Честь и Польза

— Махно хочет задержать меня на дороге к Нимею, но у него ничего не выйдет! Он слишком переоценил свои силы и возможности благодаря неудачным действиям авангарда майора Мориньи! — безапелляционно изрек генерал, возлагая всю вину за ночные события на плечи своего подчиненного. — Пришла пора преподать достойный урок этому каторжнику, возомнившему себя полководцем. Царапины, нанесенные им, не заставят нас остановиться. Будем зализывать их на ходу. Завтра же, мы снимаемся с лагеря и двигаемся к берегам Нигера, и пусть господин Махно попытается нас остановить. У него есть на это девять дней, после чего его грязная шайка получит шах и мат.

Находившийся в этот момент в походной палатке корреспондент поспешил увековечить слова генерала, увлеченно строча 'вечным пером' в своем блокноте. Как всякий штатский, переживший порядочное потрясение он нуждался в ободрении, защите и грозный рык Брисака, оказался действенным средством от ипохондрии.

Весь следующий день французское войско уверенно двигалось вперед, готовое отразить любое нападение махновцев. Головное и боковое охранение бдительно всматривались вокруг в поисках притаившихся каторжников Махно, но их не было.

Их не было утром, в обед и вечером, когда усталые французы остановили своих коней и принялись разбивать лагерь на ночлег. Не появились они и после того, как черный сумрак привычно сомкнул вокруг французского бивака свои смоляные объятья.

Напрасно, часовые пристально прислушивались к любому шороху и движению во мраке ночи. 'Русский дьявол' так и не появился, хотя его присутствие вблизи лагеря проявилось следующим утром. Тогда, обнаружилось исчезновение десятка чернокожих погонщиков мулов, что сказалось на скорости продвижения французов.

— Не имея возможности действовать посредством оружия, Махно хочет замедлить наше продвижение вперед любыми средствами. Даже при помощи таких булавочных уколов, но это ему не поможет — язвительно воскликнул Брисак в ответ на эту весть и приказал на ночь, приставить к погонщикам крепкий караул.

Противник не обозначил свое присутствие и на второй день, чем только усилил уверенность французов в собственной силе и превосходстве. Походная колонна во главе, которой находился полковник Кюлюс, уверенно преодолевала километр за километром, не встречая на своем пути никакого затруднения. Из густых зарослей кустарника не раздалось ни единого выстрела, не взорвалась ни одна бомба.

Все чаще солдаты говорили друг другу: — Эти грязные оборванцы способны сражаться только с небольшими отрядами, против единой силы они бессильны.

Слыша эти слова, полковник Кюлюс всячески поддерживал их, не забывая при этом напоминать солдатам о соблюдении бдительности.

— Если противника нет днем, это совсем не говорит, что он не появиться ночью — говорил идущим в караул солдатам полковник. За плечами Кюлюса были Сомма и Верден, и кавалеристы с уважением относились к своему командиру.

— Похоже на то, что у черта Махно мешок с гадостями прохудился — отвечали ему солдаты, разбивая свои палатки на ночлег.

— Может оно и так, только ночь время чертей. Потому, нужно смотреть в оба — часовые его не подвели. Всю ночь они не сомкнули глаз, готовые в любой момент поднять тревогу, но все было тихо.

Не появились махновцы и на третий день пути, где переход был самым длинным за все время после соединения двух отрядов. Причиной этому была большая деревня под названием Каложи, где французы намеривались пополнить свои запасы провианта и фуража.

Первыми в эту деревню въехали разведчики лейтенанта Бертрана, но ничего подозрительного они не обнаружили. Разве только, что на улицах деревни не было малых детей, которые либо клянчили у французов подаяния, либо во все глаза смотрели на человека с другим цветом кожи.

Это было обязательным явлением любой африканской деревни, но лейтенант решил, что они находятся на центральной площади деревни. Там зазывно стучали барабаны, пелись песни, то и дело прерываясь громкими криками толпы.

Подъехав к толпе негров в праздничных одеждах, Бертран увидел, что здесь празднуется свадьба. Перед расстеленными на земле циновками уставленными местными кушаньями, в белой одежде стоял низкорослый староста селения, руководивший этим торжеством.

По знаку его руки барабаны то затихали, давая дорогу свадебному хору, то ударяли с новой силой наперегонки с криками толпы. Здесь царил свой, непонятный белому человеку ритуал, вмешиваться в который лейтенант не рискнул.

Бросив снисходительныq взгляд на чернокожего жениха здоровяка и щупленькую невесту, чьё лицо и тело скрывала чадра и хиджаб, Бертран отъехал на противоположный конец площади.

— Симони, скачите к полковнику и передайте, что здесь все в порядке. Пусть полюбуется на местную свадьбу — приказал он сержанту и тот резво бросился исполнять поручение. Кюлюс был большим любителем африканских обрядов и традиций, и знакомство со свадьбой наверняка доставило бы ему удовольствие.

Получив сообщение от лейтенанта, Кюлюс смело направил в селение ведомые им подразделения. От осознания того, что на этот раз ночевать придется не в чистом поле, а в селении, настроение у кавалеристов улучшилось и они пришпоривали своих коней.

