Вот почему редкие — не чаще двух раз в месяц — подработки от Эла, приносящие по трешке-пятерке, были так ценны. И вот почему Алекс с готовностью хватался за них, даже представляя, что находится в контейнере, замаскированном под старый потертый дипломат из преждевременно упокоенного дерматина. Когда не хватает рубля, чтобы включить отопление и всю ночь дрожишь под тощим одеялом, не в силах заснуть от сырого холода — моральные принципы размываются, как песчаная башня, облизываемая волнами. И настает момент, когда ты готов не на все, но на многое. Например, поработать мелким курьером для 'Красной дороги'.

По улице проехал милицейский автоматик, из новых автономных роботов, патрулировавших трестовые районы. Что ему здесь понадобилось — бог весть. Машина ехала по проезжей части с выключенными огнями, наклоненный цилиндр корпуса на трех разлапистых колесных опорах до жути напоминал раскормленного R2D2 из 'Звездных Войн'. Только сменный оружейный модуль с батареей 'слезогонных' гранатометиков и шокерами выбивался из общей картины. В силуэте машины читалась какая-то механическая целеустремленность, напор примитивного хищника, управляемого максимально простыми инстинктами не рассуждающей программы. Хотя, быть может, Алексу просто показалось, и автоматик ничем особо не отличался от множества других роботов, заполонявших улицы мегаполиса... Но на всякий случай Постников вжался в стену еще больше. Милицейские автоматики встречались относительно редко (пока что), но уже печально прославились многочисленными сбоями программ. Алексу не хватало его природных глаза и руки, поэтому он старался всеми силами избегать роботов. И даже когда автоматик скрылся за поворотом, курьер опасливо поглядывал в ту сторону.

Рядом прошаркал калека-'яга'. Совсем как настоящий сказочный персонаж — приволакивая ногу, с пощелкиванием и стуком при каждом шаге. Как будто действительно ходил на голых костях. Скрипели и постукивали механические колени, а сквозь рваные штанины, обвисшие мокрыми лохмотьями, проглядывал металл. Нищий бормотал себе под нос на одной тоскливой ноте:

— Подайте на 'виту'... подайте на 'виту'... подайте...

Надо думать, бедняга как начал еще днем побираться на 'витакрион' — самый дешевый иммуноблокатор, почти что эрзац, способный только оттянуть начало реакции отторжения — да так и продолжал на ночь глядя, застряв в трансе безысходного отчаяния. Глядя на него, сжимая рукоять отвертки, Алекс почувствовал смесь жалости и ... одновременно превосходства. А затем поймал себя на том, что подумал о нищем побирушке, совсем как уроженец этого мира. Чуждые, прежде неприятные и отвратные жаргонизмы сплетались сами собой, естественно и непринужденно.

'Яга' — пользователь самым дешевым хромом. 'Подвальник' — тот, кто почти не видит настоящего солнечного света. 'Дефект'. И скорее всего 'бродяга', то есть тот, кто ранее занимал куда более высокое положение в обществе. Хромовые ноги были далеко не худшего образца — от 'Тантала' или даже 'Шеррафа', они до сих продолжали работать, даже находясь в ужасающем состоянии. И стоили куда дороже, чем мог позволить себе рядовой советский гражданин. Но теперь их владелец пал на самое дно и вряд ли когда-нибудь поднимется. Рано или поздно привлечет внимание 'стоматологов', промышляющих нелегальными протезами. И — конец.

Та самая судьба, с которой чудом, на толщину волоса разминулся Алекс. И которая может настичь его в любой момент.

Постников замер, сглотнув горький комок. Украдкой вытер со лба обильный холодный пот. Бродяга прошел мимо, даже не заметив курьера. Его глухое стенание, скрип и стук увечных ног затихали, вливаясь угасающей ноткой в ровный гул никогда не засыпающего Города.

