Честь и Польза

ЧЕСТЬ И ПОЛЬЗА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

РЕВУЩИЕ ДВАДЦАТЫЕ.

Глава I. За стенами Кремля.

Холодно, чертовски холодно было в начале февраля 1925 года в столице Российской республики. Промозглый ветер буквально выдувал тепло из домов, проникая в них через форточки, плохо закрытые двери и всевозможные щели, порождающие ледяные сквозняки.

Неожиданный приход северной стужи в Москву, был вторым серьезным потрясением, которое испытали горожане за последние две недели наступившего года. Первым было извести о внезапном ухудшении здоровья первого президента России генерала Алексеева. 21 января находясь в своей загородной резиденции Горках, он почувствовал сильные боли в сердце во время прогулки по заснеженному парку.

Дежурный врач президента срочно вызвал из Москвы профессора Бехтерева диагностировавшего у президента инфаркт миокарда. Благодаря срочно оказанной медицинской помощи летального исхода удалось избежать но, ни о какой активной государственной деятельности не могло идти и речи. Специально собранный совет медицинских светил, в самой категорической форме запретил Михаилу Васильевичу работать с какими-либо документами в ближайшие два месяца.

Внезапная болезнь президента спутала всей столичной элите. Через год с небольшим, в стране должны были состояться президентские выборы, на которых был бы избран новый правитель России. Из-за серьезных проблем со здоровьем генерал Алексеев не мог баллотироваться на второй срок, хотя конституция ему это позволяла.

Хорошо информированное о состоянии здоровья президента, его ближайшее окружение президента уже больше полугода было занято определением его приемника. Больше всего, по мнению большинства из окружения Алексеева, на эту должность подходил Антон Иванович Деникин. Боевой генерал, герой прошедшей войны, он был компромиссной фигурой, как для военных, так и для банкиров и промышленников.

При правильно проведенной предвыборной агитации он вполне мог стать новым президентом России, благо имел хороший послужной список и не был замешан ни в какие темные махинации с казенными деньгами, которые тайная полиция Феликса Дзержинского вскрывала почти каждый месяц.

После серьезных и обстоятельных бесед, обе стороны достигли взаимопонимания и заключили джентльменское соглашение. Деникин получал поддержку "государственников" на выборах и в случаи своей победы обещал убрать из правительства "младороссов" или как их ещё называли "революционеры разночинцы".

Под этими обозначениями проходили те, кто по капризу Истории, в конце десятых поднялся на самый верх государственной лестницы и оказался у руля власти. К ним в первую очередь относился вице-президент Сталин, премьер-министр Кржижановский, председатель ГПУ Дзержинский, а также примкнувший к ним председатель проправительственной партии "Патриотов России" Демьян Ярославцев.

Все они были "государственникам" как кость в горле, но расправиться с ними мешала личная расположенность президента. Хитрый Алексеев всегда выступал за взвешенное разделение властных полномочий своего ближайшего окружения, не давая явного преимущества ни одной из сторон. Пять лет своего правления он умело балансировал между "государственниками" и "младороссами", но к началу двадцать пятого года, первые взяли вверх над вторыми.

Путем долгих бесед и умелого давления они смогли убедить Алексеева в необходимости принятия окончательного решения во благо интересов Отечества. В начале апреля планировалось, что президент официально объявит генерала Деникина своим приемником и тот начнет свою предвыборную кампанию.

Уже начался формироваться избирательный штаб генерала, из-за границы были приглашены знающие в этом непривычном для России ремесле толк люди. Главный редактор ведущей государственной газеты "Известия" стал подбирать журналистов, которые должны были правильно освещать деяния генерала Деникина, создавая ему нужный образ.

Один из них даже предложил очень удачный ход. Журналист ловко связал намерение ещё одного российского пойти во власть с историей американских президентов, большая часть которых были военными и имели генеральские звания. Это с одной стороны оправдывало столь необычные для России желание боевого генерала заняться политикой, а с другой стороны, подтверждало намерения страны, быть частью демократичного общества полностью расставшись с тоталитарным прошлым.

Запущенный механизм стал незаметно набирать ход, у "государственников" появились планы и надежды, но коварный недуг перечеркнул все в один момент. Ни о каком публичном выступлении президента не могло быть и речи. Врачи не давали никакой гарантии того, что ещё до объявления Деникина приемником, президента не вынесут вперед ногами.

Некоторые из сторонников Антона Ивановича предлагали, чтобы Алексеев сделал это, подписав соответствующее обращение, но хорошо знающие президента люди были категорически против этого.

— Узнав об этом, Михаил Владимирович тот час подумает, что мы его окончательно списываем со счетов и откажется. Более того, обидевшись, он может принять сторону "разночинцев" и чтобы вернуть его расположение придется очень постараться. Лучше подождать, иначе все это будет, стоит нам дороже — говорили знатоки, в открытую намекая на ту кругленькую сумму, что смогла склонить чашу весов в пользу Деникина, при избрании Алексеевым своего приемника.

Болезнь президента также застала врасплох и "младороссов" во главе со Сталиным. Находящиеся под его контролем врачи постоянно докладывали ему о состоянии здоровья президента, и случившийся инфаркт был подобно грому среди ясного неба. "Разночинцы" оказались не готовы к такому повороту событий, несмотря на то, что он давал им шанс избежать той печальной участи, что готовили им их оппоненты.

Согласно конституции страны, на время болезни обязанности президента переходили к Сталину, а в случае смерти или признания Алексеева недееспособным, вице-президент получал верховную власть в стране.

Вся пикантность ситуации заключалась в том, что Сталин не был избран вице-президентом, а был назначен простым решение Алексеева, утвержденное парламентом. Подобные действия не противоречили конституции, так как данный вариант не предусматривался изначально. Пока президент был в силе, на это не обращали внимания, но едва его здоровье пошатнулось, в кулуарах власти пошли тихие разговоры о не легитимности исполняющего обязанности президента страны.

Пока они шли тихо, в полголоса, но Сталин хорошо понимал таящуюся в них угрозу. В любой момент эта тлеющая проблема могла вспыхнуть ярким пламенем, правиться с которым будет весьма хлопотно. Временно преградой на пути этого опасного для Сталина процесса было неопределенное состояние больного президента.

Наблюдавшие его доктора не могли сказать ничего определенного. Поразивший президента недуг мог носить временный характер и тогда все посмевшие усомниться в правильности принятого им решения, могли подвергнуться серьезной опале. Примеры подобного были и их хорошо помнили, однако никто не исключал другого, гораздо худшего варианта и тогда голоса тихой фронды приобретали особое значение.

Прагматик до мозга костей, Сталин не мог позволить себе смиренно сидеть и ждать пронесет или не пронесет его судьба над пропастью опасностей. Воспользовавшись временным затишьем, он решил переговорить с Феликсом Дзержинским о совместных действиях против "государственников".

Уже смеркалось, когда председатель ГПУ прибыл в Кремль на доверительную беседу. Она состоялась не в рабочем кабинете вице-президента, что находился в бывшем здании Сената, а в его кремлевской квартире почти на кухне, в лучших традициях русской интеллигенции.

Бывшие революционеры, а ныне государственные служащие высокого ранга Сталин и Дзержинский имели разные взгляды на проблемы России и пути её обустройства. "Разночинский" дуумвират пылкого польского шляхтича и внешне выдержанного несостоявшегося осетинского священника был подобно союзу льду и пламени, стихов и прозы, но было одно, что так прочно объединяло их, сглаживало их разногласия и навсегда отсекало все лишнее.

Оба они хотели осуществить на деле идеалы своей революционной молодости, опираясь на государственную власть. Создать без хаоса и ужаса гражданской войны, новое общество, основанное на традиционных заветах французских революционеров "свободы, равенства и братства". Болезнь президента Алексеева открывала им такую возможность, но пройти, открывшуюся им дорогу, они могли только вместе, поддерживая друг друга, постоянно прикрывая спину партнеру.

Перед приходом к Сталину председатель ГПУ получил от него список вопросов, по которым исполняющий обязанности президента хотел иметь полную и исчерпывающую информацию. Дзержинский выполнил просьбу своего былого товарища и все, что его интересовало в небольшом блокноте, умещавшегося в нагрудном кармане его френча. Заступив на государственную службу, Феликс носил исключительно военную форму, предпочитая его штатскому костюму.

— Грибков и Рыбинский мелкие сошки, которые не пользуются серьезным влиянием среди своих коллег по депутатской группе. Ярославцев характеризует их как "платных шавок" банкира Шляфмана, на деньги которого они и пытаются лоббировать то, или иное решение парламента. А вот сам Шляфман, имеет крепкие связи с английскими деловыми кругами, — подчеркнул Дзержинский, давая понять собеседнику, откуда дует ветер. После окончания войны, любое усиление России было смерти подобно для британского льва.

— Гучков, со своими новыми кадетами, занимает откровенно выжидательную тактику и ждет исход болезни президента. Такое поведение вполне понятно. Его фракция в парламенте малочисленна и никто из банкиров и промышленников не хочет иметь с ним дел. Проигравших всегда не любят. Устойчивых связей с Западом у него также не просматривается, ни личных, ни финансовых. Все чисто и прозрачно — председатель ГПУ вел экскурс в тайны российского парламента, не заглядывая в блокнот, хорошо зная его содержание.

— А что господин Деникин? Кто его спонсирует? — поинтересовался о своем главном конкуренте Сталин.

— Господина Деникина хорошо спонсируют. Ему охотно дают деньги на выборную кампанию и банкиры, и промышленники. Он для них главный претендент на пост президента, но вот сами спонсоры плохо ладят друг с другом. Господа банкиры выступают за то, что в случаи смерти Алексеева новые президентские выборы были назначены досрочно в течение полугода.

— Это господа Брюшков, Травкин и Розенфельд? — живо уточнил Сталин, — имеющие деловые связи с Лондонским банком, который регулярно предоставляет им кредиты с низкой процентной ставкой.

— А также господа Сомов и Кривицкий. Об их связях с Лондоном мне неизвестно, но они являются членами этой "могучей банкирской кучки".

— Скорее всего, они играют второстепенные роли, из-за невысокого объема капитала. Так сказать действуют на подхвате.

— Очень может быть, — согласился Дзержинский. — Деникин их неособенно любит, но вынужден терпеть. Тех денег, что согласны предоставить ему на избирательную кампанию братья Рябушинские с сотоварищами, не хватает.

— Что господа предприниматели сильно поиздержались?

— Нет, здесь вопрос упирается в здоровье Павла Рябушинского. У того запущенная форма туберкулеза и за последнее время его состояние здоровья ухудшилось. Возможно, в скором времени произойдет смена главы семейного союза, с неизбежным дележом семейного капитала и влияния среди оставшихся братьев Рябушинского.

— Которые, не особенно расположены в данный момент вкладывать большие деньги в политику, — понимающе кивнул Сталин. — Так какова позиция господ предпринимателей?

— Их позиция полностью сходна их проблемам. Они выступают против досрочных выборов в случае смерти президента, мотивируя это следующим, — Дзержинский прищурил глаза и стал цитировать по памяти. — "В любом случае до выборов президента осталось около года и для большего успеха нашего кандидата следует позволить нынешнему правительству сделать как можно больше ошибок и принять непопулярные решения".

Услышав эти слова, Сталин несколько насупился, но это никак не сказалось на его настроении. Затевая эту беседу, он заранее не ждал от собеседника хороших, обнадеживающих новостей, готовый принять на свои плечи упреки и обвинения не только со стороны противников, но и от своих соратников.

— Что же, доля логики и здравомыслия в этих рассуждениях, несомненно, присутствуют, но господа забыли, какие люди им противостоят в этом деле. Для которых нет таких задач, которые бы они не смогли выполнить, в случаи взятия власти — Сталин испытующе посмотрел на Дзержинского и тот был с ним полностью согласен.

— Ты, конечно, имеешь в виду план ГОЭРЛО, над которым, так упорно бьется Глеб Максимилианович, а также план государственной помощи крестьянским хозяйствам и программу ликвидации безграмотности. Да, для трудового человека это достойный пример новой жизни, но реальные результаты в масштабе всей страны, которые можно будет потрогать и пощупать, будут только через два-три года. Кроме этого не забывай, кто тебе противостоят, банкиры и промышленники. Они с помощью своих денег смогут не только помешать всем твоим начинаниям, но и выставить в негативном свете достигнутые твои успехи.

— Твои успехи или наши успехи, Феликс? — быстро уточнил Сталин. — Ты с нами или ты сторонний наблюдатель?

— Конечно наши успехи, прости, оговорился — поправился председатель ГПУ, и щеки его немного порозовели.

— Хорошо, — непринужденно бросил собеседник. — Да мы прекрасно отдаем себе отчет, с кем и как придется, публика хорошо знакомая. И в этом вопросе мы очень надеемся получить помощи со стороны твоей организации.

— В каком плане?

— Мне известно, что по личному поручению президента Алексеева, твои молодцы собирали компромат на банкиров и промышленников. Все это проходило под грифом полной секретности и кое-что на них имеется — Сталин сделал намек на "кое-что".

— Да, кое-что, имеется, и ты хочешь пустить это в дело?

— Пока жив президент, мне кажется, следует пустить в дело кое-что. Это должно охладить горячие умы некоторых не в меру ярких господ банкиров и снизить активность примкнувших к ним промышленников. А в случае кончины президента, грех не воспользоваться этим оружием в своих целях. Когда читаешь, сколько денег они украли у народа, волосы дыбом становятся.

Сталин замолчал давая своему товарищу собраться с мыслями. Он ожидал, что Феликс будет отнекиваться и сомневаться, но пламенный революционер быстро победил государственного служащего, которым тот являлся последние годы.

— Хорошо, я согласен помощь своим товарищам по большому делу. На кого вы хотите получить материал, Брюшкова и Травкина? — предположил председатель и не угадал.

— Думаю, в первую очередь следует ударить по Шляфману. Сначала опубликовать в "Известиях" разоблачительную статью, а потом, по вновь открывшимся обстоятельствам, взять под стражу и передать дело в суд.

— К господину Вышинскому? — ехидно уточнил Дзержинский.

— Можно и к Вышинскому, можно к Пожарскому. Главное, чтобы получился хороший процесс. Громкий по своей сути и короткий по времени.

— В самом начале дела, следует сменить главного редактора "Известий". Господин Журавлев, мягко сказать не очень тебя жалует.

— Я это знаю и уже подобрал ему замену. Это Вяча Молотов.

— Твой секретарь Вяча? — задумался Дзержинский. Выбор прямо скажем необычный, но учитывая его участие в газете "Правда", у него может получиться.

— Да, я тоже думаю, что это у него должно получиться.

— Но став главным редактором "Известий" Вячеслава не сможет исполнять обязанности секретаря президента. Нужна замена.

— У тебя есть кандидатура?

— Да, и тоже Вячеслав, но только Менжинский?

— А, полиглот, помню-помню. Хорошо подумаем — Сталин достал из кармана кителя записную книжку и сделал небольшую пометку.

Триумвиры остались довольны беседой. Все шло хорошо, но Дзержинский не удержался и спросил.

— Думаешь, что одним процессом тебе удастся удержать и переиграть их? Ставки слишком высоки, а, тем более что за ними стоят англичане и американцы.

— Как говорил Наполеон — главное ввязаться в сражение, а там уже будет видно, — усмехнулся Сталин. — То, что за нашими соперниками стоят англичане и американцы, а точнее их деньги — это ещё не так смертельно. Они, конечно, дадут Деникину денег, но мне кажется, что господа с Запада не намерены поддерживать его в полной мере.

— Почему? — не столько из сомнения, сколько желая услышать аргументы собеседника, спросил Дзержинский.

— Посмотри сам, кто в их понимании генерал Деникин? Сильная и серьезная личность, вместе с Корниловым выигравшая войну. Герой привыкший командовать и, следовательно, может вполне стать самостоятельной политической фигурой. Об этом, кстати, полгода назад писали французы, пророча генералу будущее в большой политике. Нужен Западу такой человек? — задал риторический вопрос Сталин и, не дожидаясь ответа, продолжил. — А теперь посмотрим, кем являемся мы в их глазах. "Кремлевские мечтатели", утописты или как нас называют "разночинцами". Люди без твердых связей в высшем обществе, полностью обязанные своим выдвижением на верха Алексееву, то есть — откровенно слабые фигуры. С кем выгоднее им иметь дело? С сильной или слабой фигурой?

— Не стоит так все упрощать, Иосиф. Они не такие уж дураки и могут просчитывать ходы не хуже, а лучше нас. К тому же они хорошо помнят наше прошлое.

— Во-первых, мы для них как были бандитами экспроприаторами, так и остались, по крайней мере, я точно. Что касается тебя, то действия твоей организации, господам англосаксам по достоинству мешает оценить снобизм. У них нет тайной полиции, такого уровня как твое ГПУ и значит, она не нужна по определению. Во-вторых, не надо ставить на одну доску интересы Англии и США. Лондону мы действительно доставили много неприятностей, а вот с американцами мы серьезных разногласий не имеем. Согласились с предложенным ими договором по флоту, закрыли глаза на их действия в Германии и самое главное, предоставили им право на концессии в нашей стране в любом месте. В-третьих, сейчас у англичан политический кризис, вызванный массовыми выступлениями в Дели и по всей Индии сторонников Ганди. Останется в премьерском кресле Болдуин или его займет Макдональд неизвестно, как и неизвестно захочет ли новый премьер влезать в русские выборы.

— Хорошо. С англосаксами понятно. Американцы считают нас слабыми им не до нас, а у англичан возникли временные проблемы нагадить нам. Но ты пропустил ещё одного важного игрока — Францию. Она наверняка постарается вставить свои три копейки и выскажет свое особое мнение.

— Париж вряд ли примет активное участие в наших выборах. Он занят развитием своего политического проекта под названием "малая Антанта". С падением наших постоянных врагов на континенте австро-венгерской, германской и турецкой империи, наши бывшие союзники решили создать вдоль наших границ блок враждебный нам стран, в виде Польши, Румынии и Венгрии. Для поддержания жизнеспособности этого проекта они вложили столько сил и средств, что вряд ли смогут оказать серьезное влияние на наши выборы. Это слишком дорого даже для Франции. К тому же они, как и англичане, испытывают серьезный колониальный недуг в виде мятежа против диктата метрополии. Мавританцы, берберы, марокканцы не дают спокойно жить просвещенным европейцам, да и наш господин Махно добавляет им неудобства, требуя демократических свобод для угнетенных народов Французской Африки — едко заметил Сталин.

В том, как грамотно и обстоятельно говорил вчерашний семинарист о вопросах большой политики, была большая заслуга заместителя министра иностранных дел господина Чичерина. Выдвинутый Сталиным на эту высокую должность он охотно консультировал своего бывшего товарища по революционной борьбе. Господин вице-президент все схватывал налету, быстро рос, но и председатель ГПУ многому научился, находясь на своем посту.

— Одним словом, все великие державы хотят видеть нашу страну ослабленной и одновременно, среди них нет ни согласия, ни доверия друг к другу. Каждый ловит свою рыбку и даже если они решаться поставить на Деникина, то каждый из них будет требовать от него свое, чем сильно помешают друг другу — щегольнул диалектикой Дзержинский, неторопливо помешивая несколько остывший чай в металлических подстаканниках.

Оказавшись на вершине власти, бывший семинарист не изменил ценностям своей молодости, разумно придерживаясь сдержанности и умеренности. К приему важного гостя на столе стояли вазочки с двумя сортами варенья, сахар, масленка и тарелка со свежими бубликами и ватрушками.

Ничего другого подано не было, хотя положение позволяло Сталину заставить стол изысканными яствами и деликатесами. Этим поведением, он разительно отличался от тех, кто, поднявшись из грязи в князи, стремились насладиться всеми прелестями жизни так, как будто завтра у них был назначен Страшный суд или наступал последний день Помпеи.

Ухватив судьбу за подол, они спешили набить свои карманы деньгами и вкусить ранее им недоступные сладости бытия, совершенно не обращая внимания на главное сокровище, что временно упало к их ногам — власть. Подобно недальновидным алхимикам, что случайно стали обладателями Философского камня, они спешили превратить свой свинец в золото, тогда как истинная сила этого артефакта заключалась в ином. Сталин знал — это иное и намеривался достичь его при помощи власти.

— Ты все верно сказал, Феликс. Именно этот факт может помочь нам одержать победу на выборах и позволит провести необходимые реформы в том объеме, что необходим народу, а не господам банкирам и промышленникам.

— Или если быть точным то господам олигархам. Слово хотя подзабытое, но очень точно отражает их определение и смысл. Это опасный противник и просто так одолеть их вряд ли удастся. Будут биться до конца, либо нас с тобой из Кремля вперед ногами вынесут, либо они лишаться своего влияния в государстве — Феликс неторопливо намазал масло на слегка поджаренную баранку и стал прихлебывать чай мелкими глотками. Дворянское воспитание не позволяло бывшему шляхтичу, пить божественный напиток полным ртом.

— Среди них, также как и среди великих держав нет единства. Есть общие интересы, а вот целее и единства, нет. Единственно, что может заставить их объединиться, это угроза потерять средства и благополучие, но мы не станем так делать. Сначала при помощи процессов мы устраним самых ярых и опасных, затем выставим свои условия разумным, а оставшихся заставим иммигрировать в Ниццу или на Капри.

— Идея с процессами неплоха. Народ всегда хочет знать в лицо тех, по чьей милости он плохо живет. И с радостью будет приветствовать того, кто свершил законное правосудие и после его вынесения, будут гневно кричать "Мало! Мало!", — по достоинству оценил задумку собеседника Дзержинский. — Но только мне кажется, что всего этого будет мало.

— Почему?

— Суд и справедливое наказание — это хорошо для простого народа, но вот интеллигенцию это наверняка оттолкнет. Им нужен не только герой, вершитель правосудия и благодетель простого люда, им нужен просвещенный кумир, деяниям которого они могли восхищаться и поклонятся. Который был им понятен и приятен одновременно, а это чертовски трудная задача — вздохнул руководитель тайной полиции, но его слова нисколько не озадачили Сталина.

— Не будем забегать вперед, но как раз по этому поводу у меня есть несколько хороших идей. Как обстоят дела с ликвидацией беспризорников? — сменил тему разговора Сталин. — Я очень рад, что его передали в твое ведомство, а не оставили в комитете по образованию. Учитывая нынешний уровень взяточничества и казнокрадства, трудно себе представить в какие цифры расходов он обойдется нашей стране.

— Поэтому заместителю министра финансов Колягину стало плохо, когда на прошлом заседании правительства обсуждался вопрос выделение финансирования для коммун-интернатов?

— Нет, со здоровьем у нашего Скупого рыцаря все в порядке. Просто он не верит в быстрое решение этой проблемы даже твоим ведомством и просил дать реальные цифры расходов, а не витать в облаках — заступился за финансиста Сталин.

— Это и есть реальные цифры! — недовольно бросил Дзержинский, — наши финансисты и так их сузили до разумного предела, чтобы коммуны были живым дело, а не бумажной фикцией. Надо смотреть вперед, работать на перспективу. Мало увести детей с улиц и дать им временный кров над головой, нужно привить им трудовые навыки и помочь обрести профессию. Нужно дать им путевку в жизнь.

— Вот как раз амбициозности предложенного тобой проекта и смущает Колягина. Ни во Франции, ни в Англии подобные проблемы не были разрешены.

— Твой Колягин мыслит сугубо как финансист и его дебиты с кредитами мешают видеть проблему в целом, так сказать глобальнее. Я прекрасно понимаю твои сомнения, но поверь создание коммун — это дальновидный ход. Эту идею год назад предложил один педагог по фамилии Макаренко, сразу после назначения меня на этот проект. Она показалась мне стоящей и на свой страх и риск, я согласился на её создание в Полтавской губернии, о чем ничуть не желаю. Видел бы ты, с какой радостью и гордостью трудятся там бывшие беспризорники, как светятся их лица, когда они рассказывают о своих планах на жизнь. Да, не все там гладко и просто, но этого не может быть по определению, слишком тяжелое наследство нам досталось — напомнил собеседнику Дзержинский, и с этим было трудно спорить. Прошедшая война и случившийся в Поволжье голод значительно увеличили и без того немало число сирот и беспризорников России.

— По глазам вижу, что сомневаешься в моих словах, но скажу одно, если бы там было плохо и они не верили бы Макаренко, они бы все сбежали ещё в первый месяц существовании коммуны. А то, что господин Калягин не верит, так он и раньше не верил, что мое ведомство сможем навести порядок на железной дороге, а он наведен сам знаешь — с гордостью произнес председатель ГПУ и с этим, было трудно не согласиться. За время нахождения Дзержинского на посту главного железнодорожника страны число крушений на транспорте сократилось, объем перевозок вырос вдвое, а билеты в вагоны третьего класса существенно подешевели.

— Как давно существует это коммуна?

— С весны прошлого года, а что?

— Будет лучше, если ты или твой Макаренко составит докладную записку в правительство, где следует обобщить опыт коммуны и планы развития этого движения. Сможете сделать?

— Антон Семенович сможет. Язык у него хорошо подвешен, да и даром убеждения его господь не обидел. К какому сроку следует это сделать.

— Чем быстрее — тем лучше. Ведь тебе нужно дополнительное финансирование или Колягину? — с улыбкой спросил Сталин.

— Конечно мне. Да, как там положение дел у Махно? По сведениям, поступившим из Парижа сутки назад, французский парламент принято решение по Махно. Его деятельность на берегах Нигера признана вредной и опасной для интересов республики и решено в самое ближайшее время отправить против него в войска из Дакара. Уже составлено обращение к губернатору Французской Западной Африке Гастону Кардэ с призывом оказать военную помощь администрации Французского Судана. Скорее всего, Кардэ отправит против Махно войска под командованием бригадного генерала Брисака. Того самого, кто отличился при подавлении выступления берберов в Алжире.

— Серьезный соперник нашему Нестору Ивановичу? — озаботился Сталин, — обязательно сообщу об этом Фрунзе.

— Не Фош и не Нивель конечно, но добротный служака привыкший выполнять приказы командования.

— Составь по нему подробную справку о нем, желательно к завтрашнему вечеру до отправки очередной телеграммы для Фрунзе. Для лучшей агитации идей анархии, к нему отправлены малоросские анархисты Христосенко и Ясулович, хорошо владеющие французским языком. Они уже прибыли в Ломе и надо, чтобы как можно быстрее передали это в ставку Махно.

— Хорошо, сделаем — заверил Дзержинский собеседника и вернулся к прерванной трапезе. Нет ничего лучше, чем пить пусть даже теплый чай со свежими баранками. Много ли надо человеку, для простого счастья в столь холодную, лютую погоду какой она была в феврале 1925 года.

Документы того времени.

Выписка из протокола заседания правительства Российской республики от 9 февраля 1925 года.

Признавая важную роль такого прогрессивного вида мирового искусства как кино в культурно-просветительской жизни страны и всего российского общества в целом, правительство Российской республики поставляет создать государственный комитет кинематографии. Председателем вновь созданного комитета назначить гражданина Ханжонкова Александра Алексеевича, заместителем председателя назначить гражданина Краско Андрея Ивановича.

С целью сделать кино легкодоступным для широкой зрительской аудитории, передать в распоряжение комитета кинематографии, ранее национализированные правительством предприятия отечественного кинопроизводства, а также оказать финансовую помощь для создания широкой сети прокатных кинотеатров на всей территории республики. Решение правительства разместить в "Правительственном вестнике".

Премьер министр кабинета российской республики Глеб Кржижановский.

Выписка из протокола заседания правительства Российской республики от 12 февраля 1925 года.

Принять к рассмотрению предложенный министерством железнодорожного сообщения финансовый проект по строительству железнодорожных путей в следующих направлениях: Батум — Трапезунд, Ленкорань — Карс — Эрзерум — Эрзинджан, Екатеринбург — Акмолинск, Акмолинск — Верный, Котлас-Ухта. Срок рассмотрения проектов определить в один месяц с последующим докладом на заседании правительства. Докладчик заместитель министра Колягин А.Ф., содокладчик министр путей сообщения Дзержинский Ф.Э.

Премьер министр кабинета российской республики Глеб Кржижановский.

Выписка из протокола заседания правительства Российской республики от 14 февраля 1925 года.

Принимая во внимание ранее подписанный договор, между Российской республикой и королевством Норвегия о разделе сфер влияния на архипелаг Шпицберген, а также важность развития территорий страны находящихся в прибрежной зоне Северного Ледовитого океана, правительство Российской республики постановляет создать государственный комитет по изучению и освоению Арктики. Председателем комитета назначить академика Обручева В.А. Заместителем председателя комитета назначить профессора Машкова Н.Г. Решение правительства разместить в "Правительственном вестнике".

Премьер министр кабинета российской республики Глеб Кржижановский.

Глава II. День приема для установления приоритетов.

— Так, вы Владимир Афанасьевич говорите, что на Северный полюс все ещё не ступала нога человека? — с интересом спросил Сталин академика Обручева разложившего на зеленом сукне его стола крупномасштабную карту Арктики. Исполняющий обязанности президента России пригласил к себе вновь назначенного председателя по делам Арктики, сразу на третий день после его вступлении в должность. Предстояло решить один очень важный вопрос, как для науки, так и для государства.

— Совершенно верно, Иосиф Виссарионович. Все материалы представленные экспедициями Кука и Пири не позволяют со стопроцентной уверенностью говорить о том, что они достигли полюса. Оба они не были большими в штурманском деле и не имели в составах своих экспедиций специалистов сведущих в этом деле, только одни эскимосы. Кроме этого, ни один из них не производил измерение глубину океана в районе полюса, что могло иметь, решающую роль в споре за первенство открытия полюса. Одни лишь устные заявления и телеграммы с победными реляциями — развел руками ученый.

— А как же фотографии, сделанные на полюсе, о которых много писала пресса? — проявил знание вопроса Сталин. Перед встречей с Обручевым, не желая прослыть невежей, он внимательно ознакомился с подшивками газет за 1908 год. — Арктический клуб Америки и все американское общество полностью убеждены в правдивости слов Пири.

— Увы, качество сделанных им снимков вызывает серьезное сомнение, что они были сделаны на полюсе, но куда больше изумляет скорость движения Пири.

— Скорость?

— Да, скорость. По свидетельствам знаменитых полярников за сутки они проходили в среднем от 10 до 20 километров, в лучшем случае до 25 километров. В случае с Пири, он должен был проходить за сутки по 50 километров, чтобы достичь полюса и вернуться к мысу Колумбия в указанное им время.

— Но возможно у него были крайне благоприятные условия. Такой вариант ведь возможен?

— Полностью исключен, — безапелляционно отрезал ученый, — даже если бы была идеальная погода, и он проходил бы по 50 километров, Пири не мог точно выйти к мысу Колумбия. Дрейф льдов в районе полюса составляет до 10 километров в сутки и Пири просто не мог идти по старому следу как он утверждает в своих отчетах.

— Следуя вашей логики, любое заверение путешественников о покорении ими полюса может быть подвергнуто сомнению. Так ведь?

— Совершенно верно, но с одной только существенной оговоркой. Путешественников-одиночек, какими были Кук, Пири и даже Нансен, пытавшийся достичь полюса вдвоем с Йохансеном. Только прибытие на полюс полноценной научной экспедиции может подтвердить факт покорения Северного полюса планеты и полностью исключить всякое сомнение на этот счет.

— В каком количестве — быстро уточнил исполняющий обязанности президента.

— Три-четыре человека, но лучше конечно пять-шесть — без раздумья ответил Обручев, почувствовав за словами собеседника не праздный интерес, а деловую конкретику.

— Три-четыре, но лучше пять-шесть — повторил Сталин, внимательно разглядывая карту Арктики.

— Лично я не против и семи-восьми человек, но как нам их туда доставить. Сначала кораблем до Шпицбергена, а затем на санях?

— Самый идеальный вариант достичь полюс в надводном положении, но это невозможно. Наши ледоколы не имеют возможности взламывать многометровые льды окружающие Северный полюс. Что касается санной экспедиции, то это традиционный путь, который опасен и нет никакой гарантии, что бросок к полюсу закончится успешно.

— Остается один путь — по воздуху. Предлагаете повторить план Соломона Андре и долететь до полюса на воздушном шаре?

— Нет, не будем повторять чужих ошибок, и пойдем своим путем. Я полагаю, что самый быстрый и надежный способ доставить на полюс научную экспедицию — это на дирижабле.

— А самолетом не проще?

— Я много говорил по этому поводу с летчиками. Среди них есть много храбрых и отважных людей, которые согласны вылететь на полюс хоть сегодня, но все они в один голос говорят, что сейчас нет таких машин, которые смогли бы сесть на лед.

— Даже гидропланы? По мнению господина Жюля Верна, на Северном полюсе есть открытое пространство воды — спросил Сталин, чем вызвал откровенное удивление у академика. Обручев пришел на беседу с и.о. президента в готовности биться за свой проект с замшелым бюрократом и вместо этого, встретил если не единомышленника, то говорящего с ним на одной волне человека.

— Я бы не стал доверять мнению представителя пусть даже научной, но все-таки фантастики. Согласно последним данным, Северный полюс полностью покрыт льдом, и посадка гидропланов полностью исключается. К тому же, больше трех человек включая пилота и механика, самолет не может поднять, значит, численность экспедиции будет малочисленна. Со всеми вытекающими из этого последствиями — изрек академик и в так хорошо начавшейся беседе, возникла маленькая заминка.

Не торопясь, по-хозяйски расчетливо, Сталин взвешивать все за и против относительно предложенного академиком проекта. Вступив на тернистый путь политика, он прекрасно понимал, что лучше всего сплочения народ вокруг лидера громкие и впечатляющие победы.

Войны к этому моменту не было, а начатые и проводимые им дела могли принести свои плоды лишь через некоторое время. Для того чтобы перебить карту своего противника по предвыборной гонке, Сталину нужно было быстрое и победоносное действие, отмахнуться от которого было бы просто невозможно, независимо от того к какой партии или движению принадлежал человек.

Он прекрасно помнил тот ажиотаж в русской прессе, когда адмирал Макаров объявил о своем намерении достичь Северного полюса на ледоколе. Столичные и провинциальные журналисты в один голос пели осанну русскому адмиралу посмевшему бросить вызов силам природы.

'Макаров на полюсе!' — щедро раздавали они авансы флотоводцу, решившемуся на столь дерзновенный проект. 'Ермак — покоритель Севера' — громко вторили им другие, ловко обыгрывая имя данное адмиралом ледоколу, созданному по его чертежам. 'Научная мысль России способна решить любую задачу' — надрывались третьи, но все закончилось пшиком. Полюса Макаров не достиг, построенный по его проекту 'Ермак' не стал прорывным в ледокольном деле, каким был в военном деле британский проект 'Дредноут'.

Поднявшая адмирала волна патриотизма моментально отхлынула прочь от недавнего кумира и о покорении полюса все дружно забыли. Перед самой войной Георгий Седов попытался повторить попытку Нансена, добраться до полюса на собаках. Газеты вновь разродились аршинными заголовками в честь смелого старшего лейтенанта, но скверная подготовка экспедиции и отсутствие опыта полярной навигации сорвала эту попытку. Пройдя двести километров из необходимых двух тысяч, Седов заболел и умер. Его товарищи похоронили своего командира посреди льдов и возвратились к оставленному у земли Франца-Иосифа 'Святому Фоки'.

Оценивая печальный опыт предшественников, Сталин был полностью согласен со словами академика, что воздушный путь для покорения Северного полюса самый перспективный, но и он таил в себе много опасностей. Нынешняя авиационная техника была несовершенна. Было неизвестно, как поведут себя в условиях полярного холода двигатели привычные к работе в иных климатических условиях.

К тому же малое число людей, которых могли поднять в воздух аэропланы и доставить к полюсу, оставляло лазейку для возможности оспорить достижение в будущем. И, тем не менее, потенциальные соперники Сталина по гонке к полюсу делали ставки именно на самолеты. Покоритель Южного полюса Амундсен объявил, что намерен покорить и Северный полюс при помощи авиации. Осведомленные люди докладывали в Кремль, что норвежец закупил два гидросамолета 'Дорнье-Валь' и в мае 1925 года полетит к полюсу со Шпицбергена.

Не отставали от них и соотечественники Пири и Кука. Специально для покорения полюса по воздуху, в Америке строил моноплан, чья мощь трех моторов равнялась 200 лошадиным силам, способных развивать скорость до 120 километров в час. Пилотировать эту чудо-машину должен был американский пилот Ричард Бэрд, вместе со вторым пилотом Флойдом Беннетом.

Были свои гидропланы и у российской стороны. Закупленные ещё до войны во Франции самолеты 'Морис Фарман' продолжали исправно трудиться на Русском Севере. Некоторые из них исправно совершали полеты из Архангельска к Новой Земле и из Мурманска к острову Медвежий, но дальше летать не рисковали.

Слова Горького: 'Безумству храбрых поем мы песни' были близки Сталину, искренне считавшему, что только мужество рождает мужество, а трусливая осторожность — бесплодна. Видя усилия другой стороны, он мог также рискнуть и сделать ставку на гидропланы, а там, чей жребий окажется удачливее, но у него был ещё один козырь в кармане.

Среди трофеев доставшихся русской армии в Германии был дирижабль, изготовленный специально для отряда генерала Берга. Англичане, испытавшие много горя от налетов, этого отряда настаивали на его немедленном уничтожении, но этого не произошло. Исполняющий обязанности главы всех спецслужб русской армии генерал Щукин, после осмотра трофея приказал перевезти его в Россию, вместе со всеми запасами гелия, оборудования и немецкими специалистами.

В кратчайший срок вся верфь была полностью демонтирована, погружена в вагоны и под покровом ночи была отправлена под Петроград, в Гатчину. Генерал Щукин очень надеялся, что германский дирижабль поможет русским ученым создать свои воздухоплавательные аппараты по этому образцу, но его планам было не суждено сбыться.

Президент Алексеев холодно отнесся к этой идеи, да и обстановка внутри страны не располагала к дирижаблестроению. Об огромных монстрах, что совсем недавно терзали французские, английские и американские города все постарались как можно быстрее забыть. Испытав страшный шок от войны, европейская цивилизация стремилась насладиться своим мирным существованием.

Столкнувшись со столь 'неправильной' по мнению Щукина реакции, генерал не стал опускать руки. Жесткий прагматик, он как всякий нормальный человек также любил мирное небо и тихую жизнь, но при этом он точно знал, что вся эта мирная мишура рано или поздно закончится и придет время стального интеграла. Поэтому дирижабль холили, лелеяли, устраивали ему ежегодную профилактику, твердо веря, что его время ещё придет.

Время трофея действительно настало, но совсем в ином аспекте и совсем по иному поводу. За время нахождения на посту Главного Разведывательного управления, у Щукина сложились неплохие деловые отношения со Сталиным, который сначала возглавлял секретариат президента, а затем стал вице-президентом.

'Господин Иванов' как его за глаза называли сотрудники ведомства Щукина, очень интересовался новинками техники и в первую очередь военными. По его просьбе, раз в месяц, генерал делал ему краткий обзор по этому вопросу, используя различные источники.

С начала двадцатых годов главный упор делался на артиллерию, броневики и танки, но затем вверх стали брать самолеты и вот тогда Щукин рассказал 'Иванову' о необычном трофее. Услышав о дирижабле, тот немедленно записал в свою записную книжку и время от времени спрашивал генерала о состоянии дирижабля.

Как он собирался его использовать неизвестно, но внезапное решение принять участие в 'гонке к полюсу' оказалось решающим в судьбе дирижабля.

— Значит, по воздуху выходит самый быстрый и эффектный вариант, однако есть свои но, — прервал затянувшуюся беседу Сталин, — а что вы скажите относительно полета к полюсу дирижабля?

Задавая вопрос, он полагал, что академик затруднится дать ответ на него, но этого не случилось.

— Дирижабль? Прекрасная идея. Знаменитый итальянский конструктор Умберто Нобиле как раз считает, что это самый лучший способ достичь полюса. Сейчас он занят разработкой проекта полужесткого дирижабля. Итальянское правительство готовы выделить средства для его постройки и отправки к полюсу научной экспедиции.

— Выходит это самый лучший способ?

— Лучший, но не безопасный, так как есть три серьезные проблемы. Для любого летательного аппарата тяжелее или легче воздуха решившего отправиться к полюсу главной угрозой будут не ветра и мороз, а оледенение. Чтобы эффективно с ней бороться необходимо, иметь мощные моторы, которые не позволят самолету или дирижаблю упасть на землю под тяжестью льда.

— Проблема конечно важная, но вполне решаемая, — уверенно произнес Сталин, хорошо помнящий переданные ему Щукиным технические данные дирижабля, — что ещё за проблемы?

— Водород. Он самый легкий газ в мире, относительно дешев в производстве, но при этом очень взрывоопасен. Если в наполненный дирижабль попадет молния или в электрической проводке аппаратуры пробежит искра, он вспыхнет ярким пламенем и весь его экипаж мгновенно погибнет.

— Ужасная смерть но, насколько мне известно, на полюсе нет молний и при хорошей изоляции, электропроводки искра может и не случится.

— Молний нет, но до полюса ещё нужно добраться. Лететь придется через шторма и бури, да и на севере ветры, как правило, очень сильные. Все это пагубно сказывается на состоянии наружной оболочки дирижабля, которая может порваться и дать течь, что является третьей проблемой. Дирижабли жесткой конструкции в меньшей степени подвержены этой угрозе, но их создание стоит больших денег, из-за чего все вынуждены строить дирижабли полужесткого типа — честно признался академик, но его слова не сильно расстроили собеседника.

— Думаю, что российское правительство сможет свести все названные вами проблемы к разумному минимуму. При этих условиях экспедиция к полюсу реальна? — Сталин внимательно посмотрел на академика.

— Да, вполне — признал тот, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Реальна, настолько, что согласитесь возглавить эту экспедицию? — задал свой главный 'Иванов'. Не ожидавший подобного вопроса ученый задумался, а затем, решительно нагнув голову, вперед произнес: — Почту за честь Иосиф Виссарионович, но только с одним условием. Научный состав экспедиции я намерен отобрать лично.

Голос академика звучал твердо и непреклонно, но Сталин не собирался с ним спорить.

— Наука это ваша епархия Владимир Афанасьевич и никто не собирается в неё вторгаться. Шесть человек вам хватит или нет?

— Честно говоря, вы застали меня врасплох этим вопросом. Если можно, я хотел бы все хорошо обдумать и взвесить — попросил ученый.

— Я тоже думаю, что с этим вопросом не стоит торопиться. Думаю, недели вполне хватит?

— Да, конечно.

— Вот и прекрасно. Подумайте, решите, а через неделю представьте нам список предполагаемых членов экспедиции — улыбнулся Сталин ученому, но на его лице не было видно ожидаемой радости. Вместо неё на нем читались сомнение и тревога.

— Вас что-то не устраивает? Нужно больше времени или что-нибудь ещё? — живо отреагировал на его внутренние метания Сталин.

— Нет, времени вполне хватает, — Обручев на мгновение замялся, а затем рубанул с плеча. — Я прекрасно понимаю, что планируемая экспедиция к полюсу в основном обусловлена политическими интересами и только потом научными идеями. С этим трудно спорить, так как главные тяготы по подготовке экспедиции государство берет на себя, но я хотел бы обозначить свою личную позицию. Побывать на полюсе — это заветная мечта любого человека, но для меня как ученого во стократ важнее не участие в гонке к полюсу, а всестороннее изучение Арктики. Если появляется возможность полететь к полюсу на дирижабле, то я настойчиво прошу не ограничиваться этим одним полетом, а провести несколько экспедиций в район Полярного круга.

Закончив свою речь, теперь академик пытливо смотрел в лицо своего собеседника в ожидание ответа на свой главный вопрос. Зная по опыты предыдущего общения с чиновниками высокого ранга, все просьбы, идущие вразрез их интересам, заканчивались если не отказом, то обещанием рассмотреть просьбу со временем. Так было прежде, но на этот раз Владимир Афанасьевич был приятно удивлен, простому и конкретному вопросу собеседника.

— А о каких конкретно экспедициях идет речь?

— В первую очередь необходимо провести полную аэрокартографию побережья Северного Ледовитого океана и прилегающих к нему островов. Сейчас главным источником информации для составления географических карт у нас являются кроки, сделанные полярными исследователями и путешественниками. Нисколько не умоляя их заслуг, необходимо признать, что созданные по ним карты и лоции несовершенны. Однако фотоснимки, сделанные сверху, позволят создать более точные и совершенные карты наших северных владений. Один полет дирижабля от Архангельска до мыса Дежнева позволит сделать эту важную работу за короткий срок и при этом сэкономить большое число денег и средств.

Говоря все это, академик был готов к тому, что его могут прервать в любую секунду, но этого не произошло. Сталин не только дал ему договорить, но едва сдержанно кивнул головой и что-то записал в одном из своих блокнотов лежавших на столе. Ободренный этим, не дожидаясь приглашения, Обручев продолжил разговор.

— Кроме этого, очень важно проверить научную теорию американского гидролога Роллина Гарриса, решение которой позволит стереть последнее 'белое пятно' на карте Арктики. Речь идет о существовании земли, предположительно расположенной в треугольнике, состоявшем из Северного полюса, Аляски и Новосибирских островов. Исследуя разницу силу приливной волны у берегов Чукотки и в районе Шпицбергена, Гаррис предположил наличие твердой суши в этой полярной области. При помощи дирижабля это можно будет сделать проще всего. Если повезет, то можно будет уложиться всего в одно 'зимнее лето', которое длиться в этих широтах не более полутора месяцев.

— Солидная получается территория, никак не меньше Бельгии, Голландии и Люксембурга вместе взятого, — быстро оценил размер искомой территории Сталин. — Наверняка речь идет об одной из тех легендарных земель, что очень часто открывались полярниками и быстро исчезали после объявления об их открытии. Боюсь, что даже при помощи дирижабля нам придется долго её искать.

В его голосе звучало больше иронии, чем сарказма, но это не смутило академика.

— Выкладки теории Гарриса конечно слишком расплывчаты, но благодаря вычислениям нашего полярного исследователя профессора Визе мы точно знаем, где искать эту землю, а точнее острова. Проводя исследование данных по дрейфу льда в Арктике, Владимир Юрьевич точно определил наличие материковой суши в этом районе. Остров расположен в этом районе — тонко очерченный карандаш плавно скользнул по карте и не оставляя следов прочертил небольшую окружность между полюсом и Аляской.

— Благодаря этим расчетам мы точно знаем, где искать и не будем шарить впотьмах как американцы. Морской министр американского правительства Денби, в прошлом году обратился в конгрессе с вопросом о выделении средств на поиски и присоединение к Соединенным Штатам земли Гарриса, чья площадь вдвое больше площади Техаса.

— И что американский конгресс? — моментально отреагировал на хитрый финт академика Сталин.

— Насколько мне известно, из американских газет, конгресс удовлетворил просьбу министра. Для поисков земли Гарриса был отправлен дирижабль 'Шенандоа' под руководством контр-адмирала Моффета, но экспедиция закончилась ничем. В октябре прошлого года, во время бури в Лейкхерст, дирижабль сорвало с причальной мачты, он получил незначительные повреждения, и экспедиция на север была отложена до лета нынешнего года.

— Интересная история. А лететь на поиски земли Гарриса они собирались из Лейкхерста через Шпицберген?

— Нет, главной базой, откуда адмирал Монффет намерен проводить поиски, является поселок Ном на Аляске. Очень удобно место откуда можно свободно проникать не только в американский сектор Арктики, но и в канадский и наш, российский.

— Да, место удобное, — согласился с академиком Сталин, — а можно ли соединить аэрофотосъемку побережья с поиском острова профессора Визе? Управиться с этим за один год, точнее за одно лето? Ведь зная приблизительные координаты острова, сроки его поисков будут существенно сокращены.

— Если очень постараться в плане подготовки и оснащения экспедиции то можно — заверил Обручев собеседника.

— Вот и прекрасно. Владимир Афанасьевич, составьте, пожалуйста, подробную записку по этому вопросу на мое имя и я постараюсь, чтобы правительство её рассмотрело в ближайшее время. Только не указывайте в ней координаты острова и не упоминайте имени профессора Визе. Это необходимо в целях секретности.

Услышав эти слова, Обручев моментально рассыпался в заверениях, скорейшего выполнения полученного поручения и, свернув принесенную карту Арктики, покинул кабинет Сталина.

Охваченный порывом рабочего энтузиазма, академик вихрем промчался по приемной Сталина, в которой сидел, ожидая приглашения секретаря войти, генерал Щукин. Он в определенной мере также был причастен к намечающимся на север экспедициям, но на этот раз Николай Григорьевич был вызван совсем по иному вопросу.

Предстояло принять решение по китайским делам, где по-прежнему многое было неясным. Военные клики завязали слишком много различных узелков, развязать которые было далеко непросто. Развязывание одного узелка могло привести к образованию двух новых, ликвидация которых совершенно не означало завершения процесса.

После смерти Сунь Ятсена, в Гоминьдане началась борьба за власть. Многие хотели получить пост председателя партии, но всех претендентов обошел генерал Чан Кайши. Женившись на третьей сестре из семейства Сун, Сун Мэйлин, Чан становился 'кровным' родственником Сунь Ятсена, что позволило генералу объявить себя законным наследником всех дел и замыслов покойного китайского лидера.

Прозорливая женитьба генерала открывала ему широкую дверь не только в борьбе за верховную власть в стране, но и делала своим в финансовых кругах по обе стороны Тихого океана. У молодой жены Чана были широкие связи не только внутри раздираемого гражданской войной Китая, но и в деловых кругах Соединенных Штатов, что было очень важно для генерала.

После кровавых событий в Шанхае, армия Гоминдана была вынуждена остановить свое продвижение к Пекину. Многие китайские генералы не собирались признавать над собой власть Чан Кайши, как они признавали авторитет покойного Сунь Ятсена. Новому лидеру остро требовались солдаты, однако ещё больше ему были необходимы деньги, много денег. Их он никогда не получил бы от Москвы, но мог получить либо у американцев, либо у местных кланов.

Взамен, он был готов расплатиться со своими кредиторами концессиями, подрядами и прочими льготами, которые позволяло предоставить его высокое положение. Подобные схемы были отлажены ещё во времена правления династии Цинь, и самое главное для генерала в этом деле было не продешевить при заключении подобных сделок.

Все это заставляло Чан Кайши подобно двуликому Янусу играть на два фронта. Одна его часть неустанно пела хвалебные оды российскому президенту, рассчитывая при помощи русских советников и военной помощи Москвы в скором времени возобновить свой поход на север. Другая часть вела непрерывные переговоры с Шанхаем и Вашингтоном о предоставлении финансовой помощи на взаимовыгодных условиях.

Оба процесса проходили в режиме секретности, но все секреты в Китае можно легко узнать через чиновников, заплатив энную сумму денег в твердой валюте. Благодаря этому, сношения Чан Кайши с американцами не остались незамеченными для агентов генерала Щукина, о чем тот регулярно докладывал Сталину, с момента его вступления в должность и.о. президента.

В этот день, Николай Григорьевич приготовил подробную аналитическую записку о состоянии дел в Китайской Республике.

— Значит, не смотря на заигрывание Чан Кайши с Америкой, вы предлагаете продолжить снабжать его армию оружием и советниками. Насколько разумно подобное решение, если мы знаем, что наш союзник может бросить нас в любую минуту? Не лучше ли сэкономить свои деньги и оружие для иных дел?

— Во-первых, Чан Кайши пытается подобно ласковому теленку получить ласку от обоих мамок. Как бы ни крепки были бы его связи с Америкой, он никогда не пойдет на полный разрыв с нами. Вашингтон сможет серьезно помочь ему только деньгами. За поставки оружия американцы потребуют с китайцев деньги, а их советники не годятся в подметки нашим офицерам, за спинами которых боевой опыт большой войны. Не зря сами китайцы говорят, что американцы учат только воевать, а русские одерживать победы. Учитывая, что рано или поздно Гоминдан столкнется с Фэнтянской кликой в лице маршала Чжан Цзолиня, а также со стоящими за его спиной японцами, думаю, что Чан ещё долго будет нуждаться в нашей поддержке.

Во-вторых, никто не призывает делать ставку только на одного Чан Кайши. В Пекине сейчас находится генерал Фэн Юйсянь, который пытается вести свои игру в противостоянии с Чжан Цзолинем, Пэйфу и Чан Кайши. Сил у него для этого мало, верховную власть в Пекине он наверняка не удержит но, по отзывам знающих его людей, это довольно способный генерал, на которого стоит обратить внимание. Тем более что он такую просьбу не один раз передавал, через нашего посла в Пекине. Кроме этого, большой поддержкой в Китае пользуются коммунисты, в особенности в сельских районах страны. У них нет единого руководства, силы их рассеяны по различным провинциям, но это перспективное движение. Думаю, есть смысл приглядеться к ним и попытаться наладить контакты с некоторыми представителями их верхушки — уверенно загибал пальцы генерал и Сталин ни разу не попытался прервать его.

— Хорошо. Ваша позиция по Гоминдану мне понятна и во многом я с ней согласен. Однако есть один момент, с которым следует разобраться до конца, — Сталин решительно стукнул черенком трубки по столу. — Мы поставляем китайцам вооружение в качестве кредита, с тем, чтобы они расплатились за эту помощь после своей победы. Мне кажется, что это слишком долгий срок, окончания которого мы можем не дождаться. Не следует ли нам попытаться получить некоторые дивиденды сегодня, сейчас, как это намерены сделать американцы, согласно данным вашей записки.

— Что конкретно вы имеет в виду?

— Насколько мне известно, Сунь Ятсен был готов признать независимость Внешней Монголии, но так и не признал. Если Чан Кайши его приемник, то правильно было бы потребовать от него выполнение этих намерений, вместе с признанием сложившегося на сегодняшний день положения в Восточном Туркестане.

— Это слишком много, Иосиф Виссарионович — не согласился с собеседником Щукин, но Сталин был тверд.

— А, по-моему, этого мало, по сравнению с тем, что он обещает дать и уже отдал американцам. Чем мы хуже их? Тем, что мы не бьем их по голове палкой, а пытаемся говорить с ними на равных? Лично я целиком за равноправные отношения между двумя сторонами, однако, сдается мне, что нашу дружественную помощь они расценивают как проявление слабости. А если это так, то давайте будем говорить на том языке, к которому они привычны, давайте заставим уважать нас и в качестве первого шага, урежьте им обещанную военную помощь.

— Военную помощь в виде только поставок вооружения или вместе с военными советникам?

— Вместе с советниками. Скажите, что мы очень дорожим жизнями наших офицеров и после инцидента в Шанхае опасаемся их отпускать. Пусть попробуют сами повоевать, а мы посмотрим, что из этого получится.

— Но военных специалистов все же послать придется, хотя бы в качестве главы миссии.

— Хорошо, но только в качестве главы миссии. Кого вы предлагаете?

— Генерал Миллера Евгения Карловича. Грамотный и опытный офицер, хорошо воевал в Карпатах, отличился во время наступления на Будапешт. Кандидатура полностью согласована с Антоном Ивановичем Деникиным — снимая все возможные вопросы, уточнил Щукин. Ранее военное министерство не очень охотно отправляло в командировки такого рода регулярных военных.

— Ну, раз военное министерство согласно предоставить вам боевого генерала, пусть будет так, — иронично молвил Сталин и тут же спросил, — а почему министерство отказалось утверждать в генеральском звании недавно вернувшегося из Китая полковника Покровского? Он что плохой офицер или его вина в том, что он остался жив в шанхайской резне?

Вопрос относительно присвоения звания исполняющим обязанности президента хотя и был задан явно не по адресу, но по существу. Генерал Щукин имел непосредственное отношение к заграничной командировке полковника.

— Господину Покровскому не было отказано в присвоение генеральского звания. В виду необычности его дела, оно было передано для решения в специальную комиссию, состав которой должен быть утвержден в скором времени — без единой запинки отрапортовал Щукин, чем вызвал горькую улыбку на лице Сталина.

— Ясно, дело передано в долгий-долгий ящик, — Сталин раздраженно бросил на стол пустую трубку и спросил начальника ГРУ напрямую, без обиняков. — Скажите, Николай Григорьевич, почему наше военное руководство так не любит полковника Покровского? Что дурного сделал человек, вся жизнь которого связана исключительно со служением Родины? Может быть, я чего-то не знаю о нем такое, что заставляет военное ведомство держать его на положении изгоя.

Спрашивая Щукина о полковнике, Сталин хотел получить правдивый ответ и он его получил.

— Все дело в том, что полковника Покровского в верхах министерства считают выскочкой, который незаслуженно получил погоны полковника. С чьей подачи это мнение появилось мне неизвестно, но оно есть и его разделяет подавляющая часть нашего генералитета.

— Выскочкой!? Но почему?! Разве он не заслужил это звание?

— Видите ли, в чем тут дело, — стал раскрывать тайны мадридского двора генерал. — Звания в армии нужно не только заслужить, до них нужно дорасти. Войну Алексей Михайлович начал в чине поручика и скорее всего, закончил бы её капитаном, на должности командира батальона, при крайне удачливом стечении обстоятельств — подполковником. Такова традиция русской армии, на которой выросли и состоялись все нынешние генералы и фельдмаршалы. Господин Покровский закончил войну полковником исключительно благодаря генералу Корнилову, адъютантом которого он состоял с известных вам событий. Вот по этой причине, он и подвергся обструкции со стороны нашего генералитета.

— Традиции армии и генералитета мне понятны, но ведь война это своеобразный лифт, который позволяет стремительно подняться по служебной лестнице тем, у кого к этому есть способности. Судьба маршалов и генералов императора Наполеона наглядный тому пример. Что касается России, то события семнадцатого года многим позволили сделать шаг вперед из прапорщиков в капитаны, а из капитанов в полковники и закончить войну на генеральских должностях. Примеров тому масса, разве не так?

— Не стану с вами спорить, гражданин Сталин, (и.о. президента терпеть не мог, когда его называли господином и Щукин всегда помнил об этом) — ибо приведенных вами примеров действительно много. Большие потери среди офицерского состава в начале войны открыли дорогу тем, кто получил ускоренное военное образование, и их главные университетами являлось поле боя. экзаменатор жесткий и жестокий, и выжить и подняться по карьерной лестнице могли только талантливые люди. Они с блеском проявили себя в трудное время, но дальнейший их рост в мирное время сильно затруднен по понятным вам причинам — беспристрастным голосом излагал Щукин.

— Получается своеобразный конфликт 'отцов и детей' одетых в военную форму, — сдержанно усмехнулся Сталин. — Молодая поросль жаждет своего часа, а старики совершенно не торопятся уступить им дорогу.

— Совершенно верно. В армии это явление получило очень точное определение: противостояние 'академиков' и 'революционеров'.

— А нас 'государственников' и 'разночинцев' — хотел сказать Сталин, но сдержался. У каждого откровения имелись свои четко проведенные границы.

— Благодарю вас, за столь ясный и исчерпывающий ответ, относительно господина Покровского — с откровенным сожалением произнес Сталин и стал неторопливо перебирать пальцами трубку, что было проявлением плохо скрытого недовольства. За время знакомства с ним генерал Щукин научился распознавать эти характерные нюансы.

— Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, что мне полностью безразлична судьба Алексея Михайловича. Я глубоко уважаю его как человека и высоко ценю как грамотного офицера и говорю совершенно искренне, что свое звание он носит по праву — ловкий службист поспешил определить свою позицию в отношении Покровского, к которому у собеседника явно были определенные симпатии. Или возможно к его жене.

— Сейчас Алексей Михайлович находится в бессрочном отпуске, но мы собираемся в самое ближайшее время предложить ему командировку в Китай, а точнее в Харбин — Щукин раскрыл свою папку для доклада и ловко перебросил несколько страниц бумаг.

— Стремясь ослабить наше влияние в Маньчжурии, японская сторона перешла к тайным действиям. Не имея возможность, воздействовать на нас открытыми способами посредством своих войск или войск маршала Чжан Цзолиня, они сделали главную ставку на китайских хунхузов и харбинскую мафию. Нанятые японцами бандиты совершают нападения не только на представительства КВЖД, но и переходят российско-китайскую границу в Приморье. ГРУ разработала войсковую разведку операцию по нейтрализации действий, как внутреннего китайского противника, так и японской резидентуры в Чанчуне под руководством майора Мацуоки. Для её проведения и координации с заинтересованными сторонами нужен грамотный офицер, хорошо знающий театр местных действий. Кандидатура полковника Покровского подходит для этого по всем статьям.

