Когда друг ушел, Наулия осталась... и Антон вышел на полянку. Голова у него кружилась, в ушах шумело, и он воспринимал всё окружающее какими-то обрывками. На какой-то миг он, казалось, потерял сознание, а очнувшись, с удивлением понял, что лежит, обнимая и лаская Наулию, и она страстно отвечает ему. Два гибких тела, прикрытых лишь влажным, жарким, как одеяло, воздухом, туго сплетаются в темноте зарослей... руки скользят, обнимают, прижавшиеся бедра извиваются, две пары босых ног — холодная и горячая — изучают друг друга. Губы Антона натыкаются на левый сосок девушки... мягко прихватывают его, сжимают, заставляя мгновенно твердеть... Наулия вдруг резко вздыхает, выгибается, вжимая сосок в его губы... пальцы находят второй её сосок... щиплют и крутят их уже одновременно... её пальцы делают то же ему... в мягкой, душной тьме смешалось дыхание двух приоткрытых ртов... нагие тела замирают, отдаваясь острому, чистому удовольствию, от которого вдруг делается необъяснимо хорошо... и это всё длится, длится, длится... пока Наулия, задыхаясь, не перевернулась на другую сторону головой. Холодные ладошки накрывают тугие круглые попы, лаская чуткую кожу между... губы касаются изнывающей плоти...

Жар разошёлся по телам юной пары, неумелые поцелуи, неумелые ласки, страх, желание, — всё впервые... от чего лишь сильнее наслаждение, распустившееся во тьме двойным сладостно-жгучим цветком. Бесконечные мгновения дрожи, слитный почти крик, но сдавленный и приглушённый... сплавляющая тела, одна на двоих судорога агонии экстаза... её язык, вбирающие сладко-соленый вкус его семени... вновь смех, ленивые объятия, а потом — сны...

21.

...Бесконечно длинный, бесконечно пустой следующий день, ожидание вечера, который, кажется, никогда не наступит. Быстрый побег после заката, чуткие босые ноги на холодной земле, те же заросли, та же заветная поляна...

Серый страстно целовал не успевающий хватать воздух рот Наулии, его руки жадно скользили по спине девушки, по её бедрам, стягивая, буквально срывая с них повязку. Он швырнул её в грязь на берегу озерца, распластал на животе. Руками он держал её руки, ногами растянул в стороны ступни. Навалившись сверху, он неумело овладел ей. Наулия резко дернулась под ним — раз, другой... выгнулась, до предела прогибая спину — рот округлен в крике, глаза зажмурены — потом замерла, уткнувшись лицом в землю. Её бедра подрагивали.

Серый начал двигаться — туго и сильно. Наулия встрепенулась под ним, бесстыдно выгнулась вперед, забывая уже про всякие приличия, зажала в зубах запястье, сдерживая стоны и почти вырывавшиеся крики.

Ушам, лицу, всему телу Антона вдруг стало очень жарко, голова пошла кругом: он и представить не мог что-то подобное. Вдруг кто-то мягко прижался к нему всем нагим телом. Это была Ириса, та самая красивая девчонка Маахисов — хмурая и крепкая — которая наконец-то ответила на его к ней интерес. Антон испугался, — но он был слишком возбужден, чтобы сопротивляться, и не терял времени. Опрокинув её, он прижал Ирису к траве. Или, скорее, она опрокинула его на себя. Его возбуждённая плоть проникла между тугих бедер девушки, нащупала скользкое отверстие — и воткнулась в него. Внизу живота сразу стало остро и сладко, и, когда Антон вошел, наконец, целиком, то сразу же кончил, вскрикнув от испуга и силы незнакомых ощущений.

22.

Нежный поцелуй заставил Антона приоткрыть глаза. Волна черных волос Ирисы накрыла лицо и никак не давала рассмотреть её лицо, а ласковые губы продолжали куда-то звать и что-то обещать...

Мальчишка пока лишь отчасти понимал, что происходит с ним — он словно находился во сне — но его сердце забилось быстрее, а душу наполнило ощущение счастья и покоя. Ласковые пальцы очертили абрис его щеки, скользнули в спутанные, влажные волосы и притянули его в новый поцелуй.

