перекресток одиночества 2

Тихон улыбнулся и сказал:

— Если с травкой сей дело выйдет — забот прибавится. И оно к лучшему.

— Нужны и настоящие теплицы — добавил я — Здесь. Прямо в Холле. Пришло время накапливать почву, разогревать ее, удобрять, прогревать.

— Семян нет — развел руками Матвей — Хотя бы лук... чеснок... эх... А ведь многие приносили с собой семена! Многие! И где все? В Замке!

— Семена будут — уверенно ответил я — Те же яблони.

На стол легло сморщенное и все еще окаменелое яблоко. Внутри этого жалкого на вид плода скрывалось как минимум несколько семян. Глядя на яблоко, я живо вспомнил свои садоводческие опыты с яблоневыми семечками. И ведь проросли... причем проросли удивительно быстро... Задержись я в келье, проведи я там годы — вполне бы мог обзавестись личным яблоневым садом. Но меня навестил гребаный Чертур... и вот я здесь...

Оглядев лица стариков, пояснил:

— В кармане бабушки притащенной сыскалось. Даже не в кармане, а под курткой. Яблоко как отмерзнет — пополам его! Семена поровну. Посмотрим кто быстрее сад яблоневый вырастит — монашество или мирские.

— Ты нас прямо разделяешь — буркнул Матвей.

Буркнул без вражды. Просто с интересом заметил. Я пояснил:

— Не клади яйца или семена в одну корзину. На монахов у меня веры больше, если честно. При хорошем наместнике — они трудолюбивы как пчелки.

— Благодарю — склонил голову монах — Что ж... вот и дел прибавляется. Если семена проклюнутся...

— Проклюнутся — ответил я и кивнул вопросительно глядевшей бабуське в смешном оранжевом комбинезоны с нашитыми лоскутами белой медвежьей шкуры. Утеплилась старая... Бабуська подошла, собрала со стола тарелки, не забыв внимательно глянуть на яблоко, траву и прочее добро открыто лежавшее на столе.

Женщины мудры. Порой мудрее мужчин. Пусть смотрит. Пусть обсуждают. Пусть наблюдают за приготовлениями. Тут наверняка много бывших дачников имеющих опыт по выращиванию растений. Тут наверняка многие в свое время растили на подоконниках всякую радующую взгляд зелень.

Радующую взгляд...

Вот оно...

— Зелень живая радости живущим в Холле добавит — заметил я.

— Оно верно — кивнул Матвей и сгреб их "долю" с трофеев — Спасибо, Охотник. Знаешь... мы уж думали все... пропал молодой. Сожрали его. Монахи молились сутками.

— Спасибо — глянул я на Тихона Первого.

— Как ты там выжил? — жадно спросил Федорович — Как не помер в холодрыге?

— Выжил — пожал я плечами.

— И все в сугробах... — покачал головой Матвей — Это же дело мерзлое...

— Кто сказал, что только в сугробах? Были места и потеплее — улыбнулся я и, не дожидаясь неминуемых расспросов, решительно поднялся — Я спать. Извините, мужики. Все остальное — потом. Спать...

Мои слова "были места и потеплее" услышали не только собеседники. Их уловили и сидящие за соседними столиками изнывающие от любопытства старики. Вскоре эта тема станет одной из главных в обсуждении, уверен в этом. Многие зададутся вопросом — где же это Охотник в тепле вне Бункера ночевал? И неминуемо начнут придумывать всякое. А это именно то, чего я и добивался. И пусть эти разговоры поскорее дотянутся шепотком до Замка...

Я своим словам изменять не собирался. Хотите мясо регулярно? Тогда будьте добры вручить мне ружье и запас патронов.

Возвращаться в Центр я не стал. С Шерифом поболтать не удалось. Считай мимо проскочил, когда в душ топал. Задержался на пару минут, ответил на пару жадных вопросов, успокоил друга. И ушел смывать с себя сальную грязь. Сейчас же идти туда не хотел — уверен, что спокойно нам поговорить не дадут.