Щукин закрыл папку и торжественно посмотрел на Сталина, ожидая услышать от него одобрение и поддержку сделанному генералом предложению, но к его огромному удивлению её не последовало. Сталин неторопливо набил трубку табаком, поднес спичку, и только закурив её, стал говорить.

— Думаю, что будет правильным не посылать полковника Покровского в Китай. У вас наверняка есть не менее достойные кандидаты для этого дела, а полковника следует на время оставить в покое. Он несколько устал от Китая и его жарких объятий и ему необходимо несколько отдохнуть и сменить обстановку. Заняться каким-нибудь другим нужным делом, которое поможет ему не замкнуться в своих обидах и горестях. Тем более, как оказывается, незаслуженных, — специально подчеркнул Сталин, и опытный Щукин моментально понял, что сказал его собеседник и то, что он не сказал. Поэтому он не стал спорить, хотя решение и.о. президента сильно осложняло реализацию плана операции 'Заря'. Для её выполнения требовался волевой и решительный офицер, который не просто выполнит порученное ему дело, а выполнит его на 'пять' и при этом не будет задавать лишних вопросов.

Покровский идеально подходил на роль руководителя такой операции, но решительное нет и.о. президента заставляло начальника ГРУ приступить к поиску новых кандидатур.

— Очень жаль, что полковник Покровский не сможет ещё раз послужить интересам Родины, но и о здоровье забывать также не надо. Ведь не из железа он сделан, в самом деле, — примирительно произнес генерал, и тут же добавил, — но я уверен, что нынешнее душевное состояние полковника не помешает привлечь его к этому делу в качестве консультанта.

Щукин выжидательно посмотрел на собеседника и вновь, его реакция оказалось иной, чем он предполагал услышать. Сталин изобразил на лице некоторое сомнение, и чуть поведя пальцами руки, как бы размышляя, произнес.

— Если очень нужно, почему не предложить, но если полковник откажется это его дело. Как говорится на нет и суда нет — зачем человеку в душу лезть.

— Хорошо, Иосиф Виссарионович, я вас понял.

— Вот и прекрасно. Вы говорили о том, что нам не следует делать ставку на одного Чан Кайши и нужно наладить контакты с нынешним главой пекинского правительства генералом Фэн Юйсянь. Правильная идея, не стоит класть все яйца в одну корзину тем более с внутренним изъяном. Пошлите к нему толкового переговорщика с предложением о сотрудничестве. Пусть поговорит, прощупает настроение этого генерала. Выяснит, стоит ли иметь с ним дело и если стоит, то в каком объеме и что конкретно он хочет от нас получить.

Что касается китайских коммунистов, то их также не стоит сбрасывать со счетов. Идеи Карла Маркса весьма привлекательны и потому так легко и быстро находят отклики в сердцах простых людей. Подберите мне материалы по китайским коммунистам, их программы, лозунги, речи на съездах. В общем, все, что сможете достать. И не сильно затягивайте. Китайскую проблему нужно решать, не откладывая в долгий ящик. Если мы не решим её, то в скором времени за нас её решать японцы и англичане. Не так ли?

— Все верно — согласился с собеседником Щукин, неторопливо записывая сказанное им в аккуратный блокнот. — Вы просили выяснить место пребывания последнего китайского императора Пу И. Наши агенты смогли выполнить это поручение. Молодой человек действительно покинул выделенный ему японцами дворец в Сеуле и сейчас находится в порте Дальнем, в одном из домов купца Тифонтая. Место пребывания Пу И находится под охраной военнослужащих Квантунской армии и тайных агентов начальника военной разведки Квантунской армии Доихары. Что стоит за этим перемещением наследника императорской власти неизвестно. В Сеуле у него были все условия, подобающие находящемуся в изгнании императору, а там содержание более чем скромное.

— Мне кажется, что все заключается в земле. Земля там китайская, а не корейская и находясь в Квантуне, он уже не император в изгнании, а претендент на верховную власть в Китае — высказал предположение Сталин, но генерал с ним не согласился.

— У этого претендента нет армии, а Чжан Цзолинь хоть и является японским ставленником, но добровольно от своих прав на власть в Пекине не откажется.

— Кстати, чем он сейчас занимается? Зализывает раны от похода на Харбин?

— Согласно последним сведениям, поступившим из Мукдена, планирует в этом году захватить Пекин. Благо в Гоминьдане идет борьба между Чан Кайши и Ван Цзинвэйем, а Фэн Юйсянь занят борьбой с Пэйфу. На этот раз 'старый маршал' намерен наступать не через Внутреннюю Монголию, а через полуостров Шаньдун.

— Насколько можно верить этим сообщениям? Какова информированность источников, из которых они поступают? — задал законный вопрос Сталин.

— Один из них служит интендантом в главном штабе Чжан Цзолиня и через его отдел проходят все требования маньчжурских войск. Другой находится в штабе 1-й бригады под командованием генерала Чжан Цунчана по прозвищу 'Собачье мясо'. Именно ему и поручил наступление на Пекин 'старый маршал'. Кроме этого имеются донесения разведки об активизации японского флота в Порт-Артуре и Дальнем. Отмечено прибытие в порты Квантуна отряда эсминцев и несколько транспортов.

— А что сам 'старый маршал', не пойдет в поход?

— Пока таких сведений у нас нет. Возможно, присоединится к походу позднее в случаи успеха своего генерала. Взятие столицы нельзя оставлять на самотек и доверять генералам. Народ должен помнить только одного героя.

Сталин никак не отреагировал на последние слова Щукина, хотя они были очень близки и к нынешней внутренней ситуации в стране.

— Кого намерены послать к Фэн Юйсяню? Ни за что не поверю, что у вас нет кандидатуры на это задание.

— Думаю отправить капитана Ивана Долгова. Грамотный офицер, уроженец Харбина и неплохо знает китайский язык.

— Решили сэкономить на переводчике? — лукаво усмехнувшись, спросил Сталин.

— Нет. Очень хорошо знать, что говорят у тебя за спиной, в полной уверенности, что ты не понимаешь.

— Тоже верно. Значит с Фэн Юйсянь и Чан Кайши мы определились, а по коммунистам вы материалы пришлете, — подытожил Сталин. — У вас все или ещё что-то есть? Если нет, тогда не смею вас задерживать.

Услав эти слова, начальник ГРУ важно щелкнул папкой и, наклонив голову, с достоинством ретировался.

Оставшись один, Сталин подошел к звонку скрытому в столешнице стола и коротко позвонил. Не прошло и нескольких секунд, как дверь кабинета открылось, и в ней показалась лысая голова секретаря.

Быстро поняв немой взгляд начальника, и доложил: — Министр земледелия гражданин Чаянов прибыл и ожидает с докладом.

— Хорошо. Пригласите через десять минут, а пока стакан чая — коротко приказал Сталин и секретарь исчез.

Предстояло обсудить план создания машинно-тракторных станций. Вопрос непростой и очень ответственный, а для этого нужна немного отдохнувшая голова.

Документы того времени.

Из официального заключения врачебной комиссии о состоянии здоровья президента Российской республики Алексеев М.В. от 21 февраля 1925 года.

После всестороннего осмотра и обследования больного, консилиум врачей пришел к единому мнению о стабилизации состояния его здоровья. Общее состояние удовлетворительное, работа сердца признано удовлетворительной. Пульс полный, хорошего наполнения, ритмичный — 75 ударов в минуту. Артериальное давление 140/80 мм. р.ст. Нарушения функций внутренних органов не отмечено. По согласованию членов комиссии, для больного разработан специальный режим лечения, питания, а также труда и отдыха. Так комиссия разрешила президенту ограниченное время работать с государственными документами.

Председатель комиссии профессор Горемыкин Н.С.

Из личного дневника медицинской сестры Клавдии Митрофановой, сиделки президента Алексеева от 23 февраля 1925 года.

Самой большой радостью для всех нас в этот день было разрешение докторов на прогулку нашего больного. Все мы наперебой предлагали услуги президенту в подготовке к выходу в парк, но он горделиво отказался. Он сам одел, теплые сапоги и пальто и, взяв, в подручные для прогулки меня и Галину Султанову отправился на прогулку. Врачи, строго ограничили его активность и ни о каком спуске или подъеме по лестнице не могло быть и речи. Для президента специально оборудовали лифт, на котором он спустился на первый этаж и сев в специальное кресло поехал на прогулку.

Везти кресло по расчищенным дорожкам парка президент поручил мне, а Галина все время шла рядом и внимательно следила за его состоянием. В этот день мы пробыли на свежем воздухе чуть больше получаса и доехали до большой голубой ели, что растет в глубине парка. Доехав до неё, президент встал и, взяв у Галины, заранее приготовленные орешки, стал кормить белок. Заранее зная, что президенту разрешат прогулки, мы специально подкормили белок и они стали почти ручными. Зверьки без боязни брали орехи с руки президента, чем очень его радовали.

Галина все время следила за состоянием его здоровье, но славу Богу, что ничего плохого не произошло и пользоваться аптечной сумкой, не пришлось. Президент выглядит бодро. Он даже старается приобнять меня и Галину, но я прекрасно вижу, с каким трудом дается ему каждый шаг, каждое движение и мне становиться жалко его.

После обеда, специальный курьер доставил президенту из Кремля бумаги, с которыми он проработал ровно сорок минут. Больше времени для работы с бумагами врачи не разрешают, не смотря на его протесты. Как нам объяснил президент речь идет о проекте одной важной реформы в государстве, которую он должен завершить до конца времени его правления.

Вместе с президентом в Горках живет его жена Анна Николаевна милейшая женщина. После ужина, в гостиной она, по просьбе президента читает вслух выбранную им книгу. Чтение журналов и газет, категорически запрещено специальным распоряжением Сталина, как и разговоры с президентом на политические темы. За обязательство соблюдение этого режима каждый из работников персонала дал специальную подписку.

Глава III. Москва весенняя.

Начало любой весны всегда ассоциируется с началом новой жизни, когда прорвав ледяные заторы зимы, начинают неудержимо растекаться потоки живительного тепла. Когда угрюмые от холода улицы стремительно превращаются в реки жизни, а в воздухе появляется запах нового мироздания.

Ещё месяц назад скованная морозами, Москва лихо сбросила с себя зимнюю шубу и стала примерять на себя весенние наряды. Подобно записной моднице, она почти каждый день одевала все новые и новые платья, чтобы в конце остаться в майском сарафане.

Вернувшийся живым и невредимым из далекого Китая, Алексей Михайлович Покровский с головой ушел в мирную жизнь, стремясь позабыть как страшный сон все свои горести и обиды. Жизнь уже не раз коварно подставляла ему подножку, и он со всего размаха падал лицом в грязь, расшибая руки и ноги, разбивая в кровь лицо, будучи совершенно невиновным.

Первый раз с ним это случилось после возвращения из Синьцзяна, второй раз после Шанхая, где он только благодаря стечению обстоятельств и находчивости сумел выскочить из смертельной ловушки, которую ему уготовили враги.

Имея у себя за плечами школу разочарования, он не сорвался и не ушел в длительный загул, как это было в первый раз после нелепого и совершенно необоснованного обвинения в превышении власти. Полковник с честью встретил новый коварный удар судьбы, когда беспринципные штабные крысы сократили причитающийся ему пенсион.

С полным равнодушием он подержал в руках выданную ему правительством награду в виде ордена Александра Невского и отложил её в дальний угол стола, отдельно от других своих боевых наград. Его жена, Наталья Николаевна очень опасалась, что внешнее спокойствие супруга лопнет от тяжести внутренних проблем, но этого не случилось. Покровский с удивительной легкостью отключился от всех передряг, сосредоточив все внимание на прелестях 'гражданки'.

Подобно поручику Толстому, который после севастопольской эпопеи с характерной для молодости непосредственностью ушел в двухмесячный загул столичной жизни, полковник стал вкушать подобные прелести, но с чувством, с толком, с расстановкой. Благо было что пробовать.

С началом новой экономической политики дарующей свободу частному предпринимательству, в столице произошел настоящий бум. Словно грибы после дождя стали расти всевозможные кафе, рестораны, магазины и увеселительные заведения.

Одновременно с этим в первопрестольной началось массовое строительство. С одной стороны патриархальную Москву стали теснить новые стройки порожденные планом реконструкции города, с другой стороны наступали кооперативные застройщики. Подобно юрким воробьям, они сколачивали строительные кооперативы и принимались благоустраивать пустыри и трущобы большого города, возводя на них особняки и малоэтажные дома.

Появились новые трамвайные маршруты, на улицы столицы массово вышли автобусы. В газетах стали обсуждать планы по проведению первой линии метрополитена, которая должна была связать окраины города с центром.

Все это наполняло Москву новой, ранее небывалой жизнью, в которой казалось, нет ничего невозможного, чего нельзя было построить или создать. Многочисленные гостиницы, магазины, где можно было купить все на любой вкус и кошелек, превращали Москву не в просто большой миллионный город, но и добавляли некий европейский лоск, каким ещё вчера обладал Петроград.

Впервые в жизни получивший массу свободного времени, Алексей Михайлович стал посещать кафе, магазины, кинотеатры и увеселительные ресторации.

В это время в Москве стали особенно популярны боксерские бои. Многие предприимчивые владельцы организовывали эти мероприятия в специализированных клубах — ресторанах, где посетители могли и посмотреть зрелище и сделать себе заказ. Вот в одно из таких заведений под названием 'Тигровый хвост' и стал наведываться полковник Покровский.

Там, где зрелища, всегда присутствует подпольный тотализатор на котором принимались ставки на того или иного боксера. Огромные суммы денег крутились вокруг этих боев, но по счастью, все это шло мимо Покровского. Будучи от природы не азартным человеком, он ходил на бои из чисто спортивного интереса, посмотреть на искусство кулачного боя.

Как нормальный болельщик, он имел своих кумиров бокса, главным из которых был Борис Барнет. Подтянутый, с аристократичной внешностью и стальными мускулами он производил неизгладимое впечатление на публику, всех возрастов и полов.

Было огромным удовольствием смотреть, как он ведет бой против своих противников, главными достоинствами были груда мускулов и убийственный удар. Это был не просто схватка двух противников, это было настоящее сражение, в котором один боец пытался нанести противнику сокрушительный удар, а тот не позволял ему это сделать.

Благодаря пластике и невероятной подвижности Барнет с легкостью ускользал из-под сокрушающего удара в корпус или голову, заставлял противника промахиваться, а затем наносил свой хлесткий удар с левой или с правой руки.

Господь Бог не обидел спортсмена силой, но в отличие от своего соперника Барнет не ставил своей задачей сокрушить противника одним ударом. Всю прелесть боя он видел в том, чтобы нанести красивый, неожиданный удар, который раз за разом обескровливал превосходящего его по силе противника, подготавливая его к нокауту или нокдауну.

При этом боксер никогда не пользовался в схватке привычными штампами или клише, каждый противник был для него индивидуален. Хотя он и действовал против Барнета примитивно и неизобретательно, но тот никогда не позволял себе ответить противнику тем же.

Наблюдая бой со стороны, понимающий зритель видел, что боксеру было интересно 'прочитать' своего соперника, выстроить против него контригру и воплотить её в жизнь. Будучи сугубо военным человеком, Покровский воспринимал поединки Барнета как бой, в котором одна сторона пытается любой ценой захватить бастион, а другая, всяческими приемами ослабляет его атакующий натиск.

В этот день, о котором идет речь, Борис Барнет должен был встречаться с заморской звездой, которого организаторы боев специально пригласили в Москву, пообещав солидный гонорар. Джозеф Маккормик имел у себя на родине громкую славу бойца сокрушителя крепких лбов и челюстей. Мощные бицепсы и широкие плечи позволяли ему пробить защиту противника, если не с первого или второго раза, но точно с третьего. Крепкая спина с достоинством принимала на себя ответные хуки или свинги противника, короткая шея и прочная голова были нечувствительны к апперкотам. При этом у Маккормика была относительно хорошая подвижность, что добавляло определенной элегантности этому шотландскому танку.

Учитывая иностранное происхождение бойца и все выше перечисленные достоинства, серьезно повысили ставки на Маккормика среди дельцов боксерского тотализатора. Ещё больше они поднялись после того, как за несколько дней перед заявленным боем с Барнетом, иностранец одержал вверх над ещё одной знаменитостью московского бокса, кавказцем Магометом Магомедовым.

Выдержав серию сокрушительных ударов противника, Маккормик все-таки пробил его защиту, серьезно разбил бровь горцу и повредил нос. Бой был остановлен и как не рвался Магомет продолжить поединок судьи не дали на это разрешение, и победа была присуждена шотландцу.

Многие из тех, кто поставил на отечественного боксера открыто, говорили о сговоре судей с маклерами, сделавших ставки на Маккормика и заработавших на его победе большие суммы. Назревал громкий скандал, который основательно подогрел бой шотландца с Дмитрием Смирницким, где московский боксер проиграл сопернику по всем статьям.

Те, кто делал ставки на Дмитрия, говорили, что боксеру что-то подмешали в еду, так как в этом поединке он был совершенно не похож на себя. Другие говорили о договоренности, третьи заявляли, что Смирницкий сломался и сдал бой. Так или иначе, но к поединку с Барнетом, шотландец пришел в статусе фаворита, что не замедлило отразиться на его ставках. Несмотря на все прежние громкие победы, Барнет котировался гораздо ниже своего соперника, что наглядно показало низкопоклонничество москвичей перед иностранцами.

Что касается Покровского, то он с самого начала непреклонно верил в победу своего кумира, несмотря на всю возню поднятую вокруг заморского гостя. Таких дутых фруктов как Маккормик, Алексей Михайлович за время своего нахождения заграницей перевидал немало и твердо знал — наши лучше.

Барнет действительно оказался лучшим. Во всем его виде до того как он вышел на ринг и когда он поднялся на него и встал против шотландца чувствовалась уверенность в себе, но без оголтелого превосходства, которое очень быстро ведет к поражению. Барнет производил впечатление человека, знающего как разделать эту черепаху, без робости и нерешительности.

Плавно перетекая с одного места на другое, он постоянно держал дистанцию между собой и противником, что являлось залогом его победы. Всякий раз, когда шотландец устремлялся в атаку, Барнет сдвигался и удар противника либо приходился мимо, либо получался не в полную силу и не мог пробить оказавшуюся на его пути защиту.

Смотревшему со стороны полковнику казалось, что Борис чувствовал намерения своего противника и всегда оказывался на полшага впереди него. Отражая или уклоняясь Маккормика, Барнет не забывал ответными ударами прощупывать оборону противника. По сравнению с замахом и ударом шотландца они не очень выигрышно смотрелись и это, не прибавляло радости и уверенности зрителям. Однако по тому, как раз за разом противник терял свою резвость, с какой яростью он бросался на русского боксера, было видно, что удары достигают своих целей.

Особенно это было хорошо видно, когда уклонившись от чугунного удара левой руки противника, Барнет молнией ударил в открывшуюся в обороне щель и достал подбородок противника. Удар получился верткий, хлесткий и как не была крепка голова противника, но шотландца качнуло и качнуло довольно прилично. Рефери приготовился вскинуть руки и открыть счет, но горец яростно боднул головой воздух и бросился в атаку.

Злой противник подарок для спортсмена. В порыве чувств он ослабит свой контроль и обязательно сделает ошибку. Это — непреложная истина и Барнет использовал её на все сто процентов. Воспользовавшись возбужденным состоянием противника, он ещё один раз провел удар в подбородок, а затем показал разносторонность своей тактики. Уклонившись от очередного удара в голову, Борис нанес новый удар, но на этот раз не правой, а левой рукой.

Пропустив два удара, Маккормик уже изготовился отразить третий, но вместо подбородка получил сильный удар по уху, и как бы, не был крепок и силен шотландский боец, его вестибулярный аппарат не выдержал столь грубого сотрясения и он упал на пол ринга.

Наклонившийся над ним судья считал размеренно медленно, давая ему лишнюю секунду на восстановления боеспособности. На счет восемь, Маккормик уже мог держать голову, а на счет десять стал изображать попытку подняться и встать вертикально. В любом другом поединки рефери бы обязательно крикнул 'Аут!' и прервал бой, но на шотландца были поставлены слишком большие деньги и судья продолжил схватку, под крики и свист болельщиков.

Те, кто поставил на иностранного гостя, требовали продолжения боя, противоположная сторона желал его прекращения. Какофония была ужасной, но это нисколько не волновало Барнета. Выяснив слабое место противника, он был готов сражаться до конца, несмотря на боль и усталость во всем теле, удары шотландца также не проходили мимо.

Сменив тактику, он позволил противнику нанести один, затем другой удар своей чугунной гирей, мужественно их выдерживая. Когда же противник ударил в третий раз, вложив в удар всю свою силу в полной уверенности, что на этот раз он пробьет защиту Барнета, Борис резко ушел в сторону и, не встретив преграды, шотландец улетел вслед за своим кулаком.

Все было рассчитано и сделано в той филигранной точностью, что в первые секунды никто ничего не понял. Сначала было непонятно, как Барнет ушел из-под удара, потом непонятно почему Маккормик вновь рухнул прямо у канатов ринга и наконец никто не мог взять в толк, почему он не встает.

Судья вновь стал нараспев произносить цифры и сотни людей замерли в напряжении, сверли своими взглядами лежавшего на ринге шотландца. Все они смотрели с мольбой и надеждой, но у каждого она была сугубо своя. На счет восемь Маккормик не смог встать, как не смог он встать и на счет десять. Покрывшийся потом судья вопреки всем приличиям дал шотландцу ещё целых пять секунд тишины, но чуда не случилось, и он был вынужден воскликнуть 'Аут!'.

После этих слов зал разразился криками радости и негодования, давая выход накопившимся эмоциям. Алексей Михайлович также не остался в стороне, дав полную волю своим чувствам болельщика. Когда же он утер пот со лба платком, кто-то похлопал его по плечу.

Полковник подумал, что это какой-то собрат болельщик, но он жестоко ошибся. За его спиной стоял не кто иной, как генерал Щукин, неизвестно какими судьбами, оказавшийся на этом бою.

К этому человеку у Покровского было двойственное чувство. С одной стороны он помог полковнику удержаться на плаву в трудное время массовой демобилизации, с другой именно выполняя его приказы и поручения, полковник попадал в истории, сделавшие его фигурой 'нон грата' для российского генералитета.

Просто так оказаться генерал Щукин никак не мог, и это означало, что между ним и Покровским предстоял непростой разговор, вести который у полковника не было никакого желания.

— Чем обязан, Николай Григорьевич — откровенно сухо поинтересовался Покровский, глядя на аккуратно постриженную окладистую бородку генерала.

— Желанием побеседовать с вами, Алексей Михайлович. Уделите пару минуток, тем более что ваш герой выиграл.

Говоря эти слова, Щукин как бы поздравлял Покровского с победой, но суть сильно задела полковника, так как начальник ГРУ грубо лез в его личную жизнь.

— Хорошо, но только пару — не пытаясь скрыть своего раздражения, бросил Покровский и двинулся вслед за генералом.

Место, где Щукин хотел поговорить с любителем бокса, оказалось маленьким кафе, где в это время почти не было посетителей.

— Прошу меня простить, но из-за ограниченности времени я сразу перейду к делу, — сдержанно улыбнулся Щукин, едва аккуратно одетая девушка подала им по чашке кофе и свежеиспеченные круассаны. Хозяин откровенно работал под французов, о чем говорила его вывеска 'фиалка Монмартра'.

— Речь пойдет о предложении относительно другой работы. Его вам недавно сделали в Кремле, и отказать от него у вас не хватило сил. Я имею в виду поездку на Шпицберген, в качестве полномочного представителя правительства — давая возможность Покровскому прийти в себя, Щукин отпил глоток кофе, отщипнул кусочек рогалика, после чего с невозмутимым видом продолжил.

— Так случилось, что именно я курирую вашу поездку на север и потому хотел бы ввести вас в дело в непринужденной обстановке. Вы уж меня извините.

— Но какое дело имеет ваша 'контора' к моей поездке на Шпицберген? Это сугубо мирное, научное мероприятие — удивился Покровский, у которого разом пропала злость на собеседника.

— Это только оно с виду мирное, Алексей Михайлович, а по своей сути сугубо военное. Дирижабль на котором будет отправлена наша экспедиция из того самого отряда, что бомбил поезд генерала Корнилова в Берлине 1918 года. Не припомните? — спросил Щукин и у Покровского, моментально отхлынула кровь от лица. Небольшой берлинский вокзал, разбомбленный ударом с воздуха литерный поезд Верховного правителя и генерал Духонин распятый на кусках покореженного железа в вагонном тамбуре. Такое забыть просто невозможно.

— По счастью нам достался самый последний, модифицированный экземпляр генерала Берга и мы решили его использовать в мирных целях, так сказать перековать мечи на орало. Поступок благородный, но в определенной мере рискованный, помня, что наши господа союзники этим благородством никогда не отличались — Щукин вновь надавал на больную мозоль и Покровский вновь вспомнил тот злосчастный зимний вечер и лежавшего на снегу англичанина, убитого полковником за то, что навел германский дирижабль на поезд российского лидера.

Лицо полковника покраснело от гнева и, желая сбить неприятное напряжение, Щукин предложил собеседнику попробовать круассан.

— Неплохая выпечка, господин полковник, попробуйте. Конечно не французская или венская, но для Москвы вполне пристойная. Так вот наше мероприятие. Я, конечно, не считаю возможным, что господа союзники попытаются отобрать у нас германский трофей, это просто невозможно, но извиняюсь, мелко нагадить в тапки, для них обычное дело. Я бы сказал престиж и самоутверждение.

— Вы имеете возможность физического уничтожения членов мероприятия?

— Такая возможность не исключена, но в большей степени я опасаюсь диверсии или саботажа со стороны англосаксов. Ведь полет туда, — генерал многозначительно показал пальцем вверх, — дело большой государственной важности. Лапотная Россия и вдруг, впереди планеты всей. Это...

Щукин сделал паузу, чтобы его собеседник прочувствовал важность момента, но Покровский остался, абсолютно спокоен. Уж слишком много раз за последнее время он слышал о важностях интересов государства, что перестал испытывать к ним пиетет.

— И что должен сделать скромный посланник правительства в 'Арктикуголь'? Раскрыть заговор врагов Отечества и спасти мероприятие?

— Напрасно иронизируете, господин полковник, напрасно. Самое главное, что вы должны сделать — это как можно добросовестно выполнить возложенные на вас хозяйственные задачи.

— И только? — язвительно хмыкнул Покровский, — а я себе уже нафантазировал черт знает что.

— Хочу напомнить, что главная причина неудачи Георгия Седова при попытке осуществить свой проект заключалась его в крайне скверной подготовке. Именно некачественные собаки и продовольствие поставило крест на его благородных начинаниях. Там, куда вы отправитесь, важна каждая мелочь, ибо завозиться она с Большой земли и как правило, незаменима. И от того как тщательно и качественно все это мелкое будет сделано во многом и будет зависеть успех этого проекта. Надеюсь, что я все ясно изложил — холодно произнес Щукин и с достоинством поставил опустевшую чашку.

— Я прекрасно понял ваши опасения, Николай Григорьевич, но мне кажется, вы несколько преувеличиваете сложности моей миссии. Проследить за сооружением причальной мачты для дирижабля и организации склада для нужд экспедиции, чья длительность продлится максимум месяц, гораздо проще, чем снарядить корабль для длительного плавания в полярных широтах.

— Согласен, но хотя Баренцбург и находится на российской части Шпицбергена, я не исключаю возможности диверсии со стороны заинтересованных в провале экспедиции сторон. Достаточно пожара на складе или причальной мачты и всё. Вы даже не представляете себе, с какой помпой будут открывать это мероприятие здесь, и как будут чесаться там руки, чтобы сорвать этот смелый проект. Ставки очень и очень высоки и я убежден, что либо норвежцы, либо англосаксы попытаются вставить палки в наши колеса.

— Но в Баренцбурге я совершенно никого не знаю и вряд ли смогу быстро распознать тех, кто будет готов совершить козни.

— Нужных людей там не так много как кажется, — Щукин достал из внутреннего кармана пиджака фотографии и стал раскладывать их перед полковником.

— Это тот, кто будет непосредственно заниматься строительством порученных вам объектов, Фунтиков Ферапонт Ильич, главный инженер 'Арктикуголь', — на стол легло фото осанистого человека средних лет. — В его распоряжении все строительные средства и рабочие руки. На Груманте девять лет и отзывы о нем исключительно хорошие. О вашей миссии он знает в общих чертах и ему приказано оказывать вам всестороннюю помощь в плане людей и информации.

— Вот Терешкин Фрол Митрофанович, главный интендант Баренцбурга, которому поручено создать склад для нужд экспедиции. В цели и задачи мероприятия не посвящен, основная для него легенда, склад создается в связи с грядущим расширением русского присутствия на Шпицбергене.

— Неприятный купчишка — произнес Покровский, рассматривая обладателя острых пронзительных глаз смотревших на него с фото.

— Мне он тоже не понравился, но заменить его некем. Желающих ехать в Баренцбург как вы догадываетесь не очень много. Следуя теории Ломброзо, можно предположить склонность к казнокрадству и прочим аферам, что проверяется нужными органами. И вот ваша правая рука, радист Журавлев Никифор Сергеевич. Едет вместе с вами на ледоколе 'Святогор' вместе с мощной радиостанцией, которая обеспечит вам связь не только с Мурманском и Архангельском, но и с Петроградом и Москвой.

Щукин положил фотографию молодого остроносого человека с плотно прижатыми ушами.

— Это наш человек. Состоит у нас на связи более двух лет, исполнителен, в порочащих связях замечен не был, однако полностью положиться на него не могу. Сами понимаете специфику нашей работы — генерал дал Покровскому несколько секунд, чтобы лучше рассмотреть представленных ему людей, а затем решительно убрал их со стола.

— Вот вся ваша королевская рать, в которой вы являетесь главным связующим звеном. Согласно декрету правительства, вам даны широкие полномочия, вплоть до ведения следственных действий, проведения судебных разбирательств и вынесения приговора на ваше усмотрение и ответственность.

— Очень жестко, в последствие могут возникнуть неприятности — помня свои прошлые шишки, сказал Покровский, но Щукин решительно покачал головой.

— Нет, суд и следствия включены по моему настоянию и я уверен, что вы с должной осторожностью распорядитесь документом, чья суть 'То, что сделано подателем, сделано по моему решению и на благо государства' — перефразировал Дюма генерал и сделал знак девушке повторить заказ.

— Как, разве это не все?

— По 'Арктикуголь' все, но я хотел бы обсудить с вами ещё один вопрос относительно Маньчжурии.

— Я так и знал — с горестным укором вздохнул Покровский, но генерал пропустил его вздох мимо ушей.

— Вопрос состоит в том, что мне нужен опытный и решительный человек, который приложит все силы, чтобы полностью выполнить данный ему приказ. Не скрою, что на это дело я планировал вас, но как видите, возобладала иная точка зрения, и я хотел поговорить о, хорошо вам известном офицере Константине Рокоссовском. Вы с ним действовали в Синьцзяне и по вашей аттестации, он был направлен в Харбин, где хорошо проявил в маньчжурских событиях прошлого года. Генерал Зайончковский очень доволен им и представил его к внеочередному повышению в звании, к капитану. Министерские кадровики запротивились, но Андрей Медардович своей властью все-таки пробил их костное упрямство.

— Так, что вам нужно от меня, после столь блистательной характеристики?

— Вы хорошо знаете капитана Рокоссовского и мне нужно получить то вас исчерпывающий ответ относительно его исполнительности к полученному сверху приказу — сделал паузу Щукин и полковник прекрасно понял, о чем он умолчал.

— Надеюсь, то, что вы собираетесь поручить капитану, не будет выходить за рамки чести и достоинства офицера?

— Конечно, нет — быстро заверил Щукин Алексея Михайловича. — Вся особенность заключается в том, что задание, которое ему будет предложено, имеет определенную сложность, связанную с территориальностью театра его действий. Как вы знаете, на севере Маньчжурии нам принадлежит только железнодорожное полотно, станции, город Харбин и прилегающие к полотну земли на расстоянии десяти метров, все остальное китайская территория. Наши противники, китайские хунхузы и стоящие за ними японцы беззастенчиво пользуются этим, особенно после прошлогоднего конфликта.

По понятным причинам, я не могу посвящать вас во все детали плана предстоящей операции. Скажу только одно, нужно будет действовать на территории сопредельного государства и действовать так, чтобы потом никто не мог связать эти действия с нами. В противном случае мы дадим хорошие козыри в руки наших противников, в первую очередь японцев и англичан.

— Понятно, — недовольно поморщился Покровский, всей душой не любивший закулисные игры военной разведки. — Насколько важна эта операция для нашего положения в Маньчжурии?

— Очень важна. Если все случиться, так как мы планируем, Харбин и все наши приграничные земли получат год-другой спокойной жизни, а это очень важно. Поверьте на слово, сильно задрали китайские бандиты наше население не только на КВЖД, но и в Приамурье, и в Приморье, а войска применить мы не можем. Стоящие за Чжан Цзолинем японцы только и ждут повода, чтобы обвинить нас в агрессии и ввести в южную Маньчжурию свои войска.

— Если проблема стоит так остро, то почему вам так нужен капитан Рокоссовский? По-моему любой офицер из Маньчжурского пограничного корпуса с радостью возьмется за выполнение задания, если это принесет Харбину спокойную жизнь? — удивился Покровский, но генерал, лишь усмехнулся ему в ответ.

— В том-то и дело, Алексей Михайлович, что не каждый. Мы разговаривали с двумя человеками и оба отказались принимать участие в операции, едва узнали о том, что действовать предстоит на сопредельной территории. Приказать им мы естественно не могли и чтобы ещё раз не нарваться на излишнюю щепетильность, а также сократить до минимума возможность утечки информации на сторону, мы занялись поиском стопроцентного варианта. Сначала таким вариантом были вы, затем капитан Рокоссовский, так что вы за него скажите — неторопливый доверительный тон разговора подразумевал возможность подумать, но Покровский ответил сразу.

— Тот поручик Рокоссовский, которого я знал, при получении столь ясного и исчерпывающего разъяснения, никогда бы не ушел в сторону, если можно спасти сотни человеческих жизней — решительно заявил полковник, глядя прямо в глаза собеседнику.

— Отличный ответ,— радостно улыбнулся Щукин, — очень надеюсь, что быстрый карьерный рост не испортили вашего бывшего подчиненного. Молодые люди с легкостью проходят огонь и воду, но спотыкаются на медных трубах славы.

— Во время нашей последней встречи он был именно тем, кого я знал по Восточному Туркестану и вряд ли за прошедший год он сильно изменился. Зная специфику вашей работы, вы можете передать ему от моего имени дружеский привет с надеждой на скорую встречу.

В знак благодарности Щукин кивнул головой, и словно оправдывая свою фамилию, моментально вцепился в Покровского мертвой хваткой.

— Раз уж мы перешли к передаче приветов, то хотел спросить, не помните ли вы этого человека — спросил Щукин и как заправский фокусник, буквально из воздуха, извлек фотографию молодого китайца в военной форме.

Покровскому хватило пары секунд, чтобы определить, что перед ним выпускник офицерской школы Вампу, но кто это конкретно, ему было трудно признать.

— Что-то знакомое, но никак не могу вспомнить — пожал плечами полковник, но Щукин не собирался отступать.

— А так? — он вновь буквально неоткуда достал второе фото, и на нем Покровский без труда узнал бородача сидевшего на коне.

— Это комиссар одной из китайских бригад Чжоу Эньлай, очень храбрый и толковый человек, к тому же довольно образованный. От него я впервые услышал, что вооруженные маузерами китайцы знают Вольтера и Дидро.

— Все правильно. Бывший генерал-майор революционных войск Гоминьдана. Вы о нем упоминали в своих рапортах о работе на юге Китая. Я взял это на заметку и постарался достать фотографию вашего знакомого.

— Для того чтобы точно знать кому передавать привет от господина Владимирова. Все ясно господин генерал — с явным разочарованием в голосе сказал Покровский, — а почему вы сказали, что бывший генерал-майор? Я, честно говоря, не знал, что он вообще выбился в генералы.

— Ему присвоили это звание незадолго перед событиями в Шанхае, так, что вы и не могли об этом знать. А уволили его из рядов Гоминьдана в феврале этого года, по причине его связей с коммунистами. Точнее с лидером КПК Мао Цзэдуном, не встречали такого? — в руке у Щукина появилась ещё одна фотография, но запечатленный на ней человек был решительно незнаком Покровскому. Он с одного взгляда определил чистую гражданскую принадлежность представленного ему индивидуума.

— Нет. Мы, знаете ли, Николай Григорьевич все по передовым там работали, в тылах крайне редко гостили. Трепотню, таких субъектов, нам слушать без надобностей.

— Прекрасно вас понимаю, и потому давайте вернемся к вашему знакомому. События в Шанхае стали для нас холодным душем, заставляющие нас по-новому посмотреть на события в Китае. Участвовать в китайских событиях, как вы сами понимаете, нас заставляют обстоятельства и государственные интересы. Пусти мы это дело на самотек, и мы получим такой антироссийский Китай, такого агрессивного соседа, какого никогда не имели у себя под боком со времени Чингисхана, созданного на английские, американские и японские деньги. Поэтому мы обязаны иметь своего милитариста в противовес японского или английского.

— Ставка была сделана на Сун Ятсена, но его внезапная смерть вывела в лидеры Чан Кайши, а это ещё тот прохвост, на подобия редиски. Сверху красный, а изнутри белый. Он конечно клянется и божится в преданности к России, но данные которыми мы располагаем говорят об обратном. Поэтому принято решение не ложить все яйца в одну корзину и расширенно искать новых союзников в Китае, одним из которых могут стать китайские коммунисты.

— Бог в помощь, но судя по фото того человека, что вы мне показывали, он мало чем отличается от Чан Кайши или прочего генерала милитариста. Тот же хитрый взгляд и неискренность в глазах — вынес свой вердикт Покровский.

— Да вы батенька физиономист — пошутил Щукин. — Ваш знакомый комиссар сейчас находится в городе Наньчан, провинции Цзянси.

— Знаю, бывал там. В Наньчан находится филиал торговца Никодима Петровича Гребешкова, насколько мне не изменяет память.

— Не изменяет, — подтвердил Щукин. — Именно к нему мы и собираемся отправить своего человека под видом торговца. Как вы понимаете, господин бывший генерал-майор читать кроме как по-китайски не умеет и почерка вашего не знает. Мне нужно нечто такое, что могли знать только вы вдвоем и подтвердит правдивость слов моего посланника.

Просьба генерала застала Покровского врасплох, но вскоре нашел выход.

— Передайте комиссару, что я часто вспоминаю тот мясной деликатес, которым он меня угостил в палатке под Ухань. Этого должно быть достаточно, так как никого из белых офицеров при этом не было, да и китайцев также мало присутствовало — с лукавой улыбкой произнес полковник.

— А что это за деликатес? Мой посланец должен знать.

— Это была изыскано приготовленная собака. Её приготовил один из бойцов Чжоу Эньлая — кореец — с невозмутимым лицом произнес Покровский.

— Большое спасибо, Алексей Михайлович, не смею вас больше задерживать. Извините, что забрал у вас больше обещанной пары минут. Служба — сдержанно произнес Щукин, и собеседники обменялись рукопожатиями.

— Я очень надеюсь, что если со мной что-либо случиться, вы позаботитесь о моей жене — сказал Покровский, выпуская руку генерала. Он пытливо смотрел в лицо собеседника, но у того не дрогнул ни один мускул.

— Не люблю говорить о грустных вещах с теми людьми, которых хорошо знаю и считаю за честь быть с ними знакомым. Эта не та тема, но если вам будет легче от этого, я обещаю сделать все, чтобы Наталья Николаевна и ваш ребенок имели достойный пансион содержания.

Генерал коротко кивнул головой на прощание и быстро покинул кафе. Впереди его ждали большие дела.

Документы того времени.

Выписка из постановления правительства от 18 марта 1928 года.

Признавая, что задача ликвидации неграмотности среди населения страны является одной из главнейших задач стоящей перед Российской республикой на данный момент, правительство постановило создать Всероссийскую комиссию по ликвидации неграмотности под председательством Луначарского Анатолия Васильевича.

В её задачу входит разработка в кратчайший срок с привлечением лучших специалистов страны программы по ликвидации такого огромного социального неравенства как неграмотность. Программа будет представлена на рассмотрение и утверждение правительства до июля месяца этого года, с тем, чтобы можно было приступить к борьбе с неграмотностью уже с сентября месяца.

Учитывая, что борьба с неграмотностью потребует траты значительных денежных средств, не предусмотренных бюджетом этого финансового года, поручить министру финансов, провести дополнительные изыскания и обеспечить выполнение программы комиссии в необходимом объеме.

Председатель правительства, премьер министр Г. Кржижановский

18 марта 1925 года.

Глава IV. Оружию подобает почет.

Темно синяя муха противно жужжала под потолком губернаторского кабинета, напоминая всем присутствующим, что весна уже давно вступила в свои права на территории русской колонии в Африке. Доставшийся России после окончания войны, кусочек бывших германских владений на Черном континенте, Того вот уже почти шесть лет находился под управлением первого губернатора заморских территорий — Михаиле Васильевиче Фрунзе.

Бывший революционер показал себя толковым администратором, сумевшим не только удержать на должном уровне полученное колониальное хозяйство, но и существенно прирастить его.

В первую очередь, Фрунзе расширил экспорт из африканской колонии, в виде местных экзотических продуктов, а также полезных ископаемых — алюминия, железа, хрома и фосфатов. При поддержке частного капитала губернатор расширил добычу местного сырья, на которое моментально нашелся покупатель. Присланные из России геологи обнаружили богатые запасы золота, разработка которых полностью перешла под руку государства.

Прибывшие в колонию драги и насосы уже приступили к действию и вскоре первая партия африканского золота, должна будет отправиться в далекую Московию. Для затевающего большие реформы премьеру Кржижановскому оно было бы очень кстати, и Кремль наградил своего губернатора орденом Владимира I степени. После этого, Фрунзе мог закрыться в своем кабинете и ничего не делать, но Михаил Васильевич был делан из иного теста.

Добившись одного успеха, он не собирался останавливаться на достигнутом рубеже. Расширив добычу ископаемых, губернатор намеривался его не просто вывозить, а перерабатывать, поскольку готовая продукция стоит дороже сырья. Столь смелый и нестандартный шаг требовал серьезных финансовых вложений и организаторские трудности, но все это нисколько не страшили Фрунзе.

Однако не только одними экономическими успехами мог похвастаться губернатор к концу первого квартала этого года. Смелыми, но очень расчетливыми действиями, он добился территориального увеличения русской колонии.

Все дело заключалось в том, что часть немецкого Тоголанда имело статус нейтральной территории. Соглашаясь на передачу немецких владений, англичане ловким манером урезали часть территории за счет района прилегающего к озеру Вольта. Перед самым прибытием Фрунзе, хитрые бриты, спровоцировали выступление негритянских вождей этого района.

Они отказались признавать над собой власть русского президента и между британским Золотым берегом и бывшим германским Тоголендом, образовалась буферная зона. На первых порах Фрунзе закрывал глаза на эту 'негритянскую демократию', но едва крепко встав на ноги, вернулся к этой проблеме.

В Африке вода практически на вес золота, так как именно она даете жизнь всему живому. В озеро Вольта впадали две реки, создавая огромный природный резервуар пресной воды, который сохранялся в жаркий и засушливый период времени года. Обладание даже частью этого стратегического запаса существенно меняло положение русской колонии, и губернатор Фрунзе действовал безотлагательно.

Теперь он, через свою агентуру спровоцировал беспорядки в поселении Хо, в результате которых пострадали фермерские хозяйства с преимущественно немецким населением. Весть об этом ещё не успела достичь пределов Аккры и Котона, а в мятежные районы уже была отправлена конная бригада Котовского.

Действуя в своем истинном стиле, комбриг колониальных войск захватил поселок. Все те, кто не был согласен с подобными действиями правой руки губернатора стали на голову ниже, а кто оказался проворнее этих несчастных, переправились на ту сторону озера.

Желая показать всем, что русская власть пришла в эти места всерьез и надолго, Котовский приказал построить казарму для гарнизона городка, по указу губернатора переименованный в Георгиевск. Кроме казарм, началось строительство церкви, а также вдоль реки, вытекавшей из озера Вольта и впадавшей в океан, были установлены пограничные столбы и конные разъезды. Французский и британский губернатор высказали недоумение и недовольство столь быстрым и бескомпромиссным решением этой проблемы, но Фрунзе пропустил всё их возмущенное лопотание мимо ушей. В данный момент он был как никогда крепок и силен, а сильный человек может многое себе позволить, без боязни быть наказанным.

Столь независимые действия российского губернатора ещё больше накалили обстановку вокруг проблемы Ниамея, в том году захваченного отрядом Нестора Махно. Французы из кожи лезли, чтобы доказать в этом деле след губернатора Фрунзе, но у них ничего не получалось. Михаил Васильевич твердо стоял на своем, что сбежавший с русской каторги анархист действует самостоятельно и официальные власти не могут нести ответственность за его поступки.

Хитрый Фрунзе предлагал помощь Ломе и Дакару в поимке беглеца, прекрасно зная, что ответ будет отрицательный. Обостренное чувство собственного достоинства не позволяло французам согласиться на присутствие на территории своей колонии иностранных войск. Для подавляющего большинства французов эти действия наносили оскорбление вооруженным силам республики, и считалось смертельным грехом.

Впрочем, присутствие русских бандитов на французской земле нисколько не мешало бюрократическим дебатам между различными ветвями власти относительно того, кто должен был смыть это грязное пятно по имени Махно, с синего мундира колониальных войск. Губернатор Французского Судана, сидящий в Бамако, твердил, что у него нет сил и возможности, бороться с русским анархистами, а губернатор французской Западной Африки находящийся в Дакаре, твердо стоял на том, что Ниамея не в его подчинении.

Проблема Махно не один раз обсуждалась в стенах парламента, но так и не была решена. У каждого из губернаторов были свои друзья и сторонники среди парламентариев, которые произносили одну пламенную речь за другой, но воз был там и поныне.

Неизвестно сколько бы шли эти обсуждения, если бы в парламент не пришла телеграмма от губернатора французской Дагомеи. В ней, при помощи ста пятидесяти слов, он описал захват Фрунзе земель у озера Вольта и горячо просил срочной помощи от ползучей русской экспансии.

— Сегодня это часть Того, а завтра французский Судан! — пророчил губернатор и его скорбный плач переполнил чашу терпения французских патриотов заседавших в парламенте. Увидев в действиях Махно угрозу целостности французских владений и явное унижение престижа отечественного оружия, позабыв прежние разногласия, они в едином порыве приняли обращение к президенту отдать приказ губернатору Дакара Карде отправить войска на помощь Бамако.

Недавно занявшему пост президента Франции Гастону Думергу для повышения своей популярности рядовых французов нужна была легкая и быстрая победа, и он услышал обращение парламентариев. Достав Большую Круглую Печать, Думерг сокрушил ею все бюрократические препятствия на пути справедливости и наказания дерзкого русского анархиста.

Придавленный столь весомым аргументом, губернатор Карде был вынужден отправить во Французский Судан бригадного генерала Брисака с двумя с половиной тысячью солдат. Однако содержание этого войска, было полностью возложено на ведомство губернатора Колиньи. Заморские властители хорошо умели считать каждый сантим, как собственной казны, так и казны соседей.

Бригадный генерал Франсуа Брисак не горел особым желанием тащиться почти через всю Африку ради того, чтобы наказать горстку мятежников захвативших Ниамею. На его взгляд было гораздо проще через специальных подручных устранить их главаря и на этом все это дело закончилось. Махно был белым и вряд ли бы кто-то из его сподвижников смог бы удержать в вокруг себя местное население, как это делал знаменитый анархист.

Это было так просто и ясно на уровне колонии, но у находившихся в Париже политиков были свои понимания решения этой задачи. Парламенту республики, как и его вооруженным силам, требовался почет и уважение сограждан, которое должно было им обеспечить сокрушительный разгром мятежных каторжников, бежавших из русской колонии.

Именно эти рассуждения легли в основу тактики выступившего в поход генерала Брисака. Решив, что всем его силам нет никакой необходимости гоняться за шайкой бандитов, он возложил эту ответственность на отряд майора Мориньи, в состав которого входило пятьсот кавалеристов.

Подвижный и не обремененный обозом, он мог легко исполнять роль ударного авангарда, а в случаи необходимости отойти на соединение к главным силам. Поэтому, едва достигнув Бамако, он разделил свое войско на две неравные части. На Ниамею двинулись кавалеристы Мориньи, а остальные силы остались в Бамако, к огромному неудовольствию местного губернатора.

Прихода французских войск ждали многие, но больше всех, их ждали главные организаторы и вдохновители эпопеи с Махно Фрунзе и Котовский. Последний, чудом, избежав пули наемного убийцы перепутавшего в темноте комбрига с его адъютантом, был самым решительным образом настроен на то, чтобы поквитаться со своим обидчикам по максимальной ставке.

Второй также хотел раздать накопившиеся долги своим негостеприимным соседям. Заранее предупрежденные из Москвы, они со всей ответственностью отнеслись к приходу генерала Брисака и предприняли все меры, чтобы отслеживать продвижение его войск.

Занимающийся этим делом Котовский регулярно докладывал губернатору о продвижении французов, вот и в этот день апреля, он явился к нему в кабинет для разговора.

— Господин бригадир Котовский — почтительно доложил губернатору секретарь, строго блюдя этикет. Хотя у Григория Ивановича имел свободный доступ к Фрунзе в любое время дня и ночи, но губернатор придирчиво требовал от секретаря исполнения порядка.

— Брисак все ещё находится в Бамако и о том, когда он его покинет нам пока неизвестно. Через своих людей я известил Махно о его прибытии во Французский Судан, но для достойной встречи гостей нужно что-нибудь конкретное. А с этим пока у нас негусто, одни предположения.

— Есть, кое-что конкретное, — загадочно усмехнулся Фрунзе. — Первыми против Махно двинется отряд кавалеристов под командование майора Мориньи, общей численностью в пятьсот человек. Вслед за ней, из-за проблем с обозами, с некоторой задержкой двинется и остальное французское воинство. Такая информация подойдет Махно?

На мгновение на лице комбрига застыло неподдельное изумление, после чего он забросал губернатора вопросами.

— Откуда ты это знаешь? Насколько можно этому доверять?

— Можно сказать, что от самого генерала Брисака, так сказать из первых уст.

— Ты шутишь?

— Нисколько. Вместе с Брисаком к Ниамее идут два парижских корреспондента Поль Нивель и Франциск Гийом, которые регулярно освещают на страницах своих изданий действия колониальных войск. Свои корреспонденции они отправляют по телеграфу старясь держать столичных читателей в курсе всех событий. Последнее из таких событий, была отправка отряда майора Мориньи в Сикасо, куда отправился господин Гийом, а его менее удачливый конкурент остался в Бамако с Брисаком. Об этом сообщила 'Националь' с громким заголовком 'Махно, трепещи!' — учтиво пояснил Фрунзе.

— Но разве можно верить на слово газетчикам? Они могут написать все что угодно, и с них не будет никакого спроса?

— Соврать они могут, принижая свои потери и увеличивая потери противника, с этим я полностью согласен. Могут восхвалять храбрость своих солдат и трусость солдат врага, это у них сплошь и рядом. Могут написать, что их славные войска одержали громкую победу при слабой поддержке союзников, с чем мы уже сталкивались, воюя с суданцами. Все это понятно и легко объяснимо. Куда труднее объяснить читателям ошибку в описании похода. Ведь корреспонденты находятся на острие событий, ведут репортах можно сказать с самой передовой и вдруг выясняется, что вместо Одессы отряд Брисака вышел к Херсону. Подобная ошибка может дорого стоить газете, утрата доверия читателя для них самая большая угроза.

— Ну а если это хитрая дезинформация для нас? Ты такой случай не допускаешь?

— Почему же, допускаю, но затевать такую хитрую игру против Махно, это все равно, что палить из пушки по воробьям. Посмотри сам, кто для них Нестор Махно? Главарь шайки беглых каторжников, держащий в страхе всю округу петли Нигера. Для его поимки и достойного наказания посланы французские войска, чтобы навести порядок, и укрепить пошатнувшийся авторитет метрополии. Затевать с ним хитрую игру при помощи газет, значит повышать его статус до уровня равноценного противника, а это французам совершенно не выгодно.

— И все равно я бы не стал доверять всему тому, что пишут в газетах. Уж слишком просто мы узнали о планах противника.

— Хорошо. Твои опасения можно легко развеять. Пусть Махно вышлет разведчиков в направлении к Сикасо и если французы действительно разделились — это быстро выясниться. Отряд в пятьсот человек трудно спрятать — предложил Фрунзе, и комбриг с ним согласился.

Полученные столь необычным образом сведения были доведены до сведения лидера нигерийских анархистов и вскоре, они получили свое подтверждение. Конные разъезды анархистов обнаружили отряд майора Мориньи именно там, где и предсказывал Фрунзе.

Более того, он, как и генерал Брисак считал своего противника примитивным грабителем, для борьбы с которым нет необходимости соблюдать все необходимые на войне предосторожности. Майор вел свой отряд по основной дороге к берегам Нигера, полностью проигнорировав иные пути движения. Также, Мориньи отказался выставлять боковые и передние походные заставы, посчитав это излишним делом.

— Незачем без особой нужды дробить наши силы. По данным нашей разведки, численность банды Махно не превышает сотни человек и этим все сказано — пояснил своим офицерам майор и все с ним согласились. Действительно, зачем распылять силы отряда, когда самый верный способ уничтожить беглого каторжника — это сокрушить его одним ударом крепкого кулака французской кавалерии.

Все эти действия Мориньи в значительной мере облегчили действия конной разведки анархистов, позволив им без помех наблюдать за перемещением его отряда. Умело держась на расстоянии от неторопливо едущих кавалеристов одетых в красные рейтузы и синие мундиры, анархисты не упускали их из виду ни на минуту. На всем протяжении пути от деревни Бороньи до переправы через Сахаб, Махно знал о своем противнике все, что ему было нужно знать.

Первая встреча беглых каторжников и крепкого французского кулака, произошла на берегах небольшой речки, которых в африканской саванне превеликое множество. Глубиной меньше чем грудь коня, Сахаб не представляла серьезной трудности для переправы. Обычно конные пересекали её, едва замочив вдетые в стремени сапоги, но из-за недавно прошедших дождей река несколько вышла из своего привычного русла и затопила часть прилегающего берега.

Когда отряд Мориньи подошел к Сахаб, вода уже ушла. Река вернулась в свое прежнее лоно, но жаркое африканское солнце ещё не успело высушить затопленную землю. Оба берега реки представляли собой топкое болотце, где копыта коней застревали, а у спрыгнувшего с лошади кавалериста моментально разъезжались ноги.

Столкнувшись со столь неприятным сюрпризом местной природы, французы начали осторожно переправляться на противоположный берег, совершенно не подозревая, что там их ждала засада Махно. Когда первые всадники достигли средины реки, укрывшиеся среди зеленых кустов анархисты, открыли огонь.

Общая численность находившихся в засаде стрелков не превышала семнадцати человек. Первыми по врагу ударили одиннадцать человек вооруженные русскими трехлинейками. Каждая выпущенная из винтовки пуля по огромной толпе всадников находила свою цель, но не они были главными звездами этого боя. Бал правили ручные пулеметы 'Томпсона', что в два счета выкосили передние ряды французской кавалерии.

Находясь на флангах махновской засады, они образовали открытый угол смерти, безжалостно делившего солдат Третьей республики на мертвых и живых. С громкими криками в речные воды подали раненые и убитые, напуганные и те, кто сохранил разум и честь, но не мог сделать в возникшей вокруг них смертельной давке.

Удар по отряду был нанесен столь неожиданно и коварно, что на первых порах в отряде возникла паника. Беспомощное положение и со свистом несущиеся с того берега очереди свинца, способно сильно потревожить психику любого человека. Как бы ты не был он готов к различным неожиданностям, достойно противостоять им на первых минутах крайне сложно.

По этой причине, первые десять минут боя, майор Мориньи был занят тем, что отчаянно боролся за наведения порядка вверенном ему отряде. Где криком, где кулаком и стеком, он сумел привести в чувство своих кавалеристов, на которых в большей мере повлияли не выстрелы махновцев, а вид убитых товарищей и невозможность быстро атаковать противника.

Приказав части отряда спешиться и связать противника огневым контактом, майор приказал первому лейтенанту Фурье взять семьдесят человек и, перейдя реку выше по течению атаковать засаду с фланга.

— Идите и заткните рот хотя бы одному из этих чертовых пулеметов — зло бросил лейтенанту Мориньи и тот браво вскинул к каскетке руку.

Из-за топкого берега, Фурье не смог быстро выполнить майора и его действия не остались незамеченными для анархистов. Когда лейтенант переправился на противоположный берег и поскакал на врага, его наступательный порыв остудила очередь пулемета, успевшего к этому времени переменить свою позицию. При поддержке двух метателей гранат, пулеметчик сумел убедить Фурье временно отказаться от своих наступательных намерений.

Раздосадованный Мориньи отдал приказ своему заместителю капитану Макрону переправиться через реку ниже по течению и взять русскую засаду в клещи, но махновцы не стали дожидаться этого. Едва отбив нападение всадников Фурье, они оставили свои позиции и, вскочив на коней, обратились в бегство.

Увидав подобные действия своих врагов, лейтенант Фурье немедленно бросился преследовать противника, нанесшего его отряду так много потерь. С громкими криками жаждавшие скорого отмщения, французы скакали вслед махновцам в полной уверенности, что те не уйдут от них. Медленно, но верно, они сокращали дистанцию между собой и темными от пота спинами скачущего во весь галоп противником.

Не замечая ничего вокруг кроме своей цели, отряд лейтенанта вышел прямо на новую засаду, притаившуюся среди зеленых красот Сахели. Это вновь там было два пулемета, но на этот раз станковых.

С беспощадной жестокостью их тугие струи принялись сокращать число кавалеристов, что с обнаженными клинками надеялись свершить свое правосудие над беглыми каторжниками. Ещё минуты назад они уверенно мчались вперед и вдруг, со всего маха напоролись на огневой заслон противника. Въехали в ужасную какофонию, состоящую из грохочущего стрекота пулеметов, звонкого лая револьверов, дружных залпов винтовочных выстрелов и все это время от времени заглушалось разрывами гранат.

Те, кого эта смертоносная феерия не смела с седла и не бросила на каменистую землю вместе с их сраженными конями. Кто все-таки успел вовремя развернуть своих разгоряченных скачкой скакунов и, заглянув в страшный лик смерти, бросился от неё бежать, на всю жизнь запомнил свист казацких сабель, и истошные крики тех на кого они обрушились.

Отрубленные головы и располосованные надвое тела, лежали вдоль всего пути преследования махновцами бегущего противника. Всего пятнадцати всадникам удалось благополучно добраться до Сахаб, остальные навечно остались лежать на пыльной дороге, ведущей к Ниамеи.

Число спасшихся французов могло ещё сократиться, но к этому моменту в дело вступил отряд капитана Макрона, благополучно переправившегося через Сахаб. Едва увидев скачущих во весь опор беглецов, капитан, не раздумывая ни минуты, бросился наперерез махновцам и заставил их ретироваться махновцев.

Увидев, что осталось от отряда лейтенанта Фурье, Макрон пришел в бешенство. Гнев залил красной краской его лицо, он бросился в погоню, приказав сержанту Жюно доложить майору Мориньи о судьбе своего отряда.

Имея, в своем распоряжении сто тридцать пять человек против сорока двух всадников врага, он был твердо уверен в успехе дела. Его нисколько не смутил тот урок, что был преподан отряду на берегу реки и то ужас, о котором ему рассказали беглецы. Твердо веря в то, что третьей засады противника не будет, он уверенно вел своих солдат в след убегающим махновцам.

Вовремя заметив груды павших тел, он изменил направление движения и обошел место второй засады с двух сторон. Зная о наличие у противника пулеметов, французы в любой момент ожидали наткнуться на свинцовый дождь, но этого не произошло. Сделав свое коварное дело и нанеся урон, враг вновь отступил на восток.

Наличие у противника пулеметов, составлявших серьезную обузу для конных, вселяло в сердце капитана надежду, что на этот раз он обязательно настигнет врага и поквитается с ним. Надежды капитана Макрона оправдались, его отряд действительно вскоре нагнал отступающих махновцев, но поквитаться с ним не удалось.