Глава 14

Настоящее

Алекс спускался пешком, переходя с этажа на этаж, минуя последовательно 'владения' готов, казуаров и прочей мелкой гопоты. Разгуляться молодежи во всю удаль юных душ не давали старшие из 'коалиций', которые ценили спокойствие и предсказуемость. Поэтому 'владение' выражалось главным образом в мелком вандализме (опять же без экстремизма, здесь ведь людям жить и платить взносы на благоустройство территории) и многочисленных надписях различной степени непристойности. От самых примитивных граффити до полотен, способных проиллюстрировать учебник по сексологии и гинекологии.

Шелупонь, которой нечем было заняться хмурым утром, ошивалась на лестничных площадках, гыгыкала над микротелевизорами. Жадно затягивалась самыми дешевыми 'черноморинами', украдкой занюхивала столь же дешевые порошки — этакий условный аналог слайсов. Украдкой — потому что коалиции не поощряли моду на синтетическую наркоту. Впрочем, поправил себя Алекс, не 'наркота', а 'дурь'. Наркотиками традиционно называли достаточно качественную лабораторную продукцию или натуральный товар, производный от опиатов. Постников невольно улыбнулся, вспомнив один забавный диалог годовой давности.

'Я не наркоман!' — возмутился работник в ответ на очередную шутку Глинского относительно криворукости нанятого бездаря, который, небось, от заката до рассвета пыхает 'красным перцем'.

'Конечно не наркоман' — искренне согласился инструктор. — 'Откуда у тебя деньги на наркоту? Тебе только занюхивать, бестолочь.'

Все еще продолжая улыбаться, Алекс миновал еще три пролета. Юные гопники вежливо его приветствовали, стараясь, чтобы писклявые голоса городских недокормышей звучали посолиднее. Выражаясь родным для Постникова языком, сам Алекс был здесь в некотором авторитете. Его знали старшие как помощника 'самого Эла' и пару раз видели вместе с Коллегой. Кроме того, Постников аккуратно платил все поборы и не лез в чужие дела. Этого хватало для вежливого нейтралитета сторон. Конечно, уважения здесь не было ни на грош, скорее имело место признание должной опасности между хищниками-шакалами. Достаточно, чтобы не конфликтовать без весомого повода.

Алекс глянул на полупрозрачный гибкий экранчик, вшитый прямо в ткань куртки немного выше запястья, мигавший цифрами хронометра. Судя по времени, Постников успевал и даже не впритык. Словно аккомпанируя его мыслям, зеленоватый прямоугольник мигнул пиктограммой — водила уже поджидал внизу. Тем лучше. Но, подумал пришелец, все-таки надо что-то решать с глазом и его опциями. А то работодатели не поймут...

Ни Доктор Эл, ни Глинский особо не интересовались происхождением работника, однако некое представление о Постникове конечно составили. Алекс не спрашивал, но, судя по всему, доктор и стрелок считали пришельца жертвой 'лабораторки'. То есть молодым 'ездецом' из перманентно вымирающих сельских районов, который приехал в большой город за удачей, да и попал на работу 'белой мышью' — тестировщиком всевозможных хромо-медицинских задумок. Иногда таким удавалось заработать немного башмалы и вовремя соскочить с испытаний. Гораздо чаще — нет. Ну а испытатели церебральных девайсов традиционно заканчивали 'цефалами', то есть, попросту говоря, идиотами с разрушенной психикой и необратимыми изменениями мозга.

Постников не возражал, потому что таким образом объяснялись почти все странности в его поведении — примитивное знакомство с техникой, слабый, однако заметный акцент, протезы хорошей сборки, но без лицензии. И конечно плохое знание бытовых мелочей. Иногда это самое незнание приводило к проблемам, скажем, когда Постников понял, что он не может найти самые обычные часы и, в конце концов, освоил примитивный инфограф — тот самый экран на рукаве. А иногда создавало комические ситуации, как с 'наркотиками'.

