"Чертов молодец! Что ты такой... Скажи, клянусь девятью безумными кузнецами Донавиру, он твой соперник! Почему конечно! Слава, но я должен быть тупоголовым сегодня вечером!
Хоукер спросил: "Где твой табак?"
— Вон там, в том кувшине. Есть трубка?
"Да. Откуда ты знаешь, что он мой соперник?
"Знаешь? Почему он не был... Послушай, это становится захватывающим! Холланден вскочил на ноги и, набив трубку, бросился в кресло и принялся бешено раскачиваться из стороны в сторону. Он выпустил клубы дыма.
Хоукер стоял, пряча лицо в тени. Наконец он сказал тоном глубокой усталости: "Ну, я думаю, мне лучше пойти домой и захожу".
"Подожди!" — воскликнул Холланден, оторвав глаза от продолжительного взгляда в потолок, — не уходи еще! Боже, это как раз то время, когда... Скажи, кто бы мог подумать, что Джем Оглторп объявится, чтобы изводить тебя! Как раз и в это время!
— О, — внезапно вскричал Хоукер, полный ярости, — вы напоминаете мне проклятого болвана! Почему ты не можешь рассказать мне что-нибудь об этом человеке, вместо того, чтобы сидеть и нести чушь под потолком?
"По волынщику..."
"Ох, заткнись! Расскажи мне что-нибудь об Оглторпе, а? Я хочу услышать о нем. Бросьте все эти другие дела!
— Ну, Джем Оглторп, он... ну, скажем, он один из лучших парней. Если бы он был только ослом! Если бы он был просто ослом, сейчас вы могли бы чувствовать себя спокойно. Но это не так. Нет, правда. Да черт с ним, нет человека, который знает его и не любит Джема Оглторпа! Кроме болванов!"
Окно маленькой комнаты было открыто, и слышны были голоса сосен, напевающих свою долгую скорбь. Хау кер пододвинул стул поближе и уставился в темноту. Люди на крыльце гостиницы часто кричали: "Спокойной ночи! Доброй ночи!"
Хоукер сказал: "И, конечно же, у него куча денег?"
— Еще бы! Он может мостить ею улицы. Господи, но это ситуация!"
На лбу Хокера отразилась тяжелая ухмылка, и он пнул перевязочный ящик. "Скажи, Холли, посмотри сюда! Иногда мне кажется, что ты считаешь меня жуком и любишь смотреть, как я извиваюсь. Но-"
— О, не будь дураком! — сказал Холланден, глядя сквозь дым. — В данных обстоятельствах вы имеете право бесноваться и слоняться, как раненый сумасшедший, но, ради всего святого, не набрасывайтесь на меня так! Особенно, когда я... когда я делаю для тебя все, что могу.
"Делаешь для меня все, что можешь! Тебя никто не просил. Ты говоришь так, как будто я младенец.
"Там! Вот так! Вспыхни, как огненный шар, только потому, что я это сказал, ладно? Человек в твоем состоянии, черт возьми! ты, ты младенец!
Хоукер, казалось, снова ощутил сильную неприязнь к себе. — О, ну конечно, Холли, это... — Он махнул рукой. "Мужчина чувствует себя как... как..."
— Конечно, знает, — сказал Холланден. — Все в порядке, старик.
— А теперь посмотри, Холли, вот этот Оглторп...
— Да улетит с ним черт!
"Ну, вот он, идет, когда я подумал, может быть, через некоторое время, вы знаете, я мог бы выдержать какое-то представление. И вы с ним знакомы, так что дайте мне знать о нем.
— Что ж, я должен посоветовать вам...
"Взорви твой совет! Я хочу услышать об Оглторпе.
— Ну, во-первых, он чертовски хороший малый, как я уже говорил вам, и вот что делает его таким...
"О, черт возьми, что он делает! Продолжать."
"Он отличный парень, и у него куча денег. Конечно, в данном случае наличие у него денег не сильно влияет на ситуацию. Мисс Фэнхолл...
— Скажи, ты можешь держаться за нить рассказа, чертов литератор!
