— Как с продовольствием будем решать?
— С собой возьмёте, столько сколько возможно. Приданные тебе тунгусы будут охотиться, у Владимира с рыбалкой неплохо. По возможности будем вас снабжать. В здешних лесах трудно с голоду умереть. Хотя мясо и рыба мне порядком поднадоели, картошки хочется, чёрт возьми! Но пока нельзя! Всё на высев.
— А когда она, появилась на Руси, при Петре вроде? — улыбнулся Сазонов.
— Ну да, мне рассказали, что Пётр отправил мешок картошки из Голландии в Россию только в конце этого семнадцатого века. Да что Пётр, ещё при Екатерине Великой у картошки не было шансов. А в девятнадцатом веке ещё были картофельные бунты.
— Кабаржицкий рассказал? — засмеялся Сазонов.
— Ага, он самый. Вон смешно получиться, если картошка в Россию придёт не из Европы, а из Сибири! Занятная коллизия, а? Хе-хе. — Да уж, это точно. Может и Бекетову потом подкинем картошечки? — предложил майор. — Ну это как дела наши с ним пойдёт. Точнее не совсем с ним, мужик-то он неплохой, а с Московским царством. — Ох, надеюсь, что всё ладно будет, — после некоторой паузы сказал Вячеслав, оглаживая бороду.
— Хорошо бы... Ладно, пойду готовится к отбытию. Ты когда планируешь меня послать-то, Андреич?
— На неделе, Лёша, не торопись. Мы ещё десять раз всё обдумать успеем.
Мишку Черкаса, убитого Елисеем, похоронили на высоком берегу Белой со всеми почестями: сколотили гроб, сделали оградку и поставили православный крест над могилой. Казаки за такое отношение к убитому казаку очень зауважали начальство посёлка, присутствовавшее на похоронах. А Елисей так и остался висеть на суку в перелеске недалеко от посёлка. Собаке — собачья смерть.
Ивана Репу, литейщика, сцапанного Новиковым у хрипуновцев и вывезенного в Белореченский посёлок, вызвали к воеводе Ангарского края. Так Вячеслава представил Ивану Кузьма, ставший теперь казачьим атаманом. По случаю атаманства Кузьме выдали невиданные доселе штаны со множеством карманов, отличный кожаный ремень, высокие ботинки с мощной подошвой, а самое главное — небольшой для его лапищи пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием. Нацепив всё это великолепие, да рассовав свою мелочёвку по карманам, Кузьма Фролыч стал напоминать современного для двадцать первого века Робинзона-спецназовца. Посмотреть на этого загорелого на майском солнце мужичину с мощным волосатым торсом и серьгой в ухе, сбежались почти все жители посёлка. Они смотрели на него с таким нескрываемым удивлением и уважением, что Кузьма вконец стушевался и нацепил рубаху, чем вызвал несколько разочарованных женских вздохов. Для своих Кузьма теперь стал исключительно Кузьмой Фролычем и для всех девятнадцати человек стал непререкаемым авторитетом.
Иван зашёл в светёлку к воеводе, снял шапку, сложил двуперстие и, чертыхнувшись на отсутствие красного уголка, подошёл к столу, приглашаемый жестом воеводы.
— Здравствуй Иван, — начал разговор Вячеслав.
— Здорово воевода, пошто звал? — спросил Репа, уже догадываясь о теме разговора, не дурак, мол.
Вячеслав внимательно смотрел на Ивана, щуря глаз и поглаживая усы.
— Воевода, ты хочешь рудное дело для себя учинить? — решил взять быка за рога Иван.
— Да, Иван, но ты не спеши. Но сначала, расскажи о себе, о семье своей.
Иван опешил, зачем ему это надо знать? Допрос желает учинить, но зачем?
— Ну да Бог с ним, — решил Иван и, пожав плечами, начал рассказ.
— Отец мой, Михайла Васильевич, родом из Дмитрова, кузнецом был, а на войне с ляхами сгинул без следа. Матушка, Ольга Микулишна, с псковской украйны, жива, слава Богу. С братами моими живут в Дмитрове, в посаде. Браты по отцовому завету кузнецы оба, детишки тож к железу тянутся сызмальства.