На втором этаже юного поколения не наблюдалось. Зато настоящий, живой дворник меланхолично изводил с белого кафеля большую красную надпись: 'Смерть буржуям! Огонь в синие зоны!' на самом верху стены, под серо-белым потолком. На первом Постникова уже ждали милиционеры.

Алекс был 'в авторитете', но все-таки скорее заемном, от Доктора. То есть не настолько, чтобы избавиться совсем от внимания мелких (точнее самых низких) милицейских чинов. Поэтому раз в неделю заносил долю малую в опорный пункт милиции. В этот раз милиционеры заглянули сами. Скорее всего, решили собрать дань оптом, сразу с нескольких 'подопечных'.

'Баскаки' представляли собой пару уставших, забитых жизнью служак в мятых кителях старого образца, почти без синтетики. И конечно без всяких приблуд вроде бронежилетов и нормального оружия. Не считать же таковым старые электропистолеты десятилетней давности в наглухо застегнутых кобурах — а то еще выпадет и потеряется подотчетное имущество... Никакого сравнения с подтянутыми, вооруженными до зубов и всегда готовыми патрулями 'МВ', в просторечии 'молодыми волками'. Постников вспомнил милицейскую команду, что 'приняла' и оштрафовала его в первый день новой вольной жизни, сравнил с милиционерами-баскаками и улыбнулся. Впрочем, его улыбку истолковали как проявление вежливости.

Договаривающиеся стороны обменялись дежурными и неискренними заверениями во взаимном уважении, перекинулись парой фраз о тяготах жизни, посетовали на падающие доходы. Затем свернутая банкнота перекочевала в карман, вернее в фуражку старшего из двух милиционеров. Для полной гармонии, в качестве финального штриха, Постников предъявил по требованию свою справку, которая была изучена так, словно увидена в первый раз. На том акт приема-передачи денег завершился.

Постников вежливо распрощался и спустился еще ниже, в подвал, который давно был переоборудован под общедомовой гараж. Там его ждали.

Несмотря на перенаселенность мегаполиса, пробки, привычные Алексу по старой жизни, встречались достаточно редко. Сказывалась многоуровневая планировка города и вынос транспорта на самостоятельные опорно-подвесные трассы, которые могли проходить на высоте до пятидесяти метров и даже выше. Поэтому тот, кто хотел путешествовать оперативно и быстро, садился на машину. Собственного автомобиля у Постникова не было, так что он пользовался услугами бомбил. Точнее одного, знакомого и проверенного.

Строго говоря, частный извоз был запрещен 'со всей строгостью закона' — сначала советским законодательством, а затем и специальными нормами, проведенными по инициативе трестов, приватизировавших общественный транспорт. Минтранспорт вообще нанимал команды районщиков, чтобы те без лишней волокиты громили нелегальных возничих. Но конечно же запрет обходился множеством разных способов.

Старенькая машина удивительно бодро вырулила на подъем, а затем встроилась в поток автомобилей на вынесенной трассе уровня 'плюс два'. Машина бомбилы влилась в общее движение, ничем не выделяясь — за исключением 'Белого круга' на дороге все были равны и новый ультрасовременный электромобиль вполне мог катить колесо к колесу с раритетом, заставшим еще смерть Сталина в шестидесятом.

Негромко бурчало радио, а такт ему сердито бурчал водила, и было от чего. Верховный совет наконец-то сподобился пройтись в ногу со временем и перенять опыт капиталистических монополий, которые конечно загнивают, но иногда все же подают полезный пример. Например, буржуи ломят громадные пошлины на автомобили старше определенного возраста. Тем самым потребитель вынужден менять авто чаще, обогащая монополистов. Советский Союз преломит эту порочную практику через собственное прогрессивное видение, используя общую идею для загрузки производственных мощностей и повышения благосостояния трудящихся.

