Зверь лютый. Книга 36. Аутодафе

— После чего заставили бы тебя принести крёстную клятву, что ты вернёшь в жёны Ольгу.

— Что?! Да я...! Как они смели даже подумать! Чтобы я...! После убийства жены моей Анастасии...!

Посмели. Подумали. В РИ — оказались правы. Но признавать такую возможность... в присутствии живой Насти, которая дышит в затылок... Стыдно?

* * *

Ларошфуко: "Пока люди любят, они прощают".

Она тебя простит. Я — нет. Я же тебя не люблю.

* * *

Ты изобразил дурака и отдал мне тему. Я макнул тебя в дерьмо. В судьбу твоей любимой жены. И как? Это только верхний слой. Полной глубины ты не видишь и предполагаешь худшее. Чего я не знаю. А ты не знаешь, что я не знаю.

Гонец мой из Луцка до тебя добрался. Но ты не поверил. Ты сам, своей глупостью, довёл дело до смерти множества "твоих людей", поставил на край гибели жену.

Ты дурак, Остомысл.

Но я тебе этого не скажу. Потому что хочу, чтобы ты сказал себе это сам. Твоё собственное чувство вины, стыда погонит тебя куда лучше моих слов. Запоминай: я вижу твои ошибки, я смог спасти тебя, я могу промолчать. А могу — и нет.

Про гонца не буду. А вот чуток щёлкнуть... во избежание самоуспокоенности.

— Дело это, заговор, тянется уже недели две, не менее. Я, в Луческе сидючи, про него прознал. А ты? Галич-то — не велик городок. Почему ты не узнал, не истребил изменников? Анастасии своей — житьё безопасное не сделал?

— Я... мне... меня обманули! Обошли! Очи отвели! Лжецы и льстецы! Никому верить нельзя!

Я тебя предупреждал. Сообщил истину. "Верить нельзя никому. Мне — можно". Убедился? Цена доказательства: голова тестя твоего Чекмана у него на животе во дворе лежит.

"Что посеешь — то и пожнёшь" — русская народная мудрость.

Ты сам, твой отец и дядя многократно обманывали людей. Собирали вокруг себя таких же. Склонных к обману. Как Конятин с подложной грамоткой. Навык, обращённый наружу — на ляхов, волынцев — должен был обратиться и внутрь, на тебя самого. Только неумный хитрец может этого не понимать.

Зря тебя Остомыслом прозвали. В эпизоде с Анастасией ты дважды (в РИ) не понял смысла очевидного, под носом происходящего. Ни когда Конятин и "мнози бояре" с Ольгой и Остомышлёнышем бежали из Галича, ни когда перебили здесь, в замке, больше сотни твоих людей и сожгли княгиню. Чтобы убить 120 человек в одном здании нужно привести сюда не менее сотни вооружённых. Не заметить этого... сотня мужиков, собираясь в бой, топают, звякают и кашляют. Закрыть глаза, заткнуть уши, выключить мозги...

* * *

"На всякого мудреца довольно простоты".

Или правильнее — простаты? В смысле: сильно отвлекающих факторов.

* * *

Мало быть умным, иметь мощную "молотилку". Надо ещё быть чутким, внимательным. Тянуть из мира инфу, набивать ею собственную "свалку". Непрерывно. По всем азимутам.

Ты оказался невнимателен. К твоим людям. На твоём месте — проф.непригодность.

Делаем орг.выводы:

— Тебя обманули... Ты не смог... Дело своё княжеское... даже жену любимую от опасностей защитить.... не сумел. Итого. Тебя, князь Ярослав Владимиркович, прозываемый Остомыслом, я, князь Иван Юрьевич, прозываемый Зверем Лютым, по праву, данному мне Государем Всея Руси Андреем Юрьевичем, прозываемым Боголюбским, с князей галицких снимаю.

Ап-ап. Ну них...!

Челюсти — отвалившиеся, глаза — обрублившиеся. У всех присутствующих.

Снять с князей по служебному несоответствию... таких формулировок здесь нет. Ближайшее: "согнать с удела". Но смысл моего бюрократического новояза понятен.

— Это отцов стол! Это моя земля! Никто не смеет меня с вотчины моей...!

— Хватит!