Солнце уже нависло над краем горизонта, когда полковник въехал в селение и сразу же направился посмотреть на свадьбу. Опасный переход остался позади и теперь, ничто не мешало Кюлюсу удовлетворить простое человеческое любопытство.

Едва полковник в сопровождении солдат приблизился к молодоженам, как к всадникам подскочил худой как щепка негр с деревянным подносом. Постоянно приплясывая, он стал кричать, явно призывая белых людей сделать жениху и невесте подарок.

Безошибочно определив, кто среди подъехавших гостей старший, негр остановился перед Кюлюсом не переставая извиваться и перебирать ногами. Глядя на его необычные для глаза простого европейца пируэты, полковник усмехнулся и после короткого раздумья положил на поднос плоскую металлическую флягу, в которых офицеры обычно держали коньяк. Её стальные бока были покрыты замысловатой гравировкой и этот дар, вызвал гул одобрения среди туземцев.

Теперь, следуя обычая, ответный дар должна была сделать невеста. Обычно это были шейные бусы или пояс, как правило, сделанные из мелких ракушек или разноцветных камней.

Едва закутанная в материю девушка встала с циновки и медленной походкой направилась к полковнику, как по знаку распределителя негры запели новую песню. Притопывая ногой и раскачиваясь из стороны в сторону, они то и дело хлопали себя по бедру и вскидывали головы.

Услышав её, один из погонщиков мулов сначала удивился, а затем стал опасливо вертеть головой и, увидев лейтенанта Бертрана, направился к нему.

— Господин, это не свадебная песня — заговорил африканец на ломаном французском языке, ухватившись за стремя офицера.

— Чего тебе надо? — с досадой бросил лейтенант, недовольный тем, что ему мешают смотреть свадебное действие. Все его внимание было приковано к невесте, что плавной походкой подплывала к полковнику, сцепив перед собой тонкие черные руки. Все остальное, включая лицо, было скрыто от взора зрителей.

— Это не свадебная песня, не свадебная — продолжал твердить свое погонщик, не выпуская стремя офицера.

— Не свадебная песня, — переспросил лейтенант, — а какая, похоронная что ли?

— Боевая, боевая песня, господин! — воскликнул погонщик, но смысл его слов не дошел до сознания Бертрана. Он с удивлением посмотрел на поющих негров, затем на доносчика и собрался задать ему вопрос, как все неожиданно стало ясно.

Подошедшая к полковнику невеста сунула правую руку под одеяние, словно собиралась подарить ему свой пояс и в тот же момент, неожиданно откинула скрывавшую лицо чадру.

К огромному удивлению Кюлюса, вместо смазливого девичьего личика, он увидел лицо молодого белого мужчины. От недоумения брови полковника поползли вверх, но узнать разгадку столь необычного превращения, ему не было суждено. Правая рука лже-невесты уже выдернула из одежды наган и выпущенная из него пуля, разнесла голову любителю местных обрядов.

Сразу за этим, сидевшие рядом с женихом гости распахнули свои одежды и, выхватив спрятанное оружие, открыли огонь по сопровождавших полковника верховых. Не успели французы прийти в себя, как из окна выходящей на площадь хижины ударил ручной пулемет и в кавалеристов полетели гранаты.

По своей численности, напавшие на французов махновцы, в разы им уступали, но открытый ими шквальный огонь ошеломил кавалеристов, захватил их врасплох. Одновременно с каторжниками, на солдат Кюлюса напали и негры, палками и мотыгами добивая упавших на землю всадников.

Подобное поведение прежне покорных воле белого человека африканцев изумило французов ничуть не меньше, ложной невесты и её гостей. Вид с остервенением дерущихся чернокожих жителей деревни, так поразил кавалеристов, что они поспешили ретироваться с деревенской площади.

Оставив тела погибших товарищей, кавалеристы бросились прочь из смертельной ловушки, но не успели достичь окраины селения, как столкнулись с колонной, которую вел сам генерал Брисак. Между французами возникла давка и неразбериха, под истошные крики беглецов 'Махно! Махно!'.

Оказавшись в столь непростой ситуации, когда казалось мирная деревня, превратилась во вражеский оплот, Брисак проявил себя как настоящий командир. Остановив движение колонны, он приказал солдатам спешиться и занять оборону для отражения атаки, наседавшего противника.

Завязалась яростная перестрелка, в ходе которой была выявлена численность захватившего деревню неприятеля, а также был получены рапорты о случившейся в селении трагедии.

Едва картина стала более ясна и понятна, Брисак решил произвести фланговый обход деревни с целью окружения и уничтожения засевших в ней махновцев. Силы и средства для выполнения этого маневра имелись и вскоре войска перешли к действию.

Ввязавшийся в перестрелку с главными силами противника, командующий махновцами Аркадий Лихобаб слишком поздно заметил нависшую над его отрядом опасность. В прошлом актер самодеятельности, он блестяще совершил уничтожение полковника Кюлюса, исполнив роль чернокожей невесты.

