Морпехи прикладами подогнали четырёх оставшихся в живых воинов из свиты князя и , указав им на бесчувственное тело их господина, приказали знаками следовать к острогу.
Глава 8
Посёлок Новоземельский, поздняя осень 7136 года, (1628).
Утро, вступившее, наконец, в свои права, открыло взгляду картину последствий бойни. Вокруг лагеря лежали в самых разных позах убитые и ещё живые воины, многие из которых были без сознания. Люди из группы Петренко привели в посёлок шесть пойманных в лесу коней, оставшихся без всадников. Майор отметил низкорослость этих лошадок, но было видно, что порода выносливая, ходившая как под седлом, так и в упряжи.
— О, а вот это неплохо! Лошадки нам пригодятся, — Смирнов потрепал холку рыжей лошадке, — Отведи их к бараку. Будет на чём целину поднимать!
— Майор, отбери мужиков Хатысмы, пускай они собирают раненых. Трупы потом соберут. А вы пошарьте по лесу, если встретите кого, отгоняйте одиночными подальше, а с этими то нам чего делать? — он озадаченно смотрел на группу пленных.
Их было около двадцати человек, большинство — раненые.
— Так, парни, князя — ко мне в избу, присматривайте. А этих пока к частоколу отгоните, потом с ними решим. Кто свободен от нарядов — собирайте гильзы, может пригодится потом.
Тунгусы заносили в посёлок всё новых раненых, большинство были тяжёлыми, стало ясно, что долго они не протянут. А в полевых условиях небольшая бригада новоземельских медиков явно не справится не то, что со всеми, тут на одного требовалось масса времени и сил. Смирнов с ужасом заметил, как лихо мурманские врачи принялись за запасы перевязочных и обезболивающих средств. Он быстрым шагом направился к медикам.
— Девчонки, не возитесь с тяжёлыми, всё равно не спасём. Лёгких перевязывайте, без обезболивания, — тихо сказал подошедший к работающим врачам Смирнов.
— Но мы не можем так! — С вызовом ответила одна из молодых медиков.
— Можете! Да и что ты предлагаешь? Мы сейчас весь запас перевязочных средств тут изведём? А нам ещё куковать тут сколько? А когда наших парней подстрелят, чем ты им будешь обезболивание делать?! — заорал на врача полковник, сильно покраснев от внезапно нахлынувшего гнева.
Поостыв, он сказал — это не последняя атака на наш посёлок и если так будет продолжаться, все наши медикаменты кончатся на втором-третьем нападении. Тут не Мурманск, никаких запасов препаратов нет, никаких. Делайте, как говорю.
Врач, закусив нижнюю губу, кивнула.
Полковник, увидев главного медика посёлка — Дарью Поповских, поспешил к ней, желая обсудить своё указание медикам:
— Дарья, ты вот что... Ты видела, как твои девчонки резво тратили препараты? — получив в ответ утвердительный кивок, Смирнов продолжил:
— Ну вот, надо создавать свой запас лекарственных трав и растений, а то... — увидев ещё один кивок, полковник вопросительно выгнул брови.
— Да мы уже занимаемся этим делом, Андрей Валентинович! Тут целые заросли бадана, например, а из его листьев и чай можно заваривать и при гинекологических проблемах применять. Да тут множество всего: мать-и-мачеха, солодка, одуванчик, пустырник, — улыбнулась Дарья. — Пчёлы нужны — для получения прополиса. Пробуем уже картофель обрабатывать для будущего получения пенициллина из образуемого грибка. Короче, не беспокойтесь, все указания я уже дала. Будем заготавливать, сушить. Ягодные сборы тоже будем производить — тут я и мужичков хочу припахать.
— Дарьюшка, ты молодец! Слов нету, — восхищённо сказал Смирнов, отметив, что у него улетучился вес негатив, а на душе стало спокойнее.