"Ну, он популярен. Он никогда не говорит о деньгах. А если он нечестивец, то он недостаточно этим гордится, чтобы постоянно описывать свои грехи. И потом, он не так ужасно гениален. Это большая честь для человека в наши дни. А потом он... ну, в общем, я бы сказал, что Джем Оглторп был потрясающим хорошим парнем.
— Интересно, как долго он собирается оставаться? — пробормотал Хоукер.
Во время этого разговора его трубка часто гасла. Это было вне в это время. Он зажег еще одну спичку. Холланден смотрел, как пальцы его друга царапают спичку. — Ты нервничаешь, Билли, — сказал он.
Хоукер выпрямился в кресле. "Нет я не."
— Я видел, как дрожали твои пальцы, когда ты зажигал ту спичку.
— О, ты лжешь!
Холланден снова задумался. — Он популярен и среди женщин, — наконец сказал он. "и часто женщина любит мужчину и охотится за его скальпом только потому, что она знает других женщин, таких же, как он, и хочет его скальп".
— Да, но не...
"Подожди! Д Ты собирался сказать, что она не похожа на других женщин, не так ли?
— Не совсем так, но...
— Что ж, будем иметь все, что поняли.
После некоторого молчания Хокер сказал: "Мне пора идти".
Когда художник подошел к двери, Холланден крикнул ему: "Боже мой! Из всех картин усталого пилигрима!" Его голос был очень сострадательным.
Хоукер повернулся, и сквозь клубы дыма пронеслась ругань.
ГЛАВА Х.
— Где сегодня утром мистер Хоукер? — спросила младшая мисс Вустер. — Я думал, он придет поиграть в теннис?
"Я не знаю. Конфу и его! Не понимаю, почему он не пришел, — сказал Холланден, глядя на сияющую долину. Он вопросительно посмотрел на пейзаж. "Интересно, где, в шалости, он?"
Девочки Вустера тоже начали смотреть на огромный сверкающий зеленый и золотой участок. — Разве он не сказал тебе, что придет? — потребовали они.
— Он ни слова об этом не сказал, — ответил Холланден. — Я, конечно, предполагал, что он придет. Нам придется отложить рукопашную ".
Позже он встретил мисс Фэнхолл. — Ты выглядишь так, будто собираешься прогуляться?
— Да, — сказала она, размахивая зонтиком. "Встреча со сценой. Вы видели сегодня мистера Хокера?
— Нет, — сказал он. — Он не придет сегодня утром. Его очень беспокоит стерня, и я полагаю, что он там, внизу, рисует жизнь из него. Эти художники — они проявляют такой дьявольский интерес к своей работе. Я осмелюсь сказать, что мы не увидим его, пока он не закончит его. Где ты сказал, что собираешься идти?
"Встреча со сценой".
— О, хорошо, мне не придется играть в теннис целый час, и если ты настаиваешь...
"Конечно."
Пока они медленно шли в тени деревьев, Холланден начал: "Разве этот Хоукер не невоспитанный старикашка?"
"Нет он не." Потом через некоторое время она сказала: "Почему?"
"О, он так поглощен чудовищным пятном краски, что я действительно полагаю, что он не заботится ни о чем другом в мире. Мужчины, которые действительно художники, я не верю, что они способны на глубокую человеческую привязанность. Так много из них занято искусством. Видишь ли, осталось не так уж много".
— Я совсем в это не верю, — воскликнула она.
— Вы не знаете, а? — презрительно воскликнул Холланден. — Что ж, позвольте мне сказать вам, молодая женщина, что в этом есть большая доля правды. А вот и Хоукер — тоже славный малый из когда-либо живших, в некотором роде, д., но он художник. Да посмотри, как он обращается, посмотри, как он обращается с этим бедным сеттером!
— Да ведь он так добр к нему, как только может, — заявила она.
"А я говорю вам, что это не так!" — воскликнул Холланден.
— Он есть, Холли. Ты... ты невыразим, когда попадаешь в такое настроение.
— Вот — это просто вы в споре. Я совсем не в настроении. А теперь посмотрите — собака любит его простой, беспрекословной преданностью, от которой прямо слезы наворачиваются...
— Да, — сказала она.