Утомил. Лажанулся и вопит.

* * *

" — Хватит! Хватит! — кричала блондинка в маршрутке, забыв слово "Остановите!".

Я — не блондинка. Я — лысый. И нужные слова помню.

* * *

— Был недавно другой князь Ярослав, который так же думал. В Луческе. Могу и ещё одного... Ярослава... ближе к солнышку.

Если это намёк, то очень толстый. Как комель столетней сосны.

Заткнулся. "Против лома — нет приёма. Если нет другого лома".

У тебя — "лома" нет. Все три твоих "лома" — дружина, бояре, берендеи — на снежку лежат. Остывают да кровью поливают.

Ты всё правильно придумал: маленькая "тренога Мономаха" в Галиче. Но удержать в одной запряжке этих... "лебедь, рак и щука" — не осилил.

Жуёт губы, идёт пятнами, но молчит. Уж очень свежа ещё Луцкая история. Уж очень удивительна она для Руси. Пока.

Уверен, что он в курсе. Не знает точно, но слухи до него доходили. И про экзотику "трёхспальной" виселицы, включая "природного" князя, и про чертовщину с "железными осами", рвущими тела человеческие.

"На ваши вопросы у нас есть ответ:

У нас есть "Максим", у вас его нет".

Ещё хуже, когда "максим" с потусторонностью.

Но можно и "по обычаю".

У меня за спиной — сотня клинков. У тебя — ничего. Собственная дружина — погибла. В резне берендеев, под мечами моих гридней. Кто-то, наверняка, ушёл. Ещё до нашего прихода сюда, в город — помочь добрым православным людям истреблять поганых. Бояре галицкие и их люди — также. Либо холодными вдоль дороги лежат, либо где-то удальство своё тешат да майно чужое грабят.

Берендеи твои... вон, вдоль стенки рядками выложены. А другие в городе по канавам в крови своей захлёбываются.

Нет, не простят тебе ни те, ни другие нынешней бойни. Начавшейся на твоём дворе, в твоём дому, за твоим столом. Ты хотел "усидеть на двух стульях", а они оба подломились.

В чём сила брат-князь? — Сила в правде. В моей. Ибо она наиострейша. Потому что на острие моего меча. Не твоего.

Был бы ты волен — вновь поднялся бы. Запасы-заначки есть, людишки прибегут-напросятся. Ну, выдавил бы из податных тысчонку-другую-третью лишних. Если тебя год-другой не трогать — вывернешься, подымешься.

Только мне такого не надобно. Ты создал себе кризис, момент слабости. Я этим воспользуюсь.

"Я — не замедлю. Ты — не избегнешь". Как когда-то под Киевом голове Жиздора обещал.

Остомысл смотрел яростно, буравил взглядом. И — опустил. В стол смотрит, только желваки бегают. И оба других князя потупились. Стыдно. От унижения, при котором они присутствуют. Князь русский, исконно-посконный рюрикович — "сдулся". Перед лысым, мутным, не-русским... но — государевым.

Привыкайте, братья: казённый кафтан дороже княжьего корзна.

* * *

"Сделайте лицо попроще, — попросила пластического хирурга уставшая от одиночества доктор философских наук".

И Остомысл не доктор, и я не хирург. Но лицо попроще — тебе сделаю.

* * *

В тишине вдруг звонко прозвучал женский голосок:

— А дальше?

Факеншит! Три прирождённых князя! Рюриковичи! А мозги сработали только у ханочки.

* * *

"Мужчина должен иметь на плечах голову. А женщина — лицо".

Здесь — "два в одном". И один — без двух.

* * *

— Дальше... Князь, обе княгини и оба княжича отправляются в Боголюбово. Судьбу вашу государь решит. Бояре, кто в заговоре участвовал, а равно их чады и домочадцы — туда же. Я же, данным мне государем правом, лишаю их прав и состояний. Равно как и гражан, кто в нынешних злодеяниях отметился. Эти пойдут в работы в моих землях.

