы ехали по большой широкой равнине. Прямая, как стрела, дорога, нагретая летним солнцем, теряющаяся в мареве. Справа от дороги верста за верстой простирались поля. Слева поля перемежались с лугами, на которых паслись коровы и овцы. Мирная, богатая, даже идиллическая пастораль, вызывавшая тогда у меня только чувство глухого раздражения. Ведь любой наблюдавший за нами из Вершинного, — а здравый смысл подсказывал, что такие были, — видел нас, как на ладони. Из-за этого я нервничала, но говорить об этом, разумеется, не стоило. Ромэр, без сомнения, думал о том же. Поэтому мы просто нарочито неспешно ехали по дороге на юг и молчали.

Мы долго, невыносимо долго молчали. Ромэр казался злым, замкнутым и сосредоточенным. Его настрой, напряжение были такими яркими, что ощущались кожей. И я не решалась не то что заговорить с Ромэром, но даже глянуть в его сторону. Ехать рядом с ардангом мне не хотелось и то, что мой конь держался на полкорпуса позади, вполне устраивало. Мы ехали без остановок три часа. Солнце жгло нещадно, кружилась голова, от неумолкающего стрекота кузнечиков звенело в ушах, но я терпела, понимая, что арданг не хочет делать привал. Тем более прятаться от зноя было все равно практически негде. Немногочисленные клочки тени уже занял скот. Так что я с надеждой вглядывалась в лес, к которому мы медленно приближались.

Лес встретил полумраком и прохладой, казавшейся глотком воды. Мы проехали еще немного по дороге. Потом, пару раз оглянувшись и убедившись, что деревья полностью скрыли нас от любопытных глаз, Ромэр спешился. Так и не взглянув на меня, подошел, не произнеся ни слова, протянул руки, помог спешиться. Все так же молча взял своего коня под уздцы и двинулся в сторону от дороги. Мой конь удивленно фыркнул, когда я повела его вслед за ардангом, слегка заартачился, но настроения потакать некоторым копытным у меня не было. Так что пришлось несильно хлестнуть его поводом и прикрикнуть. Обернувшись к Ромэру, увидела, что меня спутник не ждал. И это раздражало. Конечно, устраивать скандал по этому поводу я не собиралась, но не значит, что такое поведение не покоробило.

Арданг остановился через полчаса на небольшой полянке. Высокая трава, много тени от деревьев, журчание близкого ручья. Привязал коня к тонкому стволу молодой березы, сел, облокотившись на дерево, и заговорил. Его голос прозвучал глухо, казался грустным и виноватым.

— Прости, пожалуйста, но, боюсь, мы сегодня больше никуда не поедем.

— Почему? — я первый раз с момента отъезда из Вершинного посмотрела спутнику в лицо. Ромэр был бледен, да что там, береза ему проигрывала в белизне. Видно было, что он держится из последних сил. Я испугалась не на шутку, бросилась к ардангу: — Во имя небес, почему ты не сказал, что тебе плохо?

— Мы должны были уехать оттуда, скрыться. Мы не могли останавливаться, — пояснил прописную истину Ромэр.

Я опустилась перед ним на колени, заглянула в бледное лицо.

— У меня с собой много лекарств, — пытаясь придать дрожащему от волнения, от сдерживаемых слез голосу твердость, начала я. — Ты только, пожалуйста, просто скажи, что у тебя болит.

— Мне всего лишь нужно отдохнуть, — тихо ответил Ромэр.

Какой же он упрямец! Как Брэм, честное слово! Неужели так сложно понять, что признать свою слабость в такой ситуации, — это не слабость! Это единственно правильное поведение! И, что самое ужасное, спорить с Ромэром, точно как с братом, бесполезно... Просто нужно делать свое дело и все.

— Ладно, как скажешь, — бросила я, вставая. — Сейчас расстелю тебе постель, полежишь.

— Не стоит, я сам, — отмахнулся арданг и вцепился в землю, явно собираясь подняться. Я наклонилась к нему, положила руки Ромэру на плечи и, чуть надавив, строго заявила:

— Попробуешь встать — привяжу к дереву. Просто посиди тут пару минут. Это несложно.

Он поднял на меня мутные серо-голубые глаза, а я на мгновение опять оказалась в своем старом кошмаре. Даже сердце захолодело... Но через секунду наваждение пропало — Ромэр тепло улыбнулся, а в его взгляде появилось то странное выражение. Смесь удивления, восторга, растерянности и чего-то еще.

— Хорошо, — шепнул Ромэр. Я кивнула и занялась обустройством лагеря.

Первым делом сделала постель своему не железному спутнику. Натаскала лапника и, подготовив импровизированную кровать, полезла за одеялами. Застилая постель, поняла, что сама недалеко ушла от Ромэра в признании своих слабостей. Мне дорога по жаре дорого стоила, но мысль жаловаться или просить передышку даже не появлялась. Уже уложив арданга, сообразила, что, скорей всего, у него болит голова после удара копытом. А солнце, наверняка, боль только усилило. Наградив себя парой нелестных эпитетов за недогадливость, напоила Ромэра соответствующей микстурой. Он, вопреки моим ожиданиям, не сопротивлялся и без разговоров выпил горьковатый настой. А, вернув мне кружку, улыбнулся. Грустно и, как мне показалось, растеряно.

— Знаешь, обо мне прежде никто так не заботился. Спасибо тебе, Нэйла.