Водила продолжал негромко, но выразительно рассказывать, где он видел эту прогрессивную инициативу и заботу о благосостоянии трудящихся. Постников откинулся на тощую, продавленную спинку кресла и закрыл глаз. Он уже научился абстрагироваться от электронного изображения, как будто того и не было. Алексу хотелось немного покоя и возможности подумать. Но мысли о работе разбегались по углам, как испуганные тараканы. Радионовости поневоле навели на воспоминаниях о попытке разобраться с историей этого мира...

Почему война не переросла в тотальный пожар ядерного угара Постников так и не понял. Видимо, сказалась разница военных доктрин и психологии в целом. Похоже, здесь 'немирным атомом' гвоздили не столько по городам, сколько по районам сосредоточения войск. Но и это не объясняло, почему били мало и словно нехотя, как по обязанности. Война велась в основном традиционными методами, так, будто противостоящие титаны подчеркнуто решали разногласия на сторонних территориях. США и СССР получили по десятку МБР и тем в общем ограничилось. Европе повезло куда меньше... А затем война истаяла, как сосулька, растратившая весь запас холода, запасенного долгой зимой. Руководство двух титанов встало перед дилеммой — конфликт не разрешим конвенционным вооружением, и никто не решился браться за дубину ядерной эскалации.

Дальше началось самое, с точки зрения Алекса, интересное и странное... Не малопонятное, а именно странное.

Взаимное уничтожение не состоялось, но послевоенная жизнь от этого отнюдь не стала сытой и привольной. Обычный осколок убивает не хуже ударной волны ядерного взрыва, и потери соперников все равно исчислялись сотнями тысяч. Экономика мировых лидеров шаталась, толпы беженцев ломали устоявшиеся границы, умножая хаос. Мировые лидеры смогли удержать мир на краю, обуздав войну, но хронически не справлялись с послевоенным обустройством. И тогда за дело взялись военные.

Диктатур никто особо не объявлял. Они просто начали расти, как пресловутые грибы после дождя, во многих странах, включая Союз и Штаты. Наполовину стихийно, как ответ на слабосилие гражданских властей, наполовину как логичное продолжение военного положения. А в СССР формировалась странная и довольно жуткая с точки зрения Алекса экономическая система. Никто не собирался отказываться от 'достижений социализма', никто не собирался отдавать власть. Не было даже тени капитулянтства и готовности сдаваться на милость капиталистического победителя. Однако новая послевоенная жизнь требовала новых решений, а идеалы социализма уже поблекли и мало что значили. Министерства начали укрупняться или наоборот, дробиться, принимая на себя новые функции, сражаясь за долю общего бюджета, а потом и потихоньку 'монетизируя' открывающиеся возможности. По сути, началась 'перестройка', только без всякой капитуляции. Система не ломалась, она приспосабливалась.

Однажды Постников как бы невзначай спросил у Глинского, что тот думает насчет ... и далее обрисовал начало девяностых из своего родного мира. Как фантазию, разумеется. Немолодой инструктор, похоже, еще более утвердился в мысли, что работник стал жертвой бесчеловечных экспериментов над мозгом, потому что посмотрел на Алекса как на клинического идиота. И ответил встречным вопросом — кто же, будучи в своем уме, добровольно отдаст власть и богатство?

А в Штатах шел обратный процесс. Что-то произошло в Америке на грани между войной и миром, что-то очень важное, в самых верхах, но тщательно скрываемое и не афишируемое... То, чего не смогли толком раскопать даже всепроникающие репортеры-гонзагамо. Но старая финансово-экономическая гвардия отошла в тень, уступила буйству новых хозяев звездно-полосатой экономики. Корпорации меняли владельцев, превращались в настоящие синдикаты, укрупнялись, пожирая более слабых конкурентов. Принимали на вооружение методы красных противников — план, государственные гарантии, еще раз план и упорядоченность, замешанные на новом поколении электроники и экономической прогностики.