Главной причиной помешавшей Макрону осуществить свои намерения вновь оказались пулеметы, установленные на повозках. Тихоходные по сравнению с резвыми всадниками, они казалось, были легкой добычей для кавалерии, но это только казалось. Французы несколько раз пытались атаковать врага, но каждый раз неудачно. Три человека находившиеся в повозке не считая возничего, каждый раз заставляли французов ретироваться, удачно дополняя пулеметный огонь с метанием гранат.

Единственный раз удача улыбнулась всадникам Макрона. Случайная пуля угодила в голову одному из возниц и потерявшая управление повозка съехала с дороги и перевернулась. С огромным остервенением подскочившие французы принялись рубить саблями своих врагов, но их торжество было преждевременным. Все трое русских каторжников погибли, но перед этим один из них подорвал гранатой себя и напавших на него кавалеристов.

Итоги боя у переправы через Сахаб, глубоко опечалили майора Мориньи. В это день, он потерял убитыми и ранеными сто восемнадцать человек, отчего ему было впору повторить легендарные слова царя Пирра, сказанные им после битве при Аускуле: — Ещё одна такая победа, и я останусь без войска!

Впрочем, командир французского авангарда не испытывал сильного сомнения в том, что делать дальше. Следуя другому легендарному изречению одного из французских королей 'На войне, как на войне', утром следующего дня майор продолжил движение.

Теперь все походные заставы были выставлены, но серьезной необходимости в них уже не было. Махно точно знал численность отряда противника, направление его движения, а также манеру боя его командира. Сняв все сливки с тактики ударов из засад, и избегая прямых столкновений с превосходящим по численности врагом, он перешел к тактике ночного боя.

Суть её заключалась в нанесении по вставшему на ночевку противнику молниеносного удара и быстрого отхода под мраком ночи, пока он не успел собраться для ответного удара.

Всю прелесть новой тактики русских анархистов, французы ощутили на себе уже следующей ночью. Тогда, подкравшиеся под покровом темноты каторжники сняли двух часовых и с громкими криками 'Махно! Махно!' подожгли стоящие с краю лагеря палатки.

Когда спасаясь от огня из них стали выбегать люди, стоявшие поодаль анархисты, открыли по ним огонь, чем ещё больше усилили панику среди французов. Дав несколько залпов по мечущимся среди языков пламени людям, мятежные каторжники отступили в ночную тьму незадолго до того, как вскочившие на коней французы бросились на защиту своего лагеря.

Свет уходящей луны позволил трехцветным кавалеристам организовать преследование стремительно отступающего противника, но продлилось оно недолго. Точно рассчитав злость потревоженного врага, их жажду скорейшего возмездия и плохую освещенность, Махно вновь организовал пулеметную засаду, и удача опять была на его стороне.

Пулеметные очереди 'Томпсонов' играючи уменьшили число преследователей на шесть человек и кавалеристы Мориньи были вынуждены остановиться. Спешившись, они завязали перестрелку с русскими анархистами, одновременно послав в лагерь гонцов за подкреплением и факелами. К этому времени темные облака закрыли угасающий серп луны, и наступила полная темнота.

Постреляв несколько минут, махновцы благополучно отступили под темным покровом ночи и французы не рискнули преследовать их. Очень могло быть, что это была очередная хитрая уловка Махно и через сто метров французов не ждали притаившиеся под кустами пулеметы.

Интенсивно постреляв в след уходящему неприятелю, конники остались ждать главные силы отряда с многочисленными факелами, к приходу которых проводить преследование было глупо и, подобрав тела павших, французы вернулись в лагерь.

Общий урон ночного нападения махновцев был весьма скромен. Убитыми и ранеными отряд майора Мориньи потерял всего двенадцать человек, но в гораздо больше степени было нарушено душевное состояние членов отряда. Хорошо осознавая свое численное превосходство над противником, французы стали с опаской относиться к наступлению ночи, когда коварные бунтовщики могли нанести удар по лагерю.

Сделав нужные выводы из событий ночи, при разбивке нового лагеря, майор приказал удвоить караулы и развести по всему периметру лагеря костры. Находясь по ту сторону огня, часовые были невидимы противнику, а сами могли свободно контролировать все подступы к месту своей стоянки.

Ход был разумный и правильный, но при этом, он имел свои недостатки. Время от времени в костры нужно было подбрасывать хворост и в этот момент часовые были хорошо видны стороннему наблюдателю. Кроме этого, в подавляющем своем числе, французы являлись заядлыми курильщиками и огоньки их сигарет и зажженных спичек были хорошо видны на большом расстоянии.

В том, что притаившийся во тьме противник хорошо стреляет, французы убедились уже следующей ночью, когда приблизившийся к лагерю десяток верховых открыл по часовым огонь. То здесь, то там, из окружавшего лагерь мрака неслись единичные выстрелы, почти каждый попавший в свою цель.

Обозленные солдаты с остервенением палили в ночь из своих винтовок, но без какого-либо видимого успеха. Также безрезультатно закончился выезд из лагеря отряда конные с факелами в руках. Потревоживших сон французов махновцев уже след простыл, а вести преследование в ночи, даже при свете факелов, кавалеристы не решились. Слишком горьки был воспоминания от недавних встреч с пулеметными засадами противника.

Прошло около двух часов, прежде чем потревоженный бивак стал забываться тревожным сном, но как оказалось ненадолго. Убедившись, что погони нет, посланные Махно стрелки вернулись к французскому лагерю, сделав небольшую петлю.

На этот раз они не стали дожидаться, когда часовые подойдут к кострам с новой порцией хвороста. Главной целью стрелков стали зажженные спички или сигареты хорошо различимые в ночной тьме укутавшей лагерь отряда Мориньи.

Выждав удобный момент, махновцы дали залп из винтовок, и вскочив на коней, растворились во мраке ночи. На этот раз, жертвой их стрельбы стал капитан Макрон, решивший проверить несение караульной службы. Подойдя к часовому, он зажег спичку и закурил сигарету, которая стала последней в его жизни.

Две пули разом оборвали жизнь молодого капитана, пренебрегшего основами маскировки и подставившего под вражеские выстрелы ещё и жизнь часового.

Гибель капитана с новой силой всколыхнула, осевшую было ярость в душах гордых французов. Без всякого приказа, около сотни человек вскочили на коней и, разгоняя ночной мрак светом факелов, бросились в погоню.

Сводящее с ума чувство мести толкала их вперед. С саблей в одной руке и факелом в другой, смело, они скакали по дороге не боя, что в любой момент из отступавшей перед ними тьмы ударят пулеметные очереди. Охваченные ярость, кавалеристы Мориньи были готовы наступать и наступать, лишь бы наказать зарвавшегося противника.

Поддавшись праведному гневу, французы несколько утратили осторожность, за что неминуемо поплатились. Коварных пулеметных засад на них пути не оказалось, но была тонкая веревка натянутая поперек дороги. Скакавшие пусть и не на всем скаку кавалеристы смели её не глядя, за что немедленно поплатились, ибо веревка была соединена с гранатой.

Раздавшийся взрыв не столько сократил число преследователей, сколько сбил их наступательный порыв. Пока у сбившихся в кучу людей прошел страх, пока они разобрались, что случилось и, оказав помощь раненым, смогли продолжить свой путь, преследовать врага уже не было никакого смысла. Темп преследования серьезно упал. Всадники не столько скакали вслед стрелкам противника, сколько напряженно всматривались в черную темень, заступившую им дорогу.

Единственным выходом, в сложившемся положении позволявшим не уронить честь французских вооруженных сил был выстрел на удачу, чем кавалеристы с радостью воспользовались. Опустошив свои седельные сумки от части патронов, они развернули своих коней с чувством выполненного долга.

Стоит ли говорить, что события этой ночи заметно подточили уверенность французов в своих силах. Об этом не говорилось открыто, но рядовые кавалеристы уже шептались между собой. В том, что им противостоит не просто беглая шайка каторжников, а опытный и умеющий воевать в здешних условиях противник, французы убедились днем следующего дня.

Двигавшийся впереди разъезд разведчиков заметил неподвижное тело, одетое в красные штаны и синий мундир лежавшее прямо у обочины дороги. При более близком рассмотрении, разведчики опознали сержанта Тибо, пропавшего прошлой ночью, во время нападения махновцев на лагерь.

Засохшая на груди кровь и немигающий взгляд сержанта говорили о том, что он мертв и мертв уже давно. Спешившиеся солдаты попытались поднять тело погибшего товарища и в этот момент, раздался страшной силы взрыв.

Спрятанная под телом Тибо самодельная адская бомба, начиненная рублеными кусками металла, разнесла в клочья оказавшихся рядом с местом взрыва двух солдат и ещё ранила двенадцать человек.

Столь изощренное коварство страшно обозлило французов. Будь у них хоть один пленный мятежник, участь его была бы незавидной, но к сожалению для славных воинов Третьей республики их в наличии не было. Поэтому весь гнев, они вылили на спины и головы тех немногочисленных чернокожих африканцев, что сопровождали отряд Мориньи в качестве проводников и помощников.

Если белый господин бьет черного слугу, значит он бьет его за дело и с этим следует смириться. Триста лет испанцы, португальцы, немцы, голландцы, французы и англичане вдалбливал его в головы своих черных слуг и рабов, и оно прочно осело в сознание африканцев. В подавляющем большинстве негритянского население признавало это табу, написанное кровью и слезами, но появление в Африке белых воюющих с другими белыми поставило его под сильное сомнение. Оказалось, что одного белого господина можно убить с согласия другого белого господина и тебе за это ничего не будет.

Следующая ночь преподнесла кавалеристам Мориньи очередной неприятный сюрприз, на это раз в виде черной измены их проводников. Ровно в полночь, стоявшие у северного въезда в лагерь часовые были обстреляны мятежными каторжниками. Стрелял не один и не два человека, а минимум десять и их действия были поддержаны огнем одного ручного пулемета.

Возникла суматоха, но благодаря прозорливым действиям майора Мориньи паники удалось избежать. Ожидая возможного нападения махновцев, он приказал двадцати солдатам быть готовыми к отражению ночного нападения противника. Все они спали вполглаза, не раздеваясь, и когда раздались первые выстрелы, бросились отражать нападение врага.

Быстро сориентировавшись в обстановке, они стали дружно отвечать огнем на огонь и, по словам стрелков, они имели определенный успех. Были ли со стороны противника убитые неизвестно, но утром на месте схватки были обнаружены следы крови.

Контрдействия кавалеристов позволили в определенной мере нейтрализовали эффект внезапности, но враг противостоявший французам был опытен и изобретателен. Пока внимание кавалеристов было приковано к одному месту, махновцы атаковали их лагерь с другого края.

С громкими криками: 'Махно! Махно!' другой отряд каторжников приблизился к лагерю с юга и стал обстреливать его из винтовок и ружей.

Появление новой угрозы всколыхнуло, угасшие было угольки страха и опасения перед притаившимся в ночи коварным врагом. Притухшая было паника, вспыхнула с большей силой и под прикрытием возникшей неразберихи, чернокожие проводники покинули французский лагерь.

Бегство негров очень встревожило майора Мориньи. Это был очень опасный симптом, который мог серьезно осложнить как дальнейшее продвижение отряда, так и его сосуществование с местными африканцами. Майор с большим опасением ждал дальнейшего развития событий, но ничего не произошло. За время дневного перехода к селению Тандола ничего не произошло. Махно не было видно, а встретившие отряд туземцы привычно склоняли головы перед белыми господами, изъявляя им свою покорность.

Староста деревни Мбала радушно принял отряд Мориньи, предоставив солдатам удобное место для ночлега, а коням лучший в этих местах фураж. Кроме этого, он предоставил майору двух проводников, хорошо знающих дорогу к Ниамее.

Отряд простоял в деревне ровно сутки, после чего двинулся на восток, уже не столь решительно как прежде. Уверенность в своих силах у трехцветных кавалеристов заметно поубавилась, несмотря на их численное превосходство над противником.

Наступившую ночь, весь отряд встретил как тяжелое испытание, а не как возможность отдохнуть после трудного перехода. Усиленные караульные посты, не отрывая взгляда от ночной тьмы, напряженно всматривались по ту сторону костров в ожидании нападения махновцев. Никто из французов и те, кто был отряжен в отряд прикрытия и те, кто туда не попал, спали, не раздеваясь, готовые в любой момент выскочить ил палатки и дать врагу отпор.

Все ждали новой каверзы со стороны каторжников, но её не было. Ни один выстрел, ни один выкрик вражеского воина не потревожил сумраки ночи до самого рассвета, вопреки всем ожиданиям измученных французов.

Беглые каторжники взяли реванш на следующем привале отряда, да ещё какой. Ближе к полуночи лагерь французов потряс взрыв сначала одной, затем другой гранаты.

К счастью для подчиненных Мориньи ни одна из них не попала в походные палатки, а разорвалась невдалеке от них, убив одного и ранив троих их обитателей. Застигнутые врасплох часовые немедленно открыли ответный огонь, пытаясь достать неведомого метателя гранат, сумевшего так далеко метнуть бомбу за линию костров.

Караульные и пришедшая им на помощь подмога, с замиранием сердца ждали ответных выстрелов, которые помогли бы им определить местоположение врага, но их не было. Вместо привычных залпов из винтовок или пулеметной очереди, ночь ответила коварным молчанием, которое впрочем, долго не продлилось.

Прошло чуть больше пяти минут и на скопившихся у огня людей, вновь упали две гранаты, причинившие на этот раз больший ущерб. И вновь, ни один глаз не заметил наличие противника, несмотря на его явное присутствие. В черном мраке, окружавший лагерь плотным кольцом ничего не было видно. Несколько человек перед самыми взрывами услышали легкий свист падающей бомбы, но сам метатель оставался невидимым.

Разъяренные французы, схватили факелы и, позабыв обо всем, бросились, вперед намериваясь во, чтобы то ни стало найти зловредного метателя гранат, но все было напрасно. Продвинувшись на сто шагов вперед, они так никого и не нашли на ком можно было выместить свою злобу.

И вновь, черное покрывало ночи приняло на себя гневные выстрелы солдат майора Мориньи, и вновь они остались без ответа.

Впрочем, ответ был. Едва только стрелки опустошили магазины своих винтовок, и крепко сжимая их руками, двинулись в обратном направлении, оставленный ими лагерь потряс новый взрыв. На этот раз одиночный, но гораздо сильнее по своей мощи и более удачный, судя по крикам.

В этот раз Фортуна действительно улыбнулась невидимому метателю. Брошенная им самодельная бомба упала рядом с одной из палаток, где ночевали офицеры отряда. Взрывом был убит наповал лейтенант Ожеро и многочисленными железными обрезками серьезно ранен капитан Нуаре. Кроме них было ранено несколько лошадей привязанных вблизи злосчастной палатки.

И вновь никто не видел злокозненного метателя гранат, а бросившиеся на его поиски солдаты так ничего и никого не нашли. И вновь были выстрелы на удачу, так и не породившие долгожданного ответа.

Едва только расцвело, как опытные следопыты бросились на поиск следов загадочного невидимки. Вскоре они обнаружили подтверждение присутствия махновцев вблизи лагеря, но они так и не пролили свет на ночное происшествие. Обнаруженные следы наглядно свидетельствовали, что каторжники не приближались к лагерю и физически не могли бросать гранаты в сторону французов.

Это открытие породило твердое убеждение, что махновцам помогают темные силы, хотя ларчик очень просто открывался. Хитрая на выдумку голь, использовала против французов в качестве метателей гранат большого самодельного воздушного змея.

Запущенный в небо он мог свободно поднять в небо две гранаты, которые после наведения на хорошо видимую в ночи цель, сбрасывались подергиванием бечевки. Точность бомбометания оставляла желать лучшего, но невысокий материальный ущерб, вдвое перекрывался душевными потерями французов, которым теперь под каждым кустом виделся притаившийся черт по имени Махно.

Возможно, со временем майор Мориньи смог бы разгадать тайну таинственного метателя, но на него обрушились новые беды. Утром следующего дня в отряде пало сразу шесть лошадей и заболело двое солдат. В течение дня число павших лошадей увеличилось до тринадцати, а к вечеру уже равняло двадцати двум, при пятерых заболевших.

Что стало причиной смерти лошадей, точно определить было невозможно, но за этим явно стояла злая воля. Знающие кавалеристы в один голос утверждали, что они были отравлены медленно действующим ядом, подмешанным им в корм или в воду. Мориньи больше склонялся к версии, что отрава была дана животным в деревне Тандола. В пользу этого говорило то, что во время ночной бомбардировки лагеря из него странным образом пропали проводники данные майору старостой Мбала.

Возможно, причиной падежа лошадей стала вода, которой кавалеристы поили из дорожного колодца, а проводники просто испугались взрывов из ниоткуда и бежали от греха подальше. Все это майор Мориньи изложил в своем послании генерала Брисаку, обосновывая свое решение, прекратит движение к Нигеру и дожидаться прихода основных сил. Легкая прогулка к берегам Нигера откладывалась.

Документы того времени.

Из сообщения собственного корреспондента 'Известий' Льва Рубашкина из Варшавы от 14 мая 1925 года.

Утром 12 мая этого года министр обороны Польской республики генерал Эдвард Рыдз обратился к польскому народу с заявлением о необходимости санации государства от вредоносной деятельности нынешнего правительства президента Войцеховского, погрязшего в коррупции и пренебрежении интересов страны. Генерал предложил президенту добровольно подать в отставку со своего поста до полудня 12 мая. В случаи отказа, по истечению обозначенного срока, вся власть в стране переходила в руки Временного комитета во главе с министром обороны.

Станислав Войцеховский отказался подчиниться требованиям генерала Рыдзя об отставке и призвал поляков выступить на защиты власти с оружием в руках. Одновременно с этим, президент объявил о смещении Рыдзя с поста министра обороны и назначил на этот пост генерала Сосницкого. В стране объявлено чрезвычайное положение, закрыты все государственные учреждения, банки и биржи. Все иностранные посольства в столице взяты под усиленную охрану со стороны полиции, закрыты все границы.

В ответ на это, генерал Эдвард Рыдз двинул на Варшаву соединения 4-й пехотной дивизии генерала Козубка и кавалерийскую бригаду полковника Булака-Балаховича, которые на момент написания этих строк подошли к предместьям польской столицы. В самой Варшаве кроме оставшихся верными президенту полицейских и курсантов военных училищ столицы вооруженных сил нет. Из числа горожан решивших поддержать президента Войцеховского срочно формируются боевые дружины, получивших оружие из варшавского арсенала.

Корреспондент 'Известий' Лев Рубашкин.

Из сообщений газеты 'Санди Таймс' от 21 мая 1925 года.

Согласно телеграмме поступившей из Рио-де-Жанейро, знаменитый британский путешественник полковник Перси Фоссет пересек реку Шингу, юго-восточный приток Амазонки и приступил к поискам одного из древних затерянных городов в джунглях Бразилии. Вместе с Фоссетом в его экспедиции принимает участие его сын Джек Фоссет и Рэли Раймел. Полковник намерен в течение года пересечь джунгли Амазонки с запада на восток и завершить экспедицию, выйдя к городу Салвадор на побережье Атлантического океана. Мы внимательно следим за экспедицией полковника Фоссета.

Глава V. Вперед — к полюсу!

В том, что на Шпицбергене все совсем иначе, чем на материке, Покровский убедился с первых дней своего пребывания в Баренцбурге. И дело было не в том промозглом холоде, что, несмотря на теплое течение Гольфстрима, уверенно правил бал на архипелаге к моменту прибытия на него полковника. В первую очередь сказывалось оторванность от Большой земли, и любая совершенная ошибка обходилась по очень высокой цене.

Любой переступавший порог дома человек совершенно не знал, что его ждет за дверью. Солнце или мокрый снег, пронзительный ветер или плотный туман с видимостью не более трех метров, соседей норвежцев или белых медведей. Каждый, кто приехал в эти места, должен был быть готов к любой неожиданности, в любой момент. Север — был подобен жесткой классной даме, не давал никаких поблажек и строго прашивал за малейший промах, но Алексею Михайловичу, с первого шага повезло с людьми.

И были это не те доверенные люди, о которых ему говорил генерал Щукин. Никто из них не встретили полковника Покровского ни на пристани, ни в конторе, куда тот явился доложиться о прибытии. Все они были заняты своими делами, и встречать гостя с материка отправился завхоз Баренцбурга, Храпов Митрофан Харитонович.

Именно он помог полковнику определить прибывших с ним людей, пообещал помочь с разгрузкой и познакомил его с правилами быта русской полярной колонии. По одному ему известным приметам он предсказал скорое наступление тумана и чтобы не терять зря времени даром, предложил Алексею Михайловичу посмотреть место под будущее строительство.

Честно положа руку на сердце, вступившему на твердую землю полковнику очень хотелось отлежаться после своего морского путешествия, но деловитость собеседники и его открытость, заставило Покровского согласиться с его предложением.

С местом под склад и радиостанцию определились быстро, благо свободное место рядом с уже имеющимися складами и радиостанции имелось, но вот с площадкой для причальной мачты пришлось помучиться. Храпов предложил несколько вариантов, но по тем или иным причинам они не подходили Покровскому.

Неизвестно как долго бы продлились бы эти смотрины, пока завхоз напрямую спросил полковника, что ему надо и тот, плюнув на секретность, в общих чертах обрисовал собеседнику свою задачу.

— Причальную мачту для дирижаблей? Это на подобии той, что у норвегов в Кингс-беи была? — уточнил Храпов и уверенно махнул рукой в сторону противоположного берега залива. — Они её в прошлом году для американцев установили, но что-то нам не срослось и её разобрали.

— А сейчас она все ещё там? — моментально насторожился Покровский.

— Наверно — равнодушно пожал плечами Храпов, — сейчас в Кингс-беи ждут прилета каких-то специальных самолетов для исследования Арктики.

— Самолетов?

— Ну да, двух самолетов, мне об этом мой знакомый норвег рассказал.

— Но почему об этом в Москве ничего не знают, ни о самолетах, ни о мачте? — полковник требовательно посмотрел на Храпова, но тот ничуть не смутился.

— А кому это особенно надо? Управляющий шахтой Леденцов сидит, и дни считает до своего отъезда, а инженер Фунтиков занят выработкой угля на шахте и разработкой новых пластов. Им все эти летные дела не интересны — простодушно сказал завхоз и от этой простоты, у Покровского неприятно закрутило в животе.

— Как долго строили мачту ваши соседи?

— Честно говоря, не помню. Наверно где-то недели полторы — две — завхоз увидел напряженное лицо Покровского и стал его успокаивать. — Да вы не беспокойтесь, поставим мы это мачту и все остальное соорудим. К какому числу нужно сделать?

— К десятому маю все должно быть готово. Сделаете? — без запинки ответил полковник, оставляя по старой привычке, пять дней про запас.

— Сделаем, Алексей Михайлович. Сделаем, не сомневайтесь — заверил полковника Храпов и не соврал. Несмотря на снега и дожди, что часто посещали широту Баренцбурга, к назначенному Покровским дню, причальное сооружение было готово.

Появление полковника и его малой команды не осталось незамеченным по ту сторону залива, в Кингс-беи. Не прошло и двух дней как в Баренцбург, прибыл генеральный комиссар норвежского королевства Оле Квислинг, ненавязчиво поинтересовавшийся у Покровского о цели его прибытия на остров.

Следуя своей легенде, Алексей Михайлович заявил норвежскому представителю, что компания 'Арктикуголь' намерена расширить свое присутствие в Баренцбурге, и это было недалеко от правды. Такие планы действительно были и ледокол 'Святогор' привез часть оборудования для шахты.

Строгая воинская выправка и прибытие такого большого корабля как 'Святогор', породили некоторые подозрения у норвежца. Он принялся уточнять у Покровского некоторые детали его визита, но полковник не удостоил собеседника своими ответами. С холодной сдержанностью, он осведомился у собеседника, какую статью норвежско-российского договора о Шпицбергене нарушило намерение 'Арктикугля' увеличить добычу угля на острове.

— Насколько мне известно, обе наши страны имеют, равны права на разработку полезных ископаемых на Западном Шпицбергене или пока мой корабль плыл сюда из Мурманска, в большом мире что-то изменилось и на свои намерения мы должны получать разрешение в Кристиании?

— Нет, ничего не изменилось — выдавил из себя Квислинг, чем вызвал у полковника радужную улыбку.

— Мне очень было приятно с вами познакомиться, господин генеральный комиссар но, к сожалению, дела вынуждают меня оставить вас. Извините — полковник учтиво склонил голову и удалился. От столь недружественного поведения норвежец покрылся красными пятнами, но был вынужден проглотить 'гаф' полковника.

Новая встреча особоуполномоченного представителя Москвы и генерального комиссара состоялась через две недели, когда снятые по распоряжению Фунтикова рабочие с шахты завершали установку причальной мачты.

Прибыв в управление шахты, Квислинг стал настойчиво требовать от Леденцова немедленно прекратить строительство военного объекта на территории Шпицбергена, так как эти действия нарушают мирный между Норвегией и Россией.

Генеральный комиссар действовал уверенно, с нахрапом, пугая управляющего всевозможными карами. Неизвестно чем бы это все кончилось, но в кабинете быстро появился Покровский, специально вызванный Фунтиковым.

Со спокойным непроницаемым лицом, Алексей Михайлович выслушал длительные перечисления нарушений российской стороной всевозможных пунктов, параграфов и подпараграфов, которые перечисли ему норвежец. Когда же тот закончил свою обвинительную речь, полковник попросил уточнить, о каком военном объекте идет речь и, услышав ответ, откровенно удивился.

— Но ведь это причальная мачта для транспортного дирижабля, с помощью которого в Баренцбург будут доставлены необходимые грузы. Как видите, мы стараемся идти в ногу со временем, вслед за такими передовыми странами мира как Америка, Англия и Франция.

— Не проще ли было бы отправить в Мурманск ваш ледокол, который способен привезти втрое больше груза, чем любой дирижабль?

— Возможно, вы и правы, господин Квислинг, но я всего лишь маленький человек, который обязан выполнять приказы полученные свыше. Мне приказано соорудить причальную мачту для дирижабля — я сделал. А думать, что выгодно или не выгодно, мне за это деньги не платят — развел руками Покровский, чем ещё больше взбесил норвежца.

— Дирижабль — это в первую очередь военный летательный аппарат и его появление нал Шпицбергеном недопустимо! Это прямое нарушение договора между нашими странами и мы требуем немедленно демонтажа причальной мачты!

Слушая эти слова, полковник с большим трудом сдерживал себя, чтобы не напомнить Квислингу о норвежской причальной мачте в Кингс-беи, но никак не мог это сделать. Мачты на данный момент не было, и приведенный Покровским пример однозначно свидетельствовал бы, не в его пользу. Поэтому, он был вынужден прибегнуть к другому оружию — юридическому. Ведь не зря всю дорогу от Мурманска до Баренцбурга, он изучал договор по Шпицбергену.

— Согласно пункту пятому, параграфу второму, в случаи возникновения конфликтных вопросов между двумя сторонами, следует созвать консультативную комиссию, которая должна всесторонне рассмотреть возникший вопрос, и попытаться решить его. Если сторонам не удастся достигнуть взаимопонимания в разрешении вопроса, необходимо составить протокол разногласий, на основе которого будет создана специальная межгосударственная комиссия. В случаи если и эта комиссия не сможет прийти к согласию, то все материалы по делу должны быть направлены в секретариат Лиги Наций, которая определит место, время и состав трехсторонней комиссии по возникшему вопросу. При этом обе стороны конфликта должны проявлять уважение к интересам друг друга и воздерживаться от проявления каких-либо недружественных действий — Покровский сделал паузу в своей речи, приведшей норвежца в откровенное изумление. Господин генеральный комиссар не подозревал, что столкнется с таким знатоком договора.

Память не подвела полковника. Два дня назад, благодаря сведениям, полученным от завхоза Храпова, он специально освежил свои познания в разделе возможных конфликтов интересов по Шпицбергену и теперь монотонно и неторопливо бил по противнику, что называется 'из двух стволов'.

— Ваши требования о немедленно демонтаже причальной мачты подпадают под категорию недружественных действий, так как полностью игнорируют предписанные договором этапы разрешения возникшего конфликта интересов. Или вы сразу намерены обратиться в Лигу Наций? Если это так, то нам все равно придется составить протокол разногласий — полковник вопросительно посмотрел на собеседника, переживавшего не самый лучший момент своей жизни. Покрывшись красными пятнами то ли гнева, то ли стыда Квислинг был вынужден ретироваться.

— Вопрос, возникший в результате ваших действий непрост и чтобы ненароком, не наделать непростительных ошибок, я вынужден запросить инструкции из Кристиании.

— В таком случаи не смею вам мешать, господин генеральный комиссар — намек Покровский был очевиден и норвежец был вынужден откланяться.

Больше визитов официальных лиц с той стороны залива не последовало. Обращаться в Лигу Наций из-за причальной вышки норвежская сторона не стала, но нашла способ вставить палку в русское колесо. В Баренцбург перестали поступать сводки из единственной на острове метеостанции, что находилась в ведении норвежцев. При подписании договора о совместной деятельности на Шпицбергене, российская сторона не придавала большого значения метеорологии, рассчитывая на добрососедские отношения между двумя странами в этих суровых условиях. До поры до времени этот принцип работал, но разлетелся в прах, не выдержав испытания на прочность.

Отсутствие информации о погоде создавало серьезную угрозу для русской полярной экспедиции. Лететь в неизвестность наобум, значительно повышали шансы на неудачу, и положение нужно было срочно исправлять. Срочной телеграммой в Москву, полковник обрисовал сложившуюся ситуацию и затребовал прислать если не полноценную метеостанцию, то хотя бы специалиста метеоролога с приборами.

Впрочем, тревожный сигнал Покровского не застал врасплох руководившего экспедицией академика Обручева. Подбирая состав членов экспедиции, он специально зарезервировал место для метеоролога Константина Бурляева. Он не был обладателем громких титулов и наград, но имел большой опыт на Архангельской метеостанции и хорошо разбирался в погоде Севера.

Между тем стремительно набирала обороты пропагандистская машина по поводу предстоящей экспедиции на Северный полюс, как в Москве, так и по всей стране. Печатные органы и многочисленные радиоустановки, разбросанные по необъятным просторам России, рассказывали о намерении отечественных ученых достичь центра Арктики и установить там специальный обелиск.

Не прошло и месяца как вся страна знали имена семерых смельчаков, которым предстояло покорить Северный полюс. Первого мая 1925 года их торжественно принял в Кремле исполняющий обязанности президента Сталин, зачитавший сначала обращение к членам экспедиции президента России Алексеева, а затем от себя лично и от имени российского правительства пожелал им успехов в столь трудной, но очень важной для всего мирового сообщества экспедиции. После чего был дан обед.

Кроме академика Обручева, его заместителя Рудольфа Самойловича и метеоролога Бурляева, на обеде присутствовали и другие участники экспедиции; математик и географ Отто Шмидт, физик Сергей Вавилов и Франтишек Бегоунек. Чешского ученого включили в состав экспедиции, чтобы он своим участием подтвердил достоверность её действии и полученных результатов.

Ради того, чтобы ни у кого не было сомнения, что русская экспедиция летала на полюс, по личному предложению Сталина, в её состав был включен кинооператор Дзига Вертов. Ему было поручено создать кинохронику экспедиции, и он с радостью ухватился за выпавший ему шанс.

Вооружившись кинокамерой, Вертов снимал все, что он считал нужным для создания своего шедевра документального творчества. Обладая широкими полномочиями, он проходил в любые институты и учреждения ради получения интересных кадров. Даже будучи приглашенным в Кремль, Вертов не расставался со своей кинокамерой, умудрившись снять, не только начало торжественного мероприятия, но и собственный выход в качестве участника экспедиции.

Ради полноты картины, он настоял, чтобы дирижабль 'Россия' произвел взлет за сутки перед своим официальным стартом к полюсу. Как не сопротивлялся командир воздушного корабля Гуревич этому требованию кинорежиссера, после звонка из Москвы дирижабль послушно поднялся в воздух и пробыл в небе ровно столько, сколько было нужно Вертову.

Единственным местом, куда его не пустили с кинокамерой — были Горки. Выздоравливающий президент Алексеев изъявил желание познакомиться с членами полярной экспедиции и их тайно доставили в его подмосковную резиденцию. Глава государства действительно хорошо выглядел. Много спрашивал, шутил, но компетентные органы после консультации с врачами, выступили против присутствия на встрече кинооператора. Проявляя сдержанное благоразумие, они ограничились присутствием на встрече проверенного фотографа, сделавшего несколько общих снимков.

Торжественные проводы были назначены на 10 мая и собрали огромное количество людей. Тысячи человек пришли на один из московских аэродромов, чтобы проводить в дальний путь огромный белоснежный корабль с гордым именем 'Россия'. Многие с раннего утра занимали места у кромки летного поля, посреди которого стояла причальная мачта.

Ровно в десять часов, дирижабль величаво поднялся в небо и, совершив разворот, направился на север. На всем пути следования от Москвы до Мурманска через Петроград, радиостанция 'России' постоянно принимала десятки поздравлений по радио от радиолюбителей и официальных представителей тех городов, над которыми пролегал путь дирижабля.

Пролетая над Петроградом, с борта дирижабля был сброшен вымпел с письмом академика Обручева к Русскому Географическому обществу. Это был чисто символический жест, дань уважения и признательности к 'альма-матер', из стен которой вышли многочисленные исследовательские экспедиции, в том числе и полярные.

Из-за неблагоприятных погодных условий в районе Мурманска, было решено, не совершать остановки и следовать напрямик к Шпицбергену, где градус противостояния между российскими и норвежскими интересами энергично лез вверх.

Оказалось, что норвежцы запланировали на май месяц свою полярную экспедицию, под руководством знаменитого Амундсена. Покоритель Южного полюса, хотел добавить в свой список почетных трофеев и покорение Северного полюса. В отличие от своего знаменитого соотечественника Нансена, он решительно отказался от столь привычных для полярников лыж и собачьих упряжек, сделав ставку на авиацию.

Не исключая возможности существования в районе полюса открытого водного пространства, знаменитый норвежец из всех самолетов отдал предпочтение гидропланам. В Тромсе из Осло были срочно переправлены два 'Дорнье-Валь' с бортовыми номерами 24 и 25, на которых Амундсен с товарищами собирались покорить Северный полюс.

В многочисленных интервью, норвежский исследователь не скрывал своих намерений достичь полюса в мае месяце, но всячески уходил от вопросов журналистов сделает ли он это раньше русских. Полностью чужд личных амбиций, великий путешественник постоянно объяснял репортерам, что достижение полюса не терпит суеты.

— Мы отправимся к полюсу, когда все будет готово, ни минутой раньше — говорил он вновь и вновь, но падкие до сенсации газетчики не хотели этого слышать.

— Господин Амундсен, неужели вы допустите, что русские будут на Северном полюсе раньше вас!? — возмущенно вопрошали 'акулы пера' и каждый раз знаменитый норвежец стойко держал их удары. Покоритель Южного полюса, привыкший всегда действовать с открытым забралом, не желал участвовать в грязных играх.

Полярный рыцарь был также чист как льды на Северном полюсе, чего нельзя было сказать о чиновниках, радеющих за интересы государства. Не имея возможности, открыто помешать полету русского дирижабля через Шпицберген к полюсу, они попытались затруднить выполнение этой задачи в мелочах, порою игравших важные роли в условиях Севера.

Поскольку Шпицберген имел статус демилитаризованной территории, в договоре был пункт позволявший сторонам проводить ревизии складов с целью подтверждения отсутствия там запрещенного оружия. Воспользовавшись этим, норвежцы затеяли внезапную проверку складов Баренцбурга. Как не пытался Покровский ускорить этот процесс, генеральный комиссар Квислинг был непоколебим и делал все, не спеша и неторопливо, проверяя содержимое каждой коробки, бочки, ящика и ларя. Вся эта внезапная проверка парализовала строительство причальной мачты на целые сутки к радости норвегов и огорчению Покровского.

Правда эта история имела свою оборотную сторону. Видя откровенный саботаж со стороны соседей, рабочие шахты сами обратились к Покровскому с предложением перейти на круглосуточное, трехсменное строительство мачты, благо с освещением проблем не было.

Этот внезапный порыв, позволил закончить возведение мачты точно в обозначенный полковником срок, к огромной радости жителей Баренцбурга и огорчению Квислинга.

Видя нарастания негатива с той стороны залива, Покровский от греха подальше приказал выставить вооруженные караулы возле складов недавно обследованных норвежцами. Подобные приказы начальника, для жителей Севера, где двери домов никогда не запирались, казались дикими и непонятными, но как оказалось, полковник был прав.

Прямого нападения на имущество русской колонии не было, но на следующий день, охотники обнаружили следы неизвестных в районе складов с горючим.

— Шесть человек было. Постояли, посмотрели и ушли, испугались наших сторожей — уверенно прокомментировали Покровскому свои находки местные следопыты.

В ответ на скрытые действия соседей, полковник создал малую дружину численностью в восемь человек, которая стала методично, по периметру обходить окрестности поселка. На вопрос Квислинга о причинах подобных действий, Покровский любезно объяснил, что опасается появления белых медведей, у которых в этот период был брачный сезон.

Взбешенный его словами Квислинг отправил в столицу телеграмму с просьбой немедленно прислать боевой корабль для защиты интересов королевства на острове. Конфликт грозил выйти за рамки местного междусобойчика, но этого, слава богу, не случилось. Кристиании не был нужен открытый конфликт с Москвой перед полетом Амундсена.

Через сутки в Кингс-бей прилетели его гидросамолеты и после заправки горючим устремились к полюсу. Их отлет совпал с прибытием в Баренцбург 'России'. Затаив дыхание, горячие норвежские парни ждали, что злобные русские бросятся в погоню за славным Амундсеном. Но этого не произошло. Русский дирижабль простоял на приколе ровно сутки и только после этого, заправившись всем необходимым, поднялся в небо и принялся облетать окрестности Шпицбергена.

Подобные действия были обусловлены стремлением Обручева составить подробную карту острова и прилегающих к нему окрестностей. Руководя экспедицией, академик в первую очередь желал извлечь максимальную выгоду для науки из этого полета, а не устанавливать мировые рекорды.

В общей сложности полет продолжался более семи часов, после чего дирижабль благополучно в Баренцбург. Из-за сильного ветра 'Россия' не стала подниматься в воздух на следующий день, но потом с лихвой наверстала упущенное время. За шестьдесят два часа дирижабль долетел сначала до северного острова архипелага Новая Земля, затем взял курс на Северную Землю, чьё западное побережье он благополучно достиг, несмотря на сильный встречный ветер.

В течение всего полета проводились съемки специальной фотографической аппаратурой знаменитой фирмы Карл-Цейс полученной из Германии в качестве военной репарации. Немецкие специалисты сделали все, чтобы этим сложным процессом мог управлять любой человек, имевший у себя под руками инструкцию по применению аппаратуры. Все было просто, удобно и полковник Покровский с этим блестяще справился.

Нисколько не претендуя на лавры покорителя полюса, Алексей Михайлович попросил академика Обручева взять его в этот полет и тот не решился ему отказать.

С замиранием сердца смотрел военный комендант Баренцбурга как легко, и непринужденно уменьшались в размерах сначала поселковые постройки, затем окружавшие его холмы и горки, залив, а наконец и сам остров. Слева по борту остался маленький зловредный Кингс-бей и перед потрясенным полковником до самого горизонта раскинулись два изумительных по красоте океана.

Один из них был темного синего цвета и одного взгляда, хватало, чтобы понять, почему наши предки называли его 'Студеным морем'. С такой силой веяло холодом и стужей от его темной поверхности, по которой плыло малое количество белых льдин, что оказались на пути следования дирижабля. Другой океан, имел пронзительную светло-голубую окраску и вместо льдин по нему плавали белые облака.

С чисто детским любопытством, Алексей Михайлович наблюдал, как эти пушистые образования проплывали сначала совсем рядом с его иллюминатором, а затем под днищем дирижабля создавая иллюзорную картину комков снега. Ярко освещенные солнцем они пленяли глаза зрителей своим незабываемым первозданным видом, и только ветер, с силой перегонявший облака, несколько нарушал его статичность и величественность.

Впервые оказавшийся в небе на такой высоте, Покровский испытал двойное чувство гордости. С одной стороны он гордился тем, что ему удалось увидеть в этом удивительном полете. Настолько было необычным и захватывающее зрелище открывшейся ему небесной красоты. С другой стороны, он был необычайно горд от того, что все это он увидел благодаря человеческому гению, позволившему детям Земли оторваться от поверхности планеты и с легкостью заглянуть за прежде недоступную грань. При этом не просто заглянуть в замочную скважину божественного бытия, а посмотреть взглядом новосела, определявшего, где и что он здесь будет ставить.

Подобное чувство редко посещали людей того времени и прильнувший к иллюминатору полковник неудержимо насыщался неведомыми ему ранее зрелищами и чувствами, но не прошло и получаса, как человеческий гений столкнулся с величием матушки Природы.

Внезапно, на пути дирижабля возникло нерукотворное творение земных сил, от которого у Покровского захватило дух и замерло сердце. Как высоко не поднялся дирижабль, как не малы в этот момент выглядели облака, но по сравнению с той белоснежной стеной, что заступила ему путь, он сам был подобен маленькой мышью перед великаном.

Раскинувшись от края до края, она напоминала собой причудливый водопад, что достигнув черты порогов, величаво обрушивается вниз, и неторопливо растекшись по бескрайней равнине, продолжает свой путь. Картина была столь монументальна, что не позволяла оторвать взгляда, порождая при этом у Алексея Михайловича чувство боязни и опасения.

За четыре года войны, полковник видел много смертей и горя и это, заставляла его по иному смотреть на обыденные дела и вещи, но даже он, впервые минуты испугался от увиденной им картины. Уж слишком необычной она была для простого человека, но посмотрев на спокойное поведение своих спутников, Покровский устыдился своей минутной слабости.

Ученые приникли к своим приборам, механики колдовали у своих машин, каждый был занят своим делом и эта деловитость приободряла. Всем своим видом они как бы говорили, 'Да гора, да страшновато, но ничего. Сейчас мы её проскочим, и все будет хорошо'.

Страх прошел, но настороженность осталась, просто так наблюдать, как дирижабль несет, на белую облачную стену было невозможно. До самого последнего момента полковник ожидал скрытого подвоха, каверзу, но ничего страшного не случилось. Только разом пропал блестящий солнечный свет и наступил полумрак. Иногда он был светел, порождая надежду, что вот-вот появиться солнце, а в другой раз наступала такая темень, что все пропавшие было страхи, появлялись вновь. А если к этому моменту возникала небольшая болтанка, то губы сами начинали шептать 'Господи не погуби', а руки, крепко сжимавшие ручки кресла предательски потели вопреки воле 'хозяина природы'.

Впрочем, все обошлось хорошо. Не прошло и двадцати минут, как в иллюминаторы дирижабля вновь ударило солнце и 'Россия' начала снижение.

Обследование самой плохо изученной западной части архипелага Северная Земля, принесло ученым радость открытия. Сверху были обнаружены два небольших острова ранее не отмеченных на карте и уточнена прибрежная линия архипелага.

Отрабатывая возможную посадку на полюс, экипаж дирижабля совершал различные маневры, проверяя, как поведет себя трофейная техника в арктических широтах. Существовал определенный риск, что произойдет какой-либо отказ и экспедиция будет вынуждена отступить в шаге от своей цели, однако знаменитое германское качество не подвело. Дирижабль болтало, но все маневры прошли в штатном режиме и, совершив все задуманное 'Россия' повернула к островам Франца-Иосифа.

По дороге этому архипелагу, дирижабль по просьбе Шмидта вновь снизился над поверхностью океана и вновь пассажирскую кабину сотрясли крики 'Ура!'. Экспедицией был открыт остров, существование которого было предсказано математиком Визе, путем изучения дрейфа шхуны 'Святая Анна' капитана Брусилова. По общему единодушному мнению остров получил название Визе, о чем был составлен специальный протокол.

С радостным триумфом первопроходцев, возвратился экипаж 'России' в Баренцбург, где их ждали нерадостные вести — пропала полярная экспедиция Амундсена. Вот уже третьи сутки о них не было никаких вестей, и весь Кингс-бей погрузился в траур, имевший довольно специфический характер.

Известие о пропаже великого норвежца сильно озаботило членов русской экспедиции. Едва узнав об этом, академик Обручев немедленно обратился к норвежской стороне с предложением начать поиски самолетов Амундсена и получил сдержанный отказ. Открыто он не был произнесен, но среди того словесного тумана, что сказали гордые норги Обручеву, не были ни слова согласия принять помощь.

Общий смысл их ответа можно было трактовать как 'мы ещё немного подождем', что полностью развязывало руки академику. После экстренной консультации с Москвой по закрытому каналу связи, Обручев объявил, что намерен на следующий день лететь к полюсу, но в случаи поступления к нему обращения с норвежской стороны готов отказаться от полета и заняться поисками экспедиции Амундсена.

У норвежской стороны было девять часов для принятия решение, но обращения так и не поступило. Норги продолжали упрямо ждать и 'Россия' отправилась в свой полет к полюсу.

Самым простым и незатейливым решение было лететь к выбранной цели по прямой, но во главе экспедиции стоял не простой исполнитель верховной воли, а настоящий ученый. Для Обручева было во стократ интереснее стереть все 'белые пятна' с арктического атласа, чем установить громкий рекорд. Владимира Афанасьевича хотел подтвердить или опровергнуть существование 'Земли Крокера' и 'Земли Брэдли', которые в свое время открыли Пири и Кук к северо-западу от мыса Хаббарда.

Ради этого поднявшаяся в воздух 'Россия' отклонилась от прямой дороги и направилась к северной оконечности Гренландии. Ветер в этот момент полета не был ни сильным, ни встречным и особого затруднения с полетом дирижабль не испытывал. Полет был монотонным и спокойным, небо идеально синим, а внизу расстилалась белая снежная равнина с редкими голубыми проталинами полыньи.

Постоянно сверяя свое местоположение по солнцу и проводя сличение при помощи наблюдения в бинокль, дирижабль точно вышел к мысу Хаббарда и двинулся дальше забирая на северо-запад. Стояло солнце, и с высоты полета открывался прекрасный обзор ледовых полей окружавших Гренландию.

Согласно утверждению Пири видимая им 'Земля Крокера' находилась в 120 километрах от острова Элсмир. Зная точное расположение острова и направление, в котором наблюдал американец ледяные горы, можно было безошибочно определить положение искомой земли. Однако сколько не всматривались путешественники в бескрайние просторы ледяной пустыни, гор они так и не обнаружили.

Для очистки совести, Обручев приказал развернуть дирижабль к полюсу и продолжить наблюдение, добавив к расстоянию указанному Пири ещё двадцать километров. Экипаж послушно исполнил приказ академика, но земля так и не нашлась. Не была обнаружена, несмотря на все старания ученых, и 'Земля Брэдли' в свое время открытая Куком. Мощная оптика не фиксировала присутствие тверди в этих широтах, как в прочем не зафиксировал её, и объектив кинокамеры Вертова время от времени снимавшего снежную панораму через иллюминатор.

Погода продолжала благоприятствовать экспедиции. Все время пока дирижабль неторопливо переползал с 85 широты до 88, на небе было ни облачка, но когда он приблизился к полюсу, далеко впереди появилась темная полоска облаков.

Одновременно с этим стал усиливаться ветер все это время дувший в корму дирижабля и перед Обручевым встал трудный выбор — провести высадку на полюсе или, совершив ритуальный круг и сбросив на льдины крест, повернуть обратно, не дожидаясь подхода облаков.

Главным экспертом в этом вопросе стал метеоролог Бурляев. Внимательно изучив имеющиеся у него данные, он предсказал, что южный ветер скоро прекратиться и высадке на полюс ничего не угрожает.

Вняв мнению ученого, академик приказал спускаться, что и было сделано в полнейшей тишине. Произведя небольшой дифферент на нос 'Россия' стала спускаться над кучей битого льда, мало чем отличавшегося от того, над которым недавно пролетала.

В глубине души каждый из участников экспедиции надеялся увидеть нечто необычное, что хоть как-то подтверждала сказочность заветной мечты человечества, но ничего не было. Зависнув на высоте пяти метров, экипаж дирижабля выбросил штормтрап, по которому спустившиеся мотористы смогли закрепить на льду специальные якоря.

Только после этого на лед спустились члены экспедиции, и в числе первых оказался Дзига Вертов. Беспардонно отодвинув в сторону Обручева и Самойловича, он буквально выкатился из гондолы и, отбежав в сторону, принялся снимать исторический момент покорения полюса.

К этому времени, ветер, как и предсказывал Бурляев действительно стих и больших проблем с высадкой членов экспедиции не возникло. Крест, благословленный патриархом Тихоном, был установлен недалеко от места высадки, вместе с российским флагом и специальным вымпелом. Отдельно, доктор Бегоунек установил небольшой флаг своей родины — Чехословакии.

За те тридцать семь минут, что ученые провели на верхушке земного шара, они смогли только определить свое местоположение по солнцу, при помощи лота измерить глубину скрывающегося подо льдом океана и провести некоторые физические замеры, связанные с изучением 'полярного сияния'. Большего им не позволил провести облачный фронт, черной стеной надвигавшийся на полюс.

Дирижабль едва успел оторваться от земли и набрать высоту, как солнце пропало и все вокруг заволокло темным туманом. Вслед за этим стали поступать тревожные сообщения об обледенении корпуса 'России'. Льдом покрывались не только все металлические предметы, но и сама оболочка дирижабля. Возникла угроза, что наружная оболочка может лопнуть и гелий станет улетучиваться.

В сложившейся обстановке, было принято решение набрать высоту. Задействовав третий мотор, экипаж дирижабля смог вырваться из объятий коварного тумана, но тут, же возникла новая угроза. Притихший было южный ветер, вновь напомнил о себе. Его скорость неуклонно нарастала, мешая движения дирижабля. Обручев вновь обратился к Бурляеву и тот после недолгого раздумья предложил продолжить полет строго на юг, вместо того, чтобы отклониться в сторону Канады.

Как оказалось потом, на этот раз метеоролог ошибся. Час проходил за часом, но ветер и не думал ослабевать. Порой его порывы достигали сорока — срока пяти километров в час, яростно ударяя в нос корабля. Дирижабль нещадно качало. Крен возникал то на один бок, то на другой, что часто вызывало отклонения руля.

Из-за встречно ветра скорость дирижабля со ста километра в час упала до шестидесяти двух. В сложившейся ситуации встал вопрос об изменении курса, но метеоролог упрямо стоял на своем — ветер скоро ослабнет и его давление на корабль ослабнет.

Академик Обручев мог своей властью приказать изменить курс, но время для принятия решения было упущено. Запасы бензина быстро сокращались и поворот к Гренландии, уже не гарантировал в том воздушном хаосе благополучного возвращения в Баренцбург.

Ориентация по солнцу и радиогониометрические данные не позволяли точно определить местоположение дирижабля. Согласно предварительным данным 'Россия' уже подлетала к Шпицбергену, вполне могло быть, что встречный ветер отнес корабль с курса. Для выяснения картины необходимо было опуститься на высоту ста метров, и дирижабль стал погружаться в туман.

Вновь снаружи кабины наступил сумрак, вновь медленно, но верно оболочка корабля стала покрываться льдом. Напрасно штурманы и командир 'России' Валентин Каракозов выглядывали в окно, надеясь увидеть вершины Шпицбергена. Впереди дирижабля простирались лишь темные тучи, туман и время от времени на него обрушивались снежные заряды. Внизу уныло тянулся бесцветный паковый лед и никаких признаков суши.

Продолжавший непрерывно дуть ветер сбил дирижабль с курса, и теперь предстояло найти путь домой. Посоветовавшись с Обручевым, командир решил подняться вверх и попытаться уточнить местоположение корабля. Он уже отдал приказ как в это время, один из рулевых крикнул, что заклинило руль высоты.

Как он не старался повернуть штурвал и выпрямить возникший дифферент на нос, ничего не получалось. Руль заклинило, и дирижабля стал опускаться с сильно наклоненным носом. Чтобы не допустить столкновения с льдом, Каракозов приказал остановить моторы в надежде, что движение по инерции прекратиться и корабль начнет подниматься.

Действия командира оказались верными, как только пропеллеры остановились, 'Россия' устремилась вверх. Метр за метром дирижабль стал покидать семидесяти метровую высоту, а тем временем главный механик Свириденов сильными ударами смог разблокировать руль.

С радостными лицами экипаж смотрел, как светлел окружавший дирижабль туман и настал момент, когда вновь засветило солнце. К этому моменту механики разобрали механизм управления рулем и не нашли в нем никакого дефекта. Видимо причиной аварии стал лед, образовавшийся внутри механизма.

Вслед за одной радостной вестью, появились и другие. Радистам удалось связаться с Баренцбургом и это помогло установить примерное положение дирижабля. Как и предполагали ученые 'Россию' снесло на юго-запад, и после недолгих счислений была проведена коррекция нового курса.

Кроме этого скорость встречного ветра стала падать, и скорость дирижабля приблизилась к восьмидесяти километрам в час. Добрые вести были лучшим лекарством для измученных полетом людей. Усталость как рукой сняло и все были уверены, что рано или поздно, но они обязательно прилетят домой.

По расчетам штурманов до Баренцбурга оставалось около двух часов полета, когда возникла потребность в третий раз войти в облака и уточнить местоположение дирижабля. Помня об угрозе обледенения, академик Обручев не торопился с принятием решения. Послав на помощь штурманам математика Шмидта, он согласился на снижение только тогда, когда все трое хором заявили, что Шпицберген уже на подходе.

Сделанный ими расчет оказался верным. Спустившись на высоту сто пятьдесят метров, экипаж произвел визуальную ориентацию и полностью подтвердил правоту математиков. Дирижабль в пяти километрах к северо-востоку от острова Росс и ста десяти километрах от Баренцбурга. До цели оставалось меньше двух часов лета, но их ещё нужно было преодолеть.

На центральный пост вновь стали поступать сообщения об обледенении корабля и Обручев решил не испытывать терпение судьбы. Вместо того, чтобы продолжить движение дирижабля на высоте в двести метров как предлагал командир 'России', академик приказал набрать высоту до полторы тысячи метров.

Каракозов пытался переубедить академика, но тот был непреклонен, несмотря ограниченные ресурсы горючего. 'Россия' поднялась к солнцу, и как потом выяснилось, спасла себе жизнь. Под воздействием холода и сильной болтанки произошло нарушение целостности оболочки дирижабля. Потеря гелия была незначительной, и дирижабль благополучно долетел до цели и совершил посадку, имея ограниченный запас бензина. Останься он на прежней высоте, в условиях непрерывного оледенения и угрозы нового заедания руля, шансы столкновения с ледяными торосами значительно возрастали.

Когда усталые и измученные путешественники наконец-то ступили на твердую землю, их счастью и радости не было конца. Поддерживаемый с двух сторон молодцеватыми работниками шахты, академик Обручев направился на радиостанцию, чтобы доложить российскому правительству от удачном завершении полярной экспедиции. Все поставленные перед ней цели были достигнуты. Полюс покорен и имелись неоспоримые доказательства свершенного подвига, но неуемная душа ученого не позволяла ему просто так покинуть остров. Победно рапортуя Сталину об одержанной победе, он просил у него разрешение остаться для поиска экспедиции Амундсена.

— История, наука и я сам лично, никогда не прощу себе, если имея в своем распоряжении такое чудо техники как дирижабль 'Россия', мы не попытаемся спасти норвежскую экспедицию, даже если об этом нас официально не просят — писал в далекую Москву ученый, и ему в его просьбе не было отказано.

Потратив ровно сутки на обследование дирижабля и устранения возникших неполадок, Обручев вылетел на поиски норвежцев. Многие уже поспешили похоронить Амундсена, но покоритель Южного полюса крепко держался за жизнь.

Два его гидросамолета долетели до 88 широты и были в двух шагах от полюса, но из-за сильного тумана потеряли ориентир и были вынуждены совершить посадку. Местом их приземления стала огромная полынья, куда они не совсем удачно приводнились. Один из самолетов получил серьезное повреждение и не мог подняться в воздух, второму мешало взлететь неровность ледового покрытия.

Имея месячный запас продуктов, норвежцы принялись в ручную пробивать взлетную канавку, но каждый раз, когда работа подходила к концу, подвижка льда ставила крест на их надеждах о спасении. Все начиналось снова и тут во всей красе, проявился твердый и упрямый характер Амундсена. После очередной неудачи он не опускал руки и не падал духом, а вновь и вновь продолжал искать пути к спасению себя и своих товарищей.

Оставив ученую братию систематизировать добытые ими сведения, в свой четвертый полет академик Обручев взял крепких людей способных оказать помощь попавшим в беду полярникам. В их числе был полковник Покровский и неугомонный Дзига Вертов.

Не взятый во второй полет по причине пищевого расстройства, кинооператор считал себя обделенным, так как не запечатлел на свою камеру открытие острова Визе. Единственное, что могло сгладить этот досадную лакуну в его фильме — это поиск и если повезет, спасение Амундсена.

Академик сначала протестовал, но потом сдался под напором неудержимой энергии Вертова. К тому же, в случаи нахождения норвежцев мог получиться отличный пропагандистский фильм и Обручев это прекрасно понимал.

Перед отлетом, завхоз по своим приметам предсказал отличную погоду, точнее любого синоптика.

— Лететь нужно именно сегодня. Со средины завтрашнего дня погода будет портиться, а затем будет снег — безапелляционно заявил Покровскому Митрофан Харитонович, любовно поглаживая свой 'барометр' локтевые суставы.

Услышав подобное 'безответственное' заявление метеоролог Бурляев гневно вскинул голову и был готов дать грозную отповедь, но столкнувшись с требовательным взглядом академика, промолчал. В день вылета к полюсу Храпов также дал свой прогноз по погоде на ближайшие два дня, и он полностью совпал, в отличие от прогноза Бурляева.

Предсказание завхоза сбылось и на этот раз. День был исключительно солнечным и на восемнадцатые часы поиска и двадцать первый час полета, гидропланы норвежцев были обнаружены.

Первым их заметил Покровский, несший наблюдательную вахту по правому борту кабины. Обнаружив темную точку на ослепительно белом ледяном поле, он направил на неё мощный бинокль и тут же радостно воскликнул: — 'Самолет!'

Все свободные от вахты люди сразу бросились к иллюминаторам, но самым первым оказался Вертов. Своей вездесущей кинокамерой он буквально выдавил полковника с его кресла у иллюминатора, спеша запечатлеть исторический момент.

— Осторожно! — гневно воскликнул Покровский, но его слова пролетели мимо сознания документалиста. Уткнувшись в окуляр, он снимал, снимал и снимал, время от времени вскидывая голову и причмокивая от удовольствия, словно пробуя деликатес, произносил — Отличный кадр!

Что делает человек, когда неожиданно к нему приходит спасение? Наверняка громко кричит и искренне радуется своему избавлению от студеных лап смерти. Именно это и ожидали увидеть русские спасатели, когда махина дирижабля застыла над уткнувшимся в лед гидропланом и к ногам норвежских полярников, упал штормтрап. Однако вместо проявления обычных человеческих чувств, норвежцы сдержанно поблагодарили своих спасателей.

Возможно, это была их природная сдержанность, но увидев дирижабль с золотым двуглавым орлом, они не торопились принять протянутую руку помощи. Весь их вид как бы говорил 'Да мы собственно сами сейчас намеривались выбраться из этой ситуации. У нас как раз двадцатая попытка взлета, но раз вы прилетели и зовете нас с собой, мы полетим'.

Наверняка будь это не двадцатая попытка старта перегруженного людьми гидроплана, а сто двадцатая, и запас продуктов подходил к концу, речи и взгляды были бы иными. А пока, норвежцы демонстрировали холодную сдержанность, особенно когда на них наводил свой объектив Вертов.

За все время полета, между Обручевым и Амундсеном состоялся непродолжительный разговор. Хорошо зная английский язык, оба собеседника хорошо понимали друг друга. Узнав о посещении русским дирижаблем полюса, Амундсен тепло поздравил Обручева с этим успехом, после чего заявил, что его самолеты сели на 88 широте и будь в этот день такая же прекрасная погода как сегодня, норвежский флаг бы также развивался на куполе планеты.

Как истинный интеллигент, Владимир Афанасьевич выразил свое полное согласие со словами своего собеседника. После этого разговор перешел на чисто житейские темы и через пять минут, норвежец изъявил желание поспать, и ему сразу был предложен теплый спальный мешок.

Перед тем как уснуть, полярник убедительно попросил Вертова не снимать его внутри кабины, объяснив это наличием контракта с одной из фирм, которая обладала исключительными правами на съемку Амундсена внутри любого помещения.