Я совершенно смутилась и, чувствуя, как краснею под теплым взглядом этих глаз, пробормотала:

— Что ты, Ромэр, я делаю это от души... Мне приятно о тебе заботиться... Ты, главное, отдыхай.

Я посидела рядом с ним, пока он не заснул. А потом, стараясь не шуметь, занялась устройством лагеря. Натаскала для костра веток, напоила и стреножила коней, сделала постель себе. Спустя часа полтора, когда устроилась посидеть на постели, я вновь посмотрела на спящего арданга... И вдруг поняла, что сказала правду.

Мне нравилось быть рядом с Ромэром. Его общество превращало путешествие-бегство в довольно приятную прогулку. Особенно последние дни. Ромэр никогда не был для меня просто телохранителем. Он, в первую очередь, всегда был для меня человеком, достойным восхищения, человеком, за которого я искренне переживала. Да, найти общий язык с ним было нелегко, и, если говорить откровенно и учитывать все обстоятельства, глупо было предполагать иное. Но постепенно арданг стал мне другом. Более того, после сегодняшней истории я поняла, что Ромэр мне дорог. Очень дорог.

Снова задумчиво посмотрела на спящего. Сон пошел ему на пользу, Ромэр уже не выглядел таким больным. Спокойное умиротворенное лицо, в русых волосах запутался солнечный лучик, окрашивая прядь золотом. По-своему красивый мужчина с трагичным прошлым, с очень непростой судьбой. Дворянин, изгой, повстанец, король, пленник, снова свободный человек с трудным и непредсказуемым будущим... Я даже не представляла, что он будет делать дальше, когда выполнит свою часть договора. Знала только, что мне будет больно потерять такого друга...

Воспоминание о предстоящей и неизбежной разлуке направило поток мыслей в другое русло. Мое собственное будущее было не менее непредсказуемым, чем дальнейшая судьба Ромэра. Я совершенно не представляла, что делать дальше. Пока у меня была цель, — добраться до Челна, потом до Пелиока, — я могла еще при Ромэре изображать уверенность в завтрашнем дне. С течением времени мне становилось все трудней притворяться, что у меня есть четкое представление собственного будущего. И догадывалась, что он, как и я сама, давно заметил эту огромную прореху в моем идеальном плане...

Как мне обеспечивать свое дальнейшее существование? Этот вопрос занимал меня с тех пор, как я покинула Ольфенбах. На первое время денег было достаточно, а вот что делать дальше? Ни доходных домов, ни земель не наблюдалось. Равно как и бескорыстного дворянина, готового взять меня на пожизненное обеспечение, не требуя ничего взамен. Думаю, такие личности даже в сказках не встречаются...

Итак, как могла заработать на жизнь девушка, получившая идеальное, королевское воспитание и прекрасное образование? Постаравшись не думать о своем самом главном в глазах работодателя недостатке, — принадлежности к женскому полу, — попыталась сконцентрироваться на достоинствах.

Я могла гордиться своим каллиграфическим почерком, так что можно было бы попробовать устроиться писарем. Например, в суд. Специфический язык законников я тоже знала неплохо. Мне ведь часто вместе с Дор-Марвэном и братом приходилось присутствовать на заседаниях Совета. Этот вариант мне нравился, но я не без оснований считала, что такие спокойные места давно заняты.

Математика... Конечно, можно было бы попытаться найти работу счетовода в какой-нибудь конторе. Но какой мужчина в здравом уме доверит цифры женщине?.. Вот именно.

География и картография... Наверное, воображение от усталости тоже пострадало, но применения этим знаниям в мирной жизни я не придумала.

Игра на музыкальных инструментах... Не думаю, что этим можно хорошо зарабатывать.

Языки... Все-таки у меня в арсенале четыре языка. Шаролез, ардангский, муожский и верейский. Чтобы была возможность использовать это преимущество, нужно ехать в Верей. Эта страна отделена от Шаролеза и Арданга длинным и широким Верейским Хребтом, тянущимся с северо-востока на юго-запад, а с других сторон омывается морями. Но, тем не менее, торговля с этим богатым королевством идет очень оживленная. Через морские пути и через проход на севере Арданга.... Верей... Чем больше я думала об этом государстве, тем больше мне нравилась идея. Конечно, оставалось множество вопросов практического свойства. Например, кто сможет за меня поручиться, помочь в получении места? Кто защитит от посягательств во время путешествия на корабле и после? Что делать, если платой за протекцию будет... близость?... Но, чтобы не доводить себя до крайностей и не провоцировать истерику, я временно решила эти вопросы не обдумывать. Ведь кроме привилегированных, 'чистых' специальностей всегда есть возможность работать служанкой. И, если такова была цена моей свободы, я готова была ее платить.

Арданг проснулся вечером бодрым и посвежевшим. Есть, правда, не стал, но от микстуры не отказался. Развел костер, — я этим искусством так и не овладела за время путешествия, а пока Ромэр спал, не хотела чиркать огнивом, — и предложил приготовить что-нибудь для меня. Но есть не хотелось, так что мы оба ограничились чаем. Арданг напрасно надеялся, что увидев улучшение его состояния, я не захочу осмотреть раны. И захотела, и заставила, и промыла, и обработала бальзамом, и сделала перевязку. Не пойму этого никогда. Зачем сопротивляться, если понятно, что я все равно поступлю так, как считаю нужным? Порезы выглядели неплохо, значительно лучше, чем опасалась. И к своим профессиональным навыкам я, спрятав от Ромэра неуместную улыбку, решила добавить штопку и шитье.