Волна неизведанных доселе ощущений поглотила Антона. Почти не осознавая себя, он покорно принимал первый в своей жизни поцелуй, подаренный ему с нежностью и любовью. Никто и никогда не ласкал его губы, облизывая их шаловливым язычком, чуть ощутимо прикусывая и тут же обдувая припухшую плоть прохладным по сравнению с разгоряченным телом дыханием. И ему почему-то совсем не хотелось отвернуться, наоборот, он с нетерпением подставил губы под очередной поцелуй, когда Ириса приподняла голову и ласково усмехнулась.

— Какой горячий! Тебе нравится? Скажи мне, что ты ещё любишь?

Антон поморгал, пытаясь сосредоточиться, и вновь вгляделся в её глаза, блестящие, как две звезды на ночном небе.

— Ты любишь, когда тебя поглаживают? — ласковая теплая ладонь прошлась по тугим пластинам мышц на груди мальчишки, задевая соски, огладила бока, спустилась на чуть впалый, встрепенувшийся живот, заставив Антона вздрогнуть, и свернула на бедро, вызвав вздох облегчения.

Не дав ему ни секунды передышки, Ириса склонилась над ним и, откинув тяжелые пряди вьющихся крупными кольцами волос, прикусила мочку его уха, а потом прочертила влажную дорожку по шее, продолжая поглаживать его тело, а потом впилась страстным поцелуем в послушно раскрывшиеся губы.

— О небеса! Ты меня с ума сведешь! — простонала она и принялась покрывать поцелуями дрожащего от непонятных ощущений Антона. Полубессознательный мальчишка не мог понять, что он чувствует. Он одновременно дрожал, как от холода, и мучился от непонятного жара, разгоравшегося в груди. Ему было очень страшно, но сопротивляться он не мог.

Не успел он понять, что происходит, как влажные губы соскользнули на шею, отдали должное широким плечам, придававшим столь мужественный вид крепкому и гармонично развитому телу Антона. Дыхания всё больше не хватало, и он бессознательно порадовался, что его рот свободен от ненасытных губ, дразнящих и ласкающих его нагую грудь и постепенно сползающих к соскам. Их прикосновения были так нежны и так опытны, что по коже побежали мурашки, — да, Ириса знала, как доставить удовольствие, как заставить желать себя...

Наконец, её вездесущие руки скользнули под ягодицы мальчишки, чуть приподняли его бедра... и набухший член Антона оказался в плену у настойчивых и страстных губ.

"Э-э-э... неужели я должен это терпеть?" — подумал он. Но и сопротивляться-то особо сил уже не было. Все ушли на борьбу со своими чувствами. Он пытался оттолкнуть девушку, пытался вставить между ними свои руки и ноги. А потом сдался и закрыв глаза лежал учащенно дыша, даже очень учащенно, и тихо постанывал. Её руки блуждали по его бедрам, подрагивающим от наслаждения, ласкали судорожно втягивающийся живот, щекотали поджавшиеся яички...

Никогда за всю свою жизнь он не испытывал ничего подобного! Он даже представить не мог, насколько сладостные ощущения доставляют подобные действия. Все мысли о сопротивлении вылетели из мечущейся по траве головы гораздо быстрее, чем возбуждение достигло своего пика.

— Д-да... — прошептал Антон. — Ах-х... — он согнул ноги, его босые пятки скользили по траве.

Теперь с его губ всё чаще слетали стоны. Он метался по траве и сжимал ногами лежащую между них девушку. Готовый выдержать любое испытание в бою, он не был готов к вот такому. К таким... ощущениям!

Лаская ртом его член, Ириса ждала разрядки. Антон вскрикивал и стонал, прогибался к ней и начинал иногда движения тазом, словно пытаясь вогнать свою плоть ей в горло. Ириса улыбалась, но не спешила. Она повелительно прижимала ладонью трепещущий живот Антона, продолжая изощрённую медленную пытку. Он едва не плакал от нарастающего наслаждения и она знала об этом, растягивая приближение оргазма. Щекоча языком головку, она осязала горячую, пульсирующую под кожей плоть, чувствуя жаркий запах. Наконец, она позволила измученному мальчишке кончить, быстро затрепетав языком. В последний миг она краем глаза увидела разметавшиеся по траве волосы, закатившиеся в запредельном блаженстве глаза — и...