— А он... ведь он такой же холодный и суровый...
— Это не так. Это не так, Холли. Вы ужасно несправедливы.
"Нет я не. Я просто либеральный наблюдатель. И Хоукер со своими людьми тоже, — мрачно продолжал он. — Вы не можете сказать — вы ничего об этом не знаете, — но я вам говорю, что то, что я видел, доказывает мое утверждение, что в художественном уме не осталось места для человеческих привязанностей. А что касается собаки...
— Я думал, ты его друг, Холли?
"Чья?"
— Нет, не собачий. А также и все же ты... право, Холли, в тебе есть что-то неестественное. Вы так глупо любите смотреть на людей, что не обладаете обычной лояльностью к своим друзьям. Это потому, что вы писатель, я полагаю. Это должно объяснять так много вещей. Некоторые из ваших черт очень неприятны.
"Там! там!" — жалобно воскликнул Холланден. "Речь идет только об обращении с собакой, заметьте. Боже, что за речь!"
"Дело было не в обращении с собакой. Дело было в твоем обращении с друзьями.
— Что ж, — сказал он мудро, — это только доказывает, что в уме женщины нет ничего безличного. Я взялся широко обсудить...
— О, Холли!
— Во всяком случае, было бы ниже твоего достоинства так издеваться надо мной.
— Ну, я не имел в виду — не все, Холли.
— Ну, я не имел в виду то, что сказал о собаке и все такое.
— Вы не знали? Она повернулась к нему, широко раскрыв глаза.
"Нет. Ни единого слова".
"Ну что ты ты говоришь это для, тогда? — возмущенно спросила она.
— Я сказал это, — невозмутимо ответил Холланден, — просто чтобы подразнить вас. Он рассеянно посмотрел на деревья.
Вскоре она медленно сказала: — Просто чтобы поддразнить меня?
В это время у Холландена было явное желание поднять воротник пальто. — О, да ладно... — нервно начал он.
— Джордж Холланден, — сказал голос у него за плечом, — вы не только неприятны, но и безнадежно смешны. Я... я хочу, чтобы ты больше никогда со мной не разговаривал!
— О, да ладно, Грейс, не... не... Смотри! Сцена приближается, не так ли?"
"Нет, сцена не идет. Я хочу... я хочу, чтобы ты был на дне моря, Джордж Холланден. И... и мистер Хоукер тоже. Там!"
"О, благослови мою душу! И все из-за адского пса, — завопил Холланден. "Смотреть! Честное слово, вот и сцена. Вижу это? Вижу это?"
"Его там вообще нет", — сказала она.
Постепенно он увидел emed, чтобы восстановить свое мужество. "Что тебя так сильно разозлило? Я не понимаю, почему.
Поразмыслив, она решительно сказала: "Ну, потому что".
— Вот почему я дразнил тебя, — ответил он.
— Ну, потому что... потому что...
— Продолжай, — наконец сказал он ей. "Ты очень хорошо справляешься". Он терпеливо ждал.
— Ну, — сказала она, — ужасно защищать кого-то так... так взволнованно, а потом получается просто поддразнивание. Я не знаю, что он подумает".
— Кто бы мог подумать?
— Почему... он.
"Что он мог подумать? Теперь, что он мог подумать? Да ведь, — сказал Холланден, становясь красноречивее, — он ни при каких обстоятельствах не мог думать — думать вообще о чем-либо. Мог ли он?
Она ничего не ответила.
— Мог ли он?
Она, видимо, размышляла.
— Ни при каких обстоятельствах, — настаивал Холланден, — он вообще ни о чем не мог думать. Мог ли он?
— Нет, — сказала она.
"Ну чего ты злишься ты на меня, значит?
ГЛАВА XI.
— Джон, — сказала старая мать из-за глубокого шелушения подушки и одеял.
"Какая?" сказал старик. Он дергал свой правый ботинок, и его тон был очень раздражительным. возможно.
"Я Думаю, Уильям сильно изменился.
— Ну, а если он есть? ответил отец, в другом порыве дурного настроения. Затем он дергал свой левый ботинок.