К середине дня оставшиеся в живых нападавшие, после уборки трупов были согнаны у верхних ворот посёлка, смотревших на редколесье, туда же отправили легкораненых. Туземцы, думая, что их сейчас будут убивать, молили победителей о пощаде, хватали морпехов за рукава и что-то пытались объяснить этим сильным воинам. Морпехи вяло отпихивали их от себя, беззлобно матерясь. В лесу бойцы отыскали большую поляну, где воины князя устраивали себе ночной бивуак перед нападением. К посёлку парни притащили много кожаных мешков с припасами: зерно, копчёная рыба, вяленое мясо.
— Половину пускай забирают и катятся к чертям собачьим. Там, ниже по Байкалу у них, по-видимому, лодки стоят. А часть верхом пришла. Хорошо бы остальных лошадей себе забрать, будет кому целину местную поднимать.
Отставив несколько мешков в сторону, бойцы указывали на них туземцам и махали в сторону леса. Буряты, не веря в такую милость победителей, робко жались друг к дружке, понемногу отступая от посёлка. Наиболее смелые хватали мешки и, всё ускоряя шаг, отходили к лесу, часто оглядываясь. Наконец, удалось отправить всех, кроме одного бурята. Совсем молодой парень, наотрез отказывался уходить с остальными.
Петренко заинтересовало такое странное желание, крикнули Алгурчи с сыном, горящий желанием всячески помогать поселковым, тунгус, с ревностным усердием переводил сыну с бурятского языка, а тот переводил русским с эвенкийского. Оказалось, у парня в посёлке остался тяжело раненый отец, поэтому он не мог уйти.
— Что же, пускай заботится о нём. Оставьте его, я думаю, товарищ полковник не будет против, — разрешил остаться парню Петренко.
Переживших день тяжелораненых бурят оставили на попечение тунгусов, отправленных в своё становище. Перед этим Смирнов, с помощью Огирэ, сына Алгурчи обратился к ним с предложением — немедленно уйти прочь всем тем, кто не желает подчиняться ему и помогать другим жителям посёлка. Их никто не будет наказывать, а если наберётся достаточное количество желающих, им будут выделены даже пара оленей. Желающих уйти не нашлось. Пришлось выгнать только, умолявшего оставить его, Хатысму, да его семью. За пару дней умерли почти все тяжелораненые, у тунгусов остались лишь двое подопечных, один из которых был пожилой воин с простреленным лёгким и перебитой рукой. Его сын неотступно находился рядом с ним.
— Ну что, как он? — Смирнов по три раза на дню заходил к пускающему слюни Немесу, бурятский князь так и не пришёл в себя, совершенно выжив из ума. Он не реагировал ни на какие вопросы, редко его сознание озарялось более-менее осмысленным взглядом, но и это длилось недолго. В конце концов, ставший полным овощем, князь был сбагрен на руки тунгусам. Больше за зиму на русские посёлки никто не пробовал нападать, видимо, все желающие получили информацию о полном разгроме довольно сильного, по местным меркам, князя Немеса с кыштымами. Так что зима прошла относительно спокойно, разве что отелилась одна олениха. Смирнов, по примеру Вячеслава, устроил во втором отстроенном бараке начальную школу для тунгусов, дабы упростить общение между двумя группами жителей посёлка. Так же, все женщины из числа учёных и врачей, некоторые рабочие, что имели проблемы обращения с оружием, проходили тренировки на овладевание стрельбой и обхождением с автоматом АКС и пистолетом АПС. Цинги, которой сильно боялся Радек, удалось избежать с помощью отваров из осиновых почек, молодых сосновых игл и молока, а небольшой запас витаминных комплексов оставили на совсем уже критический случай.
А вот пример, поданный Петренко и Мышкиной, оказался заразительным. В посёлке за зиму образовалось уже больше двух десятков пар. По весне предстояла большая работа по строительству новой жилплощади для семей. В Белореченском посёлке происходило аналогичное — пары сходились одна за другой.
Москва, весна 7137 года, (1629).
