Коринсон сел и стал шарить среди труб, пока не нашел подходящую. Великое Скорбь поставил кофе вариться на газовой плите, но ему приходилось внимательно за этим следить, потому что резиновая трубка была короткой, а стул балансировал на сундуке, а затем газовая плита балансировалась на стуле. Приготовление кофе было подвигом.
— Ну, — сказал Гриф, отвернувшись, — как дела, Корри? Как Арт, а? Он сделал ужасное ударение на этом слове.
— Портреты мелками, — сказал Коринсон.
"Какая?" Они повернулись к нему одним движением, как будто из рычажной связи. Маленький Пеннойер выронил нож.
— Портреты мелками, — повторил Коринсон. Он закурил с глубоким цинизмом. — Пятнадцать долларов в неделю или больше в это время года, знаете ли. Он улыбался им, как мужественный человек.
Маленький Пеннойер снова взялся за нож. — Что ж, я облажаюсь, — сказал Морщин. Чувствуя себя обязанным думать, он опустился на стул и стал играть серенады на гитаре и смотреть, когда закипит вода для яиц. Это была привычная поза.
Великое Скорбь, однако, казалось, заметил что-то горькое в этом деле. "Когда вы обнаружили, что не умеете рисовать?" — сказал он натянуто.
— Я еще не нашел его, — безмятежно ответил Коринсон. "Я просто обнаружил, что предпочитаю есть".
"Ой!" — сказал Гриф.
— Дай мне яйца, Гриф, — сказал Морщин. "Вода кипит".
В разговор вмешался Малыш Пеннойер. — Мы бы пригласили тебя на ужин, Корри, но нас только трое, а яиц два. Я тоже уронил кусок хлеба на пол. Я бы застенчивый.
"Все в порядке, Пенни," сказал другой; "Не утруждайте себя. Вы, художники, никогда не должны быть гостеприимными. Я иду в любом случае. Я должен позвонить. Ну, спокойной ночи, мальчики. Я должен позвонить. Заходи ко мне".
Когда за ним закрылась дверь, Гриф сказал: — Кофе готов; Я ненавижу этого парня. Это пальто стоило тридцать долларов, если оно стоило красного цвета. Его эгоизм так спокоен. Это не похоже на твое, Морщинки. Он-"
Дверь снова открылась, и Коринсон вошел ему в голову. — Скажите, ребята, вы знаете, что завтра День Благодарения?
— Ну и что? — спросил Гриф.
Маленький Пеннойер сказал: "Да, я знаю, Корри, я думал об этом сегодня утром".
— Что ж, выходи завтра вечером и поешь со мной за табльдотом. Я отшлепаю тебя по-хорошему".
В то время как Морщины играли буйную на своей гитаре маленький Пеннойер исполнил часть балета. Они восторженно кричали: "А будем? Ну, я думаю, да?"
Когда они снова остались одни, Гриф сказал: — Я все равно не пойду. Я ненавижу этого парня.
— О, скрипка, — сказал Морщин. "Ты адский чудак. И кроме того, откуда у тебя завтра будет ужин, если ты не поедешь? Скажи мне, что."
Маленький Пеннойер сказал: "Да, это так, Гриф. Откуда твой обед, если ты не поедешь?
Гриф сказал: "Ну, я все равно его ненавижу".
* * *
*
Что касается оплаты аренды.
Четыре доллара Маленького Пеннойера не могли длиться вечно. Когда он получил его, он, Морщинка и Великое Скорбь отправились к табльдоту. Впоследствии маленький Пеннойер обнаружил, что осталось всего два с половиной доллара. Небольшой журнал в центре города принял один из шести рисунков, которые он взял, а позже дал ему за него четыре доллара. Пенни был так обескуражен, когда увидел, что его денег не хватит на вечность, что даже с двумя с половиной долларами в карманах он чувствовал себя гораздо хуже, чем когда он был без гроша, потому что в то время он рассчитывал на двадцать четыре. Врин Клес читал лекции по "Финансам".
Великое Гриф ничего не сказал, так как было установлено, что, когда он получал чеки на шесть долларов от комических еженедельников, он мечтал арендовать студию за семьдесят пять долларов в месяц и, вероятно, пошел бы и купил бы на пять долларов подержанных занавесок и гипсовый слепок.