— Хватит, ой... — Антон приоткрыл один глаз, чуть не садясь на зад. Дрожало уже всё тело, мышцы зада и живота сокращались немилосердно, а вся кожа покрылась мурашками от усилий удержать в себе семя. Долго он выдержать не смог, — да и много ли надо четырнадцатилетнему мальчишке, впервые познавшему сладость любви, подаренной с нежностью!

— Ой... — он хотел сдержать себя, но не получилось, и семя выплеснулись из его члена прямо в рот Ирисы. — Ах-х-х-х-х... Ах! Ах-х-х-х... М-м-м-м... — белые, горячие струи всё продолжали вылетать из пылающего тела. Бедра Антона вздрагивали, а сам он, сжав зубы, тихонько, протяжно стонал, впиваясь пальцами в траву. Не прошло и нескольких секунд, как он изверг всё прямо в умелый рот, высосавший всё до капли и продолживший свои ласки до тех пор, пока последняя судорога наслаждения не оставила его юное тело...

Жар, истомивший низ его живота, наконец-то выплеснулся! Освободил измученное наслаждением тело. Антон упал обратно. Он откинулся на спину, лежал расслабленный, раскинув руки. Глаза его были закрыты, а с губ слетали еле слышные вздохи. Ириса подняла голову и довольно улыбнулась.

— Понравилось ли тебе?

Антон озадаченно нахмурился.

— Я ещё не совсем понял. Было горячо внутри, очень горячо. Так сладко... От этого почему-то дрожало всё тело. Я... — он замолчал, прижавшись к ней, пытаясь подобрать слова для своего состояния. Сейчас ему было очень стыдно — и очень, очень хорошо...

— Хочешь... ещё раз? — предложила Ириса. — Я не устала.

— Нет, — Антон поднялся, наблюдая за ней. — Странное ощущение... — какое-то время он стоял, нахмурившись совсем рядом с ней, потом пошел купаться.

Она пошела вслед за ним — и замерла, впервые разглядывая обнажённого парня в гаснущем свете заката. Ладный, мускулистый, загорелый... Гордая осанка, бесстрашный и несколько ироничный взгляд синих глаз говорили, что в этом сильном и выносливом теле скрыта не менее сильная и стойкая душа. Ириса чувствовала возбуждение, исходящее от землянина, и завелась сама, почти утонув в сиянии его бездонных голубых глаз...

Глава 8.

Усталые путники медленно тащились вдоль обрыва. Снизу, из ущелья, долетал глухой рокот бурлящей на камнях реки. Окрестности были не слишком привлекательны. Справа темнели непроходимые заросли, под ногами хлюпало, а в воздухе висела серая, почти непрозрачная мгла. Не было видно ни зги — даже когда они выбрались на открытое место, где не было деревьев. Всё, что Димка смог тут разглядеть — это кусок здоровенной стены какой-то, как решил мальчишка, крепости, тускло серевший вдалеке, в самой середине этого сумрачного мира...

— Что это? — наконец спросил он.

— Храм Нар-Хаггина, — коротко и непонятно ответил Вайми. Потом всё же неохотно пояснил: — Бывший. Там уже века не зажигали фонарей. И, надеюсь, так и не зажгут...

Ворота храма зияли, распахнутые и никем не охраняемые, двор за ними тоже оказался пуст. За ним поднималось массивное каменное здание с такими же пустыми, зияющими проемами дверей, и Димка невольно передёрнулся. Место было донельзя зловещее, но оно могло хотя бы дать укрытие от этого проклятого дождя...

— И куда дальше? — спросил он. Храм Нар-Хаггина встретил его как-то совсем неприглядно.

— Подождём. Не нравится мне тут...

Вайми пристроил свою сумку на ближайшем обломке колонны и подпёр её ногой, чтобы не упала. Они постояли немного, прислушиваясь. Вокруг царила тишина — если не считать, конечно, бесконечного шума дождя. Сквозь пелену тумана проступали какие-то примыкающие к стене постройки, очевидно, хозяйственного назначения. Зияющие проёмы их дверей чернели провалами глухой жуткой тьмы.