Известие о спасении великого норвежца было передано в Баренцбург и Кингс-бей, откуда моментально разлетелось по всему остальному миру. Кристиания и Стокгольм захлебывались от радости. Лондон и Париж сдержано поздравляли весь цивилизованный мир с чудесным спасением покорителя Южного полюса.

Что касается Вашингтона, то американская сторона только холодно констатировала успех России, видя в нем плохо скрытую попытку лишить Америку лидерства в покорении Северного полюса. Сразу после сообщения о высадке русской экспедиции на полюсе, в ведущих газетах Штатов появились статьи утверждавших о том, что свою победу, Россия одержали чужими руками, намекая на немецкое происхождение дирижабля.

Единственной страной, где откровенно радовались успеху Москвы, была Италия. Её лидер Бенито Муссолини, во время своего визита в Москву, получил со стороны русских ту степень внимания и уважения, в которой ему упорно отказывали французы и англичане. Генерал Алексеев с почетом принял итальянского лидера и провел переговоры по итогам, которых было подписано ряд взаимовыгодных соглашений.

Итальянская сторона получала заказ на постройку двух сторожевых кораблей и четырех грузопассажирских корабля для нужд Средиземного пароходства. Кроме этого итальянские фирмы получали заказы на трехметровые дальномеры для эсминцев и партию торпед фиумского завода, получивших положительный отзыв у военно-морских специалистов, посещавших Италию в 1924 году.

В свою очередь, Россия обязалась увеличить на Апеннины поставки зерна, марганцевых руд, леса и нефтепродуктов. Кроме этого, российская сторона бралась построить для итальянских ВВС четыре бомбардировщика 'Илья Муромец' и разрешала делегации итальянских специалистов во главе с авиаконструктором Умберто Нобиле посетить ряд закрытых военных заводов.

Был конец мая, когда российская экспедиция покинула Баренцбург и взяла курс к родным берегам. На приглашение академика Обручева доставить норвежских полярников в Тромсе, господин Амундсен ответил вежливым отказом. Великий путешественник предпочел вернуться на родину на норвежском корабле, под флагом родного королевства.

Отказ Амундсена, был емко и четко прокомментирован завхозом Баренцбурга Храповым: — Было бы честь предложена, а от убытка, Бог избавил.

Документы того времени.

Сообщение собственного корреспондента газеты 'Известий' в Варшаве от 19 мая 1925 года.

После трехдневных беспорядков в польской столице наступило затишье. Вооруженное противостояние между сторонниками президента Станислава Войцеховского и военными подразделениями принявшими сторону министра обороны генерала Эдварда Рыдзя завершилась победой последнего. Полиция и силы самообороны, откликнувшиеся на призыв президента спасти гаранта Конституции, были сломлены и рассеяны к вечеру 17 мая. Главную роль в захвате Варшавы сыграла кавалерийская бригада Булака-Балаховича, в составе которой была рота легких танков. Наступая со стороны варшавского предместья Праги, они без труда захватили мосты через Вислу и прорвались по президентскому дворцу, где находился Станислав Войцеховский.

Защищавшие подступы к дворцу курсанты столичного военно-воздушного училища пытались оказать танкистам сопротивление, но были разгромлены и обращены в бегство плотным орудийно-пулеметным огнем танков и броневиков бригады. Также была разгромлена дружина самообороны Казимира Полянского, в результате чего пострадал и сам президентский дворец.

Движимый желанием не допустить ненужного пролития крови, президент Войцеховский приказал прекратить сопротивление и выбросить из окна канцелярии белый флаг. После этого, организованное сопротивление было прекращено, но в течение всего следующего дня, в Варшаве происходили зачистки очагов сопротивления тех, кто отказался, сложить оружие или не знал о решении президента уйти в отставку.

В результате этих событий российское посольство в Варшаве не пострадало. В настоящий момент уточняется судьба девятерых граждан России, не успевших укрыться в посольстве до начала беспорядка в польской столице.

Собственный корреспондент газеты 'Известия' Лев Рубашкин.

Из личного дневника сиделки президента Алексеева Клавдии Митрофановой от 1 июня 1925 года.

Сегодня к нам в Горки приехали покорители полюса академик Обручев, профессора Шмидт, Вавилов, Самойлович и остальные члены экспедиции, всего двадцать три человека. В зале первого этажа был накрыт праздничный стол, за которым нашлось место и нам, таково было решение президента. Какие чистые и одухотворенные лица были у наших гостей, когда они рассказывали о своем славном подвиге, который они скромно называют интересной работой. С каким интересом рассказывал профессор Шмидт о полярном полете 'в страну вечного льда и северного сияния'. Самойлович сдержанно говорил о трудностях, возникших у экспедиции во время возвращения на Шпицберген. Было видно, что этот интеллигентный человек боится, что его превратно поймут.

Куда более откровенно рассказал о них Каракозов, командир дирижабля 'Россия', который оказавшись при сильном встречном ветре, плутал в тумане пытаясь найти среди льдов путь назад. Говорил он это, нисколько не рисуясь и от этого, становилось по-настоящему страшно за них.

Слава Богу, что все закончилось хорошо. В качестве подарка, члены экспедиции привезли президенту специальную медаль, которая побывала на полюсе. Все было хорошо, но поведение Галины Султановой меня очень беспокоит. За эти месяцы она очень вошла в доверие к президенту и беззастенчиво пользуется его расположением к себе.

Глава VI. Харбинский вариант.

Находящийся за сотни километров от границ своей Родины Харбин, представлял собой маленький кусочек России, по воле судьбы и политических игр, появившийся посреди бескрайних просторов китайской Маньчжурии. Обладая правом экстерриториальности этот русский город жил по своим законам, но от влияния окружавшего его со всех сторон Китая было невозможно оградиться. Тысячи китайцев работали и жили в Харбине, привнося в столицу КВЖД свои уклады, нравы и обычаи.

Находясь главным образом в услужении, китайцы быстро и сносно выучили русский язык, без него их на работу просто не брали, но и общение с коренными жителями Маньчжурии оказывало влияние на русских. Любой житель Харбина знал хоть несколько слов по-китайски, а те жители окраин, что постоянно контактировали с китайцами, могли общаться с ними.

Конечно, это был своеобразный суржик, состоявший из русских и китайских слов, но на нем усиленно общались, что серьезно облегчал понимание и общение представителей двух великих народов. Дом инженера железнодорожника, в котором семья капитана Рокоссовского снимала квартиру, находился ближе к окраине, чем к центру и поэтому китайско-российские общения у них проходили каждый день.

Рано утром в калитку дома уверенной поступью входили китайские разносчики с плетеными корзинами через плечо. Одни приносили свежую зелень, лук, чеснок, редиску и прочие дары харбинской земли только-только снятые с грядки. Другие спешили представить на суд Аглаи Рокоссовской свежий хлеб, рис различные крупы и специи, в которых она прекрасно разбиралась и знала толк.

Молочники и разносчики птицы заходили в гости к прелестной капитанше через два дня на третий, но если вдруг возникала необходимость в их товарах, то всегда можно было послать за ними мальчишку или передать через торговцев уличных. У них все районы были строго поделены между собой, и каждый знал каждого.

Были также разносчики галантереи, ниток, ножниц и иголок, одним словом тех мелочей, без которых не обходится ни одна женщина. Эти торговцы в отличие от своих собратьев выступали чинно и с достоинством, так как весь их товар в большинстве своем являлся импортным, что придавало им в местной иерархии особенный статус, в отличие от простых тружеников, живущих исключительно плодами своего труда.

Они громко и настырно расхваливали свой товар и когда у них его покупали, то торговцы важно качали головой, словно оказывали покупателю важную услугу. По заведенной в Харбине традиции весь товар, как правило, давался в долг, за оплатой которым китайцы приходили либо в конце недели, либо в конце месяца, кто как с ними договаривался. Поставщики овощей, молока и мяса вели долговые записи на длинном рулоне бумаги, что было для них довольно удобно. Галантерейщики записывали в маленькие книжицы, что были привешены к их поясам, вместе с химическими карандашами, считавшиеся у китайцев признаком достатка.

Всех мужчин китайцы почтительно называли 'капитанами', а женщины именовались 'мадамами'.

— Мадама, зелень! Мадама чесуча! Мадама Фан пришла! — кричали разносчики неторопливо, но вместе с тем проворно обходя своих покупателей и должников.

Но не только торговцы розничного товара имели свой бизнес в русском Харбине. Вслед за ними из Поднебесной в город пришли большие деньги китайских банкиров, преобразовавшиеся в рестораны, магазины и доходные дома.

Согласно специально принятому закону, на территории КВЖД был запрещен ход иностранному капиталу, но и здесь хитрые китайцы нашли лазейку. Пользуясь возможностью упрощенного получения гражданства, они становились российскими подданными КВЖД и вели свои торговые дела вполне легально.

Получив столь живительную подпитку, русский анклав расцветал ускоренными темпами. Вместо булыжных мостовых появился асфальт, на улицах появились электрические фонари, чей яркий свет отражался в стеклянных витринах дорогих магазинов.

Стоило лишь переступить порог любого из них, как ты оказывался под напором продавцов, готовых утопить тебя своим ласковым обаянием. Подадут вчера привезенную шляпку их Парижа и услужливо пододвинут зеркало, чтобы покупатель по достоинству смог оценить попавшее ему в руки сокровище. Найдут и натянут на руку перчатку нужного вам размера, фасона и цвета, по вполне доступной цене, непременно добавив, что в Москве и Петербурге это будет дороже стоить. А если клиент пришел не купить, а только посмотреть для себя обувь, с почтением усадят его в кресло и при помощи изогнутой обувной ложки помогут сначала одеть, а затем снять приглянувшиеся вам туфли. И все это только для того, чтобы дорогой покупатель совершил выгодное приобретение.

Чтобы уровень обслуживания клиентов был на высоте, хозяева магазинов часто посылали своих служащих в краткосрочные стажировки, в Токио, Сингапур, Сан-Франциско и даже Париж. После чего они с гордостью говорили 'Мы чуть-чуть хуже Парижа' и в этом была своя доля правды.

За последние пять лет, в Харбине увеличилось количество автомобилей, появились автобусы, имелись извозчики, но в основном главным транспортным средством по-прежнему оставались рикши. Уверенно шагая в ногу с прогрессом, предприимчивые китайцы ловко соединили свои привычные коляски с велосипедами и теперь они не бежали по мостовым города с криком 'Энно!', а громко сигналили велосипедными звонками, по-хозяйски требуя себе дорогу.

Жалование капитана Рокоссовского позволяло его жене во время похода в магазин пользоваться услугами рикши, но сам Константин Константинович прибегал к их услугам в крайних случаях. Красавец драгун считал недопустимым для боевого офицера подобное барство.

— Пройдусь ногами, не расклеюсь! — неизменно отвечал он, супруге отправляясь на службу, и никогда не изменял своим нравственным устоям.

До управления Заамурского пограничного корпуса, куда он ежедневно ходил на службу, было не особенно далеко и Рокоссовский, всегда приходил туда вовремя.

Как хорошо и увлекательно идти по майским улицам, когда весеннее тепло уже перебарывало доставшуюся от зимы прохладу, от чего дышалось необычайно легко и приятно. Впереди статного капитана торопились на учебу гимназистки, что не мешало им обсуждать последние новости школы, города и всего мира.

— Вы представляете девочки, а наш учитель словесности, оказывает внимание нашей Раечке. Сама видела, как он на тебя выразительно смотрел — торжественно объявила одна из гимназисток и две других тут же забросали черноволосую смуглянку вопросами, требующие честного и немедленного ответа. — Правда, Раиса!? Он в тебя влюбился, а ты!?

— Да ну вас, девчонки!— искренне возмутилась смуглянка от подобного предположения. — Ему ведь тридцать один! Он же старый!

— Действительно, для неё старый — усмехнулся про себя Константин, которому шел двадцать девятый год, и между ним и Раисой была разница в 'целых двенадцать' лет.

— Ну и что — не сдавалась одна из подружек Раисы, недавно прочитавшая 'Графа Монте-Кристо' и теперь находившаяся под впечатлением от творения великого француза. — Вон наша местная красавица Сонька Липович высочила замуж за доктора Казим-бека, а между ними разница в целых двадцать лет.

— Сонька — дура! — воскликнула гимназистка, — у неё кроме рыжих кудрей и тонкой талии ничего нет. Особенно мозгов, мама рассказывала, как она еле-еле гимназию закончила.

— Зато теперь как сыр в масле катается. Видели бы вы, какое она роскошное манто недавно в тифонтаевском магазине купила! — не сдавалась подружка, но их вспыхнувший спор быстро прекратился, от той потрясающей новости, что сообщила все время молчавшая гимназистка.

— А вы знаете, что в 'Триумф' скоро новый фильм привезут. 'Призрак оперы' называется, страшилка потрясающая, но главное там про любовь! — с придыханием выдала она подругам свою маленькую сенсацию и на некоторое время завладела их вниманием.

Что эта за потрясающая страшилка Рокоссовскому не суждено было услышать. Гимназистки свернули направо, а путь капитана пролегал исключительно прямо и прямо, до самых дверей пограничного управления.

Не успел он переступить порог, как дежурный офицер передал приказ заместителя начальника управления полковника Семеренкова, срочно зайти к нему в кабинет.

От подобного вызова Константин Константинович не ожидал ничего хорошего. И дела было не в том, что полковник болезненно воспринимал быстрое продвижение Рокоссовского, по служебной лестнице объясняя это в первую очередь симпатией со стороны генерала Зайончковского. Просто, по специфики своей службы Семеренков отвечал за борьбу с китайской мафией, которая вслед за большими деньгами пришла в Харбин.

Почувствовав слабость русских властей в 1917 году, бандитское подполье подняло голову, попыталось взять город под свой контроль, но слаба богу этого не случилось. Получив отпор, китайцы снова ушли в тень, время от времени поднимая голову. Новый начальник полиции ротмистр Карболин, сменивший прежнее руководство полиции очень рьяно взялся за борьбу с китайской организованной преступностью и действовал довольно успешно. Об этом говорило не только число арестованных преступников, но и два покушения на его жизнь, совершенные местной мафией за последние три месяца.

Зная 'доброе' отношение к себе Семеренкова и его привычку сбрасывать нелюбимым подчиненным сложные дела, Константин Константинович не ждал для себя ничего хорошего от этого срочного вызова и не ошибся.

В кабинете Семеренкова не было ротмистра Карболина, но вместо него сидел человек в кожаном реглане без погон, чей вид с первой минуты сильно насторожил Рокоссовского. Возможно, в этом сыграло роль то, как вытянувшись стоял перед ним хозяин кабинета или тот оценивающий взгляд, которым окинул капитана незнакомец, едва он переступил порог кабинета.

Взгляд был откровенно неприятным, словно гость сомневался, стоит ли иметь дело с капитаном или выставить его за дверь, как недостойную кандидатуру.

Будь на месте Рокоссовского молодой начинающий офицер, он наверняка бы смутился и попытался бы расположить к себе внимание важного незнакомца выправкой и голосом, единственным своим капиталом. В отличие от них за плечами у капитана была война, был Синьцзян и оборона Харбина. Он держался с видом знающего себе цену человека и реши незнакомец, что Рокоссовский недостоин разговора с ним, капитан бы покинул кабинет без малейшего сожаления.

Семеренков открыл было рот, чтобы представить капитана, но незнакомец опередил подполковника. В считанные секунды ним произошла удивительная метаморфоза. Вместо взгляда холодного оценщика, появилась сдержанная благосклонность чуть большего начальника, к чуть меньшему подчиненному.

— Здравствуйте, Константин Константинович! Честь имею представиться, Ромашин Сергей Владимирович представитель ГРУ в Заамурском округе. У меня для вас горячий привет от полковника Покровского, который не теряет надежды увидеться с вами в Москве. Именно он рекомендовал вас для участия в одном небольшом, но очень важном деле, и я вижу, что Алексей Михайлович нисколько не ошибся.

Все это Ромашин выложил капитану пока шел к нему, пожимал руку, затем любезно пригласил садиться напротив себя и когда Рокоссовский сел, легким кивком головы выставил из кабинета Семеренкова. Лишние свидетели предстоящего разговора были абсолютно не нужны.

Грамотно прикрывшись именем Покровского, Ромашин сразу поставил капитана в довольно затруднительное положение. Ведь отказывая ему, Рокоссовский тем самым отказывал и Покровскому, к которому относился с большой симпатией.

Оказавшись в столь невыгодном положении, Рокоссовский захотел узнать о каком деле идет речь, сможет ли он соответствовать необходимым требованиям, но и здесь Ромашин опередил его, заговорив первым. При этом он говорил так, как будто вопрос об участии Рокоссовского в таинственном деле уже решен, и он просто информирует капитана о целях и задачах дела.

— Из сводок по управлению вам хорошо известно, что число вооруженных провокаций со стороны китайских нерегулярных военных отрядов в Приморье и Приамурье резко возросло. Нет недели, чтобы не произошло попыток вооруженного вторжения отрядов хунхузов на нашу территорию. Действуют небольшими отрядами по двадцать-тридцать человек, зачастую хорошо вооруженные. Если раньше у хунхузов были карабины и винтовки, то теперь появились пулеметы. Не очень много, но появились, вместе с пехотными гранатами.

За всем этим делом стоят японцы, которые стремятся взять реванш за неудачное наступление на Харбин маршала Чжан Цзолиня. И это, надо признать пока им удается. Благо людского материала в достатке, а открыто действовать на территории Хэйлуцзян мы не можем.

То, что говорил Ромашин, для Заамурского пограничного корпуса был давний вопрос. После подписания мирного договора 1905 года экстерриториальное положение КВЖД относительно остальных китайских земель не вызывало серьезных проблем. Русские жили своей жизнью, китайцы своей, но с началом гражданской войны и появлением третьих сторон в лице японцев, положение обострилось.

Имея виды на всю Маньчжурию, японцы вели целенаправленную политику по выдавлению русских с территории провинции Хэйлуцзян, делая это всеми доступными средствами. Не сумев взять Харбин руками своего ставленника 'старого маршала', японцы решили обострить обстановку на границе России и Китая, и добиться ввода российских войск на сопредельную территорию. Это позволяло бы объявить Москву агрессором, и открыто начать поставлять Чжан Цзолиню тяжелое вооружение.

— По нашим агентурным данным установлено, что всем этим руководит резидент японской военной разведки — майор Мацуока, — Ромашин положил перед собеседником фото японца средних лет. — Именно через него идут деньги на вербовку новых хунхузов из числа разорившихся крестьян, вооружение с японских военных складов в Дальнем, а также инструкции и приказы. Сам майор находится в Чанчуне и действует в основном через проверенных посредников. Действует надо признать неплохо, но Токио требует от него более масштабных дел на границе, которые должны привести к началу военного конфликта.

— И чем мы можем помочь в этом деле? У нас также связаны руки и можем действовать только в порядке самообороны — спросил капитан, едва Ромашин сделал паузу.

— Вот вы как раз и можете помочь нам сорвать эти планы врага. Меньше месяца назад, во время нападения на границе, был взят в плен, один из подручных Мацуока. На нем много крови и пытаясь спасти свою жизнь, он сообщил важные сведения. В конце мая, Мацуока намеривается собрать главарей китайских отрядов действующих на нашей границе на совещание. Скорее всего, будут дан приказ спровоцировать переход границы нашими военными соединениями, пусть даже казаками. Также, Мацуока наверняка передаст главарям деньги на осуществления этих планов, деньги не маленькие.

Взятый в плен посредник указал место и примерное время, когда произойдет эта встреча. Встреча как вы понимаете тайная и потому, состоится на заимки одного из главарей хунхузов в районе городка Тунхэ. Территория китайская, но Москва считает, что упускать такой шанс разом уничтожить всю бандитскую верхушку, а заодно японского резидента, мы не имеем права. Принято решение напасть на заимку и уничтожить всех разбойничьих главарей под видом бандитских разборок. Руководить этой операцией должен опытный и решительный командир, хорошо знакомый с местом предстоящих действий, а также способный в случаи необходимости принять самостоятельное решение. Выбор руководства пал на вас, Константин Константинович — завершил свой расклад Ромашин и в ожидании посмотрел на капитана.

Учитывая специфику предстоящей операции, ни о каком официальном приказе разговор не мог идти. Рокоссовский мог свободно отказаться от сделанного предложения, и никто его не осудил, дело сугубо добровольное.

Капитана очень подмывало ответить отказом, но он этого не сделал. И дело было не столько в полковнике Покровском и в появившейся возможности отличиться, сколько в той страшной правде, что была в словах Ромашина. Обстановка на границе и вдоль линии КВЖД действительно была напряженная, Рокоссовский это прекрасно знал и был целиком за устранения этой напряженности, пусть даже столь необычным и рискованным способом.

'Зло должно быть наказанным' — таков был девиз молодого командира, и он не собирался отступать от него.

— Я согласен принять участие в этой операции — капитан смело шагнул в неизвестность, во тьме которой притаилась смертельная опасность, не вернуться обратно.

Его слова вызвали большое облегчение в душе Ромашина. Представитель ГРУ также как и умные головы московского управления считал кандидатуру Рокоссовского лучшей из всех предложенных.

Для ликвидации главарей хунхузов был создан специальный отряд численностью около полуэскадрона, в большем количестве сабель не было необходимости. Бандиты считали себя в полной безопасности, находясь на китайской территории. Местные власти не смели трогать хунхузов боясь навлечь на себя гнев маршала Чжана, а тех бандитов, кого японцы обделили своим вниманием и покровительством, питомцы майора Мацуока не опасались.

Большая часть членов отряда, были из числа забайкальских казаков имевших свои кровные счеты с китайскими бандитами. Их специально подобрали для этой акции, справедливо полагая, что они будут стараться не за страх, а на совесть.

Прибыв в Харбин под видом пополнения, они находились в казармах гарнизона и не вызывали никакого подозрения. По требованию капитана, в состав отряда было включено десять маньчжурских казаков, хорошо знавших окрестности района места предполагаемого действия отряда.

Два дня Ромашин сидел как на иголках, в ожидании подтверждения от своих агентов о том, что Мацуока покинул Чанчунь и направился на переговоры с вожаками хунхузов. Когда же эти сведения, наконец, поступили, отряд погрузился на специально приготовленную баржу из состава Сунгарской флотилии. Ведомая буксиром она двинулась вниз по течению, держа курс на Хабаровск.

Для всех это была привычная ротация воинских соединений из Хабаровска в Харбин и обратно. После прошлогоднего конфликта, Москва в одностороннем порядке увеличила численность гарнизона Харбина до восьми тысяч человек, и маршал Чжан Цзолинь с молчаливого согласия японцев проглотил эту горькую пилюлю.

Буксир и баржа двигались по Сунгари так, чтобы оказаться в нужном месте ближе к вечеру. Под его темным покровом баржа пристала к берегу и по широким сходням, казаки свели своих коней.

Весь отряд был одет в полувоенную форму без погон и каких-либо знаков различия. Именно так в Маньчжурии одевались люди решившие попытать воинское счастье в гражданской войне. Десятка, если не сотни 'ловцов удачи' колесили по дорогам бывшей Циньской империи, готовые продать себя и свою винтовку тому, кто больше заплатит.

Специально отобранные капитаном казаки маньчжурцы, уверенно повели отряд вперед, стремясь в ночных сумерках подальше отойти от места своей высадки, чтобы никто не смог связать появление конного отряда с остановкой русских судов.

Все утро и весь день, отряд неторопливо продвигался к своей цели, наводя страх на мирных китайцев, оказавшихся на их дороге. Подобно заправским хунхузам, всадники Рокоссовского толкали и давили пеших людей, не успевших уступить им дорогу, гневно выкрикивая в их стороны гортанные звуки.

Только ближе к вечеру, капитан разрешил сделать привал в маленькой китайской деревушке. По праву сильного, они бесцеремонно выкинули на улицу обитателей фанз, милостиво позволив крестьянам забрать их нехитрый скарб. Кроме этого, незваные гости не стали грабить их скромные кладовые запасы риса, рубить кур и свиней, насиловать молодых девушек, как это обычно бывало при налетах на деревню бандитов. Грозно пощелкав затворами винтовок, они перестали обращать внимание на китайцев, в испуге укрывшихся в маленьких лачугах, что предназначались для хранения сельхозинвентаря.

Однако на проявленную нежданными гостями милость, китайцы ни минуты не сомневались, что перед ними настоящие бандиты. Верный признак этого были дети, которые вместо того, чтобы проявлять присущее им любопытство к чужому человеку, забились по лачугам и боялись высунуть нос на улицу.

— Крепко они поверили в то, что мы бандиты — усмехнулся Ерофеев, сослуживец капитана по Харбину, — сидят как приклеенные.

— Правильно делают, а то у меня нога ноет, чтобы не дать им пинка, китаезам сопливым — зло бросил сидевший рядом с ними забайкалец. Говорил он это так искренно, что капитан решительно одернул его.

-Держите свою злость при себе, Делягин, иначе она сорвет нам всю операцию — от замечания Рокоссовского казак недовольно дернулся, но перечить командиру не посмел.

К огромной радости и удивлению для китайцев, когда взошло солнце, незваных гостей в фанзе не оказалось. Под покровом ночи они тихо и незаметно покинули деревню, вновь оказав милость для её жителей. Ни один дом не был сожжен 'на прощание', как это часто делали лихие 'ловцы удачи'.

Заимка, где должна была состояться таинственная встреча, находилась в небольшой низине, со всех сторон укрытая от посторонних глаз деревьями. Созданная по заказу одного из русских купцов для увеселительных прогулок, она после его трагической гибели перешла во владение местного китайского чиновника, находящегося на содержании главаря местных хунхузов.

За чисто символическую сумму она была ему продана, через подставное лицо. Новый хозяин остался доволен приобретением, но он сразу заметил 'ахиллесову пяту' своей новой собственности. Скрываясь за деревьями, враг мог незаметно подойти к дому и внезапно напасть на находившихся в нем людей.

Чтобы уменьшить эту опасность, хозяин дома прибег к необычному, но весьма действенному шагу. Подходы к дому охраняли специальные сторожевые собаки, посаженные на длинную цепь. Днем и ночью они несли свою караульную службу, и мимо них не мог проскочить незамеченным ни один человек.

Тайные информаторы Ромашина сообщили ему об этом и присутствие собак, не стало сюрпризом для казаков. Быстро определив направление ветра, они провели разведку местности, подползя к 'собачьему периметру' с наветренной стороны.

— Как будите собак снимать? — спросил капитан Веревкина, старшего среди вернувшихся с разведки казаков.

— Не извольте беспокоиться, господин капитан. У нас для них хорошая приманка припасена. Сдохнут и не заметят как, проверенное средство — заверил тот Рокоссовского, показав небольшой бидон со смертельной начинкой.

— А если вдруг не станут, есть? Псы явно приученные брать еду только из рук хозяина — усомнился капитан.

— Так мы их кормить и не будем. Они сами приманку найдут — хитро усмехнулся Веревкин.

— Ну а есть не станут, что тогда?

— Будут, куда им деваться. Посудите сами, собаки на цепи сидят и кормят их только утром и вечером. Утром слабо, чтобы они резвее бегали, а вечером плотно, чтобы силы на ночь были. Сейчас они голодные и обязательно приманку съедят, против нутра не попрешь.

— Гостей не видно?

— С того места, где мы были видна только задняя часть дома, но в коновязи стоят шесть оседланных лошадей.

— Хорошо, подождем, что скажут разведчики Лукина. Им с их позиции заимка видна как на ладони.

— Там ещё такая вещь, господин капитан. На чердаке заимки есть специальное окошко для наблюдения и в нем я заметил дуло пулемета. Пулемет английский, 'Томпсон' и установлен он, скорее всего на треноге. Ровненько так, пряменько, а не дулом вверх как обычно.

— Молодец, что заметил, — похвалил казака капитан, — серьезный у нас противник оказался, с пулеметами и наверняка с гранатами. Но ничего, не в первый раз хунхузов бить, побьем.

— Так точно побьем — согласился с Рокоссовским забайкалец, и его уверенность несколько успокоила капитана. Когда твои солдаты уверены в своих силах, всегда спокойнее воевать.

Доклад Лукина, чьи разведчики вели наблюдение за подступами к заимке, не дал нужных ответов капитану. Согласно их наблюдениям, к заимке подъехали в общей сложности двадцать человек. Прибыли они в основном по двое и по трое всадников, но точно сказать был ли среди них высокий гость, разведчики не могли. В бинокль были видны только их фигуры, но не лица.

— Хорошо, лиц видно не было, но по виду можете сказать хунхузы это или мирные китайцы? — в лоб спросил командир разведчиков.

— Хунхузы — это точно. Я их брата за версту чую — уверено заявил Лукин.

— А если точнее. Винтовки с подсумками были видны?

— Нет, винтовок не было видно, но вот по посадке на лошади, точно могу сказать — хунхуз. Китайские купцы и их приказчики так не ездят.

— Что будем делать, господин капитан? Ждать или атаковать? Долго незамеченными здесь мы оставаться не можем. Неровен час какого-нибудь черта на нас вынесет — озабоченно произнес Ерофеев и в его словах была голая правда. Наступал день, и риск быть обнаруженным возрастал с каждым часом, с каждой минутой.

— Наблюдение за дорогой оставлено? — обратился капитан к Лукину.

— Так точно, два человека.

— Тогда подождем с полчаса и начнем. Даже если там нет майора, то хотя бы головку бандитскую причешем — приказал Рокоссовский и, сверив с командиром часы, казацкие старшины разошлись по местам.

Все свои силы, капитан разделил на две части. Одна должна была атаковать заимку с тыла, другая действовать с противоположной стороны.

Полчаса это и много и мало. Для тех, кто сидит в засаде это очень долгий срок, для тех, кто руководит операцией и принимает окончательное решение, этот срок необычайно короток. Но был ещё один аспект времени, влезший в общий расклад.

Дело касалось двух китайских подростков оказавшихся вблизи заимки. Были они подручными хунхузов, довольно часто использовавших подростков для своих целей или случайно оказались в этом месте в неурочное время, неизвестно. Так или иначе, но эти тридцать минут оказались для них роковыми.

Все было против них, и время, и место, но в особенности тот наряд казаков, на который они наскочили. Задержись они на десять минут, пойди другой тропинкой или попади они на наряд Ерофеева и они наверняка остались живы, но судьба сулила им иное.

Злой рок вынес их прямо на Делягина, который ни секунды не сомневался, что ему делать. Пока пораженные ужасом внезапного открытия кто притаился за деревьями, подростки застыли перед казаками, шашка забайкальца уже покинула свои ножны и неотвратимо летала навстречу своей жертве.

Глухой чмокающий удар и один из подростков стал на голову ниже, а через несколько секунд его товарищ был зарублен другим казаком, послушно выполнявшим приказ своего командира.

Все это случилось так быстро и стремительно, что несчастные подростки не успели произнести ни звука. Их изувеченные тела едва успели упасть на землю, как убедившись, что подростки были одни, Делягин с подручным без всяких раздумий поволокли под деревья.

— Голову поищи — отдал приказ Делягин третьему казаку, не принимавшему участие в убийстве и тот не выказав никакого удивления или несогласия с действиями старшего, бросился его выполнять.

Наряду едва хватило времени забросать тела ветками и прошлогодними листьями, перед тем, как началась операция.

Как не были хорошо натасканы сторожевые псы, но подброшенную им приманку Веревкина они исправно проглотили, голодному естеству было трудно противостоять. Глухо урча, они съели аппетитную отраву и через двадцать минут путь был уже свободен.

Учитывая обнаруженный на чердаке пулемет, капитан Рокоссовский, несколько изменил направление атаки, приказав казакам держаться угла дома, чтобы сократить сектор обзор пулеметчика. По взмаху руки капитана, десять пар казаков выскочили из своего укрытия и стремительно бросились к стенам заимки через двадцать семь метров открытого пространства.

Проделав проход в 'собачьем периметре' можно было попробовать незаметно подобраться к заимке и 'тихой сапой' проникнуть в дом, но капитан сделал ставку на внезапный приступ и оказался прав. Да, противник заметил движение казаков и открыл по ним огонь, как с чердака, так и из окон, выходивших на боковую сторону, с которой они атаковали. Да, среди казаков были потери, но они были ничтожными, по сравнению с теми какие могли бы быть.

Один убитый и один раненый из последней пары, тогда как все остальные благополучно пробежали опасный отрезок пути и, распластавшись по стенам и под окнами, принялись забрасывать противника гранами из 'слепой зоны'.

Брошенные внутрь дома умелыми руками, они в пух и прах, разнесли тех, кто бросился к окнам, намериваясь огнем своих маузеров и винтовок остановить натиск нападавших.

В столь скоротечных схватках все решают секунды. Не успели защитники заимки прийти в себя после оглушительных и убийственных взрывов гранат, как ведомая капитаном группа казаков уже проникла в дом с 'черного хода'.

Приказав четырем человекам держать окна, Константин обогнул дом с противоположной стороны и, выбив ударом плеча, дверь ворвался внутрь заимки. Не рассчитав силу удара и сопротивление неплотно прикрытой двери, капитан не смог удержаться на ногах, и чуть было не упал на пол, прямо перед здоровяком поваром, державшего в руке топор для рубки мяса.

Китаец уже взмахнул рукой, чтобы нанести удар упавшему на колено капитану, но бежавший следом за Рокоссовским казак метким выстрелом разнес ему череп и крепыш рухнул прямо на разделочный стол.

Гибель повара полностью сломило всякие помыслы к сопротивлению, у остальной кухонной обслуги. Все они проворно попадали на пол и подобно ящерицам, стали расползаться по углам от двери, ведущей в основные покои заимки.

Столь легкая победа очень подмывала казаков дернуть за широкое металлическое кольцо и ворваться в главный зал, но Рокоссовский удержал их от этого шага. По приказу капитана, Ерофеев дернул на себя дверь и тотчас отскочил вместе с нею к стене. В тот же момент, из зала в открытый проем двери загрохотали сначала винтовочные выстрелы, а потом ударило пулеметной очередью.

Попытайся кто-либо из казаков в этот момент ворваться в зал, он был бы убит на месте, но к счастью все пули прошли мимо.

Столь недружелюбная встреча, не застала врасплох притаившегося у двери Ерофеева. Выждав несколько секунд, он швырнул в зал гранату и рывком захлопнул дверную створку. Сделал он это, чтобы осколки гранаты не поразили находившихся в кухне казаков, но по счастливой случайности закрытая казаком дверь также отразила брошенные в кухню гранаты хунхузов.

Наскочив крепкие сосновые доски, гранаты подобно мячикам отскочили обратно и взорвались, вместе с гранатой Ерофеева.

Именно этот тройной взрыв, помог сломить сопротивление противника оборонявшего парадный вход заимки. Атаковавшая его группа казаков вместе со старшиной Чистяковым, наткнувшись на сопротивление врага, была вынуждена залечь, но едва раздались выстрелы, как казаки тотчас бросились в атаку и ворвались в дом.

Каждый из людей капитана Рокоссовского имел белую повязку на левой руке, чтобы в пылу боя было легче отличить своего от чужого. Благодаря этой простой хитрости, казаки смогли уберечься от так называемого 'дружественного огня' во время перестрелки в главном зале заимки.

Оглушенные и израненные главари хунхузов, и их телохранители, упустили момент, когда русские казаки ворвались в дом. Даже уменьшенным числом бандиты имели неплохие шансы отразить нападение и продержаться до прихода подмоги. Раздавшиеся выстрелы, рано или поздно должны были привлечь охранников главарей, которые были оставлены ими неподалеку от лощины до конца переговоров. Однако сегодня, госпожа Фортуна смотрела в другую сторону.

Проникнув в главное помещение заимки, не дожидаясь пока рассеется дым от разрывов, казаки Рокоссовского принялись зачищать внутреннее пространство от врага. Ничуть не уступая своим подчиненным в храбрости и доблести, Константин Константинович был на острие атаки.

Мастерски владея стрельбой с обеих рук, он разил хунхузов из простых, но очень верных наганов. Иногда он кому-то спасал жизнь, иногда кто-то отводил в сторону, нацелившуюся на капитана смерть.

Так произошло с майором Мацуока. Маленький жилистый японец ловко укрылся под опрокинутым столом, а когда прошедший мимо него капитан показал ему свою спину, он бросился на него с ножом.

Бить снизу высокого статного пограничника Мацуока не стал, посчитав подобный удар мало результативным. Потому, он вскинул нож над головой и собирался всадить его в спину капитана, но в этот момент раздался выстрел и японец зашатался.

Превознемогая боль в теле, он не выпуская оружия из рук, сделал шаг к Рокоссовскому, который обернулся и, не раздумывая ни секунды, выстрелил в японца. Сделанный им выстрел никак не мог подходить под определение прицельный, но выпущенная капитаном пуля попала точно в сердце самураю.

Около десяти человек укрылись на втором этаже заимки, и выбить их оказалось очень проблематично. Ведущая наверх лестница оказалась под прицельным огнем, и попытка штурма стоила жизни одному из казаков.

Вместе с пулями, на лестницу упала и граната, которая убила одного и ранила двух человек из отряда Рокоссовского. Столь яростный отпор заставил казаков отступить, а имевшееся у них в запасе время стремительно истекала. Ещё не были слышны звуки выстрелов со стороны засады, оставленной капитаном прикрывать подступы к заимке, но они могли прозвучать в любое мгновение.

Требовалось, что-то предпринять и в этот момент командир дал слабину. Всегда выдержанный и уверенный в себе на поле боя, в скоротечной схватке он позволил навязать себе чужое мнение. Уже потом, оставаясь наедине с собой, он оправдывало его стремлением сохранить жизни своим солдатам. Штурм второго этажа в лоб принес бы новые потери, а на изобретение иного хода требовалось время, которое вот-вот должно было кончиться.

В этот момент Делягин, предложил простой и очень эффективный ход. Он моментально получил одобрение остальных казаков и капитан не нашел в себе силы противостоять напору подчиненных.

— Чего ждать, пока они половину наших не положат!? Сжечь их к чертовой матери и вся недуга — выкрикнул озлобленный казак и его поддержали остальные товарищи.

— Верно, говоришь, Деляга. Запалить их и дело с концом. Командуй капитан! — выкрикивали охваченные нетерпением забайкальцы. — Мало они наших людей спалили, теперь пришел наш черед.

Неизвестность судьбы Мацуока, главного фигуранта этой операции, удерживала Рокоссовского от принятия окончательного решения, но осматривавший трупы Ерофеев поставил точку в его сомнениях.

Склоняясь над телом убитого японца, которого в гражданской одежде было трудно отличить от остальных китайцев, Ерофеев обратил внимание на маленький кожаный портфель, пристегнутый к поясу трупа стальными наручниками.

— Господин, капитан, взгляните! — позвал он Рокоссовского, который без труда опознал японского майора по маленькой родинке возле правого уха. Эти особые приметы Мацуока, он хорошо запомнил прежде чем отправляться на задание.

— Японец — негромко произнес капитан, — отстегни у него портфельчик.

Замок на поясе у погибшего Мацуока был с секретом, и Ерофееву пришлось повозиться, прежде чем он смог выполнить приказ командира. Такая же участь постигла замок самого портфеля, что был взломан острием ножа, предназначавшегося капитану Рокоссовскому.

Внутри портфеля, как и ожидалось, находились плотные пачки фунтов и долларов, в большинстве из которых оказались мастерски выполненными фальшивками. В оккупированном японцами Сеуле, была создана тайная лаборатория, в которой трудились фальшивомонетчики, собранные со всей Кореи, Маньчжурии и Квантуна.

Об этом стало известно лишь в Москве, куда были отправлены захваченные деньги, а пока, не желая разжигать ненужного интереса среди казаков, капитан объявил, что искомые документы найдены и согласился с вариантом Делягина.

Не прошло и пяти минут, как остатки исковерканной взрывом лестницы были облиты маслом, а на прилегающие стены был вылит керосин, найденный казаками на кухне. Миг и языки пламени уже охватили сухое дерево и взмыли вверх.

Загудела, застонала заимка от всепроникающего огня, уверенно разливавшегося во все стороны. Три человека попытались выгнуть из объятого дымом и пламенем дома, но они не смогли ускользнуть от пуль казаков стерегущих снаружи свою добычу. Все остальные сгорели или задохнулись от дыма.

Возможно, кое-кому из хунхузов улыбнулось счастье и они смогли дождаться того момента, когда казаки покинули заимку. Со стороны засады уже гремели выстрелы, и ждать полного торжества справедливости не было возможности.

Погрузив на коней раненных и убитых, Рокоссовский двинул свой отряд на помощь засаде.

Пытавшиеся пробиться к горящей заимке хунхузы, представляли собой небольшой отряд численностью в двадцать человек. Смять его лихой кавалерийской атакой, не представляло собой особой трудности для таких умельцев, что находились под командованием капитана Рокоссовского.

Натиск и быстрота сыграли свою роль, но вот уберечься от выпущенных в спину пуль хунхузов — это было гораздо труднее. Две из них настигли казаков, но не смогли остановить их лихую скачку и выбить из седла.

Природная сила и злость на врага не позволяло раненым казакам остановить коня и сойти с него на землю. Превознемогая боль, они все скакали и скакали вперед, пока не последовала команда остановиться и только тогда, настало время заниматься своими ранами.

Среди тех, кого ранили хунхузы, был и забайкалец Делягин. С простреленным легким, он на удивление Рокоссовского удивительно долго держался. Скончавшись в одном переходе от нового места, где баржа с буксиром ожидали возвращения отряда, он все время упрямо повторял одни и те же слова — Ничего, посчитались.

Всего, во время секретного рейда, отряд капитана Рокоссовского потерял шесть человек убитыми и четверых ранеными, что было оценено командованием как хороший результат. Так заявил господин Ромашин, встретивший капитана в Хабаровске и забравший у него портфель Мацуока.

— Благодарю вас, Константин Константинович, от себя лично и от генерала Щукина, — радостно говорил Ромашин, энергично пожимая руку капитану и одновременно удивляясь, как чертовски повезло этому красавцу пограничнику.

Совершив скрытый ночной марш-бросок, он сумел опередить хунхузов заблокировавших подступы к лощине, перед отправкой туда своих командиров. Задержись капитан на пару часов, и выполнить поставленную задачу было бы очень трудно.

Также, повезло Рокоссовскому и при отступлении, от заимки. Уже через двадцать минут после его прорыва к входу в лощину подошли главные силы хунхузов, и отряд вряд ли бы смог вырваться из смертельной ловушки. Каждый из прибывших на встречу с Мацуока главарей хунхузов привел с собой отряд в двадцать — тридцать человек. Пробиться через столь мощный заслон, при всей их храбрости и удали казакам, вряд ли бы удалось.

Планируя уничтожения верхушки бандитских главарей, Москва в лице генерала Щукина оценивало возможные потери в две трети отряда. Высокое руководство устраивал и вариант гибели всего отряда ради выполнения поставленной задачи. Большие цели требовали больших затрат и ГРУ было готово пойти на это.

Родина по достоинству оценила военный талант капитана Рокоссовского. Он был представлен к недавно учрежденному ордену 'Знак Почета'.

Документы того времени.

Из личного дневника сиделки президента Алексеева Клавдии Митрофановой от 14 июня 1925 года.

Слава Богу, с нашим любимым президентом все хорошо. Сегодня он выступал в Думе с речью посвященной покорению Северного полюса. Весь торжественный и нарядный, в приподнятом настроении, с разрешения врачей, президент совершил свой первый официальный выход в свет. И пусть это ещё не полноценное возвращение к работе, но доктор Ветчинкин полностью уверен, что это событие не за горами.

После возвращения из Кремля, Михаил Васильевич буквально светился от радости. Сопровождавший его помощник, рассказал, какими громкими овациями встретили депутаты Думы появление президента. Его доклад о полярной экспедиции неоднократно прерывался бурными рукоплесканиями и криками. Стремясь сделать президенту приятное, депутаты приняли законопроект, увеличивающий его срок правления с семи до девяти лет.

В знак признательности к нашему персоналу, который помог поставить его на ноги и вернуть здоровье, для всех нас президент привез большой торт, а также по небольшому букету цветов каждой из женщин.

— Вы мои спасители — говорил он каждой, вручая букет роз, тюльпанов или сирени. В знак особой признательности, Михаил Васильевич поцеловал мне руку и дружески подмигнул. От такого признания наших скромных заслуг у всех у нас было радостное настроение, но наша бочка меда, получила свою ложку дегтя, в виде Галины Султановой.

Если все мы выражали свою радость улыбками и добрыми словами, то Галина вела себя откровенно недостойно. Все её поведение в отношении президента можно назвать флиртом, который он не прерывал исключительно по своей природной сдержанности и доброте.

Возмущенная поведением Галины я обратилась к доктору Ветчинкину с просьбой поставить её на место или лучше всего совсем убрать Султанову из Горок. К моему глубокому удивлению, Ветчинкин сказал, что сам попросил Галину это сделать, для пробуждения жизненных сил президента.

Его слова потрясли меня. Да у Галины хорошая фигура, приятное лицо и располагающая манера общения, но разве можно прибегать к подобному методу лечения?

Из сообщений газеты 'Правительственный вестник' от 2 июня 1925 года.

В знак признательности особых заслуг перед Отечеством на мирном и военном поприще, Президент Российской Республики Алексеев М.В. постановил наградить генерал-губернатора Финляндии барона Карла Маннергейма высшей наградой Российской Республики орденом Андрея Первозванного. Награда была вручена в Кремле, в Андреевском зале, в присутствии членов Правительства Российской Республики, представителей иностранных посольств и дипломатических миссий, а также российской общественности. Вручение произвел вице-президент России Сталин И.В.

Из сообщений газеты 'Правительственный вестник' от 4 июня 1925 года.

В связи с ухудшением состояния здоровья посла России в Германской Республике господина Негодина С.С., Правительство России приняло решение отозвать его в Москву для лечения. Вместо него Чрезвычайным и Полномочным послом в Германии назначена Коллонтай Александра Михайловна, ранее работавшая послом России в королевстве Норвегия.

Премьер министр Российской Республики Кржижановский Г.М. Москва. Кремль 4 июня 1925 года.

Из сообщений специального корреспондента газеты 'Известия' Яна Скамейкина от 6 июня 1925 года.

Вчера, 5 июня этого года со стапелей Николаевской судостроительной верфи был спущен второй российский авианосец под названием 'Александр Суворов'. При его спуске присутствовал министр обороны фельдмаршал Деникин А.И.. Новый корабль способный нести 20 самолетов различные боевых видов, по своим свойствам не уступает иностранным кораблям этого типа. После проведения ходовых испытаний, авианосец будет направлен для дальнейшего прохождения службы в Мурманск, в состав Северно-Ледовитого флота.

Глава VII. Нигерийский излом.

Ждать и догонять два самые неприятные действия в человеческом бытие, не обошли французские войска выступивших на борьбу с Махно. Майор Мориньи терпеливо ждал прихода главных сил, а генерал Брисак торопливо спешил к берегам Нигера, чтобы поддержать пошатнувшееся реноме французского оружия.

Как не стремился генерал Брисак поскорее соединиться с терпящим беду авангардом, ранее недели, этот счастливого момента в жизни французских войск никак не мог произойти. Семь дней и семь долгих ночей прибывали кавалеристы Мориньи в скверном ожидании, что нового предпримет против них этот 'русский черт Махно'.

Причины ночных взрывов недолго оставались тайной для французов. Уже на третью ночь сразу после падения на лагерь гранат из чрева звездного неба, заранее подготовленный отряд кавалеристов стремительно атаковал, не успевших ускакать по добру, по здорову махновцев. Произошла короткая, но очень яростная схватка, в которой победа была на стороне солдат майора Мориньи.

Порядком застоявшееся чувство мести у представителей европейской цивилизации, неожиданно приняло необычную форму. Из пяти человек, кто запускал и наводил на французский лагерь воздушного змея с гранатами, четыре махновца были убиты, а один с тяжелым ранением был взят в плен. Именно его, французские солдаты, при свете факелов и фонарей, распяли перед входом в лагерь на двух сбитых крестообразно досках.

Рядом с ними, были врыты колья, на которые победители воткнули отрубленные головы, насадили тела махновцев, чьи руки и ноги были развешены отдельно. Славные наследники средневековой инквизиции сделали все это, по лучшим лекалам далекого времени.

Зрелище было устрашающее, но 'не долго ликовал француз'. Ровно через сутки, триумфаторы получили аналогичный ответ, ничуть не уступавший по своей жестокости и хладнокровности.

Наступившая ночь прошла без взрывов гранат, но ночная смена часовых недосчиталась троих солдат. Нет, они не были убиты, сумевшими подползти к ним под покровом ночи махновцами, как это было прежде. Теперь, их похищение было организовано весьма необычным для этих мест способом. Вместо стального клинка, главным оружием русских каторжников стал длинный волосяной аркан.

Метко брошенный из темноты он с удивительной точностью падал на шеи или плечи утративших бдительность часовых и в мгновение ока, опрокинув на землю, утаскивал в непроглядную африканскую тьму.

Стоявшие на соседних постах часовые слишком поздно реагировали на сдавленный вскрик, глухой звук падения тела и его шумное волочение по земле. Пока часовые поднимали тревогу, пока на их крик подбегала подкрепление, махновцы успевали вскочить на коней и, придерживая аркан у луки седла, быстро уходили прочь, волоча за собой извивающегося на земле часового.

Вся помощь попавшим в беду товарищам, сводилась к громким крикам проклятья и хаотической стрельбе по мелькавшим в отблеске факелов, теням коней своих противников.

Пропажу часовых, майор Мориньи объяснял желанием Махно получить свежие сведения о планах и намерениях французов, но здесь он сильно ошибался. Никто из подручных Махно ни слова не понимал по-французски, и часовые были похищены исключительно для сведения кровных счетов. И сделано это было по всем правилам неаполитанской вендетты.

Не успели карманные часы сержанта Вержье стоявшего в карауле у главного входа в лагерь, мягко и мелодично прозвонить первый час ночи, как ночной мрак прорезали истошные крики человека, над которым творили насилие. Кричали по-французски, и голос кричавшего человека, в чем-то напоминал сержанту голос капрала Костера, похищенного прошлой ночью мятежными каторжниками.

Он был наполнен такими муками, таким отчаянием, что ни у кого из солдат не возникло мысли не прийти на помощь своему боевому товарищу.

Не прошло и пяти минут, как весь лагерь был на ногах и сорок с лишним человек, с оружием наперевес устремились в ночную тьму, освещая себе дорогу факелами.

Когда отряд добрался до того места, откуда раздавались крики, их изумленному взору предстала ужасная картина. Яркий свет огня вырвал из объятий черного мрака небольшой участок пространства, где на вкопанном в землю колу, в мучениях бился несчастный капрал.

Каждое его движение порождало страшные страдания, от чего его крики превратились в один сплошной вой. Боль полностью захлестнула сознание страдальца, не оставив в нем ничего человеческого. Кровь обильно сбегала на землю из пронзенного заостренного деревом тела, образовав у основания кола небольшую лужу.

Напрасно потрясенные цивилизованные европейцы размахивали факелами пытаясь отыскать мучителей Костера. Перед тем как начать эту страшную экзекуцию, махновцы прочно заткнули своему пленнику рот кляпом и удалили его только перед тем, как хлестнуть нагайкой лошадей и ускакать прочь от места казни.

Но сведение кровавых счетов не было основной целью действий свободных анархистов. Когда потрясенные французы попытались освободить своего товарища от страшных мучений и попытались снять его с кола, раздался оглушительный взрыв. Под одеждой, на поясе у несчастного Костера была спрятана граната, соединенная посредством тонкой веревки с перекладиной, не позволявшей телу капрала сползти по колу на землю.

В результате взрыва войско генерала Брисака лишилось ещё одного кавалериста, а палатка с больными пополнилась тремя новыми постояльцами. Потрясенные столь чудовищной казнью и гибелью своих товарищей, стоявшие на часах солдаты, с остервенением стреляли в черный мрак ночи по поводу и без повода, пока солнце не разогнала его своими светлыми лучами.

Стоит ли говорить, что эти события не очень сильно прибавили сил и бодрости людям майора Мориньи, но это были не все сюрпризы коварного Махно. Вместе с солнечными лучами, часовые обнаружили присутствие в примыкавших к лагерю окрестностях тела второго похищенного противником кавалериста — рядового Буфо.

Махновцы бросили его на большом расстоянии от места казни Костера и потому, он не был обнаружен ночью. В отличие от капрала, Буфо не был посажен на кол, он сидел на земле прислоненный к небольшому столбику, который играл роль подпорки.

В бинокль было хорошо видно, что солдат, чьи глаза, не мигая, смотрели на стремительно поднимающееся над горизонтом солнце, лишен признаков жизни.

— Буфо мертв, господин майор, — обратился к Мориньи сержант Мартильяк. — Нужно забрать тело, пока его не склевали эти твари.

Сержант кивнул на грифов, которые уже обосновались на песке невдалеке от Буфо, медленно и осторожно подбрилась к нему.

— Забрать надо, но я уверен, что оно заминировано. Этот черт Махно, наверняка приготовил нам ещё один сюрприз. Я это чувствую.

— Я тоже не исключаю такую возможность, но Буфо должен быть похоронен в земле. Иначе это породит среди наших солдат ненужные настроения.

— Вот сами и займитесь этим делом — огрызнулся майор, недовольный тем, что подчиненный говорит ему прописные истины. Не погребенное тело боевого товарища являлось дурным примером для оставшихся в живых солдат.

Сопоставляя все прежние случаи подрыва, Мартильяк сделал предположение, что бомба, скорее всего, спрятана на теле трупа, либо находится под ним. Именно так бы и поступил сам сержант, привидись ему минировать труп вражеского солдата.

Чтобы противостоять коварной тактике Махно, сержант раздобыл длинную палку и приказал одному из солдат подползти и ткнуть ею тело Буфо.

Опасаясь за свою жизнь, распластавшись на земле солдат, не очень удачно тыкал палкой, в спину невозмутимо сидевшего на земле мертвеца. От каждого его толчка он только качался, но никак не хотел падать в нужном для сержанта направлении.

Наконец, после двадцать пятого толчка, тело отлепиться от подпиравшего его столбика и неторопливо завалилось на бок. Стоявшие поодаль солдаты в страхе ожидали взрыва, как это было с Костером, но ничего не произошло. Несчастный Буфо сиротливо лежал на боку, неуклюже задрав в небо руку, по которой активно ползала всякая живность.

Все было тихо и спокойной, но чувство притаившейся опасности не отпускало сержанта. Оно ныло и ныло в его душе подобно больному зубу, однако, сколько он не вглядывался в окоченевший труп солдата, ничего подозрительного так и не увидел.

Тем временем 'танцы' вокруг тела Буфо изрядно затянулись. Необходимо было действовать и чтобы раз и навсегда поставить в этом деле точку, Мартильяк решил действовать.

Так как бомба могла находиться не на самом теле, а под ним, нужно было попытаться сдвинуть труп Буфо в сторону, но при помощи палки — это было невозможно сделать. Единственным выходом было обвязать веревкой задранную руку и оттащить его прочь от опасного места.

Получив моток крепкой веревки, солдат отправился исполнять Мартильяка. С большой осторожностью он подошел к телу Буфо, но не успел он набросить петлю, как прогремел взрыв.

Находившемуся за спиной пионера сержанту было плохо видно, что произошло. Он видел только один взрыв, а затем раздались крики сапера в один момент по колено лишившегося ноги.

Посчитав, что самое страшное уже свершилось, Мартильяк смело бросился к истекающему кровью солдату, однако коварство беглых каторжан было безгранично. На этот раз махновцы заминировали не сам труп солдата, а подступы к нему. В результате чего, ещё больше увеличилось число свежих могил и обитателей лагерного лазарета.

Но больше всего пострадал боевой дух французских солдат. Каждый из них считал дни, оставшиеся до прихода основных сил, но Нестор Махно не собирался оставлять противника в покое. Не читая трактат о войне легендарного китайского полководца Сунь-Цзы, но действовал так, словно он был его настольным пособием.

Главным его оружием была быстрота, благодаря чему он ни на день не давал неприятелю возможности отдохнуть. С наступлением темноты, беспорядочной стрельбой и громкими криками 'Махно! Махно!' конные анархисты пытались выманить кавалерию противника из лагеря, но наученный горьким опытом, Мориньи воздержался от активных действий. Опасаясь угодить в очередную коварную ловушку, майор лишь ограничился тем, что отогнал противника от лагеря как надоедливую муху и только.

Обрадовавшись такой пассивности своего врага, Махно нанес неожиданный удар, направленный на осложнение положение в лагере противника. Под покровом ночи махновцы засыпали находившийся недалеко колодец, из которого брала воду вся округа.

Эти действия относились к разряду мелких пакостей, устранение которых привело к неприятным для Мориньи последствиям. Опасаясь, что засыпанный врагом колодец также заминирован, майор отправил для его расчистки большую часть своего войска

Под мощным прикрытием кавалерии на случай внезапного нападения врага, французы сначала доставали из колодца камни и песок, а затем очищали его до чистой воды от прочего мелкого мусора. Все это делалось с такой огромной осторожностью, что вместо привычных двух-трех часов работы, солдаты затратили на это почти весь день, но мины так и не нашли.

Утомленные и злые вернулись они в лагерь, на все лады костеря вездесущего черта Махно, а заодно и своего командира, что никак не может свернуть ему шею. В глубине души они соглашались с разумностью его действий направленных на сохранение их жизней, однако горькая обида от того, что они зря проторчали весь день под палящим солнцем, брало вверх над разумом. Каждый из них прекрасно осознавал, что боится своего противника и ничего с этим не мог поделать.

Прибытие главных сил генерала Брисака, утомленные 'блошиными' укусами солдаты майора Мориньи встретили с огромной радостью. Их восторженным чувствам не было конца, но 'русский дьявол' не был бы самим собой, если бы, не сумел бросить во французский мед ложку своего горючего дегтя.

Махно с первых дней вынашивал план подпустить противнику 'жареного петуха', благо для этого имелись хорошие предпосылки. В это время африканцы обычно поджигали сухую траву, которой в саванне было в избытке, и сметливый анархист сразу решил использовать этот фактор как оружие.

Единственное, что его удерживало от подобного шага, было расположение французского лагеря. Он находился на открытом месте и пущенный махновцами пал больше напугал бы солдат противника, чем нанес им серьезный вред.

Появление войск генерала Брисака полностью менял положение дел. Число походных палаток увеличилось в разы, что привело к расширению размеров лагеря противника, и нужно было успеть воспользоваться выпавшим шансом.

Обрадованные соединением обоих отрядов, французы праздновали это событие до поздней ночи. Потаенный страх перед беглым каторжником покинул сердца старожилов, но как оказалось ненадолго. Ночная тьма, что прочной стеной охватила солдатские палатки, вдруг ярко озарилась в двух местах, приведя в недоумение одних и беспокойство других.

Подобно сказочным змеям, огонь устремился к лагерю французов. Сухая трава горела как порох и пущенный махновцами пал, уверенно продвигался сквозь темное пространство ночи.

— Что за черт!? Какой идиот запалил траву!? — удивленно воскликнул полковник Кюлюс покинувший штабную палатку по малой нужде и, уставившись на огонь, никак не мог справиться с пуговицами на штанах.

— Махно — зло буркнул стоявший на посту часовой из числа солдат майора Мориньи.

— Кто!? — гневно переспросил полковник, но караульный не успел ему ответить. Его опередили раздавшиеся из темноты громкие ликующие возгласы — 'Махно! Махно!', вслед за которыми загремели выстрелы.

Не будь стены огня, что с двух сторон неудержимо прибиралась к походным палаткам, это нападение Махно дорого бы ему стоила. Численность французских войск была такова, что их ответные действия не смогли бы остановить ни ночь, ни засады. Кавалеристы генерала Брисака, если не полностью уничтожили бы нападавших, то наверняка серьезно сократили их численность, но наступающий огонь сильно затруднял их действия.

Пока конники седлали лошадей и вскакивали в седло, языки пламени уже ворвались в лагерь, породив в нем хаос и неразбериху. Одна за другой загорелись оказавшиеся на пути огня палатки. Мулы, на которых была вся походная поклажа, напуганные видом огня бросились в разные стороны, не слушая окриков своих погонщиков.

Стоит ли говорить, что при таких обстоятельствах, преследование врага отступало на второй план. Главным помыслом французов столкнувшихся с прожорливым 'огненным зверем' заключались в спасение своего имущества и провианта. Все их боевые действия свелись к отражению наскока вражеской кавалерии, которая, несмотря на свою малочисленность, больно жалила солдат Брисака.