Вскинув взгляд, увидел замершую на вершине лестницы инвалидную коляску. Скользнув безразличным взглядом по женской фигурке и стоящему рядом глуповато улыбающемуся молодому парню, подошел к лестнице и начал взбираться под потолок. На Милену и ее сопровожатого больше не взглянул. А когда поднялся и шагал по мостику — их уже не было.

Глава 7

Забившись в узкую снежную нору под нависающим скальным козырьком, я блаженствовал, отхлебывая из крышки термоса горячий чай. Сохраненные конфеты — я не поделился ни одной и с ни с кем, хотя половину спрятал в хижине — лежали в боковом кармане. Рука к ним так и тянулась, но я себя сдерживал. Успею еще — впереди долгое вынужденное ожидание. И не менее долгое наблюдение. Хотелось надеяться на лучшее, но рассчитывал я на худшее. Впрочем, особо по этому поводу не переживал — все продолжало идти по моему простому, можно даже сказать топорному плану. Я делал все, чтобы заставить Замок нервничать, а Холлу придать поступательное движение вверх. Из вонючих придверных трущоб Холл должен превратиться в многочисленную и весомую фракцию Бункера, что не будет зависеть от подачек Замка хотя бы в еде и многих других важных радостях жизни.

В Бункере я пробыл недолго. И покинул его быстро.

Хотя так сказать не слишком верно. Правильней сказать — мгновенно.

Вчера я лег спать. Провалился в сон, несколько раз пробуждаясь от слишком высокой температуры вокруг. Проснулся, размялся, оделся, воспользовавшись подручным материалом из хижины потрудился над рюкзаком, затем снарядился, спустился, наполнил термос слабым чаем, выпил пару стаканов бульона, заел все несколькими кусками мяса — оставленными специально для меня — завернул часть с собой и... вышел в снежную вьюгу.

Я все проделал так быстро, что ошалевшие старики и сказать то ничего не успели. Единственное что им оставалось — смотреть мне вслед. Ну а монахи не только глядели, но еще и крестили, благословляя на очередную мрачную вылазку.

Мрачную в смысле освещения. Я настрого запретил сам себе любую накрутку. Человеку свойственно со странным злобным ожесточением накручивать самому себе нервы, буквально щипать их, наигрывать на них тревожную мелодию от которой мороз пробирает по коже и хребту.

Там темно и страшно...

Там бродят чудовища и одно из них обязательно меня сожрет...

Там летают страшные твари, что убивают одним ударом...

Дай только первобытному инстинкту волю — и сам себя накрутишь до такой степени, что в жизни Бункера не покинешь. Или эти страхи берут корень не в первобытные времена, а в детском прошлом? Скольких деток пугали темнотой за дверью — не суйся туда, там живет страшная бабайка! Не суйся! Бабайка съест тебя! А какая она? Бабайка? Ну... бабайка очень-очень страшная! У-у-у-у какая страшная! И ребенок быстро учился бояться, представляя себе нечто бесформенное, но страшное. А затем с этими расплывчатыми бесформенными страхами вступал во взрослую жизнь...

Смешно? Может и смешно.

Вот только сколько раз я видел по возвращению в Бункер, как испуганно смотрят на дверь и боязливо крестятся съежившиеся старики... Им страшно. Они даже не знают от чего именно. Но им страшно. Причем страх такой странный, что они даже не думают протянуть руку к тяжелому табурету или дубине, чтобы отбиться. Нет. Они просто съеживаются и с откровенным ужасом глядят в снежную воющую черноту за ненадолго приоткрывшейся дверью Бункера...

Седые морщинистые детишки продолжают бояться жуткого Бабайку...

Хотя здесь мифический бабайка вполне реален — гребаный Чертур, что однажды навестил и меня...

Свет...

Короткая и довольно яркая вспышка, что мигнула и пропала. Черное тулово расположенного прямо передо мной холма снова утонуло в снежной тьме.

Снова...

Вспышка. Быстрая. Яркая. И темнота.

Но на этот раз я увидел кое-что — если мне не почудилось. Я увидел чуть искаженный, но все же человеческий силуэт, что на мгновение мигнул прямо в центре вспышки.