Имение боярина Савелия Кузьмина, ничем не выделявшееся на фоне остальных, раскинулось на холме высокого берега Москва-реки. Боярин, чьи предки были насильно переселены из Новгорода в Москву ещё Иваном Третьим, занимался скупкой пушнины и тканей, имел свои ряды на Нижегородской ярмарке у стен Макарьевского монастыря. Были у него также свои поставщики товара из Персии и Хивы и в целом, слыл боярин весьма зажиточным и, самое главное, удачливым торговцем. Вот и сейчас, ранней весной, все его помыслы были связаны с предстоящей в июле ярмаркой. Прикидки о количестве закупаемого товара, охране, новых приказчиках, да сколько лодий будет необходимо к лету, сейчас занимали его всего, без остатка. С самого утра ушлый купец, сидя в своём кабинете, скрипел перьями на жёлтой бумаге, прикидывая очередной вариант закупок, да возможную прибыль.
В дверь осторожно постучали.
— Заходь, Николашка, — не отрывая взгляда от бумаги, громко сказал Савелий.
— Савелий Игнатич, тут такое дело...
— Говори, не мямли, не с девкой, поди, разговариваешь, — прикрикнул на приказчика боярин.
Жестом подозвав того к столу, он отложил перо и внимательно смотрел на Николашку. Тот осторожно передал запечатанный сургучом конверт в кожаном футляре.
— Вот, только сейчас человек принёс.
— А сам он где? Чего говорил?
— Так уже ушёл, а сам он ничего не говорил.
— Ладно, иди. И скажи подать обед в горницу, я сейчас спущусь.
Однако, Савелий долго не спускался, оставаясь за столом и держа лист с тайнописью перед собой. Да и отложив его, он оставался погружён в тяжёлые мысли. Так, что он и не сразу услыхал стук в дверь.
— Чего тебе опять надобно? — Воскликнул Кузьмин, очнувшись от раздумий.
— Обед стынет, боярин... — робко пробормотал приказчик.
— Ну и чёрт с ним, прикажи возок готовить, к Борецким поеду.
— Да, боярин, сей же час будет готов.
Савелий решительно встал и вложив письмо в футляр, стал одеваться в дорогу.
'Писано боярину Кузьмину Савелию от Олексашки Малого из Тобольского городка. Стало ведомо нам, о явлении людишек новгородских близ пределов царства Сибирского, кои на Тунгуске реке живут. Напоив государева человечка, из Енисейского острогу, подменили мы письмецо, что он промеж всего на Москву вёз. В письме том, словами сотника казацкого, Бекетова Петра да воеводы Енисейского, Василя Аргамакова, писано, что де людишки новгородские, как они себя кличут, нежданно явились. Сильны они крепко, ворогов бьют. И, де царство их стоит за морем. А в землице сибирской они промышляют зверя лесного. Так мы письмецо сожгли то, да вот теперь не знаем, как дальше дела вести. Как скажешь, боярин, ожидаем письма твоего. В Новгород и Тверь отписали также, кому ты знаешь.'
Солнце уже здорово припекало, в шубе было очень жарко, но сменить её на кафтан Савелию не очень хотелось — его соболья шуба и высокая горлатная шапка была предметом зависти для местных бояр и купцов. Возок лихо трясло на поворотах, тающий рыхлый снег летел жирными хлопьями из-под полозьев,обдавая неловких прохожих. Возница ловко управлял лошадьми, помня приказ боярина поторапливаться. Кузьмин, сидя в возке, старался заранее продумать беседу с Дмитрием Борецким, таким же как и он сам, представителем высланного из Великого Новгорода боярского рода. Но из головы его не выходило загадочное заморское государство новгородцев. Странно, ведь он сам не верил в возможность такого поворота событий. Нет, ну то, что в своё время из Новгорода бежало несколько родовитых семей с домочадцами и дворней, он знал. Но чтобы так далеко их забросила судьба, ...не очень-то и верилось. Поэтому он надеялся на беседу с Борецким, как с человеком, умудрённым опытом, дал же Бог прожить ему столь долгую жизнь. Ведь восьмой десяток разменял боярин, а жив и здоров, да умом крепок.