Пустив против врага пал, хитрый Махно приказал своим соратникам атаковать лагерь противника с нескольких сторон. Этим нехитрым, но действенным приемом он не только усиливал панику в стане врага, но и заставлял французов дробить свои силы. Не видя махновцев воочию, не зная численность напавшего врага, ориентируясь исключительно на крики и выстрелы, солдаты Французской Республики полагали, что их атакую сотни и сотни беглых каторжников, тогда как их число не дотягивало до девяноста человек.

Рой пуль летел в одну и другую сторону, однако в этой схватке нападавшие имели одно важное преимущество. Сами они находились под покровом ночи, и отблески огня лишь скупо обозначали их присутствие, тогда как защитники лагеря были хорошо различимы на фоне бушующего пламя.

Благодаря этому, французы все чаще и чаще падали сраженные выстрелами неприятеля, тогда как их прочно скрывала шапка-невидимка ночи.

Оказавшись в столь непростых условиях, многие из солдат упали духом, но были храбрецы, которые отважно бились с коварным врагом и помогли отстоять лагерь. Одним из них был капитан Милон. Вооруженный двумя пистолетами, он смело встал на переднюю линию огня и уверенно палил по каждой подозрительной тени, совершенно не обращая внимания на то, что творилось за его спиной.

Ни суматоха, ни языки пламени, горящие всего в нескольких шагах от него, не мешали ему исполнить свой долг офицера и гражданина. Его смелые действия, а также к месту выпущенное едкое слово придавали бодрость и уверенность находившимся рядом с ним солдатам.

Видя его стойкость и уверенность, они устыдились собственной слабости и, разозлившись на себя, принялись яростно стрелять по врагу, зародившего в их сердца страх с трусостью. Благодаря этому, среди океана суеты и неразберихи захлестнувшей лагерь генерала Брисака, появился островок твердости. С каждой минутой боя он постепенно креп, расширялся но, к огромному сожалению, для французов, этот успех был временным.

Стоило лишь прилетевшей из ночи пуле сразить Милона, как мужество моментально покинуло сплотившихся возле капитана солдат. Сразу вместо дружных залпов по врагу, их огонь стал ужасающе разноголосым, затем вовсе утратил единство и стал хаотичным.

Впрочем, численное превосходство над противником и хладнокровие офицеров не позволило Махно в полной мере реализовать свои замыслы. Его кавалеристы не смогли ворваться в лагерь и уничтожить генерала и его штаб, что, по мнению Нестора Ивановича, было единственным способом остановить противника.

Потеряв двенадцать человек убитыми и ранеными, махновцы отступили, до того, как пришедший в себя французский тигр был готов в клочья разорвать назойливого противника. В результате этой атаки у французов погибло девятнадцать человек, но вот число раненных, обожженных и покалеченных от столкновения с мулами достигло шестидесяти семь солдат и офицеров.

Кроме этого было уничтожены или серьезно повреждены огнем тринадцать походных палаток, небольшое количество провианта и различной амуниции. К счастью, от огня не пострадали палатки с боеприпасами, а также лошади, мулы и запасы фуража.

Когда Брисаку доложили о потерях, он пришел в ярость. Генеральский стек с силой обрушился на ни в чем неповинный походный стол в его палатки.

— Махно хочет задержать меня на дороге к Нимею, но у него ничего не выйдет! Он слишком переоценил свои силы и возможности благодаря неудачным действиям авангарда майора Мориньи! — безапелляционно изрек генерал, возлагая всю вину за ночные события на плечи своего подчиненного. — Пришла пора преподать достойный урок этому каторжнику, возомнившему себя полководцем. Царапины, нанесенные им, не заставят нас остановиться. Будем зализывать их на ходу. Завтра же, мы снимаемся с лагеря и двигаемся к берегам Нигера, и пусть господин Махно попытается нас остановить. У него есть на это девять дней, после чего его грязная шайка получит шах и мат.

Находившийся в этот момент в походной палатке корреспондент поспешил увековечить слова генерала, увлеченно строча 'вечным пером' в своем блокноте. Как всякий штатский, переживший порядочное потрясение он нуждался в ободрении, защите и грозный рык Брисака, оказался действенным средством от ипохондрии.

Весь следующий день французское войско уверенно двигалось вперед, готовое отразить любое нападение махновцев. Головное и боковое охранение бдительно всматривались вокруг в поисках притаившихся каторжников Махно, но их не было.

Их не было утром, в обед и вечером, когда усталые французы остановили своих коней и принялись разбивать лагерь на ночлег. Не появились они и после того, как черный сумрак привычно сомкнул вокруг французского бивака свои смоляные объятья.

Напрасно, часовые пристально прислушивались к любому шороху и движению во мраке ночи. 'Русский дьявол' так и не появился, хотя его присутствие вблизи лагеря проявилось следующим утром. Тогда, обнаружилось исчезновение десятка чернокожих погонщиков мулов, что сказалось на скорости продвижения французов.

— Не имея возможности действовать посредством оружия, Махно хочет замедлить наше продвижение вперед любыми средствами. Даже при помощи таких булавочных уколов, но это ему не поможет — язвительно воскликнул Брисак в ответ на эту весть и приказал на ночь, приставить к погонщикам крепкий караул.

Противник не обозначил свое присутствие и на второй день, чем только усилил уверенность французов в собственной силе и превосходстве. Походная колонна во главе, которой находился полковник Кюлюс, уверенно преодолевала километр за километром, не встречая на своем пути никакого затруднения. Из густых зарослей кустарника не раздалось ни единого выстрела, не взорвалась ни одна бомба.

Все чаще солдаты говорили друг другу: — Эти грязные оборванцы способны сражаться только с небольшими отрядами, против единой силы они бессильны.

Слыша эти слова, полковник Кюлюс всячески поддерживал их, не забывая при этом напоминать солдатам о соблюдении бдительности.

— Если противника нет днем, это совсем не говорит, что он не появиться ночью — говорил идущим в караул солдатам полковник. За плечами Кюлюса были Сомма и Верден, и кавалеристы с уважением относились к своему командиру.

— Похоже на то, что у черта Махно мешок с гадостями прохудился — отвечали ему солдаты, разбивая свои палатки на ночлег.

— Может оно и так, только ночь время чертей. Потому, нужно смотреть в оба — часовые его не подвели. Всю ночь они не сомкнули глаз, готовые в любой момент поднять тревогу, но все было тихо.

Не появились махновцы и на третий день пути, где переход был самым длинным за все время после соединения двух отрядов. Причиной этому была большая деревня под названием Каложи, где французы намеривались пополнить свои запасы провианта и фуража.

Первыми в эту деревню въехали разведчики лейтенанта Бертрана, но ничего подозрительного они не обнаружили. Разве только, что на улицах деревни не было малых детей, которые либо клянчили у французов подаяния, либо во все глаза смотрели на человека с другим цветом кожи.

Это было обязательным явлением любой африканской деревни, но лейтенант решил, что они находятся на центральной площади деревни. Там зазывно стучали барабаны, пелись песни, то и дело прерываясь громкими криками толпы.

Подъехав к толпе негров в праздничных одеждах, Бертран увидел, что здесь празднуется свадьба. Перед расстеленными на земле циновками уставленными местными кушаньями, в белой одежде стоял низкорослый староста селения, руководивший этим торжеством.

По знаку его руки барабаны то затихали, давая дорогу свадебному хору, то ударяли с новой силой наперегонки с криками толпы. Здесь царил свой, непонятный белому человеку ритуал, вмешиваться в который лейтенант не рискнул.

Бросив снисходительныq взгляд на чернокожего жениха здоровяка и щупленькую невесту, чьё лицо и тело скрывала чадра и хиджаб, Бертран отъехал на противоположный конец площади.

— Симони, скачите к полковнику и передайте, что здесь все в порядке. Пусть полюбуется на местную свадьбу — приказал он сержанту и тот резво бросился исполнять поручение. Кюлюс был большим любителем африканских обрядов и традиций, и знакомство со свадьбой наверняка доставило бы ему удовольствие.

Получив сообщение от лейтенанта, Кюлюс смело направил в селение ведомые им подразделения. От осознания того, что на этот раз ночевать придется не в чистом поле, а в селении, настроение у кавалеристов улучшилось и они пришпоривали своих коней.

Солнце уже нависло над краем горизонта, когда полковник въехал в селение и сразу же направился посмотреть на свадьбу. Опасный переход остался позади и теперь, ничто не мешало Кюлюсу удовлетворить простое человеческое любопытство.

Едва полковник в сопровождении солдат приблизился к молодоженам, как к всадникам подскочил худой как щепка негр с деревянным подносом. Постоянно приплясывая, он стал кричать, явно призывая белых людей сделать жениху и невесте подарок.

Безошибочно определив, кто среди подъехавших гостей старший, негр остановился перед Кюлюсом не переставая извиваться и перебирать ногами. Глядя на его необычные для глаза простого европейца пируэты, полковник усмехнулся и после короткого раздумья положил на поднос плоскую металлическую флягу, в которых офицеры обычно держали коньяк. Её стальные бока были покрыты замысловатой гравировкой и этот дар, вызвал гул одобрения среди туземцев.

Теперь, следуя обычая, ответный дар должна была сделать невеста. Обычно это были шейные бусы или пояс, как правило, сделанные из мелких ракушек или разноцветных камней.

Едва закутанная в материю девушка встала с циновки и медленной походкой направилась к полковнику, как по знаку распределителя негры запели новую песню. Притопывая ногой и раскачиваясь из стороны в сторону, они то и дело хлопали себя по бедру и вскидывали головы.

Услышав её, один из погонщиков мулов сначала удивился, а затем стал опасливо вертеть головой и, увидев лейтенанта Бертрана, направился к нему.

— Господин, это не свадебная песня — заговорил африканец на ломаном французском языке, ухватившись за стремя офицера.

— Чего тебе надо? — с досадой бросил лейтенант, недовольный тем, что ему мешают смотреть свадебное действие. Все его внимание было приковано к невесте, что плавной походкой подплывала к полковнику, сцепив перед собой тонкие черные руки. Все остальное, включая лицо, было скрыто от взора зрителей.

— Это не свадебная песня, не свадебная — продолжал твердить свое погонщик, не выпуская стремя офицера.

— Не свадебная песня, — переспросил лейтенант, — а какая, похоронная что ли?

— Боевая, боевая песня, господин! — воскликнул погонщик, но смысл его слов не дошел до сознания Бертрана. Он с удивлением посмотрел на поющих негров, затем на доносчика и собрался задать ему вопрос, как все неожиданно стало ясно.

Подошедшая к полковнику невеста сунула правую руку под одеяние, словно собиралась подарить ему свой пояс и в тот же момент, неожиданно откинула скрывавшую лицо чадру.

К огромному удивлению Кюлюса, вместо смазливого девичьего личика, он увидел лицо молодого белого мужчины. От недоумения брови полковника поползли вверх, но узнать разгадку столь необычного превращения, ему не было суждено. Правая рука лже-невесты уже выдернула из одежды наган и выпущенная из него пуля, разнесла голову любителю местных обрядов.

Сразу за этим, сидевшие рядом с женихом гости распахнули свои одежды и, выхватив спрятанное оружие, открыли огонь по сопровождавших полковника верховых. Не успели французы прийти в себя, как из окна выходящей на площадь хижины ударил ручной пулемет и в кавалеристов полетели гранаты.

По своей численности, напавшие на французов махновцы, в разы им уступали, но открытый ими шквальный огонь ошеломил кавалеристов, захватил их врасплох. Одновременно с каторжниками, на солдат Кюлюса напали и негры, палками и мотыгами добивая упавших на землю всадников.

Подобное поведение прежне покорных воле белого человека африканцев изумило французов ничуть не меньше, ложной невесты и её гостей. Вид с остервенением дерущихся чернокожих жителей деревни, так поразил кавалеристов, что они поспешили ретироваться с деревенской площади.

Оставив тела погибших товарищей, кавалеристы бросились прочь из смертельной ловушки, но не успели достичь окраины селения, как столкнулись с колонной, которую вел сам генерал Брисак. Между французами возникла давка и неразбериха, под истошные крики беглецов 'Махно! Махно!'.

Оказавшись в столь непростой ситуации, когда казалось мирная деревня, превратилась во вражеский оплот, Брисак проявил себя как настоящий командир. Остановив движение колонны, он приказал солдатам спешиться и занять оборону для отражения атаки, наседавшего противника.

Завязалась яростная перестрелка, в ходе которой была выявлена численность захватившего деревню неприятеля, а также был получены рапорты о случившейся в селении трагедии.

Едва картина стала более ясна и понятна, Брисак решил произвести фланговый обход деревни с целью окружения и уничтожения засевших в ней махновцев. Силы и средства для выполнения этого маневра имелись и вскоре войска перешли к действию.

Ввязавшийся в перестрелку с главными силами противника, командующий махновцами Аркадий Лихобаб слишком поздно заметил нависшую над его отрядом опасность. В прошлом актер самодеятельности, он блестяще совершил уничтожение полковника Кюлюса, исполнив роль чернокожей невесты.

Следуя приказу Махно, сразу после устранения командира французов, он должен был покинуть деревню, которую махновцы захватили за несколько часов до появления разведчиков Бертрана. Угнав жителей Каложи прочь под конвоем пяти верховых, Лихобаб вместе с примкнувшими к анархистам африканцами разыграл перед французами ложную свадьбу.

Весь акт прошел как по нотам, и это сыграло с атаманом злую шутку. Видя, как трусливо бегут французы от горстки его людей, Лихобаб не удержался от соблазна пощипать гордого галльского петуха. Сняв с тела убитого им Кюлюса планшет с документами и добавив к нему бумажник полковника, он решил продолжить преследование отступающего врага.

Обманчивая легкость, с которой махновцы изгнали из деревни неприятеля, быстро обратилась для них горьким похмельем. Уж слишком много против них было врагов и слишком быстро они навели порядок в своих охваченных паникой рядах.

Всего, под командованием атамана было тридцать четыре человека. Негров занявшихся грабежом деревни и трупов убитых французов, Лихобаб в расчет не принимал. Едва ему стала понятна нависшая над отрядом угроза, он отдал приказ к отступлению, оставив прикрывать отход десять человек под командованием Климаря.

И вновь, ночь встала на сторону махновцев. Упав черным сваном на несчастную Каложи и её окрестности, она позволила Аркадию Лихобабу выскочить из деревни под самым носом у французов.

Измазанный вперемешку черной смесью превратившей его в негритянку и кровью от раны в боку, Лихобаб яростно подхлестывал коня нагайкой, спеша доставить батьке Махно радостное сообщение о выполнении его задания.

Оставшийся прикрывать отход атамана Климарь действовал резко и решительно. Отчетливо понимая, что даже при помощи оставленного ему пулемета он не сможет остановить французов, махновец прибег к помощи простого, но вполне эффективного способа.

По его приказу, махновцы стали жечь сделанные из травы и соломы дома африканцев. Буйный огонь и удушливый дым от разразившегося пожара оказались куда более надежной защитой от солдат Брисака, чем подходившие к концу пули и гранаты махновцев.

Последний акт этого сражения разыгрался на окраине Каложи, где столкнулись ворвавшиеся в деревню кавалеристы лейтенанта Мефруа и отступающие махновцы. Схватка было яростная и короткая, где численный перевес оказался решающим фактором.

Те, кто не погиб от сабель французских кавалеристов, были загнаны в одну из хижин деревни и окружены. Прекрасно понимая, что рассчитывать на снисхождение им не придется, махновцы дрались до последнего, стремясь уничтожить как можно больше врагов.

Когда патроны закончились, двое из оставшихся в живых махновцев сделав вид, что хотят сдаться, подпустили к себе французов и подорвали себя.

Взрыв был такой силы, что вспыхнул пожар. Вместе с уже бушевавшим огнем, он уничтожил большую часть селения, несмотря на отчаянную с ним борьбу французов.

Весь следующий день, несмотря на гневное бурчание Брисака, его войско не двинулось вперед, оставшись на пепелище Каложи. Уставшие от изнурительной борьбы с огнем больше чем от сражения с махновцами, солдаты нуждались в отдыхе, и генерал был вынужден подчиниться обстоятельствам.

Кроме этого, нужно было с почестями придать земле тела убитого Кюлюса и погибших вместе с ним людей. Всего от рук махновцев в Каложи погибло двадцать пять человек и вдвое больше получили всевозможные ранения.

Вынужденный потерять день на похороны и зализывание ран полученных в результате коварного нападения 'дьявола Махно', генерал занялся свершением суда.

Первыми перед его грозными очами предстали африканцы, попавшиеся в руки французам при захвате селения. Не желая утруждать себя выяснением, являются ли они бунтовщиками против власти Французской Республики или мирные жители, генерал приказал вздернуть пленных, в назидание другим чернокожим.

После того как его решение было исполнено настал черед белых. Всю ответственность за гибель полковника Кюлюса и его солдат, Брисак полностью возложил на лейтенанта Бертрана, обвинив его в неисполнении отданного ему приказа. Злость, от понесенных потерь и вынужденного простоя была такова, что Брисак разжаловал молодого офицера в рядовые до конца боевых действий, в назидание другим офицерам.

Однако, не только один Брисак прибывал в этот день в скверном настроении. Настроение Нестора Ивановича Махно также не было радужным и веселым. Присланный Фрунзе переводчик, по предъявленным ему документам быстро установил, кого на самом деле убил в Каложи Аркадий Лихобаб.

Горечь от неудачи по устранению генерала Брисака усиливалась от потери в схватке с врагом двенадцати человек вместе с самим атаманом Лихобабом. Добравшись до ставки Махно, отважный анархист умер через несколько часов от сильной кровопотери.

Лишившись старого и верного товарища, батька сильно переживал эту потерю, но взяв у него Лихобаба, судьба послала Махно утешительный приз. Тайно прибывшие к нему комбриг Котовский привел свежее пополнение численностью в шестьдесят два человека, а также партию оружия. Оно должно было существенно помочь Нестору Ивановичу в его борьбе с Брисаком.

— Не журись, батька. На этот раз выбьешь эту французскую фигуру с одного удара. Очень хорошую биту я тебе привез. Надо только поточнее прицелиться и все будет хорошо — подбадривал Махно Котовский, сравнивая его охоту на вражеского генерала с игрой в городки.

— Знаю я ваше, все будет хорошо — сварливо отвечал Махно, потрясая длинными, давно не стрижеными волосами. — Все норовите больше каштанов из огня руками моими ребят достать, своих не замарав.

— Обижаешь, Нестор Иванович — с укоризной молвил собеседник. — У нас с тобой все по-честному, мы ни в чем тебе не отказываем. И оружие, и пополнение пропускаем, как договаривались. Что касается потерь так это война, без них она сам знаешь, не бывает. Ты и твои хлопцы заранее знали, на что идете.

— Знали, знали. Да только слишком много людей у Брисака оказалось, чем ты мне говорил, ваше высокоблагородие. Сложно воевать — больно кольнул Котовского, Махно намекая на его генеральский чин.

— Если ты воевать не хочешь, так скажи сразу, не тяни и иди с миром. Как говорится вот Бог, а вот порог, мы тебе замену быстро найдем — осадил анархиста комбриг.

— И кого это вы там найдете? — иронично спросил Махно, но по его лицу была хорошо видна настороженность словами Котовского.

— Да хотя бы атамана Григорьева. Ему за его художества под Белой Церковью вечная каторга присуждена, так он с большим удовольствием сменит её на эти вольные просторы. Или пан Антонюк с Волыни, душевный человек. Больше ста человек лично за душу брал.

— Так они вам с губернатором таких дел натворят, что потом сами будете не рады, что связались с ними. Душегубы — одно слово. Раскатает их генерал в пух и прах и порушит все ваши планы — быстро дал задний ход хитрый атаман. Ссора с Фрунзе не входила в его нынешние планы.

— Я от своих слов не отказываюсь, но только не могу я наугад шарить и терять своих людей. Скажите, где точно находится этот треклятый Брисак и тогда я его кровь из носу, а достану — заявил атаман, зло, клацнув своей шашкой.

— Ну, это совсем другой разговор,— усмехнулся комбриг. — Сейчас допросим твоих пленных и все узнаем. Только прикажи им на всякий случай глаза завязать.

— Да не бойся. Поговорим и отпустим на волю — криво усмехнулся атаман, сделав многозначительный жест, но это не успокоило Котовского.

— Береженого, Бог бережет — комбриг инкогнито находился на французской территории и не хотел иметь лишних свидетелей своей незаконной деятельности.

Интенсивный допрос привезенных Лихобабом пленных действительно дал необходимый результат. Теперь махновцы знали отличительные признаки генеральской палатки, и оставалось лишь её уничтожить.

Четыре дня после событий у Каложи, анархисты не тревожили французов своими нападениями. Все это время их не было ни слышно и не видно, но этот факт нисколько не повлиял на действие генерала Брисака. Каждый день его войско двигалось в полном боевом порядке, готовое в любой момент вступить в схватку с врагом.

Любая переправа даже через обмелевшую или засохшую речку, вступление в деревню или разбивка лагеря, были сродни военной операции. Обжегшись на молоке, генерал усиленно дул на воду, несмотря на то, что темп продвижения его войск заметно снизился.

Французы усиленно ждали появление Махно. Они точно знали, что его разведчики наблюдают за войском и на третью ночь это случилось.

В любом деле, главную роль играют малозначащие на первый взгляд детали. Так произошло и на этот раз. Обычно, французы разбивали лагерь незадолго до наступления ночи и следившим за их действиями махновцам, трудно было определить, в каком месте находится палатка генерала Брисака. Не помогали даже морские бинокли, специально привезенные для этого дела Котовским.

В день нападения махновцев на французский лагерь, приказ об остановке на ночлег был отдан на час раньше прежнего времени. Тряска по ухабистой дороге сильно истомила находящихся в повозках раненых, и генерал был вынужден уступить требованию врачей.

Именно это обстоятельство, помогло махновцам узнать точное местоположение палатки Брисака и известить об этом атамана.

Ещё не было полуночи, когда махновцы стянули к лагерю противника все свои силы. Предстояло решающее сражение, и главная роль в нем была отведена оружию, что недавно привез атаману комбриг Котовский. Оно не являлось чем-то особенным, но при правильном использовании, могло сыграть решающую роль в противостоянии генерала Брисака и батьки Махно.

Весь лагерь был оцеплен плотным кольцом караулов, через которое с большим трудом могли проползти незамечено несколько человек. Для десяти и более человек это было невозможно, но махновцы не собирались с боем прорываться к генеральской палатке.

Вместо них эту работу должны были сделать мины, которые выпустили по французскому лагерю люди, прибывшие в стан анархистов вместе с Котовским. Выпущенные умелой рукой, они принялись неистово кромсать белые палатки спящих французов.

Ночь, которая всегда была на стороне махновцев, теперь изменила им. Она не позволяла артиллеристам вести прицельный огонь и потому, они били исключительно по площадям.

Разрывы мин и возникшие пожары были слабым подспорьем, но стоявшие у минометов люди хорошо знали свое дело. Ни одна выпущенная ими мина не разорвалась просто так. В плотном скоплении белых палаток, каждый взрыв находил своих жертв, раня и убивая солдат противника.

Появление у махновцев артиллерии было настоящим шоком для французов. Привыкшие воевать либо с плохо вооруженным соперником, либо имевшим сходное с ними вооружение, солдаты заморских территорий в ужасе разбегались, заслышав пронзительный свист падающих на них мин.

Будь в распоряжении Махно полноценная батарея с полным боекомплектом, и он имел бы шанс наголову разбить противника. Однако у него было всего три миномета с ограниченным запасом мин, благодаря чему он мог нанести неприятелю чувствительный урон, но никак не мог разгромить врага.

Как не сильна была возникшая паника среди французов, как бы яростно не атаковали его кавалеристы со страшным криком 'Махно!' при поддержке вооруженных копьями и саблями негров, добиться полноценной победы он так и не смог.

Выучка и численное превосходство противника вновь оказались тем фактором, что закрыл Нестору Петровичу дорогу к триумфу над врагом. Потеряв двести шестьдесят три человека убитыми и ранеными, часть обоза и снаряжения, французы все же смогли отразить нападение махновцев на свой лагерь.

Твердо веря, что ещё не отлита предназначенная ему пуля, батька Махно дважды вел своих кавалеристов на врага, и каждый раз был вынужден повернуть обратно. Первый раз, когда махновцы ворвались в лагерь, и завязалась рукопашная схватка, в самый решающий момент к изнемогающему под натиском махновцев противнику подошла подмога.

Вместо того чтобы прятаться от страха перед 'русским дьяволом', один из младших офицеров сплотил вокруг себя солдат и стремительно ударил махновцам во фланг. Сделано это было так неожиданно, что махновцы растерялись и были вынуждены отступить, несмотря на гневные крики атамана.

Второй раз, попавшие под удар французы не оказали серьезного сопротивления анархистам, и они дошли почти до средины лагеря, где находился штаб отряда и палатка генерала Брисака. В зареве огня Махно хорошо различал нещадно сеченную разрывами мин палатку и флагшток с трехцветным знаменем. До заветной цели оставалось совсем чуть — чуть, как атамана в руку ранила вражеская пуля.

От пронзившей локоть острой боли Махно сжался в седле, припал к гриве своего коня и этого, оказалось достаточно для срыва атаки. Сразу же раздались истошные крики 'Батьку убили, батька погиб', наступательный дух моментально покинул войско атамана и махновцы отступили.

Разъяренный неудачами Махно был готов вести своих товарище в третью атаку. Скрипя зубами от боли, он вскочил на коня, но раненая рука не позволяла ему взмахнуть саблей. Тогда атаман взял в руки маузер, но и он оказался слишком тяжелой ношей для его руки.

С громким проклятьем Махно бросил на землю изменившее ему оружие и собрался скакать на врага безоружным, но стоявшие рядом с ним махновцы силой остановили своего атамана. С криками: — Остановись батька, не твой сегодня черед, — они стащили рыдающего от бессилия Махно и отступили.

Так закончилось это сражение, между войском Французского Судана и гражданами Вольной республикой анархистов. Несмотря на все надежды и усилия атамана, генерал Брисак остался жив. В самом начале обстрела, осколок мины перебил ему голень ноги. Благодаря этому, генерал упал на пол штабной палатки и уцелел. Разорвавшаяся вслед за этим мина выбила не только весь штаб отряда, но и пришедших на совещание старших офицеров.

Когда утром Брисаку донесли о потерях его войска, генерал не раздумывая ни секунды, дал приказ к отступлению на Бамако. Конечно, даже после этой атаки Брисак мог продолжить поход к берегам Нигера, до которых оставалось всего три дня пути, но доктор очень опасался возникновения у генерала гангрены и Брисак благоразумно отступил. Лучше быть живым неудачником, чем мертвым героем.

Документы того времени.

Выписка решения из протокола заседания трехсторонней комиссии управления подмандатными территориями Ближнего Востока от 10 июня 1925 года.

Внимательно изучив вопрос, представленный к рассмотрению специальной комиссии российской стороной о создании из части подмандатных территорий Англии, Франции и России, с компактным проживанием лиц курдской национальности единой автономной области, Высокая комиссия большинством голосов (три против одного), дала отрицательное заключение. Верховные комиссары подмандатных территорий Сирии и Месопотамии, а также специального представителя Генерального секретаря Лиги наций посчитали, что постановка данного вопроса к рассмотрению преждевременна и носит сугубо популистский характер.

Учитывая, что никогда ранее компактно проживающие на территориях находящихся под управлением трех держав победителей курдские племена не имели своей государственности, а также низкий культурный уровень этих племен, Высокая комиссия высказывает опасения, что создание единой автономной области может привести к большим нежелательным последствиям.

Принимая во внимание позицию российской стороны направленную на предоставление представителям курдской национальности большей самостоятельности, Высокая комиссия считает возможным разработать и утвердить специальную программу, которая позволит представителям курдского народа принять участие во внутреннем управлении территорий с их компактным проживанием. Программа должна быть представлена к рассмотрению Секретариату постоянных членов Лиги нации и вступит в действие после её утверждения на заседании Секретариата.

В качестве территории, на которой эта программа должна будет пройти свою апробацию, Высокая комиссия считает необходимым определить азиатские территории бывшей Турецкой империи находящиеся под мандатным управлением России.

Срок разработки и подачи проекта данной программы, определяется годом с момента опубликования этого решения в сборнике официальных документов Лиги наций. Срок рассмотрения и утверждения, определяется в шесть месяцев с момента поступления проекта программы в Секретариат Лиги наций. Срок действия этой программы с момента её утверждения Генеральным секретарем Лиги наций сэром Джеймсом Драммондом три года, с возможным продлением срока действия программы ещё на два года.

Осознавая всю серьезность и важность этого вопроса в жизни Сирийского и Иракского арабского королевства, а также Персидского государства, Высокая комиссия считает, что повторное возвращение к рассмотрению этого вопроса возможна только через шесть лет. В случаи, если российская сторона предпримет какие-либо шаги, направленные в обход принятого решения, то Высокая комиссия считает себя вправе поставить на Заседании Лиги наций вопрос о прекращении действия мандата России на управление курдскими территориями.

Председатель трехсторонний комиссии Родни Вульферт.

Глава VIII. Республика наносит ответный удар.

Известие о неудачах генерала Брисака всколыхнули Париж. Едва только телеграф принес первые сообщения об отступлении колониальных войск, все передовые страницы столичной прессы заполнились траурными заголовками.

— 'Позор французскому оружию!', 'Каторжник Махно разбил генерала Брисака!', 'Африканское Ватерлоо!', 'Император Наполеон не вынес бы такого позора!' — громко кричали юные продавцы газет, призывая испуганных обывателей поскорее купить газетный листок со столь хлесткости и зловещими заголовками. И их охотно брали. Лишний раз, подтверждая старое правило журналистики — чем страшнее и ужаснее звучит название передовицы, тем её охотнее возьмут.

Газетные волнения незамедлительно нашли отклик и в стенах французского парламента. Уже к вечеру следующего дня, был поставлен вопрос о приглашении на парламентское слушание министра по делам заморских территорий. В день, когда это случилось, в гостевой ложе парламента яблоку было негде упасть, а все коридоры были полны журналистов. Все ожидали услышать из уст министра сенсационные подробности неудачи французских войск на Нигере и прочие откровения, но этого не произошло.

Господин Гастон Месмер ограничился сухой констатацией того, что направленные на подавление действий беглого каторжника Махно, колониальные войска Французской Республики были вынуждены отступить в Бамако, не дойдя до Ниамее, менее ста километров.

Как не пытались парламентарии выудить из министра дополнительную информацию относительно событий во Французском Судане, они не добились своего. Министр скупо признавал наличие факта вооруженного столкновения с мятежниками, но без каких-либо подробностей. На все требования дать развернутое объяснение, Месмер призывал дождаться возвращения Брисака в Бамако, ссылаясь на отсутствие у него необходимой информации.

Разочарованные журналисты и парламентарии попытались выяснить положение дел в военном министерстве, но и там их ждало разочарование. Военные в категоричной форме отказались давать комментарии, ссылаясь на то, что колониальные войска не входят их подчинение.

Пять дней столица Франции бурлила в ожидании новых вестей из Африки, определяя в главные виновники, неудачи французского оружия в Судане Брисака. Отсутствие ясности не позволяло газетчикам требовать скальпа генерала, но кучу различной гадости и помоев, они успели вылить на его голову.

Новости, проливающие свет на события в Африке пришли вечером шестого дня но, к огромному сожалению, они опоздали. Опоздали, так как неудача на Нигере уже мало интересовала жителей столицы и всей метрополии. За сутки до этого ужасное преступление потрясло Париж, и все внимание обывателей было приковано к поискам кровавого маньяка зарезавшего четырех проституток в Булонском лесу.

Важность событий на Нигере и убийством жриц свободной любви по своей значимости были несопоставимы, но таковы были реалии двадцатых годов. Французские потребители спешили жить полноценной на их взгляд жизнью, в которой эпатажная выставка авангардиста была важна и интересна жизни всего государства в целом.

К событиям в Судане вернулись ровно через две недели, после опубликования правительством специального коммюнике и тональность статей разительно поменялось. Теперь Брисак представил не заклятым неудачником не сумевшим одержать вверх над заурядным каторжником, а мудрым военачальником. Лишившись старших офицеров в результате коварного нападения мятежников на свой штаб, генерал принял единственно верное в сложившейся обстановке решение отступить, дабы не подвергать риску уничтожения всего войска. Как не храбры и отважны были оставшиеся младшие офицеры, но в полной мере заменить выбывших товарищей они не могли.

Это была концептуальная основа военного дела во Франции, и перешагнуть через неё могла только такая смелая и одаренная личность как Наполеон Бонапарт или Евгений Савойский в разгаре их воинской славы. Все другие рискнувшие это сделать, автоматически попадали в разряд якобинцев и карбонариев со всеми вытекающими из этого последствиями.

Теперь главной фигурой газетной критики становился Нестор Махно. 'Страшное чудовище!', 'Распространитель заразы анархизма в Африке!', 'Русский черт!' — такими громкими эпитетами наградили его редакторы главных французских газет. Причем последний эпитет плавно перетек в утверждение о наличие 'русского следа' в неудачах Брисака.

— Откуда у беглых каторжников гранаты и минометы!? — гневно вопрошали газеты и тут же сами отвечали, — это оружие Махно получил от губернатора Фрунзе!

Стоит признать, что подобные утверждения были недалеки от истины и гневные требования парижан, наказать потерявших честь вчерашних союзников являлись вполне правомерными. Однако тут, как это часто бывает в Большой политик, включился хитрый дипломатический принцип: 'не пойман — не вор'. Можно сколько угодно говорить гневные 'филиппики' в адрес подозреваемого, но без веских доказательств, все громкие слова превращались в пустое сотрясание воздуха в стенах парламента и за его пределами.

Реакция Москвы на возникшие обвинения была быстрой и жесткой. Едва только парламентарии заговорили о своих подозрениях, не дожидаясь официального запроса со стороны министерства иностранных дел Франции, русский посол в Париже господин Максимов выступил со специальным заявлением.

Умело изобразив оскорбленную грязными подозрения бывших союзников невинность, господин посол потребовал провести экспертизу осколков мин с места последнего сражения с Махно. Даже если французы не проводили обследование места боя, они наверняка извлекли их из тел своих раненных и убитых солдат и офицеров. Это были стандартные действия, и отсутствие их наводило тень сомнение на самих пострадавших.

Настаивая на предъявления осколков мин, господин Максимов ничем не рисковал, ибо заранее знал, что они будут какого угодно производства, только не русского. Многолетний опыт дипломатической работы прекрасно позволял ему читать между строк, пришедшего из Москвы сообщения.

Предчувствие не обмануло посла. После непродолжительной заминки, французские дипломаты с большой неохотой и задержками объявили, что мины поразившие солдат генерала Брисака были германского и английского производства.

Это сообщение раскололо столичные газеты на два лагеря. Бульварная пресса разразилась массой статей посвященных разоблачению коварного заговора Москвы, тогда как солидные издания стали требовать серьезного и всестороннего расследования.

Каждая из сторон усиленно доказывала своим оппонентам и читателю свою правоту и на этом фоне, отступление Брисака уже не казалось страшным позором для французского оружия. О ней вспоминали сквозь зубы как о неприятном дне в истории страны, предоставив военным и дипломатам самим разбираться в ней до конца.

Постепенно интерес к событиям в Африке утратил свою остроту у французских обывателей. Жизнь подкинула им новые проблемы и сенсации, но в отношениях двух великих держав Европы по едкому замечанию одного ярославского деятеля, осадочек остался.

Начиная со времен Плантагенетов, между Англией и Францией постоянно шли бесконечные споры, кто из двух стран главнее. В годину лихих испытаний, когда двух стран появлялся общий враг, дух соперничества угасал, но едва наступал мир, все возвращалось на круги своя.

Каждое государство занималось исключительно собственными интересами, мало заботясь об интересах своего вчерашнего союзника. Единственно, что могло уменьшить трение их интересов — это появление интересов третьего лица, чье присутствие на мировой арене вызывало недовольство и у Лондона и у Парижа.

Таким третьим лицом в начале десятых годов была Германия, теперь ею стала Россия. Оба лидера Европы были крайне недовольны тем, куском пирога, что достался русскому медведю. Его выход на просторы Средиземного моря сильно обеспокоил Джо Буля и папашу Крюшона, которые всеми силами старались нивелировать последствия этого события.

Пользуясь внутренней неспокойностью Греции связанной со свержением короля, англичане при тайной поддержке французов, получили от греческого правительства разрешение на создание на территории республики двух военно-морских баз. В Никосии на Кипре и на Корфу в Ионическом море. Стоит ли говорить, что для лишившейся Мальты и Гибралтара Англии, это разрешение было подарком божьим.

Особенно важным было разрешение на открытие базы на Корфу, не столько из-за его географического положения, сколько из-за его истории связанной с адмиралом Ушаковым.

Поднятие британского флага в тех местах, где за свободу греческого народа гибли русские моряки, было звонкой пощечиной для России.

Для устранения 'осадочка' между интересами двух стран, была организована дипломатическая встреча. Интересы Лондона на ней представлял помощник британского посла Чарльз Сеймур, Париж был представлен Морисом Бурбане. Вопросы, рассматриваемые на ней были сугубо государственные, но джентльмены не были бы джентльменами, если бы не совместили нужное с приятным.

По обоюдному согласию сторон. Встреча произошла в Фоли-Берже, где блистала несравненная Жозефина Бейкер. Пикантность её выступлений заключалась не только в голосе певицы и темной окраски кожи, такого добра в Париже имелось в избытке. Прибывшая во Францию американка представала перед публикой с минимальным количеством одежды, состоявшей из павлиньих перьев и юбочки из бананов.

Столь откровенно провокационный наряд, вместе с гладким, лишенным всякого намека на худобу, но и без откровенных излишеств телом, влек мужчин на выступления Жозефины, как яркий свет влечет к себе ночных мотыльков. Распыленные подобной смелостью, они во все глаза смотрели на то, как она исполняла чарльстон, игриво покачивая едва прикрытым телом в такт музыки.

Необычайная пластика танцовщицы, высокая крепкая грудь и белозубая улыбка в один миг пленили мужскую половину Парижа. Газеты восторженно писали, что приезжая чернокожая танцовщица — это та самая черная Венера, что являлась во снах знаменитому поэту Бодлеру.

С каждым днем число её поклонников множилось в возрастающей прогрессии, слава уверенно набирала обороты, но при всем этом, Жозефина не теряла головы. Умело используя интерес публики к своему телу, она не переходила грань, разделявшую смелую эротику и откровенную порнографию. Танцовщица принимала восторги и почитание со стороны столичных нудистов, но всякий раз отказывалась выступать на их собраниях.

Оба джентльмена остались довольны своим посещением кабаре. Танцовщица нисколько не разочаровала господ дипломатов. В её быстрых и уверенных движениях действительно проступал природный магнетизм, как об этом говорили маститые знатоки. Трудно было отвести взгляд от танцев чернокожей красотки, особенно когда она делала стремительный разворот. В этот момент у зрителей рефлекторно перехватывало дыхание, ибо было совершенно непонятно куда смотреть. На зазывно колыхающуюся тугую упругую грудь с крупными розовыми сосками танцовщицы. Или на разлетающиеся во все стороны лоскутки банановой юбки, что скрывали от пожирающих глаз зрителей последнюю пикантную тайну чернокожей чаровницы.

По степени сложности, данная задача была сравнима с терзаниями легендарного осла Буридана, но полностью противоположна по приятности.

Насладившись многогранными талантами госпожи Бейкер, господа дипломаты перешли к кофе, и неторопливо смакуя этот божественный напиток, приступили к обсуждению африканских проблем.

— Надеюсь, что ваше ведомство господин Бурбане не воспринимает всерьез утверждение газеты 'Фигаро' о причастности моей страны к событиям в западном Судане. Смею вас заверить, что правительство Его Высочества не имело и не имеет никаких дел с этим беглым каторжником Махно. Всему есть свои пределы — как истинный дипломат, Сеймур говорил доверительно. с широко раскрытыми глазами, но его собеседник тоже был в дипломатии не первый год и хорошо знал этот прием.

— Охотно бы хотел верить вашим словам, господин Сеймур, но согласитесь, что мины это не такой ходовой товар как скажем винтовки и патроны. Их просто так не купишь в любой африканской лавке, тем более такой большой партией. Наши эксперты считают, что по нашим солдатам было выпущено не менее пятидесяти мин — француз вопросительно поднял бровь.

— Они могли достаться Махно в военных складах Ниамеи. Ведь именно туда вами был вывезен трофейный немецкий арсенал из Ломе. Очень может быть, что среди этого оружия были и мины.

— Очень может быть, но там никогда не было мин британского производства. Это я знаю точно.

Между собеседниками возникла напряженная пауза, которую англичанин поспешил разрядить.

— Да, я читал заключение ваших экспертов, господин Бурбане. Единственным разумным объяснением этого прискорбного факта, может быть — хищение подобных боеприпасов с наших военных складов в Лагосе. Увы, такие недостойные факты всегда случаются в любой армии и чем дальше от метрополии, тем число их возрастает — Сеймур сокрушенно развел руками.

— Даже если это так, то возникает законный вопрос, как эти мины из арсенала Лагоса попали в руки Махно? Пешком до Нигера, а оттуда по воде в Ниамей при полном попустительстве солдат Его Величества?

— Я убежден, что за всеми этими событиями стоит русский губернатор Того господин Фрунзе, делающий все, чтобы посеять недоверие между нашими странами — столь неожиданный пассаж Сеймура вызвал скептическую гримасу у француза, но британец не отступал. — Да прямых доказательств у нас нет, и вы вправе мне возразить, что не пойман — не вор и будете правы. Однако если внимательно рассмотреть все имеющиеся в нашем распоряжении факты, образуется весьма интересная картина.

Англичанин ловко выудил из коробка спичку и торжественно положил её между кофейными чашками.

— Вначале, по халатности русских жандармов бегает опасный преступник Махно, которого они должны были охранять с особым усердием. При этом с ним сбегают несколько его сообщников, число которых русские не могут назвать точно и начинают они действовать на территории вашего Судана — торжественно изрек британец, но Бурбане резонно возразил.

— Если мне не изменяет память в конце прошлого века с вашей австралийской каторги также сбежал особо опасный преступник Патрик О, Нели, поимка которого растянулась на несколько лет. Что же касается появления бандитов в Западном Судане, то это вполне понятно. Любой беглец инстинктивно спешит пересечь границу и укрыться на соседней территории. К тому же, Махно анархист, ему необходим простор, а размеры русской колонии ему тесны.

— Все это так, но благодаря появлению Махно, Фрунзе смог увеличить вооруженные силы колонии. Одна только бригада Котовского вдвое увеличила свою численность, тогда как немцам для поддержания порядка было необходимо около тысячи человек — англичанин положил вторую спичку, но и этот аргумент не убедил француза.

— Если быть точным, Фрунзе стал увеличивать численность своих войск с приходом в наш регион арабов. Махно стал лишь поводом для продолжения этой тенденции.

— Прошу заметить удобным поводом — настаивал англичанин.

— Хорошо пусть будет удобным, но согласитесь ограничивать право белого человека на свою защиту от черных дикарей — невозможно. Я хорошо знаю, к чему могло привести восстание готтентотов, не прояви немцы решимость и твердость в его подавлении.

— Однако обладая такими силами, господин Фрунзе и пальцем не пошевелил, чтобы оказать вам помощь в борьбе с Махно. Ему очень выгодны ваши трудности в Судане из-за чего вы теряете контроль над этой областью — многозначительно намекнул Сеймур, выложив свой последний довод, но и он не пробил толстую кожу упрямства француза.

— Точно также как и вам — ехидно уточнил про себя Бурбане, разглядывая спичечную линию британской логики.

— Границы французских колоний священны и любое несанкционированное появление иностранных войск на их территориях означает начало войны с Францией — важно объявил дипломат, не допуская какого-либо возражения. — Что касается помощи со стороны Фрунзе, то на момент начала похода генерала Брисака, положение в Судане нам не казалось опасным. Предложи он нам тогда помощь в борьбе с Махно, даже без всяких условий, она бы не было нами принята.

Сеймур понимающе кивнул головой и в этот момент, его собеседник сделал неожиданный ход.

— Тогда эта проблема не представлялась такой сложной, чтобы просить о военной помощи, но теперь, мы охотно согласны получить её от губернатора протектората Нигерия, генерала Джорджа Льюиса. Она — позволила бы нам навсегда позабыть этот скверный эпизод с британскими минами.

Француз выжидательно посмотрел на Сеймура, но у того на лице не шевельнулся ни один мускул.

— Помощь белому человека — белому человеку на таком сложном и опасном континенте как Африка, священная обязанность любого цивилизованного европейца, но не все так просто в этом вопросе. Наша партия одержала победу на парламентских выборах, только благодаря твердому заявлению премьер министра Болдуина, что в ближайшие пять лет будут годами мира для Англии и повышения военных расходов не будет — с расстановкой произнес англичанин, убивая всяческие надежды у Бурбане.

— Даже для ваших войск находящихся в протекторате? Ведь их численность осталось прежней с тех времен, когда они блестяще разгромили войска кайзера в Камеруне. Я полностью уверен, что генералу Вудстоку не доставит большого труда разгромить шайку беглых каторжников — настаивал француз, но представитель туманного Альбиона был непреклонен.

— В войне трудно быть полностью уверенным в успехе, особенно когда имеешь дело с таким противником как русские. Генерал Вудсток достойный представитель британской армии, но правительство Его Величества опасается, что война с Махно может затянуться и это даст сильные козыри нашим политическим оппонентам.

— Прекрасный честный и правдивый ответ союзника! Воюйте с Махно сами, а мы подождем во избежание конфуза нашего оружия. Спасибо! — гневно бросил язвительную реплику Бурбане, — только хочу вам напомнить, что неудача Брисака создала опасный прецедент не только для нашего Судана, но и для вашего протектората Нигерия.

— Я полностью уверен в том, что получив подкрепление, генерал Брисак или его приемник положит конец деятельности Махно ещё до конца года и даже раньше. Самое главное лишить бандитов тайной помощи Фрунзе.

— И как вы это видите? Путем установления полной морской блокады Ломе? Но это нонсенс! Лига наций никогда не пойдет на это.

— Проще и эффективнее нанести по русским удар здесь, в Европе и тогда у них не будет времени для тайных игр в Африке.

— У моего правительства также как и у вашего правительства нет намерений, начинать с русскими большую войну.

— Никто не говорит о Большой войне с Россией, господин Бурбане — британец одернул своего собеседника с таким видом, как будто тот сказал серьезную глупость и непристойность. — Речь идет лишь о небольших приграничных конфликтах. Вашим сателлитам Польши и Румынии, имеющим свои территориальные претензии к Москве сделать это будет не трудно.

— Даже небольшие конфликты стоят денег, а Франция ещё не в полной мере восстановилась после этой ужасной войны. В отличие от Объединенного Королевства.

— Мы также как и вы пострадали от действия немцев, хотя и не в такой мере. Что касается денег, то в этом случаи их может потребоваться, очень мало. Главное дать гарантии этим государствам, что их действия получат политическую поддержку двумя главными игроками мировой политики в Лиге наций и дело сделано. Они сами найдут деньги на войну, и смею вас заверить, будут стараться на совесть.

— Вашими бы устами мед пить, господин Сеймур — бросил француз, быстро оценив всю иезуитскую тактику британской дипломатии, таскать из огня каштаны чужими руками. Все грязную работу должна была сделать Франция, тогда как Англия отводила себе роль стороннего наблюдателя. В случаи успеха — мы союзники, в случаи неудачи — виноваты сами.

Обсуждение вопросов такого порядка было вне компетенции Бурбане, и он решил завершить встречу. Демонстративно отодвинув от себя, пустую чашку с остатками кофе, он холодно взглянул в лицо собеседнику

— Я обязательно передам своему руководству озвученное вами предложение, господин Сеймур. Можете в этом не сомневаться, но это совершенно не означает закрытия вопроса об оказании протекторатом Нигерия военной помощи против Махно. Насколько я знаю, подобное официальное обращение тщательно прорабатывается специалистами нашего министерства.

Француз замолчал, но едва Сеймур попытался открыть рот, вновь заговорил.

— Да, чуть не забыл. Мое правительство не будет оказывать давление на газету 'Фигаро' с целью опубликования опровержения своей прежней статьи. У нас знаете, демократическая страна со свободной прессой, где каждый волен излагать свою собственную точку зрения, как это завещал великий Вольтер.

Англичанин, молча, проглотил полную яда пилюлю и холодно откланялся. Британский лев и французский леопард в очередной раз продемонстрировали невозможность длительного союзничества между собой в мирное время. Но идея озвученная мистером Сеймуром получила продолжение. Пустить кровь чужими руками своему недавнему союзнику, получившему слишком много преференций по окончанию войны, пришлась по душе обитателям Елисеевского дворца. Вне зависимости, доказана его вина или нет.

Главным орудием в акте возмездия была избрана Польша. Уж слишком много горючего материала осталось в Речи Посполитой, в отличие от Румынии, где антироссийские настроения пошли на спад. Наиболее активные зачинщики молдавского 'передела' были ликвидированы руками пограничников и представителями ведомства генерала Щукина. Оставшиеся лидеры молдаван предпочли вести пропаганду со своего берега Сирета и вместо вооруженной борьбы занялись контрабандой.

Вождем 'порубежников' стал полковник Булак-Балахович, внезапно оставивший ряды польской армии. После прихода к власти генерала Рыдз Смигла многие прочили ему блестящую воинскую карьеру, но полковник предпочел теплому месту в Варшаве иное поприще.

На деле ощутив, что с помощью винтовки и сабли можно реально изменить положение вещей, полковник загорелся желанием принести родине ещё большую пользу. Вслед за свержением режима продажных политиков он решил изменить границы своего государства.

Конечно не от 'моря до моря' как мечтали ярые националисты, а только восточное Завислье, до Буга и Нарева, что осталось в руках русского медведя после окончания войны. Как не сделать это святое для польского шляхтича дело, когда по ту сторону границы помнят и ждут, а большие умные дядьки обещают свою помощь, словом и делом.

Собрать под свои знамена полторы тысячи человек, для Булак-Балаховича дело было не трудным. После смены власти в Варшаве в стране оказалось много желающих пострелять и помахать саблей ради славы родного отечества и собственного удовольствия.

С оружием для армии 'освободителей восточных польских земель' особых проблем не возникло. Этого добра в Польше после войны осталось в приличном количестве, да и коменданты военных складов, услышав тайное слово из Варшавы, помогли господам новым повстанцам чем бог послал.

Сами официальные власти дистанцировались от действий и намерений полковника Балаховича. Им нужно было получить легитимность собственных действий по смене режима от мирового сообщества, но при этом новоиспеченный маршал Рыдз Смигл пальцем не пошевелил, чтобы одернуть полковника.

Сотни варшавян собирали средства на помощь повстанцам, чей штаб обосновался в предместье столице Праге, под присмотром полиции. При этом служители закона охраняли людей Булак-Балаховича от тех поляков, кто был не согласен с намерениями полковника.

Российский посол в Варшаве Сергей Безруков довольно вяло реагировал на все эти события. Все его действия сводились к подаче протеста на действия Балаховича, который действовал вполне открыто. Выпив дежурную чашечку кофе и выслушав заверения, что правительство маршала Рыдз Смигла обязательно разберется с непокорным полковником, господин посол удовлетворенно покидал министерство.

Все материалы, направляемые им в Москву, содержали только одну мысль; сейчас у поляков трудный внутренний период из-за чего арест полковника временно невозможен, но все его действия под контролем полиции.

Бедный посол совершенно не подозревал, что кроме 'освободителей восточных территорий', у поляков имелся ещё украинский 'освободительный' проект Симона Петлюры. Доставшись в наследие от Австро-Венгерской империи, он не был предан забвению, а тщательно сохранен до лучших времен, которые, по мнению кураторов теперь настали.

Собранные под Краковом, сотни освободителей Галиции и Волыни, исконно украинских земель, ждали сигнала к выступлению. Вооруженные исключительно стрелковым оружием, не имея в отличие от армии Балаховича лошадей, они должны были зажечь факел свободы в лесах галицийского Прикарпатья.

Полностью копируя действия Наполеона Бонапарта, Булак-Балахович приурочил свой освободительный поход на восток к 24 июню. Полковник специально выбрал этот день, стремясь сделать приятное своим западным кураторам.

Благодаря тому, что согласно мирному договору с Польшей Россия не могла держать на границе крупные воинские соединения, прорыв банд Булак-Балаховича прошел успешно. Смяв слабый пограничный заслон, поляки напали на заставу и полностью вырезали её, включая женщин, детей пограничников, а также помогавших им по хозяйству поляков.

Сам полковник не принимал участие в этих зверствах. Ими руководил его помощник Владислав Павловский. Ворвавшись на территорию заставы, конные поляки принялись рубить выбегающих из казармы пограничников.

Многие из них были подняты со сна и не успели, не только взяться за оружие, но и толком одеться. Застигнутые врасплох, они не смогли оказать серьезного сопротивления врагу и все погибли под вражескими саблями.

Единственным местом, где поляки получили серьезный отпор, была оружейная комната. В ней забаррикадировался помощник коменданта заставы вместе с несколькими бойцами. На все предложения сдаться они отвечали пулеметными очередями и винтовочными выстрелами.

Крепкие стены и толстая железная дверь не позволяли полякам быстро сломить их сопротивление и тогда, майор Павловский приказал сжечь все строение.

Выстроившись в 'мертвой зоне' огня поляки ждали, что пограничники побегут из оружейной комнаты, но её дверь так и осталась закрытой на крепкий засов изнутри. 'Зеленые фуражки' задохнулись от дыма и огня, но так и не сдались врагу.

Раздосадованный упрямством русских, Павловский выместил всю свою злобу на женщинах и детях, оказавшихся в его руках. Все они погибли под ударами сабель и штыков, озверевших от вида и запаха крови палачей. Сам майор лично зарубил находящуюся на седьмом месяце беременности жену коменданта, несмотря на её плач и крики.

Та же участь постигла и четырех поляков, которых 'освободители' взяли в плен на кухне заставы.

— Вы помогаете врагам Польши, и значит, не имеете никакого права на снисхождение! — грозно выкрикнул Павловский стоявшим перед ним пожилым крестьянам.

— А ну-ка ребята, поднимите их на штыки, чтобы другим впредь было неповадно служить нашим врагам! — приказал майор своим подручным, и вскоре все было кончено.

Банда уже покидала заставу, когда в руки поляков угодил сам комендант заставы. За день до нападения врага он был вызван в управу и потому не был на заставе во время нападения врага.

Увидев черные клубы дыма со стороны заставы, он, не раздумывая, поскакал вперед, и очутился в лапах бандитов. Суд господ над пограничником со стороны 'освободителей' был скор и быстр, и коменданта повесили среди развалин его заставы.

Вторгнувшись на русскую территорию, Булак-Балахович двинулся на маленький городишко Лапы, с занятием которого открывалась прямая дорога на Белосток.

Отсутствие регулярных войск на этом направлении благоприятствовало замыслам поляков. Огнем и мечем, они прошлись по земельным коммунам, что прибыли сюда из центральной России по приглашению правительства.

— Это наша земля! — кричали поляки, сжигая поселения и умерщвляя пойманных коммунаров.

На дворе стоял двадцатый век, но то, что творили господа 'освободители' мало чем отличалось от махрового средневековья. Плененных коммунаров вешали, распинали на крестах или деревьях прибивали руки и ноги несчастным людям гвоздями.

Очень быстро вспомнилась старая шляхетская забава, когда человеку вспарывали живот и засовывали внутрь кошку или хорька. Не осталось в стороне отсекание рук у мужчин и грудей у женщин, перед тем как посадить их на кол.

В одно мгновение весь блестящий европейский лоск слезал с лика господ 'освободителей' возвращая кровавые времена Еремея Вишневецкого, призывавшего поляков казнить своих врагов так, чтобы те, страдая от мучений, молили о смерти.

Все гадкое, звериное, что веками скрывалось за шляхетской куртуазностью и умными рассуждениями что 'Польша це Европа' вырвалось наружу из-за красивого фасада, стремительно заливая 'освобождаемые' земли кровью и смертью.

Имена та легкость, с которой 'армия', принявшего от своих подручных звание генерала Балаховича проливала людскую кровь, оттолкнула многих поляков от немедленного вступления в ряды 'освободителей'.

Нет, они, конечно, желали вернуться в состав горячо любимой Польши, но более цивилизованным путем. За восемь лет относительно спокойной жизни в составе Российской Республики, они уже несколько позабыли ту легкость, с которой на войне решались любые проблемы. Ценность человеческой жизни, с каждым мирным годом все возрастала и люди предпочитали решать свои проблемы мирным путем, а не с помощью пули или петли.

Отсутствие большого притока добровольцев, заставило Балаховича внести изменение в прежнюю тактику, добавив к кровавой сабле небольшой пряник милосердия. Это проявилось в боях за городок Лапы, который от нашествия бандитов защищал сборный отряд, состоящий из полиции и местного гарнизона. Общая их численность не превышала ста человек, но и они смогли дать врагу достойный отпор, грамотно организовав оборону.

Будь 'армия' Балаховича хотя бы на треть, посажана на коней, и история обороны Лапы была бы другой. Польская кавалерия у коменданта городка штабс-капитана Веревкина не было времени, чтобы организовать защиту Лапы. Лихой авангард Владислава Павловского взял бы городок 'на пику', но вынужденный постоянно поджидать вечно отстающую пехоту, он просто упустил время.

Когда кавалеристы попытались ворваться в Лапу, они везде натыкались на пулеметы и плотный оружейный огонь. Дважды Павловский пробовал на зуб русскую оборону и каждый раз его конные откатывались назад, неся потери.

Только с подходом основных сил поляков, в сражении за Лапу произошел перелом. Связав защитников городка фронтальной атакой пехоты, Булак-Балахович бросил свою кавалерию в обход и внезапный фланговый удар Павловского решил исход этого боя.

Все те, кто не погиб под саблями кавалеристов или не успел убежать из городка на восток, предстали перед грозными очами генерала 'освободителя'. Окровавленные и избитые, семнадцать человек были выведены на главную площадь, где Булак-Балахович стал вершить свой 'справедливый' суд.

Всех русских, начиная от помощника коменданта Лапы поручика Дуничкина и кончая нижними чинами, пан Станислав отправил на висельницы, которые его подручные принялись сооружать сразу с захватом городка.

Что касается тех пленных, кто оказался белорусом или украинцем, пан атаман щедро даровал жизнь. Ловко представив дело так, что русские насильственно заставили их сражаться против поляков, он отпускал пленных, говоря такие напутственные слова.

— Видно сильно мать твоя перед богом молила за твою жизнь хлопец, если господь не велит мне проливать твою кровь. Иди и помни мою милость, и чти свое мать, спасшую тебя сегодня от верной смерти.

Ход был весьма эффектный, хотя и отдавал откровенной театральщиной. Помилованный человек, как правило, плакал от счастья, падал на колени и благодарил пана атамана, а затем бежал под улюлюканье верховых.

Для усиления действенности этого представления следовало бы увеличить число помилованных людей и уменьшить число казненных, но Балахович не смог перебороть в себе пагубную страсть к вешательству. Вид болтающегося в петле человека доставлял ясновельможному пану большое удовольствие, да и потери, понесенные при взятии Лапы, не располагали генерала к расширению границ милосердия. Из семнадцати человек только шестеро получили свободу, а остальные обрели вечный покой.

Верша свой суд, Балахович отлично видел радостную реакцию людей на помилование пленных, но дальше этого дело не пошло. Всего девять человек решились встать под знамена 'освободительной армии', что сильно рассердило генерала.

Только боясь оттолкнуть от себя колеблющихся в самом начале похода, удержало Балаховича от насильственной мобилизации молодежи городка. Сдерживая праведное негодование своего сердца, пан Станислав незамедлительно отыгрался на жителях городка, произведя поголовную конфискацию всех лошадей находившихся в Лапах.

— Ваши кони помогут вашему скорейшему освобождению от русского ига — зло объявил Балахович явившимся к нему в поисках правды местным ходокам.

Кроме изъятия копытного парка Лапы, пан атаман пополнил войсковую кассу, обрушив свою тяжелую длань на восточных схизматиков. Всем состоятельным жителям городка исповедовавших православия было предложено внести денежный взнос на нужды армии под угрозой насильственной экспроприации их денежных средств.

