— Я, — начал, было лепетать англичанин, но Максимов перебил его. — Только ради того, чтобы доказать вам всем, что чувство человеколюбия не чуждо нам, я отпущу с вами ещё двух человек. Вот этих двух убеленных сединами джентльменов.
Он указал пальцем на ещё двух депутатов, чей вид безошибочно выдавал в них склочников и интриганов. Без всякого принуждения, получившие свободу джентльмены, решительно отодвинули стоявших на их пути людей и встали перед Максимовым.
— Прекрасно, я даже не буду брать с вас слова, мне вполне достаточно заявлений этих двух господ, — капитан кивнул в сторону первой пары и неторопливо прошел вдоль застывшими перед ним депутатами. — Я вижу разочарование на ваших лицах и прекрасно вас понимаю. Мы не звери и готов освободить ещё двух человек, у которых для этого есть веские причины. Если среди вас есть такие люди, пусть выйдут.
Максимов ловко закинул наживку и теперь стал ждать реакции, неторопливо мерея шагами паркет холла. С невозмутимым лицом, не поднимая глаз от пола, он прошел несколько метров, остановился и двинулся в обратном направлении.
Михаил чувствовал, что нервы у депутатов вот-вот сдадут, но первыми они сдали у Идена.
— Если это возможно, я прошу освободить лорда Бивенбрука — с трудом ворочая пересохшим языком, попросил премьер.
— Этого старого забияку? — Максимов изобразил на лице раздумье и сомнение, хотя был готов расцеловать Идена, расколовшего ряды британского единения. — Хорошо. Лорд Бивенбрук — вы можете идти.
Согласившись на просьбу Идена, он опасался, что старый лорд откажется покидать парламент, но все обошлось. С чувством полного превосходства, не удостоив Максимова даже взгляда, Бивенбрук гордо прошагал мимо него и встал вместе с другими счастливчиками.
— Я бы попросил бы вас за сэра, Мюррея, у него слабое сердце — обратился к капитану спикер палаты общин, указав на толстяка, с красным лицом. Наверняка он болел гипертонией и сейчас страдал он высокого давления.
— Пусть будет мистер Мюррей — согласился Максимов, — мы не воюем со стариками и больными.
Он собирался уже отдать приказ вывести отобранных лиц, как краем глаза заметил на лице стоявшего в передних рядах молодого человека муки душевного терзания.
— Вы что-то хотите сказать? — обратился к нему Максимов, помогая перейти Рубикон.
— Три дня назад у меня родился сын. Моя молодая жена больна после родов и если это для вас убедительная причина, то я прошу разрешить мне покинуть зал — выдавил англичанин.
— Я обещал освободить ещё двоих и мне уже назвали их имена — с непроницаемым лицом произнес Максимов, вгоняя молодого отца во вселенскую грусть. — Но я понимаю вас, так как не понаслышке знаю, что значит потерять близких людей. Идите, вы свободны.
Капитан уже был готов дать приказ вывести выбранных депутатов, как у короля прорезался голос.
— Вы очень мерзкий человек, капитан. Ваши действия ... — начал говорить монарх, но Максимов прервал его.
— Мои действия хотя бы спасли жизнь семерых человек, тогда как ваши высокопарные слова привели только к сотрясению воздуха. И кто из нас спрашивается лучше? — саркастически произнес Михаил и, не собираясь вступать в ненужную дискуссию с монархом, решительно махнул счастливчикам рукой. — Идите, пока майор Орлов не передумал.
Те послушно заторопились навстречу нечаянной свободе и при этом, ни один из них не отказался от выпавшего ему шанса или захотел уступить его другому.
— А вы господа садитесь. Все самое интересное у вас впереди — приказал капитан, и солдаты, подталкивая людей прикладами стали наводить порядок в холле. Наступала вторая часть представления и на смену "доброму" Максимову вышел "плохой" Орлов.
Выждав некоторое время для усиления градуса напряженности. Андрей Орлов стал неторопливо тыкать пальцем в сидевших перед ним людей. Холодным безжалостным голосом он специально вел отсчет своих жертв по-английски, но при этом делал это произвольно, а не в порядке очереди.
— Восемь, девять, десять — палец Орлова уперся в жилистого англичанина, и солдаты немедленно сдернули его со скамьи.
— Один, два, три — и майор определился с другим кандидатом в путешествие к старому Нику. Все это происходило в гнетущей тишине, но когда Орлов выбрал четвертого, произошел интересный инцидент. Выбранный депутат стал отчаянно доказывать, что "господин майор" ошибся и десятым является его сосед справа.
Подобный бунт был заранее предусмотрен сценарием, для усиления доминанты в умах англичан "доброго" и "злого" русского. Следуя ему, Максимов попытался поддержать требование депутата, и Орлов зло рыкнул на него и продолжил свой отсчет.
Король Георг наблюдал за всем этим, плотно сжав губы и с заметным волнением на бледном лице. Ему было очень некомфортно сидеть в этом кресле, но он намеревался пройти это жестокое испытание до конца.