Когда у него были деньги, Пенни всегда ненавидел загроможденный кабинет в старом здании. Он хотел выйти и дышать хвастливо, как мужчина. Но он слушался Морщинки, старшего и мудрейшего, и если бы вы посетили эту комнату около десяти часов утра или около семи вечера, вы бы подумали, что ржаной хлеб, сосиски и картофельный салат со Второй авеню были только продукты в мире.
Пурпурный Сандерсон тоже жил там, но потом он действительно ел. Он изучил некоторые аспекты профессии газовщика еще до того, как стал таким великим художником, и, когда его мнение расходилось с мнением каждого арт-менеджера в Нью-Йорке, он пошел к водопроводчику, своему другу, мнение которого он большое уважение. В результате он часто посещал очень хороший ресторан на Двадцать третьей улице, а иногда субботними вечерами откровенно презирал своих товарищей.
Пурпурный был хорошим парнем, сказал Гриф, но одна из его исключительно плохих черт заключалась в том, что он всегда все помнил. Однажды ночью, вскоре после великого открытия маленького Пеннойера, вошел Пурпурный. и, аккуратно вешая свое пальто, сказал: "Ну, арендная плата будет уплачена через четыре дня".
"Будет ли он?" потребовал Пенни, пораженный. Пенни всегда поражался, когда подходил срок арендной платы. Это казалось ему самым экстраординарным явлением.
"Конечно, будет", — сказал Пурпурный с раздраженным видом высокомерного финансиста.
"Моя душа!" — сказал Морщин.
Великое Скорбь лежал на кровати, курил трубку и ждал славы. "О, иди домой, Фиолетовый. Вы что-то возмущаетесь. Это был не я, это был календарь".
— Попробуй на минутку быть серьезным, Гриф.
— Ты дурак, Фиолетовый.
Пенни говорил с того места, где он был на работе. "Ну, если эти люди из журнала " Изумление" заплатят мне, когда обещали, у меня тогда будут деньги".
— Так и будет, дорогая, — сатирически сказал Гриф. "У вас будут деньги, чтобы сжечь. Платили ли когда— нибудь люди из Изумления , когда обещали? Мне кажется, ты вдруг стал удивительно важен. Ты говоришь как художник.
Морщинки тоже улыбались маленькому Пеннойеру. "Люди из Established Magazine хотели, чтобы Пенни наняла моделей и тоже попробовала для них. Это будет стоить ему только большой голубой фишки. К тому времени, когда он вложит все деньги, которых у него еще нет, а арендная плата будет просрочена на две недели, он сможет попросить домовладельца подождать семь месяцев до мондизма. утром после публикации. Давай, Пенни.
Это была привычка забавлять маленького Пеннуайера. У него всегда были великолепные возможности, и у него не было возможности воспользоваться своими возможностями.
Пенни улыбнулся им своей крошечной, крошечной смелой улыбкой.
— Ты самоуверенная маленькая сволочь, — некстати заметил Гриф.
"Ну, мир не возражает против того, чтобы ты тоже был самоуверенным, Гриф", — сказал Пурпурный.
— Разве нет? — сказал Гриф. — Ну, я хочу знать.
Морщины не могли быть беззаботными долго. Он был вынужден отчаяться, когда представится случай. Наконец он опустился на стул и схватил гитару.
— Ну, что же делать? он сказал. Он заунывно начал играть.
— Выкинь Пурпур, — пробормотал Гриф с кровати.
— Пенни, ты точно уверена, что у тебя будут деньги? — спросил Фиолетовый.
Маленький Пеннойер выглядел обеспокоенным. — Ну, я не знаю, — сказал он.
А потом началась эта памятная дискуссия, великолепная на четыре головы. Табак был марки "Лонг Джон". Пахло горящими мумиями.
Ужин в воскресенье вечером.
Однажды Пурпурный Сандерсон отправился к себе домой в графстве Сент-Лоуренс. y подышать деревенским воздухом и, между прочим, объяснить своим жизненным неудачам свой народ. Раньше Великое Скорбь давало ему шансы, что он вернется раньше, чем планировал, и все говорили, что у Скорби хорошая ставка. Это не славное времяпрепровождение, это объяснение жизненных неудач.