Следуя приказу Махно, сразу после устранения командира французов, он должен был покинуть деревню, которую махновцы захватили за несколько часов до появления разведчиков Бертрана. Угнав жителей Каложи прочь под конвоем пяти верховых, Лихобаб вместе с примкнувшими к анархистам африканцами разыграл перед французами ложную свадьбу.

Весь акт прошел как по нотам, и это сыграло с атаманом злую шутку. Видя, как трусливо бегут французы от горстки его людей, Лихобаб не удержался от соблазна пощипать гордого галльского петуха. Сняв с тела убитого им Кюлюса планшет с документами и добавив к нему бумажник полковника, он решил продолжить преследование отступающего врага.

Обманчивая легкость, с которой махновцы изгнали из деревни неприятеля, быстро обратилась для них горьким похмельем. Уж слишком много против них было врагов и слишком быстро они навели порядок в своих охваченных паникой рядах.

Всего, под командованием атамана было тридцать четыре человека. Негров занявшихся грабежом деревни и трупов убитых французов, Лихобаб в расчет не принимал. Едва ему стала понятна нависшая над отрядом угроза, он отдал приказ к отступлению, оставив прикрывать отход десять человек под командованием Климаря.

И вновь, ночь встала на сторону махновцев. Упав черным сваном на несчастную Каложи и её окрестности, она позволила Аркадию Лихобабу выскочить из деревни под самым носом у французов.

Измазанный вперемешку черной смесью превратившей его в негритянку и кровью от раны в боку, Лихобаб яростно подхлестывал коня нагайкой, спеша доставить батьке Махно радостное сообщение о выполнении его задания.

Оставшийся прикрывать отход атамана Климарь действовал резко и решительно. Отчетливо понимая, что даже при помощи оставленного ему пулемета он не сможет остановить французов, махновец прибег к помощи простого, но вполне эффективного способа.

По его приказу, махновцы стали жечь сделанные из травы и соломы дома африканцев. Буйный огонь и удушливый дым от разразившегося пожара оказались куда более надежной защитой от солдат Брисака, чем подходившие к концу пули и гранаты махновцев.

Последний акт этого сражения разыгрался на окраине Каложи, где столкнулись ворвавшиеся в деревню кавалеристы лейтенанта Мефруа и отступающие махновцы. Схватка было яростная и короткая, где численный перевес оказался решающим фактором.

Те, кто не погиб от сабель французских кавалеристов, были загнаны в одну из хижин деревни и окружены. Прекрасно понимая, что рассчитывать на снисхождение им не придется, махновцы дрались до последнего, стремясь уничтожить как можно больше врагов.

Когда патроны закончились, двое из оставшихся в живых махновцев сделав вид, что хотят сдаться, подпустили к себе французов и подорвали себя.

Взрыв был такой силы, что вспыхнул пожар. Вместе с уже бушевавшим огнем, он уничтожил большую часть селения, несмотря на отчаянную с ним борьбу французов.

Весь следующий день, несмотря на гневное бурчание Брисака, его войско не двинулось вперед, оставшись на пепелище Каложи. Уставшие от изнурительной борьбы с огнем больше чем от сражения с махновцами, солдаты нуждались в отдыхе, и генерал был вынужден подчиниться обстоятельствам.

Кроме этого, нужно было с почестями придать земле тела убитого Кюлюса и погибших вместе с ним людей. Всего от рук махновцев в Каложи погибло двадцать пять человек и вдвое больше получили всевозможные ранения.

Вынужденный потерять день на похороны и зализывание ран полученных в результате коварного нападения 'дьявола Махно', генерал занялся свершением суда.

Первыми перед его грозными очами предстали африканцы, попавшиеся в руки французам при захвате селения. Не желая утруждать себя выяснением, являются ли они бунтовщиками против власти Французской Республики или мирные жители, генерал приказал вздернуть пленных, в назидание другим чернокожим.

После того как его решение было исполнено настал черед белых. Всю ответственность за гибель полковника Кюлюса и его солдат, Брисак полностью возложил на лейтенанта Бертрана, обвинив его в неисполнении отданного ему приказа. Злость, от понесенных потерь и вынужденного простоя была такова, что Брисак разжаловал молодого офицера в рядовые до конца боевых действий, в назидание другим офицерам.

Однако, не только один Брисак прибывал в этот день в скверном настроении. Настроение Нестора Ивановича Махно также не было радужным и веселым. Присланный Фрунзе переводчик, по предъявленным ему документам быстро установил, кого на самом деле убил в Каложи Аркадий Лихобаб.

Горечь от неудачи по устранению генерала Брисака усиливалась от потери в схватке с врагом двенадцати человек вместе с самим атаманом Лихобабом. Добравшись до ставки Махно, отважный анархист умер через несколько часов от сильной кровопотери.

Лишившись старого и верного товарища, батька сильно переживал эту потерю, но взяв у него Лихобаба, судьба послала Махно утешительный приз. Тайно прибывшие к нему комбриг Котовский привел свежее пополнение численностью в шестьдесят два человека, а также партию оружия. Оно должно было существенно помочь Нестору Ивановичу в его борьбе с Брисаком.