Прибывшие в Лапы делегаты из Белостока, принесли пану генералу хорошие вести. В городе было много поляков готовых с оружием поддержать Балаховича и в нужный момент ударить в спину местному малочисленному гарнизону. Требовалось только поторопиться, так как русские начали переброску к границе полки из Гродно и Волковыска.

Обрадованный этими вестями, пан Станислав отдал приказ к немедленному выступлению, но дорогу ему заступил дорогу, помощник командира пограничного отряда этого района — Василий Иванович Чапаев.

Переведенный под Белосток с румынской границы, он действовал энергично и решительно, полностью заменив неизвестно куда пропавшего командира отряда. Подчинив себе остатки гарнизона Лапы принесших ему весть о появлении в городке бандитов, а также своей властью сняв силы прикрытия с направления Треблинка, он взял под контроль оба моста через Нарев.

Не имея возможность организовать полноценную оборону предмостья, Чапаев отступил на восточный берег Нарева, чем серьезно осложнил противнику задачу по захвату мостов. Возведение окопов и огневых точек, он поручил поручику Боровому, имевшему богатый опыт инженерных работ.

Отдав поручику всю имеющуюся в его распоряжении пехоту, сам же Василий Иванович, во главе эскадрона перешел на западный берег Нарева не собирался отсиживать в обороне. Совершив стремительный фланговый обход, он внезапно атаковал занявших Лапы поляков.

Атака чапаевцев для противника, полностью уверенного в том, что у него есть ещё минимум сутки в запасе, была подобна грому среди ясного неба. В тот момент, когда русские кавалеристы ворвались в Лапу с запада, в штабе 'освободительной армии' шел совет о дальнейших действиях.

Подавляющее большинство командиров высказывалось за то, чтобы заночевать в городке, благо уже наступали сумерки, а утром двинуться на Белосток. Все они представляли пехотные подразделения, солдаты которых устали от предыдущего марш броска.

Против остановки, в самой категоричной форме был Павловский. Не слушая голоса оппонентов, он требовал продолжить движение вперед, стремясь как можно быстрее перейти Нарев.

Внимательно слушая речи подчиненных, пан Станислав взвешивал все за и против. Душа его была, несомненно, на стороне майора Павловского. Балахович также как и он хотел скорейшего занятия Белостока, что полностью оправдывало все понесенные потери, но оставаться глухим к нуждам главной составляющей его войска — пехоте, он тоже не мог.

Пан атаман все ещё усиленно думал, чью сторону принять, когда мадам Судьба сама все решила за него. С громким свистом и гиканьем, ведомый Чапаевым эскадрон ворвался городок и принялся рубить застигнутых поляков врасплох.

Многие из легионеров Балаховича имели боевой опыт прошлой войны. Однако подавляющее большинство его воинства составляли авантюристы, примкнувшие к нему ради наживы и острых ощущений. Привыкшие воевать со слабыми и беззащитными людьми, они не выдержали внезапной атаки, дрогнули и побежали.

По злой иронии судьбы удар чапаевцев пришелся как раз по тому месту, где находился штаб Булак-Балаховича. В один миг, все находившиеся в нем поляки всполошились, забегали от звуков выстрелов и криков, ворвавшихся в помещение через открытые окна. Паника захлестнула отцов командиров, и только храбрость и самоотверженность их атамана, помогла привести их в чувство.

Вместе с немногочисленной охраной штаба, Балахович сумел не только смог отразить удар вражеской конницы и продержался до прихода Казимира Павловского. Едва только началась перестрелка, он выпрыгнул из окна штаба и, отстреливаясь от солдат противника, бросился к своему отряду.

По счастью его кавалеристы находились в нескольких кварталах от места боя. Расстреляв две обоймы, командир влетел в расположения отряда и полный правильного гнева приказал своим молодцам скакать на спасение атамана.

Знай, Чапаев, кто им так яростно сопротивляется, он бы костьми лег, но уничтожил врага, но судьба сулила ему иное. Выполняя свою задумку устроить большой шум, он не стал вступать в затяжной бой и, наткнувшись на сопротивление, дал сигнал к отходу. Когда хлопцы пана Павловского подскакали к штабу, они застали лишь хвост отступающего отряда.

Вид убегающего врага действует на любого кавалериста подобно красной тряпки на быка. С громким криком 'Гонь! Гонь! Гонь!' бросились поляки в погоню за врагом.

Яростно пришпоривая лошадей и грозно потрясая саблями, они мчались вперед, сами того не подозревая, что летят на встречу с геенной огненной.

Прекрасно понимая, что одним эскадроном ему не разгромить противника, Чапаев решил сократить численность вражеских рядов при помощи хитрости. Крепко ударив зазевавшегося польского орла по уху, он обратился в притворное бегство, уверенно ведя за собой польских кавалеристов в засаду у моста через Нарев.

Прочно заложив переносными проволочными заграждениями подступы к железнодорожному мосту, поручик Боровой ждал появление противника у второго, автомобильного моста. Более широкий и просторный, он был удобен для отступления кавалеристов.

Не зная точной численности противника, Боровой выделил на оборону моста три станковых пулемета и два взвода пехоты в качестве прикрытия.

Поручик не зря четыре года посвятил изучению искусству фортификации. Увлекшиеся погоней, польские кавалеристы лишь в самый последний момент обнаружили на подступах к мосту пулеметные точки и траншеи.

Ещё минуту назад с саблями и пиками наперевес, они уверенно преследовали 'русских казаков', как вдруг им навстречу устремился свинцовый ливень. Миг и передние ряды польской кавалерии были скошены пулеметным огнем и теперь, нужно было думать о том, как скорей унести ноги.

Несмотря на сотни летевших в их сторону пуль, некоторые из всадников продолжили атаку. Непрерывно теряя товарищей, они упрямо рвались вперед, твердо веря, что смогут доскакать до огневых точек врага и перерубить пулеметчиков своими саблями.

Расстояние между смельчаками и передним краем обороны моста с каждой секундой стремительно сокращалось. Кавалеристы падали, но оставшиеся верховые все мчались и мчались, порождая надежду на чудо, но оно не произошло.

Выждав, когда враг пройдет выбранную им точку отсчета, поручик Боровой пронзительно засвистел в свисток и тотчас, находившиеся в траншеи стрелки дали залп. Один, другой, третий и все кончилось.

До передних окопов доскакали лошади с пустыми седлами или, волоча по земле всадников, чьи ноги застряли в стременах. Те же, кого пули стрелков миновали, развернули своих коней и стремительно скакали прочь, заглянув смерти в лицо.

В их числе был и Казимир Павловский. В самом начале атаки, он получил сквозное ранение в левую руку. Пуля лишь задела локоть, но боль была такой сильной, что скрипя зубами, Павловский был вынужден покинуть строй.

Потеряв двадцать три человека убитыми и ранеными, проклиная коварных русских последними словами, он прискакал к атаману и стал требовать от того немедленно, ударить по врагу всеми имеющимися силами. Но чем громче и напористее был Павловский, тем меньше хотелось атаковать пану генералу.

— Сейчас уже темно и нам неизвестно, сколько там, у русских человек — осадил разгоряченного подчиненного Балахович.

— Да, мало их там, пан Станислав! Раз второй проход колючей проволокой перегородили, значит мало! Если все навалимся, то обязательно возьмем мост — не сдавался майор.

— А если нет? Если там ещё одна засада, похлещи той, что угодили твои ребята? Сколько мы их в этой ночи положим? Нет, не зная броду — я не полезу в воду — пресек прения Балахович и Павловский был вынужден подчиниться.

Осторожность командира, уже понесшего потери вполне понятны. На месте Балаховича любой командир поступил бы также, но именно ночная заминка оказалась решающей. Не только в сражении за мост и Белосток, но и во всей этой 'освободительной' авантюре.

За ночь, к месту боя из Щегелец доставили две полевые шестидюймовые пушки с запасом снарядов, что и решило исход дела. Отойдя на восточный берег, Чапаев, серьезно осложнил наступательные возможности противника, вынудив его атаковать в лоб по насквозь простреливаемому мосту. Когда поляки бросились в атаку, навстречу им полетели пули со шрапнелью.

Двух орудий было вполне достаточно, чтобы охладить наступательный порыв противника, правда, ненадолго. Стремясь сломить сопротивление врага, Балахович бросил в бой конницу Павловского. Местные жители указали им удобное место для переправы через Нарев и ближе к полудню, они форсировали реку несколько километров ниже по течению.

Все это время, 'освободители' вели интенсивную перестрелку с противником, желая приковать его внимание к себе. Когда же пришло известие об удачной переправе кавалеристов, Балахович двинул в атаку своих солдат.

Чтобы они быстрее шли навстречу свистящей смерти, Балахович сам прибыл к мосту и с маузером в руке стал 'приободрять' своих солдат. Тех, кто трусил или не особенно охотно исполнял приказ атамана, он без колебаний убивал из пистолета, нагоняя страх на легионеров.

К этому моменту, запас снарядов со шрапнелью у чапаевцев был полностью исчерпан и руководивший обороной Боровой, отдал приказ стрелять по противнику осколочными снарядами.

Опасаясь повредить конструкции моста, сосредоточил огонь своей малочисленной артиллерии по скоплению сил противника на противоположном берегу реки, выставив против рвущейся по мостам польской пехоты пулеметы.

Испытывая нехватку патронов, защитники Нарева позволили солдатам противника беспрепятственно дойти до средины мостов и только тогда открыли по ним огонь.

Присутствие в районе грузового моста двух пулеметных точек не позволило польским пехотинцам продвинуться дальше его средины. Насквозь простреливаемый с обеих сторон оказался для них смертельной ловушкой, в которой многие из них сложили свои головы.

Большего успеха поляки достигли на втором, железнодорожном мосту, где был плотность огня, была несколько слабее. Там, легионеры прошло почти три четверти пути, но и здесь были вынуждены остановиться и залечь среди рельсов и шпал, а также всевозможных железных конструкций моста.

Уткнувшись носом в мост, пехотинцы на все лады ругали уланов майора Павловского, которые, по их мнению, сильно задерживались с атакой русских тылов.

Конечно, у тех над чьими головами свистели пули, счет времени был иной, но польские кавалеристы все это время не прохлаждались в тенечке. Благополучно переправившись через реку, они совершили обходной маневр, и вышли в тыл русским позициям.

'Гонь! Гонь! Гонь!' — выкрикнули благородные шляхтичи и, опустив пики наперевес, устремились на врага. Скакавшие в первых рядах всадники отчетливо видели, как испуганно заметались солдаты противника, заметив стремительно надвигавшуюся на них польскую кавалерию.

Многие из кавалеристов уже приметили в кого первого из врагов, они воткнут свои пики или на чью голову обрушат сокрушительный сабельный удар. Полные упоения скорой схватки они летели вперед и только вперед, как внезапно сами подверглись нападению противника.

Василий Иванович Чапаев не так хорошо знал места возможной переправы, как знали их местные поляки, любезно указавшие их майору Павловскому. Однако командующий обороны мостов, тоже не был лыком шит. Богатый боевой опыт позволил ему просчитать возможные действия противника и выставить скрытое наблюдение за рекой по обе стороны от моста.

Узнав о переправе вражеской кавалерии на восточный берег, Чапаев позволил противнику выйти в тыл русским позициям и атаковал его в самую неподходящую для поляков минуту. Уланы Павловского были подобно человеку, что уже двинул ногу вперед и в этот момент обнаружил у себя за спиной врага.

В черной бурке, с лихо заломленной на голове кубанке, Василий Иванович стремительно мчался в передних рядах своего эскадрона, хищно размахивая обнаженным клинком. Все время сближения противников слилось в один сплошной затяжной миг, после которого громкое и протяжное 'Ура!' русских кавалеристов столкнулось с тонким и пронзительным призывом 'Гонь!' поляков. Зазвенели сабли, раздались крики и два непримиримых соперника столкнулись в жесткой и бескомпромиссной схватке.

Злость польских уланов мало в чем уступала ярости атаковавших их чапаевцев. Обе стороны были достойны победы в этом бою, но чаша победы склонилась в сторону того, кто более искусно командовал своим войском. Застигнув противника врасплох, русские кавалеристы в скоротечной схватке сломили сопротивление врага и обратили его в бегство.

Напрасно скрючившиеся на мосту солдаты с надеждой ждали того момента, когда уланы майора Павловского ударят русским в тыл и перерубят в капусту пулеметчиков, орудийную прислугу и всех тех, кто оказался у них на пути. Вторая Лапа не состоялась. Не русских солдат в этот день сбросили в хмурые воды Нарева, а уланов Казимира Павловского.

В бинокль было хорошо видно, как спасаясь от преследования врага, польские кавалеристы на всем скаку бросались в реку, а вслед им неслись выстрелы. Каждый из чапаевцев помимо холодного оружия имел ещё и винтовку, из которых они щедро сыпали прощальные гостинцы бегущему врагу.

Многих лихих рубак недосчитались в этот день в лагере Балаховича, в том числе и самого Павловского. Раненый в грудь навылет, он держался в седле во время переправы только благодаря помощи своего ординарца.

До спасительного берега оставалось совсем немного, когда шальная пуля сразила верного Кмицыца и, лишившись опоры, обессиленный майор кулем рухнул в воду.

Когда бросившиеся на помощь своему командиру кавалеристы достали из воды его тело, Павловский был уже мертв. Попавшая в бронхи вода вызвала мощный спазм и главный рубака 'освободительного легиона' умер от удушья.

Беда, как правило, не приходит одна. Польские кавалеристы ещё плескались в Нареве, когда легион понес самую главную потерю. Один из снарядов, выпущенных артиллеристами поручика Борового, упал невдалеке от свиты Булак-Балаховича.

Когда дым от взрыва рассеялся, глазам подбежавших солдат предстала ужасная картина. Три человека из сопровождения, оказавшиеся между генералом и местом взрыва, были жестоко посечены осколки снаряда. У адъютанта Балаховича, красавца Иеремия Савицкого, вместо лица была кровавое месиво, а штабной писарь лишился руки и головы одновременно.

Сам генерал к радости солдат оказался живым, но его правое бедро было разворочено угодившим в него осколком. Бледный, с перекошенным от боли лицом, пан Станислав отрывисто дышал не в силах произнести ни одного слова. Когда же его подняли с земли и попытались перенести в безопасное место, он потерял сознание.

По требованию врача осмотревшего раненого командира легиона вынес неутешительный вердикт. Балахович нуждался в сложной операции, которую могли сделать только в Варшаве, куда он был отправлен по требованию своего брата, Юзефа.

Он привел в Лапу восемьдесят человек подкрепления из Польши и попытался занять место выбывшего генерала, однако встретил яростное сопротивление со стороны майора Жмирского. Тот категорически отказывался передать власть Юзефу Балаховичу, и его поддержала часть офицеров легиона.

В яростных спорах прошла ночь и утро следующего дня, а когда генеральский брат был готов пойти на компромисс, 'освободители' подверглись новому удару. На этот раз их атаковали с воздуха.

Не имея возможность быстро перебросить к границе регулярные войска, командование решило поддержать действия отряда Чапаева самолетами. Три бомбардировщика 'Илья Муромец' были переброшены с военного аэродрома из-под Минска и зная примерное расположение врага, нанесли прицельное бомбометание.

Естественно, одна бомбардировка не могла обратить в бегство весь легион, но появление самолетов внесло панику в его ряды. Многие из солдат заговорили, что вслед за самолетами появятся русские бронепоезда, против которых будет трудно устоять.

В штабе 'освободителей' вновь вспыхнули яростные споры между командирами но, не дожидаясь их результатов, многие из легионеров стали самостоятельно покидать Лапы. Жестко умывшись кровью, так и не получив широкой поддержки со стороны местного населения, 'освободители' спешили убраться подобру — по здорову, так и не выполнив своей главной задачи — захвата Белостока.

Местные патриоты уже готовые обратиться к свободному западному миру с призывом признать независимость Белостока и прилегающих к нему территорий от власти России, ушли в подполье. На западной границе российской республики наступило затишье, но никто не мог сказать как надолго.

Документы того времени.

Из докладной записки главы ГРУ Львовской области подполковника Маслова Т.П. заместителю начальника второго отдела полковнику Серебрякову А.М. от 15 июня 1925 года.

Согласно уточненным сведениям, поступившим от представителей закордонной разведки, на территории Краковского воеводства в районе города Жешува, с 11 по 13 июня этого года, происходили вооруженные столкновения между местным польским населением и сечевыми стрелками Волынского куреня Симона Петлюры.

Как уже было доложено ранее вооруженные представители Украинской Директории, стали пребывать под Жешувом с конца мая, небольшими группами по 20-30 человек, в условиях строгой секретности. Размещались они в двух, хорошо охраняемых полевых лагерях, под присмотром жандармов и офицеров офензивы второго отдела генерального штаба Войска Польского. Главным представителем офензивы был капитан Энглиш, офицер по особым поручениям, опознанный нашими агентами по представленным им фотографиям.

Общая численность сечевых стрелков на момент конфликта оценивается в 510-550 человек, вооруженных в основном винтовками и гранатами. Исходная цель их пребывания под Жешувом неизвестно, но учитывая события в Белостокской области, нельзя исключить, что польская разведка готовила их переброску на нашу территорию.

Главной причиной вооруженного конфликта под Жешувом, стала пьяная драка, возникшая в корчме деревни Быстрицы между местными польским крестьянами и сечевыми стрелками. В результате конфликта, поляки жестоко избили двух сечевиков, подвергнув их публичной порке.

Подобные действия вызвали возмущение среди стрелков и двадцать человек, несмотря на попытки жандармов остановить их, с оружием в руках отправились в деревню мстить обидчикам. С громкими криками 'Бей панов! Бей жидов!' они ворвались в деревню и принялись творить самосуд над обидчиками. Схваченных поляков они выводили на улицу и заставляли петь 'Ще не вмерла Украини!'. Тех, кто не знал слова песни или отказывался её петь, подвергался избиению и порке шомполами. Следует отметить, что эти действия сечевиков нашли горячую поддержку со стороны живущих в деревне украинцев. Многие из них принимали участие в расправе с поляками

Местные жандармы попытались навести порядок, но сами подверглись насилию и были вынуждены открыть огонь по сечевикам. В завязавшейся перестрелке два жандарма были убиты, остальные бежали, успев вызвать по телефону подкрепление из Дембицы и Тарнува.

После бегства представителей власти, в деревне начался погром, в котором приняли участие около семидесяти человек пришедших к этому моменту из лагеря. Именно они, принялись убивать и насиловать мирное население Быстрицы с криками: — Это наша земля! Мы на ней будем пахать, а вы в неё ляжете!

Всего в результате погрома было убито сто девять человек польской, еврейской и венгерской национальности. Сожжено двадцать пять домов, разграблено и разрушено двенадцать.

Для пресечения возникших беспорядков под Быстрицу были направлены воинские соединения краковского гарнизона, вооруженные пулеметами и артиллерией. К концу 14 июня, деревня Быстрица была полностью очищена от солдат Директории, число погибших уточняется.

После наведения порядка, все сечевики, не принимавшие участие в событиях в деревне Быстрицы, несмотря на протесты офицеров офензивы были полностью разоружены и вывезены из-под Жешува в неизвестном направлении. Место их нового пребывания уточняется.

Подполковник Маслов Т. П.

Телеграмма 'Молния' из Софии от посла Российской Республики в Болгарии Багрова Ф.И. в министерство иностранных дел России от 18 июня 1925 года.

Сегодня, в Софии, в 21.35 по местному времени, во время торжественного приема иностранных послов болгарским царем Борисом, совершено покушение на премьер-министра Болгарии, фельдмаршала Радко Дмитриева. По сообщению первого секретаря нашего посольства, находившегося в царском дворце во время совершения нападения, по премьер-министру было произведено четыре выстрела из револьвера. Нападавший — один из солдат охраны дворца, убит при попытке задержания. По предварительным сведениям, он был членом партии болгарских фашистов или являлся её сочувствующим.

Сразу после покушения, премьер-министр, в бессознательном состоянии отправлен в столичный военный госпиталь. По неподтвержденным сведениям, Радко Дмитриеву была проведена срочная операция, но жив он или умер, неизвестно. Дополнительная информация о состоянии здоровья премьер-министра и подробности покушения на него будет сообщена через три часа. Ждите наших сообщений.

Чрезвыйчайный и полномочный посол РР Багров Ф.И.

Из статьи парижской газеты 'Фигаро' от 23 июня 1925 года.

То, чего так долго ждало европейское сообщество от короля сербов. Хорватов и словенцев Александра Карагеоргиевича, наконец-то свершилось. Вчера днем, 22 июня своим указом, короля отправил в отставку премьер-министра королевства, господина Давидовича, чья политическая ориентация неизменно являлась Россия.

Главной причиной этой отставки является настойчивое требование Давидовича о скорейшем подписании договора о военном союзе между Москвой и Белградом, с возможным дальнейшем присоединением к нему Болгарии и Албании. Появление этого военно-политического союза славянских государств, с главенствующей ролью в нем России, серьезно изменило бы положение не только на Балканах, но и во всей Европе в целом, в сторону напряжения и недоверия между странами.

Благодаря кропотливой и взвешенной работе французских и британских дипломатов, королю Александру удалось объяснить всю пагубность подобного скоропалительного и не совсем продуманного решения. Которое в дальнейшем своем развитии могло привести к непоправимым последствия как для королевства сербов и хорватов, так и для соседних с ним государств.

Руководствуясь разумом и принципом добрососедского сотрудничества и взаимовыгодного сосуществования, король Александр высказался против подписания этого договора. Предпочтя воинственному бряцанию оружия мирную торговлю со странами просвещенной Европы.

После короткой консультации с представителями политических партий в Скупщине, король назначил на пост премьер-министра господин Панича, всегда стоявшего за крепкие связи с соседними странами и в первую очередь Францию.

Отставка Давидовича перед самым подписанием военного договора с Москвой — это второй сокрушительный удар по русским политическим интересам в этом месяце. Первый, следует напомнить нашим читателям, произошел в Болгарии, где в результате теракта был убит премьер-министр этой страны, фельдмаршал Радко Дмитриев.

Глава IX. День длинных ножей.

— Ну, это черт знает что, господа! Всему должен же быть разумный предел! — негодующе воскликнул Евсей Аристархович Клычков и 'трудовые' излишества его крепкого, но порядком оплывшего тела, плавно закачались в такт его эмоциям.

Причина, вызвавшая гнев 'владельца заводов, газет, пароходов' заключалась в продлении парламентом срока президентского правления с семи до девяти лет. Первый президент России Алексеев в виду проблем со здоровьем был готов досрочно сложить с себя властные полномочия за определенное вознаграждение.

Между ним и представителями больших денег желавших поставить на этот пост своего человека шли деловые переговоры, но стороны не сошлись в цене. Господа банкиры посчитали, что им немного легче подождать, чем платить отступные озвученные Алексеевым.

— Он, что, две жизни жить собирается!? — возмущенно обращались они друг к другу, обсуждая условия президента, не желая открывать свои кубышки. — Ну, один миллион, ну два, ну три миллиона, черт его побери, но не столько же!

Соблазн взять свое бесплатно взял вверх над возможностью достичь разумного компромисса, по столь важному вопросу как передача власти. Высокие стороны разошлись, так и не достигнув консенсуса, но последний выстрел остался за бывшим генералом.

Пользуясь послушным его воле большинством в парламенте и всплеском патриотизма вспыхнувшего во всей стране в результате достижения русским дирижаблем Северного полюса, Алексеев смог осуществить, в сердцах брошенную угрозу. Нужные депутаты внесли в парламент законопроект о продлении срока президентского правления, Дума приняла его, и несговорчивым финансистам оставалось только кусать кулаки от злости.

Когда униженные и пристыженные господа банкиры вернулись к обсуждению вопроса о передаче к власти, их ждал сильный удар. Желая напомнить им, что скупой всегда платит дважды, президент Алексеев удвоил ранее запрашиваемую сумму.

— Вот только не говорите, что у вас нет таких денег. Не надо, не поверю. Мои финансовые ревизоры хорошо умеют считать доходы граждан нашей страны — Алексеев торжественно потряс перед глазами гостей кипой отчетов взятых им из лежавшей на столе папки. — Здесь, всё! И количество денег, и где, в каких банках они лежат и даже на кого из членов семейств оформлены. Включая дальних родственников, любовниц и 'хороших знакомых' которых вы держите за глотку мертвой хваткой!

Голос президента был наполнен такой властной уверенностью, что ни у одного из гостей не возникло сомнений в произнесенных им словах. За последние полгода финансовые контролеры страны действительно энергично изучали их деятельность и наверняка многое нашли из их тайной деятельности.

Что конкретно было в папке президента так и осталось загадкой, но приняв показанные им бумаги за данность, денежные тузы начали энергично сбивать цену. Подобная тактика была абсолютно верной и по прошествию времени стороны бы договорились о разумной цене вопроса, но тут вмешались досадные обстоятельства.

Охваченный эйфорией от одержанной победой над сильными мира сего, Алексеев не хотел им сразу уступать. А напуганные озвученной президентом цифрой, переговорщики хотели решить столь важный для себя вопрос сразу, в один день. И чем сильнее они давили на президента, тем несговорчивее он становился.

Переговоры зашли в предсказуемый тупик, и посланники больших денег были вынуждены отступить, позорно поджав хвост.

— Он что идиот — этот Алексеев!? Куда ему столько денег!? — возмущенно спрашивал сахарозаводчик Мамонтов. — Он ведь и так на всем готовом, от государства жить будет. И усадьба, и особняк в столице, и машина, и прислуга, и содержание. Бога бы побоялся!

— Чего ему его бояться? — не согласился с Мамонтовым банкир Розенфельд. — Он не только себя, но и внуков обеспечить хочет. Лично я его прекрасно понимаю.

— Отлично! Вы его прекрасно понимаете! — передразнил его сахарозаводчик. — А что нам теперь делать прикажете, платить такую суму денег?! Это же уму непостижимо!

— Что делать? — покровительственным тоном спросил Розенфельд. — Взять себя в руки и начать торговаться. Сбивать цену до разумного предела.

— Но он не хочет торговаться, дядя! Он требует все и сразу! — возмущенного воскликнул участвовавший в переговорах племянник банкира Вениамин Горовец.

— Это потому что вы не проявили должного такта, терпения и разумности. Вместо того чтобы злить президента твердя как попугай о слишком высокой цене вопроса, тебе следовало изобразить озабоченность возникшими трудностями и сославшись на отсутствие полномочий их решения перенести встречу. Только и всего!

Банкир с холодностью посмотрел на племянника, не оправдавшего его надежд, но тот не собирался воспринимать дядины слова как истину последней инстанции. Не будучи посвященным во все тонкости порученного ему дела, он во чтобы не стало отстоять свое доброе имя. Вениамин гордо вскинул свою курчавую голову, но произнести оправдательную речь не удалось. Представитель нефтеносного Баку господин Мамедов сдержанно, но очень выразительно кашлянул и молодой банкир увял. С могуществом нефтяного капитала приходилось считаться любому банкиру.

— Не стоит излишне сотрясать воздух, выясняя кто и в чем виноват, сейчас это не так уже и важно. Главное мы узнали о готовности президента продолжить разговор, а также сумму, которую он хочет получить за свое согласие. Лично я считаю, что её вполне можно сократить процентов на десять — двенадцать.

Эти слова нефтяного магната нашли самый живой отклик среди остальных участников тайной встрече.

— Не можно, а нужно сократить! И не на десять-двенадцать, а на пятнадцать-двадцать процентов минимум! Такие деньги за отступного! — взорвался искренним негодованием господин Брюшков, — надо только толковых людей отрядить на это дело.

— Да, именно толковых переговорщиков, господа — подал голос Травкин, имевший свои предложения по грядущим переговорам. Он собирался озвучить их, но в беседу влез Шляфман.

— Прежде чем к ним приступать, надо задействовать эту вашу медсестру — банкир многозначительно посмотрел на Розенфельда, чьей креатурой являлась госпожа Султанова. — Ранее она оказала нам кое-какие услуги, так пусть приложит все свои силы в этом деле. Пусть уговорит старичка умерить свой аппетит. Зря, что ли мы ей такие деньги платим?

— Она, конечно, приложит все свои усилия, но будем смотреть на вещи трезво, господа. Всему есть разумный предел, ведь власть всегда была дороже женских ласок — вступился за свою протеже банкир, но Мамедов не согласился с ним.

— Если хорошо вскружить голову, то вполне можно добиться нужного нам результата. История имеет такие примеры — многозначительно произнес азербайджанец, с видом несомненного знатока в этом вопросе.

— Вот-вот. Пусть ваша красавица потрудиться на общее благо, а то она большей частью помогала в решении ваших вопросов и ваших проблем — гадливо уточнил Шляфман, но Розенфельд не обратил никакого внимания на эту желчную колкость.

— Хорошо, ей будет приказано — кратко произнес банкир, так как будто разговор шел о пустяке, незначимом одолжении.

— Вот и прекрасно, но решая вопрос с президентом Алексеевым нам необходимо решить вопрос относительно Сталина. И сделать это как можно скорее — Шляфман важно сверкнул стеклами своего пенсне. Стремясь добрать солидности и значимости, он специально носил пенсне с простыми стеклами, но все было напрасно. Как он не старался, местечковость так и лезла из него, несмотря на пенсне, массивную золотую печатку и дорогой костюм.

— Чем вам так не угодил господин вице-президент? Согласно прошлогодним поправкам к Конституции, президент может назначить на пост вице-президента любого, без одобрения парламента. Как только министр Деникин будет объявлен его приемником, господин Сталин будет простым рядовым гражданином нашей необъятной Родины — банкир с видом британского лорда вопросительно поднял бровь, чем сильно разозлил собеседника.

— Вы совершено не видите в Сталине таящуюся для всех нас опасность, Розенфельд!!— негодующе воскликнул Шляфман. — Вам кажется, что это серый кот Васька, а это притаившаяся рыжая рысь. При посредничестве Дзержинского он вступил в переговоры с господами промышленниками. О чем они там договорились неизвестно, но никто из них не согласился дать денег на взятку президенту. 'Пусть все идет, как идет!' — сказал мне через своего секретаря господин Полуянов.

Шляфман наставительно поднял указательный палец, но этот жест не оказал нужного воздействия на его собеседника.

— Согласно моим сведениям, Сталин уговаривал их принять участие в промышленной программе премьер министра Кржижановского — индустриализации — по слогам иронично проговорил Розенфельд. — Право смешное название, ровно, как и само внутреннее содержание этой программы. Подумать только, господа, они хотят за десять лет, превратить аграрную Россию в мирового промышленного гиганта. Ну, явная утопия или точнее сказать авантюра, призванная переложить солидную сумму из казны в свой карман.

Слова банкира нашли отклик и понимание среди многих присутствующих лиц, но только не на Шляфмана. С ярым убеждением ортодокса он продолжал гнуть свою линию.

— Не судите этих людей по привычным для себя меркам. Сталин и Дзержинский это — политические фанатики. Для них собственное благополучие стоит на последнем месте по сравнению с возможностью провести в стране социальные реформы господина Маркса. И все их переговоры с промышленниками это хитрый ход, чтобы внести раскол между нами, чтобы потом, разделаться с каждым поодиночке.

— У вас явно разыгралось воображение, дорогой Шляфман. Сталин никогда не станет президентом России — это ясно всем здесь собравшимся. И если бы не излишняя щепетильность некоторых лиц в денежных делах, этот вопрос сейчас бы и не обсуждался.

Холодный рассудительный тон Розенфельда окончательно вывел из себя Шляфмана.

— Вы упрямый слепец! Если сейчас не принять действенные меры по нейтрализации Сталина и всей его команды, потом будет поздно. Этот монстр лишит всех нас жизни и имущества — принялся вещать Шляфман, но Розенфельд резко оборвал его.

— Прекратите кричать. Если у вас есть желание устранить Сталина — устраняйте. Я не собираюсь вас отговаривать и разубеждать по этому поводу, но только денег на нейтрализацию Сталина я не дам. Не дам — так как не вижу в этом целесообразности — отчеканил банкир и решительно стукнул об пол тростью украшенной головой грифа.

Разозленный Шляфман метнул в него полный ненависти взгляд, но этим только позабавил Розенфельда. Тот снисходительно улыбнулся, и эта улыбка в сравнении с гримасой его оппонента решила исход дела. Никто из магнатов не согласился принять сторону Шляфмана. Посчитав этот вопрос решенным, они принялись обсуждать, кто будет представлять их на новой встрече с президентом.

Впрочем, не все из присутствующих остались глухи к мнению банкира. Когда сильные мира сего расходились, Евсей Клычков задержался возле Шляфмана.

— Мне кажется, что нейтрализация Сталина не потребует больших денежных расходов. У него и Дзержинского есть много недовольных из числа бывших соратников по революционной борьбе, которые считают их изменниками. Достаточно будет через третьих лиц оказать им незначительную денежную поддержку, и они все сделают, что вам нужно — осторожно намекнул 'владелец газет и пароходов' и Шляфман мгновенно загорелся.

— У вас есть конкретные лица для этого дела или это только идея?

— Пока только идея, но я знаю, как выйти на близкое окружение ныне покойной Марии Спиридоновой, одного из лидеров левых эсеров — многозначительно произнес Клычков и от предчувствия успеха у Шляфмана, радостно застучало в груди.

— Давайте обсудим детали нашего дела в более достойном месте, чем этот, дорогой Евсей Аристархович — предложил банкир, решивший ковать железо пока оно горячо.

— Ничего не имею против этого господин Шляфман. Надеюсь, что 'Эсмиральда' нам вполне подойдет. Прекрасная кухня, изысканное обслуживание и самое главное, можно поговорить, не привлекая внимание подчиненных господина Дзержинского.

— Хорошо, согласен — усмехнулся Шляфман, вспомнив знаменитый приказ председателя ЧК, запрещавший его сотрудникам посещать, рестораны и прочие увеселительные заведения. Действенность это решения Дзержинского на себе уже испытало несколько десятков чекистов, получивших либо строгое взыскание, либо навсегда покинувших ряды 'ордена новых меченосцев'.

Так злые языки обыгрывали эмблему чекистов, состоявшую из щита и меча. 'Железный Феликс' строго следил за нравственностью своих сотрудников, безжалостно карая их за моральное разложение. Девиз 'чистые руки и холодный ум' были не простыми словами для пламенного революционера по воле случая вставшего во главе тайной полиции новой России. Но не только очищение рядов вверенной Дзержинскому структуры преследовал это решение.

Мало кто в руководстве ЧК знал о том, что уединенные кабинеты ресторанов, которые любили посещать представители столичные олигархи, прослушивались сотрудниками специальной службы. Её в короткий срок создал молодой и очень талантливый швейцарский инженера Артур Фраучи.

Получив приказ от Дзержинского о сборе компрометирующей информации на 'владельцев заводов, газет, пароходов', он решил для этого использовать последние достижения технического прогресса. Очень скоро на главном телефонном узле столице появилась секретная комната, в которой можно было слушать разговоры, поставленных на прослушку телефонных номеров. Все они записывались на специальные валики по типу фонографов. Их меняли раз в сутки, после чего отправляли в специальную лабораторию на расшифровку.

Несколько иной метод применялся в ресторанных номерах. Наличие столь громоздкой аппаратуры, требовавшей регулярной смены валиков не могло гарантировать сохранение тайны прослушивания. Здесь все беседы доверчивых говорунов тщательно фиксировались на бумаге специально обученными людьми. Сидя у специальных трубок, они хорошо слышали каждое слово, сказанное в номерах благодаря чувствительным микрофонам, хитро скрытых за двойными стенами специальных ниш.

'Эсмиральда', была в числе 'хитрых ресторанов' Фраучи и все намерения Шляфмана и Клычкова по нейтрализации Сталина были зафиксированы работниками специальной службы. Нависшая угроза над вице-президентом была вовремя обнаружена, но в дело вмешалась пресловутая бюрократия.

Пока данные прослушки из 'Эсмиральды' поступили в спецотдел, пока они были обработаны и переданы Фраучи. Пока он доложил о них Дзержинскому, а тот совместил их с данными наружного наблюдения, время было упущено.

Получив возможность быстро устранить мучавшую его проблему, Шляфман действовал быстро и решительно. Выйдя на представителя левых эсеров Ивана Майорова, он из личных средств заплатил деньги для проведения теракта в ближайшее время. При этом счет шел не на дни и сутки, а на часы. Когда Дзержинский позвонил по телефону в Дом Правительства на Старой площади, чтобы предупредить Сталина об опасности, было уже поздно. Заседание правительство уже закончилось и вице-президент, в сопровождении одного охранника, пешком отправился в Кремль, благо расстояние было небольшое.

Не имея времени для детальной проработки маршрута Сталина, Майоров отправил своих боевиков на Красную площадь. Вооруженные револьверами и гранатами, они должны были напасть на автомобиль вице-президента, когда тот подъезжал бы к Спасским воротам.

Так обычно ездил в Кремль Алексеев и Майоров сделал ставку именно на этот вариант, задействовав на его исполнение свои лучшие силы. На случай пешего возвращения Сталин в Кремль из Дома Правительства, было отряжено два человека, метательница Феня Матусевич и стрелок Родион Загузский.

Именно на них и вышел господин вице-президент вместе со своим личным охранником Федором Скворцовым, а также со старым революционным товарищем — Артемом. Он недавно прибыл из Австралии по личному приглашению Сталина и с головой ушел в работу по реализации программы индустриализации страны.

Увлеченно переговариваясь, они совершенно не обратили внимания на стоявшую возле афишной тумбы Матусевич. Она не зная Сталина в лицо, и обратила внимание на идущую к ней троицу, лишь после того, как Загузский подал ей условный знак.

Пока она заметила его энергичное подергивание кепкой и сориентировалась в происходящем, Сталин со спутниками уже прошли мимо тумбы и стали удаляться от места засады.

Матусевич не была профессиональным боевиком. Её готовили как запасной вариант акции и, оказавшись в сложной ситуации, она запаниковала. Вместо того чтобы просто бросить сумку с бомбой в сторону уходящей троицы, Матусевич стала лихорадочно вытаскивать её из сумки и в этот момент прогремел взрыв.

Самодельное взрывное устройство взорвалось в руках у бомбистки, и большая часть взрыва пришлась на неё саму. Несчастную женщину буквально разорвало на две половины. При этом верхняя часть туловища была отброшена далеко в сторону, а ноги остались на месте взрыва.

Сам Сталин и его спутники серьезно не пострадали. Взрывная волна лишь сбила их с ног, щедро наградив ссадинами и ушибами.

Быстрее всех на неудачное покушение среагировал стоявший вдалеке Загузский. Из-за нехватки исполнителей, в этом покушении он был и сигнальщиком и тем, кто должен был прикрывать отход Матусевич.

Опыт участия в акциях у Загузского имелся, и едва увидев, что покушение не удалось, он быстро принял решение — довершить начатое дело. Выхватив из кармана револьвер, он бросился к лежавшему на земле Сталину, чтобы добить его.

Крепкая фигура Артема ввела в заблуждение боевика. Именно его, а не щупленького и худого Скворцова, упавшего в нескольких шагах от Сталина, Загузский принял за охранника.

Желая действовать наверняка, он бросился к начавшей приходить в себя троице, держа револьвер на весу. Артем уже встал на ноги и протянул руку, чтобы помочь встать повредившему ногу Сталину, когда побежавший Загузский, сходу дважды выстрелил ему в спину.

Сильная боль пронзила тело бывшего жителя австралийского штата Квинсленд, но Артем устоял на ногах. Более того, вместо того чтобы рухнуть на землю, он стал медленно разворачиваться в сторону эсера, переключившего свое внимание на лежавшего на земле Скворцова.

Приняв его за случайного попутчика Сталина, Загузский выстрелил не столько в самого охранника, сколько в его сторону. Надеясь если не убить или ранить чекиста, то запугать, заставить струсить, вжаться в землю и не сметь поднять голову от страха.

Полностью уверенный в том, что нейтрализовал Скворцова, эсер даже не посмотрел в его сторону. Взгляд его был прикован к Артему, повернувшегося к нему лицом и полностью закрывавшего собой Сталина.

Вскинув револьвер, Загузский намеривался устранить противника и приступить к решению своей главной задачи, как в этот момент сбоку прозвучал хлесткий выстрел. Затем второй, третий, четвертый и мир для эсера перестал существовать.

С самого начала, едва чекист пришел в себя после удара взрывной волны, он сразу обратил внимание на Загузского. Вместо того чтобы как остальные зеваки бежать от места взрыва, он побежал через него, чем вызвал настороженность Скворцова.

Быстро вытащить из кармана револьвер и выстрелом в воздух остановить подозрительного человека, как того требовала инструкция, он не мог сделать из-за сильного ушиба руки. Когда же, ободранной в кровь, нестерпимо мозжащей ладонью охранник извлек оружие, боевик уже выстрелил в Артема и наводил пистолет на него самого.

Почувствовав, что не успеет упредить врага, Скворцов не стал стрелять. Проворно откатившись в сторону, он обеими руками вцепился в рукоятку наган и, вскинув его, нажал на спуск.

Опасаясь промахнуться, не мудрствуя лукаво, чекист выстрелил Загузскому в живот, а затем добил скрючившегося от боли противника.

Когда к месту взрыва подкатили автомобили с набившимися в них чекистами, все уже было кончено. Загузский уже перестал скрести сапогами булыжники мостовой, а раненый Артем медленно, но верно умирал на руках своего старого друга.

Он ещё дышал, когда его забрала карета 'скорой помощи', но довезти до больницы не успели. Когда санитары внесли в приемный покой бывшей Шереметьевской больницы его залитое кровью тело, дежурный доктор лишь констатировал факт смерти. С прискорбием закрыв лицо Артема простыней, он приказал зафиксировать время в больничном журнале.

Узнав о смерти друга, Сталин зарыдал нисколько, не стесняясь своих слез. Столь подлая гибель, старого товарища сильно потрясла усатого горца, по воле судьбы вознесенного к вершинам власти. В его темных волосах появилась седина, а в груди разгорелся огонь справедливого отмщения.

Отбросив в сторону сдержанность, он потребовал от Дзержинского найти виновных в смерти Артема, а когда узнал, что люди эти известны чекистам, приказал спросить с них по всей мере.

Имея на руках запись разговора Шляфмана с Клычковым, председатель ГПУ забросил широкий невод в недра 'золотой' столичной публики и он сразу наполнился добычей.

Первым, чекисты взяли Клычкова, который после десяти минут энергичной обработки стал активно сотрудничать со следствием. Стремясь выглядеть перед карающим мечом правосудия маленьким, передаточным звеном, он легко сдал и Шляфмана, и Майорова.

Когда 'владелец заводов, газет и пароходов' узнал, что за ним пришли чекисты, он попытался скрыться, а когда это ему не удалось, оказал вооруженное сопротивление.

Шумная перестрелка представителей ГПУ с охраной банкира и его арест, никак не могли остаться незамеченной. Бульварные газеты немедленно подняли вой вокруг 'незаконных' действий тайной полиции. Десятки видных московских адвокатов предложили свои услуги Шляфману и Клычкову, клятвенно обещая в самом скором времени вырвать их рук 'зарвавшегося' в своих грязных играх Дзержинского.

Накал страстей вокруг арестованных олигархов стремительно нарастал, но 'Железный Феликс' не поддался нажиму со стороны 'высокого общества'. Сохраняя выдержку и спокойствие, он хладнокровно ответил на звонок министра юстиции Серафимовича, что согласно конституции, его ведомство может задержать на 48 часов любого гражданина Российской республики, за исключением депутатов Думы.

— Насколько мне известно, господа Шляфман и Клычков не имеют статус депутатской неприкосновенности — язвительно уточнил у министра Дзержинский и, получив подтверждение правоты своих слов, положил трубку.

Звонкий щелчок в лоб господину министру не вызвала у Феликса Эдмундовича большой радости. Сейчас для него был важен результат работы следственной бригады, созданной по его приказу для расследования дела о покушении на Сталина.

В её состав были включены лучшие следователи ГПУ, которые вели допросы Майорова и несколько человек из его ближайшего окружения. Аресты эсеров остались незамеченными для широкой публики, но полученные от них сведения легли в основу ставшего знаменитым 'Московского процесса'.

Каждые четыре часа, возглавлявший следственную бригаду капитан Монько, лично докладывал Дзержинскому о результатах её работы. Сам Майоров и его помощники были люди старой закалки и категорически отказывались признавать себя виновными, но следователи и не ожидали добиться скорого успеха на этом направлении. С большим усердием они работали с посредниками, которые к концу вторых суток дрогнули и дали следователям нужные показания.

Именно их представил Дзержинский Алексееву, когда тот потребовал его к себе в Горки на беседу. Весть о покушении на Сталина застала президента врасплох и была очень некстати. Он был занят важным делом, до которого у него наконец-то дошли руки.

Ещё с момента своего посещения Версаля президент загорелся идеей унификации системы русских воинских званий с европейской системой, взяв за основу систему Франции. По мнению Алексеева, к генералам следовало добавить званием генерал-полковника, вернуть забытое звание майора, из двух капитанов оставить одного и заменить поручиков лейтенантами.

Президент несколько раз пытался заручиться поддержкой своего генералитета, но неизменно натыкался на яростное сопротивление с его стороны. Генералы категорически не желали предлагаемых нововведений, а у Алексеева не хватало силы духа переступить через своих боевых товарищей.

Уединившись в кабинете, он пытался найти приемлемую для обеих сторон форму компромисса, но так и не находил её. В день, когда погиб Артем, президенту показалось, что он смог нащупать решение этой проблемы. На докладе Дзержинского о случившимся, он наложил короткую резолюцию 'Разобраться и доложить!'. Подобная формулировка подразумевала доклад после всех проделанных работ, но государственные дела не позволили ему продолжить свои поиски.

Благодаря золотому ключу, что открывает любые двери, напуганные арестом Шляфмана, его 'товарищи' по тайному союзу смогли дозвониться к президенту. Как, личный секретарь Алексеева уговорил его ответить на звонок, была тайной за семью печатями, но разговор состоялся и президент вызвал к себе председателя ГПУ.

Президент самым внимательным образом ознакомился с привезенными ему Дзержинским материалами следствия и остался доволен. Протоколы с признательными показаниями, данные наружного наблюдения и стенограммы тайного прослушивания, ясно говорили о том, что начальник тайной полиции действовал исключительно в рамках законности. Самоуправством и своеволием, о котором так рьяно говорил ему по телефону Розенфельд здесь и не пахло. 'Железный' Феликс оставался, полностью верен своему высокому патрону и не пытался играть, свои закулисные игры.

— Продолжайте работать, Феликс Эдмундович. Я доволен вашей службой. Учитывая важность этого дела, прошу докладывать мне о ходе расследования ежедневно, а если в ходе следствия возникнет что-то важное, то незамедлительно — приказал Алексеев и главный чекист почтительно удалился.

Беседа с Дзержинским обрадовала президента не только потому, что шевельнувшееся подозрение в самоволии председателя ГПУ оказалось ложным. Прочитав протоколы допросов, и сопоставив их содержание со звонком Розенфельда, Алексеев сделал простой и логичный вывод, что нет дыма без огня.

— Знает кошка, чье сало съела — наставительно проговорил президент, поигрывая красным карандашом, которым всегда подписывал важные документы. Вновь открывшиеся обстоятельства давали ему хорошие козыри в деле о сумме отступных за президентский пост. До того, как приехал Дзержинский, Алексеев был готов снизить озвученную им цифру, но теперь его настрой сильно изменился.

Почувствовав слабость позиции противоположной стороны, президент уже не желал идти ни на какие компромиссы. Более того, он начал подумывать об увеличении озвученной им суммы.

— Если хотят съесть рыбку — пусть платят. Все равно потом ещё себе наворуют — в Алексеев заговорила врожденная злость солдата к вечно обирающему его интенданту.

Ощутив прилив бодрости и сил, он достал из стола проект об унификации воинских званий и на несколько секунд застыл над ним. Что думал в этот момент Алексеев, осталось тайной. Возможно, все ещё пытался найти подходящий аргумент для своих оппонентов. Возможно, просто собирался духом, но невидимый Рубикон был, перейден и со словами 'Президент я или нет?', он подписал свой многострадальный указ.

В этот день свой Рубикон перешли и чекисты. Получив зеленый свет от президента, они принялись работать с удвоенной силой и результат их усилий, не замедлил сказаться. Едва задержанным было официально предъявлено обвинение и от прокурора республики была получена санкция на арест, дела у них пошли из рук вон плохо.

Умело играя на трубе страха, угрожая вынесения высшей меры наказания — расстрела, следователи смогли получить признательные показания от всех арестованных эсеров, включая самого Майорова. В обмен на сохранение жизни и отправку на двадцатилетнюю каторгу в Африку, эсеры пошли на сотрудничество со следствием. После чего, картина заговора с целью устранения Сталина предстала во всей своей красе.

Благодаря имеющимся в распоряжении следствия данным можно было начинать процесс. В котором Майоров и его люди представлялись простыми исполнителями, а Шляфман и Клычков организаторами и вдохновителями.

После очередного доклада Дзержинского президент выделил дело в отдельное производство и приказал готовить открытый показательный процесс. В его исходе сомневаться не приходилось и припертые к стене олигархи засуетились.

Стремясь облегчить свою участь, они очень бойко заговорили. Полученного от них материала было так много, что можно было открывать новые дела, но последнее слово было за президентом. Только с его согласия можно было использовать полученный в ходе следствия материал против этой высокопоставленной публики.

Алексеев не собирался вступать в открытую борьбу с олигархами. Это не входило в его планы, но вот немного повысить градус накала, сделать их в предстоящих торгах полностью сговорчивыми, он был совершенно не против. После недолгого раздумья, он дал согласие на продолжение следствия по открывшимся обстоятельствам в отношении отдельных лиц.

Из всех участников тайного союза, которых назвали Шляфман и Клычков, президентом были выбраны Травкин и Мамонтов. Это были в его понятии наиболее слабые фигуры, которым можно было взять в оборот, нисколько не опасаясь за последствия.

Имеющиеся в распоряжении следствия показания позволяли задержать обоих олигархов и на время разбирательства поместить во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Первым был арестован Мамонтов, что привело к новому всплеску истерии в бульварных газетах.

Дзержинский мужественно выдержал натиск на него со всех сторон, а затем, с разрешения Алексеева, дал небольшую пресс-конференцию. Стоит ли говорить, что на ней яблоку было негде упасть от желающих услышать первого чекиста страны.

Встав у невысокой трибуны, в напряженной тишине, 'Железный' Феликс зачитал небольшое заявление, в котором впервые, была публично названа причина ареста Шляфмана, Клычкова и их подельников.

Сказанные им слова произвели на собравшихся в небольшом зале людей, чудовищное воздействие. Во многом это было обусловлено тем, что мастерски составленный текст заявления давал понять слушателям, что устранение Сталина было только первым шагом коварных заговорщиков. Кто должен был стать последующей жертвой, названо не было, но в этом не было необходимости. Пытливым ум русского обывателя моментально нарисовал нужную картину и когда на следующий день был арестован Травкин, криков возмущения уже не было.

С этого момента узнавшую о заговоре публику интересовал совсем другой вопрос: 'Кто следующий?'

Поднявшийся ажиотаж, самым благоприятным образом сказался на результатах переговоров президента с олигархами. Сумма названая Алексеевым была принята без всяких оговорок и то, что он не увеличил её, была большая заслуга госпожи Султановой. Выполняя приказ своего хозяина, она прилагала максимум усилий для его выполнения.

Милостиво пообещав сдержать розыскную прыть председателя ГПУ, на встрече с Розенфельдом президент высказал пожелание получить обещанные деньги в ближайшее время. Обозначив срок исполнения в две недели.

Расставаться с деньгами всегда тяжко и сложно, но лучше лишиться малой части, чем потерять всё. Ведь никто ничего не знал точно, что рассказали на следствии Шляфман и Клычков и что могут рассказать Травкин и Мамонтов. Падкие до сенсации газеты энергично муссировали эту тему и потому, оставшиеся на свободе члены тайного союза предпочли заплатить Алексеева.

Начальный взнос был переведен на личный счет президента, был переведен к концу первой недели, второй — в начале следующей. Окончательный расчет предполагалось произвести в субботу, но за день до этого, в ночь с четверга на пятницу, президент скоропостижно скончался.

Скончался, на фоне казалось хорошего состояния здоровья, когда ничто не предвещало, его ухода из жизни. Лечащие врачи президента, наблюдавшие его все последнее время, ничего не могли сказать о том, что послужило причиной внезапной смерти. Все они были в полной растерянности, и это немедленно породило массу слухов.

Моментально вспомнили слова Дзержинского и сделали из них соответствующие выводы. Получив шанс, устное народное творчество выплеснулось наружу и стало стремительно заполнять необъятные просторы страны. Неудержимым валом слухи по поводу смерти Алексеева рванули из Москвы на периферию, обрастая по пути всевозможными подробностями.

Сейчас же, в них появилась фигура безымянного санитара, что заходил к президенту перед самой его кончиной и которому Алексеев успел прошептать: — Петруша, отравили меня! Помоги!

По свое простоте парень рассказал об этом врачам и коменданту Горок. После этого на него было совершено покушение со стороны неизвестных и, опасаясь за свою жизнь, санитар ушел в подполье.

Другой фигурой, в этой загадочной истории, рассказанной по секрету, одним из охранников президентской резиденции был таинственный 'черный человек'. Ночью, он приехал в Горки на машине, свободно прошел к президенту, якобы по секретному делу. В руках у него был кожаный портфель. Что было в нем неизвестно, но когда ночной визитер проходил мимо охранника, в нем что-то звякнуло. Человек пробыл у президента не более пятнадцати минут и уехал, а через час после его ухода Алексеев умер.

С таинственным визитером в определенной мере перекликались рассказы о тибетском зелье, что было доставлено из Лхасы для лечения президента специальным курьером на самолете. Первая партия лекарства оказала благотворное влияние на здоровье пациента, а вот со второй произошла темная история. То ли в Тибете, то ли в Москве специально нанятые люди изменили состав снадобья и вместо живительного эликсира, оно превратилось в яд.

Масло в огонь слухов подлили внезапная смерть личной медсестры президента Клавдии Митрофановой. Через два дня после кончины Алексеева она попала в автомобильную аварию и скончалась на месте происшествия до прибытия медиков. Власти постарались замять этот инцидент, но чем больше они это делали, тем только множили многоязычную гидру слухов.

Также свою лепту в накал страстей внесло и ГПУ. В тот же день, что погибла Митрофанова, тайной полицией был задержан и взят под стражу банкир Сомов, а у олигарха Кривицкого была взята подписка о невыезде из столицы.

Стоит ли говорить, что народная молва прочно связала действия чекистов со смертью президента.

— Эти, зря арестовывать не будут. Значит, что-то за ними есть — уверенно говорили друг другу обыватели, и переубедить их в обратном было невозможно. Народ был точно уверен, что 'доброго президента' устранили и за этим делом стояли большие деньги.

Все это самым благоприятным образом сказалось для Сталина, оказавшегося главным бенефициаром создавшегося положения. Официальная передача ему президентских полномочий прошла без сучка и задоринки, несмотря на глухое недовольство его противников. К огромному разочарованию, сегодня был не их день. Посмей кто-нибудь выступить против чудом спасшегося от рук наемных убийц Сталина, который у гроба президента публично поклялся продолжить его дело и участь этого деятеля, была бы незавидной. Плаха остракизма изнывала от отсутствия желающих положить на неё свою буйную голову.

Благодаря газете 'Известия', каждое слово клятвы Сталина стало известно по всей России и далеко за её пределами. Не успела газета опубликовать номер, как в тот же день, в её адрес стали приходить письма и телеграммы с поддержкой и одобрением слов вице-президента.

Без какой-либо коррекции и цензуры, все они были опубликованные в следующем номере, для чего в газете им была выделена целая полоса. Столь необычные действия 'Известий' породили шквал отзывов. Письма и телеграммы стали приносить в газету мешками, что было зафиксировано хроникерами операторами, чьи специальные информационные киновыпуски разлетелись по всей стране.

Народ доброжелательно встретил приход нового правителя России, с нетерпением ожидая его первых шагов.

Что мог сделать Сталин в ответ на эти ожидания? Военные и политические действия полностью исключались, экономические требовали долгих усилий и действий. Оставалась милость и справедливость, чем Сталин немедленно и занялся.

В ознаменовании очередной годовщины августовских событий семнадцатого года, новый президент объявил амнистию лицам имевшим малую судимость, состоявших под следствием по аналогичным статьям, а также отсидевших две трети назначенного срока.

Амнистия не распространялась на осужденных, обвиненных в убийстве, грабеже, насилии над людьми, развратных действиях и совершивших крупные экономические преступления. Также под амнистию не подпадали лица совершившие военные преступления и обвиненные в шпионаже в пользу иностранных государств. К таким людям, второй президент России не испытывал никакой жалости.

Одновременно с этим, был официально объявлено о подготовке процесса по делу Шляфмана — Майорова, на котором государственным обвинителем был Колпакиди, а председателем суда Вышинский. Начатый в последних числах августа он продлился около двух недель и был открыт для широкой публики.

Все ожидали вынесения смертельных приговоров, но Сталин не проявил ожидаемой от него господами либералами кровожадности. Майоров и его подельники получили различные сроки каторги в Африке. Главные фигуранты дела Шляфман и Клычков, были осуждены на двадцать лет без права помилования.

Столь неожиданная милость в отношении олигархов была обусловлена компромиссом, заключенным между Сталиным и Розенфельдом. Как не тяжело было ему миловать виновников гибели Артема, но интересы государства требовали этого. Обвиняемым была сохранена жизнь в обмен на финансовую поддержку ряда государственных проектов.

Сумма этих денежных вливаний немного превосходила ту половину, что олигархи не успели перевести Алексееву в оплату за его отречение. Увидев, что Сталин готов идти на компромисс, Розенфельд попытался добиться прекращения дел в отношении господ Травкина, Сомова и Кривицкого, но получил твердый отпор.

— В отношении названных вами лиц идет следствие. Давайте подождем его завершение и тогда, можно будет вернуться к этому вопросу — решительно отрезал Сталин, и Розенфельд был вынужден согласиться. У нового президента появился хороший крючок для господ олигархов, и он не торопился разменивать свои козыри.

Документы того времени.

Из дневника медсестры Клавдии Митрофановой, изъятого следствием и переданного в архив закрытого хранения.

Не могу представить себе, что милого и дорогого Михаила Васильевича не стало. Что он ушел из жизни и виновата в этом исключительно Галина. Я не была свидетелем его кончины но, то, что предшествовала этому, видела лично.

За последнее время, под различными предлогами меня отстраняли от дежурства возле Него. Сначала это объяснялось желанием президента видеть возле себя Галину, но когда я набралась смелости и открыто спросила его об этом, он сказал, что уже порядком соскучился по моему обществу. Когда я сказала об этом доктору Крахмалеву, тот пришел в сильно замешательство. Он говорил, что график дежурств уже утвержден, но под моим нажимом согласился предоставить мне дневное время дежурства.

В ночь, когда произошло это ужасное событие, я осталась ночевать в Горках. В начале первого часа я проснулась от какой-то тревоги и пошла на пост. К моему удивлению Галины на месте не было и, боясь, что с Михаилом Васильевичем что-то случилось, я открыла дверь его палаты и обомлела. Забравшись с ногами на кровать президента, там сидела голая Галина. Наклонив голову вперед, она покачивалась взад и вперед и что-то говорила. Внезапно я расслышала фразу, которую она повторяла — 'Так, сладко?' и слегка придушенный ответ 'Да'.

Видеть дальше Это, я не смогла. Едва притворив дверь, я выбежала в ночной парк. Никто не видел моих горьких слез. Когда же через полчаса я вернулась в дом, там был переполох. Все бегали вокруг палаты президента, которому стало внезапно плохо с сердцем. Якобы Галина посреди ночи услышала его стоны и вызвала врачей. Все верят, что это так и было, но я знаю, что это не так.

Как мне трудно жить с этой тяжелой правдой. Надо кому-нибудь рассказать, а там пусть что будет.

Выписка из дела о гибели медицинской сестры Митрофановой Клавдии Гавриловны 1902 года рождения.

Принимая во внимание свидетельские показания Постникова А.П., Касатонова Г.Г и Лизюкова Ф.М. следует считать гибель гражданки Митрофановой К.Г. следствием несчастного случая, произошедшего в результате сильного эмоционального стресса. В котором она находилась после смерти президента России Алексеева М.В.

Следователь Перфильев П.П. 22 августа 1925 года.

Из речи вице-президента Сталина И.В. на похоронах президента Алексеева М.В. на Донском кладбище опубликованной газетой 'Известия' 12 августа 1925 года.