— Да, боюсь, он сильно изменился, — сказал приглушенный голос с кровати. — У него теперь много прекрасных друзей, Джон, — люди, которые много важничают; и он не заботится о своем доме, как раньше.
— Ну, я не думаю, что он сильно изменился, — весело сказал старик. Теперь он был свободен от обоих ботинок.
Она приподнялась на локте и с обеспокоенным лицом выглянула наружу. "Джон, я думаю, ему нравится эта девушка".
"Что за девушка?" сказал он.
"Что за девушка? Ну, эта ужасная красивая девушка, которую вы видите вокруг, конечно.
— Как ты думаешь, ты ему нравишься?
— Боюсь, что да, боюсь, что да, — жалобно пробормотала мать.
— Ну что ж, — сказал старик без тревоги, горя или удовольствия в тоне.
Он повернул фитиль лампы очень низко и отнес лампу к началу лестницы, где пристроил ее на ступеньке. Когда он вернулся, он сказал: "Она чертовски хороша собой!"
— Ну, это еще не все, — отрезала она. — Откуда нам знать, что она не гордая, не эгоистичная и все такое?
— Откуда ты знаешь, что она? вернулся старик.
— А может быть, она просто ведет его за собой.
— Тогда сделайте ему добро, — сказал он с непоколебимой безмятежностью. — В следующий раз он будет знать лучше.
— Ну, я беспокоюсь об этом, — сказала она, снова откидываясь на подушку. "Я думаю, Уильям сильно изменился. Он, кажется, не заботится о нас, как он.
— О, иди спать! — сонно сказал отец.
Какое-то время она молчала, а потом спросила: "Джон?"
"Какая?"
— Как ты думаешь, мне лучше поговорить с ним об этой девушке?
"Нет."
Она снова замолчала , но, наконец, спросила: "Почему бы и нет?"
— Потому что это не твое дело. Иди спать, ладно? И вскоре он это сделал, но старая мать лежала, моргая во тьме с дикими глазами.
Утром Хоукер не появился на раннем завтраке, съеденный, когда синее зарево рассвета осветило долину призрачным светом. На заднюю часть печи старуха-мать ставила разные блюда. В десять часов он спустился вниз. Его мать в это время деловито подметала в гостиной, но увидела его и побежала к задней части печи. Она поставила разные тарелки на стол. — Ты проспал? она спросила.
"Да. Сегодня утром я не очень хорошо себя чувствую", — сказал он. Он пододвинул стул ближе к столу и сел, глядя на него.
Она возобновила подметание в гостиной. Когда она вернулась, он сидел неподвижно, неотрывно глядя в никуда.
— Почему ты не завтракаешь? — сказала она с тревогой.
"Говорю тебе, мама, я не сегодня утром не очень хорошо себя чувствую, — довольно резко ответил он.
— Ну, — сказала она кротко, — выпей кофе, и тебе станет лучше.
После этого он взял свое малярное оборудование и вышел из дома. Его младшая сестра была у колодца. Она посмотрела на него с легкой улыбкой и легкой насмешкой. — Собираетесь утром в гостиницу? она сказала.
— Я не понимаю, как это касается тебя, Мэри? он вернулся, с достоинством.
"О, мой!" сказала она легкомысленно.
— Но раз уж ты так заинтересован, могу сказать тебе, что сегодня утром я не пойду в гостиницу.
Сестра остановила его взглядом. — Она не злится на тебя, правда, Уилл?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Мэри. Он с ненавистью посмотрел на нее и ушел.
Стэнли увидел, как он идет через поля, и радостно перепрыгнул через забор, преследуя его. В лесу свет просеивался сквозь листву и горел своеобразным красноватым блеском на массе опавших листьев. Он некоторое время хмурился е с разных точек. Вскоре он поставил мольберт и начал рисовать. Через какое-то время он бросил кисть и выругался. Стэнли, который торжественно смотрел на эту сцену, как будто тоже рисовал ее, удивленно поднял глаза.
Бесцельно бродя по полям и лесам, Хоукер однажды очутился у дороги, ведущей в гостиницу "Хемлок". Он быстро шарахнулся от него, словно это была большая змея.