— Ну а ты как в Москве оказался?
— Я... меня Акинфий, старшой брат, после того, как отец сгинул на войне, послал к дядьке Игнату в Тулу, подмастерьем. Ну а там, как выучился ремеслу, так в Москву и подался, а опосля и в Литейный приказ, плавильщиком.
— Так сбежал от дядьки-то, получается ?
— Ну да... сбежал, точно, — засмущался Иван.
— Обратно поди хочешь?
— Да не особливо.
— Ты в рудах разбираешься? — спросил воевода заинтересованным голосом.
— Ну да, ужель с железом работал бы?
— Отлить железо сможешь?
— Смогу, чтож не смочь.
— А пушку?
— Дык, это пушечный литейный двор нужен, токмо там можливо пушку отлить.
— А ты можешь такой двор сделать? — подался вперёд Вячеслав.
— Один?! — замахал руками Иван, — в уме ли ты, воевода? Сколько всего нужно: составить форму, расположить печь, отлить, сверлить, да высверлить затравку, поправлять, смотреть и пробовать — да под силу ли мне сие?
— Нет конечно, но мы поможем!
— Ну, ежели, опричь меня, будут людишки знающие сие дело крепко, то можливо и сработать дело пушечное. Да только откель ты ведаешь, что возьмусь я за дело сие? — усмехнулся Иван воеводе.
— А что, разговоры вёл бы со мной, кабы не стал?
Иван, почесав вихры, подмигнул Вячеславу, — Не, пожалуй, не стал бы.
— То-то и оно.
— Я что ещё подумал, воевода...
— Говори.
— У вас струг один совсем плох — борта воду пускают, а чинить сие нечем. Надо бы смолокурню ставить, а струг тот на берег вытащить.
— Да, верно говоришь, дело нужное, я мужиков тебе в помощь дам, сделаете. Но ты в первую очередь о железе думай.
— Хорошо, ну пойду я, воевода?
— Что пойду? Вместе пошли.
На Ангаре стояли последние майские деньки, изредка вечерами бывал и дождик. Лето сулило быть таким же солнечным и погожим. Дела у огородников шли очень даже неплохо, рассада прижилась практически вся, погибло лишь несколько ростков, те, что не выдержали пути. По словам почвоведов, урожай обещал быть и, хотя он был предназначен под последующие посадки, люди были готовы терпеть и ждать.
У речного причала на Белой с у тра было столпотворение. На струге новгородцев собиралась ясачная команда — дюжина казаков, собравшая все доспехи, и свои и новгородцев, их же пищали и порох. Внушительным дополнением к казакам была шестёрка морпехов, экипированная бронежилетами и касками. Саляев захватил даже несколько гранат на крайний случай. Помимо сбора ясака и приведения туземцев в подданство, у Саляева была ещё одна задача — провести, насколько это возможно, перепись кочевий и поселений туземцев на Ангаре и наиболее крупных её притоках. Саляев, вместе со старшим экспедиции — Кузьмой Фролычем, заранее отметил на карте, в какие притоки они будут заходить. Также, с собой они брали и четвёрку молодых тунгусов — для полноценного общения с туземцами и возможной охоты в пути следования экспедиции.
Огромное, яркое солнце играло весёлыми бликами на золоте высоких куполов белоснежного красавца-собора. Тёплый, сладкий до одурения ветерок приветливо гладил вихры, обволакивая тело нежными невидимыми объятьями. Хотелось закричать от удовольствия, эдак на весь мир — поделиться с ним своей радостью. Хорошо жить! С изумрудного холма, на котором стоял собор, открывался поистине волшебный вид на окрестности, казалось, что крест собора упирается в небесный свод, а снизу всё кажется таким маленьким и суетным. Вот вьётся синей лентой река, огибая ярко-зелёные луга, на которых пасутся бурёнки, а вон меж лесом и лугом раскинулось родное село. А у самой околицы стояла тонкая фигурка девушки в красном платочке.
— Никак Пелагеюшка вышла?