'...а пока, отослал я для порядку, людишек своих до Енисейского острога, а там и до новгородцев, с Божьей помощью, доберутся. Да разведают, что у нех ныне делается и вперёд учнётся делать. Сколько у нех людишек, да припасов. Иванко сотоварищи, которые посыланы были для проведыванья новгородских людишек, зело добрые и верные нам. С тем и желаю вам, Божьей милостию, всего наилучшего от Олексашки Малого с Тобольского городка лета 137-го'.
Кузьмин, прочитав тайнопись ещё раз, сложил письмо в футляр, оставив тот в руке. Тем временем, подъехали к дому Борецкого. Возница, деловито оправляя упряжь, дал время боярину выйти на крыльцо, встретить гостя с почётом. Опростав горячего сбитня, Кузьмин поклонился Борецкому. Тот пригласил его в дом и только тогда бояре, наконец, обнялись. Крепко, по-дружески.
Борецкий читал долго, а после прочтения сильно задумался, прикрыв глаза. Наконец, сняв расшитую золотыми нитями тафью с головы и степенно поглаживая себя по бритой макушке, он медленно произнёс.
— Не ожидал я таких известий, Савелий. Бог свидетель, не ожидал, весьма добрая весть, весьма. Да.
Кузьмин молчал, ожидая, что Борецкий продолжит свою мысль.
— Мой отец рассказывал мне ещё в отрочестве о бежавших встречь солнцу из Великого Новгорода семьях бояр. Но... мне казалось это красивой легендой, ведь ни нам Борецким, не вам, Кузьминым, не удалось отстоять права жить в отчине. Мы смирились с этим. Другие смиряться не желали, а ушли.
— Стало быть, теперь вернулись, Дмитрий Васильевич?
— Вернулись? Наперво, проверить сие надо крепко, убедиться в том, что не наговор это.
— Так проверим же. Отослано ещё по письму в Великий Новгород к боярину Авинову Петру да в Тверь, боярину Судакову Анисиму.
— Крепкие то наши люди, а мошна у них ещё крепче, — усмехнулся старик.
Разговор тянулся степенно и неторопливо, прервавшись лишь на воздаяние должного уважения трапезе. Воистину, умение стряпух боярина Борецкого, было известно округе не хуже купеческой удачи Кузьмина. Перед сном, попарившись в баньке, Кузьмин взвешивал в мыслях разговор, мечтая о великих делах. Ведь Сибирское царство стоит на полпути от царства Индийского и Китайского, а это давало огромные возможности для успешной торговли. Рашид, его поставщик тонких тканей из Хивы, много раз упоминал про близость этих богатых царств, о торговле и богатых барышах, суливших при торговле с ними. Да и к пушнине поближе, можно будет скупать её у вольных казачков да туземцев и по меньшей цене. Так, размышляя о выгодах сибирской торговли Савелий Кузьмин незаметно угодил в цепкие объятья Морфея.
Удинский острожек, май 7137 года, (1629).
В мае Карпинский опять вернулся в острожек, сменив предыдущую партию морпехов, только теперь в пятёрке поселковых появился новичок — молодой тунгус из первого разбитого кочевья. Он уже вовсю разговаривал по-русски, так что проблем, которые были раньше, уже не существовало. С казаками за зиму сдружились конкретно, мужики оказались мировые. Правда поначалу, они казались какими-то нелюдимыми, но то было по первости. Со временем, мужики совсем скорешились, кстати, Пётр узнал много интересного и в тоже время пугающего, о жизни Московского государства и простых его людей. Интересными были рассказы о приключениях казаков в Сибири, о городках и острожках, ими строимых. О быте, о семьях, правда некоторые, такие как Афанасий Хмелёв, семьи своей и не знали. Воспитывался при церкви в Свияжске, работал на церковных полях, рубил лес, строил. А с семнадцати лет просто взял и ушёл в Казань, прибился к небольшой ватажке казаков, отправляющихся в Сибирь на промысел ясака, да приведение под государеву руку диких племён. Так и мотался по Сибири, пока не осел в Енисейском остроге, став десятником у Петра Бекетова.