Ладно...

Ладно...

Медленно цедя остатки стремительно остывающего чая, я вдумчиво оценил увиденное. Коротко кивнул. И принялся собираться. Завинтил и убрал термос в рюкзак, стряхнул снег с самодельного "козырька" над рюкзаком снег, поправил прикрепленный к нему моток веревки. Моя новая и не слишком прочная защита от атаки с небес. В основе немного металла и много дерева. При сильном ударе защита стопроцентно разлетится на куски. Пусть так — главное, чтобы козырек сдержал страшный удар. Сверху куски жести, фанеры, пластика — я использовал все, что нашел в хижине запасливого Антипия. И планировал продолжить усовершенствовать созданное, заменяя части на более прочные и легкие. И желательно все делать самому или с помощью холловцев. Но не прибегать к помощи Замка.

Собравшись, чуть поерзал в своем убежище, разминая и проверяя конечности. Убедившись, что тело полностью послушно, выбрался наружу и, не медля, принялся спускаться к подножию, не забывая поглядывать под ноги и контролировать спуск. Оказавшись внизу, перебрался через наметенный вал рыхлого света и двинулся дальше, проваливаясь по колено — тут, у вала, не снег с прочной корочкой наста, а настоящая снежная пудра, что почти невесома и не желает липнуть или прессоваться. Шагал осторожно и медленно — боялся разодрать голень о какой-нибудь ледяной шип или просто порвать одежду. Тут каждая мелочь важна.

Преодолев трудный участок, выбрался на твердое место и зашагал веселее, обходя замеченные крупные стайки червей. Когда встречались ползущие куда-то по своим делам мелкие группы червей, замирал, пропуская деловитых созданий — стоит раздавить ненароком и едкий запах разлетится по ветру, привлекая вечно голодных медведей.

У нужного холма я оказался через минут двадцать ходьбы. И немедля принялся взбираться, с облегчением убедившись, что здесь нет снежного вала. Не придется барахтаться по горло в рыхлой массе, теряя силы. Поднявшись примерно метров на двадцать, замедлился и дальше взбирался очень неспешно, внимательно изучая прилегающую местность насколько это позволяла видимость.

У замеченного мной в центре вспышки человеческого силуэта было кое-что в правой руке. Нечто крайне знакомое на вид любому человеку.

Ведро.

Это было очень похоже на ведро.

Первая вспышка — с ведром вышли.

Вторая вспышка — с ведром зашли.

Зачем выходили? Тут все очевидно — что-то выплеснуть. Помои. Отходы жизнедеятельности. Прочее.

Как в этом убедиться? Да очень просто — подобраться и поглядеть.

Первое на что я наткнулся — внушительных размеров сугроб. Красивый, округлый, странно выглядящий на ровном склоне. Будто валун. Сняв с пояса лопатку, я подошел вплотную, скрываясь за его массой, заинтересованно ткнул острием в слежавшийся снег. Лопатка ушла на все лезвие. Отвалился немалый кусок хрустящей белой снежной мякоти. Я принялся копать.

Не знал, что однажды мне придется узнать о стольких видах снега и придумывать ему столько разных названий. Всю прошлую жизнь для меня снег был просто снегом. Белая холодная штука что так нравилась в детстве и так раздражала впоследствии. Сугробы у подъезда, сугробы на машине, месиво на дорогах, грязная каша липнущая к обуви... одни проблемы.

В детстве я различал снег на сухой и липкий. Второй нравился куда больше — из него отлично лепились снежки, снеговики и снежные крепости.

Сейчас же, спустя годы и совсем в другом мире, я познакомился уже с десятком видов снега. И каждому придумал название, чтобы различать и мысленно каталогизировать. Тут это вопрос выживания.

Лопатка звякнула о нечто куда более твердое, чем снег. И это не был звук удара о лед. Что-то другое. С очень знакомым звуком. Еще парой ударов расширив дыру, я заглянул внутрь, потом пощупал. И беззвучно хмыкнул. Камень. Даже не камень, а кирпич. Под снегом скрывался здоровенный кусок кирпичной кладки с торчащей толстенной арматурой. Бьюсь об заклад, что размеры кладки покажутся мне очень знакомыми, если очистить весть этот снег.