Позже Великое Горе и Морщинка отправились в Хаверстроу, чтобы навестить кузена Грифа и сделать набросок. Маленький Пенуайер был обескуражен, потому что плохо быть заключенным в кирпичной тюрьме, пыли и булыжниках, когда твое ухо может слышать вдалеке гармонию летнего солнца на листве и зелени. Кроме того, он не слышал, чтобы Морщинка и Горе беседовали и ссорились в берлоге, а Пурпурный с презрением вошел в шесть часов.
В пятницу днем он обнаружил, что у него осталось всего пятьдесят центов до утра субботы, когда он должен был получить свой чек от Гамена . Однако к тому времени он уже был ловким человечком, и верно как небо то, что, когда он шел в офис Гэмина в субботу, у него оставалось двадцать центов.
Кассир с сожалением кивнул: "Мне очень жаль, мистер... э-э... Пеннойер, но, как вы знаете, у нас день выплаты жалованья в понедельник. Приходи в любое время после десяти.
— О, это не имеет значения, — сказала Пенни. Когда он возвращался, он глубоко размышлял о том, w он мог вложить свои двадцать центов в еду, чтобы продержаться до утра понедельника в любое время после десяти. Он купил два кофейных пирожных в пекарне на Третьей авеню. Они были очень красивыми. У каждого было отверстие в центре и красивый гребешок по краям.
Пенни очень заботилась об этих тортах. В неурочное время он вставал со своей работы и шел посмотреть, не удалось ли сбежать. В воскресенье он вставал в полдень и сжимал завтрак и полдень в один прием пищи. После этого у него осталось почти три четверти пирога. Он поздравил себя с тем, что благодаря стратегии сможет продержаться до утра понедельника в любое время после десяти.
В три часа дня раздался малодушный стук. — Входите, — сказал Пенни. Дверь открылась, и старый Тим Коннеган, пытавшийся стать моделью, с опаской заглянул внутрь. — Прошу прощения, сэр, — сразу сказал он.
— Входи, Тим, старый вор, — сказала Пенни. Тим вошел медленно и застенчиво. — Садись, — сказал Пенни. Тим сел и начал растирать колени, потому что ревматизм сильно овладел им.
Пенни закурил трубку и скрестил ноги. — Ну, как дела?
Тим шевельнул своей квадратной челюстью вверх и мельком взглянул на Пенни.
"Плохо?" — сказала Пенни.
Старик выразительно поднял руку. "Я был во всех студиях в корпусной город, и я никогда не видел таких отсутствий в моей жизни. Что с берегом моря, что с горами, что с тем и с тем курортом, думаю, все модели к осени сдохнут с голоду. Я нашел одного человека на Пятьдесят седьмой улице. Он говорит мне: "Приходи во вторник — я могу захотеть тебя, а могу и нет". Это было на прошлой неделе. Вы знаете, я живу на Бауэри, мистер Пеннойер, и когда я поднялся туда во вторник, он сказал: "Что за черт, вы опять здесь?" сес он. Я пошел и сел в парке, потому что я слишком устал для обратного пути. А вот и вы, мистер Пеннойер. Что, если бродить по округе в поисках мужчин за тысячи миль отсюда, я чуть не умер.
— Это тяжело, — сказала Пенни.
— Так и есть, сэр. Я надеюсь, что они скоро вернутся. Лето — это смерть для всех нас, сэр; Это. Конечно, я никогда не знаю, где будет моя следующая еда, пока я ее не получу. Это правда."
— Что-нибудь сегодня было?
— Да, сэр, немного.
"Сколько?"
"Ну, сэр, сегодня утром дама принесла мне чашку кофе. Это тоже было хорошо, я вам говорю.
Пенни подошел к своему шкафу. Вернувшись, он сказал: "Вот торт".
Тим выставил вперед руки, ладони выпрямлены. — О, мистер Пеннойер, я не мог. Ты-"
"Иди ах читать Каковы шансы?"
"О теперь."