— Первая партия готова. Время пошло — по-английски произнес Орлов, и сев в кресло достал из кармана швейцарский хронометр.
Повинуясь знаку майора, солдаты выстроили отобранных им людей перед Георгом и их взгляды пересеклись. Трудно описать глаза людей за плечами, которых встала смерть, но его величество выдержал это испытание. Большей частью из-за того, что монарх, как и стоящие перед ним люди и подавляющее число депутатов были уверены, что русские откровенно блефуют.
Англичане верили в это тогда, когда сидевший в кресле Орлов указал пальцем на двух крайних депутатов и произнес — Онищенко, давай.
Верили в это когда, избранных на смерть несчастных поставили на колени, в трех метрах от королевского кресла. Верили, когда к их затылкам приставили дула пистолетов и солдаты расстрельной команды застыли в ожидании приказа. Верили, верили, верили, пока вдруг не раздались глухие одиночные выстрелы и два тела не забились в конвульсиях, рухнув на мозаичный пол холла.
Вслед за этим по холлу пронесся громкий крик гнева. Парламентарии и король попытались вскочить со своих мест, но молодцы майора Орлова были начеку. Несколько автоматных очередей гулко хлестанули поверх голов взбунтовавшихся парламентариев, заставляя их в страхе присесть, а кого упасть на пол. Крепкие руки вернули короля Англии в исходное положение, и все закончилось, не успев набрать силы.
Убедившись, что противник сломлен и напуган, Орлов вновь сел в кресло и демонстративно посмотрев на часы, громко произнес — Время пошло.
Вот теперь англичан, что называется, пробило. Его величество тупо уставился в пол, туда же смотрел и господин премьер министр, страшно боясь поднять глаза и взглянуть в лицо следующей паре. Но и на полу им было неуютно, ибо глаза сами упирались в обутые ноги расстрелянных депутатов.
Это были самые ужасные минуты для индийского императора и его премьера, но они выдержали их. Выдержали, когда на замечание Максимова, что здесь скоро будет нечем дышать, обреченных на смерть депутатов вывели в соседнюю комнату. Двери были раскрыты и король и его премьер отлично слышали, как несчастных поставили на колени, как они стали молиться и их речь прервали выстрелы. В этот момент премьер потерял сознание, но выплеснутая ему в лицо Орловым вода, вернула его к ужасной действительности.
Часть депутатов, вновь попыталась взбунтоваться, но восстание "сенаторов Рима" вновь было жестоко подавлено, выстрелами и ударами прикладов. Тяжелые лапы страха со страшной силой захлестнуло сердца служителей интересам британской империи.
Некоторую надежду им принес громкий взрыв, что сотряс стены часовни Святого Стефана. Это не вняв предупреждениям майора Орлова, окружившие дворец полицейские и военные попытались проникнуть внутрь дворца, но воспитанники полковника Старинова хорошо знали свое дело. Потеряв три человека убитыми и семь ранеными, англичане временно отказались от активных действий.
Среди высоких чинов началось совещание, а хронометр майора Орлова продолжил свой безжалостный отсчет.
Через распахнутые двери, обостренный слух короля Георга уловил глухую возню в соседней комнате. Русские солдаты там, что-то делали и через несколько минут, ему стало ясно, что именно. Один из них запихивая в карман, обронил на пол золотое обручальное кольцо. Король тут же вспомнил, что видел его на руке одного из расстрелянных депутатов.
С грозным рыком рванулся Георг к нагнувшемуся за кольцом мародеру, но конвоиры быстро остановили монарха. Сколько злости и ненависти было в его взгляде, когда он смотрел в сторону Орлова, но русская расстрельная команда продолжила свою работу. В расход вывели третью пару, приготовили четвертую и тут в дело вмешался Максимов. Он предложил отпустить этих двоих, чтобы они передали ещё одно предупреждение о минах.
— Мы не намерены вести никакие переговоры, главные наши переговорщики здесь. Если хотят сохранить их жизни, пусть не мешают нам — сказал капитан и освобожденные и те клятвенно заверили его, что передадут его слова.
Едва они ушли, как Орлов отсчитал девять человек на ближайшие полчаса и хладнокровно включил хронометр. Объявленные им десять минут стремительно понеслись вперед и на исходе восьмой минуты сломался Клемент Эттли.
— Господин, капитан, у вас есть сердце и вы должны выслушать меня. Я не премьер министр, но как глава лейбористской партии, готов подписать ваш документ о начале мирных переговорах на ваших условиях. Я подпишу его, но прошу вас спасти людей! — взмолился англичанин, льстиво заглядывая в глаза Максимову.
— К сожалению, ваша подпись ничего не стоит, но я готов заключить с вами сделку. Подпишите документ как глава лейбористов, и я немедленно освобожу двадцать, нет, двадцать пять человек, на которых вы укажите пальцем — предложил капитан и Эттли с радостью согласился, сумев увеличить число освобожденных до тридцати.