На склоне холма лежал обломок летающей кельи. Обломок тюремного креста. Не могу сказать какая именно часть. Но я уверен, что это не центральная часть. Не туловище креста. Может быть обломок крыла или задницы. Почему? Потому что я видел световые вспышки. Где-то выше меня, метрах в пятнадцати, лежит основная масса рухнувшего на холм креста. Рухнувшего так удачно, что вся его внутреннее оборудование сохранило работоспособность. Во всяком случае та его часть, что отвечает за выработку тепла и освещения. Без этого тут не выжить.

Крест упал. Разлетелся на части. "Фюзеляж" уцелел.

Это можно принять если не за факты, то хотя бы за достаточно достоверную рабочую гипотезу.

А вот дальше начинается зыбкая почва догадок.

Сиделец выжил и... остался в родном кресте. Заложил пробоины в стенах, продолжил дергать за рычаг. Пропитание — тут без вариантов. На упавший крест тюремная еда доставляться не будет. А стало быть — выжившему пришлось охотиться и заниматься собирательством.

Возможно, сиделец при падении погиб. Но гораздо позднее на крест наткнулся кто-то другой — освобожденный или очередной упавший с небес зэк.

Как бы то ни было — самое время познакомиться.

Главное не помереть во время знакомства. Вряд ли гостей встречают тут приветливо.

Хотя для начала надо еще отыскать сам крест — который я уже успел представить в голове чуть ли не воочию.

Обойдя сугроб, чуть постоял, оглядывая исчерканный змеиными следами снег. Отойдя чуть в сторону, снова вгляделся. И наконец-то увидел — едва-едва заметную, уже почти заметенную тропинку. Даже не тропинку, а так — просто цепочку человеческих следов. Либо прошли всего раз, либо старались наступать на свои же следы. По этой цепочке я и последовал — но, само собой, не прямо по ней, а двигаясь на максимальном удалении. Будь я здешним обитателем — обязательно бы наблюдал за подступами к родному дому и особое внимание уделял бы уже хоженым мною же тропинкам. Однажды пройденный отрезок в голове начинает прочно ассоциироваться с тропинкой, а то и удобной дорожкой. Это инстинкт. Нас тянет ходить проторенными путями. Потому что это удобно и знакомо. Мы всю жизнь ходим одними и теми же улицами, выходим на одних и тех же остановках, посещаем одни и те же магазины. Мы знаем каждую трещину, пятно и щербинку на любимых и привычных дорожках. Мы даже наших собак приучаем гулять в одном и том ж месте и по одним и тем же дорожкам. И наблюдаем мы в первую очередь за известными нам самим путями и дверями. Поэтому зачастую штурмовики входят не через дверь, а в окно или даже сквозь потолок.

Но я не штурмовик.

Я пытливый и осторожный одиночка охотник пытающий не сдохнуть в этом заснеженном мире у подножия Столпа, что одновременно и спящий Апокалипсис, и всегда светящий ласково ночник, разгоняющий кромешную тьму.

Вход я разглядел не сразу.

Помог вытоптанный пятачок рядом с неплохо замаскированной дверью. С первого раза не разглядишь даже вблизи. Лишь постояв рядом, скользя взглядом по сходящимся сюда трем тощим тропинкам, поднимаясь глазами от пятачка, заметишь снежную шарообразную пристройку с крайне узкой щелью закрытого чем-то белым входом. Это не крест. Вроде бы нет. Скорее нечто вроде сложенной из снежных блоков пристройки. Причем сложенной давным-давно и с тех пор ее затерло, отполировало и замело снегами, превратив в часть ландшафта. Этот малый сугроб примыкал к куда большему по размерам. Стоило примерно оценить его размеры, и я понял — вот он. Нашел. Не ошибся. На склоне холма на самом деле лежал рухнувший с небес тюремный крест.