Слепая смерть подло украла у нас дорогого и всеми нами горячо любимого Михаила Васильевича Алексеева. Невыносимо больно и тяжело осознавать тот факт, что теперь его нет с нами. Что никогда больше он не придет к нам, не приободрит добрым словом, не укажет на допущенные ошибки и не подскажет как нам их исправить. Дорогой Михаил Васильевич покинул нас в сложный и непростой момент нашей истории, когда вся страна и весь народ как никогда нуждались в таком вожде, как он. В таком человеке, что добивался огромных значимых успехов на пользу Отечества как в военных делах, так и в мирное время. Благодаря его заслугам наша страна стала великой державой, о которой с почтением говорят во всех уголках земного шара.

Трудно высказать словами степень утраты, которую мы понесли в связи со смертью Михаила Васильевича. Никто из нас не сможет заменить его в деле управления государством. Таких людей просто больше нет. Единственное, что мы можем сделать — это приложить все усилия для того, чтобы завершить все те грандиозные начинания, что были начаты и которые он не успел довести до конца.

Спи наш дорогой, гражданин президент. Перед тем как навсегда проститься с вами, я торжественно обещаю, что приложу все силы для исполнения ваших начинаний. И в первую очередь, сделать жизнь простых граждан России лучше и достойней. Чтобы они навсегда забыли голод и нужду, страх и боязнь перед завтрашним днём. Как того хотели вы и как завещали членам правительства на нашей последней встрече в Горках.

Из официального заключения врачебной комиссии о причинах смерти президента России Алексеева М.В. от 10 августа 1925 года.

После тщательного и всестороннего исследования тела президента Алексеева М.В., комиссия единодушно пришла к выводу, что смерть наступила в результате острой сердечно сосудистой недостаточностью вызванной внезапным приступом стенокардии.

Учитывая, что гражданин президент ранее болел этим заболеванием, а также степень поражения сердечных сосудов атеросклерозом, следует думать о естественных причинах его смерти.

Специальные исследования тканей, проведенные по настоятельной просьбе членов правительства на предмет выявления ядов или других веществ, чье присутствие в организме могло бы трактоваться как покушение на здоровье, дали полностью отрицательные результаты. Поводов к подозрению о неестественной смерти президента нет.

Члены врачебной комиссии: (список врачей).

Глава X. Америка, Америка — великая страна.

Медленно и величаво, как и подобает кораблю своего класса, рассекал водные просторы Гудзона трансатлантический лайнер 'Левиафан'. Доставшийся американцам в качестве военной репарации с Германии, он исправно курсировал между Нью-Йорком и Саутгемптоном вместе с двумя другими своими собратьями.

Имея на своем борту широкую прогулочную палубу, теннисный корт, зимний сад, курительный зал, отделанные мрамором закрытые бассейны он по праву считался лучшим комфортабельным лайнером Атлантики. На его борту путешествовали такие знаменитости как Мэри Пикфорд, Дуглас Фэрбенкс, Чарли Чаплин, Гарольд Ллойд. Встречались среди пассажиров первого класса и представители венценосных семейств Европы, миллионеры, дипломаты и государственные мужи различных рангов. Все они считали для себя честью пересечь Атлантический океан на этом корабле, путешествие на котором было символом успеха, своеобразной меткой в высоких кругах.

Всего лайнер вмещал в себя свыше трех с половиной тысяч человек, из которых пассажиров первого класса составляло не более трехсот пятидесяти человек. Все остальные плыли в каютах второго и третьего класса, где уровень комфорта был совершенно иным. Каюты были маленькими, коридоры узкие, и гулять они могли лишь по общей палубе, где от желающих подышать свежим воздухом, было не протолкнуться.

Стоит ли говорить, что к пассажирам первого класса у таможенных властей нью-йоркского порта было отношение исключительно уважительное. Их паспорта принимались с учтивой улыбкой, лишних вопросов не задавали и чемоданы проворно подхватывали носильщики, едва таможенный офицер ставил белым мелом свою метку.

Сам факт того, что человек прибыл в Америку в каюте первого класса на красавце 'Левиафане', делал его вне подозрения. У него наверняка имелась крупная сумма денег, которые он намерен тем или иным манером вложить экономику Соединенных Штатов и это прекрасно. 'Ю а велком!' дорогой мистер, прекрасного вам время провождения в великой Америке.

Именно на это и рассчитывал черноволосый господин Сароян, что вместе со своей женой, приехал в Америку в конце августа 1925 года.

С его стороны это был довольно рискованный шаг, так как он и его спутница находились в федеральном розыске. Рисунки, с его внешностью составленные по описанию свидетелей и список примет, наверняка хранились у таможенных служб Восточного и Западного побережья Америки, на канадской и мексиканской границе.

Сам господин Сароян не испытывал никакого желания оказаться на американской земле и проверить работу федеральных служб дяди Сэма. Ему прекрасно жилось на своем аргентинском ранчо на границе с Парагваем, совершенно под другой фамилией и с иной жизненной историей, но его услуги оказались нужны его старому другу, что проживал в далекой Москве. Дело было важное, дело было нужное и он, отправился в Европу, в славный город Париж.

Там, как выяснилось, находился дальний родственник, господина гасиендера. Он после своей смерти оставил богатое наследство, во владение которым следовало вступить как можно скорее, иначе оно отойдет в пользу государства.

Такова была легенда для Камо и его спутницы Фрэнки Майены, которые по прибытии в Париж превратились в супругов Сароян. Документы на эти имена находились в портфеле, что был получен Камо через связного в условленном месте, по предъявлению монеты в пять франков, с портретом короля бельгийцев Леопольда.

Кроме паспортов, в портфеле находились деньги, чеки Американ Экспресс, а также папка с досье на американского изобретателя Николу Тесла. Этот сербский самородок потрясал научный мир своими громкими открытиями в различных областях физики.

Одни его изобретения в радио, смелые эксперименты с переменным током навсегда вписали его имя в историю мировой науки, но он никогда не собирался останавливаться на достигнутом. Его изобретение электрокара, чей двигатель питался энергией получаемой из 'эфира' был встречен в штыки светилами американской науки. Ученому отказали в доверии, сказав, что подобное просто невозможно, но поймать за руку и разоблачить мошенничество никто из них не смог.

Другим коньком Тесла были эксперименты с электрическим током, который как утверждал изобретатель, он мог передавать на расстояние без проводов, по воздуху. При этом ни дальности передачи, ни сила передаваемого заряда ограничений не имели.

По словам изобретателя, он мог осветить дорогу к Северному полюсу для арктической экспедиции, если она решит отправиться туда полярной ночью. Для этого требовалось создание огромной установки, но деловые круги Америки не торопились предоставить ему необходимые средства. Усилиями конкурентов великого ученого и недоброжелателей, которых были у него в большом количестве, Тесла получил ярлык 'сумасшедшего гения'.

Денежных воротил с Уолл-Стрита опасались иметь с ним дело. Уж слишком великими и потому непонятными были предлагаемые ученым проекты для людей, пытавшихся во всем получить быструю прибыль. Никто из них не хотел рисковать своими капиталами, предпочитая иметь понятливую синицу, чем фантастического журавля.

Впрочем, были люди, которые с большим вниманием наблюдали за деятельностью сербского ученого и эти люди носили погоны. Уж слишком заманчивая картина открывалась для использования открытия Тесла в военных целях. Его идеи были очень популярны в определенных кругах американских военных, но и у них были свои проблемы с финансированием.

Главную часть военного бюджета поглощал американский флот, с его линкорами, крейсерами и миноносцами. 'Большой белый флот' был 'священной коровой' чьи нужды никто не смел ограничить. Затем шла авиация, корпус морской пехоты и на нужды сухопутной армии оставались сущие крохи. Соединенные Штаты не собирались вести широкомасштабную войну со своими соседями Мексикой и Канадой, а дела в Европе их не очень сильно интересовали пришедших к власти 'изоляционистов'.

В условиях отсутствия, при всей своей симпатии к идеям и открытиям ученого, американские военные не могли выделить денег, для постройки даже малой установки. Финансовые контролеры были безжалостны к нарушителям, и никто из высоких чинов военного министерства не был готов рискнуть своей карьерой и пенсией.

В сложившихся обстоятельствах, им оставалось лишь только наблюдать за Тесла со стороны и ждать смены правительства.

Подобная вера в возможности серба были обусловлены не только его гениальностью. Первая мировая война шокировала мир, в кротчайшее время, явив ему ранее не известные виды оружия. Танки и аэропланы, подводные лодки и дирижабли, пушки огромных калибров и отравляющие вещества могли уничтожить в разы больше людей, чем привычная винтовка пехотинца, сабля кавалериста и полевая артиллерия вместе взятые.

Эти новшества технического прогресса заставили поверить простого обывателя, что за короткое время можно создать ещё сильное по своей мощности и ещё страшное по своей смертоносности оружие. Поэтому в двадцатые годы этого столетия были очень популярны различные научные идеи. 'Лучи смерти', управление различными видами вооружения по радио, возможности управлением воли солдат противника на расстоянии — все это казалось вполне реальным скорым будущем.

Многим казалось, что достаточно было, только как следует сосредоточиться над решением проблемы, довести научную идею до её логического завершения и дело сделано. Получите заказанное вами новое смертоносное оружие, которого нет у ваших соседей.

Конечно, во множестве идей, что научное сообщество вывалило своим потенциальным покупателям, были и здравые идеи. Подобно самородкам золота в отвалах породы они присутствовали в этой огромной массе. Наглядное тому свидетельство — тепловая пушка профессора Тотенкопфа или идея расщепления атомного ядра, над которой работали многие лаборатории Европы. Но отделение злаков от плевел был слишком долгий, а самое главное затратный процесс.

Об изобретениях Тесла много писалось в газетах, и не заметить деятельность талантливого серба было просто невозможно. Кипы докладов, донесений, аналитических записок о 'короле электричества' сначала ложились на стол Дзержинского, а затем плавно перетекали в кабинет Сталина. И с каждым месяцем досье на Тесла становилось все толще и толще.

Требовалось принять решение по вопросу создания 'электрической пушки' и Сталин был вынужден обратиться за помощью к Камо.

Не желая раньше времени обозначать интерес России к изобретению Тесла, что могло вызвать бурное противодействие со стороны американце, он хотел прощупать изобретателя при помощи третейского посредника. Сам Сталин не исключал возможности, что 'электрическая пушка' — это ловкий блеф, завернутый в красивую упаковку.

Естественно, Камо не был знающим специалистом в области электричества способным быстро и точно определить подлинную ценность изобретения Тесла. С такой сложной задачей мог справиться лишь институт или специализированная лаборатория. Однако определить лжет ему человек или говорит правду — это, для такого тонкого психолога и отменного физиономиста как Камо не составляло труда.

Получив столь необычное задание, Камо решил, что самой лучшей легендой для его контактов с Тесла, если он предстанет перед ним посредником. При известности ученого это было вполне естественно. По тем или иным вопросам, к нему обращалось много фирмы Европы и Америки с предложением сотрудничества, выполнения заказа или с целью проведения консультации. Кроме того, это не сильно разнилось с истиной.

Предложение Камо было одобрено Сталиным и вскоре, французский предприниматель Артур Сароян отправился за океан, вместе со своей супругой. Присутствие Майены в этой операции было обусловлено рядом обстоятельств. Во-первых, путешествие на 'Левиафане' с супругой подтверждало серьезность финансовых возможностей посредника. Во-вторых, респектабельную семейную пару, которую изображали они, был гораздо сложнее заподозрить в каких-либо противоправных действиях типа шпионажа. Ну и, в-третьих, Фрэнки скучала по родине.

Скучала по американскому говору, по лицам её граждан и по многочисленным благам американских городов. Жизнь в Аргентине не стояла на месте, но ей трудно было угнаться за Америкой, которая без сомнения была центром западной цивилизации.

Выхватив удачный билет по итогам войны, собрав в своих кладовых все золото Европы и Азии, Соединенные Штаты наслаждались райской жизнью, в отдельно взятой стране. Каждый день, каждый час, каждую минуту, деловые американцы делали все, чтобы их страна была центром мироздания и в этом супруги Сароян смогли убедиться с первых шагов по американской земле.

На площади у выхода из таможенного зала пассажиров 'Левиафана' ждало целое море такси, как говорится на любой вкус и кошелек. Дорогих и состоятельных гостей Нью-Йорка ждали 'крайслеры' и 'линкольны'. Менее состоятельные гости Америки садились в 'форды' и 'бьюики', к услугам третьих были автобусы и метро.

Солидная толщина бумажника позволила Камо, в качестве перевозчика своих чемоданов и любимой жены, выбрать красавец 'линкольн', чьи благородные линии сразу пленили его взгляд. Впрочем, марка и размер машины подразумевали лишь комфорт поездки, но отнюдь не скорость передвижения. Влившись в единый громадный поток города 'Большого яблока', машина Камо не имела никакого преимущества среди прочего колесного транспорта. Стиснутая со всех сторон другими машинами, она покорно неслась вперед, когда это было можно, и понуро стояла в 'пробках' ожидая возможности ехать дальше.

Гостиница 'Астория', которую выбрал для себя путешественники, встретила их мраморным вестибюлем, богатыми кожаными диванами и вышколенной прислугой. В ожидании больших чаевых лакеи чуть было не передрались за чемоданы четы Сароян, здесь их ждало сильное разочарование. Каждый из них заработал ровно по одному доллару. Приезжий хорошо умел считать деньги, что и обусловливало толщину его кошелька.

Номер, где поселился Камо с женой, приятно поразил их не только высотой потолков, широкими кроватями и огромным зеркалом в прихожей. В номере была ванна, горячая и холодная вода, телефон, по которому можно было связаться с любым американским городом и набором телеграфных и почтовых бланков. Их, при помощи посыльного, можно было отправить в любой конец земли благо почтовое, и телеграфное отделение находились в самой гостинице.

Чтобы дорогие гости не скучали, в номере имелся радиоприемник, способный принять любую радиостанцию, находившуюся по обе стороны от Атлантики. Достаточно было найти нужную волну, поднести к уху темный эбонитовый наушник и к твоим услугам самая последняя мировая информация, не превзойденная игра джаз оркестра или хоровое церковное пение.

Также в номере находилось ещё одно чудо американской техники — холодильник. В нем находились прохладительные напитки. Контроль за их пополнение в этот жаркий период был возложен на горничных, а вот спиртное, приходилось заказывать по телефону. В строго ограниченном количестве и стоимость каждой новой бутылки заказанной гостем, возрастала с геометрической прогрессией. Администрация гостиницы строго блюла законы штата Нью-Йорк, но любой представитель её персонала, мог назвать адрес, по которому постоялец мог приобрести виски или пиво по более низкой цене.

Однако больше всего заморских гостей приятно удивила та скорость, с которой их грязное белье было выстирано, выглажено и аккуратно подано в номер ещё до наступления завтрака. Сервис в 'Астории' как впрочем, и в любой другой 'многозвездной' гостиницы был воистину фантастический.

Столь стремительно развитие бытового благополучия, коснулось не только гостиничного бизнеса. Стремительным шагом ворвался технический прогресс и в жизнь простых американцев. В средине двадцатых, в Соединенных Штатах не было семьи, которая не приобрела автомобиль, холодильник, стиральную машину, радиоприемник, телефон или хотя бы пылесос.

Все эти чудесные вещи в массовом количестве сходили с конвейеров американских заводов и фабрик, и доставлялись клиенту по первому звонку, в любую точку страны.

Глядя на это техническое изобилие, сторонний наблюдатель наверняка бы решил, что в Америке наступил 'золотой век', ибо так велик был ассортимент товаров предложенных на выбор простым обывателям. Одежда, всевозможные продукты питание, велосипеды, мотоциклы, автомобили, самолеты и яхты, все было в этом списке и все это покупалось.

Благодаря Первой мировой войны в Америке были открыты сотни фабрик и заводов, чья продукция широким потоком хлынула в разоренную войной Европу. Германия и Австрия, Франция и Англия брали всё, что им предлагал американский производитель, начиная от сельхозпродуктов, заканчивая галантереей и все по хорошей цене.

Старушка Европа стонала, но была вынуждена брать, обеспечивая американским фермерам и рабочим, предпринимателям и банкирам хороший заработок. Сытость и благополучие пришли в их дома, но получив, их американцы уже не могли остановиться.

Не зная, как ещё долго госпожа Фортуна будет смотреть в их сторону, они бросились всеми правдами и неправдами зарабатывать деньги. Деньги, которые позволят реализовать их мечтания и замыслы, сделают мечту о хорошей жизни полнее и богаче.

Дух стяжательства с легкостью захлестнул широкие слои американцев, так как для этого были созданы все условия. Сам президент Гувер объявил о начале создания общества равных возможностей и это не были пустыми словами.

Все ведущие банки США с легкостью выдавали простым гражданам кредиты для покупки того или иного товара. Для открытия собственного дела, для путешествия в Европу или для погашения ранее взятого кредита.

С любым клиентом сотрудники банков были вежливы и доброжелательны, легко входили в их положение и бесплатно давали советы. Проценты по кредитам были невысокие, гарантии банк требовал лишь под большую сумму и американцы с легкостью брали их, нисколько не заботясь о том, что придет время их отдавать.

Другой денежной иглой, на которую подсела вся Америка — были акции. Любой американец мог купить акции процветающих компаний Форда, Моргана, Рокфеллера и стать их компаньоном. Достаточно было купить несколько акций этих гигантов, получить с них прибыль, приобрести новые акции и богатеть, богатеть и богатеть.

Словно подтверждая слова президента о равных возможностях американцев, крупнейшие корпорации страны пошли на невиданный до этого шаг. Они стали продавать свои акции в долг.

При первичной покупке, клиент оплачивал лишь 10% их стоимости, что было чрезвычайно выгодно для него. На имеющиеся у него деньги, он мог купить акций в десять раз больше и по прошествию времени мог погасить свой долг за счет прибыли.

Стоит ли говорить, что подобное предложение вызвало в стране огромный бум. Америку захлестнула биржевая лихорадка, которая по своей силе и размаху превзошла 'золотую' лихорадку в Калифорнии и Аляске. Все население Соединенных Штатов только и делало, что скупало и продавало акции.

Ради этого прибыльного дела американцы опустошали свои банковские счета и потаенные кубышки, оставленные на 'черный день'. В погоне за прибылью, люди закладывали дома, автомашины и прочие имущество. Те, которые не могли предоставить банкам подобные гарантии, влезали в долги на кабальных условиях, брали кредиты под жалование за несколько лет вперед. Народ шел на все, чтобы купить многообещающие акции по низкой цене и разбогатеть. 'Золотой телец' прочно застил американцам глаза, уши и поработил их души.

Спрос на акции был колоссальным. Они уходили как горячие пирожки с лотков торговцев, а охваченная лихорадочным угаром, ненасытная публика требовала 'ещё, ещё и ещё'.

Курсы акций компаний печатала всякая уважающая себя газета, начиная от 'Нью-Йорк Таймс' и кончая провинциальной 'Оклахома ньюс'. Любой американец, находясь на Восточном или Западном побережье, в знойной Флориде или дождливом Сиэтле, мог наблюдать за состоянием вложенных им денег, чтобы в субботу подвести итог насколько он стал богаче на этой неделе.

Покупать и продавать акции, а также давать советы относительно них, стало неотъемлемой чертой любого уважающего себя американцам.

С этим необычным явлением, Камо столкнулся, когда обратился к торговому агенту Тесла. Самого серба в этот момент не было в Нью-Йорке. Получив выгодный заказ на создание бензиновой турбины, он покинул свою лабораторию и переехал в Филадельфию.

Вид Камо, его речь и умение держаться, произвели должное впечатление на агента Тесла. Получив пятьдесят долларов за хлопоты, он любезно согласился организовать встречу изобретателя с богатым представителем одной неназваной европейской фирмы.

Увидев в черноволосом красавце неплохой шанс, поправить несколько пошатнувшиеся дела своего клиента, агент решил получить немного сверхприбыли и для себя.

— Господин Сароян интересуется покупкой акциями господ Моргана, Рокфеллера, Вандербильта или Форда? — с видом знатока спросил у Камо агент, когда о встрече с Тесла была достигнута, благодаря телефонному звонку.

— Нет, такого рода занятие не в моей компетенции — сдержано пояснил Камо, но агент не услышал его слов.

— Господин Сароян не совсем правильно понял меня. Я имел в виду вашим личным желанием купить акции наших американских гигантов. Это очень просто сделать и за небольшое вознаграждение, я бы мог подсказать, на что следует обратить внимание, а на что нет — многозначительно произнес американец, но толстокожий Сароян вновь его не понял.

— Благодарю вас за это любезное предложение, но я не намерен покупать акции — обезоружил собеседника Камо.

— Как не намерены!? Разве у вас нет денег? — изумился американец, с нескрываемым опасением посмотрев на него.

— Деньги конечно у меня есть, иначе бы я не остановился в 'Астории' — успокаивающе произнес Камо и для пущей важности потянул руку к лежавшей на столе газете, демонстрируя золотые запонки своей рубашки.

— Но тогда почему вы не хотите купить акции? Ведь это так выгодно, из-за их постоянного роста в цене?

— Покупка десятка другого ваших акций не принесет мне большого дохода. Чтобы получить реальную прибыль их стоит покупать сотнями, а лучше тысячами, но на это у меня нет свободного капитала — Камо говорил американцу спокойно и доходчиво, стараясь не испортить образовавшийся с ним контакт.

— Вы все верно говорите, господин Сароян. Именно сотни, а лучше тысячи акций и вы напрасно думаете, что не сможете позволить себе это. Акции наших гигантов можно купить в долг, заплатив десять процентов от их первоначальной стоимости. Понимаете? Всего десять процентов и они ваши.

— Десять процентов? А это законно?

— Конечно! Это как взять кредит в банке. Вот смотрите, — агент поспешно достал из своего портфеля акцию чикагского предприятия Форда. — Она обойдется вам всего в пятьдесят долларов, при номинальной стоимости в пятьсот.

Лучезарно улыбаясь, агент доверительно протянул Камо несколько обтрепавшуюся, но не утратившую товарного вида акцию и замер в ожидании делового просветления собеседника.

Тот, как и подобает настоящему деловому человеку, подверг акцию самому пристальному изучению. Внимательно прочитал её красочную лицевую часть, проверил наличие особых знаков и только потом, стал изучать условия кредита, напечатанных мелким шрифтом на оборотной стороне документа.

Все это время агент терпеливо ждал, когда Сароян поймет, какой счастливый шанс упал в его руки и тогда, можно будет ковать 'железо', но этого не произошло. Вместо радости от внезапного открытия, на лице собеседника по-прежнему царила настороженность, как будто вместо реальных денег, ему предлагали купить банального 'кота в мешке'.

Что-то мешало ему принять правильное решение, и тогда агент поспешил выявить причины этой досадной задержки.

— Что-нибудь не так, господин Сароян? — участливо поинтересовался он, демонстрируя готовность немедленно устранить злосчастную заковырку.

— Да, мистер Паттерсон. В пятнадцатом пункте говориться, что при определенных условиях брокер вправе потребовать вернуть полную стоимость акции в 24 часа — Камо ткнул пальцем в непонравившийся ему пункт.

— Ах, это, — понимающе улыбнулся агент. — Это всего лишь банальная стандартная подстраховка на всякий форс-мажор. Ведь среди клиентов иногда попадаются те, кто бывает не совсем честен при заключении сделки. Примеров такого недобросовестного партнерства масса, вот против них и составлен этот пункт.

Американец говорил доверительно, как свой человек своему человеку, но клиент не торопился согласиться с ним и ударить по рукам.

— Да, я это прекрасно понимаю, но все же наличие такого пункта в договоре — это определенный риск для покупателя. Согласитесь.

— Ну что вы, господин Сароян, здесь нет никакого риска. Как я вам уже говорил, курс акций постоянно растет и вместе с ним растет прибыль от них. Взяв тысячу акций, вы сможет полностью расплатиться за них уже через полтора года, а купив десять тысяч, погасите свой долг ровно через три года, если не раньше. Такие случаи у нас бывали. Ну а если вдруг этот форс-мажор все же случиться и вас попросят погасить задолжность, то вы можете легко продать часть акций и расплатиться с брокером. Не так ли?

В словах и логике агента было трудно найти хоть одно слабое звено, но Сароян почему-то продолжал испытывать сомнения.

— В ваших словах, несомненно, есть свой резон и с ними трудно не согласиться. Покупка акций за их десятую часть это очень выгодное мероприятие. Однако я никогда ранее не покупал акции по подобной схеме. Мне надо хорошо подумать и все взвесить перед таким серьезным шагом, как покупка десяти тысяч акций мистер Паттерсон.

Камо почтительно протянул агенту его замечательную акцию, так и не дав столь нужного ему согласия, но подарив многообещающую надежду.

— Конечно это ваше правого, господин Сароян, — агент с большим трудом скрывал свое недовольство этим Фомой неверующим, — но помните, что американские акции постоянно растут в цене. Это подтвердит вам любая серьезная газета, ежедневно печатающая биржевые курсы.

— Я буду об этом помнить и постараюсь до конца своей поездки принять окончательное решение по столь заманчивому предложению — заверил Камо своего навязчивого собеседника, после чего к его огромной радости встреча завершилась.

Агент не обманул его. Через два дня, Тесла принял заморского гостя в своей скромной резиденции в Филадельфии, он наглядно продемонстрировал ему, что не зря получил от газетчиков титул 'короля электричества'.

Прочитав визитеру краткую лекцию о преимуществе переменного тока над постоянным током, в простом и доступном изложении, серб перешел от слов к делу. По взмаху руки, электрические разряды делали то, что он от них хотел. Загорались яркой ослепительной дугой в лампе, послушно вращали лопасти электрического двигателя.

Коньком его демонстраций стал высокочастотный излучатель, что по мановению руки изобретателя выстреливал электрические разряды в круглый шар. Даже при небольших размерах аппаратуры это всегда производило должное впечатление на зрителей.

Почувствовав в Камо стоящего визитера, Тесла несколько расширил свою демонстрацию. В дело были задействованы ещё два излучателя. Образовался своеобразный треугольник, внутри которого проворно сновали электрические разряды. Камо заворожено смотрел, как белые молнии пронзали воздух и подобно дрессированному зверю, летели туда, куда их направлял Тесла.

От вида подвластного ему электричества он заметно раззадорился.

— Если бы не ограничения на пользование электричеством для моей лаборатории, то я бы смог показать вам шаровую молнию! — хвастливо пообещал он Камо, — это мне под силу.

— После всего, что вы мне показали, я нисколько в этом не сомневаюсь, господин Тесла. Но не проще ли это сделать, не прибегая к услугам электростанции? Многие говорят, что вы можете черпать энергию прямо из эфира или природа электричества и энергии добываемая из эфира — это разные вещи?

Услышав каверзный вопрос об энергии эфира, Тесла моментально напрягся, и задор сошел с его лица. Спросив об эфире, Камо наступил на больную мозоль изобретателя. Несколько лет назад, на одной из выставок он продемонстрировал электромобиль, мотор которого питался от небольшой черной коробочки.

На удивленные вопросы журналистов и коллег по научному цеху, Тесла заявил, что он открыл способ получения энергии из эфира, чем вызвал у них шок. Собравшиеся вокруг электромобиля люди никак не могли поверить своим глазам. Они настойчиво просили изобретателя объяснить им, в чем фокус, но чем больше они спрашивали, тем мрачнее становился Тесла.

— Энергия в мотор поступает из эфира! Через этот модуль! Как вы этого не понимаете? — возмущался изобретатель, но ему не верили. Все искали скрытого подвоха, но никак его не находили. Самые светлые головы предположили, что в кузове машины находится спрятанный аккумулятор. Тогда, чтобы посрамить неверующих оппонентов, Тесла приказал поставить машину на специальные козлы, в результате чего её колеса повисли в воздухе, продолжаясь вращаться.

— Я ухожу, можете искать ваши аккумуляторы хоть до утра — пренебрежительно сказал ученый и покинул павильон с видом триумфатора. Взволнованные журналисты и любопытные провели возле работающей машины весь вечер и всю ночь, и все это время колеса машины исправно крутились, не останавливаясь ни на секунду.

Их ожидания на разоблачение изобретателя не оправдались, но не оправдались и ожидания самого ученого. Когда ближе к обеду Тесла вновь появился на выставке, вместо признания своей правоты и гениальности, он получил новые упреки.

— Вы много говорили, что много работаете над проблемой передачи электричество на расстояние без участия проводов. Признайтесь, господин Тесла, что вы уже создали эту установку и с её помощью питаете двигатель этой машины. Покажите её нам и будем считать вопрос с эфиром закрытым — сказали ему лучшие умы науки, чем вызвали взрыв негодования у ученого.

В бешенстве, он подскочил к машине, поднял капот и с 'мясом' выдрал из мотора злополучный модуль. Колеса моментально перестали крутиться, наступила тишина, под которую оскорбленный Тесла покинул выставку. Больше к вопросу эфира он не возвращался, считая, что человечество не готово к его открытию.

Не изменил своему решению он и при встрече с Камо, видя в нем лишь любопытного визитера, но никак не человека с которым можно поговорить по душам.

— Нет, природа, слава богу, у них одна и та же, но совершенно разные способы их получения — холодно произнес ученый и гость не стал настаивать на продолжении разговора.

— Все ваши ручные молнии, весьма впечатляют, господин Тесла. Поэтому я не буду спрашивать вас о возможности создания установки беспроводной передачи энергии. Для 'короля электричества' этот вопрос решенный — Камо хитро замолчал, подталкивая ученого к главной цели своего визита, и не ошибся в своих расчетах. Тесла важно взмахнул рукой, приглашая гостя подойти к демонстрационному столу, закрытого плотным чехлом.

Под ним оказались три небольшие башни. На вершинах каждой из них были установлены небольшие лампочки. Перед тем как щелкнуть выключателем. Тесла поочередно поднял над столом две башни, показывая гостю, что между ними нет никаких проводов.

Когда пошел ток, загорелась лампочка на первой башни, затем на второй и третьей. Дав гостю некоторое время насладиться зрелищем, Тесла достал плотный лист фольги и поместил его между башнями. Фольга не пропускала ток, и лампочки на башнях немедленно погасли.

— Попробуйте сами — предложил ученый Камо и тот с радостью принял участие в эксперименте. По его желанию горела то одна лампа, то обе в разной последовательности. При этом Тесла стоял в стороне и не делал никаких движений, сложил руки на груди.

— Явно старается убедить меня в том, что ни оказывает никакого влияния на опыт — подумал про себя Камо, возвращая лист хозяину.

— Браво, господин Тесла, вы поистине маг и кудесник — сказал гость и почтительно склонил голову. От этих слов ученый улыбнулся, но миг славы был не долог. Выказав уважение и убедившись в наличие товара, гость стал брать быка за рога.

— Это стендовая, демонстрационная модель. А какова высота стационарных, рабочих установок, по которым вы предполагаете снабжать города. Пять, шесть, семь метров?

— Предполагаю, что за пределами города для безопасной трансляции будет достаточно семи метров. Что касается городов, то здесь следует применять более высокие установки. Здесь, возможны варианты.

— Да, конечно, — согласился с ним Камо. — А какова максимальная дальность работы вашей установки?

— Те, что разработаны мной в качестве основного образца могут передавать ток до десяти километров. Для передачи на большее расстояние нужно будет построить более мощную установку, но над этим ещё нужно работать.

— Понятно. Ну и самый главный для меня вопрос. Сколько же будет, стоит ваша установка?

— Начальная стоимость одной установки я оцениваю в десять тысяч долларов. С учетом возможности её массового производства, цена её может снизиться до пяти шести тысяч.

— Пять шесть тысяч долларов, — повторил слова серба Камо, как бы оценивая сказанное.

— Вас это не устраивает? Но это только начало. В дальнейшем возможна модернизация установки в плане их удешевления. И это будет, можете мне поверить, главное начать их строительство. Главное явить миру мое открытие! Доказать всем неверующим, что оно существует, что оно реально — воскликнул ученый и устремил на гостя пламенный взгляд.

— Что касается меня, то я вам верю на все сто процентов, господин Тесла и постараюсь убедить в этом тех людей, что меня послали — заверил его Камо. — Сколько денег вам необходимо, чтобы создать свою установку в полном виде? Так сказать под ключ.

— Тридцать две тысяч долларов.

— Всего — чуть не вырвалось у Камо, но он вовремя промолчал.

— А сколько вы хотите за патент на своё открытие?

— Два миллиона долларов. Поверьте оно того стоит — отрезал изобретатель и Камо не стал развивать эту тему. Неторопливо прохаживаясь по лаборатории, он стал задавать чисто технические вопросы типа, процент потери тока при его транспортировке на расстояние, материал изготовления установок, незаметно подходя к своему главному вопросу.

— Вы говорили, что для переброски на дальнее расстояние нужны будут более мощные установки. Мощные они будут по силам и размерам?

— Да, для переброски на двадцать километров, высота установки будет достигать пятнадцати метров. Перед войной я построил пробный образец, так невежественная толпа заподозрила, что это причальная мачта для немецких дирижаблей и власти приказали демонтировать её — на чело ученого набежала тень от былых обид и неудач. Вслед за уничтожение постройки Морган отказался продолжить финансирование исследований Тесла, что стало поворотным моментом в жизни ученого. Вслед за Морганом отказались давать деньги Рокфеллер, Вандербильт и прочие финансовые гиганты Америки. Великий серб получил 'черную метку' от деловых кругов США.

— Сочувствую вам, господин Тесла. Как показывает мировая история, простой народ очень часто не понимает гениев, потому что они не такие как все. Увы, но такова обратная сторона их высокого дара.

— С вами приятно говорить господин Сароян, вы все понимаете на лету.

— Спасибо за добрые слова. С переброской на двадцать километров все ясно, а вот, что вы скажите о переброске на ещё большее расстояние, скажем в пятьдесят и более километров. Мне очень важно знать это, в плане переброски энергии через морские проливы или скажем через непроходимую пустыню. Конечно, сейчас таких планов нет, но они обязательно возникнут — как само собой разумеющееся произнес Камо.

— В принципе это возможно, — обрадовано откликнулся Тесла. — У меня есть определенные наброски и наметки по этому вопросу, но я должен честно предупредить вас об одном побочном эффекте, который может возникнуть. Чем выше и больше установка, тем больше шансов возникновения вокруг неё опасного поля. У стандартной установки его нет. У установки для переброски на двадцать километров оно есть, но не опасное для здоровья человека, а вот у тех о которых вы спрашиваете, оно наверняка будет больше. Конечно, это чисто теоретические выкладки, но я честно предупреждаю вас о возможных последствиях — сказал Тесла и Камо рассыпался в благодарности.

Разговор приобрел доверительную направленность и тогда, остановившись возле ещё недавно метавшего молнии излучателя, Камо заговорил об истинной цели своего визита.

— Какая мощь, какая сила, — восхитительно воскликнул он, умело изображая определенную робость перед излучателем. — Страшно подумать, что все это может быть использовано против людей. Поневоле чувствуешь себя троглодитом, на которого в любой момент может обрушиться молния Зевса стоя рядом с вашей установкой.

Сравнение с богом пришлось по душе изобретателю, и он гордо заявил гостю: — Да я мог бы стать Зевсом на этой планете, но у меня никогда не было подобных планов. Все мои изобретения служат, и будут служить на благо человечества, исключительно в мирных целях.

Тесла произнес это вполне искренне, но в глубине души Камо поверил ему не до конца. Он знал немало примеров, когда убежденный пацифист, по тем или иным обстоятельства отступал от своих принципов.

Проговорив ещё несколько минут, гость стал собираться и хозяин не стал его задерживать. Его ждало любимое электричество, а Камо трехчасовая езда на поезде.

Оба собеседника остались довольные друг другом. Камо тем, что узнал все для него необходимое, Тесла тем, что появилась надежда продать свои изобретения в Старом Свете. Его также подкупала живость и непосредственность гостя. Он прекрасно понимал, что перед ним делец, но в нем не было той циничной холодности ростовщичества, которого в избытке хватало в других визитерах.

Больше всего, серба тронул тот факт, что тем как покинуть лабораторию, гость положил на стол ученого тысячу долларов.

— Вы сильно потратились на электричестве, демонстрируя мне ваши великие изобретения. Я не хочу быть неблагодарным человеком в отношении 'короля электричества'.

— Но этого слишком много — воскликнул удивленный ученый.

— Все остальное это мой скромный вклад в ваше великое дело. Честь имею — сказал Камо, учтиво поклонившись Тесла.

Встреча с гениальным сербом оставило у него приятное впечатление, которое были полностью перечеркнуты от встречи с американской Фемидой. Она возникла в купе, в котором ехал Камо, в виде молодого человека крепкого телосложения, чье лицо не было обременено присутствием интеллекта.

Его, лже-Сароян заметил на вокзале в Филадельфии, когда в ожидании поезда, прогуливался вдоль перрона. Цепкий взгляд профессионального подпольщика сразу заметил скрытый интерес, что проявлял к нему молодой американец.

Заподозрив самое нехорошее, Камо несколько раз прошел из одного конца перрона в другой, готовый в любую минуту к встрече с полицией, но ничего не произошло. За ним явно следили, но не предпринимали никаких действий к задержанию.

Камо спокойно сел в поезд и уединившись в купе, стал в уме составлять свой отчет далекой Москве, как его потревожили.

— Мистер Сароян? — властно уточнил американец, грозно уперев руки в бока. Весь его вид в этот момент, напоминал полицейского поймавшего на 'горячем' мелкого скупщика краденого.

— Да, это я. С кем имею честь говорить? — с достоинством ответил Камо, как и подобало человеку его ранга.

— Меня зовут Эйб Джонсон. Я работаю на американское правительство — торжественно объявил незваный гость и в доказательство слов отвернул левый лацкан своего пиджака, на котором блеснул круглый знак. Это действие, по мнению Джонсона должно было повергнуть Камо в шок, но ничего этого не произошло.

— И что вы от меня хотите, мистер Джонсон? — буднично поинтересовался Камо, так, как, будто речь шла о погоде или о биржевом курсе акций.

— Сегодня вы были в лаборатории мистера Тесла и имели с ним разговор о его изобретениях — прокурорским тоном разоблачителя тайного агента враждебной страны произнес американец, но его пылкий напор пропал втуне.

— Да, я встречался с господином Тесла и что из этого? Он заранее назначил мне время и место встречи, и мы говорили о его любимом электричестве. Разве это запрещено законом? — невинно спросил у американца Камо, чем сильно его озадачил. Агент сначала смутился от столь 'неправильного' поведения собеседника, затем обозлился и в его голосе появились металлические ноты.

— Отвечайте на вопрос, о чем вы говорили с мистером Тесла? Что вы ему обещали купить из его изобретений? Что он вам предлагал? — завалил вопросами Камо американец, но ни на один из них так и не получил ответа.

— По-моему Америка свободная страна, где каждый может говорить с кем угодно и обсуждать что угодно, согласно поправкам к конституции. Не так ли?

Явно издевательский тон подхлестнул американца как бичом, и он сделал по направлению к Камо резкое движение. Глаза его сверкали гневом, губы были плотно сжаты, а руки угрожающе напряглись. Со стороны казалось, что ещё немного, и он схватит Камо за лацканы пиджака и если не ударит, то начнет трясти его как грушу.

Момент был не самый приятный, но как бы, не было страшно, Камо и бровью не повел. С какой стати преуспевающий бизнесмен, не сделавший на территории Штатов ничего дурного, должен бояться, и заискивать перед каким-то там правительственным агентом.

— Я жду ответы на свои вопросы, — прогремел Джонсон. — О чем говорили, что Тесла вам предлагал и что вы намерены у него купить?

— Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы, мистер Джонсон. Все о чем мы говорили с господином Тесла — это коммерческая тайна, которая не подлежит огласки, даже правительственному агенту.

Озлобленный непокорностью Камо, агент положил руку на рукоятку револьвера, что выглядывала из поясной кобуры.

— Если вы не ответите на мои вопросы, то я арестую вас за неповиновение федеральному агенту, а это уже уголовное дело и срок до трех лет. А если добавить к этому ещё и обвинение в шпионаже, то получится очень хороший срок в тюрьме Синг-Синг. У нас очень хорошие тюрьмы, из которых редко кто выходит без вреда для здоровья. Подумайте хорошенько, мистер Сароян, прежде чем принять неправильное решение. В вашем распоряжении ровно две минуты — известил агент и левой рукой вытащил из нагрудного кармана часы.

Все это было проведено столь натурально и убедительно, что будь на месте Камо простой обыватель, он бы поспешил совершить сделку с федеральным агентом и разойтись миром. Однако человек, имевший дело с лучшими полицейскими Европы, сразу заметил явную нестыковку в действиях агента. Все они носили следы некой репетиции, что наводило на определенные мысли.

— Спрячьте свои часы, мистер Джонсон, — холодно посоветовал агенту Камо. — Если вы агент правительства, то будьте добры предъявить ваш жетон или удостоверение, а не этот непонятный значок с орлом. Без этого все ваши слова о неповиновении правительственному агенту — пустой звук. Что касается ваших слов относительно шпионажа, то в этом вам придется сильно постараться. Мистер Тесла не работает на правительство США, следовательно, у него нет никакой секретной информации, способной нанести вред американскому правительству. В противном случае его дом охранялся, и попасть к нему на прием через личного агента было бы невозможно. Так, что не надо пугать меня большими сроками и тюрьмой. Я честный человек и законов соединенных штатов я не нарушал.

— Вы хорошо подумали, перед тем как я вас арестую? — спросил Джонсон, так и не решаясь вытащить револьвер из кобуры.

— Арестовать вы меня можете, только имея в своем кармане ордер на мой арест. В противном случае это называется задержание, но даже если вы это сделаете, я буду отвечать вам только в присутствии представителей французского посольства. Без них я и слова не скажу — отрезал Камо, чем окончательно взбесил агента.

Будь его воля, он бы ударом рукоятки револьвера разбил бы в кровавые лоскуты несговорчивого собеседника, но он этого не сделал.

— Это ваше последнее слово? — зловеще спросил Джонсон, вгоняя ментальные пули одну за другой в лоб Камо.

— Да — коротко подтвердил тот, с замиранием сердца ожидая дальнейших действий агента.

— В таком случае, я приказываю вам не покидать купе — отчеканил агент и оставил Камо одного.

Долго, невыносимо долго потянулись минуты после ухода Джонсона, в течение которых Камо многое успел передумать. Конфликт представителем власти ему был очень нежелателен, но опыт общения с полицейскими агентами подсказывал ему, что здесь не все чисто.

Его предположение полностью оправдалось, когда двери открылись, и в купе вошел человек, бывший полной противоположностью агенту Джонсону. Его прищуренные проницательные глаза с фотографической точностью оглядели Камо, высчитали, взвесили и определили сущность 'французско подданного'. От него веяло уверенностью, а также определенной опасностью.

Новый гость никак не представился и про себя Камо назвал его 'Курильщиком', ибо едва он переступил порог как, не спрашивая разрешения, закурил 'Честерфилд'.

— Вы хорошо знаете законы мистер Сароян, но нужны ли вам неприятности? — с определенной долей учтивости спросил гость, сев напротив Камо.

— Лично мне они не нужны, хотя я и не совершал ничего противозаконного, мистер... — Камо сделал паузу, которую 'Курильщик' был вынужден заполнить.

— Мистер Джейкобс — невозмутимо представился гость, хотя можно было ставить сто к одному, что эта фамилия была ненастоящей.

— В таком случае я хотел бы получить от вас определенную информацию относительно вашего визита к мистеру Тесла — 'Курильщик' подобно охотнику прищурил глаза, но Камо не испугался этого взгляда.

— Я готов удовлетворить ваше любопытство мистер Джейкобс в той части, которая не является коммерческой тайной. В противном случае я нанесу ущерб интересам стороны пославшей меня на встречу с мистером Тесла — с достоинством ответил Камо, с тревогой ожидая дальнейшего развития событий.

— В том, что вы торговый представитель одной из европейских фирм — это понятно. Могу даже предположить, кто вас послал. Либо лондонская 'П И', либо Густов Крафт из Дюссельдорфа, — 'Курильщик' сделал паузу. — По вашему лицу вижу, что не угадал, но это неважно. Важны ваши переговоры с инженером Тесла. В том, что он демонстрировал вам свои фокусы с электричеством мне отлично известно. Пускать электрические молнии перед любым посетителем лаборатории это его любимо занятие.

— Тогда, что так насторожило американское правительство, если вам известно все что происходило в лаборатории инженера?

— То, что вы дали ему целых тысячу долларов. Что это, мистер Сароян? Аванс или предоплата? — глаза американца внимательно следили за лицом Камо ища в нем следы страха или попытки солгать, но так и не нашли искомого.

— Ах, это, — снисходительно улыбнулся Камо. — Мистер Тесла слишком потратился, демонстрируя свои чудеса в области электричества, поэтому я посчитал своим долгом компенсировать его расходы на свет.

— Тысячи долларов слишком много — незамедлительно отреагировал его собеседник, но Камо продолжал уверенно гнуть свою линию.

— Все остальное, мистер Джейкобс, это знак признательности за то несравненное удовольствие, что я получил во время этой незабываемой демонстрации.

— Позвольте вам не поверить. Тысяча долларов — это тысяча долларов. Просто так таких денег за удовольствие не платят. Вы что-то купили у инженера Тесла или подписали с ним контракт.

— Вы прекрасно видите, что у меня с собой нет ни портфеля с документами, ни тубуса с чертежами. У меня нет даже папки с договором, о какой покупке или заключении контракта может идти речь. Тысяча долларов это мои личные пожертвования гению Тесла, поклонником которого я давно являюсь.

— Вы хорошо зарабатываете, мистер Сароян, раз делаете такие подарки своим кумирам — зло процедил 'Курильщик'.

— Спасибо, не жалуюсь — в разговоре возникла напряженная пауза.

— Я не могу поймать вас за руку, но я не верю вашим словам — вынес свой вердикт американец, чем вызвал облегчение у Камо.

— Что поделать, сейчас такое время, что мало кто кому верят на слово. Все хотят письменных гарантий, заверенных нотариусом.

— Вот именно, — 'курильщика' очень подмывало потребовать у собеседника вывернуть карманы, но, к сожалению, сделать это он не мог. Против Камо не было никаких улик, а 'потрошить' иностранца явно с хорошими связями просто так, по наитию означало большой риск. Поэтому швырнув недокуренную сигарету в пепельницу, он преступил к завершающей части своей беседы.

— Главной целью вашего визита — это, несомненно, передающее устройство инженера Тесла электричества без проводов. Не имеет значение, кто вас, послал вас сюда, но я должен довести до вашего сведения, что американское правительство является главным покупателем этой установки. Вам это ясно?

Отчеканив эти слова 'Курильщик' ожидал, что его собеседник взорвется. Закидает его массой вопросов, обвинений и ещё черт знает чем, но этого не произошло. Камо продолжал сидеть, как ни в чем не бывало и, выдержав положенную паузу, с достоинством ответил: — Ясно.

Американец откровенно удивился столь неожиданному ответу, но быстро собрался и повелительно произнес.

— Вот так и передайте вашим нанимателям!

— Хорошо, передам — кратко пообещал Камо, и гостю не оставалось ничего другого как завершить беседу.

— В таком случае, позвольте вам пожелать, счастливого возвращения на родину, мистер Сароян.

— Благодарю вас господин Джейкобс — сдержанно склонил голову Камо и 'Курильщик' его оставил.

В том, что специальные службы штатов следят за Тесла, Камо заподозрил, как только ознакомился с переданными ему документами. Ловкий прием с деньгами полностью подтвердил его опасение. Увидев у инженера столь крупную сумму, наблюдатели всполошились и выдали свою присутствие.

Камо не обманул 'курильщика'. Чета Сароян, пробыла в Нью-Йорке ещё три дня, и все это время было потрачено на знакомство с достопримечательностями деловой столицы Америки. За все это время, Камо не отправил ни одной телеграммы или письма, что было зафиксировано службой наружного наблюдения.

На четвертый день, Сарояны покинули Америку на борту французского дирижабля 'Ришелье' совершавший регулярные рейсы через океан. Чудо техники, построенное руками немецких умельцев и конфискованное французами в уплату военных репараций, благополучно доставило Камо и Фрэнки в Париж.

За время пути, Камо успел написать подробный отчет о проделанной им работе и передать его по назначению через резервный канал. В нем, он дал отрицательное заключение о возможности привлечения к сотрудничеству Тесла.

Присутствие американских секретных служб, что подобно 'собаке на сене' не позволяли использовать сербского гения, было одной стороной медали. Камо подозревал, что подобная ситуация сложилась не столько из-за государственных интересов США, сколько благодаря действию американских концернов. Для которых широкое внедрение изобретений Тесла было подобно смерти, так как в этом случае они несли огромные финансовые убытки.

Другой причиной побудившей Камо исключить Теслу из числа создателей 'лучей смерти' был тот факт, что все его установки были чересчур громоздкими и, следовательно, весьма уязвимыми. Имея невысокую дальность поражения, они являлись отличной мишенью, как для простой артиллерии, так и для самолетов. Разведчик также отметил возможность воздействия полей на обслуживавший установку персонал, о чем его предупредил Тесла.

Не последнюю роль в отрицательном заключении, сыграл ещё и личностный фактор. Камо без всяких сомнений считал серба выдающимся ученым, но при этом отмечал его увлеченность собственными идеями. Полностью считая, что ему все под силу, он говорил о многих своих идеях как о уже свершенных вещах, тогда как реальное их воплощение было делом далекого времени. Старый подпольщик был жестким прагматиком и честно в этом признавался.

Документы того времени.

Из докладной аналитической записки Р. Ливси второго атташе британского посольства в Москве от 25 июля 1925 года.

Другим удачным использованием Сталиным государственного аппарата в своих интересах, это газета 'Известия', главным редактором которой является его давний друг и соратник по политической борьбе Вячеслав Молотов. По его распоряжению, с мая месяца этого года, в газете появилась специальная рубрика под названием 'По письмам трудящихся', где публикуются критические обращения населения в адрес плохой работы чиновников.

Публикация пришедших писем в адрес газеты ведется весьма избирательно, главный акцент сосредоточен на бытовых проблемах населения страны. Обвинений чиновников в коррупции крайне мало, хотя это одна из самых злободневных тем, интересующих людей всех социальных групп. Публикации писем связанных с политической направленностью нет совсем.

По своему характеру подобная рубрика мало чем отличается от таких же рубрик, что есть в ведущих европейских и американских газетах, но для России — это довольно необычное явление.

Однако главной особенностью этого явления это то, что ведется отслеживание реагирования со стороны исполнительной власти на опубликованную критику со стороны недавно созданного Комитета по контролю. Его возглавляет другой близкий соратник Сталина — Сергей Киров. Он обладает большими полномочиями и имеет прямой выход на исполняющего обязанности президента страны и премьер министра.

Так обращение жителей Серпухова по поводу завышения тарифных цен в их городе на электричество. Сразу после публикации письма, руководство города Серпухова создало специальную комиссию, которое после рассмотрения вопроса признала критику со стороны жителей города правильной. Цены на электричество были приведены к норме оплаты, определенной декретом Правительства, виновные в случившемся были уволены, о чем было доложено в Комитет по контролю, а также в газету.

В тех случаях, сигнал со стороны 'Известий' остался без ответа, в отношении чиновников со стороны комитета следуют очень жесткие действия.

Так после публикации о плохом состоянии водопроводных линий в городе Казани, подающем в дома горожан некачественную питьевую воду, никаких действий со стороны местных властей предпринято не было, о чем стало известно Кирову. По истечению двенадцати дней, он направил в Казань специальную комиссию, чьи результаты деятельности имели печальные последствия для руководства города. За нечуткое обращение к нуждам горожан, губернатору города было поставлено на вид, главе городской администрации объявлено неполное служебное несоответствие, а двух его заместителей, отвечавших за ремонт и содержание городских коммуникаций, уволили без выходного пособия.

Все эта серьезно увеличило популярность Сталина, Молотова и Кирова среди простых обывателей, а так же увеличило число подписчиков газеты.

Из газеты 'Известия' от 23 июля 1925 года.

Сегодня вечером состоится открытия спортивного стадиона 'Динамо', созданного на денежные средства одноименного спортивного общества при поддержке городских властей Москвы. На торжественном мероприятии выступит почетный председатель спортивного общества 'Динамо', председатель ГПУ, Феликс Эдмундович Дзержинский. Он скажет напутственные слова в адрес спортсменов общества занимающихся в таких видах спорта как футбол, легкая и тяжелая атлетика, бокс, борьба, стрельба, гребля и шахматы.

Глава XI. День длинных ножей — II.

Правота народной мудрости о том, что ворон ворону глаз не выклюет, а выклюет да не вытащит, во всей красе проявлялась в дипломатических отношениях между двумя главными колониальными монстрами Земли — Англии и Франции.

Оказать действенную и эффективную помощь Французской Республике, терпящую временную неудачу в борьбе с русским каторжником Махно, Лондон не мог. И дело было совсем не в том, что Британия привыкла оказывать терпящим бедствие соседям только в том случае, если это было выгодно интересам империи. Простой её имперские львы были совсем иными, чем пятьдесят лет тому назад.

Тогда в славные времена королевы Виктории, от грозной поступи британских войск дрожала земля всех пяти континентов. Европа, Америка, Азия и Австралия, каждый из них получил свою встряску, но больше всех — Африка. Племена зулусов, сото, бушменов и прочих кафров, а заодно и буров навсегда лишились своих земель и независимости.

По приказу кабинета министров, английские солдаты уверено шли к северу от Капштадта, пока не достигли берегов Великих озер. Уступив пальму первенства по захвату севера Черного континента французам, британцы безраздельно господствовали на его юге.

К началу двадцатых годов только Эфиопия и Либерия имели независимость. Все остальное было поделено между Лондоном, Парижем и примкнувшего к ним Брюсселя.

С первого момента появления Махно во французском Судане вызвало определенное беспокойство у английской дипломатии. Дальнейшее развитие конфликта показало всю его пагубность и опасность для власти белого человека на этих землях.

С огромной радостью, англичане бы двинули свои войска на усмирение беглого каторжника, но не могли этого сделать. Лучшие силы британской империи либо погибли в адском горниле недавней войны, либо прилагали все усилия для того, чтобы удержать в повинности её многочисленные колонии.

Сейчас Британия напоминала питона, что проглотил чересчур большую добычу в виде Юго-Западной Африки, Танзании и Камеруна и теперь, отчаянно пытался как можно скорее её переварить. Для этого, были все силы свои и средства колониального бюджета, заботливо урезанного королевским контролерами. В этой ситуации любая попытка послать войска на помощь французам, вызвала бы бурю негодования в стенах парламента и за их пределами. Чтобы этого не случилось, нужно было иметь для этого очень весомые аргументы, а их у лорда канцлера не было.

Однако просто так сидеть, сложа руки и спокойно смотреть, что твориться по ту сторону границы было невозможно. Никто не мог дать никаких гарантий в том, что анархистская зараза не двинется в сторону Невольничьего берега и не окажется на британской территории.

К тому же, Париж активно нажимал на Лондон, требуя скорейшей поддержки против Махно, чье влияние и популярность на берегах Нигера увеличивалась с каждый днем. Новое войско против мятежника и узурпатора, Сенегал мог отправить только к концу года, что было совершенно недопустимо. Русская заноза должна была быть устранена как можно скорее.

В этой ситуации, единственное, что могли сделать англичане — это послать пару канонерок, стоявших у причала в Порт Харкорта в дельте Нигера. Созданные в конце девятнадцатого века они исправно служили интересам империи в этом уголке мира, не столько для его защиты, сколько для обозначения присутствие там Британии.

Единственный раз их использовали по прямому назначению в 1916 году, тогда вместе с французами англичане вторглись в немецкую колонию Камерун. Пока используя численное превосходство в ратной силе британские Тэдди и французские Жаки, ломали сопротивление малочисленных германских войск, канонерки блокировали с моря главные ворота Камеруна порт Дуала.

Пользуясь отсутствием у немецкого гарнизона порта артиллерии, английские моряки в течение четырех дней регулярно обстреливали Дуала, нанося в большей части ущерб городским кварталам, чем портовым сооружениям.

После капитуляции германской колониальной администрации, овеянные боевой славой, канонерки вновь вернулись в Порт-Харкорт, обозначать присутствие Британии в Экваториальной Африке. К тому моменту, когда высокие инстанции в Лондоне вспомнили об их существовании, канонерки тихо дряхлели под воздействием жаркого африканского солнца, проливных дождей и жучков короедов.

Все эти три фактора основательно подточили боеспособность британских кораблей, но когда раздался трубный глас боевой трубы, ветераны не посрамили английского флага. За 48 часов, 'Драгон' и 'Снейк' привели себя в надлежащий вид и выступили в поход.

Обе канонерки относились к классу 'речных канонерок', с невысокими бортами и длинным плоским навесом от носа до кормы. Этот элемент спасал экипаж корабля от палящего солнца и дождя, что мог неделями идти не переставая.

Все вооружение кораблей состояло из трех 76-мм орудий и пяти пулеметов, установленных на специальных треногах с кожаным седлом. Сидя на них, пулеметчики могли вести огонь на все 360 градусов, благодаря механизму вращения.

Ранее, каждая из канонерок имела в своем арсенале 102 мм орудие, но после окончания Первой мировой войны Адмиралтейство посчитало, что оно им совершенно ненужно. Германский конкурент в Африке устранен, и высокие умы морского министерства нашли корабельным орудиям иное применение.

Вместе с канонерками, на буксире шел паром, на борту которого находились две неполные роты британских солдат. Это было все, что мог выделить генерал Хинкли, глава британского протектората Нигерия.

Появление британских канонерок вызвало панику среди гарнизона Ниамея. Сухопутные анархисты каторжане никак не предполагали, подобного варианта развития событий. Все их внимание было нацелено на запад. Именно там находились главные силы армии Махно, и противостоять коварному удару врага с юга, было практически нечем.

В главной ставке Нестора Ивановича находилось чуть больше пятидесяти анархистов. Остальные были 'сочувствующие' из числа местных жителей, которые были крайне скверными вояки против англичан.

Едва канонерки ударили всей своей огневой мощью по глинобитным постройкам на левом берегу, где среди них развивалось черное знамя анархии, все чернокожие 'сочувствующие' с громкими криками разбежались.

Верные своему принципу беречь самое ценное имущество для себя, англичане оставили нетронутыми береговые склады и сосредоточили весь свой огонь по жилым домам. С воем падали артиллерийские снаряды, разрушая мирные хижины негров, где не было ни одного война, а пулеметы сметали своими очередями тех, кто выбежал на берег.

Сбить черное знамя анархии, британским канонирам удалось после восьми минут интенсивного обстрела места, где оно развивалось. В бессильной ярости бывшие политкаторжане, а ныне свободные граждане 'Махновии', сжимали свои кулаки, взирая на бесчинства противника.

Махно забрал с собой все пулеметы, что были в Ниамеи и из вооружения у анархистов имелись лишь винтовки. С ними нельзя было много повоевать против пушек и пулеметов противника, но командующий анархистским гарнизоном Никанор Кривонос, не собирался тихо сидеть и смотреть на действия врага.

Быстро оправившись от внезапного нападения, он быстро собрал своих соратников и вместе с ними отправился на берег реки, кто это посмел нарушить их послеобеденный покой.

Связываться с грохочущими и стрекочущими огнем кораблями, Кривонос, не стал. Те махновцы, кто попытался сделать это — поплатились жизнями. Укрывшись за глиняным дувалом, они начали стрелять по орудийной прислуге, но прикрывавшие орудия пулеметчики, либо убивали храбрецов, либо заставляли ретироваться.

Своей главной целью, Кривонос выбрал буксир, а также находящихся на пароме солдат. В полной уверенности, что им ничего не угрожает, они столпились у левого борта парома, с интересом наблюдая за действиями канонерок. Прикрыв руками лоб от солнца, чтобы было лучше видно, они азартно комментировали огонь своих орудий, давая бесплатные советы артиллеристам.

Упустить столь выгодный шанс Кривонос никак не мог и вскоре, по его команде, раздался дружный залп по вражеским солдатам. Один, другой, третий. Махновцы быстро передергивали затворы своих винтовок, чтобы успеть покинуть свои огневые места, прежде чем по ним ударят пулеметы противника.

Англичане успели подстрелить лишь одного стрелка, тогда как орлы Кривоноса, отправили к праотцам шестерых и еще двоих ранили. При этом один из солдат упал в воду и его, течением понесло по кишащей крокодилами реке.