Получив подпись Эттли, Максимов очень надеялся, что его примеру последует и Иден, но это произошло не так быстро, как ему того хотелось. Британский премьер сломался, когда Орлов начал отсчитывать новую партию в тридцать человек и один из выбранных им людей с громкими криками мольбы бросился к его ногам.
В любое другое время, Иден бы жестко пристыдил бы его за слабость и малодушие недостойное депутата британского парламента. Он бы, несомненно, осудил бы этого человека и настоял бы, чтобы парламентарий сдал бы свой мандат, но это было бы в другой жизни. В нынешней действительности, когда под жесточайшим прессом весь лоск слез и осталась голая человеческая сущность, Иден согласился подписать документ.
В обмен на свою подпись, он добился освобождения сорока человек. Теперь дело оставалось за королем и Орлов и перепуганные депутаты ждали, что и он даст свое согласие, но у Георга был подлинный королевский характер.
Он выдержал дополнительное давление, которое было оказанное на него Орловым, когда приговоренных к смерти людей ставили перед ним на колени и заставляли смотреть им в лицо. Выдержал, когда в число дециматов угодили хорошо ему знакомые люди, к которым он относился с симпатией, а теперь своим молчанием обрекал их на смерть. Выдержал крики и мольбы о пощаде уводимых в соседнюю комнату людей, из которой потом мародеры без стеснения вынесли вещи убитых и складывали их у стены.
Но у всего есть предел. Монарх сломался в начале третьего часа, когда перед ним поставили на колени молоденькую девушку машинистку. Она не умоляла и не просила, а только плакала и именно катящиеся из серых глаз слезы пробили королевскую броню навылет. Георг согласился подписать все, что от него требовали ради спасения неизвестной ему девушки.
Об этом немедленно было доложено по радио на континент. Об этом были поставлены в известность военный министр, первый лорд адмиралтейства, а также британская общественность при помощи громкоговорителей. Начавшийся процесс согласования и утрясания всех вопросов связанных с исполнением подписанного документа, что продлилось до позднего вечера.
Только к ужину, майор Орлов получил подтверждение о выполнении английской стороной взятых на себя обязательств и произвел освобождение оставшихся заложников. Центральный холл покинули депутаты обеих палат, но спикер Палаты Общин, Эттли, Иден и король Георг задержались во дворце ещё на сутки.
Все это время, монарх Повелительницы морей Англии не подозревал, что стал жертвой жестокого, но очень действенного блефа. За два с половиной часа были убиты только два депутатов британского парламента, все остальные оказались живехонькими. Оглушенные, связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, все это время они смирно лежали в соседнем помещении боясь разозлить — этих страшных русских.
Совсем в ином ключе произошла капитуляция другой Владычицы морей Японии. Через неделю после событий в Лондоне, у микадо состоялась последняя встреча с членами правящего кабинета.
На это заседание император не позвал военных. Пять часов назад он заслушал доклад военного министра о положении дел на фронтах, который развеял в прах все его надежды.
Как истинный самурай, он с достоинством воспринял горькую правду. Поблагодарив министра за доклад, он удалился в свои покои, чтобы решить, что делать дальше.
Согласно законам империи последнее слово было за императором. Его воля была священна для его подданных, но перед тем как её объявить, микадо хотел услышать мнение правящего кабинета.
— Согласно докладу военного министра положение на фронтах угрожающее. Падение острова Кюсю, несмотря на отчаянную храбрость находящихся там наших войск дело времени. Вопреки нашим ожиданиям, американцы наступают, не считаясь с потерями в живой силе и технике. Это наводит на мысль, что наши военные ошиблись в оценке численности их армии и флота. Возможно, переброска части наших войск из Кореи и Маньчжурии могло исправить эту ошибку, но вступление в войну России ставит крест на этих планах. Из-за наступательных действий русских мы не можем снять ни одной дивизии, ни из Кореи, ни из Маньчжурии, ни из Китая или Сахалина без угрозы полностью развалить оборону.
Слова императора не застали врасплох министров. Обо всем этом они и сами догадывались или знали, но одно дело личные мысли и совсем иное, когда это говорит сам император. Строго соблюдая традиции, они не смели выказать своих чувств и эмоций, терпеливо ожидая, пока микадо закончит свою речь. А он тем временем подходил к самому главному.
— У нас осталось только два выхода. Либо продолжить нашу священную войну с белыми дьяволами до последнего японца, либо согласиться на капитуляцию. Не собираясь перекладывать на ваши плечи ответственность за этот нелегкий выбор, я хочу услышать ваше мнение, ваше решение этого вопроса.
Едва Хирохито закончил свою речь, как возникла гнетущая тишина. Никто из министров не решался заговорить о капитуляции, так как только она давала возможность сохранить страну. Продолжение войны отбросило бы страну восходящего солнца на многие десятилетия назад и не гарантировало сохранение целостности государства.
Никто не хотел быть первым, но время шло и императору следовало отвечать. Нелегкое бремя быть жертвенным агнцем, взял на себя министр иностранных дел.