Захотелось полететь к ней, как на крыльях, обнять, прижать к себе и не отпускать. Никогда.
— Любый мой!
Почудился ему девичий голосок. Не раздумывая, он побежал вниз по склону, ноги сами несли его, земля под ногами не чувствовалась. Посмотрев под ноги, он понял, что парит над землёй. Он летит к ней! Летит!
— Афанасий!
— Да. Пелагеюшка! Счас я, мигом.
— Афанасий!
— Да, милая моя, лечу!
— Афанасий, чёрт! Боров, ты никак не очнёшься чтоль, куды лететь собрался?!
Хмелёв рывком сел на лавке, протирая осоловевшие ото сна глаза.
— А... Пелагея?
— Дурень ты! То Василько, сотоварищ твой, окстись.
— А-а, сподобил отец небесный на сон душевный, а ты, вражина, попортил всё! Вот я тебе задам! Пошто разбудил, морда?
— На том берегу твои давешние знакомцы лес рубят. Строить нечто учинять сбираются. Десятка два, поди будет их.
— Эка, — удивлённо поцокал языком казацкий десятник. Казаки вышли к устью реки Уды из зарослей высокого кустарника, а прибрежная осока, казалось, надёжно скрывает их от взглядов с того берега. Там, где деловито и споро валили лес недавние знакомые Хмелёва.
Сазонов держал в руках план Усть-Удинского форта, который вычертил сам Вячеслав. Форт представлял собой правильный квадрат с четырьмя выдающимися из стен угловыми башнями. Разметив площадку под укрепления, люди принялись расчищать её от свежих пней, кустарника и прочей растительности. Затем предстояло окопать ровики под частокол, выкопать погреб под будущей казармой и башенные подвалы. Но это потом, а сегодня надо было разметить и расчистить место под строительство. Форт должен будет встать на самом кончике полуострова, образованного слиянием Уды и Ангары, на высоком удинском берегу. Неожиданной проблемой стало несоответствие карт местности и реалий этой самой местности на месте. Дело в том, что карты двадцать первого века давали картину Ангарского края после строительства нескольких гидроэлектростанций, которые заставили Ангару в своё время разлиться гораздо шире, чем она была до этого, образовав водохранилища. При этом затопив некогда населённые пункты, плодородные земли Приангарья и речные пороги. А в реальности была совсем другая картина, тут и островки на Ангаре, тянущиеся порой на сотни метров, пороги и луга, ждущие плуга. Расположенное на удинском острове зимовье енисейцев с места будущего форта не было видно, будучи расположенным в паре сотен метров от места строительства.
— Ну, в принципе, место-то совсем неплохое, — сказал Кабаржицкий, оглядывая Ангару и расстилавшееся, на сколько хватало взгляда, зелёное море леса.
— Верно, — ответил Сазонов, морщась от яркого солнечного света.
— Товарищ майор! На том берегу в траве казаки стоят. За нами наблюдают, ховаются, — доложил прибежавший морпех из охранения.
— Ну и помаши им ручкой, Слава, — улыбнулся Сазонов.
— Как это, — недоуменно протянул морпех.
— Приветливо! — рассмеялся Кабаржицкий.
Иван Микулич сидел на лавочке, греясь на майском солнце. Сегодня был первый день, как он начал вставать. Иван шёл на поправку, хотя ещё недавно он считал, что все потуги медиков посёлка будут бесполезны и он скоро помрёт. И хотя, он был ещё очень слаб, еле ходил с палкой, да и его надо было поддерживать, чтобы он не завалился на раненый бок, Иван уже знал, что он непременно поправится. Смертная маска спала с его лица, зато уже робко пробивался лёгкий румянец. Вячеслав решил поговорить с ним. Нужно было расставить все точки над I, наконец, объясниться с новгородской партией и обговорить вопросы возможного сотрудничества.
Сотрудничества, которое могло стать взаимовыгодным и неким образом повлиять на историю и граждан Российской Федерации и Московского царства. Вячеслав понимал возможные последствия такого взаимодействия.
— Здравствуйте, Иван Михайлович, как ваше самочувствие?