— Давай, старая летучая мышь.
Пенни курил.
Когда Тим уходил, он снова стал красноречивым. — Что ж, я не могу вам передать, как я вам обязан, мистер Пеннойер. Ты-"
— Не упоминай об этом, старик.
Пенни курил.
СЕРЕБРЯНЫЙ КОНКУРС
— Он гнилой, — сказал Гриф.
— О, это справедливо, старик. все равно не стал бы звонить "Это большой вклад в американское искусство", — сказал Вринклз.
— У тебя есть хорошая вещь, Гонт, если ты правильно справишься, — сказал маленький Пеннойер.
Все это были добровольческие речи. Мальчики подходили один за другим и высказывали свое мнение. Гаунт слушал их не больше, чем если бы они были торговцами спичками. Он никогда не слышал ничего близкого и никогда не видел ничего, кроме того, что происходило за таинственным широким морем. Тень его мыслей была в его глазах, небольшой серый туман, и, когда то, что вы сказали ему, вылетело из вашего ума, он спросил: d: "Чт-а-а?" Подразумевалось, что Гонт очень хорошо переносил присутствие шумной и заинтересованной в себе вселенной. Все молодые люди, движимые инстинктом веры, заявляли, что однажды он станет великим художником, если только будет двигаться быстрее, чем пирамида. Между тем он не слышал их голосов. Иногда, когда он видел, как человек получает яркое удовольствие от жизни, он чуть заметно восхищался. Казалось, это показалось ему подвигом. Что до него, то он наблюдал за серебряным представлением за морем.
Когда он приехал из Парижа в Нью-Йорк, кто-то сказал ему, что он должен зарабатывать на жизнь. Он ходил к каким-то книгоиздателям и разговаривал с ними в своей манере, как будто только что был ошеломлен. Наконец один из них дал ему рисовать, и это его не удивило. Это было просто, как если бы дождь пошел.
Грейт Гриф отправился к нему в его мастерскую и вернулся в кабинет, чтобы сказать: "Гаунт работает во сне. Кто-то должен поджечь его.
Именно тогда остальные подошли, закурили и высказали свое мнение о рисунке. Морщинистый сказал: "Ты действительно смотришь на это, Гонт? Я думаю, ты еще не видел его, Гонт?
"Какая?"
— Почему ты не смотришь на это?
Когда Морщины ушли, модель, отдыхавшая в это время, последовала за мыкнул его в зал и яростно замахал руками. — Этот парень сумасшедший. Тебе не следует видеть... — и он процитировал списки всех обид, которые могут случиться с моделями.
Это была маленькая суеверная банда в притоне. Они часто говорили о Гонте. — У него картинки в глазах, — сказал Морщин. Они ожидали, что гений будет слепо спотыкаться о внешний вид и обряды мира, и каждая новая камбала Гонта производила переполох в берлоге. Это пугало их, и они ждали.
Наконец однажды утром Гонт ворвался в комнату. Все были как мертвецы.
"Я собираюсь нарисовать картину". Туман в его глазах был пронизан коверийским блеском. Его жесты были дикими и экстравагантными. Гриф растянулся, куря на кровати, Морщинка и маленький Пеннойер, работавшие за чертежными досками, прислоненными к столу, — вдруг замерли. Если бы бронзовые статуи явились и затанцевали перед ними, они бы не были так взволнованы.
Гаунт попытался им что-то сказать, но у него в горле завязался комок, и вдруг он снова выскочил.
Позже они серьезно отправились в студию Гонта. Возможно, он расскажет им о том, что видел за морем.
Он лежал мертвый на полу. Перед его глазами был небольшой серый туман.
Когда они наконец придут Придя домой в ту ночь, они долго раздевались для сна, а потом наступил момент, когда они ждали, пока кто-нибудь погасит газ. Наконец Гриф сказал с видом человека, чей мозг отчаянно забит: — Интересно... я... что, по-вашему, он собирался писать?
Морщины дотянулись и выключили газ, и из внезапной глубокой темноты он сказал: "Произошла ошибка. У него не могло быть картинок в глазах".
УЛИЧНАЯ СЦЕНА В НЬЮ-ЙОРКЕ