Глава 728

Думаю, что Боголюбский сбросит мне и бояр с семействами и обслугой. Проведёт, конечно, "суды и казни", кому-то головы отрубит, кому-то плетей выпишет. "Чтобы помнили". Но вообще ему этот контингент не надобен. Простолюдинов можно осадить по городкам и весям. А от боярских семейств... одни убытки да негоразды. И прижать сильно нельзя — свои на себя их судьбу примерять будут. А учитывая крепкую "любовь" между галицкими князьями и Долгоруким в предшествующие десятилетия — ещё и родня сыщется, милости просить начнёт.

То ли дело у меня! Я ж дерьмократ, либераст и общечеловек! Мне и боярин — кощей. "И что положено кому — пусть каждый совершит". В смысле: выкопает "свою версту арыка по тундре".

— Уличённых преступников барками сплавить по Днестру до Беломорья. Там вёрст полтораста до Олешья. Караван — как лёд на реке сойдёт.

Беломорьем здесь называют часть побережья Чёрного моря от устья Днепра на запад. Там рыбные ловы, режим использования которых попал в договора с Византией, там дружина Святослава-Барса как-то зимовала и сильно голодала: конскую голову по полугривне покупали. Я про это уже...

— Княжеское семейство пойдёт с этим караваном.

— Нет! Я с ворами в одной лодке не пойду!

Это трусость, отвращение или предвидение? — без разницы.

— Хорошо, пойдёшь на другой лодке. Караван поведёт князь Глеб Юрьевич.

Миша аж растерялся. Это и честь, и забота. Во, хмуриться сразу начал. Представил сколько всяких... несуразиц может случиться. Но, коли в зеках князь, то и начальником конвоя должен быть князь. Это я помню по рассказам Боголюбского как они полоцких в Константинополь этапировали.

Мишу будут дурить, и он, по молодости лет, поведётся. Но ставить Миссионера... при его дружбе с Остомыслом... не довезёт. Сбежит подконвойный к Андронику. К Комнину. Кстати...

"Свист кнута и призрак виселицы" — это хорошо. Но недостаточно. Нужен ещё и "аромат пряника".

— Не могу предсказать какое решение о судьбе твоей примет Государь, однако буду просить назначить тебя послом. Чрезвычайным и полномочным.

— П-послом? В Царьград?!

Сколько надежды, рвущейся сквозь этикет сдержанности радости. К Андронику своему захотел? У него нынче... тоже не слава богу. Но встреча старых друзей... или старых любовников...

* * *

"Одесса, дворик, прохожий:

— Здесь живёт старая шлюха Роза?

— Роза это я, но причём здесь мой возраст?".

Вот именно: причём здесь возраст двух высших аристократов, русского и византийского?

* * *

— Нет. В Царьграде ныне государевым послом Попрыгунчик. Э-э, князь Давид. Из смоленских Ростиславичей. Службу правит хорошо, без огрехов. Снимать его оттуда... пользы не нахожу.

Укол мимоходом: ты мог сразу выбрать суздальских, но тянул время, искал привычной выгоды, заигрывал с волынскими. Ошибся. А ведь мог бы нынче со своим ненаглядным... лобызаться. За казённые деньги. По государевой службе. Поцелуйный обряд в христианстве — постоянен и обязателен. И ты бы мог. Опоздал.

— Тогда куда? В Рим? Или к Барбароссе?

— Нет. Бери выше. Самый большой и самый богатый город мира. Мадинат эль Салам. Багдад. Дворец халифа под изумрудного цвета куполом. Золотые ворота, по которым дворец называют "Баб-аз-захаб" — "Золотой дворец". Рядом — дом мудрости, "Байт аль-Хикма". Библиотека, где хранят множество греческих, персидских и индийских рукописей. Кому как не тебе, Осмомыслу, пить из этой кладези тысячелетней мудрости. Астрологические обсерватории, которые помогают с определением времени совершения молитвы и навигацией путешественников. Багдад невозможно представить без сука (базар, торг) — обширный квартал между берегом полноводного Тигра и улицей Харуна-ар-Рашида. В одном месте продают ткани со всего мира! Не только ткани, которых ты никогда не видел, но и из мест, о которых ты никогда не слышал. Многие из них порадуют сердце твоей юной жены. И оттенят её красу, радуя твой взгляд.

Ух как распахнулись чёрные маслины над плечом Остомысла! Что видела в жизни эта девочка? Становище берендеев? Шатёр отца? Да, ханский шатёр богаче юрты пастуха. И ничтожен перед дворцом халифа.