— Здоровье моё, милостию Бога, в троице славимого, да руками ваших врачевателей всё лучше становится. А ведь и не чаял я свету небесного увидеть сызнова, ужо и с сыном простился, а оказалось, что не помру я. Зашили бок мне, всю скверну оттеда вычистив.
— Что собираетесь дальше делать? Ведь вы знаете, что мы ни какие не новгородцы. У нас есть только один парень с Новгородчины, из Боровичей.
Иван ухмыльнулся, махнул рукой, — Да хватит ужо об этом. Знаю я, Никитка сказывал.
— Тогда будет проще. Я просто объясню ситуацию. Нам нужны люди, много людей. Крестьяне крепкие, ремесленники. Мы можем им предложить плодородные земли, пустующие без хозяина. Леса и реки, богатые зверьём и рыбой. Никаких налогов или податей первые годы. Приходи да живи.
Вячеслав сделал паузу, но Иван не торопился с ответом.
— А если у вас есть оборотистые и хваткие купцы, то мы проведём караваны в Китай. Торговлю можно будет вести напрямую, прибыль возможна большая, чем при перекупке. Что думаешь, Иван Михайлович?
— Есть у нас и людишки, на земле крепкие и купцы хваткие, до прибыли жадные. Но ить может и прибудут до вас люди, а может и нет. То одному Богу вестимо.
— Надо объяснить так, чтобы поехали.
— Я не смогу поехать, дабы объяснить людишкам. Никиту надо слать.
— А что делать с легендой... А, то есть с тем, что, ну... Там, на Руси, нас знают как новгородцев?
— Да и я думаю, что нет нужды допрежь правду давать. Токмо опосля учиним правдивые речи вести, как людишек переманим. Буду с Никитой говорити, как ему на Руси разговоры вести, да к кому ехати для торговлишки. Опричь тверских, есть и в Москве людишки и в Новогороде древнем и в Устюге Великом.
— Рад, что мы поняли друг друга, Никита сейчас с Иваном Репой, я пришлю его к вам. А когда думаете отправить его на Русь?
— До конца лета надо достичь Тобольского городка. Стало быть, через седьмицу-другую надо выходить на реку. Надобно будет сшить лодочку, чтобы четырём мочно управляться с нею было.
— Сшить, как это сшить?
— А вы, поди не знаете, как мы сие учиняем. Сами увидете.
За два дня была сделана лодка — широкая и остойчивая, в качестве материала, связывающего доски были использованы еловые корни, немного проваренные в смоле. В лодке была сделана небольшая каютка, чтобы двое гребцов могли отдыхать, а двое — работать. Смолокурня, устроенная Иваном Репой и Жданом на обрыве берега Белой, дала первый продукт. Эта конструкция была проста и удобна, наколотые смольные чурки складывались в яму лучами — вниз и внутрь, сверху обкладывались щепой, поджигались. Сверху укладывали дёрн, внутри происходило медленное тление, постепенно сползающее вниз, а по устроенному жёлобу постепенно стекала полученная смола. Как пояснил Иван, этот метод самый простой и позже смолокурню устроят по иному, но так как смола нужна сейчас же, то они устроили наиболее лёгкий способ её получения.
После устроения смолокурни Вячеслав отвёл Ивана и Ждана на место, где он в прошлом году нашёл место, подходящее для поиска железных руд. Оказалось, что да, место было неплохое и с добычей можно справиться. Но всё упиралось в недостаток людей, свободных рабочих рук. Тунгусы для этой работы совершенно не годились, а рабочие мужики и так большую часть были заняты на различных работах или на охране посёлка. Поэтому сначала составили план кузницы, набросали на бумаге всё необходимое для того, чтобы устроить литейную. Вячеслав собрал тех рабочих, что знакомы были с железным делом. Таковых оказалось немного, решили пока освободить их от иных работ и сначала, устроив кузницу, попробовать повозиться с рудой.
— Есть тут железная руда, с глиною, мелким песком да известным камнем мешанная. Гибкое и жилованное железо, будем промывать руду водою, — заключил Иван Репа.