Димка поёжился. Он всё ещё не мог привыкнуть к тому, что он теперь в другом мире. То, что с ним случилось, казалось ему сном или бредом. Сейчас он очнётся и вокруг снова будет привычный мир... Но нет, это не сон. Это грубая реальность, и он отныне обречён в ней жить...

— Пошли, — сказал Вайми, поднимая сумку. — Посмотрим, что тут есть.

Вслед за ним Димка подошёл к храму. Стена его была до сих пор гладкой, но на ней были высечены какие-то знаки, которые, конечно, он не смог разобрать. Мальчишка вошел внутрь и оказался в большом зале, стены которого были сложены из какого-то черного камня. На стенах и потолке тоже были вырезаны какие-то странные символы, некоторые из них напоминали древние земные руны, другие — какие-то геометрические фигуры. Но все они несли в себе нечто зловещее. Разглядеть их толком он правда не мог, так как окон в зале не было. Свет проникал лишь через ряд дверных проемов, да и то довольно тусклый.

И тут мальчишка вдруг понял, что именно так напугало его в этом храме: это были не просто символы. То, что он видел, было частью древней магической традиции, которую он не мог понять. Но он знал, что в ней есть что-то опасное. Ему было страшно, и он помедлил, стоя в дверях. Напротив, в дальнем конце зала, было нечто вроде алтаря — огромная каменная глыба, на которой вырезан сложный узор. Узор был непонятен, но Димка почувствовал, что в нём содержится какая-то сила. Он подошёл поближе и увидел покрывающие глыбу знаки. Его рука потянулась к ним, но Вайми схватил его за плечо и грубо отбросил назад.

— Не трогай, — прошипел он. — Нар-Хаггин не любит таких шуток.

— Нар-Хаггин — это кто?

— Бог Пустоты, что меж мирами. Он перенёс меня в этот мир, он же перенёс и вас.

— Зачем?..

Вайми лишь пожал плечами.

— Кто знает? Наверно, решил подшутить. Боги, знаешь, очень любят шутки.

— Так это что-то типа портала? — Димка показал на алтарь. — Ну, места, через которое можно меж мирами путешествовать?

— Да.

— А попасть отсюда на Землю мы не сможем? С помощью твоей магии и этого Нар-Хаггина?

— Я-то наверно смогу, — хмуро сказал Вайми. — А вот ты нет.

— Это как?

— Боги ничего не делают даром. Надо служить им... или подносить дары. А услуги Нар-Хаггина вообще очень дороги. Насколько — тебе лучше не знать.

Димка подумал, что таки знает... и невольно передёрнулся. Хотел приключений, дурак, подумал он про себя. На вот, жри! Да не обляпайся. Это тебе не книжки читать, тут всё всерьёз. Сунут меч в кишки — и подыхай на здоровье. И глотком живой воды его не поправить. Хотя, кто знает? Магия-то тут и в самом деле есть...

Вайми между тем обошел алтарь и деловито направился к зиявшему за ним проему. Вслед за ним побрёл и Димка. Его ощутимо потряхивало. В книжках в таких вот заброшенных местах гнездилась всевозможная нечисть, и встречаться с ней наяву ему ну совершенно не хотелось. Ведь у него тупо ничего не было. Ни оружия, ни доспехов, ни какой-то магии. Оставалось рассчитывать на Вайми, но и он после той сцены у ямы не внушал мальчишке доверия. Возьмет вот — и зарежет на алтаре, во славу этого Нар-Хаггина, чтобы вернуться домой или ещё зачем-то... Здесь, вроде, от этого не умирают, но кто знает, что могут местные боги? Возьмут вот — и утащат его душу в ад, где тоже никак не помирают, но очень этого хотят...

Вайми между тем остановился, и, порывшись в своей сумке, достал самую обычную свечку. Достав оттуда же огниво, он ловко запалил её. Светила она не бог весть как, но мрак всё же разгоняла. За проемом оказался мрачный каменный коридор с зиявшими провалами дверей. Из них тянуло могильным холодом, по стенам ползали огромные мокрицы, и Вайми не проявил желания лезть туда...