Осторожнее Ваня: рассуждение о красоте замужней женщины — оскорбление её мужу. Как и о не-красоте. Очень узкий коридор допустимых знаков внимания.

Тогда о другом:

— Грохот огромных молотов, сминающих куски тонкого изукрашенного железа; звонкий перестук молоточков, выбивающих затейливые узоры на листах меди; пронзительный визг металла под зубьями пилы, шум паяльных ламп и вздохи кожаных мехов, раздувающих горны, — это Медный сук. Здесь не только торгуют, но и изготовляют. Искуснейшие мастера мира из лучших материалов Ойкумены творят красоту. Прямо на глазах покупателя. На твоих глазах.

Вдохнули и не дышат. Представляют. Воображают. Мечтают.

Желание. Желание идеальной формы, цвета, вкуса, запаха. Мечта о совершенстве. Часто неосознаваемая, возникшая как-то и почему-то в каких-то коротких мгновениях в детстве, затюканная каждодневной реальностью...

Сейчас воздух кончится, они выдохнут и на место мечтаемого идеала придёт нынешний мокрый, грязный и тёмный реал. Чуть опередить.

— Расположение между севером и югом, востоком и западом, сделало Багдад величайшим торгом — он полон товаров со всего мира, он стал центром интересов торговцев всего мира. Багдад расположен на маршрутах караванов, на дороге в Басру, Мосул, Рей, Анатолию, Шам и Арабский залив. Через Багдад проходит большая часть всех караванов мира! Как по суше, так и по воде. И вы — там. В средоточии богатства, в сердцевине красоты.

— Ерунда! Бред! Там нет ничего важного! Далеко, опасно и... и мне нечего там делать! Я — князь Галицкий! Это моя отчина! Я отсюда никуда не пойду!

* * *

"Люди недалекие обычно осуждают все, что выходит за пределы их понимания" — Ларошфуко?

Да, Багдад — это далеко, это — "выходит".

* * *

Ишь как разгорячился. Даже кулаком по столу пристукнул.

Зря. Курт дёрнулся под моей рукой, положил голову на край стола и принялся разглядывать Остомысла.

Курт у меня сегодня дуэлянт. Бретер-глазнюк. То он с Конятиным переглядывался так, что боярин нож бросил, то вот — умного неумного князя разглядывает.

Остомысл засмущался, начал одежду оправлять, на Настю за плечом фыркнул. Придётся уточнить:

— Тебя, княже, восмисмысленным зовут, а одного, главного смысла — ты не понимаешь. Повторю медленно. Ты. Не вернёшься. В Галич. Точка. Факт, данный нам в ощущениях. Твой тёзка, Ярослав Луческий, этого не понял. Вернулся в Луческ. Там и остался. В сырой земле. Надеюсь, ты такую глупость повторять не станешь.

Молчит, сопит, красным наливается.

— Там — новая жизнь. Твоя, жены, сына. Там, в одном городе, в разы больше людей, чем во всём этом княжестве. Там в день проходит больше денег, чем здесь в год. Там человек с твоим умом, книжной мудростью, твёрдостью в вере, сможет наиболее ярко явить свои достоинства. Не зарывать таланты здесь, в этих сырых туманах и гнилых липах, не метать бисер своего ума перед тупыми, самодовольными и жестокими боярами. Там ты найдёшь интересных собеседников, увлекательные книги и удивительные мысли. Там ты будешь дышать полной грудью, жить во всю силу. А не рваться, привязанный к сиделищу боярскими портянками.

* * *

Пройдёт восемьдесят восемь лет. В РИ.

В 1258 г. монголы Хулагу осадят Багдад. Город разграбят и сожгут, погибнет от 100 000 до 1 000 000 жителей. Библиотеки Багдада уничтожат, книги кидали в реку, чтобы гатить Тигр.

"Дом Мудрости", содержащий рукописи по множеству отраслей науки, особенно по медицине и астрономии, будет разрушен. Река Тигр станет чёрной от смытых с рукописей чернил и красной от крови учёных и философов.

"Багдад был интеллектуальным центром мира. Падение было... ударом, от которого исламский мир не оправился. Угас интеллектуальный светоч ислама".