Напрасно несчастный взывал о своем спасении к товарищам. Те, кто был на пароме лежали на досках боясь поднять голову, а экипаж находившейся поблизости канонерки, не успел ему помочь. Прежде чем солдат успел схватить брошенный ему конец веревки, в его ногу вцепился крокодил и мощным рывком увлек беднягу подводу.

Вид смерти товарища всегда страшен и ужасен. Он лишает оставшихся в живых солдат мужества и смелости, ибо каждый из них невольно проецирует его страшную гибель на себя. А вид гибели от зубов кровожадного крокодила в особенности.

Добрых несколько минут, паром безмолвствовал, прежде чем решился отвечать анархистам. От злости за гибель Джона Буля, за свой страх от внезапного обстрела, доблестные Тэдди и Бобби принялись палить по берегу, но их пули не попадали в махновцев.

Рассредоточившись по берегу, они принялись обстреливать рубку буксира, что с трудом тащил за собой паром. С первым выстрелом получил ранение рулевой, затем от осколков разбитого стекла пострадал сам капитан. Не смея поднять голову, проклиная всех и вся, он отчаянно пытался удержать в скользких от крови руках штурвал буксира.

Ни о какой высадке солдат в подобных условиях не могло идти речи. Не видя берега реки, капитан буксира не мог подвести его к цели.

Видя бедственное положение десанта, на помощь буксиру пришел 'Драгон'. Он смело прикрыл собой опасно рыскающий по речной глади паром, он пуль неприятеля, буквально затопив левый берег своим огнем.

Только после этого, буксир подвел паром к берегу и солдаты сошли на спасительную землю. Никто из них не хотел оказаться в воде, где плавали голодные острозубые земноводные.

С громкими торжествующими криками, солдаты Его Величества короля Георга устремились в атаку. Предвкушая скорую встречу с врагом, они азартно потрясали своими штыками, но им так и не пришлось запачкать их русской кровью. Никанор Кривонос, увел своих людей, и англичанам оставалось лишь только раздавать пинки ногами, и тычки прикладами упавшему на землю и грустно подвывавшему местному населению.

Началось привычное вразумление заблудших детей Африки, по своему неразумению, принявших неправильную сторону конфликта. И, как правило, этот процесс сопровождался пресловутым грабежом и мародерством.

Впрочем, не все негры оказались трусами. Десятка два чернокожих, примкнули к бежавшим махновцам с топорами и копьями в руках. Покинув пределы Ниамеи, они укрылись в зарослях кустарника, обильно там произраставшего.

Командующий десантом майор Фортескью не стал их преследовать. Главная часть задания была выполнена, Ниамея была захвачена и теперь у него были совсем иные задачи, чем преследование беглецов.

Майор прекрасно понимал, что рано или поздно, главные силы армии Махно попытаются вернуть себе город. Чтобы помешать этому, англичане принялись спешно возводить на западной окраине города оборонительные укрепления. Всю тяжелую работу по рытью траншей и окопов выполняли исключительно негры.

Провинившись перед белым господином, они должны были своим потом и кровью, искупить свои прегрешения.

Под криками и ударами стеков работа шла очень спорно и ещё до наступления темноты, главные контуры будущей обороны уже были готовы. С чувством полностью исполненного долга, англичане приступили к позднему ужину и стали готовиться ко сну, чтобы с первыми лучами рассвета закончить начатое дело.

Подобно Махно Нейл Фортескью видел для себя главную опасность с запада. Туда были нацелены взоры усиленных нарядов часовых. Туда был нацелен прожектор 'Снейка', чей луч медленно ходил взад и вперед по просторам мрака африканской ночи.

О том, что опасность может прийти со стороны реки, никто из англичан даже не подумал. Они точно знали, что у Махно нет не только кораблей, но даже простой лодки. Весь рыбачий флот Ниамеи был захвачен британцами на берегу и теперь усиленно охранялся. Мысль же, что кто-то рискнет отправиться вплавь по полной крокодилов реке, им не рассматривалась.

Однако, что невероятно для британца, вполне возможно у русского. Особенно, если за его плечами полная побегов и перестрелок жизнь и сердце его, снедает жажда если не мести, то желание насолить противнику.

Эта дивная смесь, под жарким солнцем Африки сотворило настоящее чудо, полностью сорвавшее все планы чопорных британцев.

В отличие от захватившего Ниамеи противника, Кривонос хорошо знал, что на противоположном берегу, есть склад, в котором хранились кувшины с пальмовым маслом. Поглощенные организацией обороны, англичане не успели взять под свой контроль строения правого берега. Переправиться туда на наскоро сооруженном плоту, для анархистов было рискованным, но вполне обыденным делом.

Крокодилов они боялись, но сам факт присутствия этих опасных тварей не мог их остановить. Готовые в любой момент к схватке с кровожадными чудовищами они вошли в воду, но к удивлению, ни один из аллигаторов не атаковал их. Видимо либо спали, либо от махновцев исходил не слишком аппетитный запах.

Также ни один из крокодилов не посмел заступить им путь, когда плоты с анархистами поплыли к вражеским кораблям, с твердым намерением сжечь их. Разбавленное керосином по рецептуре Мони Задова, находящиеся в глиняных горшках масло, было прекрасным горючим средством для исполнения этого смелого плана.

Как уже было сказано, все внимание англичан было приковано к берегу. Никто из экипажа канонерок, будь то вахтенный или просто матрос, вышедший к краю борта по легкой нужде, не обратил внимания на плоты с притаившимися на нем храбрецами.

Один из них плыл к стоявшему на якоре 'Драгону', другой целил на приткнувшийся к причалу паром. На нем не было солдат, лишь одинокие часовые, меланхолично вышагивали вдоль причала, изредка, чтобы не заснуть перебрасывались словами.

Занятые борьбой со сном, они не заметили, как на реке зажглась спичка, от неё загорелись фитили и вслед за этим на паром полетели горшки с маслом. Ещё минута назад, по правому борту парома все было тихо и спокойно, как вдруг возникла стена огня, которая стала неудержимо разливаться во все стороны.

Вслед за горшками с плота полетели гранаты, одна из которых упала на палубу буксира и оглушительно взорвалась.

Свет огня, крики часовых, выстрелы и взрывы гранат, пробудили от сна экипаж 'Драгона'. Не успел капитан прочистить глаза, выслушать сбивчивый доклад вахтенного и понять в чем дело, как атаки подвергся и его корабль.

На долю 'Драгона' досталась меньшая часть масла, оказавшегося в руках махновцев. Вспыхнувшее на палубе канонерки пламя было гораздо меньше, чем то, что полыхало на пароме, но зажжено оно было весьма удачно.

Горшки с маслом упали как раз в том месте, где находился боезапас пулеметных расчетов. Не прошло и двух минут, как промасленные пачки патронов вспыхнули, и они начал рваться.

К огромному счастью англичан находившиеся на корме и в районе капитанской рубки орудия полностью расстреляли свой боезапас. По этой причине добычей огня стали пустые ящики из-под нарядов. Окажись в огне хотя бы один снаряд и 'Драгон' отправился бы на дно Нигера.

Другим радостным фактом для канонерки, оказалось то, что большинство команды спало на палубе, а не в душном трюме. Благодаря этому, англичанам удалось отстоять свой корабль от языков пламени. Быстро выбросив за борт рукав помпы, матросы принялись заливать огонь водой и не дали ему далеко продвинуться.

Кроме боезапаса, от огня серьезно пострадали три пулемета и два орудия. Одно из них сильно повредили языки пламени, в другое угодила, брошена с плота граната. Силуэт орудия четко просматривался над водой, и попасть в него гранатой для Семена Пустосвята было делом простым и легким.

Из участников ночной атаки мало кто выжил. Противный 'Снейк' лучом своего прожектора выхватил из спасительной темноты сначала один плот, затем другой, по которым с остервенением застучали пулеметы.

Видя, как гибнут товарищи на атаковавшем паром плоту, Пустосвят выхватил из-за пояса наган и не обращая на свистящие над головой пули противника, принялся стрелять по прожектору. Он успел выпустить шесть пуль, прежде чем его прошила очередь из пулемета. Сраженный анархист рухнул в воду, но вслед за этим погас прожектор, и спасительная тьма накрыла оставшихся на плотах людей.

Потери противника от ночной атаки были куда серьезнее. Паром основательно выгорел вместе с оставшимся на нем части снаряжения, и к моменту наступления утра, представлял собой страшное зрелище. Также, от взрыва гранаты серьезно пострадала рубка буксира. Было нарушено рулевое управление судна, и оно не могло самостоятельно двигаться.

Канонерка 'Драгон' лишилась половины своей огневой мощи, и в ближайшее время могла поддержать действия десанта лишь двумя орудиями и одним пулеметом. Что касается брошенной Пустосвятом гранаты, то к огромной радости англичан, она не смогла разрушить обшивку судна. Стальные листы выдержали удар, но в нескольких местах были повреждены соединительные швы. Открылась течь, через которую внутрь канонерки стала просачиваться вода. Все попытки экипажа её полной ликвидации не привели к успеху. Вода медленно, но верно проникала внутрь корабля, под горестные ахи и охи механика 'Драгона'.

Меньше всех кораблей пострадал 'Снейк'. Его не коснулось, горящее масло, ни взрывы гранат и на его плечи ложилась поддержка десанта, но не это было главным.

Худшим для англичан было то, что среди солдат появился страх. Быстро сложив два плюс два, они поняли, что в случаи отступления не всем может хватить места на кораблях. Махно ещё не появился у Ниамеи, а вопрос об отступлении активно обсуждался офицерами и солдатами.

Положение было откровенно шатким. Было достаточно одного неосторожного слова, чтобы его нарушить и сделал это капитан 'Драгона' Роберт Пенс.

На экстренном заседании штаба, посвященному ночному нападению, он заявил Фортескью, что не гарантирует присутствие своего корабля в Ниамеи в ближайшие двадцать четыре часа.

— Я не могу дать таких гарантий, ибо поступление воды в трюм не ослабевает. Пока мы стоим на якоре, мы справляемся с поступлением воды, но никто не знает, как поведет себя течь при движении 'Драгона'. Скорее всего, она усилиться и тогда, я буду вынужден уйти в Порт-Харкорт на ремонт — честно признался капитан и его слова ввергли в уныние остальных.

Сразу вслед ему выступил капитан 'Снейка' Фарагут. Первым, что он сказал, это предсказал возможность нового нападения русских на корабли.

— Если их не остановила угроза быть съеденными крокодилами прошлой ночью то, что им помешает повторить атаку этой ночью. К сожалению мой 'Снейк' лишился прожектора, но в случае нападения каторжников мы сможет защитить себя, чего нельзя сказать о буксире лейтенанта Элиота. Он полностью лишен управления, и ничто не помешает русским сжечь его, как они сожгли паром.

Слова Фарагута мгновенно породили в умах слушателей самые мрачные картины, но капитан не собирался останавливаться.

— Кроме этого, я должен сказать, что на моем корабле возникли проблемы с двигателями. Наши машины находились на ремонте, когда мы получили приказ идти на Ниамеи. Всю дорогу сюда у нас возникали проблемы в машинном отделении, продолжаются они и сейчас. Поэтому не исключено, что не сегодня — завтра, мой корабль вслед за 'Драгоном' может отправиться в Порт-Харкорт на ремонт.

— Вы отдаете отчет своим словам, капитан Фарагут!?— возмущенно воскликнул Фортескью, под которым от слов моряка качнулась земля.

— Да, сэр, полностью. И говорю вам это сейчас, чтобы это не стало для вас трагическим известием, когда к городу подойдет Махно с главными силами.

— Ну, а что скажите вы, Майлз? — обратился майор к своему заместителю.

— Наши солдаты готовы к отражению нападения каторжников, сэр. Однако не погрешу против истинны, сказав, что события прошлой ночи не добавили им бодрости духа — честно признался капитан.

— Генерал Хинкли в случаи необходимости обещал прислать пароход с пополнением. Нужно немедленно отправить сообщение о нашем успехе и подробно обрисовать сложившуюся обстановку.

— Нашей главной задачей было захват Ниамеи и уничтожение Махно, и об успехе говорить не приходится. Да, мы захватили Ниамеи и готовы её защищать, но положение наше таково, что нам лучше отступить. Будь у нас полноценная огневая поддержка, и я слова бы не промолвил об отступлении, но доклады капитанов Фарагута и Пенса не внушают оптимизма — сокрушенно признал Майлз. — Дальнейшее события могут сложиться таким образом, что мы с вами окажемся в ловушке. Паром с частью снаряжения сгорел, и мы можем не дождаться обещанного генералом Хинкли парохода с подкреплением. Что касается Махно, то он опасный противник. Со слов допрошенных нами негров его войско постоянно растет и в этом не приходится сомневаться.

Все эти разговоры оставили на Фортескью тягостное впечатление. Каждый из собеседников говорил о своих проблемах, а принимать окончательное решение предстояло ему.

Последней каплей переполнившую чашу терпения англичан стало сообщение наблюдателей о появлении вражеской кавалерии. В первой половине дня они трижды наблюдали появление небольшой группы всадников, которые появлялись с запада и направлялись к северу от Ниамеи.

Вне всякого сомнения, это был авангард Махно, который каким-то образом узнал о захвате города. По требованию Фортескью 'Драгон' обстрелял место предполагаемого нахождения кавалерии противника, но в результате маневра канонерки течь усилилась, и Пенс объявил о своем намерении немедленно покинуть район Ниамеи.

По этому поводу вновь был созван военный совет, на котором было принято решение оставить город до наступления темноты.

Обе канонерки и буксир были облеплены солдатами, подобно гроздям бананов. Для уменьшения пассажиров, моряки предложили использовать паром, ещё державшийся на воде, но плыть на нем никто не соглашался.

Из-за угрозы перегруза судов, ни о каких трофеях не могло быть и речи, поэтому Фортескью приказал уничтожить склады Ниамеи. Для этого была отряжена специальная команда, но едва англичане принялись поджигать склады, как попали под удар.

Первыми на них напали негры вооруженные топорами и копьями, а затем к ним присоединились анархисты. Воспользовавшись тем, что англичане убрали часовых, они проникли в город и не дали уничтожить склады.

Из команды поджигателей на корабли никто не вернулся. В отместку за это обе канонерки открыли по складам огонь из своих орудий. Пятью своими орудиями они бы раскатали бы эти строения в пух и прах, но опасный перегруз и проблемы с движением, не позволили им сделать это.

Уничтожив всего один склад и повредив другой, англичане покинули Ниамеи, сопровождаемые выстрелами с берега. Майору Фортескью сильно удивился, если бы узнал, что никакого Махно вблизи города не было, и он попался на банальную хитрость со стороны противника.

Желая ввести англичан в заблуждение и нагнать на них страху, Никанор Кривонос приказал своим людям создать видимость прибытия подкрепления, с чем махновцы блистательно справились.

Единственное, что огорчало радость одержанной победы, было то, что во время обстрела, атаман получил смертельное ранение в живот. Он прожил полутора суток, так и не дождавшись прихода Нестора Махно, чтобы лично доложить ему о том, как были выкурены англичане из временной столицы 'Махновии'.

Но не только одна Африка переживала в это время военные потрясения. Другой точкой на планете, куда был прикован взор Москвы — был Китай.

Там к противостоянию маршалов Чжан Цзолиня и Чан Кайши с сидевшим в Пекине чжилийским генералом Фэн Юйсянем, добавилась ещё одна сила в лице китайских коммунистов. После шанхайской резни и предательского удара со стороны нового руководства Гоминдана в лице Чан Кайши, красные китайцы были вынуждены уйти в подполье, но оружие не сложили.

Главным действующим лицом, в деле создания собственных вооруженных сил, стал Чжоу Эньлай. Не имея сильных внешних союзников и покровителей, он принялся энергично создавать из сочувствовавших коммунистам крестьян военизированные отряды. Плохо вооруженные, не имевшие навыков войны, им предстояло стать костяком будущей Народной Освободительной Армии Китая. Так согласно решению съезда китайских коммунистов должны были называться их вооруженные силы.

Талант организатора, неистощимый оптимизм и твердая уверенность в успехе, были тремя составными элементами, которые позволили Чжоу Эньлаю продвинуться вперед в этом трудном и нелегком деле. Но не только это двигало молодого китайца.

В любом значимом деле всегда присутствует личностный фактор, и Чжоу не был исключением. Чудом, избежав гибели в Шанхае, бывший офицер Национальной Революционной армии, за голову которого Чан Кайши назначил огромную награду, поклялся отомстить коварному предателю.

К средине августа 1925 года, общая обстановка в Китае, казалось, благоприятствовала для нанесения ответного удара. Сам Чан Кайши к этому моменту покинул страну и находился в Токио. Там его поочередно обхаживали японцы и американцы, стремясь перетянуть его на свою сторону.

Не сидели в тени и русские представители. По своей активности, они несколько уступали другим 'купцам'. Пообещать тех денег и средств, что сулили маршалу Токио и Вашингтон они не могли, но при встрече постоянно напоминали председателю о тех успехах, что одержала армия Гоминьдана с помощью русского оружия и специалистов.

Чан Кайши внимательно слушал визитеров, охотно соглашался с их словами, но с принятием окончательного решения не торопился. Этого качества в характере китайского лидера не было.

На время отсутствия председателя, его замешал генерал Ван Цзинвей. Он не пользовался популярностью среди солдат Гоминдана, что было на руку коммунистам.

Их пропагандисты сумели посеять сомнение и недовольство среди солдат гарнизона города Хэфэй, столицы провинции Аньхой. Именно он был выбран красными китайцами в качестве главной цели своего ответного удара.

Коммунистическая партия Китая пользовалась большой поддержкой в сельских районах провинции. Многие местные крестьяне входили в военные отряды, создаваемые Чжоу Эньлаем, что было немаловажным фактором. Он надеялся, что узнав о захвате Хэфэя, его армия получит массовое пополнение из числа колеблющихся и сомневающихся крестьян.

После захвата Аньхой, коммунисты намеривались совершить поход к Нанкину и получить выход к морю. Это позволило бы быстро и напрямую получить военную помощь из России. О такой возможности лидер местных коммунистов Чжан Готао, договорился с тайным эмиссаром из Москвы. Видя в Чан Кайши ненадежного партнера, Кремль решил переориентироваться на коммунистов и начал осторожно зондировать почву.

Вся беда красных китайцев заключалась в том, что на тот момент у них не лидера подобно Сунь Ятсену. Партия только создавалась и как любая молодая организация страдала от различных течений и уклонов. Также сказывался фактор местничества. Каждый из коммунистических лидеров имел влияние только в своей провинции и плохо воспринимался в соседних провинциях. Поэтому прибывшие из Москвы эмиссары были вынуждены ориентироваться на военных лидеров КПК, в руках которых были реальные силы.

Восстание началось рано утром 15 августа, когда в город ворвались вооруженные дружины рабочих и крестьянские отряды самообороны. Благодаря умелой агитации солдат и поддержки со стороны офицеров левого крыла Гоминьдана, повстанцам удалось быстро взять Хэфэй под свой полный контроль, не встречая серьезного сопротивления.

Потери со стороны повстанцев были минимальные. Случаев вооруженного столкновения солдат и дружинников были единицы. В большинстве своем, солдаты либо стреляли в воздух, имитируя вооруженную перестрелку, либо просто сдавали оружие и покидали город.

Эта хитрость потом неоднократно применялась в ходе гражданской войны в Китае. Благодаря этому отцам командирам удавалось, и честь соблюсти и капитал приобрести.

Отряды, ведомые командирами Чжу Дэ и Линь Бяо, в течение нескольких часов разоружили главные силы гарнизона города, в состав которого входили соединения 3 и 8 корпусов войск Гоминдана. Лишь у отряда Лю Бочэна возникли трудности. Охранявшие штаб гарнизона солдаты оказали ожесточенное сопротивление, не веря, что остальные соединения перешли на сторону восставших.

Только после длительных переговоров, когда к штабу привели одного из командиров сдавшихся полков, засевшие в здании солдаты согласились оставить здание. Не желая пролития лишней крови, Чжоу Эньлай не стал требовать, чтобы они отдали оружие. Тем, кто не пожелал присоединиться к восставшим дали свободный проход из города.

Сразу после захвата города, повстанцами был образован Революционный комитет, который расположился в местном 'Гранд Отели'. В его состав вошли как представители компартии в лице Чжоу Эньлая и Чжан Готао, так и левые гоминдановцы Не Чжэнь и Го Мажо.

Ими была принята и опубликована декларация, в которой ревком говорил о своей верности заветам Сунь Ятсена и объявлял провинцию Аньхой революционной базой для подготовки нового 'Северного похода' против 'генералов милитаристов' Чжан Цзолиня и Фэн Юйсяня. Сам председатель Гоминдана Чан Кайши и его заместитель Ван Цзинвей специально не были отнесены в стан врагов. Хитрый Чжоу Эньлай намерено сделал это, тем самым показывая всем членам Гоминдана, что дверь для них оставлена открытой.

Этот ловкий политический маневр сделал свое дело. Когда напуганный потерей Хэфэй генерал Цзинвей отдал приказ о подавлении восстания, в армии началось брожение. Многие солдаты и офицеры не понимали, зачем им идти против тех, кто видит в них братьев по борьбе с милитаристской кликой.

До открытого неповиновения приказа дело не доходило, но откровенного саботажа полученного приказа хватало с избытком. Брошенные против повстанцев войска плелись еле-еле, постоянно сообщая в штаб о массе трудностей возникших у них на марше.

С большой неохотой шли полки Гоминдана к Хэфэй, в котором находилось до двадцати тысяч человек. И чем сильнее гнал их Ван Цзинвей, тем больше среди командиров было разговоров о том, что надо сесть за стол переговоров, а не цепляться друг другу в горло на радость 'старому маршалу'.

Возможно, что этим все и закончилось бы, но в дело вмешался ставленник Чжан Цзолиня генерал Чжан Цзунчан — по прозвищу 'собачье мясо'. Это был опытный и опасный противник, один из лучших генералов 'старого маршала'.

Свое необычное прозвище он получил за пристрастие к азартным играм, которые, по мнению китайцев, были сходны с дразнением голодных собак куском мясо. Страсть к играм и жестокость к своим противникам, удивительным образом уживалась в нем с прагматичностью и расчетливостью.

Так во время празднования дня рождения Чжан Цзолиня, вместо богатых подарков которыми другие генералы буквально завалили именинника, он прислал ему две пустые корзины. Более того, генерал не пришел на праздник, передав через своего офицера, что ждет приказ 'старого маршала'.

Столь неожиданный подарок сначала вызвал недоумение и раздражение у Цзолиня. Недруги Цзунчана потирали от радости руки в предвкушении скорой опалы, но они рано радовались. 'Старый маршал' вскоре понял смысл необычного подарка и пришел от него в восторг.

Пустые корзины обозначали, что генерал Чжан Цзунчан готов нести на своих плечах любую ношу, которую в них положит. И 'старый маршал' решил испытать его.

Чжан Цзунчану было приказано занять важную стратегическую провинцию Шаньдун, находившуюся под властью генерала Пейфу. Общая численность войск противника значительно превосходила численность армии Чжан Цзунчан. Большего его патрон дать не мог, но генерал 'собачье мясо' с блеском исполнил поставленный перед ним приказ.

Несмотря на превосходство в силах, Пейфу был наголову разгромлен северянином в короткой, но жестокой схватке вблизи порта Циндао. После этого, солдаты противника начали массово сдаваться Чжан Цзунчан и Пейфу, ничего не оставалось, как отвести остатки войска в Нанкин.

Узнав о восстании в Хэфэй Чжоу Эньлая и о его намерении захватить Нанкин, 'собачье мясо' не стал дожидаться, пока красные китайцы окрепнут, развернуться, и начнут новый поход на север.

Первой его жертвой стал отряд Е Тина, численностью в полторы тысячи человек. Он прикрывал подходы к Хэфэй с севера, в районе города Хуайбэй и по своему составу был не однороден.

В состав отряда входили в основном недавно мобилизованные крестьяне не имеющих навыков ведения войны. Попав под массированный удар превосходящих сил противника, отряд не выдержал натиска и, лишившись управления, отступил.

Стремясь действовать на опережение коммунистов, Чжан Цзунчан применил неожиданный прием, который ранее в гражданской войне не применял ни один из китайских генералов. Много общаясь с европейскими военными, он смело перенимал их опыт, их знания.

Против войск Линь Бяо занимавших важные стратегические позиции на подступах к Хэфэй, он бросил бронепоезд, созданный по образцу русских бронепоездов прошедшей войны.

Массированный огонь батарей четырехдюймовых орудий установленных на открытых платформах сыграл решающую роль в этом сражении. Привыкшие к тому, что артиллерию слишком долго подвозят по непролазным местным дорогам, защитники Хэфэй были изумлены, когда попали под огонь девяти полевых орудий.

Сорок минут, артиллеристы из числа бывших немецких военных методично обрабатывали склоны позиций солдат Линь Бяо. Каждый взрыв разрывного снаряда находил свои жертвы среди мечущихся от страха молодых крестьян. Потеряв голову, они не слышали приказы и команды своих офицеров и в беспорядке сновали по позициям, стремясь найти спасительное для себя место.

Бывшие канониры императора Вильгельма на славу потрудились у своих орудий. Когда солдаты Чжан Цзунчан пошли в атаку, они встретили разрозненное сопротивление со стороны противника. От артиллерийского огня у Линь Бяо уцелело всего два пулемета, за один из которых лег сам молодой командир.

Занятая им позиция позволяла держать под огнем подступы к дороге, ведущей к Хэфэй. Пулемет Линь Бяо стал для солдат противника костью в горле, не позволяя им пройти ни на шаг. Сколько врагов положил в этот день молодой командир, осталось неизвестным.

На помощь к захлебнувшейся атаке пехотинцев подошел бронепоезд и вскоре один из разрывов снаряда накрыл пулемет Линь Бяо. Взрывная волна вперемешку с осколками, буквально смела храброго пулеметчика с его пулеметом. Когда поднятая пыль взрывом улеглась, солдаты нашли своего командира. Изрядно оборванный и посеченный осколками, он лежал без сознания, так и не выпустив из своих рук пулеметные ручки.

Не обращая внимания на свистящие вокруг них пули, солдаты вынесли раненого командира с поля боя, которое осталось за противником.

Не встречая особого сопротивления, войска Чжан Цзунчана заняли Бочжоу, и подошли к Хуайнань, последнему городу на подступах к Хэфэй. После этого встал вопрос о том защищать столицу провинции Аньхой или отступить.

Многие из китайских коммунистов требовали дать бой 'проклятым милитаристам', но мудреный опытом Чжоу Эньлай решил оставить город. Одной из причин побудившего его к этому шагу было то малое количество артиллерии, которое было в распоряжении революционных войск.

— К сожалению, ни громкий голос, ни ярость к врагу и даже не винтовка решают сейчас на поле брани. Оно принадлежит артиллерии и с этим нельзя не считаться. Благодаря ей и пулеметам, генерал Чжан Цзунчан одержал победы над нашими товарищами, Линь Бяо и Е Тином. Многие из тех, кто погибли, имели у себя винтовку и их решимость и твердость мало чем отличалась от вашей. Я твердо знаю что, в конечном счете, мы одержим победу над врагом, но сейчас нам следует отступить — приказал Чжоу своим товарищам и они были вынуждены согласиться с ним. Разбившись на несколько отрядов, повстанцы покинули Хэфэй.

Двадцать девятого августа коммунисты оставили город, который вечером того же дня занял авангард Чжан Цзунчана. В преследовании отступающего противника он не видел особого смысла. Сделав поворот на восток, он двинулся на Нанкин, который достался ему без боя.

Войска генерала Пейфу не захотели сражаться за неудачника и дружно перешли на сторону 'собачьего мяса', охотно принимавшего к себе на службу солдат бывшего своего противника. Судьба бывшего властителя почти половины было незавидной. Брошенному, своими европейскими покровителями, преданному собственными солдатами, ему ничего не оставалось, как уйти в изгнание и покинуть страну.

Главным противником отступающих коммунистов были гоминданские войска. Именно они заступили дорогу солдатам Чжу Дэ, когда те пытались прорваться на территорию Хэйлуфэнской республики. Самый боеспособный генерал из числа коммунистов, он смог прорвать заслоны противника. Слава о нем, бежавшая далеко впереди генерала и тому оставалось лишь собирать урожай. Узнав, кто против них идет, китайские генералы быстро соглашались пропустить повстанцев в обмен на убедительную стрельбу на охраняемом ими рубеже.

Другой крупный отряд Чжоу Эньлая, вместе с примкнувшим к нему восьмитысячным отрядом крестьян дошел до горя Цзинган.

Там, соединившись с отрядом Мао Цзэдуна, он образовал 4-й корпус Рабоче-крестьянской Красной армии. Там же он встретил 'русского посланника' вот уже вторую неделю ожидавшего его появления.

К титульной нации России он не имел никакого отношение, поскольку звался Наумом Эйтингоном. Однако для китайцев, для которых все белы были на одно лицо, он являлся настоящим русским. Коротко представившись, он передал Чжоу Эньлаю привет от Алексея Михайловича Покровского, напомнив о мясном деликатесе, которым тот его угощал.

После этого, Эйтингон предложил китайским коммунистам военную помощь, на которую командующий 4-м корпусом охотно согласился. Разговор был долгим, обстоятельным после чего, они расстались. Путь 'русского посланника' лежал через Циндао в Мукден, где ему предстояло одно важное дело.

Документы того времени.

Из сообщений газеты 'Фигаро' от 12 сентября 1925 года.

В швейцарском городе Локарно открылась международная конференция, на которой ведущие европейские страны должны выработать условия подписания мирного договора между Германией и соседними с нею государствами. Францию на этой конференции будет представлять Аристид Бриан, Великобританию — Остин Чемберлен, Италию — Бенито Муссолини, Бельгию — Эмиль Вандервельд, Чехословакию — Эдвард Бениш, Польшу — Александр Скшиньский. От Германии, на конференции будет присутствовать министр иностранных дел Густав Штреземан, а также рейхсканцлер Ганс Лютер.

В качестве наблюдателей на конференцию приглашены госсекретарь США — Фрэнк Келлог, министр иностранных дел Швеции Бу Эстен и министр иностранных дел Австрии — Генрих Матайя. Интересы Российской республики будет представлять господин Чичерин.

Кроме решения политических вопросов доставшихся европейских стран после 'Великой' войны 1914-18 года, на конференции планируется подписание пакета договоров направленных для создания наиболее благоприятного режима в сфере межгосударственной торговли.

Отдельным вопросом на конференции, будет рассмотрена проблема Саара, Эльзаса и Лотарингии.

Глава XII. Разговоры в Большой политике.

Глава XII. Разговоры в Большой политике.

Министр иностранных дел Великобритании Остин Чемберлен был очень доволен результатами конференции в Локарно. Вся английская делегация сработала просто на 'отлично'. Действуя в своей обычной манере, британские дипломаты в чем-то поддержали требования французов, согласились с мнением бельгийцев и учли интересы итальянцев. Даже позиция немцев была принята к сведению, в чем-то понято и вчерашние враги получили небольшие преференции.

Каждая из сестер получила по серьгам но, в конечном счете, вся вода побежала в колесо английской мельницы. А если точнее, то на мельничное колесо интересов британской империи, которые были столь же незыблемыми и вечными, как и сама империя.

Все было хорошо. Все западные страны получили со стороны Германии признание новых, послевоенных границ Европы. Канцлер и министр иностранных дел в один голос заверили французов об отказе на Эльзас и Лотарингию, прибавив к этому согласие на продолжение эксплуатаций саарских копий. Для истинного немца это тяжелое испытание, но ради получения разрешения на свободную торговлю в Европе, Лютер и Штреземан пошли на это.

Бельгийцы получили свои приграничные округа, Италия согласие на статус мировой державы, а Чехословакия и Польша договор, на то, что все территориальные споры между ними и Германией будут решаться исключительно мирным, а не военным путем.

Главным итогом конференции стало заключение Рейнского пакта. Это и был основной успех британской дипломатии, хотя Англия не являлась стороной его подписавшей. Согласно ему Германия, Франция и Бельгия должны были решать все свои дипломатические споры только в Лиге наций, где у англичан было подавляющее число союзников и сторонников.

Теперь в случаи конфликта любая из сторон должна была получить поддержку и одобрение своих действий от Лондона, который был суров, но справедлив.

С подписанием Рейнского пакта Британия несколько возвысилась над остальными европейскими государствами. По достоинству оценивая этот успех британской дипломатии, премьер министр Болдуин прислал Чемберлену поздравительную телеграмму, но в душе у господина министра не было радостного настроения. Там не звучал победный марш и не играли трубы радости.

Истинный сын викторианской эпохи, чопорный и холодный англичанин, живущий и действующий во славу короля и Британии, Остин Чемберлен прошел все ступени властной лестницы, прежде чем он получил в руки министерский портфель.

Он хорошо понимал все хитросплетения европейской дипломатии, знал, как достичь нужного результата и что для этого надо сделать. Он искренне считал, что все сделанное им на поприще дипломатии сделано ради родной страны и во благо её. Если бы какой-нибудь человек посмел бы усомниться в этом, он бы ни раздумывая, несмотря на свой возраст, вызвал бы его на дуэль и пролитой кровью заставил бы взять свои слова обратно.

В этом был весь Остин Чемберлен, но вся беда заключалась в том, что после окончания 'Великой' войны, он сам стал в этом сомневаться.

Оценивая те жертвы и те потери, что понесла его родина за эти страшные четыре года, он никак не мог отделаться от мысли, что что-то пошло не так. В верности политических расчетов и точности их исполнения он не сомневался. Он сотни раз проверял их но, несмотря на победный итог, постоянно приходил к заключению, о наличие скрытого сбоя.

Да, Англия добилась того, чего она хотела в хитро подстроенной ей войне. Главный торговый конкурент на континенте в лице кайзеровской Германии был повержен в прах и обложен фантастической контрибуцией и репарацией. Почти все германские колонии в мире достались Альбиону. Рухнули сразу четыре мировые монархии, весь 19-й век мешавшей Англии на её пути к мировому господству. Влияние Великобритании на континенте стало как никогда сильным. Ни одна пушка в Европе не выстрелит без её согласия.

По окончанию войны все исполнилось именно так как мечталось и задумывалось, но главным бенефициаром этой войны оказалась не Англия. Соединенные штаты, безбожно нажившись на нуждах европейцев, увязнувших по самый пояс в этой кровопролитной войне, перекачали к себе за океан все их золото.

Конечно, благодаря наличию колоний и отлаженной машине откачки из них денег и ресурсов, Британская империя смогла вылезти из экономической трясины. Со скрипом, но вышла и продолжает диктовать миру свои условия игры Большой политики. Но эта война породила опасный прецедент. Молодой американский волк стал превращаться в грозного тигра.

В начале века он, а не Англия стал посредником между Россией и Японией в деле заключения мирного договора. Заключенный в Портсмуте, он в одинаковой мере был выгоден как Британии, так и США, не желавших видеть на просторах Тихого океана русский флот.

Из-за затянувшейся войны в Европе, американцы стали спасителями Антанты, в трудный для неё момент, оказав помощь войсками, деньгами и товарами. В обмен на это, возникший как черт из табакерки, президент Вильсон стал претендовать на роль мирового гегемона, чего все время своего существования добивалась Англия.

Начиная с времен королевы Елизаветы, она медленно, шаг за шагом шла к этой цели. Королева Виктория доказала всему миру право Великобритании на этот титул. 'Великая' война должна была закончить этот нелегкий путь длинной почти в пятьсот лет и вдруг, президент Вильсон встает на этом пути.

Нагло воспользовавшись ситуацией, он властно оттеснил англичан в сторону с их 'Миром Британии', явив человечеству собственное изобретение в лице Лиги наций. В ней все было сделано именно под Америку, под её мировое господство, но господь явил свою милость к Британии.

Американские конгрессмены не поняли великий замысел своего президента. Завороженные грудами золота разом упавшими в их карманы, они не захотели мирового господства. Для них было во стократ важнее успеть потратить его, насладиться богатой жизнью, что была столь скоротечна.

После войны, в Штатах победили 'изоляционисты', четко и ясно сказавшие, что европейские дела им неинтересны. Африканские колонии им были не нужны. Их главной целью стал тихоокеанский регион, представлявший собой гигантский рынок для американских товаров.

Европа и Англия получили временную отсрочку, но не следовало обманывать себя тем, что однажды попробовав вкус мировой власти, американский хищник не захочет попробовать её снова. Вашингтонский договор, поставивший крест на морском господстве Британии был наглядный тому пример.

Вместо одержимого мировым господством Америки Вильсона был бабник и взяточник Гардинг, но это не помешалось американскому госсекретарю вывернуть руки Британии и заставить подписать крайне невыгодный для себя договор.

Нынешний президент Америки ещё ничем не успел осложнить жизнь империи и за это надо благодарить господа. С каждым годом после окончания войны Британия становиться все сильнее и сильнее. Строятся новые корабли, увеличивается экономическое благополучие страны, укрепляется её политическая мощь.

Скоро, скоро придет тот момент, когда Англия сможет стать той, что она было до войны. Полностью независимой в экономике и политике, и сможет достойно завершить свой пяти вековой путь. Все будет хорошо, только надо не допустить ошибок и не дать американскому волку превратиться в тигра. А также если под ноги английского льва не попадет русский камень.

При упоминании о России, Чемберлена передернуло. Вот уже триста лет эта дикая страна постоянно мешает Британии достичь своей цели. Мешает не столько армией и флотом, сколько одним своим присутствием, своим существованием на карте мира.

Как жаль, что английский капитан, прибывший в Россию во время Смутного времени с военным отрядом, не рискнул вмешаться в её внутренние дела. О присоединении русских земель к Англии речь конечно не шла. Эти фанатики ортодоксы никогда бы не согласились признать над собой власть англиканской церкви. Но оторвать от России Архангельск и Белое море, взять под контроль волжский торговый путь, по которому из Ирана шел шелк в Европу, это было вполне выполнимой задачей.

После окончания войны, Россия не распалась на несколько частей, как это было определено ей планами британской дипломатии. Вместо этого она получила обещанные ей Проливы и приобрела определенную финансовую независимость.

Слава богу, сейчас русские не играют серьезной роли в европейских делах. Приглашенный на конференцию Чичерин скромно сидел в конце стола, сиротливо обозначая свое присутствие. Все его попытки влезть в обсуждение Рейнского пакта сурово пресекались Чемберленом, постоянно демонстрируя гостю из далекой России его место в Большой политике.

Правда 'пташки' доносили британскому премьеру, что Чичерин имел разговор с Штреземаном, но тут министр был спокоен. Русским, не при каких обстоятельствах не перебить тот финансовый козырь, который обладают англосаксы в лице Англии и Америки. Находящиеся в полном экономическом подчинении немцы будут делать все, что им скажет Лондон и Вашингтон.

Чемберлен и вся английская дипломатия очень надеялись, что им удастся поставить в России послушного своей воли человека, но не сложилось. Опять что-то пошло не так. Вновь что-то не учли, не просчитали, не поняли в отношении этих азиатов, которые с каждым годом ведут себя все наглее и наглее. Африка, Дальний восток и снова Африка.

Министр прекрасно понимал, что у тех людей, что пришли к власти после смерти генерала Корнилова, Дальний восток в лице Китая, был особым пунктиком. Всем им в той или иной мере хотелось смыть с русских знамен позор Мукдена и Цусимы. Что же, Чемберлен в чем-то их даже понимал, но британские интересы в Китае священны и тут не до простых человеческих сантиментов. В Шанхае им уже один раз дали по рукам, но Москва по-прежнему сует их в китайскую кашу.

Для сурового вразумления, Британия, конечно, даст по ним ещё и ещё и очень больно, но Остин отлично понимал, что русский медведь не остановиться. И тут дело одной раненой или обрубленной лапой не обойдется. Надо так основательно встряхнуть русских, чтобы у них надолго пропало желание смотреть на Восток.

Для этой цели, Чемберлен и вызвал сюда в Локарно, британского посла в Берлине — Сеймура Липски, опытного карьерного дипломата. Он не относился к той когорте британских дипломатов, что определяла стратегию империи, но был хороший исполнитель идей. С полным старанием, а иногда и блеском выполнял порученные ему дела.

Именно такой человек и был нужен Чемберлену, для реализации нового стратегического плана, что был разработан в недрах министерства иностранных дел в отношении России.

Арсенал британских дипломатов по воздействию на непонятливого партнера, не блистал обилием средств и приемов. Все они были хорошо известны недругам за пределами Острова, но от этого их сила и эффективность не становилась меньше.

Самым простым и менее затратным, являлось воздействие на противника посредством внутренней оппозиции. Благодаря благоприятному стечению обстоятельств и щедрому финансированию, своих престолов лишились российские императоры Павел I и Николай II. За что некоторые из британских дипломатов включая послов, получили свои секретные награды.

После того как в России вопреки всем ожиданиям к власти пришел Сталин и в столице начался судебный процесс против олигархов, Форин-офис временно отказался от этого варианта. Оппозиция была слишком напугана, и Чемберлен решил подождать, пока страх не уляжется и Сталин не наделает ошибок.

Второй вариант подразумевал экономическое удушение России путем введения санкций и наложения эмбарго на традиционные русские экспортные товары; зерно, лес, лен, деготь. Эти действия в сочетании с первым вариантом были весьма эффективны, но сейчас Британия не могла осуществить его. Для его реализации всегда требовался партнер, а вот с ним у англичан было плохо. Франция пока не могла позволить себе подобные игры, а Штатам нужно было что-то дать. При этом дать хорошо, чтобы перебить интерес янки к русским концессиям, а дать было нечего.

Последний вариант подразумевал войну, но начать войну с русскими через семь лет после окончания 'великой мясорубки' мог только глупец. Уж слишком свежи были раны полученные британцами в прошлой войне, поэтому войну должен будет начать кто-то другой. И этим кем-то другим по замыслам англичан должна была стать Германия.

Ещё в 1919 году, когда шли переговоры в Версале, британские дипломаты уже тогда готовили дрова и угли для новой войны в Европе.

Подсчитав и оценив, во что обошлась мировая война английскому королевству, британская верхушка ужаснулась. Страна была в шаге от опасной черты и если бы не русские и американцы, неизвестно чтобы было. Поэтому, англичане решили, что главным полем боя будущей войны в Европе должен стать её восток и главным действующим лицом — Германия.

С легкостью отрывая у немецкого государства территории на востоке, англичане создавали очаги напряженности, порождая в сердцах немцев обиду и ненависть к восточным соседям. Угли реваншизма ещё только тлели, но в нужный момент они должны будут вспыхнуть, чтобы озарить дорогу германским войскам в их очередной поход на Восток.

Получив приглашение на беседу к министру, Сеймур Липски очень насторожился. Не в традициях британской дипломатии было приглашать послов после завершения политических конференций такого значения. Похвалы или упреки, они как правило, получали в процессе работы конференции или сразу после её окончания. Все остальное приходило им по дипломатической почте.

Едва Липски поздоровался с министром, он замер в почтительном ожидании, как младший брат, готовый внимать словам старшего брата.

— Я пригласил вас, чтобы узнать ваше мнение относительно грядущих выборов президента Германии после столь внезапной кончины господина Эберта. Следует признать, что хитрый был человек. Вертелся словно флюгер, пытаясь угодить и нам, и американцам и русским — министр сделал специальное ударения на последнем слове, что должно было подразумевать смертельный грех со стороны Эберта.

— Вы дали самую точную оценку деятельности Эберта, сэр. Он слишком много глядел в сторону русских, будучи полностью обязан им за помощь в получении власти президента страны. Трудно представить к чему привела бы это германо-российская дружба, если бы не инфляция и наши с американцами кредиты. Только благодаря этому, мечта президента Алексеева о союзе немецкой промышленности и русского сырья, слава богу, не состоялась.

— Действительно, слава Богу, но это не дает нам право почивать на лаврах. Прошу заметить чужих лавров — сдержано уточнил министр. — Вы прекрасно понимаете, как важны нам эти выборы. Президентская власть в Германии не просто представительная должность. Он ещё имеет право распустить парламент и освободить от должности любого человека, включая и рейхсканцлера. Также, он является верховным главнокомандующим рейхсвера и в случае отказа парламента сложить свои полномочия, может ввести военное положение. Не на долгий срок, но может.

Чемберлен важно поднял палец и поводил им в воздухе. Все, что он произнес, господин посол знал ранее, но субординация не позволяла ему проявить осведомленность перед министром.

— В случае его объявления, он будет обладать властью, сходной властью кайзера.

— Вы, верно, уловили мою мысль, Липски. Пост рейхспрезидента Германии очень важен для нас. Его должен занимать человек, который не будет смотреть в сторону русских и будет полностью покорный нашей воли. Что вы скажите относительно канцлера Лютера? Есть ли у него шансы быть избранным?

— Конечно, нет, господин министр. После того как он публично отказался от претензий на Эльзас и Лотарингию, для немецкого народа он конченый человек. Благодаря политическим интригам он может быть выдвинут от партии на пост рейхсканцлера, но победить на всенародном голосовании — никогда — отчеканил посол и Чемберлен не стал с ним спорить.

— А что вы скажите относительно временно исполняющего обязанности президента, председателем Имперского суда Вальтера Сименса. На прошлых выборах он составил достойную конкуренцию Эберту.

— Боюсь, что, после подписания протоколов конференции в Спа, у простого народа к нему нет большого доверия и симпатии. Господин Сименс хороший юрист. Он думает как юрист, говорит и делает как юрист. Он хорош в зале суда, где он равный среди равных людей, но у него нет харизмы, что так важно при общении с народом. Нет, той особенности вождя, слушая и видя которого, люди будут готовы простить ему и признание репараций, и потерю территории страны и эту страшную инфляцию. Всего этого — у господина Сименса нет.

Сказав свой вердикт, Липски был готов услышать от министра несогласие с его словами и получить упреки в плохом знании сути дела, но этого не произошло. Наоборот, на постоянно презрительном лице Чемберлена, появилось некое подобие улыбки.

— Хорошо сказано относительно вождя. Немцам действительно нужен вождь. Мудрый муж, что поведет их по пути прогресса и процветания, а в случаи необходимости защитит страну от посягательства врага.

— Судя по вашим словам сэр, у вас уже есть такая кандидатура — проявил должную проницательность посол.

— Да, вы, верно, угадали, Липски. Такая кандидатура у нас есть, и вы его хорошо знаете. Это фельдмаршал Гинденбург — важно объявил министр, чем вызвал откровенное удивление у собеседника.

— Но он старый, сэр! Ему семьдесят восемь лет.

— И что в этом плохого для нас? — холодно поинтересовался Чемберлен, и посол мгновенно увял. — Для нас это очень хороший вариант.

— Но согласиться ли немецкий народ на такого правителя? — резонно усомнился Липски. — Фельдмаршал, конечно, пользуется уважением среде немцев, но не настолько, чтобы он понравился подавляющему числу избирателей.

— А вот в этом как раз и заключается то, ради чего я вас пригласил Липски. Вместе с группой немецких промышленников вам нужно будет создать фельдмаршалу Гинденбургу такой образ, чтобы он понравился всем немцам. Главный герой войны, что 14-м году спас Берлин от нашествия диких русских орд с востока, а в 18-м едва не взял Париж. Кавалер Большого Железного креста и Большой Звезды, подобно победителю Наполеона фельдмаршалу Блюхеру. И самое главное — ненавидит русских, принудивших его подписать акт капитуляции — перечислил министр достоинства будущего спасителя немецкого народа, но Сеймур решил высказать сомнение.

— Генерал Людендорф имеет ничуть не меньше достоинств, которые вы только, что перечислили у фельдмаршала Гинденбурга. И русских он ненавидит ничуть не меньше Гинденбурга — заикнулся, было, посол, но Чемберлен сразу оборвал его.

— У фельдмаршала Гинденбурга в отличие от генерала Людендорфа нет проблем с законом. В этом плане он чист как альпийский снег и его политическое прошло безупречно!

По тону, которым министр произнес эти слова, было ясно и понятно, что вопрос с кандидатурой уже решен и никакие аргументы посла ему абсолютно не нужны.

— Вот возьмите. Здесь все необходимые вам материалы — министр раздраженно бросил на стол толстую папку с бумагами. — Если посчитаете нужным, можете в качестве удачного примера прихода к власти военных упомянуть русских генералов Корнилова и Алексеева. Хоть какая-то польза будет нам от этих людей. И когда будите работать над образом нашего славного героя, не забудьте отметить его прощальную речь перед войсками Западного фронта, после подписания акта капитуляции. Это очень важно.

Почему это важно, Липски не стал спрашивать, а собеседник не посчитал нужным это разъяснить. Послу совершенно незачем было знать всех узоров той сложной мозаики, что замыслили гении Форин-офиса.

Став президентом, Гинденбург должен был заняться ускоренным перевооружением армии. Сделать из беззубого рейхсвера грозную силу, которая по сигналу из Лондона двинется на восток вместе с армиями приграничных с Россией лимитрофов. А если у престарелого Гинденбурга, что-то не получится или пойдет не так, у англичан имелось несколько запасных вариантов. Так называемые планы В и С.

Один из таких планов по фамилии Шикльгрубер, досрочно выпущенный из тюрьмы после неудачной попытки 'Пивного путча', в это время высказывал, свое недовольство книгоиздателя Максу Аманну.

Он также принимал участие в 'Пивном путче', но отделался лишь денежным штрафом, тремя месяцами тюрьмы и общественным порицанием. Впрочем, это ему не помешало сразу после освобождения устроиться директором небольшого издательства в Мюнхене.

Причина спора заключалась в том, что Аманн, самовольно изменил название книгу, которую глава немецких национал-социалистов надиктовал своему секретарю Эмилю Морису сидя в тюремном узилище города Ландсберга.

Имея массу свободного времени и находясь на полном государственном довольствии, он спешил ознакомить немецкие трудовые массы со своим видением причин приведших к поражению Германии в последней войне и указывал выход из создавшейся ситуации.

Свой труд отвечавший, по его мнению, на многие вопросы, мучившие простых германцев, он назвал 'Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости'. Это название, по мнению автора как нельзя лучше отражало идеологическую сущность его творения, но оно было встречено в штыки Аманном.

— Пойми Адольф, с таким названием твою книгу никто не купит! Оно совершенно не товарное, не интересно.

— Название может быть не товарное, но содержание моего труда наверняка не оставит читателей равнодушными. Достаточно прочесть всего пару страниц и все станет ясно, кто виноват в нашем проигрыше в войне и что следует делать, чтобы смыть его — Гитлер эффектно потряс рукой, как он это не раз делал, выступая под открытым небом, но его пафос оставил Аманна равнодушным.

-Ты, сомневаешься!? — уязвлено воскликнул вождь и в этот момент он больше всего походил на взъерошенного хорька, чем на политического деятеля.

— Ни одной минуты, Адольф, — успокоил Макс друга, — но твое произведение просто не возьмут в руки. Его название не привлекает к себе внимание простого прохожего. Оно не вызывает любопытство и желание взять с прилавка и полистать. Его надо менять, иначе книга не увидит своего читателя. Это я говорю тебя как друг и как профессиональный торговец.

— И что же делать? Поменять название?

— Совершенно верно и я уже его для тебя придумал — Аманн сделал паузу и у собеседника не выдержали нервы.

— Ну, говори.

— 'Моя борьба' — торжественно объявил книготорговец. — Переплет сделаем красного цвета, цвета крови пролитой нашими товарищами в Мюнхене, а название будет готическими буквами золотого цвета. Необычайно броское сочетание цвета и название, что обеспечит твоему труду успех у публики. Трое из десяти обязательно остановятся возле неё и возьмут в руки. Это я тебе гарантирую — пообещал Аманн товарищу.

— Всего лишь трое? — обиделся Гитлер.

— Ну а что ты хотел? Библию берут семь из десяти человек, Платоном интересуются пять из десяти, а ты пока ещё неизвестен немецкой читающей публике.

— А что берут больше Библии? — вопрос Гитлера застал Аманна врасплох. Он покраснел, опустил глаза и нехотя сказал.

— Ты не поверишь, сейчас самый ходовой товар — это порнографические журналы. Берут все. Мужчины, подростки, старики и даже женщины.

— Какая гадость! Какое падение нравов! К чему катиться страна!

— Увы. Рынок диктует нам свои законы — сокрушенно развел руками Аманн. Порнография и раньше была неотъемлемой частью немецкого печатного дела но, как правило, в виде почтовых открыток. Черно-белые, цветные, они занимали свою нишу в этой сфере, но с приходом на немецкий рынок американского капитала все изменилось.

Американцы предложили публике не одиночные рисунки или фото с интимными сценами. Вниманию потребителя был предложен целый журнал, с красотками на любой вкус, размер и пикантными позами.

Один из таких журналов во время своего посещения Германии увидел и Сталин, когда смотрел книжные развалы в Дюссельдорфе. Заметив его взгляд, сопровождавший его немецкий гид, приготовился дать необходимое пояснение и комментарий, но Сталин прошел мимо блистающей глянцем мерзости. Будущий президент искал книги по металлургии, желая ликвидировать свой познавательный провал в этой отрасли.

Немецкого языка он не знал, но по приезду домой, потребовал перевести приобретенные в Германии книги, так как в России нужных ему в тот момент книг не оказалось.

Новый президент страны был деятельным человеком, откровенно не любившим праздность и безделье. Приняв власть над страной сорок шесть лет, он находился в полном расцвете сил. Имея светлый ум и хорошую память, обладал житейским опытом и был полон энергией и стремлением сделать жизнь в стране лучше.

Едва его властные полномочия были утверждены парламентом, и он был приведен к присяге на ближайшие три года, как Сталин с головой погрузился в работу. Прежнее исполнение обязанности президента позволило ему начать действовать сразу без раскачки.

Уже на другой день, вызвав к себе Крижановского, он ознакомил его с теми дополнениями, которые следовало немедленно внести в Государственный план развития страны.

Покойный президент Алексеев в отношении финансов был осторожен и в чем-то схож с пушкинским царем Кощеем, что чах над златом. Будучи военным, он легко и охотно отпускал деньги на нужды армии и флота, но остальные программы финансировал очень осторожно. Необходимость проведения любой гражданской программы, ему приходилось доказывать и обосновывать.

Подобные действия обычны и понятны в практике любых государственных деятелей, но с Алексеевым была определенная особенность. Неплохой стратег и тактик, он крайне плохо разбирался в государственных делах. Став президентом России он стыдился признаться в своей некомпетентности в том или ином вопросе управления. Поэтому когда вставал вопрос о выделении денег на тот или иной проект, он позволял себя убедить, но денег давал ровно половину от представленной на его утверждение суммы.

Этим простым и бесхитростным методом, Алексеев пытался сохранить государственную казну от излишних поборов и трат со стороны чиновников. Занимая подобную позицию, первый президент страны был в чем-то по своей 'государственной' сути прав, но то, что задумал Сталин со своими 'разночинцами' требовало иного подхода.

Медленное переползание России из аграрной страны в индустриальную державу, в нынешних политических условиях было невозможно. Весь анализ политических событий показал, что рано или поздно Англия сумеет договориться с Францией и Америкой и создаст против неё единый фронт мировых держав. Процесс сложный, не быстрый, но зная предприимчивость бывших союзников по Антанте, можно было в этом не сомневаться.

Глеб Максимилианович хорошо понял и принял все то, что предложил ему президент. Взяв один из блокнотов, лежавших в кабинете заседаний, он набросал черновик нового плана, который предстояло исполнить в ближайшие пять лет.

Одной из главной его задач было дать предприятиям страны дешевое электричество. Используя удобный момент, премьер министр добился увеличения числа тепловых электростанций работающих на торфе в Подмосковье. Затем настал черед гидроэлектростанций. Их предполагалось построить целых двенадцать, но самая главная должна была появиться на Днепре. Полученное на этой ГРЭС электричество предлагалось направить на нужды шахт и перерабатывающих предприятий Донбасса и Кривого рога.

Не была забыты залежи железной руды на Южном Урале в районе горы Магнитной и в районе Курской магнитной аномалии. Согласно заверениям геологов, в районе Курска находилось самое крупное в мире месторождение железной руды, и задача нового правительства заключалась в его скорейшем освоении.

Отдельной строкой в плане был прописан и Кузнецкий угольный бассейн, находящийся на юге Западной Сибири. Его освоение, по прогнозам ученых сулило возможность стране обойти по производству чугуна и стали европейских гигантов в лице Германии и Англии.

Не остались без внимания и пожелание министра железных дорог Дзержинского, настаивавшего на скорейшем соединении Сибири и Туркестана стальным полотном. Неспокойное положение на границе с Китаем и Афганистаном делало этот проект важным вдвойне.

Феликс Эдмундович также присутствовал на этом совещании. Раскрыв свою рабочую тетрадь, он то и дело поправлял и дополнял наброски Кржижановского, отстаивая в них интересы в первую очередь министерства железных дорог и детских приютов. Ничуть не хуже любого экономиста, он доказывал обоснованность той или иной цифры.

— Мы готовим массовые кадры для тех фабрик и заводов, которые вы собираетесь построить. Это очень важное дело и экономить на нем никак нельзя — убежденного говорил председатель ГПУ и с его словами, было трудно не согласиться.

Больше двух часов шло составление, подгонка и утверждение нового плана развития страны. Когда черновой вариант был полностью согласован, премьер покинул кабинет Сталина, оставив его один на один с Дзержинским.

Председатель ГПУ принес ему не радостные вести. После процесса над Шляфманом и Клычковым противостояние между властью и господами олигархами не пошло на убыль. Получая поддержку из заграницы, самая непримиримая их часть продолжала занимать непримиримую позицию в отношении нового президента. Предстояла серьезная борьба. Борьба жестокая и бескомпромиссная, в которой на кону стояли отнюдь не личные амбиции, а судьба всего государства.

Документы того времени.

Из речи президента Сталина И.В. на партийном съезде от 11 сентября 1925 года.

В предложенной вашему вниманию программе ближайшего развития страны на пять лет, главное внимание уделено скорейшей индустриализации страны. Без этого мы сможем стать в один ряд с такими ведущими мировыми державами как Франция, Англия, Германия и Америка и Япония. Без ощутимых успехов в индустриализации наш голос не будет иметь веса в разговоре с этими странами на равных. Без скорейшей индустриализации мы будем слабой страной, с мнением которой можно не считаться.

Но делая широкий шаг по направлению индустриализации страны, мы не имеем право, забывать, о нашей главной трудовой силе страны. О её становом хребте — крестьянстве. К сожалению, до сих пор такой важный вопрос о земле окончательно не решен таким образом, чтобы при наличии в деревнях крепкого хозяйства, не страдали интересы средних и бедных слоев крестьянского общества. Разрешение этих проблем правительство видит в создании коллективного хозяйствования на селе, в котором каждый из членов коллектива будет иметь одинаковый земельный надел.

Кроме этого, коллективные хозяйства получат от государства помощь в приобретении посевного зерна, а также механизированной обработке земли. С этой целью будут созданы специализированные механизированные тракторные станции. Железный конь идет на смену крестьянской лошадке. (Смех в зале и длительные аплодисменты).

Из интервью знаменитого мирового исследователя Арктики и Антарктики Руаля Амундсена газете 'Рома' от 16 сентября 1925 года.

Я приехал в солнечную Италию по приглашению вашего замечательного конструктора дирижаблей Умберто Нобиле. Успех русской экспедиции к Северному полюсу на дирижабле наглядно показал преимущество этого вида транспорта перед самолетом. Основываясь на личном опыте, я с уверенностью могу заявить, что дирижабли самый эффективный способ в исследовании Арктики. При помощи дирижабля можно доставить многочисленную экспедицию к любому месту земного шара и высадить её там, где не сможет сесть самолет.

Вместе с инженером Нобиле, мы надеемся построить на верфях Италии самый современный дирижабль в мире при помощи которого, мы попытаемся не только повторить подвиг академика Обручева, но и превзойти его. С этой целью мы совершим трансарктический перелет с берегов Шпицбергена на Аляску через Северный полюс. Зная Умберто Нобеля как одного из лучших конструкторов дирижабля и умение итальянских мастеров в создании шедевров, я полностью уверен в благополучном исполнении всех наших планов.

Из сообщения газеты 'Известия' от 25 сентября 1925 года.

Вчера, 24 сентября этого года, в столице Германии Берлине между министром иностранных дел России господином Чичериным и министром иностранных дел Германии господином Штреземаном был подписан мирный договор о дружбе и нейтралитете между нашими странами, сроком на пять лет с возможностью дальнейшей пролонгацией.

Конец первой части.